3
Аня проснулась поздно и, не вставая с кровати, прикинула, как бы ей принарядиться на имеющиеся деньги. Потом поняла, что за время ее отсутствия шкала цен значительно изменилась (это она приметила даже при беглом взгляде на витрины), а потому рисковать не хотела, решив дождаться Аллы. Но выйти и сориентироваться в жизни не мешало, тем более что были выходные дни, а когда вернется подружка, было неизвестно. Скорее всего только в понедельник.
Аня неторопливо позавтракала, нашла в шкафу Аллину кожаную юбку, там же позаимствовала открытую кофточку и туфли на высоком каблуке. Аня знала, что Алле и в голову не придет обижаться на это. С детства они делились своими тряпочками, из-за чего Сара (мир ее праху!) устраивала крикливые скандалы, называя их обеих «девчонками из общаги», что было высшей степенью оскорбления.
Несколько труднее было с прической, но и она в конце концов получилась. В целом Аня стала похожа на строгую даму, не лишенную пикантности, как сказал бы Арвид Янович, о жизни которого Аня у Сармы не спрашивала, поскольку последняя его не знала.
По времени можно было уже и пообедать, но Аня решила, что сделает это в каком-нибудь хорошем ресторане — легкий обед с сухим вином. В честь… Все равно в честь чего.
Со светлыми надеждами в душе Аня заперла дверь квартиры и, не пользуясь лифтом, пошла вниз. Встретившийся на последнем пролете очень благообразный старик в скромном, но аккуратном костюме глянул на нее лукаво, поздоровался и добавил:
— Я бы, барышня, на вашем месте сегодня в город не ходил. Во всяком случае, в центр.
— Ничего, — беспечно ответила Аня, совершенно не поняв предостережений старика.
Она прошла по переулкам, заглядывая в магазины, и убедилась, что хотя Василий Федорович оказался более чем щедр, шиковать на имеющиеся деньги не придется.
Она пошла вверх по Столешниковому переулку, намереваясь выйти к памятнику Юрию Долгорукому, который любила за мужественность всадника и мощь коня. Уже издали Аня услышала невнятный гул голосов, перекрываемый ревом моторов.
В остальном на лицах встречных людей не было особого волнения.
Однако около памятника творилось нечто странное.
Вдоль тротуаров по обеим сторонам улицы Горького стояли толпы людей, а между ними с грохотом, выбрасывая сизую гарь, мчались танки. Издали картина эта показалась Ане настолько мирной, что она решила, что идут киносъемки какого-то фильма из времен войны. Потом подумала, что готовятся к параду. Однако до ноябрьских праздников было еще далеко, поскольку сейчас конец августа.
Когда она подошла к толпе вплотную, то поняла, что парадом, тем более киносъемками здесь и не пахнет. Танки имели вполне грозный вид, двигались весьма целенаправленно, а люди на тротуарах кричали с яростью, озлобленностью, кто-то плакал, а пожилую женщину двое мужчин удерживали, чтоб она не бросилась под гусеницы. По перекосившемуся от гнева и боли лицу этой женщины Аня сразу поняла, что та не ломает комедии, не играет роли перед кинокамерой, и, если у мужиков не хватит сил, она действительно ринется под гусеницы.
Происходящее совершенно не взволновало Аню. Пульс — 60. Танки гремели, проносясь мимо нее, она шла мимо толпы. Послышались какие-то странные слова — ГКЧП, «мятеж», но Аня и не хотела во всем этом разбираться.
От памятника Юрию Долгорукому Аня зашагала к памятнику Маяковскому, которого не любила и как поэта, и как человека. Маршрут был родным и привычным. Но вдруг колонна танков встала, и народ полез на броню.
Кафе-мороженое было открыто, Аня вошла в него, присела к столику и заказала порцию шоколадного — вот уж чего давно не ела! За соседними столиками сидели люди, они были возбуждены и громкоголосы. Какой-то парень выкрикнул истерично:
— А я вам говорю, что это крысиный кошмар! Они наверняка уже казнили президента Горбачева и сейчас будут штурмовать, Белый дом!
Друзья принялись его урезонивать. Аня вяло подумала, что в новом и непривычном еще звании президента Горбачев Михаил Сергеевич настолько далек от нее, что если его и казнили, то черт с ним! Найдется другой президент — не лучше, не хуже прежнего.
Она доела мороженое, и, как всегда, после него у нее разыгрался аппетит. Она опять вышла на Горького, но искать здесь какое-нибудь заведение, где можно было поесть, не хотелось, поскольку на улице продолжалась возня, лишенная смысла, с точки зрения Ани.
Она покинула улицу Горького, побродила по переулкам у Тишинского рынка, пока не нашла небольшой, весьма приличный ресторанчик. Но выбор блюд в нем оказался скуден, а официанты небрежны. Когда Аня собралась было покапризничать, немолодой официант сказал ей раздраженно:
— Нашла тут время выкобениваться! Завтра нас всех гебушники к стенке ставить будут, а она брюхо набивать собралась!
Аня давно взяла за правило с халдеями не спорить. И, видимо, это ее молчание сыграло свою роль. Он вернулся через десять минут и виновато доложил, что кое-что вкусненькое, несмотря на обстоятельства, подыщет, и все по божеским ценам, потому как если завтра всех расстреляют, то к чему сегодня деньгу копить?
Пока она долго обедала в пустом зале, официант стал ей если не родственником, то весьма близким другом. Он все время интересовался, не надо ли еще чего, а потом принес и себе тарелку с маринованным языком и графинчик водки.
— Пропадай такая жизнь! — сказал он уныло. — От вас каким-то покоем веет, хоть душой успокоюсь. Давайте про этот путч не говорить!
— Про какой путч? — безмятежно спросила Аня.
Официант вытаращил на нее глаза, проглотил рюмку водки и сказал хриплым голосом:
— Весь ваш обед — за мой счет.
За разговором они просидели до сумерек. Официант поведал Ане о своей нелегкой доле возле третьей жены, о бессчетных алиментах и жадной до стервозности любовнице. Аня тоже кое-что рассказала о себе, но большей частью использовала методику Аллы.
В зале народу не прибавилось. В конце концов подошел какой-то местный начальник и сказал, что вечером ресторан работать не будет.
Аня тепло простилась с официантом, который вторично наотрез отказался от денег, вышла на улицу и почувствовала, что туфли Аллы все-таки натерли ей ноги. Она проходила мимо серенького микроавтобуса «Латвия», когда из открытых его дверей лопоухий парнишка окликнул ее:
— Девушка, едем с нами?
— А куда? — безразлично спросила она, разом приняв решение отказаться от предложений «посидеть послушать музыку» или потанцевать в хорошем месте.
— Как куда?! К Белому дому! Защищать демократию!
Аня ничего не собиралась защищать, кроме самой себя. И если б не жали туфли, не Предстоял скучный вечер в одиночку, она бы отказалась.
— Едем, — уверенно согласилась она, и, к ее удивлению, это решение вызвало бурную радость в переполненном автобусе.
Через минуту она оказалась на коленях лопоухого парня, и машина тронулась.
— Вы студентка? — спросил лопоухий.
— Ага.
— Откуда!
— Из иняза. — Аня проверки не боялась, хотя она тут же началась. Парень выпалил что-то на английском, и Аня ответила такой отточенной и сложной фразой, да еще с американским акцентом, что тот лишь почтительно почмокал губами.
Автобус влетел на мост, потом спустился, почему-то покружил и наконец остановился. Аня с удивлением обнаружила, что попала если не на первомайскую демонстрацию, то, во всяком случае, на какой-то спортивный праздник. Тут и там мелькали зажженные фары автомобилей, где-то натуженно ревели моторы, народу было видимо-невидимо, иногда мелькали люди при оружии, вместе с тем из портативных магнитофонов визжала музыка, а публика была в основном молодого возраста.
Покинув автобус, Аня бочком-бочком отмежевалась от своей компании, поскольку лопоухий хоть и ехал защищать демократию, но не забыл прощупать все ляжки Ани до самых трусиков.
Если что и удивило Аню всерьез, так это большое количество незнакомых ей трехцветных флагов — бело-сине-красных. Потом она вспомнила, что таким, собственно говоря, был российский флаг. Ситуация тем не менее не стала более понятной, и вообще к восприятию действительности Аня не была готова, а главное, не хотела ее воспринимать. Есть толпа примерно одинаковых по возрасту людей, и слава Богу, к тому же музыка, костры.
Оказалось, однако, что двигаться неспешным, прогулочным шагом нельзя, это вызывает косые, недоуменные взгляды. Аня ускорила поступь и приняла озабоченный, деловой вид.
Мимо нее с криком протащили остатки арматуры, садовые скамейки, урны. Аня отошла в сторонку, туда, где звучала музыка. Самое странное, что прямо на асфальте люди умудрились установить несколько палаток. И устанавливали еще.
Единого руководящего центра, судя по всему, еще не было. Собравшись в группы, молодые ребята выкрикивали какие-то лозунги, вещали на различные темы. И все это было похоже не на митинг, а на субботник по сбору металлолома.
Аня приостановилась около одной такой компашки. Парень, стоявший к ней спиной, наверное, так долго вещал в течение дня, что голос его окончательно осип, но он все же продолжал хрипло выкрикивать:
— Да не было никакой диктатуры пролетариата! Была власть уголовников, которые строили новую жизнь по типу концлагеря! И страной правили те же паханы, и главный пахан назывался генеральным секретарем!
На плечи парня была накинута какая-то жилетка мехом наружу, а голова повязана трехцветной тряпкой под раскрас российского флага.
— Но время трепотни прошло, дамы и господа! Пора что-то делать, и никто, кроме молодежи, с этим не справится!
Последние слова он произнес свистящим шепотком, публика сочувствующе засмеялась и разошлась. Одни направились к другой группке, другие метнулись туда, где перетаскивали скамейки и спиленные деревья, строя баррикады.
Парень в меховой жилетке прокашлялся, согнувшись пополам, потом разогнулся и встретился с Аней взглядом.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем он еле слышно просипел:
— Анна?.. Это ты, что ли?
— Ага.
— Откуда?
Она пожала плечами, чувствуя, как от груди к животу прокатилась горячая судорога.
— Здравствуй, Витя, — проговорила она, смущенно улыбаясь.
— Забодай меня коза… Это действительно ты?
— Да я же, я! Я хотела искать тебя в сентябре…
— Она хотела искать меня в сентябре! — Голос его от возмущения прорезался. — В сентябре! Я ее ищу уже несколько лет! В эту гребаную Электросталь ездил, с каким-то одноногим инвалидом целый день водку жрал! На кладбище твоих родителей ходил! Черт тебя побери, Анька, что бы там ни было, можно же было дать знать о себе?! И Сарма там сходила с…
— Здравствуй. — Она шагнула к нему и обняла за плечи.
— Ну, здравствуй…
Они стояли, обнявшись, внимания на них никто не обращал, лишь чей-то голос произнес одобрительно:
— Правильно, агитатор! Надо и передохнуть!
Виктор взял в ладони ее лицо, всмотрелся в глаза.
— Ты все такая же. Где ты пропадала?
— Да не все ли равно? Долго рассказывать.
— Ну, конечно. Надо же столкнуться в такой момент! Это судьба!
— Пойдем отсюда, — сказала Аня.
— Да. То есть нет! Черт, как все смешалось! Мне же надо так много тебе сказать! А нас сейчас танками давить будут!
— Да ну тебя!..
— Все может случиться. Понимаешь, эти гады решили все повернуть вспять! И пусть мы тут подохнем ночью…
— Витя. — Она обняла его за пояс и сказала тихо: — Мне наплевать на этих гадов и негадов. Пусть они хоть переубивают друг друга. Я тебя столько лет не видела, а ты…
— Анюта, ты молодец, конечно, но это же моя жизнь! На сегодняшний момент, во всяком случае!
За спиной Ани усилился рев моторов, кто-то закричал, Виктор вздрогнул и обернулся. Потом сказал:
— Нет. Это еще пустяки. Штурм начнется после полуночи.
— Ты что, будешь прыгать под гусеницы?
Он слабо улыбнулся.
— Мы все будем прыгать под гусеницы, Аня, — потом вдруг заторопился, оглянулся и вновь возбужденно проговорил: — Но я полагаю, что до этих лихих подвигов время еще есть! Подожди минутку! Стой на месте и никуда не уходи.
Он исчез в толпе. Аня стояла и смотрела, как приказали, лишь отодвигалась в ту или иную сторону, когда мимо нее пробегали взволнованные до умопомешательства люди.
Виктор вернулся очень быстро, что-то придерживая под полой своей жилетки.
— Пойдем, десять минут у нас есть. Успеем немного потрепаться. Хрен его знает, может, эти подонки и действительно начнут штурмовать. Пойдем. Ну, кино! Надо ж встретить тебя именно в такой момент!
Они протиснулись сквозь взволнованную толпу. Грохот моторов стих, послышался дружный, многоголосый хохот.
Добрались до одной из палаток возле лестницы. Виктор откинул полог и кивнул Ане.
— Ныряй. Ненадежный блиндаж, но все же…
Аня согнулась и пробралась в палатку. На земле лежали три надувных матраца и ворох курток.
— Вы ночевать тут собираетесь? — спросила она.
— Не ночевать, а оборонять Белый дом! — обиделся Виктор.
Он протиснулся следом за ней, вытащил из-под полы бутылку сухого вина и несколько яблок.
— Отметим встречу. Стаканов нет, но обойдемся.
Они уселись на матрацах. Над голубым пологом палатки метались всполохи света от фар автомобилей и пламени костра.
— Ты серьезно собрался здесь помирать? — спросила Аня безо всякой насмешки: этот псих действительно мог умереть неизвестно за что.
— Не. Не собрался. Хочу выжить и остаться героем, если честно сказать. Мужчина, Анюта, иногда должен ставить свою жизнь на карту.
Он выдернул из горлышка пробку.
— Выпьем потом, — мягко, но уверенно сказала она, обняла его за плечи и потянула к себе.
— Анька, — с трудом сказал он, слегка сопротивляясь, — это слишком большой подарок даже для умирающего героя.
— Ты еще не умер.
Они опрокинулись на матрацы и несколько секунд лежали неподвижно, тесно прижимаясь друг к другу.
Снаружи пронзительно завизжал сигнал милицейской сирены, и Аня почувствовала, как Виктор вздрогнул.
— Не двигайся, — прошептала она ему на ухо.
От острейшего, лихорадочного желания Аня плохо соображала и меньше всего обращала внимания на вновь вспыхнувшие за палаткой крики. Она стянула с бедер кожаную юбку, сорвала с плеч кофточку.
— Черт меня дери! — дрогнувшим голосом произнес Виктор. — Слишком много для меня в этот день…
— Не дай Бог, он будет последним.
Она протиснулась под него и обхватила его шею руками. Через несколько секунд полог палатки показался ей пронзительно голубым, как солнечное июльское небо. Аня тихо вскрикнула.
Она даже понять не могла, долго ли это продолжалось, но когда они мягко расцепились, Аня ощутила безмерную, но спокойную усталость, от которой не могла двинуть ни рукой, ни ногой.
Они лежали молча, а вокруг, за палаткой, словно прислушиваясь к ним, все тоже стало стихать. Кроме негромкой музыки, не было слышно ничего.
— Выпьешь?
— Ага.
Он протянул руку, взял бутылку, облизал горлышко и осторожно поднес к ее губам. Аня сделала несколько глотков, красное вино потекло по ее шее и груди, а он слизывал, сцеловывал его с гладкой кожи.
— У тебя ведь женское сердце, — хихикнула Аня. — Как же ты оказался в этом бардаке?
— Это не бардак, Аня. Можно сказать, что сегодня делается история, только неизвестно какая. — Она почувствовала, как его тело затряслось от еле сдерживаемого смеха. — И я делаю эту историю, скажем прямо, очень многопланово! Тут тебе война и любовь! Но мы запомним этот день на всю жизнь. Как начнут вспоминать нынешние события, так и…
— Никто их не будет вспоминать. Черт с ними!
— По-своему ты права… Ты стала еще красивей… Только скажи, ты сейчас со мной так, как будто я — Олег? Не обижайся, конечно, я не хочу ничего сказать…
— Олег? А кто это такой? — помолчав, спросила она.
— Не надо, Аня. Ты прекрасно помнишь, кто такой Олег.
— Нет, Витя. Не помню. Даже не ненавижу. В памяти пустота. Не могу представить, как он выглядит, какой у него голос. У меня на него и обиды-то нет. Ничего нет, зачем мне врать?
— Ты даже не хочешь знать, как и что с ним?
— Нет. Не хочу.
Виктор сел, поставил между ног бутылку и сказал монотонно:
— Его убили. Зарезали. Без всякой особой причины. По пьянке. В мелкой воровской компании. Дешевые рэкетиры на рынке в Питерс…
— Земля ему пухом.
— И я никак не могу понять, — с болью произнес Виктор, — почему человек с такими большими задатками, столь одаренный от природы, жил так мелко?
— А ты, Витя?
— Я?.. Стараюсь быть на острие времени. И ты тоже на этом острие, хотя думаешь, что стоишь в стороне. Мы еще поговорим с тобой о многих вещах. Есть одно дело, которое сейчас не ко времени… Не обижайся, я был бы здесь с тобой хоть до последнего утра моей жизни, но…
— Я не буду обижаться. Тебе надо бежать под танки… Беги. Но я хочу, чтобы ты вернулся.
Ей вдруг показалось, что она говорит совсем не то, получается нечто многозначительное и серьезное, а на такие слова она и права-то никакого не имеет, во всяком случае, по отношению к Виктору. Случайная встреча, секунда в стремительном полете Времени, не более того. И она сказала торопливо:
— Я к тебе не пристаю, ты не подумай. У тебя, наверное, есть девушка, своя компания, а что я?
— Я знаю, ЧТО и КТО ты. Я про тебя знаю больше, чем ты сама про себя. Но у нас будет время обсудить эти проблемы. А теперь иди отсюда домой. Очень прошу. Я не хочу, чтоб ты здесь торчала.
— Но ты сам — здесь?
— Это моя жизнь. А тебе не нужно находиться здесь. Данное не означает, что кто-то герой, а кто-то равнодушный трус. Просто у каждого своя дорога. Запомнишь мой телефон? Записать нечем.
— Запомню.
Он продиктовал номер телефона, и Аня его трижды повторила.
— К утру все кончится, так или иначе. Звони мне завтра весь день. Буду ждать. Вечером обязательно увидимся. Нам надо увидеться.
— Я буду звонить каждые полчаса.
— Сартаков! — надрывно закричал кто-то снаружи, и он приподнялся.
— Ну вот, это уже за мной.
— Иди. Я найду дорогу.
— Обязательно уходи! — сказал он поспешно. — По набережной иди. Ну, до завтра.
Он поцеловал ее в губы и исчез.
Аня неторопливо оделась и, не выходя из палатки, выкурила сигарету. На сердце у нее было тихо и тепло, она решила, что неважно, был ли это скоротечный случайный момент в жизни или начало чего-то большего, но хорошо, что так произошло. Многим не достается даже такого.
Когда она вышла из палатки, на площади перед Белым домом суматохи и грохота стало поменьше, но чувствовалось общее нервное напряжение. В нескольких местах она приметила лоточников, бесплатно раздающих бутерброды и всякие напитки. Пьяных заметно не было, а возбужденная молодежь была взвинчена и без спиртного. Каждый, кто пришел сюда, встречал эту ночь по-своему.
Приземистый парень подскочил к Ане и сказал весело:
— Сартаков просил, чтобы вы повторили его телефон!
Аня повторила.
— Правильно! А потом он велел вас отсюда прогнать! Считайте, что я это сделал!
Аня кивнула, отвернулась и пошла к набережной.
Корову — Богданову она узнала сразу. За минувшие годы она еще больше раздалась в бедрах, а объем ее груди превзошел все нормы приличия. Она стояла в группе парней около раскладного столика и с ловкостью заправской буфетчицы раздавала бутерброды с колбасой и сыром.
Аня зашла сбоку и окликнула ее:
— Привет, Корова!
Богданова не оглянулась, ее давно уже, видно, так не называли, и от школьного прозвища она отвыкла.
— Богданова!
Она наконец обернулась и охнула:
— Плотникова?! А ты-то как здесь?
— А где я должна быть?
Они стояли друг против друга и никакой радости от встречи не испытывали. Чувство давней неприязни холодной волной возвращалось из прошлого. Старое не забылось.
— Я не знаю, где тебе быть, в бардаке, наверное, но не здесь же! — презрительно засмеялась Богданова.
— А я так… гуляю, — беспечно повела бедрами Аня. — Ты ведь лютой комсомолкой была, Корова! А тут, как я понимаю, компания другая.
Богданова отошла от столика и нахмурилась.
— Во-первых, я давно не «корова». Это для тебя время не двигается, как шлюхой была, так ею и осталась. Мальчиков здесь кадришь?
— Правильно, — согласилась Аня. — Только что натрахалась в палатке по самые уши. А что, комсомол развалился? Или тебе по рангу кадровой проститутки все равно под какими лозунгами бегать, какие идеалы-одеялы защищать?
Богданова не ответила, дышала она тяжело и глубоко, а потом попыталась улыбнуться.
— Нам что, Плотникова, после того, как столько лет не виделись, и поговорить больше не о чем? Ведь все-таки в одном классе учились.
— Правильно, — согласилась Аня. — Обе мы большие дуры.
Они засмеялись и обнялись.
— Ну и здоровущая ты стала, Богданова!
— Ох, не говори, никакие диеты не помогают! Но, — она игриво улыбнулась, — кое-кому это нравится! Уже замужем побывала и второй раз зовут. А ты как?
— Так. Никак. Как там наши?
— Ну, подожди… Дай вспомнить… Твой красавчик Мазурук, помнишь, ты с ним на резиновой лодке любовью занималась, так он…
— А ты, выходит, тогда подглядывала? — удивленно перебила ее Аня.
— Конечно! Интересно ж было! Можно сказать, проходила практический минимум перед тем, как самой тем же заняться.
— А еще бочку катила, что тебя изнасиловали! Лешка Иванов ни за что пострадал.
— Его Бог наказал. Он из нашей погребальной конторы в московский крематорий перешел. Сладко ему было при покойниках свою жизнь налаживать, вот и наладил. В тюрьме сидит. Надолго. Золотые зубы они там у мертвецов выдирали. Цветы с могил воровали. Сволочь и есть сволочь. В общем, Мазурук твой, лабух с гитарой, в каком-то оркестре играет за спиной эстрадной кривляки. Жизнью доволен. Наташка Збруева заканчивает медицинский, как была зубрилкой, так и осталась… А остальные все больше по мелочам. Все на одно лицо. Ты хорошо выглядишь.
— Да. Из Японии недавно вернулась. Я там в одной торговой фирме работаю.
— Ого! Кто бы мог подумать! — одобрила Богданова. — А моя карьера развалилась. По лесенке карабкалась уверенно, даже видно было, что впереди меня ждет высокая должность министра культуры по меньшей мере! Но все рассыпалось… А что будет, увидим завтра. Это я в прямом смысле говорю.
Она подошла к Ане, обняла ее тяжелой рукой за плечи и сказала тихо:
— Не злись на меня, Аня. Ты мне всегда больше всех нравилась. И могу доказать. Я ведь на озере видела не только вас с Мазуруком, но и то, как ты из лесу вернулась с автоматом в руках, а потом этот автомат утопила. Но никому не сказала. И не скажу… Сил у меня тогда не хватило, чтоб тот автомат у тебя взять и своего гада-насильника застрелить. И вообще, все в жизни дико и непонятно… Но что еще хуже, никто не знает, что с нами будет завтра. Какой-нибудь дурачок солдат из танка выстрелит, и мы с тобой получим по пуле в лоб! Вот и все будущее.
— Так зачем ты здесь торчишь? Пулю ждешь?
— А у меня и места другого нет! — засмеялась Богданова. — Игра еще не кончена, Аня, я кое-какие дивиденды набрала и, может, еще буду министром или хотя бы заместителем! Приходится рисковать! Видала, кто здесь мечется? Артисты, режиссеры известные, поэты и писатели! А зачем? Все за тем же — набирают очки для политической и общественной карьеры!
— Ох, Богданова! — застонала Аня. — Как была ты деятелем комсомола, так и осталась.
Обе вздрогнули, когда неподалеку послышался громкий удар, что-то заскрежетало, полыхнуло пламя, раздались крики сотен людей.
— Началось! — встрепенулась Богданова. — Идем!
— У меня другой приказ, — усмехнулась Аня. — Мне в другую сторону.
— Тогда будь здорова!
— Прощай.
Буквально в трехстах метрах от Белого дома все было тихо и спокойно, будто рядом вовсе ничего не происходило. Аня подумала, что все волнения и страхи — попросту выдумки, пустяки и скоро кончатся так же внезапно, как и начались. А может, те, кто все затеял, как всегда, стоят в сторонке и ждут, чем все кончится и что они от этого выиграют. Ни в том, ни в другом случае находиться здесь для Ани проку не было. Главное, она встретила Виктора, и теперь каждый день и час будут наполнены смыслом, ожиданием. Ей было безразлично, как будут строиться их отношения дальше, она привыкла к тому, что поутру люди оказываются совсем иными, нежели вечером. Так что не надо мечтать с вечера — утром судьба поворачивается другой стороной.
Пусть будет, что будет, как пелось в одной старинной песенке с простейшим мотивом. Пусть будет, что будет.
В тишине и пустоте улиц она решила срезать угол квартала, чтоб добраться до дому, и пошла дворами — этим путем они с Аллой часто пользовались, но только днем.
Она прошла высокой плохо освещенной подворотней, чтобы оказаться в своем переулке, и в этот момент услышала сбоку от себя сдавленные крики, хрипы и удары. Аня приостановилась и оглянулась, привлеченная не столько общей возней, сколько громко прозвучавшей фразой на английском:
— Иди, парень! Иди ко мне!
В мутном сумраке маленького дворика дрались. Трое окружили одного, и именно он, встав в боевую стойку, приглашал противников «идти к нему». Что они и сделали, бросившись разом. Одиночка — тонкий, рослый, гибкий — оказался подготовленным бойцом и первую атаку отбил умело: двое упали, а третий отскочил. Но схватка не прекратилась, и один из лежавших ловко подсек одиночку снизу, и тот упал, после чего вся троица навалилась на него сверху, избивая руками и ногами.
— Эй, — окликнула Аня, — шпана! А ежели милицию позвать?
Звук ее голоса на миг тормознул события, и это мгновение позволило одиночке вырваться из кучи, вскочить на ноги, отбить цепляющихся за него парней и броситься в Анину сторону. В темноте она увидела его узкое лицо, немодную прическу — волосы зачесаны назад.
«Иностранец», — подумала Аня, вспомнив его английский.
Он был быстр, ловок и скорее всего сумел бы убежать, но споткнулся шагах в десяти от Ани, проехал на животе по асфальту, и, когда вскочил на ноги, его уже догнал один из противников, однако получил удар ногой в живот и, прохрипев: «Ах, гад!» — повалился на землю. Второй снова бросился на иностранца. Тому удалось попасть нападавшему кулаком в челюсть, и он отвалился. В этот момент Аня увидела, как в руках того, что получил удар в живот, блеснул пистолет.
Он хрипел, оружие прыгало в руке:
— Ах ты, гад, ах, гад, ну ты получишь!..
Оружие уперлось в грудь иностранца, и он застыл.
Почему Аня сделала эти три шага и со всего размаху ударила ладонью по руке с пистолетом, она так никогда и не поняла. Грохнул выстрел, звук был гулким, резонирующим в каменном колодце двора.
Пистолет с железным стуком упал на асфальт. Владелец оружия кинулся за ним, но иностранец успел ударить его ногой по горлу, и тот упал.
— Бежим! — истошно крикнула Аня, схватила иностранца за руку и метнулась назад, в подворотню.
Переходы Аня знала очень хорошо и не бросилась прямо к свету улицы, а свернула влево, к узкой трубе проходного дворика. Оттуда под арку ворот. Через минуту они оказались на краю освещенной площади.
Аня оглянулась. Она продолжала держать иностранца за правую руку, а левой он зажимал бок — сквозь пальцы по синей рубашке текла кровь.
— Совсем немного! — сказала она по-английски. — Один момент, и все будет о’кей.
Он кивнул, и Аня потянула его опять в сторону, из зоны света в темноту, но подворотня, которую она искала, оказалась забитой контейнерами, пройти через нее было невозможно.
Они остановились, и Аня прислушалась.
— Надо бежать, — по-английски сказал он. — Вы меня понимаете?
— Да. Меня зовут Анной.
— Кейт.
— Не надо бежать. Надо осмотреться.
Он послушно кивнул.
Их никто не преследовал. Аня подумала, что грохнувший выстрел напугал самих бандитов больше, чем других.
— Гангстеры? — кивнула Аня назад.
Он ответил, что смотрел на дела у Белого дома и хорошая компания позвала его выпить, поговорить о русской политике.
— Вот и поговорил, — заметила она. — Пошли.
Кейт сделал несколько шагов и покачнулся. Он оторвал руку от раны, и на тротуар закапала кровь.
Только этого не хватало! Ввязалась в бучу на свою голову!
— Пойдем в милицию, — сказала Аня, но он испугался, словно его пригласили положить голову на плаху.
— Нет! Нет! Отель «Космос»!
— До «Космоса» далеко. Не доберемся. Идем со мной.
Она тут же подумала, что большей глупости и не могла придумать: тащить раненого иностранца в квартиру Аллы при том, что совсем неизвестно, что он за птица. Но не бросать же его в темных дворах.
— Вы спасли мне жизнь, Анна, — с придыханием произнес Кейт.
— Еще нет. Посмотрим.
До дому Аллы они без приключений добрались за десять минут.
Аня быстро отомкнула дверь, впустила Кейта в прихожую, включила свет и позвала:
— Алка! Юра!
Ей никто не ответил — прием в английском посольстве продолжался.
Но все равно положение не улучшилось. Что было делать дальше, на ум ей не приходило. Кровь из левого бока Кейта уже стекала ему на брюки.
— Пошли в ванную.
— Я в отель…
— Успеешь.
Неожиданно страх и волнение оставили ее, и она принялась действовать очень спокойно. В ванне через голову сняла с Кейта рубашку и взглянула на рану. Вдоль ребер тянулась полоса сантиметров в десять. Широкая и рваная, залитая кровью. Познания Ани в медицине были крайне невелики, но она все же сообразила, что пуля прошла по касательной, лишь скользнула по ребрам, оставив след. Она еще не успела принять решение, не успела ничего предположить, как он быстро заговорил:
— Не надо врача, не надо полиции. Я бизнесмен из Соединенных Штатов. Я не хочу никаких конфликтов.
— Не хочешь — не надо, — по-русски ответила Аня, заметила аптечный ящик на стенке, открыла его и обнаружила там бинты.
Кейт обрадовался этой находке, но Аня остановила его. Вся эта возня ей надоела, требовалось любым способом побыстрей завершить события, чтоб не было никаких последствий. Она нашла йод и вылила его на рану.
У Кейта побелели глаза, он заскрежетал зубами.
Кое-как, припоминая уроки военной подготовки в школе, Аня забинтовала его поперек туловища. Во всяком случае, кровь удалось приостановить.
— Пойдемте. Вам надо полежать.
— Нет. У вас будут неприятности.
— Будут, если сейчас выйдете на улицу и вас поймает милиция.
Аня уже успокоилась и по-английски говорила вполне складно, во всяком случае, они друг друга понимали.
— Подождите до утра. В шесть начинает работать метро, и вы сможете уехать.
Он сел в кресло и оглянулся. По губам скользнула улыбка.
— Вы здесь живете?
— Да, — ответила Аня, не пускаясь в объяснения.
— А кто вы, Анна?
Что тут ответишь? Какая дура, собственно говоря, ввяжется в ненужную ей переделку на улице, потащит незнакомого человека домой, с глупейшим для себя риском займется врачеванием… Да и без этого, что ответить ей, Ане, на такой вопрос: кто она? Черт знает, кто!
— Кто вы? — повторил он.
— Проститутка, — хладнокровно ответила Аня, уверенная, что такой ответ будет ему понятен и все объяснит.
— Велл, — спокойно ответил он, давая понять, что ему все ясно и никакие обстоятельства его не пугают.
Потом поспешно полез в карман и облегченно вздохнул, обнаружив, что бумажник на месте.
— А вы кто? — спросила Аня.
Из его слов Аня поняла, что он американец, бизнесмен, имеет телевизионную студию и еще какие-то электронные фирмы, приехал в СССР по делам, бизнеса ради, но любопытство потянуло его вместе с друзьями к Белому дому, там он друзей потерял, но встретилась компания, которая затащила его в тот самый темный двор.
— У вас в Америке дураков, видать, не меньше, чем здесь, — сказала Аня, и он засмеялся. Затем встал с такой решительностью, что Аня поняла: его уже не удержать.
— Я знаю, что у вас могут быть большие неприятности из-за меня. Я поеду в отель. Оставьте мне ваш телефон, я вам позвоню.
— Хорошо, — сказала она. — Я вас выведу на улицу.
Они беспрепятственно вышли из дому. Кейт тяжело дышал, и Аня не знала, от раны или от волнения.
— Это был ваш дом? — спросил он.
— Нет. Здесь живет моя подруга. У меня пока нет дома.
— Совсем нет?
— Да. Поймаем такси, а вы сделайте вид, что пьяный. Но не очень. Я скажу таксисту, куда вас везти. По-английски не говорите до самого «Космоса». Вообще не разговаривайте. Я за вас заплачу. До вашего отеля минут пятнадцать, не больше. Если по времени получится больше — будьте начеку. «Космос» — около ВДНХ.
— ВДНХ, — повторил он. — Я позвоню из номера. Можно?
— Да.
Такси нашлось почти сразу. Аня затолкнула Кейта на заднее сиденье, а сама сунула деньги таксисту и сказала:
— Подкинь мужика в «Космос». Слегка выпил, сам понимаешь.
— Понятно. Бу сде.
Таксист оказался пожилым усталым человеком, и Аня, успокоившись, вернулась домой.
Звонка от Кейта она не ждала, а через полчаса эти события не столько забылись, сколько попросту отошли на второй план.
Аня улеглась в постель и тут же заснула, наметив себе позвонить Виктору в десять утра.
Но в восемь проснулась от телефонного звонка.
— Анна? Это Кейт.
— А-а, — сонно протянула она. — Доброе утро.
— Да. Все хорошо. Нам надо обязательно встретиться и поговорить.
«Это еще зачем? — подумала Аня. — Вот навязался на голову черт иностранный».
— Обязательно надо встретиться и поговорить, — упрямо повторил Кейт. — И для вас будет лучше, если это получится быстро.
— Зачем? — спросила она.
— Анна… Вы спасли мне жизнь. Этот гангстер наставил мне пистолет прямо в грудь. Он хотел стрелять, я видел это по его лицу. И он выстрелил бы. Я хочу помочь вам, Анна. По-настоящему помочь. У меня есть возможности.
— Послушайте, Кейт, — терпеливо сказала Аня. — Мне не надо ваших долларов, с ними одна морока. Мне ничего от вас не надо. Улетайте в Америку побыстрей и не думайте, что у нас на каждом углу стреляют. Просто вы приехали в неудачное время.
— Не будет долларов, Анна, — уверенно проговорил он. — Будет значительно лучше. В одиннадцать часов я жду вас у метро ВДНХ. Там только один выход.
— Правильно, — нехотя согласилась она.
— Жду вас, — сказал он и положил трубку.
Аня потрясла головой, прогоняя остатки сна, и набрала номер Виктора. Трубку никто не поднял.
Не отвечал этот телефон и в десять.
Еще раз Аня позвонила ему, когда в одиннадцать вышла из метро на станции ВДНХ, но никто опять не ответил.
Кейт в светлом костюме ждал ее у выхода. Днем он был несколько другим, значительно больше походил на иностранца в московском понимании.
— Добрый день, — неторопливо сказала Аня, а он взял ее за руку, отвел в сторону и заговорил быстро:
— У нас нет времени на подготовку и рассуждения. Я вам обязан жизнью, хотите вы того или нет. Я знаю, что очень многие русские женщины и мужчины хотят уехать отсюда за границу. Любым способом. Мне так говорили.
— Да, желающих достаточно, — засмеялась Аня.
— Я могу вам помочь улететь отсюда. И предлагаю это. Но надо, чтобы было все ясно.
Все это говорилось на ходу и потому не казалось серьезным. Аня остановилась.
— Я, наверное, не понимаю, о чем вы говорите.
— Анна, сегодня или завтра здесь начнется гражданская война, польется кровь. Я могу вас увезти. Я могу вам помочь жить в Америке. Но нужно, чтобы вы все понимали. Я женат, женат восемь лет и буду вам только помогать… Как брат, как дядя или друг. Я вам обещаю, что жить там хуже, чем здесь, вы не будете. Сможете работать, если захотите, а не захотите — проживете и без работы.
— О чем вы говорите, Кейт?! — засмеялась Аня. — Выскочить отсюда тяжелей, чем верблюду в игольное ушко пролезть! Одни документы оформляют по нескольку лет! Нет, это чепуха.
— Я вам сказал: ночью вы сможете сесть со мной в самолет и улететь. Сегодня это можно. Сегодня начало гражданской войны. Мой друг увез вчера русскую женщину, которую любил. Сейчас есть такие возможности. Вам не надо знать, какие.
— Кейт, вы серьезно? — медленно спросила она.
— Я делаю предложение. Вы можете его принимать или нет. Думайте до десяти часов вечера. После десяти будет поздно.
— Но что я буду делать в Америке?! — крикнула она.
— Будете жить. Спокойно и хорошо. Вы дали жизнь мне, я дам вам. У вас будет другая фамилия и… И вы будете в свободном мире! Вы даже не понимаете, что это такое. Но у вас есть время подумать.
Время, конечно, было. Времени было сколько угодно, но не для принятия же таких поворотных решений! Тем более что предложение Кейта казалось бредом сумасшедшего.
Аня вернулась домой и снова набрала телефон Виктора. Никто не отвечал.
«А что меня, собственно говоря, здесь держит? — спокойно подумала она. — Что?»
И когда она принялась по полочкам раскладывать, что держит, а что отпускает, то оказалось, что за прожитые годы не накопилось ничего, что приковывало бы ее к этому месту на земле. Риск жизни на чужбине? А что, у нее здесь, что ли, завтрашний день обеспечен?.. Что-то или кто-то дорожит ею здесь? Никто не дорожит. Родители лежат в могиле, несколько друзей — да и друзья ли они? — заняты своими делами и забот о ее, Аниной, жизни они проявлять не торопятся, поскольку и своих хватает. Привязанностей никаких, имущества никакого, накопления отсутствуют. Да ведь ее вместе с джинсами, кроссовками, кофточкой и трусиками можно сунуть сейчас в любое место на земном шаре и даже в космос отправить без всякого ущерба для окружающих!
Ни в шесть, ни в семь, ни в восемь, ни в восемь тридцать телефон Виктора не ответил. В последний раз положив трубку, Аня горько рассмеялась.
Господи! Да чем же это она голову себе забила? Ну, устроили любовь в палатке под грохот танков, так что из того? Что за выводы идиотские она сделала из этих пустяков? Он занят сейчас делами, кует свое будущее, так же, как Корова — Богданова, а ей, Ане, надо подумать о себе, хотя предложение Кейта и кажется совершеннейшим бредом. А если не бред? Да что, убудет ее, что ли, от очередного приключения в жизни? Ну, задержат где-то в аэропорту за попытку нелегального перехода границы, к стенке, что ли, поставят? В родные Бутырки или психушку вернут! Или нет, в Лефортово! Так там, говорят, самый лучший режим содержания!
Ровно в десять пожарным набатом зазвонил телефон.
— Миссис Анна Саймон?
— Что? — спросила Аня, а Кейт произнес со смешком:
— Ваше имя — Анна Саймон, это все, что надо запомнить. Все будет хорошо, не бойтесь. Три часа назад по нашему каналу отсюда улетел ваш соотечественник. Таким же способом. Он уже летит над Европой, и его не вернуть. Вы меня поняли?
— Да…
Кейт помолчал, потом спокойно сказал:
— Клянусь вам, Анна, пока я жив, в вашей жизни все будет хорошо. Мне от вас ничего не надо. Ни как мужчине, ни как человеку. Вы будете только получать. У вас еще полтора часа. В одиннадцать тридцать напротив моего отеля я буду ждать вас около автомобиля.
Он положил трубку, не дав ей времени ответить.
Аня вылезла из кожаной юбки Аллы, переоделась и в последний раз взялась за телефон. Набрала номер. Ей никто не ответил.
