12
Еще раз взглянув на газеты, разбросанные по полу ее роскошной квартиры, Анжела завизжала от бешенства. В трех из них — в «Ньюс дейли», «Нью-Йорк пост» и «Вуменс дейли» — содержались пасквили, касающиеся ее персоны. В «Пост» была напечатана фотография Милашки Джонс, а рядом — фотография Анжелы Кассини, ее фотография, сделанная совсем недавно в «Метрополитен-опера» в компании Михаила Барышникова и Нэнси Рейган. К этим снимкам была присовокуплена и хорошо подобранная подпись: «Новая американская игра — низвержение заносчивых знаменитостей».
— Умираю… — прошептала Анжела.
Она еще раз внимательно всмотрелась в обе фотографии, чтобы выяснить, есть ли между ними сходство. Потом скривилась и выругалась. Что толку себя обманывать? Сходство было несомненное. Разительное сходство. Даже по прошествии тридцати лет. В другой ситуации это бы только ей польстило. Фотография бесстыдной девчонки, в чем мать родила раскинувшейся на красном покрывале. Груди деликатно прикрыты черным цензурным треугольником. Такой же «фиговый листок» внизу живота. Казалось, снимок сделан только несколько лет назад. В заметке сообщалось, что старый Бергман неплохо наварил на прелестях своей «экс-девочки».
С яростью и отвращением Анжела методично разодрала газеты на мелкие кусочки, страницу за страницей. Потом погрузилась в размышления. А что, если потребовать официального опровержения? Впрочем, эти мерзавцы, прежде чем что-либо публиковать, всегда надежно прикрывают свои тылы. Уж у них-то все проверено-перепроверено. Теперь ни одна живая душа не поверит, что Анжела пострадала безвинно.
Зазвонил телефон. У Анжелы перехватило дыхание, и она покосилась на аппарат, как на омерзительное чудовище. Звонки не прекращались и выматывали последние нервы. Она забыла включить автоответчик. Очень медленно, ступая по рассыпанным по полу клочкам газет, она приблизилась к итальянскому журнальному столику, на котором стоял телефон, и сняла трубку.
— Да?
— Это Анжела Кассини?.. Это из «Бостон глоб» вас беспокоят. Как вы прокомментируете публикацию в «Пост»?
Она швырнула трубку.
— Скоты…
Потом ее рука снова потянулась к телефону, однако замерла на полпути. У нее не было никакой надежды что-то объяснить Доджи, заставить поверить, что она ни при чем. Он отправился в Вашингтон по делам и загулял там с приятелями, а вечером, надо полагать, позвонит ей, чтобы сообщить прописную истину о том, что шила в мешке не утаишь.
У Анжелы задрожали руки. Боже милостивый!.. Над ней будут потешаться в каждой компании, она станет притчей во языцех в течение следующих шести месяцев. При этом вся эта шатия-братия будет многозначительно качать головами, делая вид, что им давным-давно известно о том, что у Анжелы Кассини рыльце в пушку. Но сами-то, сами-то!.. Каждый из них еще и не в таком замешан. Другое дело, что не пойман — не вор…
Словно защищаясь от жестокой правды жизни, она крепко зажмурила глаза и в бешенстве сжала кулаки. Все ее надежды пошли прахом. Ее голова запрокинулась назад, словно в мучительной агонии. Нет, в это невозможно поверить! Неужели все кончено?.. В какой-то момент Анжеле показалось, что ей все-таки удастся убедить Доджи, что все происшедшее — ошибка. Скажем, ее просто хотели шантажировать. Или, скажем, ее, невинную провинциальную простушку, силой затащили в порноклуб, чтобы заснять в подобном виде… Дерьмо и еще раз дерьмо!.. Так он ей и поверил.
А что же друзья? Но какой-то мерзкий внутренний голос ехидно говорил ей, что никаких друзей у нее нет и сроду не было… Ей даже некому было позвонить, чтобы поплакаться в жилетку.
Анжела вспомнила о разговоре с Дакотой Гринбаум на поминках Мириам. Толстая, добрая Дакота набивалась в подружки, а она так резко отшила ее. Анжела вздохнула. Такие женщины, как Дакота, подгребают вообще-то с самыми сердечными намерениями, поскольку сами немало пострадали в жизни, а она избавилась от нее с пренебрежением — словно щелчком сбросила с рукава гусеницу. И все же Анжела с радостью поступилась бы своим самолюбием ради того, чтобы отвести душу в разговоре с такой простой душой, как Дакота. Как бы там ни было, но Дакота была доброй и порядочной женщиной. А Анжела не была такой никогда.
Ее взгляд снова упал на телефон, который, казалось, так и сочился ядом. И все благодаря этому мерзавцу Дрю!.. А она-то была уверена, что он не осмелится на подобное. В своей ошибке она, вероятно, будет раскаиваться всю оставшуюся жизнь. Анжела затрясла головой и в ярости сбросила телефон с журнального столика, который грохнулся об пол и прекратил свое земное бытие. Анжела сделала шаг, но, поскользнувшись на клочках газет, упала и ударилась локтем об угол стола так, что от боли у нее зарябило в глазах.
Пережидая, пока утихнет боль, она сидела на полу, а ее вгляд бесцельно блуждал по комнате. Интерьер квартиры давно намозолил ей глаза. Одна знаменитая художница-дизайнер пообещала привести ее жилище в королевский вид. Этой чести Анжела удостоилась только благодаря своей известности в высшем свете, поскольку упомянутая художница была весьма разборчива в клиентах, выбирая последних исключительно с учетом их богатства, влиятельности и репутации. У Анжелы даже слезы на глаза навернулись. Ведь она уже размечталась, что к тому моменту, когда Доджи назначит день их бракосочетания, квартира будет отделана как конфетка. Она любовно рисовала в своем воображении шикарный интерьер в английском духе эдак века восемнадцатого. Ей уже грезился потрясающий черный лаковый столик, отделанный золотом. Она также тешила себя надеждой купить на какой-нибудь очередной аукционной распродаже фамильные полотна, принадлежавшие герцогу или графу…
Откуда-то издалека до нее донесся гул пролетающего самолета, и она болезненно скривилась. На столе стояло роскошное зеркало, в котором отразилось ее бледное лицо. Анжела невольно вспомнила, что им восхищался Дрю. Зеркало было обрамлено серебром и золотом в виде всяческих чувственных завитков. Вот бы обрушить это замечательное зеркало Дрю на голову! Она, вероятно, так и сделает, если только он когда-нибудь ей попадется. Правильно, она вышибет ему мозги… Впрочем, если она его убьет, это только усугубит ее положение. Она уже видела заголовки газет: «Небывалый скандал: светская львица раскроила череп юному жиголо!!!» Что-нибудь в этом роде.
Ее снова начала душить ярость, и чертово зеркало постигла участь телефона. Однако в отличие от телефона зеркало не разбилось, а покатилось по комнате, отбрасывая веселые зайчики на белоснежный потолок ее квартиры.
Съежившись на заднем сиденье автомобиля, Люси все еще дрожала от волнения, так и не придя в себя после утреннего звонка Макса. Однако в душе она ликовала: ее голос звучал великолепно, почти безукоризненно, и все в студии восхищенно замерли, когда она начала петь.
— Если от такой прекрасной песни, как «Поздние звонки», публика не будет рыдать, я подаю в отставку!
Люси осторожно покосилась на Макса.
— Неужели вы это сделаете? — прошептала она.
— Шучу, шучу… — усмехнулся он. — Однако в этом спектакле для меня на кон поставлены не только деньги, но и моя репутация!
— Когда я первый раз услышала эту песню в исполнении Роуз, я была поражена. Она звучала так пронзительно и трагично, как «Сон» из «Отверженных». Вам не кажется?
— А когда ты была на этом спектакле?
— Я пробовалась туда в восемьдесят пятом году.
— Но тебя не взяли?
Люси отрицательно покачала головой. Она была тогда еще слишком молода и все еще пыталась получить статус профессиональной актрисы и заветное профсоюзное удостоверение. У нее не было ни опыта, ни уверенности в себе. От волнения у нее сел голос, и она едва шевелила губами. Люси слушала, как пели на прослушивании другие актрисы, и ушла с невеселой мыслью, что ей до такого мастерства слишком далеко и что в сравнении с остальными претендентками она полная бездарность.
— Теперь у тебя появился шанс добиться успеха в «Мэрилин», — продолжал Макс.
— Очень призрачный шанс, — тихо сказала Люси, глядя в окно.
— По некоторым соображениям, Роуз не очень подходит на эту роль.
Люси не ответила. Ей сделалось очень неуютно. Словно она попала в ловушку. Она догадывалась, к чему именно клонил Макс, и ждала, что его рука вот-вот поползет к ее колену.
— Уверен, что нам придется внести кое-какие изменения в наши планы…
— Но ведь Роуз утвердили на эту роль, и мне кажется, решение было совершенно справедливым.
— Это очень благородно с твоей стороны, дорогая, но должен тебе напомнить, что премьера уже на будущей неделе! — вздохнул он. — И несмотря на то что у милой малышки Роуз вокальные данные, как у Марии Каллас, ей все же придется распрощаться с мечтой стать примадонной. Дело в том, что она не может или не желает профессионально относиться к своей работе. Надо сказать, что и у самой Мэрилин Монро были подобные проблемы, она шла по скользкой дорожке и поэтому плохо кончила…
— Да, пожалуй, — сдержанно ответила Люси. — Но, может быть, у Роуз какие-то неприятности?
— Вполне возможно. Но тогда какого черта Роуз молчит о них? Ведь мы же не можем читать ее мысли! — воскликнул Макс и пристально посмотрел на Люси. — А тебе она ничего не рассказывала?
— Абсолютно ничего.
— Вот глупая телка! — проворчал Макс. — Значит, подтверждаются все мои опасения.
— Может быть, подождать, пока все не выяснится?
Макс беспокойно заерзал на сиденье.
— Что такое, Люси? Или ты не хочешь воспользоваться своим звездным мгновением? Любая другая продала бы душу черту, лишь бы оказаться на твоем месте. И уж, конечно, не задумываясь, спихнула бы Роуз с ее шаткого пьедестала!
Люси почувствовала, что задыхается от ярости. Она ненавидела его за то, что он загонял ее в угол. А ведь еще совсем недавно она была вне этих отвратительных игр и чувствовала себя почти счастливой.
— Я полагаю, что все зависит от вас, — резко сказала она и прямо взглянула ему в глаза. — Разве не так?
Он наморщил лоб и стал похож на маленького гнома. Больше она не позволит себя лапать. Никому и никогда. Она больше не поступится собственной честью ради такого ублюдка, как Макс Локхарт, и ему подобных. Конечно, она немного запоздала со своим праведным гневом. Протестовать нужно было много лет назад, еще в школе, когда нахальный мальчишка впервые полез к ней под лифчик…
— Господи Боже! — воскликнул Макс, поднимая глаза к небу. — Я ведь не делаю тебе предложения!
— Но эти приемчики мне хорошо знакомы! — с отвращением сказала Люси.
— Послушай, Люси, дорогая, — с удивлением проговорил он. — Я бы с радостью забыл о нашем прошлом, о том, так сказать, интимном происшествии, которое неизгладимо отпечаталось в моей памяти, но у меня нет никакого желания повторять это еще раз…
Она покраснела от гнева.
— Можно подумать, что я сама на это напросилась!
— Но ведь ты не возражала…
— А что мне было, по-вашему, делать? — с ненавистью воскликнула Люси, и у нее на глазах заблестели слезы. — Я так хотела получить роль в той чертовой пьесе!
— Это была совсем неплохая пьеса.
— Но она сошла со сцены через три недели.
— Не думал, что у тебя такая хорошая память, дорогая.
— Идите к черту! — спокойно сказала она, сама удивляясь собственной смелости.
— Полегче! — сухо сказал Макс. — Не знаю, что вы о себе, девушки, думаете. Ведь вы так податливы. Неужели необходимо разыгрывать из себя жертву? Давай честно. Если бы ты не хотела во что бы то ни стало получить хорошую роль, то не вела бы себя так… многообещающе. Извини за прямоту. К тому же нам обоим прекрасно известно, что в нашем бизнесе многие используют секс как орудие или предмет вполне легальной торговли… — Он зевнул со скукой. — Может быть, если бы ты тогда отшила меня, то получила бы свою роль…
— Черта с два!
Макс сделал ей больно и даже не заметил этого. Впрочем, теперь он это понимал. Недавно в его собственной душе произошел огромный переворот, и причиной тому, как это ни удивительно, была маленькая Надя.
— Ладно, допустим, ты права… Но, дорогая Люси, у тебя ведь такой, если можно так выразиться, многоопытный вид!..
Люси подумала, что в его устах это звучит почти как извинение, а этого она от него никак не ожидала. И все же у нее так и чесались руки влепить ему пощечину. Что ни говори, а рожа у него самодовольная. Люси с трудом сдержалась. В конце концов, это она всегда успеет сделать. Однако в глубине души она не могла не признать, что в его словах содержится значительная доля правды. У нее перед глазами возникла мерзкая физиономия Роджера, и она покраснела от стыда.
— Может быть, ты не очень уверена в себе? — осторожно поинтересовался Макс, имея в виду ее участие в спектакле.
Люси удивленно взглянула на него.
— Теперь это позади, — сказала она. — Тогда поздравляю, — сказал он с усмешкой. — Раз такое дело, я уверен, что ты вполне готова работать в паре с Роуз. Вы будете играть в спектакле по очереди, через день.
Люси медленно покачала головой, начиная понимать, какая ей улыбнулась удача. Конечно, она вела себя довольно глупо, но, как бы там ни было, у нее не было никакого желания извиняться за свои слова. Впрочем, Макс от нее этого и не ждал. Что касается Макса, то он, со своей стороны, конечно, понимал, что ее запоздалый протест был несколько чрезмерен, однако и он, нужно признаться, никогда не упускал случая порезвиться в актерском «гареме» и такая ситуация его устраивала как нельзя больше.
— Но в премьере буду занята не я? — спросила Люси.
— Боюсь, что нет. Несмотря на то что случилось сегодня утром, Роуз все еще для нас лакомый кусочек. Мы с Джеки хотим рискнуть и дать ей возможность сыграть на премьере. Она нас не подведет, — уверенно сказал Макс. — Даже такая девушка, как Роуз, понимает, что подобный шанс дается Богом только раз в жизни…
Люси вздохнула и повернулась к окну. Последние слова Макса больно уязвили ее, однако грех было жаловаться на судьбу. Кое-чего Люси добилась. Четыре раза в неделю она будет преображаться в Мэрилин, будет петь прекрасные песни… Получить главную роль в таком спектакле — разве не об этом она всегда мечтала?
Автомобиль проехал Оксфорд-стрит и повернул на Чаринг-кросс-роуд. Впереди показался книжный магазин Фоля. Люси вспомнила о Ричарде. Милый добрый Ричард! Он терпеливо сидит за пишущей машинкой, за своей старенькой «Олимпией». Он практически остался без работы, и ей было немного стыдно за свой успех и за ту великолепную возможность, которую она только что получила.
Ну, довольно, сказала себе Люси. Хватит испытывать судьбу. Cудьба и так к ним слишком благосклонна.
Роуз переехала в маленький дом на Кенсингтон-стрит, и Джеки едва не заблудилась, разыскивая дорогу в симпатичном тихом районе, расположенном вдалеке от суеты магазинов и шума автотранспорта. Наконец она остановилась перед небольшой белой дверью, из-за которой доносились приглушенные звуки музыки. Приподняв тяжелую бронзовую рукоятку в форме лошадиной головы, она стукнула ею в дверь, и этот удар эхом прокатился по тихой узкой улочке. Джеки подождала, но никакой реакции не последовало. Все так же продолжала звучать музыка, но дверь не отпирали. Удивленная и раздраженная, Джеки снова постучала в дверь. Наконец послышались шаги, и ей отворили. На пороге стояла Роуз.
— Джеки! — проговорила она, широко раскрыв глаза от удивления.
— Ты меня не ждала? — со вздохом ответила Джеки. Лицо их будущей примадонны показалось ей сейчас бледным и некрасивым. — Можно мне войти?
— Да, конечно…
— С тобой все в порядке? — спросила она, входя.
Роуз замялась. Было очевидно, что подыскивает какую-нибудь подходящую отговорку.
— Голова болит, — выпалила она. — Ужасно болит… Наверное, мигрень…
— Почему же ты не позвонила? Или ты забыла, что тебя ждали утром на телевидении?
У Роуз перехватило дыхание, и она мгновенно покраснела.
— Неужели ты забыла, Роуз? — недоверчиво проговорила Джеки. — Ты же понимаешь, как это важно для нашего спектакля! — Я не знаю… — пробормотала Роуз. — Ты же видишь, что мне не по себе…
— Нет, я этого не вижу, — холодно сказала Джеки. — Мы можем присесть и поговорить об этом?
— О, прости! Конечно!
Джеки прошла за ней в маленькую комнату, обшитую деревянными панелями, с винтовой лестницей посередине.
— Гостиная наверху, — сказала Роуз и остановилась, давая Джеки пройти вперед.
Когда Джеки поднялась по крутой лестнице наверх, то очутилась среди настоящего хаоса. Одежда и газеты в беспорядке валялись повсюду. Коробки стояли раскрытыми, но не разобранными. Пепельницы были забиты окурками, повсюду виднелись грязные бокалы из-под вина и кофейные чашки. В комнате пахло спиртным и марихуаной. В углу были кучей свалены плюшевые медведи и другие мягкие игрушки.
Джеки повернулась к Роуз.
— Не могла бы ты выключить музыку?
Роуз выключила магнитофон и бросилась освобождать кресло, чтобы Джеки было куда присесть.
— Хочешь кофе?
Джеки покачала головой.
— Нет, спасибо.
— А я выпью чашечку, если ты не против.
Джеки нетерпеливо махнула рукой, указывая на грязные кофейные чашки.
— Такое впечатление, что ты питаешься одним кофе…
Если бы только одним кофе…
Роуз смущенно улыбнулась, словно ее застали на месте преступления, а потом села.
— Ну, — сказала Джеки, — ты мне расскажешь, какие у тебя проблемы?
Роуз опустила голову и нервно сцепила пальцы.
— Ты отдаешь себе отчет в том, как нас волнует твое состояние, Роуз? Весь спектакль держится на тебе. От тебя зависит судьба всей труппы.
Роуз кивнула.
— Так в чем же дело? — настаивала Джеки.
— Я просто плохо себя чувствовала. Я же сказала… — вяло ответила Роуз. — Через девять дней премьера, Роуз! — резко сказала Джеки. — Так нельзя.
— Прости.
— Ты должна взять себя в руки. Иначе я не смогу рисковать. Не смогу выпустить тебя на премьеру.
Джеки обвела взглядом комнату.
— Ты только посмотри, что у тебя творится!
Роуз подняла голову и послушно посмотрела вокруг — на грязные чашки, на переполненные пепельницы… Рубашки Дрю, яркий шелковый галстук, который она ему подарила, валялись скомканными на полу.
Джеки перехватила взгляд Роуз и напряглась. Но потом вздохнула с облегчением. Проблемы с мужчиной. Тогда какого дьявола Роуз не расскажет об этом?
— Кто он?
Роуз вздрогнула.
— Ты о чем? — тупо пробормотала она.
— О мужчине, которому принадлежат эти вещи, — сказала Джеки.
Роуз покраснела, но ничего не ответила.
— Ну хорошо, — сказала Джеки. — Я, конечно, понимаю, что это совсем не мое дело, но твоя личная жизнь может отразиться на спектакле. Так что я все-таки имею право знать, тебе не кажется?
— Это совсем не то, — возразила Роуз.
— Как я могу об этом судить, если не знаю, в чем дело.
— Мне трудно объяснить.
— Так, значит, все-таки он?
— У него проблемы…
— Он живет с тобой?
— Да, — поспешно ответила Роуз, хотя не видела Дрю вот уже три дня.
— Какие бы у него ни были проблемы, я уверена, он не хочет, чтобы ты из-за него погубила свою карьеру. Я права?
Роуз снова кивнула, и Джеки вздохнула, глядя на ее опущенную голову.
Джеки всегда старалась внимательно относиться к актерам и их личным проблемам. Независимо от того, было ли это связано с пьянством, наркотиками или сексом. Иногда достаточно было лишь поговорить с ними по душам, дать им шанс поверить в себя, и вопреки всем ожиданиям люди выбирались из неприятностей. Может быть, с Роуз будет так же?
— Роуз, — мягко начала Джеки, — посмотри на меня. Все в порядке. Теперь я хочу, чтобы ты приняла душ, переоделась, и мы вместе поедем в театр. Ты займешься своей ролью, а я пришлю кого-нибудь, чтобы здесь все прибрали и привели в божеский вид.
— Мне кажется, что…
— В данной ситуации, — перебила ее Джеки, — меня совершенно не интересует, что именно тебе кажется, Роуз. Ты ведь не хочешь потерять эту роль? — Она обвела взглядом комнату. — И ты не хочешь, чтобы у тебя в доме такое творилось, верно?
— Да, — тихо проговорила Роуз.
— И ты хочешь, чтобы премьера у нас прошла с успехом?
— Да.
— Вот и подумай об этом. У тебя прекрасный голос, большое будущее. Если только ты возьмешь себя в руки. Тысячи девушек готовы заложить дьяволу душу, чтобы только оказаться на твоем месте.
— Я знаю, — тихо сказала Роуз и подумала о том, что то же самое говорила ей и Барби, когда она съезжала с квартиры. С тех пор они с Барби не разговаривали. — Прости, Джеки.
— Надеюсь, ты все понимаешь.
— Да-да. Конечно.
— Я уверена, что твой приятель прекрасный парень. Но в твоей жизни это еще не все. Не все, Роуз! Несмотря на то, что у тебя, наверное, замирает сердце, когда он входит в эту комнату…
Роуз жалко улыбнулась, и Джеки покачала головой.
— Значит, так?
Роуз кивнула.
— Тебе двадцать?
— Да.
— Послушай, может быть, ты мне сразу и не поверишь, но я все-таки на десять лет старше тебя и мое сердце замирало подобным образом уже много раз. — Джеки помолчала, тщательно подбирая слова. — И когда дела у меня шли неважно, — а такое время от времени неизбежно случается, — у меня всегда был старый добрый друг, который мог поддержать меня. Этот друг — моя работа. Этого у меня никто не в силах отнять.
В этот момент Джеки испытала затаенную боль. Увы, на этот раз ничто не могло помочь ей. Она подумала о тех шести месяцах, отведенных врачами ее отцу. Сможет ли она когда-нибудь научиться жить с этой болью в душе?
Роуз смотрела на нее почти с благоговением. Однако ее пальцы с обгрызенными ногтями по-прежнему дрожали.
— Может, все-таки выпьешь кофе? — спросила она.
Джеки нетерпеливо мотнула головой.
— Ты поняла, что я сказала?
Роуз снова кивнула.
— Если поняла, — продолжала Джеки, стараясь придать голосу максимально бодрое выражение, — то давай переодевайся. Иначе Макс выдерет свои последние волосы, пока мы тут будем прохлаждаться…
— Я так тебе благодарна, Джеки.
Роуз встала, впервые за последние дни ощутив душевный подъем.
Она решительно направилась в спальню, по пути подхватив рубашки и галстук Дрю, и бережно прижала их к груди. Конечно, она ведет себя очень глупо. Беспокоиться не о чем. Просто он очень занятой человек и у него очень мало времени. Он и сам ей много раз об этом говорил. Ее, конечно, немного огорчало, что он никогда не рассказывает ей о своих проблемах, несмотря на то, что по ночам стонет и даже кричит во сне. Его мучают кошмары, но, сколько она ни просила, Дрю не рассказывает о них.
Передернув плечами, Роуз вошла в спальню, в которой они столько раз предавались любви, и, остановившись на коврике из овечьей шкуры, любовно перебрала его рубашки и поднесла их к лицу, чтобы ощутить его запах. Ее взгляд мечтательно скользнул по постели. Она намеренно не меняла постельное белье, которое тоже хранило аромат его кожи. Что бы там Джеки ни говорила, Роуз не могла даже представить, что ее сердце могло бы так сладко замирать, как оно замирало, когда появлялся Дрю… Такое просто невозможно. Дрю любит ее, и она его любит, и вместе они преодолеют все трудности. И он избавится от своих ночных кошмаров.
На ее миловидном лице появилось торжественное выражение, а в голове промелькнули слова, приписываемые Мэрилин Монро. «Все умирает, — говорила Монро, — только любовь живет вечно…» Эти слова ободрили Роуз. Она даже улыбнулась и принялась что-то напевать.
Неоновая афиша у входа в театр была уже почти смонтирована. Джеки сошла с тротуара, чтобы посмотреть, как водружаются на свои места последние буквы названия «Мэрилин», такие огромные и блестящие. Джеки почувствовала, как начинает колотиться сердце, и ее охватило радостное возбуждение. Она старалась продлить это счастливое мгновение, но ее мысли неизбежно возвращались к отцу. Ему больше не играть на театральной сцене. Дай Бог, если ему удастся завершить работу над фильмом…
Более того, он сказал Клэр, что не сможет присутствовать на премьере «Мэрилин». Все препятствовало его приезду. Даже чертова шотландская погода, которая, впрочем, была вполне обычной для этого времени года. Джеки была вынуждена возвратиться обратно в театр. У нее уже предательски дрожала нижняя губа, и она боялась разразиться слезами. Не было никакой надежды, что отец приедет. Эта поездка могла окончательно добить его.
Комната, которую Джеки выбрала в качестве своего временного кабинета, была безликой и спартански обставленной. Достаточно того, что здесь были довольно приличное кресло, телефон и небольшое окно, выходящее на Мейден-лейн. На подоконнике лежал деловой блокнот, в котором был расписан весь сегодняшний день. Нужно было обзвонить массу народа, и у Джеки не было даже минуты, чтобы перекусить. Впрочем, она не была голодна. Но кофе бы выпила с удовольствием.
Зазвонил телефон. Джеки вскочила и взяла трубку.
— Жаклин Джонс у телефона.
— Где он? — услышала она шипящий голос матери. — Не молчи же, черт побери!
— Насколько я понимаю, ты имеешь в виду Дрю? — холодно проговорила Джеки. — Я полагала, что он у тебя.
— Не умничай, Жаклин!
— Я и не думаю умничать, мама. Я не знаю, где он. И не хочу этого знать. Надеюсь, что в конце концов он окажется в аду.
— Дерьмо!
— Ты пьяна?
— А ты чего ожидала?
Джеки промолчала.
— Ты видела нью-йоркские газеты? — истерично выкрикнула Анжела.
— Не понимаю, о чем ты говоришь…
Наступило молчание. В трубке только слышалось тяжелое дыхание Анжелы.
— Он все-таки это сделал, — резко сказала она. — Я думала, у него не хватит на это смелости, но он это сделал. — Она снова вздохнула, а потом добавила: — Он разрушил все мои планы. Все пропало.
— Что пропало?
— Вся моя жизнь. Моя блистательная светская жизнь!
— Я не понимаю…
— О Господи!.. Возьми хотя бы «Нью-Йорк пост». Они поместили весьма пикантный снимок твоей мамочки.
Анжела рассмеялась, но ее смех больше напоминал всхлипывания.
— С тобой все в порядке? — с беспокойством спросила Джеки.
— Ты помнишь, кто такая Милашка Джонс? Помнишь, Жаклин? Ты ведь повсюду ездила со мной.
Джеки вздохнула.
— Кто раскопал это?
— Дрю и раскопал… И передал в газеты.
— И что ты теперь будешь делать?
— Что я буду делать? — всхлипнула Анжела, захлебнувшись от ярости.
Она вспомнила весь свой унизительный разговор с Доджи. Каждое слово.
Убийственная ирония судьбы заключалась в том, что, как оказалось, Доджи и знать не знал о том, что появилось в газетах. У них состоялся странный разговор. Он забормотал какую-то несуразицу, а она что-то сладко лепетала голосом девочки-школьницы и все ждала, когда он наконец заговорит о том, что прочитал в газетах. У нее дрожали колени, но Доджи так ничего и не сказал. То есть ничего имеющего отношение к происшедшему. Зато под конец разговора он выплеснул на нее другую новость, которая сразила ее наповал. У Доджи появилась другая женщина. Даже теперь ее разум отказывался этому верить.
— Ну что же, — проговорила Анжела, — высоко летать — низко падать. Пропадать так пропадать.
— Этот мелодраматический тон тебе не идет, — сказала Джеки и снова вспомнила об отце. — Ты, наверное, думаешь, что я начну тебя жалеть? Увы, я на это не способна.
— А я от тебя этого и не жду! — отмахнулась Анжела.
Джеки давно следовало бы к этому привыкнуть, однако черствость матери продолжала ранить ее по-прежнему.
— У меня много работы, — словно извиняясь, проговорила она.
— А, этот твой дурацкий мюзикл… — вздохнула Анжела, почувствовав внезапную усталость. — Кстати, теперь ты можешь получить свои деньги.
— Деньги?
— Да. С твоего счета.
Анжела говорила об этом так, словно преподносила дочери кулек с конфетами.
— Ты серьезно?
— Представь себе. Просто мне все это надоело.
— Но можно узнать, почему ты так решила? Ведь в этом нет никакой логики!
— Твоя тупость сводит меня с ума. Какая тебе разница, почему? Ты получишь все до последнего цента. Вот и все дела. Мне это теперь безразлично.
Пропади пропадом этот чертов Доджи с его варикозными венами и толстым пузом!
В глубине души Анжела чувствовала, что ее возражения против постановки «Мэрилин» лежат гораздо глубже. Сама того не подозревая, дочь задела в ней чувствительные струнки, отдавая столько времени, сил и денег, пытаясь восстановить историю жизни белокурого секс-символа Америки. Джеки всегда совалась туда, куда не нужно.
Анжела так и не сумела примириться с отсутствием у себя таланта. Словно скупая старуха, она копила в душе всю горечь и зависть, которые терзали ее вот уже много лет. Болезненные воспоминания были так свежи, словно все произошло только вчера. Много лет она не могла примириться с тем, как сложилась ее судьба.
— Значит ли это, что ты собираешься присутствовать на премьере? — сухо спросила Джеки, не находя в себе сил возражать матери.
— Ты меня приглашаешь? Как это мило! — усмехнулась она. — Тебе не откажешь в чувстве юмора. Этим ты пошла в своего отца…
— Я предложила. Тебе решать…
— Одно могу сказать точно: в Нью-Йорке я не останусь. Здесь мне все обрыдло… Жду не дождусь, чтобы освободиться от всех этих званых обедов и приемов, от всей заумной болтовни, от всего этого дерьма… — ворчала Анжела, хотя в ее голосе не было особой уверенности. — Я уеду раньше, чем меня окружат стервятники…
— Все это пройдет. У людей очень короткая память.
— Но только не в тех кругах, где я вращаюсь. Как бы там ни было, я не хочу больше об этом говорить. С этим покончено, — резко сказала Анжела и поежилась, взглянув на бутылку шампанского и бокал, которые стояли на столике. — Я сниму квартиру на Южном побережье. На один-два месяца. Может быть, и на три. Возможно, мне удастся остаться незамеченной среди тамошних «голубых» и домохозяек на отдыхе…
— Что ж, давай. Я слышала, что Южное побережье становится популярным местом. Журналы мод вывозят туда для съемок своих манекенщиц. — Джеки понимала, что ее наманикюренная мамочка не отправится в какую-нибудь дыру. — Говорят, там жизнь бьет ключом.
— Для тех, кто увлекается загорелыми ребятами, старающимися походить на Сильвестра Сталлоне. Их там пруд пруди.
— Кажется, ты всегда была от них без ума, мама…
— Это не остроумно, Жаклин, — сквозь зубы проговорила Анжела. — И не называй меня мамой!
Джеки услышала, как она швырнула трубку, и тяжело вздохнула. Однако ее мысли быстро переключились на Дрю, и эти мысли не доставили ей ни малейшей радости. Было похоже на то, что он не вернулся в Нью-Йорк. Эта новость была не слишком приятной. Кроме нее, у Дрю в Лондоне, кажется, не было других знакомых.
Она взглянула в окно на узкую улицу внизу. Впрочем, теперь Дрю был на положении вольного стрелка и, наверное, нашел себе кого-нибудь. А может быть, у него и раньше была здесь какая-нибудь женщина? Как знать… Это вполне естественно для людей вроде него. Кем же он был на самом деле? Он проявил себя расчетливым лжецом, умело прячущим свои мысли под маской обаяния. Он был весьма смазлив и легко обводил женщин вокруг пальца. С такими способностями он еще долго будет наслаждаться жизнью. Однако у него нет денег. Это ясно как божий день. Поэтому-то он так настойчиво домогался ее любви… А что же Анжела?.. Джеки закрыла глаза, и ее передернуло от отвращения, когда она представила себе, как Дрю и ее мать занимаются любовью…
Кто-то постучал в дверь. Она обернулась и увидела вошедшего Джемми, излучавшего очарование юности. Она подавила вздох и с восхищением смотрела на него, все еще удивляясь тому, с какой силой ее влечет к нему, и тому, что она так желанна для самого Джемми. Его чувственность, казалось, не имела пределов. Его любовь граничила с преклонением, и она недоумевала, чем могла заслужить такое отношение. Ей казалось, что она недостойна такого счастья.
— Привет! — поздоровался он.
— Привет!
Они молча смотрели друг на друга.
— Тебя хочет видеть Макс, — наконец сказал Джемми. — Он в зале. Его интересует твое окончательное мнение насчет фрагментов из кинофильмов.
Предполагалось, что искусно подмонтированные один к другому кадры из фильмов, в которых снималась Монро, будут в полной тишине проецироваться на экран в глубине сцены во втором акте, а сразу после этого Роуз, ожидающая на авансцене, начнет петь.
— Напомни мне, пожалуйста, чтобы я сказала ему о том, что предварительная продажа билетов несколько оживилась. Даже на дневные спектакли.
Однако число проданных билетов было по-прежнему весьма скромным. Джеки успокаивала себя тем, что интерес к мюзиклу был изрядно подогрет утренним сюжетом на телевидении, а в конце недели будет развернута полномасштабная реклама в печати. Была заготовлена большая статья в журнале «Ты», а также обещали разразиться рецензиями «Стандарт», «Экспресс» и «Мэйл», поместив на своих страницах фотографии Роуз и Люси. Эти материалы будут появляться в течение всей следующей недели.
— Кажется, ты чем-то обеспокоена?
— За несколько недель мы наскребли только свои первые сто тысяч. Пора бы уже публике начать шевелиться… — Она вздохнула, стараясь не думать о тех деньгах, которые ей доверили спонсоры. — Чтобы ты представлял себе масштабы настоящего успеха, хочу сказать тебе, что мюзикл «Джозеф и волшебный плащ» начал собирать с момента своей премьеры по сто тысяч ежедневно!
— Но ведь у нас впереди еще целая неделя.
Джеки улыбнулась.
— Я знаю… Единственный вывод, который я сделала на основании моего скромного опыта, это то, что надо твердо верить в свой успех, и тогда он обязательно придет…
— Cовсем забыл… — спохватился Джемми. — Ивонн очень надеется, что ты найдешь сегодня время заглянуть к ней в костюмерный цех.
Джеки кивнула. Она знала, что будет просить Ивонн. Конечно, денег. И несмотря на то что Джеки будет, естественно, возражать, в конце концов она даст их ей. Теперь, когда принято решение, что Люси будет играть Мэрилин попеременно с Роуз, понадобятся новые костюмы. Кроме того, два платья должны быть точной копией нарядов Мэрилин, а это влетит им в копеечку. Между тем у Роуз и Люси разные фигуры. Люси повыше и пополнее. Стало быть, полупрозрачное изысканное платье для сцены в «Мэдисон-сквер Гарден», которое должно быть идеально подогнано к фигуре, нужно будет шить специально для Люси. Так же, как и другие костюмы. А время бежит так быстро!..
— Ты снова нахмурилась. Еще что-нибудь не так?
— Да, сегодня выдался напряженный денек, — призналась Джеки. — У меня очень большие сомнения насчет Роуз. Я пытаюсь убедить себя, что она будет в порядке к премьере… А кроме того, как раз перед твоим приходом мне позвонила мать. Кажется, она была пьяна. Дрю раскопал какие-то грязные вещи из ее прошлого и продал их в газеты. Она совершенно растеряна, хотя и пытается это скрыть…
— Это тебя беспокоит?
— Ее звонок, ты хочешь сказать?.. Вообще-то моя мать всегда беспокоила меня в определенном смысле. Есть у нее такая особенность, — с горечью проговорила Джеки. — В том, что она спала с моим приятелем и, можно сказать, женихом, мало приятного…
— Мне очень жаль…
— Мне тоже было жаль. Правда, несколько в другом смысле. Но теперь я успокоилась.
— Мы увидимся вечером?
— Да, — тихо сказала она.
— Альдо задержится с Роуз допоздна. Он постарается сделать все что в его силах.
— Мое присутствие вовсе не обязательно, — сказала Джеки, и они пристально посмотрели друг на друга. — Иди ко мне, — проговорила она.
Он сделал к ней шаг, потом другой, она протянула к нему руки и, встав на цыпочки, припала к его губам.
— Надеюсь, это будет для меня некоторым утешением до вечера, — улыбнулась Джеки. — А теперь — за работу!..
Джемми открыл перед ней дверь и сказал:
— Роуз хорошо выглядит. И голос у нее такой же прекрасный, как и всегда.
— Ну и слава Богу! — сказала Джеки. Однако тут же нахмурилась. — Ее голос не вызывает у меня беспокойства. Все дело в ее личных проблемах. Кажется, она придает им слишком много значения. Роуз милая девушка, но у нее слабый характер. Правда, после нашей беседы она настроена более решительно.
— Она рассказала тебе, что ее беспокоит?
— Легче статую заставить заговорить, — вздохнула Джеки. — После нашего разговора я совершенно уверена в том, что тут замешан мужчина. Но она молчит как рыба.
Джемми задумался. Он вспомнил о Дрю и о его отношениях с Роуз.
— Она встречается с Дрю, — выпалил он. — Хотя, может быть, в этом нет ничего такого…
Джеки остановилась и внимательно посмотрела на него.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел их вместе в машине. Но это было уже давно. В октябре или в ноябре. Кроме того, она однажды спрашивала меня о нем на репетиции. Это было как раз в тот момент, когда он уезжал на Рождество. Она хотела знать, когда он вернется…
— О Господи! — тихо сказала Джеки.
Значит, он изменял ей уже тогда.
Ай да Дрю!.. Неужели она любила этого человека? Как искусно он ее дурачил! А она, она верила каждому его слову, как сейчас, наверное, верит ему Роуз.
— Значит, он все еще здесь… — задумчиво произнесла она.
— Что ты собираешься делать?
— А что я могу сделать? — Джеки пожала плечами. — Едва ли я вправе требовать, чтобы она перестала с ним встречаться. Да и Роуз, вероятно, будет все отрицать.
Он хмурым взглядом окинул длинный коридор, где по потолку и стенам скользили солнечные блики, падающие из открытых дверей актерских гримуборных. Со стороны узкой лестничной площадки доносились приглушенные звуки. В зале играл оркестр, слышалось пение.
— Бывают же такие люди, Джемми, — вздохнула Джеки. — Они вторгаются в нашу жизнь, разрушают ее, а потом снова исчезают. И ведь они не чувствуют за собой никакой вины, им чуждо раскаяние… — Она умолкла, подбирая слова. — Кажется, что они ущербны от рождения.
— Отец говорил мне, что все мы рождаемся чистыми, как ангелы.
— И что же?
— А потом грешим. Одни больше, другие меньше.
Джемми улыбнулся, а она благодарно сжала его руку.
— Ты в самом деле хочешь вернуться назад?
— Здесь я чужой. Мой дом — Кения. Я в этом уверен.
— Может быть, тебе попробовать пожить здесь еще немного? Ты привыкнешь…
Он отрицательно покачал головой.
— Поедем вместе?
— Я не могу.
— Я и не ожидал другого ответа, — с грустной улыбкой сказал он.
Джеки помолчала. На душе у нее стало тоскливо и одиноко.
— Пойдем, — тихо сказала она, — а то Макс уже заждался.
Из зала донесся чарующий голос Роуз.
— Что ты решила насчет ее? — спросил Джемми, перехватив ее взгляд.
— Поживем — увидим…
Пошел дождь, но у Роуз не было зонтика, и остаток пути ей пришлось проделать бегом. В верхнем окне горел свет, и у нее замерло сердце. Она лихорадочно стала рыться в кармане в поисках ключей и, наконец выудив их, открыла дверь и сразу бросилась к винтовой лесенке, ведущей наверх.
— Дрю! — позвала она.
Ее глаза быстро скользнули по пустой комнате, и она вбежала в спальню. Дрю лежал поперек кровати. У него в руке была бутылка бурбона.
— Привет! — равнодушно сказал он.
— Дрю! — выдохнула она. — Где ты пропадал? Я так беспокоилась!
— Дела, — коротко ответил он. — Дела. Что же еще?
— Да, понимаю… Но как было бы замечательно, если бы я иногда знала, где ты находишься. Я бы могла тебе позвонить, мы бы немного поболтали…
Подобными идиллическими сценками она услаждала себя в мечтах в его отсутствие.
— Так ты полагаешь, что тебе бы доставило удовольствие знать, где я нахожусь?.. — развязно усмехнулся он. — Я в этом сомневаюсь.
— А ты попробуй, расскажи, — застенчиво попросила она, не заметив предостережения, прозвучавшего в его голосе.
Роуз присела около него на кровать и с обожанием посмотрела на своего кумира.
Дрю оторвал взгляд от бутылки и раздраженно покосился на Роуз. Она давно наскучила ему.
— Ты знаешь, что такое «Люкс-клуб»?
Она отрицательно покачала головой.
— Это ночной клуб. Там можно развлечься с девочками.
Роуз наморщила лоб, все еще не понимая.
— Нет, я никогда о нем не слышала…
— Я решил остаться там на ночь в четверг, — продолжал Дрю, словно не слыша ее. — В одной из маленьких задних комнат для гостей. — Он сделал большой глоток бурбона. — В пятницу я лентяйничал, а потом снова отправился в клуб, взял там девочку, лакомый кусочек, по имени Жасмин. Она полинезийка. Я был с ней все выходные, пока не решил вернуться сюда, чтобы переодеть брюки…
Роуз, сидя неподвижно, смотрела на него, стиснув в кулачки свои маленькие руки.
— Я не понимаю…
— Ну как же мне еще вдолбить это в твою голову, Роуз? Просто я решил хорошо провести время. В общем, потрахаться всласть.
— Ты шутишь, да? — испуганно улыбнулась она.
— Никаких шуток, Роуз.
Она широко раскрыла глаза.
— Я собираю свои шмотки и возвращаюсь в Штаты.
— Но я думала, — начала она прерывающимся голосом, — что ты пришел ко мне и мы будем вместе жить…
— Это были твои личные планы, — сказал он.
Дрю поставил бутылку около кровати и спустил на пол ноги.
— Мне просто негде было остановиться, — добавил он.
Роуз не могла прийти в себя от услышанного.
— Но почему, Дрю? Что я тебе сделала?
Дрю достал из шкафа чемодан и бросил его на кровать.
— Нет, это неправда… — прошептала она, вставая. — Ведь нет?
Он начал собирать в чемодан рубашки, которые она аккуратно сложила, шелковый галстук, махровый халат, который он так ни разу и не надевал, шелковый костюм, подаренный Анжелой и все еще завернутый в целлофан.
— Дрю, прошу тебя!
Роуз подбежала к нему и, обняв, уткнулась лицом ему в плечо.
— Послушай, — сказал он ледяным тоном. — Ты мне не нужна. Усекла?
— Не уходи, Дрю, — пробормотала она. — Прошу тебя. — Слезы полились по ее щекам. — Я люблю тебя. — Она снова потянулась к нему, задыхаясь и хватая ртом воздух. — И ты любишь меня!
Дрю на секунду прекратил свое занятие и повернулся к ней.
— Что ты сказала? — мрачно спросил он.
— Я люблю тебя.
— Нет, ты еще что-то сказала.
Роуз набралась смелости и еле слышно повторила:
— И ты любишь меня…
Он долго молчал, покачивая головой.
— Я тебя люблю? Да ты мне даже не нравишься! Меня всегда бесили сентиментальные барышни вроде тебя. И самое смешное, что ты сама этого не понимаешь. — Дрю наклонился прямо к ее лицу и, едва двигая губами, раздельно произнес: — Скажу тебе больше. Меня от тебя тошнит. Поняла? Меня просто наизнанку выворачивает от одного твоего вида. — Он выплескивал на нее всю ненависть и раздражение, которые накопились в нем за все эти месяцы. — Когда я просыпаюсь ночью и вижу рядом тебя, меня тянет блевать!
Он не лгал. Просыпаясь после своих ночных кошмаров, он видел перед собой Роуз, а не Анжелу. И Роуз никогда не станет для него Анжелой…
— Я просыпаюсь в этой поганой комнатенке и вижу этих гребаных плюшевых медведей. — Он ткнул в нее указательным пальцем. — Как будто ты сопливая девчонка, которой еще надо сидеть на горшке!
У него самого никогда не было ни плюшевых мишек, ни игрушечной железной дороги, ни маленьких детских автомобилей с педалями. У него вообще ни хрена не было.
Дрю заморгал и вдруг почувствовал, как и у него по щекам покатились слезы. Он отвернулся к стене и сжал кулаки.
Белая как мел, Роуз сидела на кровати, едва понимая, что происходит.
— Не уходи, Дрю… — в отчаянии шептала она. — Мы что-нибудь придумаем… Все образуется…
Но он не отвечал, и его молчание убивало ее.
— Я постараюсь не действовать тебе на нервы! — взмолилась Роуз. — Я обещаю тебе!
— Ты мне не нужна! — завопил Дрю, круто развернувшись. — И никогда не была нужна!
По ее телу пробежала дрожь, и она замерла в ужасе. Ей показалось, что закачались стены.
— Смотри на меня, Роуз, — прошипел он. — Следи за моими губами! Я говорю тебе: я тебя не хочу! Я хочу другую женщину. Ее зовут Анжела. Она американка. И ты даже мизинца ее не стоишь!
Дрю отошел от нее и захлопнул чемодан. Его пиджак висел на спинке стула. Он снял его и поспешно сунул руки в рукава. Затем взял чемодан и молча прошел мимо Роуз.
Она слушала его удаляющиеся шаги. Вот он вышел в гостиную, стал спускаться по железной винтовой лесенке, и его чемодан бился об узкие перила. С ее губ слетел отчаянный стон. Она вскочила и бросилась вслед за ним.
— Дрю!.. — всхлипывала она. — Дрю!..
Роуз в панике добежала до лестницы и тут услышала, как он громко хлопнул за собой входной дверью. Потеряв голову, она сбежала по винтовой лесенке вниз и выскочила на серую мокрую улицу. В один миг рухнули все ее мечты.
Ричард снова перечитал письмо, и его сердце радостно забилось. Он бережно сложил его и, тщательно разгладив, положил прямо перед тарелкой Люси. На соседнюю тарелку он положил алую розу, которая так великолепно контрастировала с белоснежной скатертью и замечательно гармонировала с зелеными свечами, которые он отыскал в одном из ящиков кухонного шкафа.
Он немного отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой, а потом взглянул на часы. Люси можно было ожидать с минуты на минуту. Тихонько присвистнув, он повернулся к магнитофону и стопкам кассет рядом. Он пробежал пальцем по кассетам, чтобы отыскать альбом, соответствовавший настроению и ситуации. Нечто романтическое и мажорное. Трагическим он и так был сыт по горло. Обычно он предоставлял выбор музыки Люси, но сейчас был особый момент, и он хотел сам все подготовить к ее приходу.
Кажется, сто лет прошло с тех пор, когда он мог сообщить ей какие-то хорошие новости. Причем действительно хорошие новости. Скрестив ноги, он уселся на полу и, откинув голову на подлокотник кресла, мечтательно уставился в потолок. Впрочем, ничего, кроме отвращения, созерцание их пожелтевшего и потрескавшегося потолка не могло вызвать, и он стал мечтать о переезде на новую квартиру. Далеко заходить в своих мечтах он все-таки не отважился, поскольку ему все еще не верилось, что и ему наконец улыбнулась удача.
Ричард протяжно вздохнул и вернулся к выбору музыки. В конце концов он остановился на подборке вокальной классики в исполнении Паваротти. «О мое солнце» как нельзя лучше соответствовало его сегодняшнему состоянию. Правда, Люси обычно начинала хихикать, когда слышала эту вещь. Как только он вставил кассету и включил магнитофон, щелкнул замок входной двери и в комнату вошла разрумянившаяся и прекрасная, как никогда, Люси.
— Ты никогда не отгадаешь, что я тебе сейчас скажу! — воскликнула она с порога.
Ричард замотал головой.
— Ты же знаешь, что я очень недогадлив, — усмехнулся он.
Люси набрала в легкие побольше воздуха.
— Я играю на премьере!
— Потрясающе!.. Но почему так получилось? — Он подошел к ней и, поцеловав в холодные губы, стал помогать развязывать шарф. — Ну же, девочка, скорее рассказывай!
Его собственные новости могут немного и подождать.
— Я, конечно, не хотела такого развития событий, да, видно, так уж было суждено…
— Снова неприятности с Роуз?
Люси кивнула и сбросила пальто.
— У нее нервный срыв. Наркотики, и все такое… — Люси подошла к накрытому столу и налила себе немного вина. — Никто толком не знает, в чем дело.
— Ну, все к тому и шло.
— Если бы ты знал, какой шум поднялся!
— Могу себе представить, что у вас был за денек.
— С утра вообще-то все шло, как обычно. Но потом — как гром среди ясного неба!.. — Она сделала большой глоток вина. — Утром меня снимали для рекламы, и Джеки давала интервью, рассказывала о спектакле. Потом была примерка костюмов. Ну а потом я поступила в распоряжение Альдо и Макса.
— Ты ведь симпатизируешь Альдо?
— Да, он очень милый.
— Не то, что тот, другой, ядовитый прыщ.
— Справедливости ради нужно признать, что за последнее время он очень переменился. Кажется, он пересмотрел свои взгляды на жизнь. По крайней мере стал гораздо человечнее.
— Думаю, он просто не смог устоять перед тобой, моя милая!
В ее взгляде промелькнула какая-то тень. Ричард и сам не понимал, как он был близок к истине. Она положила ему руки на плечи и вздохнула.
— Я прав?
Люси кивнула.
— Ты будешь смотреться на сцене великолепно!
— А ты знаешь, что в последней сцене я буду появляться в чем мать родила?
— А что в этом такого? Ведь мертвую Монро действительно обнаружили обнаженной. Такова историческая правда. Десятки ее биографов это засвидетельствовали. Разве тебя это беспокоит?
— А тебя, значит, нет?
— Ну, раз это необходимо по ходу спектакля, а кроме того, не противоречит истине… — многозначительно начал Ричард, но потом не выдержал и улыбнулся.
— Вообще-то я буду немного прикрыта, — сказала она. — Так что это совсем не так шокирующе, как кажется на первый взгляд. — Люси приподняла голову и взглянула на Ричарда. — Я буду лежать в той же позе, что и она. Поперек постели, на животе, голова повернута набок, глаза закрыты. Правая рука сжимает телефонную трубку.
— Звучит, словно полицейский протокол.
— Мюзикл основан на фактах.
— И как она умирает?
— Этого в спектакле не будет. Ведь никто до сих пор не знает, как все обстояло на самом деле. Было ли это самоубийство или убийство. Джеки и Макс не пожелали строить какие-либо гипотезы. — Люси помолчала и снова отпила вина. — Просто в финальном эпизоде она лежит уже мертвая. Сцена погружена во мрак. Никакого света. Только один узкий луч прожектора, направленный прямо на тело. Во время репетиций я видела, как это выглядит в исполнении Роуз. Это очень впечатляет. Яркий луч прожектора сверкает, словно хрустальный, и уходит в никуда…
— Как и сама Монро.
— Совершенно верно.
Ричард смотрел на ее лучистые глаза, на полные, чувственные губы и на идеально прямой, прекрасный нос и чувствовал себя рядом с ней жалким Квазимодо.
— Ты так и не заметила мой сюрприз, — сказал он.
— Ты о чем?
Он молча кивнул на письмо. Люси внимательно посмотрела ему в глаза, потом перевела взгляд на листок бумаги. На ее лице отразилось удивление. Этого момента Ричард так ждал и предвкушал в течение всего длинного дня.
Прочитав письмо, Люси радостно вскрикнула и бросилась к нему.
— И ты мог так долго слушать мою болтовню вместо того, чтобы сообщить мне такую новость?! — Она снова и снова целовала его, переполненная бурной радостью. — Ох, Ричард… — Люси покачала головой, словно все еще не веря в случившееся. — Я так рада за тебя!
— Ну а уж как я рад! — усмехнулся он. — Пять тысяч хрустящих за мои жалкие потуги. Ты только представь, издатель будет платить мне за то, что я регулярно выплескивал на бумагу свое отчаяние и надежды! Чудные дела творятся на белом свете!
— Ну-ну, не принижай своих заслуг! Ты всегда к этому стремился… Поэтому прими эти фантастические новости такими, как они есть.
— Конечно, я не получу все деньги сразу. Мой новый литературный агент сказал, что две тысячи я смогу получить вперед, остальное — после публикации. А старина Нэд может пойти и утопиться с горя!
— Фантастика!.. Издать книгу — это все-таки фантастика!
— Ну, это просто везение.
— Опять ты недооцениваешь себя! — одернула она его. — Ты будешь популярным автором! А это похоже на второе рождение.
Господи, как долго, как бесконечно долго он этого ждал!.. Его глаза блестели, когда он, чуть склонив голову набок, повторял про себя ее слова.
Наконец Ричард улыбнулся и коснулся губами ее лба, чувствуя, как в душе разливается ни с чем не сравнимое ощущение счастья. Теперь он действительно поверил в себя. Его день настал.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Барби.
Она положила на тумбочку около кровати Роуз букетик цветов и пакет со сливами.
— Нормально.
— Сколько дней ты в постели?
— Четыре дня.
— Когда ты поправишься, то вернешься в театр, правда?
Роуз посмотрела на свои пальцы с обгрызенными ногтями.
— Почему ты не говоришь того, что действительно думаешь?
— Ты о чем, Роуз?
— Что ты оказалась права.
Барби вздохнула.
— Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы торжествовать. Хочешь верь, хочешь нет, но мне действительно очень жаль, что все так получилось…
— Он тебе никогда не нравился.
— Да, это так.
— И он все время лгал… — спокойно проговорила Роуз. — Все, что он говорил, было ложью.
Она принялась теребить пальцами одеяло.
— Не думай об этом.
— Но я не могу не думать, — ответила Роуз. — Это снова и снова прокручивается у меня в голове. Словно один и тот же ужасный фильм. Я опять не заметила, как оказалась в беде. Как ты и говорила…
У нее покраснел кончик носа, а глаза наполнились слезами.
— Тебе нужно думать о театре.
— Я знаю, — сказала Роуз, но тут же печально добавила: — Они сказали, что сначала мне нужно подлечиться и прийти в себя…
— Может, это и к лучшему.
Роуз покачала головой.
— Все пропало…
Барби не знала, что сказать, чтобы как-то утешить подругу.
— Кстати, — проговорила она, — тут как раз звонил один твой старый знакомый…
Роуз всхлипнула и посмотрела на Барби.
— Кто?
— Жюль.
— Жюль?
— Он уехал на гастроли с ансамблем.
— И что он сказал?
— Ничего особенного, — ответила Барби, умолчав о том, что Жюль прочел в газетах о постановке «Мэрилин» и о внезапной «болезни» Роуз. — Он позвонит еще.
— Когда?
— Он сказал, что скоро.
— Как это мило с его стороны!..
— Пожалуй, — кивнула Барби, глядя на подругу, — можно сказать и так.
Атмосфера за кулисами наэлектризовалась. За исключением небольшой заминки Яна, исполняющего роль Маджио, второго мужа Монро, в первом акте все прошло необыкновенно гладко. Когда занавес закрылся, актеры покинули сцену усталыми, разгоряченными, но радостно возбужденными.
— Как у меня получилось? — нетерпеливо спросил у Альдо один из актеров.
— Прекрасно, прекрасно, — похвалил Альдо, хлопая его по плечу.
— Ведь публике понравилось, правда? Я немного потерял равновесие. Боже, мне показалось, я провалюсь сквозь землю!
— Бедняга Ян, — съязвил Руперт, — держу пари, готов сгореть от стыда!
— Заткнись, Руперт!
— Подумать только, у меня лопнула «молния»!
— Куда подевался Чарли? У него мои сигареты. Курить охота, умираю!
— Эй, Руперт, — прервал его Макс, — я бы тебе посоветовал воздержаться от курения до конца спектакля. Как бы ты не навредил своему нежному горлышку! Не то дашь петуха!.. А где Люси? — обратился он к Альдо.
— Только что убежала. Наверное, уже в гримерной. Ей нужно сменить костюм и привести себя в порядок.
Макс кивнул и посторонился, давая дорогу рабочим сцены, которые устанавливали вращающийся подиум — затейливое детище Брайна. Второй акт должен был открыться сценой в «Мэдисон-сквер Гарден». Это был кульминационный момент во всем спектакле, и, если сложная конструкция Брайна подведет, как это случилось однажды на репетиции, вся сцена полетит к черту. Макс протяжно вздохнул и подошел к закрытому занавесу. Сквозь щелку он рассматривал переполненный зал — весь цвет английского театрального мира присутствовал на премьере.
— Нет, вы только посмотрите на это столпотворение! — пробормотал он, впрочем, ни к кому конкретно не обращаясь. — Посмотрите на этих индюков!
Он как раз разглядывал театральных критиков, чинно сидевших на почетных местах.
— Что такое? — отозвался Альдо.
— Господи, да погоди ты! — проворчал Макс.
— Но ведь это дурной тон, — засмеялся Альдо, — смотреть в зал сквозь щелочку!
— Даже у великих режиссеров есть свои слабости!
— Это я вижу…
— Но все идет недурственно… Как ты полагаешь?
— Почти идеально.
— Слава Богу! — вздохнул Макс с облегчением и взглянул на часы. — А где же Люси?
— У тебя за спиной.
Макс обернулся и не смог сдержать восхищения. На Люси было платье — точная копия наряда, который был на Монро во время празднования дня рождения президента в «Мэдисон-сквер Гарден». Полупрозрачное, необычайно тонкое платье сверкало и переливалось, изумительно облегая ее фигуру. Его еще никто не видел. Ивонн берегла его пуще глаза, не разрешая надевать даже на последние репетиции.
— Обалдеть!.. — пробормотал кто-то.
Макс все еще не мог вымолвить ни слова. Ему показалось, что он увидел перед собой настоящую, живую Мэрилин Монро.
Песня эхом отдавалась в пространстве, взлетая до самого потолка. Звуки то крепли, то затухали до нежного и печального шепота. Песня кончилась, музыканты в оркестровой яме затаили дыхание, и вдруг последняя нота снова зазвучала в полную силу — пронзительно и ясно, а потом резко оборвалась. Это были «Поздние звонки» — последняя песня Монро в спектакле.
В полутьме сцены раздались отрывистые телефонные звонки. Голоса людей, которые сыграли важную роль в жизни Монро, начали затихать, пока не остался один голос — голос мужчины. Он был едва слышен и, казалось, что-то раздраженно вопрошал. А затем вдруг умолк.
Обнаженное тело на кровати было абсолютно неподвижным. Великолепные светлые волосы, разметавшиеся по подушке, блестели, словно были сотканы из света. Пронзительный луч прожектора на несколько секунд повис над сценой, а потом начал быстро сужаться, пока не превратился в тонкий бледный лучик, который сверкнул в последний раз, и в зале наступила полная темнота.
Несколько мгновений зал безмолвствовал. Занавес медленно закрылся. И тогда наконец раздались аплодисменты. Они гремели со всех сторон, публика вскакивала со своих мест и аплодировала стоя. У многих на глазах были слезы. И каждый, кто был в этот момент в театре: зрители, актеры, музыканты и рабочие сцены — все ощутили невероятный душевный подъем. Премьера удалась.
— Глазам своим не верю! — пробормотал Макс, пробежав глазами первые две или три рецензии. — Да они просто убийственны!
Джеки протяжно вздохнула.
— Я знаю. Но давай не будем паниковать. Лучше выпьем по бокалу шампанского. Слава Богу, мы это заслужили.
Несмотря на невеселые новости, она заставила себя улыбаться. В ресторане Гайд-парка по случаю вчерашней премьеры проходил праздничный обед, на который собралась уйма народу. В душе Джеки ни минуты не сомневалась, что спектакль удался. Чудесный мюзикл, упорно твердила она себе. Кто бы что ни говорил, он просто великолепен, и она не зря потратила пять лет своей жизни. Не для того она трудилась, чтобы какая-то гнусная шайка критиков могла омрачить ее радость.
— Ты только послушай! — упрямо продолжал Макс. — Вот что пишет «Таймс»: «Актеры лезли из кожи вон, чтобы вдохнуть в мелодраму жизнь, однако музыка не отличалась оригинальностью, а тексты оказались чересчур сентиментальными…» А вот еще!..
— Прошу тебя, Макс! Зачем тебе это?
Она уже прочла все эти рецензии, и у нее не было никакого желания слушать это снова.
— «Местами совершенно лишенная смысла, эта инсценировка тщетно пытается спекулировать на интересе публики к сплетням и закулисной жизни знаменитостей, с которыми зритель знаком еще по «Далласу». Разница лишь в том, что на этот раз постановка осуществлена на Уэст-энде…» Боже милостивый! Да после таких отзывов хочется пойти и удавиться!
— Но ведь это пишет Роланд Викери. А он известная сволочь, — вмешался Альдо. — Я только что прочел «Мэйл». В ней нас хвалят: «…россыпь превосходных песен… динамичное действие…»
— Что? — воскликнул Макс, хватая газету. — Ну-ка, дай взглянуть!
— Слава Богу! — облегченно вздохнула Джеки.
— И «Стандарт» отзывается неплохо. Там пишут о «проникновенной меланхоличности», а также хорошо отзываются о Люси.
— Думаю, мне просто надо хорошенько выспаться, — сказал Макс, принимаясь перечитывать статью еще раз.
— Может быть, прочтешь ее вслух труппе? — предложила Джеки.
— Это идея!
Он вскочил на стул и хлопнул в ладоши. Прямо как на репетиции, пронеслось в голове у Джеки. Чтение хвалебной статьи, естественно, вызвало бурные аплодисменты. У актеров и у гостей радостно засверкали глаза, и Джеки с удовольствием ощутила свою причастность к общему торжеству.
Конечно, чересчур злобная критика могла погубить спектакль, однако публика, несомненно, успела его полюбить. Даже сами критики и самые влиятельные представители театральной общественности были не в силах это отрицать. Овации, которыми после спектакля публика стоя награждала актеров, кое-что да значат.
— Прошу прощения, ребята, — извинялась Джеки, пробираясь в фойе.
— Держу пари, ей не терпится позвонить в кассу, — сказал Макс, посмотрев ей вслед.
— Это так очевидно, Макс, — покачал головой Альдо, — что тут и спорить не о чем.
— Будем надеяться на лучшее, — сказал Макс, отпивая шампанского.
— Как бы там ни было, я уже запланировал себе отпуск. Отправлюсь в путь при первой же возможности.
Макс поднял брови.
— Да что ты, дорогой?
— Да, я поеду в Бангкок, — спокойно сказал Альдо.
— Ну, если у тебя хватит на это пороху после нашей работы…
— Давненько я там не был…
— Но почему именно Бангкок? — проворчал Макс. — Можно узнать?
— У меня там живет старый друг…
Альдо вспомнил о Джонно. Он мечтал навестить знакомые места, пройтись по дешевым барам. Все это представлялось ему сейчас сказочным сном.
— Надеюсь, слава отечественных кондомов достигнет таиландской глубинки! — усмехнулся Макс.
— Это больше по твоей части, — резко ответил Альдо.
— Ну, ладно, ладно, — примирительно сказал Макс, поднимая руки. — Прошу прощения.
Он нетерпеливо обернулся к двери. Куда это подевалась Джеки? Его взгляд скользнул по фойе и остановился на мраморной лестнице. На нижних ступенях стояла трогательно юная девочка. Она подняла голову, и Макс затрепетал.
А ведь Надя говорила, что не сможет прийти… Макс перевел дыхание. У нее была тысяча причин не приходить, и он уже начал думать, что она избегает его. Шила в мешке не утаишь. Полли и ее родители уже проведали об их отношениях. И спустили на него всех собак. Он старался не думать об этом. Он и вообразить себе не мог, как перенесет разлуку с ней. Макс взглянул на ее расстроенное лицо, а она посмотрела на него. Взгляд Макса был полон немого обожания, а на ее прелестных губках появилась улыбка, по которой тоже все читалось без слов. Чудеса да и только!
Альдо поднял бокал с шампанским, словно размышляя, выпить или нет, и вдруг увидел, что Макс, не говоря ни слова, поставил свой бокал на стол и направился в фойе, где одиноко стояла девочка, лицо которой радостно вспыхнуло, когда Макс протянул к ней руки, а потом нежно обнял.
Альдо показалось, что они стояли обнявшись целую вечность. Он смотрел на них с удивлением и даже с завистью, чувствуя, как у него от тоски сжимается горло.
— Альдо!
Он оглянулся и увидел рядом Джеки.
— А где Макс? — спросила она.
Альдо кивнул в направлении фойе.
— Господи Боже ты мой! — вырвалось у Джеки.
— Вот и я так подумал, — согласился он.
— Я могла бы сообщить ему хорошие новости, но вижу, что ему не до того.
— Хорошие новости?
— Я звонила в «Адельфи» и узнала, что наши дела круто пошли вверх. Только за сутки было продано больше тридцати тысяч билетов!
— Слава тебе Господи!
— Вот-вот, — усмехнулась она.
— Может, все-таки скажем Максу?
Джеки отрицательно покачала головой.
— Я думаю, что он занят сейчас совсем другими вещами. Тебе не кажется?
Значит, настала очередь и Макса. Весна, должно быть. Джеки инстинктивно оглянулась и поискала глазами Джемми. Он разговаривал с Люси. С их очаровательной Люси, которая так блистательно справилась со своей ролью, несмотря ни на что. Они составляли очень красивую пару, и она пристально всматривалась в них, чувствуя всевозрастающую ревность. Однако, словно ощутив на себе ее взгляд, Джемми повернулся, и их глаза встретились. От накатившего желания у нее запылали щеки и ослабели колени. Джеки решила, что, судя по всему, она медленно сходит с ума.
— Если все устроилось, может, тебе немного отдохнуть?
Голос Альдо долетел до нее, словно из другого измерения, и она рассеянно посмотрела на него.
— Прости, Альдо. Я задумалась.
— Я просто подумал, почему бы тебе не передохнуть некоторое время, раз дела уладились… — сказал он со вздохом, потому что Джеки все еще была погружена в свои мысли.
Краем глаза Альдо заметил приближающегося к ним Джемми и бросил удивленный взгляд на Джеки. Однако его вопрос так и остался без ответа. Ни говоря ни слова, она шагнула навстречу Джемми и вместе с ним направилась к выходу. На несколько мгновений они задержались в фойе. Точно так же, как чуть раньше Макс и та девочка. Не нужно было быть особенно проницательным, чтобы, взглянув на них, сразу понять, что перед вами двое влюбленных.
Альдо остался один. Словно выпал из общего торжества. Неловко и смущенно застыл, оказавшись невольным свидетелем того, как сначала исчез Макс со своей девушкой, а потом Джеки и Джемми. Любовь, любовь, любовь!.. Когда же наконец она снова вернется и к нему? Его взгляд затуманился, а в душе всколыхнулось раскаяние и нетерпеливое ожидание. Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором возник Джонно. Этот мальчик уже успел, наверное, превратиться в мужчину. Альдо почувствовал, как у него колотится сердце.
Конечно, любовь входила в его жизнь не впервые, но с тех пор, как он узнал Джонно, он понял, что другой любви у него уже никогда не будет…
Анжела улыбнулась, но ее улыбка была недоброй.
— Я знала, что рано или поздно ты объявишься. Как ты меня нашел?
— Мне подсказал один человек… — покраснев, пробормотал он.
— Ты хочешь сказать: частный детектив? Тот самый, который помог тебе облить меня грязью?
Дрю стало стыдно и очень неуютно. Он чувствовал себя нашкодившим мальчиком.
— Видишь, до чего ты меня довела… — беспомощно пробормотал он.
Даже сейчас она не понимала, что не оставила ему тогда никакого шанса.
— Мне на это наплевать.
Он не решался смотреть ей в глаза и покосился на свои вещи, которые стояли тут же, рядом, у порога.
— Кажется, я поняла, — сказала она. — Ты думаешь, что, разрушив мою жизнь, ты получил возможность приползти назад? Думаешь, теперь мне недоступны приличные мужчины — с деньгами, властью, положением в обществе? Думаешь, раз от меня все отвернулись, я захочу, чтобы ты вернулся?
Увы, она сразу вспомнила о Доджи, однако Доджи был для нее навсегда потерян. Двуличная гадина! Дешевка! Неприятнее всего, что он променял ее на молодую телку. Большего унижения и вообразить нельзя… Впрочем, плевать. Это уже не имело для нее никакого значения.
Дрю отрицательно покачал головой и проговорил с тоской:
— Дело совсем не в этом…
— А в чем дело? Черт тебя побери! Что ты хочешь мне сказать, а? Может быть, что я рада тебя видеть?
Дрю беспомощно молчал. По спине у него поползли мурашки, а на лбу выступил холодный пот, который он смахнул дрожащей рукой.
— Но ведь ты действительно рада. Разве нет?
Анжела напряглась.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты ждала, что я приду. Ты сама это сказала.
— Ну и что же из этого следует?
Он поднял на нее глаза.
— Что ты не переставала хотеть меня…
У нее округлились глаза, а щеки вспыхнули. Ей хотелось с ненавистью вцепиться в него, расцарапать его смазливую физиономию, повергнуть на колени — за все то, что он с ней сделал… Но вместо этого она лишь протяжно вздохнула, сникла и глухо поинтересовалась:
— И что же тебе надо, Дрю?.. Мои деньги? Мое состояние?
— У меня было много богатых женщин…
— Они и мизинца моего не стоят, — гордо заявила Анжела.
— Если бы я действительно захотел, мне могла бы принадлежать и Джеки.
Возможно, когда-нибудь она расскажет ему о той записке, которую оставила ей дочь. Записка была приложена к кольцу с рубином, и в ней было только несколько слов. «Это кольцо предназначено не для меня»… И она была совершенно права.
— Я ничего не хочу слышать о Жаклин!
— Хорошо, — согласился Дрю, пожав плечами.
Они умокли, и он неловко переминался с ноги на ногу, боясь проронить хотя бы слово.
— Если я впущу тебя… — вдруг сказала Анжела, — ты обещаешь выполнить все мои условия?
— Конечно, — с гулко бьющимся сердцем быстро кивнул Дрю.
— Все будет совершенно открыто.
Он не ответил, потому что просто не понимал, о чем она говорит.
— Я хочу сказать, что мы должны пожениться, Дрю. Я больше не намерена иметь дело с жиголо.
От удивления у него отвисла челюсть.
— Само собой, у нас будет брачный контракт, в соответствии с которым ты останешься без цента, если только обманешь меня. У тебя будет другое имя и другая биография. Об этом я сама позабочусь. У меня хватит на это денег. Что-нибудь аристократическое, я полагаю… — Она сделала паузу. — Ты же понимаешь, что за деньги в Европе можно купить самое звонкое имя и титул…
Может быть, она сделается баронессой. Или даже графиней. А потом напишет воспоминания. Да такие, что Доджи хватит кондрашка.
Не веря своим ушам, Дрю смотрел на нее в немом удивлении. Язык отказывался его слушаться.
— Скажи же что-нибудь, черт возьми! — воскликнула Анжела.
Но на этот раз ее голос был тихим, грудным. Почти счастливым.
— Я сделаю все, что ты хочешь.
Она внимательно посмотрела на него, а потом с улыбкой пригласила:
— Ну тогда входи…
Он поднял свой чемодан и переступил через порог, а Анжела закрыла за ним дверь. Несколько мгновений она рассматривала инициалы на его чемодане.
— Так как же тебя зовут, Дрю? — спросила Анжела. — Говори правду!
Он тихо и тоскливо вздохнул. В его памяти мгновенно возникла фигура старого забулдыги-индейца.
— Смит.
Она рассмеялась, помогая ему снять пиджак.
— Мог бы придумать что-нибудь и пооригинальнее!
— Но я действительно Смит, — солгал он.
— Честно?
Дрю кивнул и начал расстегивать ее блузку.
Он никогда в жизни не расскажет ей всей правды. Даже через сто лет. В школе его дразнили «краснокожей задницей» и «ублюдком в перьях». Это были самые ужасные времена в его жизни. Он и теперь содрогался при воспоминании о них.
Дрю закрыл глаза. Губы Анжелы знали свое дело. Он был готов отдать ей все, что у него было. Всю оставшуюся жизнь… Но только не свое настоящее имя.
Бледный солнечный свет, лившийся сквозь стекло, серебрил воду в бассейне. Джемми сидел у маленького столика рядом с громадным окном, из которого открывался вид на Хампстид. Последние несколько месяцев, когда ему хотелось побыть одному, он приходил сюда.
Он услышал за спиной шаги и, повернувшись, увидел Джеки, которая несла две чашки кофе. На ней были джинсы, сапожки и белая шелковая блузка. Ее тяжелые светлые волосы были свободно распущены по плечам. Пока она подходила, он успел подумать, что любит ее. И, кажется, любил всегда.
И все-таки она была права, когда еще несколько недель назад сказала, что они принадлежат разным мирам. Здесь он никогда не будет счастлив, по крайней мере в полном смысле этого слова. Ни в Лондоне, ни в другом большом городе. Кроме того, он никогда не сможет полюбить театр так, как любит его она. Как ни старался, он не находил в театре ни сказочного очарования, ни волшебной красоты. Он так хотел убедить себя в этом — ради нее, ради их любви. Но, увы, тоска по родине с каждым днем становилась все сильнее, и он уже едва мог переносить ее. Он находил утешение лишь в объятиях Джеки.
Несмотря на молодость, он понимал, что ее любовь в конце концов превратится в тяжелое бремя. Джеки почувствует, что несчастлива. Они начнут отдаляться друг от друга. Джеки понимала это так же хорошо, как и он, и не делала никаких попыток уговорить его остаться. Однако в глубине души ему хотелось, чтобы она все же попыталась.
— О чем ты думаешь? — спросила Джеки.
— Если коротко, то о том, что мне не хочется уезжать, но я не вижу другого выхода.
Она протянула ему руку. Он нежно взял ее в свои ладони и погладил.
— Ты можешь остаться, — сказала Джеки.
— Но что я буду делать, если останусь?
— Что-нибудь себе подыщешь…
— Мне совершенно нечем заняться, и я не представляю себе, чем бы я мог быть тебе полезен.
Она не знала, что сказать, потому что все, что говорил Джемми, было правдой. Однако он смотрел на нее, словно умолял, чтобы она все-таки нашла какие-то слова, хотя и знал, что это невозможно.
— А кроме всего прочего, — продолжал он, глядя в окно, — после моего отца кое-что осталось. С этим нужно разобраться. Осталось поместье недалеко от Марсабита… И нужно срочно что-то решать.
— А у меня здесь дела, которые я никак не могу оставить… — проговорила она дрогнувшим голосом. — И еще отец…
— Я все понимаю.
— Но ты никогда не рассказывал мне, что же тебя по-настоящему интересует! — воскликнула Джеки с оттенком раздражения.
Даже свои собственные деньги, которые он вложил в постановку «Мэрилин», не представляли для него особого интереса. Дело в том, что Джемми и был тем загадочным «канадским спонсором». Клэр поведала ей это под большим секретом, и Джеки пообещала никогда не выдавать ее. До чего ж это было трудное обещание!
— Я и сам еще не очень в этом уверен… — ответил Джемми. — Но мне хочется снова увидеть родные места, почувствовать раздолье этого огромного пространства… Ну а потом я, может быть, засяду и что-нибудь такое напишу…
— Напишешь?
Он застенчиво улыбнулся.
— Иногда мне кажется, что я скучаю по Марсабиту всю жизнь. Когда меня посылали учиться, я начинал набрасывать коротенькие заметки, в которых описывал и гору, и дикую жизнь у ее подножия… Что-то в этом роде… — В его голосе зазвучало неподдельное воодушевление. — Это странное и очень красивое место. Огромная гора вулканического происхождения, покрытая лесами до самой вершины и окутанная туманом. В впадинах кратеров образовались озера. Одно такое озеро называется Райским. С вершины горы открывается вид на десятки километров…
— Неудивительно, что тебя туда так тянет.
— С одной стороны, я, конечно, снова хочу увидеть всю эту красоту… Но с другой, ведь там полным-полно настоящей работы. Например, защищать слонов от варварского уничтожения…
— В этом твоем райском саду есть, наверное, и змей.
На губах Джемми заиграла улыбка.
— Вообще-то змея можно отыскать в любом саду. Если только хорошенько поискать.
Она с грустью посмотрела на него.
— Почему ты не хочешь, чтобы я поехала провожать тебя в аэропорт?
Избегая ее взгляда, он отрицательно покачал головой.
— Я не люблю долгих прощаний…
Они долго сидели, взявшись за руки, и молчали, пока Клэр не напомнила им о времени.
Такси развернулось и отъехало, шурша шинами по гравию дороги. Джемми коротко махнул им рукой из окна машины. Джеки не отрываясь смотрела вслед удаляющемуся автомобилю, но Джемми так больше и не обернулся.
Когда дорога опустела, она все еще не уходила и крепко сжимала руку отца. По ее щекам катились слезы.
— Пойдем, — нежно сказал отец.
Дэвид смотрел на ее искаженное страданием лицо и чувствовал, как у него самого разрывается сердце. Он нежно обнял ее. Что еще он мог для нее сделать?.. Он утирал ее слезы, гладил по волосам, снова и снова повторял ее имя. А она, несмотря на всю свою печаль, вслушивалась в глуховатый тембр его голоса, такого знакомого и родного.
Этот голос запомнился ей с их первой встречи, когда маленькой девочкой она увидела высокого стройного человека, который заговорил с ней таким необыкновенно красивым голосом…
— Съемки продлятся еще каких-нибудь три недели, — сказал Дэвид.
Когда они вернулись в дом, Дэвид настоял, чтобы она налила себе побольше бренди, и теперь, сделав глоток, Джеки смотрела, как он подошел к окну и остановился, глядя вдаль. Это было его любимое место. Он похудел еще больше, если это только вообще было возможно. Кожа болезненно пожелтела. Джеки подавила вздох и взглянула в окно. Высоко в небе парила птица.
— Чем бы тебе хотелось заняться после съемок? — преувеличенно бодро спросила Клэр.
— Что за вопрос, дорогая? — спокойно сказал он, а потом добавил со вздохом: — Я не нуждаюсь в опеке. Я ведь понимаю, почему ты это спрашиваешь, и ты это понимаешь. Так что давай оставим этот разговор…
Джеки опустила взгляд. Она почувствовала, что глаза снова защипало от слез, и сделала большой глоток бренди.
— Вообще-то я мечтаю о Кении! — вдруг заявил Дэвид.
Он весело посмотрел на них, наслаждаясь их изумлением, потому что изумление должно было хотя бы на время отвлечь их от грустных мыслей.
— В самом деле, я хочу поехать и взглянуть, как там живет Джемми. Я очень любил слушать его рассказы о доме, и он не удивится моему приезду.
— Но это неблизкий путь, Дэвид, — предостерегающе начала Клэр.
— Мне это хорошо известно, — быстро сказал он. — Но это именно то, что я и собираюсь сделать.
— Но твое лечение…
— Черт с ним! — хрипло проговорил он. — Лечиться можно и там.
Клэр потупилась и умолкла. Она знала, что спорить с ним бесполезно.
— Прости, — сказал Дэвид, качая головой и переводя взгляд с Клэр на Джеки. — Простите…
Клэр встала и подошла к нему, а он обнял ее рукой за хрупкие плечи и нежно прикоснулся щекой к ее волосам.
У Джеки защемило в груди и тоскливо сжалось горло. Как они вынесут все это? Как вообще можно это вынести?!. Но потом Дэвид слегка отстранил Клэр и снова взглянул на них обеих.
— Я хочу поехать в Кению. Только и всего. А когда вернусь, пусть врачи делают со мной что им заблагорассудится. Черт с ними! Может быть, мне тогда уже вообще не понадобится их помощь, — спокойно сказал он. — Послушайте, я вас обеих очень люблю. Вы уж потерпите. И не будем к этому больше возвращаться. — Он помолчал, внимательно оглядев их своими голубыми глазами. — Я прожил прекрасную, насыщенную, интересную жизнь. Большинству людей такая жизнь и не снилась. Поэтому я не хочу, я просто не нуждаюсь в том, чтобы меня жалели. Понимаете?.. Помните крылатые слова, появившиеся во время гражданской войны в Испании? Точнее не скажешь: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!»… Поэтому-то я и поеду в Кению. — Дэвид наклонился и налил себе немного бренди. — А теперь, мои любимые, давайте выпьем за это!
Кения. Шесть месяцев спустя
Пустынная дорога расплывалась и дрожала в жарком мареве. Пыль — белая, словно соль — поднималась в воздух и снова оседала, едва утихал горячий ветер. Прямо по ходу движения поднималась над горизонтом огромная темная гора. Проводник поднял руку и, указав на нее пальцем, коротко сказал:
— Марсабит.
Джеки глубоко вздохнула.
Удивительно, как долго она не могла решиться сюда приехать. День проходил за днем, неделя за неделей. Потребность побывать здесь зрела в ней постепенно, но неуклонно.
Ее хлопоты с мюзиклом закончились еще тогда, когда билеты стали бойко раскупаться и стало очевидно, что постановка обречена на кассовый успех. Спектакль имел международный резонанс, и поступило несколько предложений о показе мюзикла за границей.
По иронии судьбы успехом шоу Джеки оказалась отчасти обязана матери. Дело в том, что почти в то же время британские газеты внезапно подхватили американскую скандальную хронику относительно веселого прошлого Анжелы Кассини. Они стали дотошно разматывать весь клубок, в результате чего выяснилось, что ее бывший муж — знаменитый Дэвид Джонс, а дочь Жаклин — тот самый продюсер, чьими стараниями поставлен популярный на Уэст-энде мюзикл о Мэрилин Монро… Пожалуй, Джеки и сама не могла бы устроить мюзиклу лучшей рекламы.
Макс женился на Наде и приступил к работе над очередным спектаклем. Альдо взялся за организацию музыкальной школы в Бангкоке. Роуз поправилась и, сумев извлечь опыт из пережитого ею, в конце концов начала выступать в мюзикле в паре с Люси.
За несколько дней до смерти Дэвида Анжела телеграфировала, что снова вышла замуж. На этот раз за австрийского графа. «Графом» заделался, естественно, Дрю.
Джеки взглянула на пустынную местность за окном, и почувствовала на глазах слезы. Ее отцу так и не удалось добраться до Кении. Через четыре недели после того, как закончились съемки фильма, у него снова случился приступ. Они как раз паковали с Клэр вещи. Он умер от обильного кровотечения.
Джеки глубоко вздохнула. Скоро его день рождения. Приедет Клэр, и они вместе рассеют его пепел на горе над Райским озером… Ведь, в конечном счете, он об этом и мечтал.
Джеки подняла глаза и бросила взгляд в безбрежность синего неба. Вдалеке неслась стая птиц. Они поднялись выше, а потом словно по команде устремились по направлению к горе Марсабит. Там ее ждал Джемми.
notes