– Он что, всегда такой? – спросил Паскаль, когда чуть позже они выходили из здания «Ньюс».

Джини поежилась и плотнее запахнула плащ. Часы показывали половину четвертого. Было уже почти темно и очень холодно.

– Ты же знаешь Николаса. Конечно, он всегда такой.

– Дерьмо он, – мрачно констатировал Паскаль. – Я всегда это подозревал, а теперь убедился окончательно. Злорадный гаденыш.

– Это точно. Когда кому-то плохо, ему хорошо. Но он не один такой.

– Это все охота за «утками», – Паскаль взглянул на желтоватое небо и поднял воротник пиджака. – Все притянуто за уши, и потому все развалится.

– Может быть. Но я в этом не уверена. Когда Николас натыкается на хорошую историю, он сразу это чувствует. Взгляни на это с его точки зрения. Это может сработать двояко. Если все, что ему рассказали про Хоторна, правда, то это означает сенсацию для первых полос. Если информация оказывается выдуманной, это все равно сенсация: Лиз Хоторн клевещет на своего мужа журналистам.

– Может быть. Может быть и так.

Повисла короткая и неловкая пауза. Джини чувствовала на себе взгляд Паскаля и поспешила отвернуться.

Редакция «Ньюс» в свое время переехала сюда с Флит-стрит и приложила все усилия, чтобы оградить себя от профсоюзных пикетов. Это было мрачное место. «Крепость в доках» – так его прозвали, и это прозвище подходило как нельзя более кстати. Здание в котором помещалась редакция, было окружено пятиметровой стеной с электрической проволокой по периметру и электронными охраняемыми воротами. На расстоянии нескольких кварталов с лабиринтами складских помещений текла Темза. Близость реки и ее грязные испарения делали воздух тяжелым и промозглым. «Я работаю в тюрьме», – думала иногда Джини.

– Женевьева? – обернулся к ней Паскаль. Он прикоснулся к рукаву ее пальто, но тут же отдернул руку. Из-за того, что он назвал ее полным именем, и оттого, как по-французски прозвучало оно в его устах, на девушку снова обрушилось прошлое. На одно короткое и болезненное мгновение Джини вспомнила, как все было когда-то в маленькой комнатушке на берегу залива. Она помнила, как от грохота музыки из дискотеки на нижнем этаже дрожал пол, как на ночной глади воды мерцали огоньки рыбачьих суденышек, помнила охватившие ее чувства, когда ее обняли руки Паскаля.

Она вновь отвернулась и стала пристально смотреть на ворота.

– Извини. – Паскаль колебался, было ясно, что он ощущает неловкость. – Мне не сообщили, что я буду работать с тобой. Даю тебе честное слово, Джини, до тех пор, пока ты не вошла в кабинет, я не знал об этом. Дженкинс ничего не говорил мне.

Джини повернулась к нему.

– А если бы тебе сказали заранее, ты бы согласился работать со мной или отказался?

По его лицу пробежала тень, но Паскаль, которого она знала раньше, всегда был честен, вот и сейчас он дал ей честный ответ:

– Если бы это случилось несколько лет назад, да, я бы отказался. Тогда я пытался хоть как-то наладить свою семейную жизнь. У меня есть дочь, Марианна. – Он умолк, глядя на нее, а потом отвел глаза в сторону и, засунув руки в карманы пиджака, слегка поежился. – Да, несколько лет назад я бы отказался. Думаю, ты знаешь, почему.

– Слишком много воспоминаний?

– Отчасти. И еще слишком рискованно.

Они помолчали. Джини неподвижным взглядом смотрела на ворота. Потом переспросила:

– Рискованно?

– Когда-то мы поссорились. Мне бы не хотелось, чтобы это повторилось опять.

Это был не тот ответ, на который рассчитывала Джини. Откинув влажные волосы с лица, она направилась через двор к своей машине. Паскаль двинулся за ней и снова дотронулся до ее руки. Девушка остановилась.

– А почему ты спросила? – произнес он взволнованно. – Потому что ты теперь не хочешь со мной работать?

Джини остановилась и окинула его взглядом. Лицо его было бледным, волосы – мокрыми от дождя. Она чувствовала охватившее его напряжение, видела его признаки в изменившихся чертах лица.

– Если это так, то просто скажи, Джини. Тогда я сообщу Дженкинсу, что выхожу из игры. Тут ведь нет ничего такого. А у меня и другой работы хватает. Я сделаю это, Джини. Я скажу ему прямо сейчас. Если ты хочешь.

Джини колебалась. От дождя со снегом у нее замерзли щеки, мокрые снежинки липли к бровям и ресницам. Она моргнула.

– Нет, – подумав, сказала она. – Не надо… В конце концов, это интересная история, она может прогреметь. Я не вижу причин, по которым нам нельзя было бы работать в одной команде. Несколько лет назад это было бы трудно и для меня. А сейчас нет. Сейчас все в порядке. Отболело…

– Понятно.

– Это было давно, Паскаль. Двенадцать лет назад. Он дотронулся до ее плеча и заставил повернуться к нему лицом. Внимательно посмотрев на девушку, Паскаль с легкой улыбкой поправил козырек ее шапки.

– Почему ты скрываешь себя, Джини? Мальчишеская кепка, мужской плащ, спрятала свои чудесные волосы… Брюки, ботинки. Ты пытаешься изменить свой пол?

– Да нет, нет, конечно, – она неуверенно, как бы защищаясь, подняла руку. – Просто не хочу выглядеть чересчур женственно, не более того. По крайней мере, в рабочее время. Я постоянно работаю с мужчинами и… Мне так проще, вот и все.

– Знаешь, твои глаза совсем не изменились.

– Не надо, Паскаль.

Она резко отстранилась и отвела глаза в сторону. Джини чувствовала на своем лице его взгляд. Падал мокрый снег. На другом конце двора заработал автомобильный мотор. Услышав в его голосе эти нотки – удивленные и нежные, она испугалась – воспоминания снова обрушились на нее. «Я не позволю, чтобы это произошло со мной снова, – твердила она себе. – Я не позволю».

Паскаль прошел несколько шагов и безнадежно махнул рукой.

– Ты права, – сказал он. – Конечно.

– Мы же можем работать вместе просто как друзья? – торопливо заговорила Джини. – Мы же всегда говорили, что так и будет, если нам еще суждено встретиться. Никаких сожалений, никаких обвинений.

– Мы на самом деле так говорили?

– На самом деле. Ты же сам помнишь. Примерно так.

– Может быть. Мне, правда, запомнилось другое. – Наступила его очередь отвернуться. Он посмотрел в небо и, поежившись, снова повернулся к Джини. – Друзья. Конечно, ты права. Репортеры. Коллеги. Tout a fait, les professioneis, toi et moi.

– Паскаль, прошу тебя, не говори по-французски.

– Ты сама когда-то говорила на этом языке, – улыбнулся он. – У тебя хромала грамматика, было не очень хорошее произношение, но ты все же говорила. Я до сих пор помню твои интонации, Джини…

– Нет! Не надо! Я не стану с тобой работать, если ты будешь продолжать это…

Она возвысила голос, и ее слова эхом разнеслись по двору. Паскаль, казалось, хотел что-то возразить, но передумал. «Он тоже изменился, – подумала Джини. – Раньше он обязательно стал бы спорить». Взглянув на его лицо, она увидела на нем выражение усталой, безрадостной покорности.

– Мне очень тяжело, – просто сказал он. – Очень тяжело встречаться с тобой вот так.

– Мне тоже, – сжала губы Джини. – Мне тоже. Но мы с этим справимся.

В ее голосе прозвучал вызов, но Паскаль не заметил его и ничего не ответил. Он медленно пошел к воротам. Джини двинулась следом. Позади них из окон редакции «Ньюс» в промозглый воздух просачивались потоки дрожащего света. Когда они дошли до ее древнего горбатого «фольксвагена», Паскаль произнес:

– А я развелся.

– Я знаю. Слышала. Кто-то в редакции говорил об этом. Я даже думала написать тебе, что мне очень жаль. Мне действительно жаль, Паскаль.

– Что ж, такое случается. – Его голос был ровным. Вдруг лицо его оживилось. – Конечно, я по-прежнему вижусь со своей дочкой. Марианне уже семь лет. Она живет с матерью, но мы видимся каждую неделю. По выходным… – Он помолчал. – А ты не вышла замуж?

– Нет, не вышла. Я живу одна. Возможно, я не из тех, кто выходит замуж. Знаешь, бывают ведь и такие.

Они вновь замолчали. «Какие мы неуклюжие, – подумала Джини, – и как банально звучит все, что мы говорим!» Открыв сумочку, она стала рыться в ней, пытаясь найти ключи от машины.

– Я думал о тебе, – внезапно сказал Паскаль. – Я читал твои статьи, я видел, что дела у тебя идут хорошо, и радовался. Я всегда очень хотел, чтобы ты добилась успеха, чтобы ты была счастлива. Я надеюсь, ты понимаешь, что тогда…

– Я счастлива, – быстро перебила его Джини. – У меня все прекрасно. Все складывается замечательно. Послушай, Паскаль, мне пора. У нас с тобой есть, чем заняться. Я, наверное, поеду сейчас в ассоциацию прессы и покопаюсь в газетных вырезках, посвященных Хоторнам, а тебе надо бы отвезти вещи в гостиницу. Хочешь, я тебя подброшу?

– Нет-нет, вон такси, я на нем и поеду.

Паскаль махнул рукой таксисту. Джини все еще рылась в набитой разными мелочами сумке и никак не могла найти ключи. Ее пальцы нащупали оберточную бумагу, коробку и холодный металл наручников. А она-то уж и забыла про посылку. Джини снова принялась перетряхивать сумку и, наконец, нашла ключи на самом ее дне. Подняв глаза, она увидела, что Паскаль все еще стоит и, хмурясь, смотрит на нее.

– Как поживает твой отец? Надеюсь, у него все в порядке?

– Он сейчас работает в вашингтонском бюро. Пьет даже больше, чем раньше. Мы редко видимся, так что твоя вежливость в данном случае необязательна.

– А твоя мачеха? Она до сих пор живет в деревне?

– Нет, в Лондоне. Несколько лет назад она снова вышла замуж, причем очень удачно, но год назад ее муж умер. Для нее это был тяжелый удар. Однако она не сдается. Она у меня такая. – Джини помолчала. – Я думаю, Мэри тебе понравится. Тебе в любом случае придется с ней встретиться.

– Придется? Мне? – удивленно переспросил Паскаль.

– Непременно. Она может нам очень помочь. Именно поэтому Николас и привлек меня к этому расследованию. Ведь она и есть тот самый «контакт», о котором он упоминал.

– Твоя мачеха?

– Да. Мэри знакома с семейством Хоторнов по крайней мере сорок лет. Они старинные друзья и очень близки с Джоном Хоторном. Именно через нее я и встречалась с ним: в ее доме, на устроенном ею приеме.

По лицу Паскаля пробежала тень.

– Ну да, конечно, – произнес он. – Все эти твои семейные связи… Доступ повсюду.

– Я не выставляю их напоказ, Паскаль.

– Ясное дело.

– В любом случае, Мэри не такая, как мой отец. А отец… – на секунду она умолкла. – Ты не должен винить его, Паскаль.

– А я его и не виню, – резко ответил он. – Я виню только самого себя.

Таксист нетерпеливо посигналил.

– Черт, он уже дергается! – обернулся Паскаль. – Мне пора. А ты, если хочешь просмотреть вырезки по Хоторну, лучше поторопись. Эти папки, наверное, сантиметров по тридцать толщиной. Так что… – Паскаль повернул голову и взглянул на Джини. – Как мы поступим? Хочешь, встретимся попозже? Может быть, поужинаем вечером?

– Нет, только не сегодня. У меня еще дела. Давай начнем с завтрашнего утра. Позвони мне. У тебя есть мой телефон?

Она замолчала. В ее мозгу всплыло еще одно воспоминание. На секунду она ощутила на своей коже тепло бейрутского лета. Иногда, когда того требовала работа, Паскаль мог отсутствовать всю ночь. Если такое случалось, он обязательно звонил ей на следующее утро в гостиницу. Он всегда звонил ровно в восемь, и она всегда поднимала трубку после первого звонка. Это было их ритуалом. «Милая, ты сможешь сейчас приехать? Я сделал снимки. Со мной все в порядке. Я целехонек».

Паскаль постоял еще немного, словно хотел сказать что-то еще, но, так и не решившись, повернулся и направился к ожидавшему такси. Отойдя на несколько шагов, он бросил через плечо:

– Я позвоню завтра. В восемь.

Внутри маленького «фольксвагена» было холодно, а сиденья казались сырыми. Джини включила дворники и увидела, как отъезжает и растворяется в серой пелене такси. По ветровому стеклу лились потоки воды, дождь барабанил по крыше. Джини припала к рулю и закрыла лицо руками. Ей дорого далась выдержка – все силы ее ушли на то, чтобы держать себя в руках. Если бы она знала, что придется встретиться с ним, ей было бы гораздо легче взять себя в руки. А сейчас Джини испытывала боль оттого, что он поздоровался с ней, как с незнакомкой, которую видит впервые. Если бы только у нее было время подготовиться, если бы она предполагала, что так случится, если бы она знала, чего ожидать…

Женевьева выпрямилась, завела двигатель и окинула взглядом двор, похожий на тюремный. Двенадцать лет прошло с тех дней в Бейруте и пять со дня их последней встречи. Тогда, в Париже, она сидела в кафе на левом берегу Сены. Стоял один из чудесных ярких дней, и солнце слепило глаза. Тогда Джини была не одна, с ней был англичанин, тоже журналист, он был гораздо старше ее. Их связь была не из простых и часто омрачалась ссорами. Даже поездка в Париж не помогла наладить отношения. Большую часть прошедшей ночи и все то утро они выясняли отношения, и вот теперь она сидела и пыталась опровергнуть град обвинений, которые бросал ей ее спутник. «Через секунду, – решила она, – я встану и уйду. И больше никогда его не увижу». Она смотрела на бульвар с его аккуратно постриженными деревьями, разглядывала прохожих и вдруг увидела их.

Эти трое шли неторопливым шагом: высокий темноволосый мужчина, темноволосая женщина и их ребенок. Мужчина обнимал жену за плечи, а та толкала перед собой прогулочную коляску, в которой сидела маленькая девочка. Малышка смеялась и размахивала руками. Джини подумала, что девчушке, наверное, годика два. Невозможно было не заметить спокойный свет счастья, который излучала семья. Она наблюдала за их медленным приближением. На девочке было ярко-голубое платьице и маленький передник. И вдруг до Джини дошло: мужчина, который смеется над какой-то репликой своей жены, это Паскаль! Это Паскаль взял свою жену за руку и ускорил шаги. Это Паскаль остановился в нескольких метрах от нее, повернул к себе лицо своей жены и поцеловал ее.

Джини словно током ударило. Она знала, что он женат, слышала, что у него есть ребенок, но до этого момента она не осознавала, что потеряла.

Быстро отвернувшись, она наклонила голову, моля, чтобы он ее не заметил. Но он уже увидел ее. Чуть поколебавшись, он приблизился к ней и заговорил.

Впоследствии ей не хотелось вспоминать эту сцену. Сухие представления друг друга, обмен ничего не значащими фразами, застывшие искусственные улыбки. В воздухе теснились недосказанные мысли и тщательно скрываемые чувства. У жены Паскаля напряглось лицо, девочка в коляске заплакала. Через некоторое время семья проследовала дальше. Ее спутник отодвинул от себя бокал.

– Так, так, так, – проговорил он, – Паскаль Ламартин собственной персоной. Расскажи-ка мне, когда это ты успела его подцепить. И нечего отнекиваться, Джини. На твоем лицо все было написано. И на его тоже.

Она не сказала ни слова в ответ. Просто встала и ушла. И сделав это, испытала чувство пьянящего облегчения. Почти бегом она вернулась в гостиницу, собрала свои вещи и уехала. Этот мужчина больше для нее ничего не значил. Теперь, сидя в машине в редакционном дворе, она с трудом вспомнила его имя и лицо.

Зато она надолго запомнила картину семейного счастья. Ее глаза были устремлены на вымокший двор, а перед мысленным взглядом вставала та картина. Другая жизнь Паскаля. Когда несколько минут назад он упомянул о своей дочери, то не вспомнил об этом случае. Возможно, забыл. Забыл, что она видела и его жену, и Марианну.

А чего другого она ожидала! Сняв машину с ручного тормоза, Джини выехала из ворот.

Гостиница Паскаля располагалась на Парк-лейн. Это был большой, внушительный и в то же время заурядный отель. Для Паскаля был заказан номер бизнес-класса с двумя телефонами и факсом. Именно в таких номерах и проходила теперь его жизнь. Паскалю казалось, что он может передвигаться в них с завязанными глазами. Чтобы распаковать вещи, ему понадобилось две минуты.

Он проверил фотокамеры, позвонил в гостиничную службу и распорядился в восемь часов принести в номер ужин. Затем он принял душ, переоделся, произвел смотр своим вещам, висевшим на вешалках в шкафу, и принял историческое решение. Захочет ли Джини работать с мужчиной, который выглядит так, словно ночевал в кустах? Нет, не захочет. Гордясь самим собой, Паскаль снова позвонил в гостиничную службу и, когда ему прислали человека из прачечной, обвел царственным жестом свой гардероб.

– Заберите все это, – велел он. – Все до последней вещи. И приведите в приличный вид. Да, а рубашки накрахмальте. Сможете?

Служащий улыбнулся и обещал, что они попробуют. Он не сказал ни слова, когда открыл двери шкафа и обнаружил там три заношенные рубашки, три пары джинсов и бесчисленное множество перепутанных носков.

– Кожаный пиджак тоже забрать, сэр? Паскаль в раздумье пригладил ладонью волосы.

– Нет, пиджак, пожалуй, не надо. Сейчас холодно, он мне понадобится.

– Пришить к рубашкам недостающие пуговицы, сэр?

– А можно? Вот здорово!

– Если вы намерены остаться в нашей гостинице подольше, я мог бы вам кое-что предложить, сэр…

– Неделю, может быть, две. Может, и больше. А что?

– В отеле есть прекрасный магазин мужской одежды, сэр…

– Костюмы? – подозрительно спросил Паскаль.

– Не только. По большей части неофициальная одежда. Думаю, вы найдете там кое-что по своему вкусу. Он открыт до восьми.

– Прекрасно, – сказал Паскаль, сопроводив эту реплику весьма щедрыми Чаевыми. И тут же спустился на первый этаж отеля. Он исследовал витрины магазина с вниманием и осторожностью сапера. Шмотки всегда интересовали его в последнюю очередь, и он покупал их очень редко, только когда те или иные предметы его туалета начинали напоминать привидения. Затем Паскаль вошел внутрь и одну за другой стал снимать вещи с полок.

– Вот это, – говорил он продавцу, – и еще это. Три таких, и вот с той полки…

На прилавке росла гора вещей. Лицо продавца, наблюдавшего за Паскалем, оставалось бесстрастным.

– Они все черные, сэр. Вы уверены, что хотите…

– Да-да, черные, – успокоил продавца Паскаль, подставляя целлофановый пакет. Ему уже надоела вся эта суета. – Пусть все будет черным. Так проще.

Продавец почувствовал подъем, когда увидел: покупатель торопится, а это всегда к лучшему. Кроме того, покупателю, как видно, совершенно необходим совет. Он был высоким, стройным и поджарым, он заслуживал быть хорошо одетым.

– Могу ли я предложить вам совет, сэр? К этим вашим покупкам очень хорошо подошла бы классическая белая рубашка. Как раз сейчас у нас есть рубашки от Тернбулла и Ассера. Кроме того, не помешал бы хороший галстук. Галстук из крученого шелка…

Паскаль, не подозревавший о существовании в природе крученого шелка, посмотрел на продавца пустым взглядом.

– Галстук? Я никогда не ношу галстуки…

– А званый ужин? А деловые встречи?

Паскаль колебался. Он внезапно представил, как сидит рядом с Джини за столом, на котором горит свеча. Они пьют шампанское и едят всякие вкусные вещи. «Женщины любят, когда их водят в рестораны», – нерешительно подумал он.

– Галстук, – пробормотал он, все еще колеблясь, – галстук… Что ж, возможно, вы правы.

– И еще, сэр, к нам только что поступили новые пиджаки от Армани. Поверьте, они великолепны, даже более изысканы, чем в прошлом году. Вот, взгляните…

Продавец снял с вешалки пиджак, но, к его несчастью, Паскаль заметил бирку с ценой.

– О нет! Я и так вылетел в трубу. Это невозможно! Ни за что! Ни в коем случае! У меня уже есть пиджак из тонкой шерстяной фланели, кожаный.

– Конечно, но подумайте о званом ужине, сэр. Возможно ли появиться на нем в кожаном пиджаке? Вот в этом, да!

Паскаль выглядел явно озадаченным. Продавца не смутили сомнения Паскаля, на него снизошло подлинное вдохновение.

– Этот пиджак никогда не выйдет из моды, сэр, уверяю вас. Классическая вещь, изумительный материал… Вы будете его носить и через десять лет.

Паскаль был не так наивен, как казалось на первый взгляд. Настойчивые советы продавцов никогда не вводили его в заблуждение. Улыбаясь, он произвел в уме быстрый подсчет. Ну что ж, может, на этот раз ему стоит внять призывам. И он добавил к груде уже отобранных вещей рубашку, галстук и пиджак.

– Ca suffit. Ни одного носка, ни одного ремня, ни одной вещи больше! Довольно.

Вернувшись в номер, Паскаль развесил новые вещи в шкафу. Он смотрел на них, испытывая раздражение и чувство вины. Ресторан? Какой ресторан! Скорее всего, он никогда не поведет Джини ни в какой ресторан. Днем они будут работать, а по вечерам она будет отправляться к тому мужчине, который наверняка появился в ее жизни. Еще кинув взгляд на новые вещи, он резко захлопнул дверцу шкафа.

«Работа! – сказал он себе. – Вот, на что надо настроиться!» Воспоминания забились в глубины его сознания, и Паскаль не хотел к ним возвращаться. Работа поможет ему удержать их на привязи. Паскаль открыл свою толстую записную книжку и начал перелистывать страницы. Забыть о Бейруте, забыть о маленькой голой квадратной комнатушке на берегу залива, забыть все, что в ней произошло. Это было в другой стране, в другой жизни.

На секунду Паскаль закрыл глаза и снова увидел Джини – ту Джини, которую он когда-то знал. Она неподвижно стояла у окна, за которым занимался рассвет. Розовый свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, словно проявлял контуры ее обнаженного тела. Она смотрела на него. Он только что проснулся, увидел ее у окна, и ему до боли захотелось ее обнять. Он протянул к ней руки.

«Милая. Не волнуйся. Не будь такой грустной. Я что-нибудь придумаю. Я люблю тебя. Иди ко мне».

Паскаль тихо выругался, закрыл книжку, снова открыл ее. Воспоминание поблекло и отодвинулось, но Паскаль знал: оно вернется. «Имена, контакты», – сказал он самому себе. Где-то в этой книжке наверняка есть кто-то, кто сможет помочь ему раскрутить историю с Хоторном. Но – кто? Какой номер телефона из всех записанных здесь он должен выбрать?

Контакты Паскаля были основой его успешной работы. Именно обширные связи и еще умение блестяще пользоваться фотокамерой давали Паскалю преимущество перед его коллегами из других изданий. Он имел контакты на всех ступенях социальной лестницы. Среди его знакомых были и хозяйки великосветских раутов, и любители богатых вечеринок, и охотники за развлечениями, летающие на собственных самолетах. Но были и другие люди – те, которые обслуживали первых: пилоты частных самолетов, шоферы, гостиничные клерки, инструкторы горнолыжного спорта, телохранители, горничные, няни и садовники – все те, кто тихо и незаметно выполняет причуды и капризы богатых.

Владельцы ночных клубов, крупье, обслуга бассейнов и гольф-клубов, тренеры по теннису, продавцы, девочки по вызовам… Неисчерпаемый и крайне полезный слой.

Паскаль знал и уже давно не удивлялся той тщательно скрываемой враждебности по отношению к хозяевам, которая жила в этих людях. Ему самому было противно лицемерие тех, кто облачен привилегиями и властью, ему самому было противно высокомерное равнодушие богатых.

За полученную информацию он рассчитывался немедленно и к тому же щедро. Иногда он сам удивлялся эффективности такого подхода, а иногда это вызывало у него отвращение. Мать Паскаля, властная, решительная и бескомпромиссная женщина, вечно нападала на сына за эту работу – с того самого момента, как он ей занялся, и до последнего дня своей жизни. «Когда-то ты действительно делал дело, – говорила она, – а во что превратился теперь? В шакала, в гиену, un espèce de parasite».

Паскаль не отвечал на эти обвинения. В его сознании громоздились лишь счета, которые необходимо было оплачивать. Адвокаты во Франции, адвокаты в Англии, дом за городом ценой в пять миллионов франков, которых у него не было. Дом, который, по словам французского адвоката и по мнению самой Элен, мог сделать его бывшую жену счастливой и удержать ее во Франции. А значит, оставить Марианну рядом с ним, дать девочке возможность учиться во французской школе и говорить на французском языке.

Это всегда было очень важно для него. Теперь даже эта попытка сохранить дочь, спасти ее из-под обломков его семейной жизни могла пойти насмарку.

Паскаль открыл книжку, полистал страницы и вновь закрыл ее.

«Если бы не было пороков, мама, я был бы не нужен, – сказал он как-то раз. – Люди лгут, сплетничают, лицемерят. Мои фотографии разоблачают их. Они показывают правду».

Мать тогда не удостоила его ответом, и Паскаль не стал убеждать ее дальше. Лучше не пытаться оправдать свою работу, хотя в принципе это, наверное, возможно. Ему были необходимы деньги, а эта работа оплачивалась гораздо лучше, чем военные репортажи. На скандальные истории существовал постоянный спрос. Сам же Паскаль полностью соответствовал системе принятых социальных ценностей, и уже одно это служило ему оправданием.

Паскаль встал и включил телевизор. В программе новостей показывали репортажи с Ближнего Востока. На прошлой неделе израильские войска открыли огонь в одной из деревушек на оккупированных территориях. Погибло шестнадцать арабов, двое из них – возможные террористы, пятеро – дети. Инцидент произошел как раз во время последнего раунда американо-израильских переговоров. Поговаривали, что на них обсуждается увеличение американской помощи и поставок вооружения Израилю. В Египте, а затем в Сирии, в Ираке и Иране начались антиамериканские демонстрации у посольств США и у зданий различных американских компаний. Шествия, плакаты, лозунги, погребение погибших.

«В Лондоне продолжают находить бомбы ИРА. Только что была обезврежена бомба, найденная в машине рядом с вокзалом «Виктория». В Брюсселе министры ЕЭС встретились с… На западе страны жесточайшие дожди…» Паскаль встал и выключил телевизор. Некоторое время он провел за телефонными разговорами кое с кем из своих контактов, в частности с бывшей хозяйкой дорогого борделя в шестнадцатом округе Парижа. Она могла подсказать, куда теоретически раз в месяц может отправляться высокопоставленный чиновник в поисках блондинки для садомазохистских развлечений. Результаты этих звонков могли бы пригодиться впоследствии, но на данном этапе от них не было никакой пользы. Паскаль стоял, тупо уставившись в стену. Он думал о Женевьеве, он слышал музыку, звучавшую в той маленькой комнате, что располагалась над дискотекой в Бейруте.

В семь часов Паскаль, чувствуя себя зверем в ловушке, решительно вышел из отеля. Он прошел по тихой Мейфэр, миновал сияющие, но безлюдные магазины Оксфорд-стрит. Паскалю казалось, что он бредет наугад, без всякой цели, но это было не так. Ноги сами привели его на Гроссвенор-сквер к посольству США.

Он остановился и стал рассматривать здание на противоположной стороне улицы. Сквозь окна кабинетов, занавешенных специальными шторами, которые должны были уберечь их обитателей от осколков потенциальной бомбы, пробивался свет. Дождь теперь падал сплошной плотной стеной. На ступенях у главного входа стояли на страже два морских пехотинца. Паскаль с удивлением разглядывал их. Он полюбовался белоснежностью их фуражек и блеском медных пуговиц. Фасад здания был залит светом. Паскаль поднял глаза на бронзового орла, распростершего крылья под самой крышей. Он как будто защищал кого-то и в то же время оставался хищником. Паскаль усмехнулся, глядя на орла. Орлы, молоты, серпы – он терпеть не мог все эти символы имперских амбиций. Паскаль перевел взгляд еще выше, на звездно-полосатое полотнище, что трепетало на флагштоке.

Из созерцательного состояния его вывели морские пехотинцы. Он услышал, как щелкнули их каблуки, и, опустив взгляд, увидел, как захлопнулись входные двери.

По ступеням быстро спускалась группа мужчин в темных плащах, а у подъезда стоял длинный черный лимузин с работающим двигателем и открытыми дверями. Двое охранников, обшаривающих площадь глазами, уже заняли свои места: один на переднем сиденье, другой на заднем.

Вот вышедшие из посольства спустились по ступеням и, подойдя к машине, словно по команде разделились. Один из охранников поднял руку и стал что-то говорить в микрофон, укрепленный на запястье. Через полсекунды, не больше, возле автомобиля остался только один человек. На его светлые волосы упал свет, и Патрик узнал этого человека. Через мгновение посол уже был в машине. Дверца закрылась, и лимузин плавно покатил по улице. Быстро, неприметно, без сопровождающего транспорта и мотоциклистов. Стоявший на противоположной стороне улицы Паскаль видел лицо посла лишь доли секунды.

Это была чистая случайность: жертва промелькнула перед глазами охотника. Паскаль повернулся и пошел обратно.