Ресторан «Кормчий» лишь на невзыскательный вкус можно было назвать рестораном. Он размещался в глубоком подвале под магазином и ранее был складским помещением. Микрозал на три столика, барная стойка, но чисто, уютно, и дышалось легко благодаря хорошей вентиляции. Заведение вряд ли процветало. Аня еще не ориентировалась в ценах, но, очевидно, они здесь кусались — народу в зале не было.

До того как спуститься сюда, Аня уже разменяла в обменном пункте сто долларов. К ее удивлению, размен валюты больше не был проблемой, как в прежние времена.

— Закуски, горячее, холодное? Словацкое пиво, водка, виски? — спросил официант, он же, судя по всему, и бармен.

— Домино сегодня не заходил? — спросила Аня и услышала в своем голосе приблатненную интонацию, которую уже давным-давно за собой не замечала.

— Пока нет, вчера заглядывал. Будет, подождите.

Как и предполагала Аня. «Кормчий» был постоянной точкой пребывания Витюкова, его деловым офисом, здесь он чувствовал себя как дома, и это было плохо — схватка намечалась на чужой территории.

Он появился в четверть третьего и, конечно, оказался другим человеком и по стати, и по ухваткам, и по внешнему облику. В нем ничего не осталось от того рубахи-парня, веселенького и беспечного, с которым она встречалась в США. В кожаной дорогой куртке, в модном костюме, с ключами от автомобиля в руках.

— Привет, Анюта! — с насмешкой сказал он, протиснулся к столику и обернулся на бармена. — Пива в банке! Датского. Как долетела?

— Нормально, — ответила Аня.

— Деньги привезла?

Аня пододвинула свой пухлый кошелек на край стола.

— Дело сделал?

— Полный отчет вот здесь! — Он вытащил из кармана и положил на стол конверт из плотной бумаги. — Адреса, клички, звания. Все о’кей, как мы и договаривались.

Аня потянула к конверту руку, но он тут же отодвинул его.

— Не будем торопиться. Деньги против дела.

— А откуда я знаю, что ты его сделал?

— Сделал, дорогуша. Мотался, как дерьмо в бассейне. В Ригу ездил, здесь пришлось взятки совать… Соболь твой в свое время был переведен из Москвы в Тобольск, сейчас снова работает в Москве, но уже не в органах.

— А дочь?

— Дочь тоже нашлась.

Он приоткрыл конверт и вытащил на стол фотографию. Аня взяла ее в руки. С цветного снимка на нее смотрело круглое личико девчонки лет семи с косичками, светлыми глазами, крутым лбом и с белой телефонной трубкой в руках. Аня не была суеверна, но считала, что сердце ее должно было стукнуть хотя бы при виде этого снимка. Ничто не стукнуло. Фотография оставила ее совершенно равнодушной. Как она и ожидала.

— Имя? Фамилия? Адрес?

— Все здесь! — Он взял из ее рук фотографию и вложил в конверт.

Официант принес ему высокий бокал пива.

— Теперь слушай меня, — глухо сказала Аня. — Во-первых, ты подонок. И за свою работу деньги уже получил. Мою работу ты не сделал.

— От кого это я получил деньга? — спросил он напористо.

— Ты получил деньги от Кэрол Пратт, — спокойно сказала Аня. — Весной она наняла тебя, чтоб ты залез на мою виллу. Не за тем, чтоб ограбить, а чтоб разведать обстановку и войти со мной в контакт. Я, дура, на это купилась. Тебя Кэрол нашла на Брайтоне. И ты от нее получил задание — узнать, кто я, что я. Это задание ты выполнил хорошо. И понял, что поймал меня на крючок. Сидел на Брайтоне и ждал, пока я тебя снова вызову…

— Правильно, — кивнул он без смущения. — А ты наняла сыщиков, которые за мной следили.

— Плохо следили…

— Еще бы! Я все же работал когда-то в контрразведке… Ну-ну, интересно тебя послушать!

— Нечего уже слушать. Ты, опять же по заданию Кэрол, взялся за мое поручение. Вам важно было выманить меня сюда. Ты здесь ни черта не сделал. Эта девочка на фотографии — не моя дочь. Ее ты найти не смог. То же самое и с Соболем. Ты решил обмануть меня. Вы сговорились с Кэрол, и я попалась в вашу ловушку… Она тебе заплатила, а от меня ты денег не получишь.

— Ошибаешься. — Он положил руку на ее кошелек и резко пододвинул к себе. — Ошибаешься! Забыла, что ты здесь никто? Человек вне закона! Я могу тебя усадить за решетку, если захочу. Ты даже не вякнешь, понятно? Стоит мне открыть рот, и тебе конец!

— Не откроешь. Ты сам замазан со всех сторон.

— Возможно, — согласился Витюков. — И потому нам обоим лучше молчать. Вот так-то. А теперь махнемся не глядя, по-солдатски: тебе — мой конверт, мне — твой гаманок. Будь здорова!

Он сунул ее кошелек к себе в карман, встал и вальяжной походкой прошел к стойке.

Аня не притрагивалась к конверту. Не потому, что боялась очередной подлянки, а просто была уверена, что ничего полезного в нем нет.

Она неторопливо доела свой бифштекс и подозвала официанта.

Он рассчитался с ней все с той же преувеличенной вежливостью.

Витюков стоял у стойки спиной к ней, но, когда Аня уже была в дверях, догнал ее и спросил настойчиво:

— Конверт взять не хочешь?

— Нет, там одна лабуда.

— Не совсем. Соболь все-таки действительно здесь. В Москве. За адрес возьму немного. Ты все равно меня нагрела, это несправедливо! В гаманке одна мелочь!

— В следующий раз будешь умней.

Она уже взялась за ручку двери, но он придержал ее и прошептал еле слышно:

— Слушай, а ведь я серьезно могу замочить Соболя. За хорошие, по-настоящему хорошие деньги. Я это умею.

— Знаю, что умеешь.

— Найдешь меня через этот подвал, — сказал он ей, когда она уже поднималась по крутой лестнице наверх.

Она оказалась на улице, мимо нее прокатил трамвай. Идти было некуда, точнее, незачем, не имело смысла. Зато в сумке лежали таблетки снотворного, сильнейшее средство от бессонницы. Для того чтобы не проснуться никогда, надо было принять восемь штук. В свое время она спросила об этом старика Прайда, и тот нехотя ответил — восемь.

Мелькнула мысль, что можно было бы дозвониться до Кейта, но она ее отогнала. Кто знает, какова позиция Кейта, быть может, он обо всем до конца осведомлен. А если это и не так, то ее звонок на виллу тут же будет засечен теми людьми, кому платит Кэрол, и коль скоро она узнает о нем, то непременно предпримет какие-то опасные для Ани шаги. Кейт помочь не мог уже никак.

Неожиданно она вспомнила, что где-то на Таганке была фирма, которой владел близкий приятель Кейта по имени Лоренс. Кейт даже сказал: если что случится, можно к нему зайти.

Она спустилась в метро и добралась до Таганки.

Фирму удалось найти почти сразу — по изображению американского флага на стеклянных дверях.

Русский охранник, здоровенный парень в ладном костюме, сказал, что Лоренса сегодня нет и, когда будет, неизвестно. Аня оставила ему вторую визитку с адресом своей гостиницы, которой еще не видела, и попросила передать, чтобы Лоренс позвонил ей вечером.

Действия, лишенные смысла, поняла она через минуту, с Лоренсом неизвестно было о чем говорить, скорее всего он тоже был дружен с Кэрол.

В пятом часу сумерки начали сгущаться. Аня помимо воли оказалась вновь на книжных развалах у Китай-города, и все та же продавщица сказала, что Сарма так и не появлялась.

Оно и к лучшему. Нет и не надо. Аня уже действовала автоматически, по инерции, потому что мысль о восьми таблетках окрепла, полностью овладела ее сознанием.

Что терять и кому она нужна? Совершенно никому. Никто ничего и не заметит, если она исчезнет. Никаких долгов после нее на этом свете не останется. И ей никто ничего не должен. Даже расчеты с Соболем ее уже не волновали. Она уже давно простила и забыла этого негодяя, хотя бы потому, что никакая месть ничего не решала. Ну, одним мерзавцем на свете будет меньше, справедливость при этом не восстановится. И не ей быть судьей. Никого этой смертью не воскресишь, значит, пусть живет. Если у него получается. Дочь не найти, тем более что она сейчас в другом государстве и добраться туда ей, Ане, практически невозможно. А если и доберешься? Что дальше? Какие права она может предъявить? Здравствуйте, мамочка приехала! «А кто ты, собственно говоря, такая?» — спросит, скорей всего по-латышски, незнакомый ей ребенок. И что отвечать? «Я твоя мамочка, которая неизвестно зачем моталась по жизни и по всему земному шару. Даже лучшей доли не искала, просто кидало меня из стороны в сторону по беспечности и безалаберности характера!» Вот и все.

Мысли о смерти, помимо спокойной уверенности, доставляли удовольствие — все кончится и будет покой.

На Трубной площади она оказалась, когда уже совсем стемнело. Пансионат представлял собой первый этаж старинного дома и был обустроен вполне сносно. Рыхлая хозяйка тут же радостно сказала, что ждет ее с утра, получив указание мужа. Номер ей приготовлен, окна выходят во двор, тихо, стекла бронированные, так что никто не побеспокоит. На последнее обстоятельство хозяйка напирала с особой силой, и именно этим объяснялась цена за номер, равная той, которую берут за «люкс» в четырехзвездочном отеле. Европа! Хотя бы по ценам.

В крошечном буфете, именуемом, конечно, БАР, Аня взяла две бутылки сладкого вина. Под конец жизни она призналась себе, что любила именно сладкое вино, а не водку или сухое, включая шампанское.

Поскольку телефона в номере не было и на связь всех вызывали в холл, Аня сказала, чтоб до позднего утра ее не будили, кто бы ни звонил. Сама же после легких колебаний припомнила телефон Аллы и набрала номер. После третьего сигнала ясный голос Аллы произнес:

— Здравствуйте. С вами говорит автосекретарь фирмы «Сезам». Оптом и в розницу продаем импортные скобяные изделия, делаем и устанавливаем стальные двери. Оставьте ваш телефон, в ближайшие часы вам перезвонят.

Это сообщение, совершенно непонятное Ане, повергло ее в транс. Какое-то очередное, совершенно фантастическое вранье подруги не поддавалось никакому анализу. Она положила трубку и пошла в свой последний приют.

В номере — кровать, шкаф, тумбочка, репродукция с картины Левитана на стене. Она переоделась, причесалась, глянула на себя в зеркало, убедилась, что как в кровати, когда ее найдут, так и в гробу она будет выглядеть пристойно. Затем спокойно присела к столу. Осушив первую бутылку, она достала из сумки подарки Сарме и Алле, каждый завернула отдельно и на бумажке написала, кому что принадлежит.

Около десяти вечера в дверь осторожно постучали, и хозяйка спросила негромко:

— Вы уже спите? Вам звонят.

Нет, здесь еще не Европа. Она же сказала, чтоб не будили до утра. Умереть спокойно не дадут, охламоны, так и не научатся работать. На зов хозяйки Аня не ответила, распечатала вторую бутылку и прикинула, стоит ли писать последнее прощальное письмо. Через полчаса пришла к выводу, что писать смысла нет, хотя бы потому, что совершенно неизвестно, что писать и кому.

Опьянела она тяжело. Вылила в стакан остатки вина, наполнив его до краев, и аккуратно опустила туда таблетки, отсчитав ровно восемь штук. Потом добавила еще две — для верности. Выпила залпом. Затем зашла в крошечную ванную комнату, причесалась, подвела глаза, вернулась в номер, выключила свет, легла в постель на спину и сложила на груди руки. Пожалуй, все. Что надо было сделать — сделано.