5
Стол был накрыт, свечи зажжены, а шампанское охлаждалось в ведерке со льдом. Анжела немного отступила назад и оценивающим взглядом окинула комнату. Потом она взглянула в зеркало. Приехав к ней, Доджи был, как всегда, ею очарован и был готов упасть в ее объятия. Она действительно прекрасно выглядела. Можно сказать, аппетитно.
Она была в своем новом длинном полупрозрачном платье от Донны Каран. Двигаясь с грацией кошки, Анжела с удовольствием ощущала, как струится по ее телу черно-синяя ткань, и знала, что сегодня она во всеоружии. Белья на ней, естественно, не было. Она нежно погладила ладонями свои груди. Какие они пышные и твердые, просто загляденье! Две недели назад она сделала специальную хирургическую операцию.
Доджи был ее любовником вот уже шесть лет. Рыхлый и обрюзгший, весь в варикозных венах — его тело было похоже на топографическую карту, — он должен просто таять от счастья. Анжела слегка покраснела. Когда они занимались любвью, она закрывала глаза, но все равно не могла представить его Томом Крузом или Патриком Суэйзи. Куда там, если бедняга пыхтел на ней, не в силах вставить в нее свою маленькую старенькую штучку.
Анжела улыбнулась, но ее улыбка была вовсе не доброй. В ее сознании возникло лицо Дрю. Вот кто не выходил у нее из головы. Она тосковала по его телу. Только по телу.
Анжела достала сигарету, хотя с некоторых пор запретила себе курить.
Она познакомилась с Дрю на вечеринке у подруги, и начала повторяться история с Дэвидом, то есть засасывающая, безрассудная страсть, хотя Дрю и был полной противоположностью Дэвиду. Дэвид был блондин, а Дрю — жгучий брюнет. И Анжела обожала его. У него были черные, как у итальянца, волосы и смуглая кожа. А тело, какое у него было тело! Она сходила с ума от его тела… Само собой, он не имел никакого отношения к итальянцам, а тем паче к состоятельному семейству Кароччи. Он был никем. Очень скоро она узнала достаточно. Она все проверила. Впрочем, это не имело никакого значения. В то время он ее даже забавлял. Его искусно выдуманная собственная биография вызывала невольное восхищение. Анжела была уверена, что Дрю — еще одно ее мимолетное развлечение, еще один мальчик для любовных утех, однако все обернулось иначе.
Конечно, у них с Дрю, который стоял на низшей ступени социальной лестницы, не было никакого будущего. Не говоря уж о том, что она была много старше его. Анжела смеялась над перезрелыми дамочками, попадавшими в зависимость от молодых любовников. Она была отнюдь не из их числа. Кроме того, она была настоящей светской львицей. Без упоминания о ней не обходилась ни одна колонка светской хроники. Ее имя было в числе нескольких десятков крупнейших меценатов Америки. Она тратила значительные суммы денег на разного рода благотворительные фонды, и делала это не ради того, чтобы облегчить бремя налогов. Куда важнее был для нее особый социальный статус, который она при этом получала, участвуя в бесконечных презентациях, празднествах и выставках. Брак с Доджи мог значительно укрепить ее позиции, тогда как Дрю… Нет, об этом и думать не стоило.
Анжела загасила сигарету в пепельнице. Без сомнения, Доджи будет для нее хорошей партией. Нужно было лишь дождаться, когда наконец отправится на тот свет его вечно хворающая супруга, на которой он был женат вот уже тридцать лет. Разводиться с ней Доджи не хотел. Развод мог вызвать ненужный шум и серьезно повредить его политической карьере. Как, впрочем, и слухи о его романе, если они просочатся в прессу.
Она налила себе в стакан мартини и принялась размышлять о возможном браке. Доджи твердо ей обещал, что женится на ней, и Анжела была уверена, что в конце концов его получит.
Она сделала большой глоток ледяного мартини и неожиданно подумала о дочери.
Как только Анжела выйдет за Доджи, Джеки сразу получит деньги и сможет поставить свой драгоценный мюзикл. Тогда это уже не будет иметь никакого значения. Даже несмотря на то, что ее будущий супруг — демократ, приверженец клана Кеннеди, просто-таки обожествляющий Джи Эф Кей. А сейчас совсем не время для того, чтобы Джеки cнова вытаскивала на свет божий эту историю с Мэрилин Монро, в отношениях которой с братьями Кеннеди было много темного. И вообще хватит об этом!..
Вдобавок ко всему никому и никогда не удавалось поставить приличный мюзикл о жизни Монро. Так что она еще оказывала Джеки большую услугу, отказываясь дать деньги на эту безрассудную затею.
Анжела протяжно вздохнула. Как бы там ни было, она не желала дочери зла и всегда старалась не делать ей больно. А уж если теперь и пришлось немного огорчить дочь, то та, безусловно, сама была в этом виновата. Джеки всегда была немного со странностями.
— Еще одну минутку, сладость моя! — услышала она донесшийся из ванной комнаты гнусавый голос Доджи, который приводил себя в порядок после напряженного дня.
Еще немного, и, если не появится его круглая физиономия, ужин можно будет выбрасывать, тогда все ее старания собаке под хвост.
Анжела снова задумалась о Джеки.
Она никогда не пыталась изображать из себя добрую мамашу. Даже для этого она была слишком эгоистична. Плевать она хотела на все идиотские рассуждения о радостях счастливого материнства. С самого начала пеленки не вызывали у нее никакого умиления, как и то маленькое существо, которое эти пеленки пачкало. Появление Джеки не доставило ей абсолютно никакого удовольствия — сплошное беспокойство и неприятности. К тому же Джеки была слишком похожа на Дэвида. Даже внешне. Такая же высокая и светловолосая. Вылитая Грейс Келли в ее лучшие времена. Неудивительно, что отец и дочка быстро спелись. Неудивительно также, что Анжела была обоими ими недовольна. Любить — другое дело. Однако и любовь ее была довольно своеобразная. Кроме всегдашней ревности, свойственное Анжеле ощущение любви весьма походило на чувство собственницы. Хороша любовь, нечего сказать.
Наконец она услышала приближающиеся шаги Доджи и повернулась к двери, чтобы встретить его обольстительной улыбкой.
— Это просто превосходно, Брайн! — сказала с улыбкой Джеки, обращаясь к художнику-постановщику. — Неужели нет никаких проблем?
— Я довольно долго возился с макетом, пока наконец не понял, в чем дело, — сказал тот, щелкнув выключателем. — Все оказалось совсем не так сложно, как представлялось сначала. А кроме того, не было необходимости делать его трехмерным. Это здорово облегчило задачу. Надеюсь, ты не будешь возражать, если мы будем использовать раздвижные декорации?
— Конечно, нет. Я даже сама об этом думала. — Она с воодушевлением повернулась к Джемми. — Понимаешь, Джемми, декорации должны ненавязчиво способствовать продвижению действия к тому эпизоду с праздничным салютом в «Мэдисон-сквер Гарден». Монро будет находиться за черными раздвижными створками, как бы переносясь в свое прошлое. Она будет стоять в нескольких шагах от нижнего уровня сцены на широком помосте, который будет медленно выдвигаться к рампе, как только снова раздвинутся черные створки.
Джемми кивнул. Он только что прочел биографию Монро, которую дала ему Джеки, и понимал, какого впечатления она добивается, когда хочет показать роковую жизнь кинодивы в тот пиковый момент. Момент трагический, полный унижения и все-таки ослепительно-звездный.
— У меня есть еще одна идея. Ближнюю к сцене ложу я хочу использовать особо. В ней не будет зрителей. Это будет как бы президентская ложа.
Брайн улыбнулся.
— Ты хочешь посадить туда кого-то похожего на Джона Кеннеди?
— Он должен быть его абсолютной копией. Хотя, конечно, это не имеет особого значения, поскольку в зале будет темно. Понимаешь, в тот знаменитый вечер он был один. Первая леди находилась в Вирджинии — решила прогуляться верхом. Его сопровождали только Роберт Кеннеди с женой.
— Они должны были находиться где-то поблизости, чтобы, соблюдая приличия, прикрывать влюбленных, так?.. — предположил Брайн.
— Нет, Брайн, президент никогда бы так не поступил. А кроме того, — добавила она, — широко распространена версия, что у Роберта Кеннеди тоже был роман с Мэрилин Монро и, очень может быть, в то же самое время, что и у его брата. А может быть, один роман перешел в другой… Если кто-то в тот вечер и старался соблюсти приличия, это Этель Кеннеди.
— Да, я слышал об этом, но в это слабо верится. Люди такого высокого ранга не стали бы вести себя столь неразумно. — Он покачал головой и улыбнулся. — Я, например, готов всем пожертвовать, лишь бы моя жена была счастлива…
— Так ты говоришь, с декорациями нет проблем? — снова спросила Джеки.
— Никаких. Устройство помоста будет довольно сложным в техническом смысле, но зато это будет впечатляюще. Мне нравится эта идея, — сказал Брайн. — Что касается ложи Кеннеди, то как тебе понравится, если мы украсим ее гирляндой?
— Красно-бело-синего цвета.
— Ну естественно! Я передам Ивонн. Это ее дело.
— Прекрасно. Однако, кроме этой гирлянды, не нужно никаких других цветных пятен. Ничто не должно отвлекать взгляд от Монро, поющей «Happy Birthday» для президента. Створки и помост должны быть матово-черного цвета, а весь остальной задник — просто черного… — Джеки повернулась к Джемми, который был занят тем, что рассматривал макет декорации. — Я выбрала именно этот звездный момент в жизни Монро, потому что это было ее последнее известное нам появление на публике. Кроме того, она выступала не для кого-нибудь, а для самого президента Кеннеди. В тот вечер на ней было потрясающее платье. Его специально сшили для такого случая. Оно было украшено множеством искусственных бриллиантов, так что Монро буквально сияла в свете софитов. А материя, из которого сшили платье, была чрезвычайно тонкая, почти прозрачная. По-видимому, она намеренно решила показаться в таком виде перед публикой и, в частности, перед любимым мужчиной. Под платьем не было абсолютно никакого белья.
— Она сделала это от отчаяния, ведь так? — спросил Джемми.
Джеки быстро посмотрела на него.
— Конечно.
— Ее использовали, да?
— И это было. Но не забывай, что она была весьма тщеславна и тоже использовала людей.
— Если мы все обсудили, Джеки… — проговорил Брайн, вежливо вмешиваясь в их разговор. — Мне еще нужно увидеться и переговорить с Максом.
— Хорошо, — сказала она. — Значит, в пятницу я жду твоего звонка?
— Само собой, — улыбнулся он и, кивнув Джемми, вышел из кабинета.
— Я работала с Брайном над другим спектаклем, — сказала Джеки. — Он просто находка. Это счастье — иметь художника-постановщика с таким талантом, как у него, да еще с таким прекрасным характером.
— Да, это видно… — пробормотал Джемми.
У него голова шла кругом от обилия встреч и впечатлений от людей, красок, шума и вообще от всей атмосферы, в которой он оказался впервые в жизни. Ему и присниться не могло, что он будет работать в театре.
— Я, конечно, понимаю, — сказала Джеки, — что в первый день, даже в первую неделю и месяц твоего пребывания здесь тебе будет казаться, что ты попал в сумасшедший дом. Однако любой мало-мальски интересный театр, в особенности музыкальный, целиком держится на своей превосходной труппе. Каждый занят своим делом, несмотря на то, что со стороны может показаться, что здесь царит дикий хаос.
Она тепло улыбнулась, и взгляд Джемми задержался на ее губах. Она не накрасила губы. Да этого и не требовалось. Ее губы были необыкновенно яркого, сочного цвета, и нижняя губа была чуть более пухлая, чем верхняя.
Перехватив его пристальный взгляд, Джеки покраснела и вспомнила неприятный вчерашний вечер. Вспомнила, что говорил о Джемми Дрю.
В конце концов она легла с Дрю в постель, и тот снова и снова убеждал ее, что он просто пошутил. Он был с ней очень нежен и ласков, словно она была хрупкой статуэткой, и, когда они насладились любовью, он сделал ей предложение. Услышав его, Джеки изумленно вздохнула. Немного помолчав, она сказала Дрю, что им следует подождать до премьеры «Мэрилин», а потом снова вернуться к этому разговору. Учитывая, что они всего несколько дней назад возобновили отношения, не стоит принимать слишком поспешных решений.
Джеки разглядывала Джемми. Конечно, Дрю был не прав. Джемми еще самый настоящий мальчик. А кроме того, он на целых шесть лет младше, чем она…
— Я еще не показала тебе нашу афишу, — поспешно, может быть, слишком поспешно проговорила она и принялась листать объемистую папку-скоросшиватель. — Вот здесь вся «Мэрилин», здесь сконцентрирована вся идея мюзикла…
Джемми заставил себя перевести взгляд на два изображения Монро, которые положила перед ним Джеки. Это были фотографии 1954 года, на которой Мэрилин была снята сразу после ее разрыва с Джо Ди Маджио. Глаза закрыты, а ладонь словно пробует защитить напряженное лицо. Однако другой ее портрет — совершенно противоположного характера. Она заразительно смеется. Голова чуть откинута назад. Ярко-красные блестящие губы призывно открыты. Фоном для портрета служил черный бархат, а губы были слегка подретушированы темно-малиновым цветом.
— И ты хочешь рассказать об этих двух ее ипостасях? — спросил Джемми.
— Да. — Джеки перевернула еще страницу. — Тот же самый дизайн мы используем и для оформления конверта пластинки. Уже отпечатаны плакаты. Несколько из них установят на станциях метро, а другие плакаты расклеят на автобусах. Ты скоро их увидишь. Кроме того, мы заказали также футболки с таким же изображением.
— А откуда вообще взялась идея этого плаката? — спросил он. — Как ты все это придумала?
Она улыбнулась его живому интересу.
— Идея у меня появилась давно, а потом я обратилась к моему другу, художнику-графику, который довел ее до ума. Впрочем, обычно такого рода работу выполняют рекламные агентства. Они все делают по высшему классу. За приличные деньги, конечно. Между прочим, только это мероприятие с рекламными плакатами обойдется нам в двадцать пять тысяч фунтов.
Джеки взглянула на часы.
— Слушай! — воскликнула она. — Сейчас мне нужно встретиться с Альдо и Максом. Почему бы и тебе не поприсутствовать? Сейчас мы заняты последним этапом прослушиваний и отбираем актеров на роль мужей Монро и других мужчин, которые повлияли на ее жизнь. — Джеки закрыла папку. — Процедура отбора может оказаться довольно мучительной, и я не обижусь, если ты сочтешь, что на сегодня с тебя достаточно и пора передохнуть. Может быть, тебе действительно нужно перевести дух?
Но Джемми отрицательно покачал головой, и они вместе вышли из кабинета и направились по длинному узкому коридору студии.
Еще издалека Джемми услышал начало песни, но потом музыка вдруг оборвалась и кто-то засмеялся. Когда они вошли в зал, музыкальный режиссер снова начал играть вступление и девушка снова запела. Ее голос постепенно заполнил все помещение, и трудно было поверить, что подобная красота и энергия исходит от этой девушки, стоящей у рояля.
— Это наша Мэрилин Монро, — тихо прошептала Джеки. — Вообще-то ее зовут Роуз Лил… — Она одобрительно покачала головой. — Это последняя песня в мюзикле. Она называется «Ночные звонки».
Джемми вслушивался в слова песни, которые так хорошо передавали настроение тех последних часов, когда оборвалась жизнь кинозвезды. Часы, полные трагизма и одиночества.
Джемми вдруг поймал себя на мысли, а не лучше ли было для Мэрилин вообще не приходить в этот мир, чтобы не погубить себя так глупо в погоне за славой и желании превратиться в секс-символ. Ведь в конечном счете это не принесло ей ни счастья, ни творческого удовлетворения… И все же она стала легендой, а ее жизнь оставила след в эпохе.
Когда он прочитал биографию Мэрилин, которую дала ему Джеки, он ощутил лишь жалость к этой «божественной мечтательнице» и презрение к Голливуду и вообще к жестокому миру киноиндустрии. Сначала он недоумевал: может быть, он не понял, не ощутил всех сложных хитросплетений психологии, однако потом вдруг осознал, что это ему было, собственно, и ни к чему.
Роуз закончила петь, и несколько человек, которые находились в зале, зааплодировали. Джемми уселся в уголке, а Джеки принялась о чем-то беседовать с музыкальным режиссером и Максом Локхартом. Потом Роуз ушла, а Альдо скрылся в боковой двери и возвратился с актером, которому предстояло первым пройти прослушивание. Актер нервно переминался посреди сцены, а Альдо направился к фортепьяно.
— Джо Ди Маджио — номер первый! — объявил кто-то.
Актер был высокого роста, с узким лицом и тонкими чертами. Длинный нос делал его почти уродливым. Вступление пришлось играть три раза, прежде чем актер по имени Ян смог попасть в такт песни, написанной для второго мужа Мэрилин — Джо Ди Маджио. Джемми увидел, как Макс устало откинулся на спинку своего кресла, а Альдо ободряюще улыбнулся актеру и заиграл снова, словно был не человеком, а музыкальным аппаратом, переданным в исключительное владение болезненно-нервного Яна. Однако Ян наконец переборол себя и запел. У него был хороший, даже очень хороший голос.
После этого прослушивалось еще пять человек, а потом был объявлен короткий перерыв — перед тем, как приступить к отбору актера на роль Артура Миллера — третьего и последнего мужа Мэрилин Монро. Джемми наблюдал, как Джеки, Макс и два либреттиста делают какие-то заметки, и удивлялся, как у них хватает терпения. Но еще больше он недоумевал, чего же, собственно, им нужно, потому что каждый актер, который начинал петь, казался Джемми ничем не хуже своего предшественника. Каждый кандидат исполнял по несколько отрывков из мюзикла, и прослушивание показалось Джимми нудным и утомительным занятием.
Наконец, не выдержав, Джемми поднялся и вышел в коридор. Он отправился посмотреть, нельзя ли тут где-нибудь перекусить и выпить кружку горячего крепкого кофе. Теплая куртка, которую он взял поносить у Дэвида, осталась в кабинете у Джеки, и ему пришлось выйти на улицу без верхней одежды.
На улице, поеживаясь от холода, он направился к освещенной светом театральных реклам Шафтсберри-авеню. Неподалеку от газетного киоска была небольшая закусочная. Почуяв запах жареного лука, Джемми завернул в закусочную. Второй раз в жизни он ел гамбургер. Первый ему купила его крестная мать, когда показывала ему Лондон. Джемми терпеливо ждал у окна, когда принесут его заказ, и поглядывал сквозь грязное стекло на улицу.
На другой стороне улицы мужчина ловил такси. На нем были белый пиджак и темные очки, несмотря на то, что солнце наглухо было скрыто тучами.
Это был Дрю. Его загорелая физиономия расплылась в улыбке, когда остановилось такси, и он сделал знак рукой девушке, стоящей рядом. У девушки были темные блестящие волосы, а в ушах сверкали огромные серьги — те самые, которые Джемми уже видел на студии. Роуз Лил с готовностью кивнула Дрю и уселась вместе с ним на заднее сиденье такси.
— Проси все, что твоей душе угодно, — сказал Дрю, и, глядя на него, Роуз почувствовала, как по спине побежали мурашки. — Из того, что указано в меню, естественно, — добавил он с многозначительной усмешкой, и они оба засмеялись.
— Для начала я бы заказала суп из авокадо, а на десерт мои любимые пирожные. В них столько крема!.. — застенчиво добавила Роуз.
— А я, пожалуй, закажу стейк.
— Я могу есть, что захочу, — словно извиняясь, сказала Роуз. — Макс Локхарт сказал, что для этой роли мне не мешает немного поправиться.
— Это совсем не страшно, — успокоил ее Дрю. — Кроме того, секс-богине и полагается иметь округлые формы.
Она покраснела и машинально опустила глаза к своим маленьким грудкам, едва намеченным под тонкой блузкой.
Щелкнув пальцами, Дрю подозвал официанта, сделал заказ и поинтересовался, какое есть вино.
— Ты какое предпочитаешь, красное или белое? — спросил он Роуз.
— Как ты хочешь…
— А как насчет шампанского? — поинтересовался он, тихо вздохнув.
Она кивнула с видимым удовольствием. Между тем, пробежав карточку вин, Дрю нашел раздел «Шипучие напитки». Выбор был не слишком большой — «Лансон» да «Асти»… Ах вот, оно самое — «шипучее»! Он покосился на Роуз. Она, должно быть, ничего в этом не смыслит.
— Номер тридцать один, — вполголоса сказал он официанту, стоявшему рядом.
Для Роуз, пожалуй, все было в новинку. Даже шипучее. Анжелу, конечно, так просто не проведешь. Уж она-то знает толк в шампанском. Впрочем, он никогда не водил ее в подобные заведения — псевдоитальянские ресторанчики, где с потолка свешиваются искусственные виноградные лозы.
— Знаешь, с тех пор, как мне дали эту роль, я совершенно потеряла аппетит. Я так нервничала, так нервничала… — беззаботно щебетала счастливая Роуз. — Но теперь мой аппетит, кажется, возвращается…
Дрю механически улыбнулся.
— А ты видел мою фотографию в сегодняшней газете?
Он отрицательно покачал головой.
— Нет?! — укоризненно воскликнула она. — Ну как же, это так замечательно, я просто не могу поверить! — Она гордо улыбнулась и процитировала: — «Блестящая молодая актриса в роли Монро»… Я и предполагать не могла, что обо мне заговорят.
В волнении она поднесла ко рту руку, чтобы обгрызть ноготь, но вовремя спохватилась.
— Ты это заслужила, — спокойно заявил Дрю. — Я покажу Джеки эту статью.
— Нет, не стоит, — пробормотала Роуз, зардевшись. — Это неудобно….
— Отчего же? — удивился он. — Мне будет очень приятно это сделать.
Официант поставил на стол ведерко с подтаявшим льдом и погрузил в него бутылку.
— Спасибо, Дрю… Ты такой милый!
Уже давно никто не называл его милым. Сексуальным, классным, крутым — это да. Но только не милым.
— Чего уж там… — усмехнулся Дрю, отпивая «шампанского». — Может, мы поужинаем вечером? Отметим твой успех по-настоящему, а?
Если соблюдать все меры предосторожности, Джеки ничего не узнает об этом. К тому же сейчас у нее дел по горло, а значит, ему не возбраняется немного поразвлечься. Не умирать же со скуки!.. Он посмотрел на свой бокал и задумался.
Джеки отнюдь не обрадовалась предложению выйти за него замуж. Она попросила его подождать! Не потому ли он поспешил со своим предложением о женитьбе, что вдруг почувствовал, что она ускользает от него? Особенно после той дурацкой сцены, которую она устроила, когда он заговорил о Джемми Тарли.
Дрю оторвал взгляд от бокала и снова посмотрел на девушку, сидевшую напротив. Его губы растянулись в привычной любезной улыбке, хотя на этот раз улыбка была довольно натянутой и далась ему с трудом.
Когда он взглянул на Роуз, та снова вспыхнула и застенчиво потупилась.
Дрю едва не рассмеялся. Подумаешь, разыгрывает из себя скромницу. Инстинкт подсказывал ему совсем другое. Роуз была из тех девушек, которые просто не умели отказывать парням. Она была податлива, словно глина, лишь бы угодить своему очередному избраннику. Такие девушки, как она, верят всему, что им плетут, и, как преданные собаки, не умеют скрывать своих чувств. Они готовы до самозабвения выкладываться для вас, пока вас не начинает от этого тошнить.
Дрю заметил, что суповая тарелка с бледно-зеленой жижей, которую поставили перед Роуз, привела ее едва ли не в восхищение.
— Моя соседка по квартире знает рецепт этого супа… — сообщила она.
— У тебя есть квартира?
— Да, мы вместе снимаем ее. — А где она?
— В Кентиш-тауне.
Он даже не слышал об этом районе.
— Конечно, это не самое лучшее место, — сказала Роуз. — Но когда я начну получать новое жалованье, то кое-что переменю в своей жизни, включая и место жительства… — Она с воодушевлением проглотила ложку супа. — У «Мадам Йо-Йо», где я до сих пор работала, вообще-то платили неплохо, но я всегда мечтала совершенствоваться в пении и танцах. Мне так повезло, что Макс Локхарт оказался в тот вечер в казино и обратил на меня внимание.
— Это судьба, Роуз…
— Да, я знаю, — счастливо выдохнула она. — Между прочим, я хорошо разбираюсь в этих вещах — в гадании, астрологии и тому подобном, а моя подруга умеет читать по руке. Она говорит, что о человеке все можно узнать по его ладони. — Она протянула ему свою руку. — Видишь, у меня ярко выражена линия судьбы. Она проходит прямо посередине ладони. Вот здесь… Это указывает на то, что мне должна сопутствовать удача…
Дрю взял ее руку и стал медленно перебирать ее пальцы.
— Какая красивая у тебя рука!
Их взгляды встретились, и Роуз вздохнула. Дрю поглаживал ее ладонь. Ей показалось, что между ними проскочила искра, и она ощутила жар в низу живота.
— Держу пари, что по знаку зодиака ты Лев, — тихо сказала она.
— Это почему же?
— Ты сильный, горячий… — Она снова зарделась. — Кроме того, ты опасный мужчина… Я права? — не унималась она.
— Права, — солгал Дрю.
Какая разница!.. Честно говоря, он был Стрельцом. Холодным сырым декабрьским днем он родился в дыре под названием Креншау, что в штате Северная Каролина.
— В самом деле?
Он кивнул.
— Знаешь, — проговорила она удивленно, — мне еще ни разу не удавалось отгадать, под каким созвездием родился человек… Ну а ты попробуй отгадать, кто я…
Продолжая держать ее руку в своей руке, Дрю взял бокал и отпил вина.
— Где уж мне, детка…
Ее сердце забилось, словно он сказал ей необыкновенно любезный комплимент.
— Я Рак, — быстро сказала она. — Самый что ни на есть типичный Рак. Я натура сильно чувствующая, созидательная, щедрая, с развитой интуицией…
— Удивляюсь, что тебя давно не прибрал к рукам какой-нибудь хороший парень.
Дрю отпустил ее руку.
— Однажды я была помолвлена, но все расстроилось… — призналась Роуз.
Дрю сочувственно улыбнулся.
— Может, пойдем отдохнем где-нибудь? — небрежно предложил он.
Впереди у него был еще целый день, который нужно было как-нибудь убить. Да еще и вечер. Когда еще Джеки кончит дела в своей чертовой студии и вернется в отель!
Волей-неволей мысли снова привели его к тому вечеру, и в его памяти всплыло лицо Джеки с написанным на нем выражением страдания и удивления. Он сделал ей предложение, а она практически ответила ему отказом. Им снова овладело сомнение. Он чувствовал себя униженным ее ответом. Разве не так? Разве она не отмахнулась от него?
— К половине пятого мне еще будет нужно вернуться на студию, — поспешно проговорила Роуз, беспокойно уставившись в свою тарелку.
Она не предполагала, что это произойдет так скоро. Однако Дрю был старше нее, опытнее, более искушен в этих делах и, по-видимому, полагал, что и она чувствует себя так же раскованно, как и он сам. Роуз покосилась на массивный золотой перстень на его мизинце, на его идеально отполированные ногти и красивые смуглые кисти рук. Такого привлекательного мужчину она еще никогда в жизни не встречала.
— Может быть… — заколебалась она.
Дрю оторвался от своих мыслей и взглянул на нее с едва скрываемой скукой.
— Тогда как-нибудь потом, — сказал он, пожимая плечами.
— Просто я… — пробормотала она и запнулась.
— Твой суп совсем остынет, ешь, — сказал он.
Подошел официант с подносом и поставил на стол заказанный им стейк. Нежные кусочки говядины, вымоченные в шерри-бренди, выглядели аппетитно в горшочке, в котором и были приготовлены. Дрю с вниманием следил за действиями официанта, словно тот был фокусником.
Увидев, что Дрю целиком переключился на еду, Роуз пришла в ужас от мысли, что теряет его.
— Нет, отчего же, я буду очень рада куда-нибудь пойти, — сказала она.
Дрю медленно повернулся к ней.
— Может быть, у тебя были какие-то другие планы? — лениво поинтересовался он.
— Да нет же, — пробормотала она. — Я согласна.
Несколько секунд Дрю пристально смотрел на нее, и она подумала, что он успел передумать.
— Уверен, ты успеешь на студию к половине пятого, — сказал он. — Кроме того, ведь успех «Мэрилин» для меня важен так же, как и для тебя. Не забывай, у меня американский взгляд на вещи.
— Да-да, конечно, — с готовностью кивнула она.
Дрю улыбнулся своей широкой, ослепительной улыбкой, и Роуз ощутила дрожь в коленях.
— И как ты только могла забыть! — c упреком сказал Дэвид. — Мы же договаривались об этом еще две недели назад!
— Совершенно вылетело из головы. Прости! — виновато вздохнула Джеки.
— Ведь это не что-нибудь, а день рождения Клэр и к тому же юбилей нашей супружеской жизни!
— Конечно, конечно, но у меня было столько дел… — Она отбросила с лица волосы. — Причем не только работа. Еще мой переезд из отеля, личные проблемы…
Она подумала о Дрю.
— Ты же знаешь, как это важно для меня, Джеки, — сказал Дэвид, пристально взглянув на нее.
Она покорно кивнула. Он всем видом хотел показать ей, что не сердится, но все-таки не смог скрыть своих чувств.
Несколько месяцев назад они с Клэр решили отметить ее день рождения и двадцать лет своего супружества, устроив торжественный ужин в «Аннабель». Последний раз Клэр звонила Джеки дней десять тому назад, и они обсуждали туалеты.
— Ну конечно, я обязательно приду! — заверила Джеки отца. — Не беспокойся.
— Вот и умница, — сказал он. — Ты же нас не бросишь…
— Сейчас ты в театр? — спросила Джеки.
— Да, я иду на дневной спектакль. Сегодня последний день, когда его можно увидеть. Спектакль снимают, и начинается работа над его киноверсией.
— Ты волнуешься, да?
Дэвид усмехнулся, а она подумала о том, как много в нем еще мальчишеского.
— Такого замечательного предложения у меня уже давно не было, — сказал он.
В действительности, чтобы заполучить эту роль, ему пришлось приложить немало усилий — спорить, доказывать. Это была пьеса «Рана», в которой фермер-арендатор убивает своего соседа в споре за маленький клочок земли у реки. Напряженная драма, полная страсти, гнева и невероятной ярости. Ее действие разворачивалось в Шотландии.
— А что об этом думает Клэр?
Он вздохнул и повернулся к окну.
— О, она, конечно, очень рада.
— Но ведь это значит, что тебе опять придется много работать, а ты, как она догадывается, не становишься моложе, — лукаво заметила Джеки.
— В общем, да.
— Кроме того, в это время года в Шотландии очень холодно, — добавила она.
— Прошу тебя, Джеки! Хоть ты не заводись…
Дэвид наблюдал, как ближе к вечеру небо становится все более серым и мрачным, и ему вдруг захотелось выпить что-нибудь покрепче, чтобы напиток обжег губы и по всему телу разлилось тепло. — А как там Джемми? — поинтересовался он, меняя тему. — Как его успехи?
— Прекрасно, — поспешно ответила Джеки.
— Он хороший парень, — вздохнул Дэвид, — но в отличие от Клэр я не питаю больших иллюзий относительно его успешной карьеры в будущем.
— Пожалуй, еще слишком рано об этом судить.
— Может быть… Но здесь… — Дэвид сделал неопределенный жест рукой, — здесь для него все чужое и непривычное.
— Не ставь на нем крест, — сказала Джеки. — Он еще прекрасно здесь обживется.
— Я никак не пойму, чем он живет. Он читает, разговаривает с Клэр или со мной, если только я бываю дома, а потом отправляется гулять.
— Что же в этом плохого?
Дэвид сердито махнул рукой.
— Но ведь должно же быть что-то еще в жизни? Ему только двадцать четыре года. Я пытался заинтересовать его чем-нибудь, предлагал вступить в какой-нибудь клуб, чтобы он мог общаться там с новыми людьми…
— Мне кажется, ты сгущаешь краски.
— Разве я не прав?
Дэвид внимательно взглянул на дочь.
— Нет, папа.
— Но ведь ты немногим старше его.
— Я бы не сказала, — быстро возразила она. — Во всяком случае у меня полным-полно работы, а кроме того, у меня совершенно не хватает времени на личную жизнь.
Дэвид удивленно поднял брови.
— Что ты подразумеваешь под личной жизнью? — поинтересовался он.
— Давай не будем сейчас об этом.
— Почему? Отец я тебе или нет? — засмеялся он.
Джеки тоже засмеялась, а потом сказала:
— У меня свидание.
— Ты просто хочешь от меня отделаться.
Джеки сунула под мышку папку и чмокнула отца в щеку.
— Увидимся в субботу.
— В половине восьмого.
— Я помню.
Он посмотрел ей вслед и ощутил прилив гордости.
Двадцать лет назад он впервые увидел дочь. Девятилетняя Джеки пробиралась сквозь толпу встречающих в зале ожидания аэропорта Хитроу. Он узнал бы ее, даже если бы к ее воротничку не была приколота бирка с ее именем. Она была высокой голубоглазой девочкой, интересной и настороженной. И смотрела прямо на него. Его сердце сжалось от жалости и желания защитить, уберечь ее от беды. Она была его ребенком, несмотря на то, что его отцовские чувства несколько запоздали.
Перед облезлым парадным было несколько каменных ступенек. Посередине двери имелось небольшое квадратное окошко с треснувшим стеклом, а также бронзовая колотушка в форме львиной головы, позеленевшая от старости.
— Я здесь временно, — пробормотала Роуз, избегая смотреть Дрю в глаза.
Ей вдруг стало удивительно, как это раньше она не замечала убогости своего жилища.
Дрю не ответил, лишь его ноздри презрительно дрогнули. Давно он не заходил в такие дома. Он старался избегать неприятных воспоминаний, которые упорно возникали в памяти.
— Если не обращать внимания на внешний вид, здесь не так уж и плохо, — быстро прибавила Роуз и нервно рассмеялась, когда они вошли в тесный подъезд, на полу которого грудами лежали старые газеты и журналы и прочий рекламный мусор, а вдоль стены стояли пустые молочные бутылки. — Кроме Барби и меня, в этом доме живут еще восемь человек, и, естественно, никто не хочет за собой убирать. Ну ничего, скоро я перееду отсюда…
— Все это мелочи, — отозвался Дрю.
Она бросила на него благодарный взгляд.
— Как бы там ни было, мы довольны этой квартирой. Она довольно большая, — говорила Роуз, поднимаясь по ступенькам и чувствуя на себе его взгляд. — Барби позаботилась об интерьере. Она студентка, изучает искусство, и у нее прекрасно развит вкус. — Роуз остановилась перед дверью, около которой на стене висел телефонный аппарат. — А вот это, увы, не слишком приятное соседство, — весело добавила она, похлопав ладонью по телефонному аппарату.
— Я думаю, — кивнул он.
— Когда я отсюда перееду, мой рекламный агент обещал поставить мне личный телефон — в качестве подарка по случаю получения роли Монро.
Роуз нетерпеливо копалась в сумке в поисках ключей и наконец извлекла их оттуда со вздохом облегчения.
— Вечно я их теряю, — пожаловалась она.
Она сунула ключ в замочную скважину и в раздражении закрыла глаза: как всегда, замок никак не отпирался. Открыв глаза, Роуз попыталась прежде всего успокоиться. Сердце у нее напряженно колотилось.
Дрю наблюдал, как она дрожащими, побелевшими пальцами возится с замком, и чувствовал растущее раздражение. Он отвел глаза и стал рассматривать ободранные стены лестничной площадки. Здесь пахло какой-то кислятиной, и он осторожно потянул носом, словно вдыхая в себя нечто знакомое.
— Готово! — воскликнула наконец Роуз, и дверь распахнулась. — Прошу.
С плаката на стене прихожей на него смотрел Стинг в круглых ленноновских очках. На шкафу стоял небольшой светильник. На полу лежал потертый индийский коврик.
Вслед за девушкой Дрю прошел сквозь занавеску из бисерных нитей и оказался в гостиной. Роуз поспешно задернула шторы и собрала в стопку разбросанные по полу журналы. Она покачала головой и, словно извиняясь, развела руками, пробормотав:
— Я не готовилась к твоему визиту…
Он подумал, что здесь, пожалуй, мало бы что изменилось, если бы она к этому и готовилась.
— У тебя найдется что-нибудь выпить? — спросил он.
Роуз наморщила лоб.
— Есть бутылка «Ламбруско».
— Это что такое?
— Вино… Да, сухое вино. — Она неуверенно улыбнулась. — Я принесу бокалы, если ты хочешь его попробовать.
Бисерные нити загремели и закачались, когда она исчезла за занавеской, а он уселся в скрипучее бамбуковое кресло. В комнате еще находился круглый стеклянный столик, а также небольшая софа и еще одно бамбуковое кресло. В небольшой нише по соседству с электрическим камином стояли переносной телевизор и стереомагнитола с проигрывателем, около которого в углу лежала кипа старых пластинок.
Дрю взял один из конвертов и сразу узнал подкрашенную физиономию Боя Джорджа. Дрю с отвращением бросил конверт обратно на пол и подошел к стеклянному столику, на котором лежали журналы и запечатлелись следы от кофейных чашек. На стене у двери висел пестрый цветной батик, а на полу стояло какое-то чахлое комнатное растение с листьями, покрытыми густым слоем пыли.
— Оно должно тебе понравиться, — сказала она, внося вино и два бокала. — Мы держим его на случай бессонницы.
Роуз тихо вздохнула: вообще-то вино было собственностью Барби, и к ее возвращению в конце недели нужно будет купить новую бутылку.
Дрю сделал глоток этой розовой жидкости.
— Похоже на содовую.
— Ты хочешь сказать — лимонад?
— Не знаю, как вы называете ее здесь, в Англии, — равнодушно сказал он и взглянул на Роуз, на лице которой было написано желание угодить ему. — Слушай, а почему бы нам не выпить вино в более удобном положении?
Роуз задрожала от волнения.
— Ты ведь не будешь возражать, правда? — продолжал он вкрадчивым тоном.
Дрю поставил свой бокал и взял ее за руку. Она нерешительно шагнула к нему, и он поднялся из кресла.
— Ты что, волнуешься?
Роуз кивнула, а он обнял ее и привлек к себе.
— Не нужно волноваться, прелесть моя, — сказал он. — Я ведь не кусаюсь.
Не особенно больно во всяком случае.
Шторы в ее спальне были задернуты, и в комнате царил полумрак, однако он разглядел узкую неразобранную постель и несколько мягких игрушек — главным образом плюшевых мишек, которые были рассажены где только возможно. Когда он затворил за собой дверь, то увидел десятка два или даже больше открыток с изображением тех же плюшевых медведей различных форм и размеров. Роуз включила ночник, и взгляд Дрю наткнулся на висящую над маленьким резным камином старую фотографию Али Магроу и Райна О`Нила, под которой была выведена стереотипная фраза «Любовь согревает одинокие сердца».
Дрю попросил ее раздеться, и она покорно, как ребенок, хотя и несколько скованно, принялась снимать одежду. Когда он положил ее на кровать и она взглянула в его мрачные, темные глаза, ей стало немного не по себе.
Все произошло очень быстро. Дрю не испытывал особого желания и не пытался продлить их близость. Он едва слышал ее слабые стоны и почти не чувствовал, как ее нежные пальцы гладили его щеки, шею, спину. Он и ее едва чувствовал. Однако испытал подобие удовольствия от сознания, что это продлилось даже дольше, чем когда он просто мастурбировал в одиночестве.
Роуз прильнула к нему в полумраке. Ее беспокойство и сомнения улетучились. Она получила роль в «Мэрилин» и будет звездой — все так говорят, а кроме того, она встретила Дрю. С легким счастливым вздохом она провела пальцем по его волосатой груди, а потом подняла глаза и с обожанием взглянула ему в лицо. Глаза Дрю были закрыты. Кровь прилила к щекам Роуз, а сердце тревожно забилось. C абсолютной ясностью она поняла вдруг, что никогда в жизни не будет счастлива так, как в это мгновение.
Жена Доджи скончалась.
В центре пестрой толпы людей, которые пришли на поминки, Анжела углядела голову Доджи. Она прошла через просторный, залитый солнечным светом холл и оказалась в салоне, отделанном в современном испанском стиле. Салон этот был особой гордостью Мириам в ее восхитительной резиденции неподалеку от Сан-Марино.
Внезапно Анжела ощутила что-то вроде стыда, ведь она шесть лет ждала этого момента. Жена Доджи была единственным человеком, который стоял на ее пути к достижению заветной цели. Шесть лет игры в кошки-мышки. Однако в том, что Мириам наконец умерла, не было ее вины. И вообще ничьей вины в этом не было. Просто Мириам не повезло. Зато повезло ей, Анжеле.
Анжела была в шелковом цвета морской волны платье от Арнольда Скаази, которое она специально заказала для этого случая еще несколько месяцев тому назад. Платье было умопомрачительное. Вообще-то Анжела некоторое время колебалась — не заказать ли черное. Надеть черное платье — вот все, что она могла сделать в подобных обстоятельствах. Однако черный цвет ей никогда не шел. Кроме того, он еще и так старил!..
Едва заметная удовлетворенная улыбка появилась в уголках ее губ. Она стояла под широкой аркой перед раскрытыми дверями. Перед ней было целое созвездие знаменитостей, богачей и властей предержащих. Такое собрание можно было увидеть разве что на премьере в опере или на важнейшем политическом мероприятии. Около балкона стояла чета Киссинджеров. Справа от них Синатра. Чуть сзади Джесси Джексон, Энн Гетти, чета Шварценеггеров, Тедди Кеннеди, Дэн Куэйл, Майкл Айснер, Палома Пикассо…
Cколько Анжеле пришлось вытерпеть! Долгие месяцы ожидания, ожидания и ожидания. Всяческие ухищрения, cкука. И вот теперь она должна была унаследовать всех «друзей», приемы, уик-энды. Всем этим бедняжка Мириам уже давно не в состоянии была пользоваться. Что ж, нет худа без добра. Кажется, так говорят?..
Она взглянула на ближайший серебряный поднос и слегка покраснела: все бокалы на нем были пусты. Ее мучила жажда, и она не отказалась бы выпить бокал шампанского, однако и на других подносах, которые были расставлены по всему помещению, не нашлось полного бокала. Она мысленно отметила, что потом нужно будет обязательно узнать имена недобросовестных распорядителей. Такая небрежность недопустима. Это нужно менять. Раз уж Доджи и она собираются придать своим отношениям официальный статус.
Зато ее глаза радостно вспыхнули, когда она взглянула на изумительный белоснежный потолок виллы в испанском стиле. Вообще все здесь было вылизано до блеска стараниями Мириам. Стены были обтянуты старинной кожей с вытисненными на ней узорами. Эту идею Мириам заимствовала у Рудольфа Нуриева, когда была у того в гостях во время своего последнего посещения Европы. Анжела любовно провела ладонью по инкрустированной крышке клавесина, приобретение которого тоже было милой причудой Мириам.
Анжела подошла к открытому окну, из которого веяло ароматом жасмина и олеандра. Сад за окном раскинулся до самого моря.
— Анжела! — услышала она у себя за спиной.
Обернувшись, она увидела полную даму в слишком зауженном платье.
— Как поживаешь? — поинтересовалась дама.
— Замечательно, Дакота! Просто замечательно!
Анжела всегда недоумевала по поводу этого странного имени — Дакота. Это все равно что назвать ребенка Западной Вирджинией или Северной Каролиной. Сразу приходили на ум ковбои и крупный рогатый скот. Старшую дочь Дакота назвала Аспен — в честь лыжного курорта, где она познакомилась с ее будущим отцом и своим первым мужем. Всего через два года их супружества муженек покончил с собой, сиганув со знаменитого моста самоубийц Золотые Ворота.
— Ну что, как Доджи? — доверительным тоном поинтересовалась Дакота.
— А почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Ну как же, Энджи? — удивилась дама.
Анжела терпеть не могла, когда ее называли Энджи.
— Брось, ты же прекрасно понимаешь, о чем я… — не унималась Дакота.
— Понятия не имею.
Толстые щеки Дакоты раскраснелись.
— Просто я подумала, что теперь, когда Мириам… Что ты… — пробормотала она и запнулась.
Анжела не ответила. Она никому не рассказывала о своих отношениях с Доджи и теперь не собиралась этого делать. Другое дело, что о них думают окружающие, о чем догадываются. Впрочем, с этим все равно ничего не поделаешь. А мнение Дакоты Гринбаум заботило Анжелу менее всего.
Она едва сдержалась, чтобы не зевнуть от скуки, что нагнала на нее собеседница, и переключила внимание на Доджи, о чем-то увлеченно разговаривающего с брюнеткой, которую Анжела узнала не сразу. Доджи улыбался, пожалуй, чересчур любезно, и брюнетка так же улыбалась в ответ.
— А как Джеки? — не отставала Дакота.
— Прекрасно.
— Как у нее дела с мюзиклом?
— Никак, — ответила Анжела, едва сдерживая раздражение. — У нее нет на это денег. К тому же и сама идея мюзикла, прямо скажем, неважная.
— Но Джимми Недерлэндер говорил, что дело идет полным ходом. Он обедал у нас на прошлой неделе.
Анжела в упор посмотрела на Дакоту.
— Я думаю, ты неправильно его поняла.
— Он сказал, что Джеки сообщила ему о том, что собирается привезти спектакль на Бродвей.
Анжела подавила гнев и даже заставила себя улыбнуться.
— Ну и какого он об этом мнения?
Недерлэндеру принадлежало несколько бродвейских театров, а также значительные капиталы в этом бизнесе. Как и Шубертс, он был на Бродвее законодателем моды, и к его мнению следовало прислушиваться.
— По его словам, он только рассмеялся, услышав такое заявление Джеки. Она так молода! А кроме того, все прежние постановки о Монро с треском проваливались, словно сама идея подобной постановки проклята… Впрочем, он сказал, что все же оставляет этот вопрос открытым. Мол, время покажет…
— Ничего из этой затеи не выйдет, — сказала Анжела, потянувшись за бокалом.
— Разве ты не желаешь ей успеха? — удивленно воскликнула Дакота. Ей было известно, что между Анжелой и дочерью нет особой любви.
— Она просто швыряет деньги на ветер. Причем не только свои собственные.
Однако куда больше Анжелу раздражал сам предмет, избранный дочерью для своего мюзикла. Только она не хотела в этом признаться. Постановка о Мэрилин Монро, об этой глуповатой секс-бомбе, могла сорвать все ее планы относительно Доджи.
— Уверена, что она не будет швырять денег на ветер, — заметила Дакота. — Джеки очень талантливая девушка.
— Талантливая, но чересчур импульсивная, — быстро добавила Анжела. — Мюзиклы вообще очень рискованное предприятие, Дакота. Уж ты-то должна об этом знать!
Теперешний муж Дакоты — лысый и напрочь лишенный подбородка Руббин был известным продюсером, большой шишкой в театральном мире.
— Руббин убеждал меня, что время мюзиклов навсегда ушло в прошлое, — сказала Анжела. — Если только, конечно, он не ошибается…
— Он не может ошибаться, Анжела, — нахмурившись, заявила Дакота.
Она даже перестала называть ее Энджи. Наверное, без особого удовольствия припомнила, как Анжела и Руббин любезничают друг с другом на коктейлях. Причем последний, несомненно, подбивает под Анжелу клинья. Он смотрит на нее плотоядным взглядом, видя в ней лишь потенциальную любовницу. Как бы там ни было, шансов у него, естественно, никаких. Слишком уж он безобразен. Для Дакоты это самая верная гарантия того, что их брак находится в полной безопасности.
— Конечно, и он не отрицает, что возможны исключения, — добавила Дакота. — Хотя бы потому, что на Бродвее понастроили этих огромных залов и всегда найдутся желающие попытать там счастья, взявшись за постановку мюзикла…
— Надеюсь, моя дочь не из их числа.
— С чего ты стала такой осторожной? Кажется, тебе всегда нравились смелые идеи?
— Давно пора об этом забыть, — принужденно улыбнулась Анжела. — Во всяком случае я завтра или послезавтра позвоню Джеки. Она, безусловно, может целиком мной располагать. Я готова помочь ей как советом, так и деньгами…
Ну уж нет! Если только дочь не откажется от своей бредовой затеи, то Анжела сама отправится в Лондон, чтобы положить конец всей этой канители раз и навсегда.
Дакота смолкла, не зная, о чем еще говорить, и вертела в руках бокал, пока не заметила в толпе гостей знакомое лицо.
— Это Марта Бринкер. Она психоаналитик и пользует мою Аспен. Я не знала, что она знакома с Хиксом…
— Мир тесен.
В голосе Анжелы явно звучала насмешка. Дакота покраснела. Она не знала, чем бы еще зацепить подругу.
— Увидимся позже, Анжела…
Анжела смотрела ей вслед. Какая грубая бесцеремонная особа! Впрочем, ей, Анжеле, на нее, конечно, наплевать.
Она посмотрела туда, где в последний раз видела Доджи, но тот куда-то исчез. Тогда Анжела стала высматривать брюнетку. Когда публика начала выходить на террасу, она вдруг увидела Доджи и облегченно вздохнула: он был один.
Их глаза встретились, и Анжела направилась к нему. Ее приближение не вызвало у него никаких эмоций, кроме очевидного раздражения. Дуглас Хикс Третий нацелился на кресло управителя Калифорнии, однако мужества ему явно недоставало.
— Прими мои соболезнования, Доджи…
Он машинально кивнул.
— Рад, что ты пришла…
Впрочем, особой радости на его лице не отразилось. Напротив, он был изрядно смущен.
— Ты выглядишь усталым, — сказала Анжела, изобразив на своем лице выражение, которое, по ее мнению, окружающие должны были принять за соболезнующее. — Надеюсь, ты постараешься не слишком переутомляться?
Доджи скорчил такую гримасу, что она едва не рассмеялась.
— Здесь слишком много народу, — прошипел он.
— Я не слепая, Доджи, — сказала Анжела, пристально глядя на него. — К тому же у тебя была важная беседа, не правда ли? — хрипло поинтересовалась она, намекая на брюнетку.
— Сейчас не время, радость моя, — пролепетал он.
— А что я такого сказала, Доджи? — удивилась она. — Я же не демонстрирую тебе свои прелести, а?
Доджи испуганно выпучил глаза, и на его красном лице даже выступил пот.
— Может быть, ты хочешь, чтобы я познакомил тебя с кем-нибудь? Посмотри, сколько здесь важных персон, — поспешно пробормотал он, и его кадык нервно дернулся.
— При условии, что пообещаешь приехать ко мне.
— Завтра вечером?
— Договорились, — кивнула Анжела, отпуская его, и удовлетворенно улыбнулась.
Дэвид произнес замечательную речь, опустился на свое место и нежно поцеловал Клэр руку. Джеки почувствовала комок в горле. Этот поцелуй не только растрогал ее. Она поняла, что именно такого счастья она всегда желала своему отцу. Между Клэр и отцом существовала глубокая искренняя связь. О подобном сама Джеки могла лишь мечтать.
Увы, такое родство душ, такая любовь — большая редкость, что бы об этом ни говорили. Найти такую любовь куда труднее, чем обнаружить залежи нефти или месторождение золота. Подумав об этом, Джеки улыбнулась. Хорошее сравнение. Ей припомнились слова старой песни Нила Янга. Что-то о «поисках золотого сердца»… Однако ее улыбка мгновенно погасла, как только она вспомнила о Дрю.
Кажется, она так и не смогла ему объяснить, почему на торжество к Клэр она должна пойти одна. Сначала он вроде бы понял, но под вечер его настроение резко изменилось — он чуть с ума не сошел от злости. Джеки ужасно устала и вовсе не была настроена с ним спорить. Ей еще нужно было поработать над своими записями. В конце концов, поскольку Дрю не оставлял ее в покое, она не выдержала, и у них произошел неприятный разговор, от которого у нее теперь раскалывалась голова.
— Почему я не могу пойти с тобой? — настаивал он.
— Обо всем было условлено еще несколько месяцев назад! — восклицала она.
— Ну и что из того?
— Это торжество только для самых близких людей.
— Что это значит?
— Только то, что соберется небольшой круг близких!
— Тогда позвони своему отцу и скажи, что придешь вместе со мной.
Джеки посмотрела на него долгим взглядом.
— Ну почему ты не понимаешь простого человеческого языка, Дрю?
— Я-то как раз понимаю!
— Дрю, они ведь даже не знают о твоем существовании.
— Что ж, самое время узнать.
— Но только не в этот вечер.
— Почему, черт возьми?
— Потому что это праздник Клэр. Ее и моего отца. Они сами составляли список приглашенных. Все места уже расписаны, все просчитано…
— У каждой дамы есть кавалер, я правильно понимаю? — язвительно заметил он.
Джеки раздраженно покачала головой, от еле сдерживаемого гнева у нее задрожали руки.
— Ну и кто же твой кавалер? — продолжал Дрю.
— Не говори глупостей.
— Ну давай, признайся!
— Мне нужно поработать над своими записями, а потом еще принять ванну. Из-за тебя я вообще не могу ничего делать! — проворчала Джеки.
Он помрачнел, уселся в кресло и молча уставился в телевизор. Потом он вдруг поднялся и, не говоря ни слова, круто развернулся и вышел из номера.
Джеки услышала только, как громко хлопнула дверь. Она попыталась сосредоточиться на работе, стараясь не думать о его внезапном уходе, но работа валилась из рук, а в душе, словно ржавчина, разрасталось отчаяние. Он совершенно ее не понимал. Просто не хотел понять…
Дрю вернулся довольно поздно и выглядел вполне спокойным и благоразумным. Он налил себе выпить, а потом стал просить у нее прощения за свои плохие манеры и несдержанность. Все дело в различии культур, заявил он. В этой английской приверженности условностям. Джеки простила его. Раскаяние Дрю, как ей показалось, было неподдельным. К тому же она понимала, что он немного ревновал… Она даже почувствовала, что и сама виновата в происшедшем.
Дрю улыбался, нежно поцеловал ее, а потом заказал роскошный ужин. Потом они, само собой, занимались любовью на огромной, королевских размеров кровати. Джеки слышала, как он твердит ее имя, ласкает ее тело там, где она больше всего любит, однако для того, чтобы вернулось прежнее очарование, ей пришлось закрыть глаза и долго настраиваться…
Негромкие аплодисменты, раздававшиеся за столом, отвлекли Джеки от неприятных воспоминаний. Она встряхнулась и стала разглядывать гостей.
Всего было приглашено шестнадцать человек. Большинство из них она знала, поскольку эти люди оставили значительный след не только в жизни Клэр и отца, но и в ее собственной: в разные годы они то появлялись, то исчезали из ее поля зрения. Она остановила взгляд на Джемми Тарли, который тут же поднял на нее глаза, словно почувствовал, что она на него смотрит. Он долго смотрел ей в глаза, так долго, что она почувствовала, что краснеет.
Она повернулась к отцу, который заметил ее взгляд и улыбнулся в ответ. От этой улыбки у нее почему-то защемило сердце, словно впервые за много лет она увидела отца таким, каким он был на самом деле. У нее словно упала пелена с глаз. И прежде всего она увидела, как он постарел. У нее перехватило дыхание, когда она в ответ улыбнулась отцу, а потом опустила глаза и принялась разглядывать бегущие сквозь шампанское вереницы микроскопических пузырьков.
Джеки попыталась сбросить с себя хандру, которая так неожиданно сковала душу. Неожиданно Клэр, которая уже была немного пьяна, позвала ее в дамскую комнату.
— Джеки, я еще не успела сказать, что у тебя потрясающее платье!
— Когда вчера я стала собираться на праздник, то обнаружила, что мне совершенно нечего надеть, — призналась Джеки, вспомнив о том, что об этом вечере ее заблаговременно предупреждал отец. — Я бросилась по магазинам и не успокоилась, пока не нашла что-то приличное. Слава Богу, магазины еще работали…
Клэр пристально разглядывала ее, и Джеки почувствовала себя неловко.
— Нет, правда, дорогая, — серьезно продолжала Клэр, — платье превосходное.
— Клэр… — смущенно пробормотала Джеки, — ты слишком много выпила.
— Ничего подобного, — сухо возразила Клэр. — Кстати, разве ты не знаешь, как надо отвечать, когда тебе говорят комплимент?
— Cпасибо, дорогая Клэр, — робко кивнула Джеки. — Это платье от Мишавы. Я достала его в Селфридже.
— Оно сшито как будто для тебя.
И это было совершенно справедливо. Черная шелковистая тафта необыкновенно шла Джеки, кремовому оттенку ее кожи. Глубокий вырез оставлял открытыми плечи и слегка обнажал нежную светлокожую грудь.
— Честное слово, я его не шила. Я уже и не помню, когда заказывала себе платье. А в последнее время у меня вообще дел по горло…
— Но на мужчину времени хватает?
— Папа тебе уже сказал…
— Он только намекнул.
— Собственно, и говорить особенно не о чем… — неуверенно сказала Джеки. — Действительно, мужчина есть, но все еще очень неопределенно… — Джеки взглянула на себя в зеркало. — Но не волнуйся, если наметится что-то серьезное, и ты, и папа сразу об этом узнаете.
— Будь осторожнее, девочка моя!
Джеки покачала головой и засмеялась.
— Кажется, нам пора вернуться к гостям.
— Да-да, конечно, — согласилась Клэр. Она взяла Джеки под руку, и они вместе вышли из дамской комнаты. — Кажется, уже давным-давно у нас не было случая перекинуться парой слов, — продолжала Клэр. — Неужели ты не можешь хотя бы на несколько часов забыть о своей «Мэрилин» и целиком принадлежать нам? И кроме того, почему бы тебе не проявить благоразумие и на следующий уик-энд не привести к нам своего молодого человека? Должны же мы на него посмотреть!
— Прошу тебя…
— Ну ладно, я ведь только спросила.
— Я об этом подумаю.
Они прошли по узкому застеленному ковром коридору и оказались в интимном полумраке зала для коктейлей и танцев.
— Погляди-ка, не твой ли отец там отплясывает?
В дальнем углу зала под неувядающую золотую классику 60-х годов выделывал лихие па Дэвид собственной персоной.
— Боже праведный! — воскликнула Клэр. — Сто лет не видела его таким. Давай выпьем еще шампанского. А может быть, лучше по коктейлю?
Джеки оглядела стол, уставленный всевозможными напитками, и остановилась на шампанском.
— Кажется, Клэр, отец уже обо всем позаботился, — сказала она, показывая на бутылку.
— Ну, ты пока налей нам шампанского или чего пожелаешь, а я пойду его спасать. Сейчас определенно заиграют «Satisfaction», и уж тогда мне точно придется увозить его домой в состоянии крайнего истощения.
Джеки уселась в кресло и взяла бокал с шампанским. После разговора с Клэр она немножко расслабилась. Действительно, почему они так давно не общались друг с другом?..
Она улыбнулась самой себе в полумраке. Дурное настроение как рукой сняло. Выпив еще шампанского, Джеки почувствовала, что у нее приятно кружится голова.
Звучала медленная мелодия. Из динамиков полилась нежная песня в исполнении Барбары Стрейзанд. Джеки совсем расслабилась и уплыла мыслями в какие-то приятные воспоминания. Вдруг она со смущением обнаружила, что слева от нее сидит Джемми. Она даже не заметила, когда он подсел.
— Ну, как тебе здесь нравится? — спросила она.
— Я еще никогда не был в таких заведениях, — простодушно признался он, пристально глядя на нее в полумраке.
— Мне казалось, что ты будешь чувствовать себя здесь не в своей тарелке.
— Теперь уже нет, — сказал Джемми. — Все становится на свои места.
Она склонила голову чуть набок.
— Ты хочешь сказать, что уже начал привыкать к Лондону, к своей работе?
— К людям… — поправил он. — Они здесь так увлеченно трудятся, часто, чтобы замаскировать свои настоящие чувства. Чтобы не проговориться о том, о чем действительно думают. Нужно время, чтобы к этому привыкнуть.
— Кажется, ты не очень этому рад? — улыбнулась она.
— То же самое говорит и Дэвид.
Джеки посмотрела на танцевальную площадку — на отца и Клэр.
— Как давно я не была в подобной обстановке! — вздохнула она. — Я почти забыла, что это такое…
Если здесь рядом нет любимого человека, то чувствуешь себя ужасно одиноко. А если такого человека нет вообще, то и подавно…
— Давай потанцуем? — смело предложил Джемми, несмотря на то, что ни разу в жизни не танцевал.
— Я… — начала она, но он встал прежде, чем она успела что-нибудь сказать.
— Только тебе придется показать мне, как это делается…
Джеки заколебалась, но через мгновение протянула ему руку.
— Мне кажется, это не слишком сложно, — храбро добавил Джемми.
— Конечно, — кивнула она, кладя руки ему на плечи. — Медленные танцы самые легкие. — Заглянув ему в лицо, Джеки увидела, что он улыбается. — Что тебя рассмешило?
— Эти танцы — они немного примитивные, тебе не кажется? Чем-то напоминают ритуальные брачные танцы. Кроме того, — продолжал он, — ведь приглашают только тех, кого хотят… Разве нет?
Джеки посмотрела на него с удивлением.
— Ну, не так все просто.
— Почему?
— В жизни все сложнее. — Она вздохнула. — Давай будем просто танцевать, Джемми…
Она прижалась к нему, и сквозь тонкую ткань платья он ощутил ее тело.
— Может быть, завтра вместе поужинаем? — предложил он.
Целую неделю он упражнялся в произнесении этой фразы.
Джемми сразу почувствовал, как она напряглась, а потом подняла голову и взглянула ему в глаза.
— Не думаю, что это хорошая идея.
— Почему же?
— Прошу тебя, Джемми…
— Из-за Дрю?
Однако Джеки вовсе не его имела в виду. Это касалось самого Джемми.
— Я только сказала, что мне не нравится эта идея.
— Ты думаешь, я слишком молод для тебя.
— Я вообще ничего не думаю, — резко сказала она. — А теперь давай прекратим этот разговор, хорошо?
А он смотрел на ее чуть склоненную голову и всей грудью вдыхал густой аромат ее духов, который кружил ему голову словно наркотик.
Джеки отказала ему, но было бы удивительно, если бы она поступила иначе. Для него это ничего не меняло, он все так же продолжал желать ее… У него было сколько угодно времени, и он мог подождать. Чего-чего, а ждать он умел.
