Профессор ждал ее на скамейке в Люксембургском саду, неподалеку от здания Пантеона. Натали передала ей, что на нем будет синий галстук с серебристой полосой. Она заметила его еще издалека. Это был плотный, небольшого роста пожилой мужчина, с вылинявшими остатками растительности на голове. На его горбатом носу сидели большие очки в оправе «под леопарда». Однако одет он был по-молодежному — в джинсы и светлый летний пиджак. От Ольги не ускользнуло, что он пытливо рассматривает гуляющих по скверу девушек. Наконец и она попала в его поле зрения. Его придирчивый, оценивающий взгляд очень быстро превратился в одобрительный. Чем ближе подходила Ольга, тем яснее читалась надежда на его приветливом одутловатом лице. А когда она подошла к скамейке и присела рядом, у профессора заблестели масляные глаза и он широко улыбнулся. Видимо, когда-то улыбка эта предназначалась для обольщения представительниц женского пола и призвана была сражать их наповал, но сейчас она напоминала скорее гримасу сумасшедшего.

«Господи, он похож на какого-то глумливого маньяка, — подумала Ольга. — А в университете он выглядит совсем по-другому…»

— Вы мадемуазель Олга? — уточнил профессор, продолжая буравить ее взглядом. — К вашим услугам, месье Шарль, — он слегка привстал и поклонился, а затем схватил Ольгину руку и пылко прижал ее к губам.

Губы показались Ольге холодными, как прикосновение лягушки. Она представила себе, как он тянется этими губами к ее рту и содрогнулась от омерзения. Испугавшись, что он это заметит, Ольга отвернулась. С некоторой натяжкой этот жест можно было выдать за скромность. Но профессор, казалось, все понимал и не рассчитывал, что такая молодая, на редкость привлекательная девушка станет кидаться ему на шею. Он знал себе цену и знал цену ей.

— Хотите есть, мадемуазель Олга? — с подкупающей простотой спросил он. — Вернее, наслаждаться едой? Чудесной французской едой и божественными винами? Я знаю одно совершенно восхитительное местечко… — он хотел было пуститься в пространные и заманчивые описания кулинарных изысков, но Ольга мягко остановила его.

— Если можно, я бы хотела сразу перейти к делу, — глядя ему прямо в глаза, сказала она. — К тому же я недавно пообедала в студенческой столовой.

Профессор склонил голову набок и замычал. Похоже, этим звуком он хотел выразить сомнение. А может быть, недоумение.

— Жаль, жаль что вы не хотите составить мне компанию. Я бы не отказался от легкого ужина с вином. Впрочем, если вы не хотите, я могу приготовить что-нибудь сам. Я умею готовить пикантный омлет. А в домашнем баре у меня всегда богатый выбор напитков…

— Тогда пойдемте, — решительно сказала Ольга и изо всех сил стиснула ремень своей сумки, чтобы унять дрожь в пальцах.

Для мимолетных встреч с дамами профессор снимал квартиру из двух комнат в центре Парижа с видом на набережную Сены. Дом был старинный, с колоннами и барельефами купидонов. Обе комнаты — гостиная и спальня — имели причудливую пятиугольную форму. Однако интерьер в них отвечал самому последнему слову моды. Очевидно, обустраивая это уютное гнездышко, профессор задался целью соответствовать вкусам молоденьких девиц, которых сюда приглашал.

В гостиной — белая мягкая мебель обтекаемых форм, обтянутая то ли искусственным мехом, то ли пушистым бархатом… Обилие таких же светлых пуфов и напольных подушек… Серебристый ковер на полу… На белых полках — разнообразие всевозможной техники — музыкальный центр, видеомагнитофон, компьютер, телевизор… Низенький белый столик, вертикальные жалюзи…

В спальне поражала размерами кровать, накрытая пледом из натурального голубого песца… Она показалась Ольге даже более шикарной, чем те произведения мебельного искусства, которые она видела в музее Д’Орсэ. Так вот, значит, какие люди возлежат на таких роскошных кроватях! Как сильно она обольщалась по поводу их духовного и физического совершенства! Над кроватью Ольга обнаружила еще одну точно такую же кровать — дело в том, что потолок в комнате был зеркальный. Штора, в которой синий цвет снизу вверх плавно переходил в белый, свисала с окна так, будто ее раздувает легкий ветерок, но на самом деле она не двигалась. В углу стоял огромный торшер с голубым фарфоровым абажуром в виде раздвоенного шутовского колпака… В другом углу мирно журчал домашний фонтан в окружении цветущих лилий…

Да, о свидании в таких апартаментах Ольга могла только мечтать… Какие интерьеры успела она украсить собой за свою двадцатилетнюю жизнь? Что она помнила? Темную, пропахшую керосином хибару, гулкий подъезд, в котором то и дело громыхает лифт, розовое атласное одеяло в квартире Лилии Штраль (оно представлялось ей вершиной роскоши!) и еще — поросшую лавандой полянку Булонского леса да салон «Шевроле». Квартира профессора Годье казалась ей сказочным дворцом… Но вот представить себе, что ей придется делить эту чудесную спальню с чужим, малопривлекательным человеком, который до этого делил ее со множеством других женщин, она не могла. При одной мысли об этом ей хотелось бежать отсюда, и только мужество удерживало ее здесь.

— Ну что же, располагайтесь в гостиной, мадемуазель Олга, — приятным баритоном сказал профессор, — а я отправлюсь на кухню готовить обещанный омлет. Вы любите анчоусы?

— Просто обожаю, — заверила его Ольга, которая понятия не имела, что это такое.

— Ну, а чтобы вы не скучали, поставлю вам что-нибудь веселенькое… — он подключил видеомагнитофон и вставил кассету. — И, как вы просили, ближе к делу… — последнее замечание привнесло в его взгляд особый блеск, от которого у Ольги неприятно заныло под ложечкой.

После этого он удалился. На экране телевизора сначала зарябило, потом поползли какие-то титры, и почти сразу же вслед за этим появилась обнаженная женщина, завернутая в какую-то красно-черную сеть. Она принялась кататься, как безумная, по ковру и издавать при этом сладострастные стоны. Словно услышав их, в кадре появился мужчина, тоже обнаженный, с красивым мускулистым телом. Сначала он пытался поймать женщину и, когда ему это удалось, оседлал ее и принялся с остервенением рвать спутавшую ее сеть. Стоны усилились, и к ним теперь добавилось глухое рычание мужчины. Ольга расширенными глазами наблюдала все эти манипуляции. Она впервые в жизни смотрела порнографический фильм. На экране крупным планом появились огромные, как две дыни, груди с крупными торчащими сосками. Мужчина сначала с наслаждением мял их, а потом впился в один из сосков зубами. Женщина издала при этом срывающийся вопль. Затем мужчина рывком раздвинул ей ноги, и они начали неистово двигаться — и при этом громко дышали, стонали, вцеплялись скрюченными пальцами в ковер… Они показались Ольге отвратительными до тошноты. Отвернувшись от экрана, она попробовала отыскать в комнате хоть какую-нибудь книгу. Но, очевидно, подобные желания здесь были не предусмотрены.

К счастью, минут через пять вернулся профессор, и Ольга тут же умоляюще попросила его выключить фильм, сославшись на головную боль. Профессор кивнул, нажал какие-то кнопки, и экран телевизора погас, а вместо этого из колонок полилась тихая и плавная музыка, что-то вроде «Пинк Флойд».

— Можете не обманывать меня, — сказал он, расставляя на столе закуски и изящные бокалы на длинных черных ножках. — Я все понимаю. Просто я хотел проверить вас. Поверьте, очень редко встречаются девушки, которым нравится наблюдать это со стороны. Другое дело, когда это происходит с вами… Ну, до этого мы, я думаю, еще дойдем. А пока маленький тост, — профессор откупорил бутылку шампанского и разлил его по бокалам. — Не побоюсь показаться банальным, но предлагаю выпить за вас. За вашу молодость и редкую, я бы сказал, иконописную красоту!

Они чокнулись, и профессор с жадностью, залпом выпил.

— Извините меня, — сказал он, — просто жажда замучила. Вы ешьте, пожалуйста.

Ольга, стараясь не смотреть на него, склонилась над тарелкой. Ей совершенно не хотелось есть, хотя профессор собрал из своих запасов весьма неплохой ужин. Помимо омлета с анчоусами здесь были крабы, спаржа, черная и красная икра, маслины с грибами, тосты с сыром и перцем, а также тонко нарезанный ананас. Все это было красиво разложено на черной посуде в стиле модерн. Но Ольга словно разом лишилась всех пяти чувств. Она была напряжена, как перед трудным экзаменом, только экзаменатор выступал сейчас в несколько странной роли. И на этом экзамене ничего не могло уже спасти ее. Здесь не было счастливых билетов… Профессор налегал на закуски, видимо, набирался сил перед решающим броском. Особенно он увлекся черной икрой. «Источник белка», — цинично подумала Ольга. Ей вдруг стало немного жаль его. Ведь он не может, как Мишель, подойти к понравившейся девушке в библиотеке и уже на следующий день овладеть ею в лесу. Ему приходится все это покупать. И если у него есть на это деньги, значит, он этого достоин. Недостойна в этой истории она, Ольга. Это ее проблемы, почему она сделалась живым товаром…

Профессор вывел ее из задумчивости:

— Вы не откажете мне в таком удовольствии самому вас раздеть? Разумеется, потом вы примете душ — все, как полагается, — но я слишком люблю этот момент… когда куколка превращается в чудесную бабочку…

Он промокнул губы салфеткой, а потом их облизал. Затем он опустился на колени и пополз к Ольгиному креслу. Она сидела, крепко, до дрожи, сжав ноги под салатовой юбкой от костюма-сафари. От страха и отвращения у нее начали стучать зубы. Профессор был уже совсем рядом и собирался боднуть ее плешивой головой в колени. Она боялась к нему притронуться — как будто он мог заразить ее дурной болезнью.

— Рыбочка моя, рыбочка… — хриплым, срывающимся голосом бормотал профессор и наконец обеими руками задрал ей наверх юбку. Под ней он увидел узенькую белую полоску трусов. — Ляг поудобнее, деточка, расслабься… — горячо шептал он, с вожделением поглаживая пальцами золотистую кожу ее ног. Он не торопился. Он словно старался вобрать в себя поглубже эти ощущения… Он снимал по очереди предмет за предметом, делая паузы, отползая и любуясь красотой девичьего тела. Сначала на пушистом ковре оказалась юбка, потом — лиловая футболка, потом — белый открытый лифчик и наконец…

— Подождите! Подождите! — вдруг закричала Ольга. — Не надо так спешить! Лучше принесите мне еще чего-нибудь… чего-нибудь выпить… Я не могу так сразу…

— Выпить? Рыбочка моя, конечно… Выпить… Что тебе принести? — учащенно дыша, спросил он.

Ольга сидела, обхватив руками грудь и поджав под себя ноги. Теперь она дрожала так, что стучали зубы.

— Лучше всего… Лучше всего водки! — выпалила она. — Видите, я дрожу! Мне холодно!

Ее истерический голос подействовал на профессора, как удар кнута. Он вскочил и метнулся к бару… Потом, видимо, вспомнил, что водка в холодильнике, и побежал на кухню. Тем временем Ольга вскочила с кресла и заметалась по комнате, как зверь в клетке. Она схватила свою сумочку, вытащила оттуда косметичку и стала лихорадочно перебирать упаковки таблеток. «Господи, что же мне выпить, чтобы забыться? Чтобы не видеть всего этого? — мучительно думала она. — Может быть, валидол? Анальгин? Или клофелин? Клофелин! Таблетки от давления…» Ольга вдруг вспомнила, как Натали рассказывала ей об интересных свойствах этих таблеток… Если принять их одновременно с водкой, то действие будет равносильно удару кувалдой: человек моментально заснет. А что, если подложить клофелин профессору? А потом выпить с ним водки? Никогда Ольга не поверила бы, что способна на такой поступок… Но, с другой стороны, никогда она не попадала еще в такую ужасную ситуацию. Времени на раздумья не оставалось — вот-вот в комнату должен был войти профессор.

Ольга дрожащими пальцами положила таблетку на угол стола и раздавила ее вилкой. Все это она проделала за несколько секунд. Затем она высыпала порошок в бокал с минеральной водой, которой профессор запивал все подряд. Сердце Ольги бешено колотилось, отзываясь болью в висках. Наконец, он вернулся с водкой в черненом серебряном графине и двумя такими же стопками.

— Водка настоящая, русская, — уверил он. — Чем вы привыкли закусывать? Может, что-нибудь еще принести?

— Да нет, спасибо, — сдавленным голосом сказала Ольга. — Водку лучше всего запивать минеральной водой.

— Тогда все отлично, приступим, — профессор сел в кресле. — Ну что же вы прячетесь, дитя мое… Раскройтесь, у вас такое красивое тело… Почему вы меня так боитесь? Я же вас не съем? Только оближу немножко сверху, как мороженое… Ну распрямитесь, детка, покажите мне вашу грудь… Не бойтесь… Скажите — Ша-а-арль… Милый Шарль… Говорите, умоляю, говорите…

— Милый Шарль, — сказала Ольга, глядя ему прямо в глаза. — Давайте теперь поднимем бокалы за вас. За меня мы уже пили ваше французское шампанское. А теперь выпьем за вас русскую водку!

— Оля-ля! — обрадованно вскричал профессор (при этих словах Ольга слегка поморщилась, вспомнив Мишеля). — Да у вас просто отлично получается! Ура!

Они выпили и, к облегчению Ольги, профессор тут же схватил бокал с минеральной водой и залпом осушил его. «Кажется, все получилось! — думала Ольга. — Теперь главное оттянуть время, чтобы успел подействовать клофелин… На всякий случай надо влить в профессора еще одну стопку водки…»

— Знаете, Шарль, у нас в России не пьют водку один раз, — сказала она, теперь уже совсем осмелев. — Надо обязательно поднять еще один тост — за родителей.

Разумеется, Ольга не стала добавлять, что правило это распространяется только на именинников. Они выпили еще раз. Несколько обалдевший профессор снял очки и протер носовым платком вспотевшее лицо. Ольга по-прежнему сидела перед ним раздетая до трусиков, и теперь он жестом попросил ее подойти и сесть к нему на колени.

— Нет-нет-нет, что вы, — замахала на него руками она. — Мне же надо сначала в душ…

Но профессор уже порядком опьянел и стал гораздо настойчивее. Он сам подошел к Ольге, поднял ее с кресла и в одну секунду стянул с нее оставшуюся деталь туалета. Увидев черный лоскуток шелковистого меха на ее лобке, он совершенно обезумел. Он снова рухнул на колени, обнял Ольгу двумя руками за ягодицы и притянул черный лоскуток к своему лицу. Можно было подумать, что он в течение четырех часов испытывал кислородное голодание и только теперь получил возможность дышать. Он глубоко зарывался своим длинным носом в ложбинку между ее ног и шумно, со свистом вдыхал запах ее плоти. Наверное, от этого дразнящего запаха у него кружилась голова, потому что он уже с трудом держался на коленях. И вдруг он стал лихорадочно расстегивать джинсы. Ольга зажмурилась, чтобы не видеть то, что он сейчас извлечет на свет Божий… И вдруг… профессор упал. Некоторое время Ольга так и стояла с зажмуренными глазами. Потом она прислушалась к звукам. Судя по всему, профессор не шевелился. Тогда она решилась открыть глаза. Месье Шарль лежал на полу, откинувшись на спину, и мирно спал.

Первым чувством, которое испытала Ольга при виде этой картины, была бьющая через край радость. Этот похотливый старик больше не будет лезть к ней своими потными пальцами, тянуть к ней трясущиеся от вожделения губы… Она снова свободна и не изменит своему Мишелю! Но потом до нее вдруг дошел смысл всего происшедшего… Она ведь просто струсила. Она не выполнила то, ради чего сюда пришла. Она должна была отдаться профессору и получить злосчастные франки. Но теперь профессор лежит, как тряпичная кукла, на ковре, а она, Ольга, останется без денег! Нет, это невозможно! Прийти сюда, терпеть все эти унижения, а потом уйти ни с чем! Ольга вдруг осознала, что она стоит, совершенно голая, посреди комнаты в чужой квартире. Она стала торопливо собирать свою одежду, в пылу страсти разбросанную профессором по всей комнате. Когда она надевала ее, ей казалось, что одежда уже успела впитать чужой запах, этот непристойный запах мужского вожделения, который царил здесь во всей квартире, въелся в дорогие ковры и обивки. И вдруг возле кресла, где сидел месье Шарль, Ольга увидела его брошенный на пол светлый пиджак. «А ведь, наверное, карманы его набиты деньгами, — подумала она с тоской, — и если я возьму себе какие-то несчастные пятьсот франков, он этого даже не заметит…» Она на цыпочках подкралась к пиджаку, словно это было какое-то живое существо, которое она могла спугнуть. Пиджак был добротный, на шелковой подкладке и с белыми шелковыми вставками на отложном вороте. Ольга осторожно запустила руку во внутренний карман и нащупала толстый бумажник. Она быстро извлекла его, открыла и… ахнула. Ей еще никогда не приходилось видеть такое количество денег. И ведь это были всего лишь карманные деньги! Он мог спокойно потратить их за вечер в каком-нибудь ресторане, а мог скупить все воздушные шары во Франции и выпустить их в небо… От этого в его финансовом положении ничего бы не изменилось.

Ольга ни разу в жизни ничего не украла. В раннем детстве ей объяснили, что красть нехорошо, и с тех пор ей казалось, что взять что-то чужое — это все равно, что тайком забраться в пустой лифт и, пока никто не видит, справить там нужду. Для нее это были вещи примерно одного порядка. Именно поэтому она так неприязненно относилась к Натали. И вот теперь она, поборница нравственности, запускает руку в чужой карман… Ольгу охватил жгучий стыд.

Она поспешно засунула кошелек обратно и отошла к окну. За окном в сизых сумерках дрожали огни набережной Сены. Ольга посмотрела на часы. Было уже девять. Ну, уж сегодня Натали простит ей опоздание! Хотя почему она должна ей что-то прощать? Денег-то Ольга так и не добыла…

Она снова прошлась по комнате, выключила из сети магнитофон, прикрыла спящего профессора пледом. И все-таки она должна взять эти деньги! Слишком дорого ей придется заплатить, если она их сейчас не возьмет. Месье Шарль проснется, вряд ли что-нибудь вспомнит, подумает, что нечаянно уснул и пойдет к своему врачу просить укрепляющих таблеток. А через два дня приведет сюда другую девицу и будет с ней счастлив. Если Ольга возьмет у него деньги, она не причинит никому зла. Она не скажет ему, что взяла их… И пусть этот грех останется на ее совести. Она будет всю жизнь считать, что взяла у него взаймы.

Перед уходом, когда тщательно отсчитанные деньги — ровно пятьсот франков — лежали на дне ее сумочки, Ольга взяла из стопки возле телефона визитку и размашисто написала на ней: «Простите!»