5
Первую пятидневку сентября лили безостановочные, круглосуточные дожди. Они наводили такую тоску, что Сарма не вылезала из кровати, крутила на радиоле пластинки, которые привезла с собой, и пила сладкие ликеры, закусывая кислыми яблоками. На третий день такого томного времяпровождения Аня предложила ей хоть пообедать куда-нибудь сходить. Сарма потянулась под одеялом, вздохнула удовлетворенно и сказала:
— Ох, Анна, если б ты только знала, какое это счастье — иметь свой собственный угол! Первый теплый угол за тридцать лет жизни! И никакая скотина не прокричит тебе: «Уже утро, лентяйка! Вставай, что ты лежишь! Иди в школу! Иди на работу! Вынеси помойное ведро! Накорми брата! Вымой свою морду!» Никто тебе ничего не прикажет, никто никуда не погонит, и ты лежишь одна! В своей кровати! Первый раз за тридцать лет! Куда ушла жизнь, черт побери?!
— Лежи, — сказала Аня. — Здесь тебя никто не гонит. Восьмого числа я с утра уеду. Может, появлюсь К вечеру, а может, и нет.
— Куда тебя черти несут?
— В колхоз.
— Что еще за колхоз! Крыша у тебя поехала, что ли? Дожди идут, а она в колхоз! Что тебе там делать?
— Меня на день рождения пригласили.
— Кто?!
Аня примолкла. Все эти дни она со злостью смотрела на непрекращающийся дождь и холодную хмурь, страшась, что сорвутся ее планы, но не в дожде было дело. Каждую минуту она вспоминала синеглазого Олега и даже не вспоминала, просто чувствовала, что он глубоко проник ей в душу, все время присутствовал в сознании, в памяти, и казалось, что он где-то рядом. Что бы Аня ни делала, о чем бы ни думала, часть ее существа жила только для этого человека, рядом с ним. Чувства переполняли ее, она уже не могла их сдерживать, с кем-то надо было поделиться, обсудить, пережевать и осмыслить их, а никого, кроме Сармы, рядом не было. Аня мучительно раздумывала, говорить ли с ней о бурях в душе или продолжать молчать, скрывая раздирающую сердце тайну.
— Ах да! — осенило Сарму. — Все дело в твоей бессмертной любви! Твоего студентика загнали в колхоз на картошку?
— Какого студентика? — пролепетала Аня. — Я тебе ни о чем таком не говорила.
Сарма ехидно засмеялась:
— Конечно, не говорила! Ты просто все время проговаривалась! То вдруг не к месту ляпнешь что-то о синих глазах, то спросишь, где находится электротехнический техникум, к тому же целую неделю не ходишь на танцульки, так что выводы, моя дорогая, сделать не сложно.
— Какие выводы?
— Твой бубновый интерес — студент техникума! Отправлен в колхоз на картошку! Через пару дней у него день рождения, ты собираешься подвалиться к нему и устроить там большой праздник! А потому тебе мешает дождь и все прочее! Но я не мешаю! Я — наоборот!
— Как это — наоборот?
— Так что я тебя поздравляю, сочувствую и полностью с тобой согласна. Такой момент в жизни, уж поверь мне, больше никогда не повторится. Ради него и стоит жить. И все можно поставить на кон — душу, тело, все свои капиталы.
— И умереть, что ли? — неестественно засмеялась Аня.
— Умирать не надо. Впереди много хорошего. Но такого безоглядного, чудесного в своей глупости чувства не будет, глупость — это дар Божий! А влюбленная глупость — вообще вещь ни с чем не сравнимая! Доживешь до моей дряхлости и поймешь, что именно сегодняшний твой день был самым главным! Именно сегодня ты живешь, а не протухаешь!
— Но…
— И никаких «но»… Хочешь, я тебе один карточный фокус покажу, и ты все поймешь?
— Ну?
Сарма сползла с кровати, достала из своей сумки колоду затрепанных карт, мастерски перетасовала ее и сказала:
— Смотри на верхнюю карту и сразу, с лету, быстро, не думая, угадывай цвет: красная или черная! Без раздумий. Давай!
— Красная, — сказала Аня.
Выпала дама червей.
— Давай!
— Красная.
Туз бубей.
— Черная!
Шесть червей.
— Черная!
Десятка пик.
— Красная!
Семь червей.
Аня вошла в азарт и, глядя на колоду, подряд выкрикивала карту за картой, пока не осталась последняя.
— Красная! Черва!
Лег король червей.
Общий результат оказался потрясающим — Аня угадала цвет примерно в восьми случаях из десяти. Она сказала растерянно:
— По теории вероятности должна быть половина на половину…
— Вот именно! — самодовольно засмеялась Сарма. — А у всех получается больше! Если не думать, а поддаться внутреннему чувству! Я всем этим гадалкам и экстрасенсам не верю, но когда сама вот так гадаю, так иногда до того дохожу, что угадываю цвет по десять-пятнадцать раз подряд! Тут главное — не примериваться, не размышлять! И попадешь как надо.
— Да ты просто классный карточный шулер! — захохотала Аня.
— Возьми карты сама, перетасуй и попробуй. Наверняка получится еще лучше, — спокойно возразила Сарма. — А показала я тебе этот фокус для того, чтобы ты поняла: не всегда надо ломать голову над тем, что делаешь. И даже если все окажется дрянью, потом поймешь: ты прожила в этот миг лучшие дни своей жизни.
— Крути еще раз! — попросила Аня.
Прокрутили, результат оказался еще выше.
— Поеду, — твердо решила Аня. — Я бы и так все одно поехала, хотя там меня, может быть, никто и не ждет.
— Ждет, ждет! — успокоила Сарма. — Я думаю, какие-то флюиды между живыми людьми на земле всегда летают. Ты вся напряжена и трясешься, значит, посылаешь сигнал в небеса и кто-то его обязательно улавливает.
— Может быть, — неуверенно ответила Аня. — Только вот дождь этот проклятый.
Восьмого числа утро занялось чистейшим голубым небом и ясным солнцем, в котором хоть и не было летнего тепла, но все вокруг разом повеселело. Аня, и без того твердо решившая осуществить свои планы, теперь отринула все сомнения, почувствовала, что ее душа переполнена беспредельной бодростью, и принялась действовать по четкой, тщательно продуманной программе.
В восемь утра открывалась баня, Аня подошла к открытию, заказала номер с ванной. Общего отделения она не любила, сборища голых женщин всех возрастов и темпераментов не переносила, и, хотя в номерах, понятно, не было парилки, зато менять воду можно было хоть десять раз и пользоваться любыми импортными шампунями без страха, что их сопрут не столько из глупой корысти, сколько из глупой зависти. Она оплатила два сеанса подряд и до десяти часов отмачивалась то в холодной, то в горячей воде, а потом, еще разгоряченная и невысохшая, отправилась в парикмахерскую. К этому времени у нее уже была своя мастерица, которая если и не блистала высоким искусством, зато работала быстро — Аня не любила засиживаться в дамских салонах.
В полдень, благоухающая и уверенная в себе до дерзости, она вошла в учебную часть электротехнического техникума и потребовала адрес того колхоза, в котором трудится коллектив второго курса электромехаников.
Пожилая подслеповатая латышка лишь осведомилась, кем она приходится Олегу Рябикову, на что Аня уверенно соврала:
— Я сестра, приехала из Магнитогорска.
Поверили ей или нет, но через минуту она уже знала, что ехать надо до городишка Лудза, там пересесть на местный автобус, который за полчаса довезет до правления колхоза «Коммунарс». Вся дорога займет не больше трех, от силы четырех часов.
Из техникума она отправилась в сберкассу и ополовинила свой счет. С толстой пачкой денег в сумочке она доехала до Центрального универмага, поднялась на третий этаж и без труда разыскала отдел мужской одежды.
Она недолго колебалась в выборе — услужливая продавщица, быстро сообразив, что ей требовалось, сообщила, что пришла партия мужских костюмов с острова Крит: чистая тонкая шерсть и элегантный, модный фасон. Она подвела Аню к вешалкам, демонстрируя это чудо швейного дизайна. Костюмы были пижонскими, при жилетках, красивого серо-коричневого оттенка, в тонкую, едва приметную белую полоску.
Сложнее оказался вопрос с выбором нужного размера. Аня прикинула, что ей нужен примерно 52-й, но продавщица и тут нашлась. За полчаса поисков подобрали в зале мужчину — по фигуре он был вылитый Олег, только двадцатью годами старше, что, разумеется, значения не имело.
Мужчина быстро понял, что от него требуется, улыбнулся, зашел в примерочную и первый же костюм сел на него как влитой. Продавщица упаковала его в красивый пакет, а Аня предложила незнакомцу:
— Выпьем по коньячку? На пятом этаже.
На пятом этаже универмага располагался ресторан, но мужчина улыбнулся и ответил:
— Спасибо, не пью. Желаю вам удачи.
Бог ты мой, кто-то еще может оказать услугу и ничего взамен не требовать!
Не снижая стремительного темпа, Аня забежала на рынок, затем на такси вернулась домой, надела джинсы, кроссовки, весь свой багаж упаковала в спортивную сумку Сармы, у нее же выпросила игривую кепочку с длинным козырьком и попрощалась.
— Приеду завтра! А может, и позже!
— Погадать на дорогу? — Сарма взялась за карты.
— К черту!
— Тогда и так все будет хорошо.
Солнце сияло на безоблачном небе, когда автобус по мосту перекатился через Даугаву и вылетел за город. Дорога была грунтовой, но очень ухоженной, гладкой, машина шла ровно, в навевающем дрему темпе.
Аня, может быть, и уснула бы, проспала бы до Лудзы, но впереди, через два ряда увидела братьев-близнецов Петерса и Томаса, как всегда, одинаково одетых, пышущих здоровьем и энергией. Они оказывали повышенные знаки внимания двум немолодым женщинам делового вида. Разговор у них, судя по всему, был серьезный, то братья, то дамы показывали друг другу какие-то документы и бумаги. Аня решила не напоминать братишкам о своем существовании, чтоб не ставить их в неудобное положение.
Но когда прибыли на центральную площадь аккуратненькой и чистенькой Лудзы, когда вышли из автобуса, братья приметили Аню сами, обрадовались и тут же подскочили к ней, забыв про своих спутниц. Глазенки у них загорелись, щеки разрумянились, и было совершенно очевидно, что, застоявшись в своем гигиеническом режиме, они готовы были хоть сейчас вспомнить забавы минувшего лета.
— Анечка! — в два голоса пропели они и дружным дуэтом расцеловали ей обе руки. — О, какая вы красивая сегодня! Как вам идет этот спортивный наряд!
Сами акробаты были одеты на какой-то немецкий манер. Штаны по колено, прочные куртки, крепкие ботинки, рюкзаки и тирольские шляпки с перышком. Просто два гнома из сказок братьев Гримм.
— Да, — ответила Аня с туповатой гордостью. — Конечно. Я сегодня красивая.
В глазах братцев засветилось столь откровенное вожделение, что их спутницы отвернулись с презрительными гримасами на перепудренных лицах, но ни Петерса, ни Томаса это не смутило. Аня попыталась было их различить, но без отметки, которая, естественно, уже смылась, сделать этого не смогла.
— Вы очень красивая! Файн! Почему вы не звоните нам в город?
— У вас режим, — ехидно сказала Аня.
— О, какая мелочь! Всякий режим хорош потому, что его можно нарушать!
— Попробуем? — с вызовом спросила Аня. — Прямо сейчас?
— Но… Здесь нет комфорта! — потерянно оглянулся в поисках удобств один из них, кажется, Петерс.
— Да вон лесочек виднеется! — засмеялась Аня.
— Но у нас сегодня очень важные дела, — откровенно заколебался другой, наверное, Томас, хотя Аня видела, что, нажми она на них понастойчивей да улыбнись с томной придурью в глазах, оба забудут и про дела, и про своих фыркающих в сторонке дам, побегут в лесочек, хоть за реку.
— Да-да! — заторопился и засмущался, но подхватил колебания брата Петерс и, путая от повышенного возбуждения русские и латышские слова, пояснил: — Мы сегодня хотим купить свой хутор…
— Старый латышский крестьянский хутор! — ликуя, добавил Томас. — Где родились наши дедушка и бабушка. Это наш хутор! Колхоз должен отдать!
— Почему? — беспечно спросила Аня, полагая, что колхоз никогда ничего не отдаст.
— В России, под Москвой, такую усадьбу отдали одному старому дворянину! Возвращается справедливость! Мы читали в газете! У нас будет хутор, и мы вас пригласим!
— На хутор бабочек ловить? — засмеялась Аня. — Ладно, покупайте свой хутор, а там посмотрим. Но чтобы там был настоящий комфорт, файн!
— Конечно-конечно! — обрадовались Томас с Петерсом и наконец, опомнившись, заметались между своими дамами и Аней, попросили ее обязательно позвонить завтра. На этом расстались.
Аня без труда нашла остановку местного автобуса, но оказалось, что машина будет лишь минут через сорок, и потому она стала прогуливаться по ухоженной площади, заглядывая в маленькие уютные магазинчики.
Прежде всего она наткнулась на сувенирную лавку, где торговали не столько импортными мелочами, сколько предметами народного творчества, как их называли в газетах. Ане очень понравился комплект из двух кукол — жениха и невесты, они были очень красиво приодеты в свадебные национальные костюмы: невеста — в домотканом платье, с красивой короной на голове и янтарной сактой на груди, а жених — в черном котелке, добротном костюме и постолах. Пара была очень трогательной, и Аня уже потянула деньги из сумочки, но опомнилась, поняла, что если такой подарок вручить Олегу, то это может быть воспринято как намек на определенные обстоятельства и ее, Ани, мечты. Однако удержаться от какой бы то ни было покупки она уже не могла и потому купила мужской несессер с бритвой «Жилетт», которая, как слышала Аня, очень высоко ценится мужчинами. Ведь еще неизвестно, как воспримет Олег купленный ею костюм, подарок был слишком дорог и многозначителен, поэтому Аня составила особый план вручения презента.
Она вернулась на остановку. Подкатил замызганный сельский вездеход, дверца приоткрылась, и круглолицый парень с растрепанной копной соломенных волос весело спросил с сильным акцентом:
— Мейтене, вы не в «Коммунарс»?
«Мейтене» — это девушка, но как он угадал, что ей надо именно в «Коммунарс», оставалось непонятным, и Аня среагировала не сразу.
— Вы студентка? Из техникума? — спросил веселый водитель.
— Да, — сказала Аня, и соломенный шофер тут же открыл боковую дверцу.
— На картошку, да? Я довезу.
Аня отважно села в машину — здесь не город, люди другие, и если они взялись подвезти, то именно это и делают.
— Электротехникум, да? — все так же улыбаясь, без всяких причин поинтересовался водитель.
— Да.
— Второй курс или первый?
— Второй.
— Тогда на хутор Янсона! Но они еще работают! До шести. А потом — ужин.
Аня глянула на часы и подумала, что лучше появиться после ужина, чтобы не вносить лишней сумятицы в жизнь друзей.
Латыш-водитель продолжал говорить о студентах, дескать, работают они с ленцой да прохладцей, толку от них немного, но Аня его не слушала, потому что неожиданно для себя задалась вопросом: а зачем она, собственно говоря, едет?
На день рождения? Допустим. На день рождения являются без приглашения, это везде принято. Но праздник можно было перенести и на более поздний срок, отметить его с большим изяществом, нежели здесь, под сенью деревьев, где нет музыки, обслуги и прочего комфорта, короче, «файна», как сказали бы братья Томас-Петерс. Получалось, что праздник как таковой вовсе даже здесь ни при чем. Что же оставалось? Переспать с любимым в стогу сена? Занятие само по себе достойное, не лишенное поэзии, но, скажем прямо, если это происходит в прохладной и чистой спальне, на кровати, на полу, на ковре, на столе, на подоконнике, на люстре, оно все же удобней и веселей, хотя бы потому, что возможностей для разгула фантазии много больше!
Или же она едет, чтобы только увидеть Олега, потому что жизнь без него невыносима? Да, это существенно, это серьезный повод.
Но потом Аня поняла, что главной была одна-единственная причина — надо было определить характер их отношений, узнать, есть ли они, эти отношения, или нет?
Если между ними возникнет нечто стоящее, неторопливо размышляла Аня, то по боку все связи с Киром и его командой, никаких звонков братьям-акробатам, ну их к бесу вместе с их хутором! И придется идти на качественное изменение жизни, устраиваться на тот же ВЭФ или в галантерейный магазин.
Именно этот вопрос и следовало решить, чтобы знать хотя бы приблизительно, как строить свою жизнь дальше.
— Вам у нас нравится? — услышала она вопрос водителя.
— Где?
— В деревне. Рига — это не Латвия. Настоящий латыш — крестьянин. Наше богатство — луга, корова, свинья, бекон, молоко. А всякая там электроника, радио, хоккей, бобслей — не латышский товар. У нас нет нефти, железа, угля, ничего нет, только глина. Зато хорошие продукты.
— Хорошие, — рассеянно ответила Аня. — Мне у вас нравится.
Она поглядела сквозь ветровое стекло машины: мимо проплывали поля и луга, рощи и перелески, в общем-то мало отличающиеся от подмосковных. Такой же багряно-золотистый убор осиротелых осенних деревьев, такая же жухлая, жесткая трава и унылые поля с остатками сжатой пшеницы, такая же тяжелая, перепаханная на зиму земля.
— Вас подвезти к правлению или где они работают?
— Где они живут, — попросила Аня.
— Тогда на хутор Янсона, — заявил шофер и через десять минут остановил машину около пары каменных домов, стоявших посреди сжатого поля, невдалеке от заболоченного берега тихой реки.
— До свидания, — быстро сказал желтоволосый водитель, и Аня сообразила, что он не хочет получать мзду за свою работу, поскольку дорожную беседу счел столь увлекательной, что она показалась ему достаточным вознаграждением. А может быть, здесь за такие услуги расплачиваться было не принято.
Аня неторопливо пошла к хутору. Издали казалось, что он вымер, никакого движения, никаких признаков жизни. Только из трубы дома, что поприземистей, вился дымок.
Искать кого-то и расспрашивать Аня не хотела. Она не собиралась знакомиться с учащимися, заводить с ними дружбу, поскольку уже знала, что и сам Виктор, и Олег относятся к своим сотоварищам с некоторым пренебрежением. Только почему-то, подумала Аня, сами уже второй год не могут понять, как это они, аристократы и умницы, достойные лучшей доли, оказались в этом техникуме, а, скажем, не в Кембридже, Принстоне или, на худой конец, не в МГУ?
Аня отошла в сторонку, нашла высокий навес, под которым было свалено сухое сено, присела и принялась вести наблюдение. По ее расчету, до появления тружеников оставалось минут двадцать.
Через пяток минут она уже поняла, что дом, где топилась печь, — кухня и столовая, потому что из него время от времени, направляясь к колодцу, выскакивали девочки в белых передниках и с ведрами в руках.
Значит, отдыхали и спали студенты в другом доме, просторном, приземистом, сложенном из тяжелых серых камней. Ане почему-то казалось, что в этом доме-спальне никаких перегородок нет и все спят там вповалку без различия пола. А что, если у Олега есть здесь дама сердца? И ее, Ани, появление, будет выглядеть совершенно нелепым? Что тогда? На ночь глядя отправляться в обратный путь? Вместе с подарками и мечтами о ночи на душистом сеновале? Даже от мысли о подобном паскудном варианте бросало в дрожь.
Аня взялась за сумку, расстегнула «молнию», вытащила пакет с костюмом, зашла под навес и в дальнем углу закопала пакет глубоко в сено.
Потом вернулась на свой наблюдательный пункт, вырвала из записной книжки листочек и сверху написала:
«КЛАД СТАРОГО ПИРАТА».
А затем составила то ли карту, то ли схему, позволяющую определить, где спрятала в сене костюм. Вручить его Олегу заочно, после своего отъезда, — таким способом можно оказаться забавной и оригинальной и обезопасить себя от незаслуженных оскорблений. Черт его, дикаря, знает, а может, он оскорбится таким подарком! Ее здесь уже не будет, а Олег до своего возвращения в город остынет, да и Виктор объяснит ему что к чему. А в том, что подарок мог вызвать нежелательную для Ани реакцию, она не сомневалась: настоящий мужчина не любит подаяний, настоящий сам любит дарить. Даже на серебряную свадьбу любящие жены не всегда позволяют себе такие сюрпризы, не говоря уже о потаскушках, которые согласны «лечь в койку с первого раза».
Тускнеющее солнце коснулось кромки леса на горизонте, когда к хутору подкатил открытый грузовик. Из него попрыгали на землю парни и девчонки, одинаково одетые — куртки, телогрейки и штаны — и одинаково замызганные грязью.
— Жратва готова? — услышала Аня громкий голос Виктора и тут же разглядела Олега.
Тяжелой походкой, в резиновых сапогах и ватнике, он шагал к колодцу, раздеваясь на ходу. Какой-то маленький парнишка обогнал Олега, а затем услужливо окатил его обнаженную спину водой из ведра.
Аня поняла, что и здесь ее Олег пользовался авторитетом, если не властью.
Она сидела, стараясь оставаться незамеченной: не дело появляться в тот момент, когда люди, усталые и грязные, приехали с картофельного поля и жаждут усесться к обеденному столу. Голодный и усталый мужик в основном думает о куске жареного мяса, и любой, даже самый эффектный приезд прекрасной дамы ему решительно безразличен. Что ни говори, а для любви тоже предпочтителен сытый мужик.
Аня терпеливо сидела на сене, спрятавшись за колонной навеса. Хотя больше всего ей сейчас хотелось выскочить на подворье, выхватить из рук маленького паренька ведро и самой поливать ледяную воду на спину Олега. Но нужно было, как в сказке, явиться пред его очами во всем блеске своей красоты. Звезда оперетты, например, выходит на сцену лишь в тот момент, когда статисты распелись, истомились, она спускается сверху по ступеням высокой лестницы, и все остальные превращаются в безликую массу. Надо было подождать, каких бы жесточайших мучений это ни стоило.
Студентики, сполоснувшись кое-как у колодца, протаранили двери столовой и минут двадцать на подворье было безлюдно. Из дома доносились голоса, солнце скрылось за кромкой леса, но сумерки легли светлые, золотистые.
Первыми вышли несколько девушек, сыто ковыряющих в зубах, потом пара парней, и все лениво двинулись к приземистому дому. Аня, продолжая прятаться, слышала беглые разговоры:
— Спать, что ль, пойдем?
— Да рановато… Может, на танцы съездим в их гребаный клуб?
— Ну их к черту, под гармошку не танцую.
— Сыграем в карты?
— Хоть бы они нам, суки, телевизор поставили.
— Телевизор уменьшает производительность труда, они не дураки.
Олег и Виктор вышли последними и сразу свернули чуть в сторону, вид у обоих был заговорщицкий, и Аня поняла, что день рождения все-таки состоится, кто-то из двоих припас бутылку, чтоб сейчас, после ужина, хоть как-то отметить праздник.
Она шагнула вперед, встала на виду, но ее не замечали.
Виктор сказал с отчаянной веселостью:
— Я, Олег, одного не пойму! Во всякой свинье, кроме жира, должно же быть хоть какое-то мясо? Хрюшка бы не выжила, если б состояла только из жира? Такого в природе не бывает! Так куда же девается мясо, если нам на стол подают сплошное сало и тухлый жир? Мясо где?
Олег по сторонам не глядел, закуривал на ходу, и Аня услышала его глуховатый голос:
— Наплевать. Ты хоть сала прихватил на закуску?
— Венька Левин надыбал помидоров, огурцов и какую-то консерву. Кого-нибудь еще пригласим, кроме Веника?
— Как хочешь. У нас всего бутылка.
— Веника надо позвать, — сказал Виктор и замер, наконец-то увидев Аню.
К этому моменту она успела принять соответствующую замыслу позу и выглядела на фоне сеновала как изящная статуэтка — в джинсах, на высоких каблуках, в обтягивающем свитерочке, а на голове игривая кепочка.
— Олег! — заорал Виктор. — Мама родная! Ты только глянь!
Первое мгновение и первая реакция — главное не только тогда, когда вслепую угадываешь цвет карты и масти. Первый взгляд и то, что в нем блеснет, решает все.
Олег повернулся и замер, выронив из рук только что раскуренную сигарету. Аня поняла, что цвет карты ею угадан.
— Это… Ты? — Глуповатая улыбка осветила его темное лицо.
— Я.
Обоим было нечего сказать, потому что к такой встрече Олег был совершенно не готов, да и для Ани, что там ни говори, встреча была неожиданной, потому что вдруг молнией мелькнула мысль: этого человека она абсолютно не знает, и кроме физических, грубых контактов между ними не было ровным счетом ничего! Он мог оказаться — любым! От псаря до царя. И надежд на то, что он хоть в чем-то будет соответствовать образу, который Аня придумала, не было никаких. «Я тебя вижу, — сказал древний грек-философ. — А теперь говори, чтоб я понял, кто ты».
Он, Олег, сказал то, что надо. То есть поначалу ничего не сказал. Твердо переставляя ноги в тяжелых резиновых сапогах, подошел к Ане, сильно обнял, ткнулся лицом в волосы и, чуть дрогнув, еле слышно прошептал:
— Хоть какая-то радость в этой подлой жизни…
Восторг мгновения, который хотелось продлить до бесконечности, нарушил, конечно, Виктор, без колебаний и размышлений переведший лирику на сугубо практические рельсы.
— Анюта, тебя никто из нашей кодлы не видел?
— Нет.
— Прекрасно! Сваливаем отсюда, чтоб не было свидетелей и лишних разговоров! У нас есть бутылка. Я же тебе говорил, Олег. Бог не допустит, чтобы мы не отметили твой день рождения по-человечески!.. Маловато, конечно, бодрящих напитков, но можно…
— Я все привезла. Возьми сумку, — сказала Аня, кивнув через плечо на сеновал.
— Идите быстро в коптильню! Я за вами! — Виктор метнулся к сеновалу, подхватил Анину сумку и быстро спросил: — А Веника все-таки позовем?
— Да, — ответил Олег.
Остались они незамеченными или нет, Ане было безразлично, и почему ее появление надо было скрывать от всех, ей тоже было в высшей степени без разницы, поскольку производить впечатление на однокурсников Олега не планировалось. Для восхищения ею нужен был только он и еще Виктор, чтобы сгладить напряжение и неловкость первых минут, чтобы встреча все-таки обрела характер праздника, радостного для всех.
Задами-огородами они спустились к тихой маленькой речушке и остановились около аккуратненькой, потемневшей от времени и дождей хижины без окон, которая оказалась коптильней, хотя Аня так никогда и не узнала, что здесь, собственно говоря, коптили. На двери коптильни висел замок, но, как оказалось, фиктивный — Олег снял его без затруднений.
Внутри было чисто и темно, стоял тяжеловатый, но приятный запах прогретого жаром дерева и чего-то вкусного. Между парой скамеек — маленький столик, на котором вместо пепельницы поблескивала банка из-под селедки.
— Наш с Витькой приют, — пояснил Олег, прикрывая дверь. — Как одуреем от колхозного борделя, так здесь и прячемся.
Он снял с гвоздя керосиновую лампу и ловко запалил ее. В коптильне стало еще уютней. Внешний мир за золотисто-коричневыми стенками сразу был отрезан световым кругом лампы, будто его и не существовало.
— Ты сегодня очень красивая, — спокойно и твердо сказал Олег. — Хорошо, что приехала. Иначе я бы сошел с ума.
— Почему? — недоверчиво спросила Аня.
— Это мой первый в жизни день рождения, когда нет шумной компании, кучи друзей, музыки и другой подобной дребедени. Но, может быть, он самый лучший. Хочешь не хочешь, но мы с тобой, во всяком случае я, всегда будем помнить, как отметили его. Двадцать один год в моей жизни — это ты.
Он впервые произнес при ней такую длинную фразу, в которой к тому же был какой-то человеческий смысл.
Через минуту появился Виктор с маленьким чернявым парнишкой, который тащил на плече Анину сумку. Приветливо улыбнувшись, он сказал:
— Вас Аня зовут, правильно? А я Вениамин. Веня-Веник. Как вы такую тяжесть дотащили от Риги?
— Своя ноша не тянет! — пояснил Виктор, бесцеремонно полез в сумку и тут же завыл от восторга, вытаскивая на стол всевозможные деликатесы.
Аня отодвинула Виктора, достала бритву «Жилетт» в подарочной упаковке и буднично сказала:
— Ну, а это тебе, Олег, чтоб ты вспоминал меня каждое утро. Когда будешь бриться.
Все как-то примолкли, и не потому, что подарок был дорог, а скорее от того, как изменилось лицо Олега. Губы его искривились, словно он сейчас заплачет, глаза потемнели до черноты, нервными пальцами он провел по щетине на щеках и сказал сиплым, чужим голосом:
— Пойду побреюсь.
Встал и вышел.
— Сильно ты его приложила! — радостно заметил Виктор. — Подарок в самый раз! Чтоб не опускался, не дичал и вернулся к жизни.
— Одичания здесь не происходит, хотя колхоз рифмуется с «навоз». Просто вы оба здесь не на своем месте, — мягко, но убежденно сказал Веник. — Я даже не уверен, Аня, что когда-нибудь они кончат техникум. Олег уедет в свой Питер, а ты… ты, Витя, пойдешь по части культуры, когда поймешь, что техника — не твое дело. Вы оба родились для яркой жизни. Вы, Аня, — тоже. А мне предназначена жизнь серая и никчемная.
— Да что уж так! — удивилась Аня.
— А никаких талантов! — скрывая смущение, засмеялся Веник. — И главное — никакого характера. Стыдно признаваться, Аня, но если бы не Олег с Виктором, то наши саблезубые тигры на курсе меня бы давным-давно затравили, просто забили бы до того, как я окончу техникум. У нас на курсе сплошные неандертальцы.
— Ладно тебе, — перебил Виктор. — Выжил и радуйся.
— Выжил, — кивнул Веник. — Но нет надежд на будущее.
— Так вы живете без всякой надежды? — спросила Аня.
— Говорите друг другу «ты»! — взмолился Виктор. — Тоже мне, развели светский салон.
— Надежда есть, — спокойно ответил Веник. — Но пассивного свойства. Закончу техникум и постараюсь устроиться работать на атомную электростанцию. Пусть облучение, пусть стану импотентом и облысею, но это единственная возможность зарабатывать приличные деньги. Мне с моим карликовым ростом и хилостью рассчитывать на многое не приходится. Я на все смотрю реально.
— Так нельзя, — возразила Аня.
— Во-во! — игриво подхватил Виктор. — И потому, Анечка, я даю тебе боевое задание! Найди Венику такую женщину, которая вдохнула бы в нею боевой дух! Он умнейший парень, но весь какой-то… облинявший! Найди ему жеребца в юбке, пусть она ему для начала порушит девственность! И как только он почует себя мужчиной, сразу будет мыслить иначе!
Говоря это, Виктор с женской сноровкой и скоростью опытного официанта накрывал на стол, перед этим он успел сбегать куда-то и принес вилки, ножи, тарелочки. А потом вернулся Олег, побритый, в свежей рубашке, повеселевший, и сказал со скупой улыбкой:
— Ты молодец, Анна. И правильно позаботилась: миловаться с небритым мужиком — занятие не из приятных.
Он сильно прижал ее к себе и поцеловал в губы.
А когда уселся и разлил коньяк по рюмкам, то сказал легко и весело:
— Первая — не за меня, а за солнце, которое осветило наше мерзкое существование, мужики. За тебя, Анна.
Простейший тост произвел на всю компанию глубокое впечатление, не говоря уж об Ане. Она понимала, что и Виктор, и скромный Веник завидуют своему приятелю в данный момент, но так и должно быть. Она сама себе завидовала. У них впереди никакой ночи не было, а у нее — была. И как она пройдет, зависело от нее.
— За тебя, наше солнце! — весело потянулся к ней со своим стаканом Виктор. — Я тоже придумал для тебя подарок! Ребята, поклянемся при Ане, что сегодня не будем ругаться матом! Я заметил, что она дергается, когда мы изволим выражаться!
Он угадал — матерщину Аня слышала с тех пор, как себя помнила. В славном городе Электростали любят смачный, легко доступный для понимания язык. Сама Аня тоже ругалась будь здоров, но только в крайних случаях.
— Ты чуткий, зараза, — сказала она Виктору.
— Я ж тебе говорил, что у меня женское сердце!
— А мы здесь, Анна, все трое с комплексами, — негромко заметил Веник. — Олег географически не на месте, о Питере мечтает, Виктор не на месте душой, а я физически рожден не тем, кем должен был родиться.
— А по второй?! — воскликнул Виктор, прерывая тему. — За именинника!
— Не части! — придержал его Олег и в упор взглянул на Аню. — Я не хочу сегодня надираться.
Аня и не ожидала такого бесценного ответного подарка, ей самой хотелось намекнуть, чтоб он не напивался сегодня, чтобы главным на эту ночь было не дружеское застолье до пьяной отрубки, а первая близость, потому что предыдущую встречу принимать в расчет было никак нельзя.
— А вас ваши педагоги не хватятся? — спросила Аня.
— Не хватятся! — засмеялся Виктор. — Мы их, гадов, к ногтю прижали, они у нас пикнуть не смеют!
— Почему?
— Потому, что вместо педагогов — он! — Виктор ткнул вилкой в Олега. — Педагоги переругались с колхозным начальством, а Олег с ними нашел общий язык, хоть ни одного слова по-латышски не знает!
После тоста за именинника выпили за его родителей, за женщин вообще и за красивых в частности.
Этот странный праздник в коптильне Аня вспоминала долгие годы как один из лучших в своей жизни. Почти свадьба в тесном кругу друзей, состоявшем из малознакомых людей, сразу оказавшихся близкими друг другу.
Около полуночи Виктор принес гитару, втроем, без Олега, который сказал, что голоса у него нет, а со слухом дела обстоят еще хуже, попели немного.
Тактичный Веник глянул на часы и подмигнул Виктору, а тот сунул в руки Олега гитару и сказал:
— Ладно, козел безголосый. Спой хотя бы свою персональную песню.
Олег взял гитару, неумело подобрал примитивный аккорд и улыбнулся сумрачно:
— Это из одной старой кинокартины… Я почему-то люблю эту песню, хотя она не совсем в моем духе.
Он взял стакан, прихлебнул коньяку и хрипловато запел:
Тяжелым басом рванул фугас,
Взметая фонтан огня.
А Боб Кеннеди пустился в пляс —
Какое мне дело до всех до вас,
А вам — до меня?!
Трещит земля, как пустой орех,
Как щепка, трещит броня
А Боба вновь разбирает смех —
Какое мне дело до вас до всех?!
А вам — до меня?!
Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня.
Успел сказать он последний раз —
Какое мне дело до всех до вас?!
А вам — до меня?!
Простите солдату последний грех
И, памяти не храня,
Не ставьте в поле печальных вех —
Какое мне дело до вас до всех!
А вам — до меня!
Пел он без аффектации и надрыва, глухо, хрипло и тяжело, но, что называется, от души, и мрачноватый смысл песни немного приглушил веселое настроение.
Перед уходом Виктор с прежней ловкостью прибрал стол и ушел вместе с Веником, посоветовав оставшимся перед сном проветрить коптильню от табачного дыма. Веник пообещал через минуту принести пару одеял, что и сделал с неимоверной скоростью, не забыв прихватить два комплекта и две подушки.
Двери оставили открытыми, ночь наступила темная, ясная и прохладная, но в коптильне уютно светилась керосиновая лампа и было тепло.
— У тебя хорошие друзья, — сказала Аня.
Он помолчал и ответил:
— У меня нет друзей.
— Совсем?
— Совсем.
— И в Ленинграде?
— Они продали меня. Все продают.
— А дома, в Магнитогорске?
— Я никогда не жил в Магнитогорске.
Аня поняла, что беседа ему неприятна, что касаться этой темы он не хочет, и решила, что пока пусть остается при своих тайнах. Хватало и того, что он, судя по всему, не врал ей, как врал здесь всем и во всем.
Он отодвинул стол и скамейки, постелил одеяла на пол и положил в изголовье подушки.
— Не замерзнешь?
— Зависит от тебя, — засмеялась Аня.
— Не замерзнешь.
— Не туши лампу, — попросила она.
— Как хочешь.
— Не будем пока раздеваться. — Она легла на пол и натянула на себя второе одеяло.
— Хорошо.
Он опустился рядом с ней. Аня сразу прижалась к Олегу грудью и бедрами, вбирая в себя ровное тепло его тела.
— Ты очень тепленький.
— Хотя бы так.
— Почему «хотя бы»?
Он помолчал, обнял ее за плечи и сказал без выражения:
— Ты должна знать. Я не Виктор. Женщины — не самое главное в моей жизни.
— Это не так уж плохо. Не люблю бабников.
— Но любишь секс?
— Да… С тем, кто…
Она не смогла подобрать слов. Сказать, что любит с тем, кого просто любит, было бы неправильным, да и не ко времени. Сказать, что любит эту работу с мастерами своего дела, — тоже неточно, поскольку лишь одного технического мастерства для достижения восторга далеко не всегда хватает.
— Люблю, когда по настроению. И — желанию.
— Да… Так и должно быть.
— А что для тебя главное?
Он не ответил.
— Ты стесняешься сказать?
— Нет. Ты не поймешь.
— Зато буду знать.
— Что самое главное?
— Да.
— Свобода. Деньги. Одно невозможно без другого.
— Ну что тут сложного для понимания?
— Много сложного, если подумать. Наш Веник полагает, что на атомной электростанции у него будут деньги. Чушь это. Платят там мало, если говорить серьезно. И облысеть да евнухом стать вероятность сохраняется. А свободой при этом и не пахнет. Но ты этого не поймешь. Потому что, несмотря ни на что, по-настоящему свободна. И даже не подозреваешь об этом.
— А ты?
— Нет.
И на эту тему, поняла Аня, говорить не следовало, потому что все тело его напряглось, он буквально выдавливал из себя слова, будто его пытали на допросе.
— У тебя среди однокурсниц девушки нет? — спросила она. — Не бойся, я не буду ревновать. Я же понимаю.
— Мне на них смотреть противно.
— Почему?
— Я не перевариваю женщин в сапогах и ватниках.
— Но ведь приходится, они не виноваты.
— Ага. Но вечером можно бы и переодеться. А они так и спят. Разве что сапоги скинут.
— Хочешь, я разденусь?
— Замерзнешь. Да я и не хочу сегодня.
— Меня?
— Никого. От этого дня рождения пусто в душе. Не обижайся, не в тебе дело.
Аня почувствовала, что сейчас заплачет. Куда бы она ни толкалась, пытаясь разбудить в нем нежность, везде натыкалась на стену, везде было табу, рожденное его прежней жизнью, которой она не знала и не могла себе даже представить. А проламывать эту стену тоже опасно, можно потерять даже эти крохи откровенности.
Разогнать его и добиться пылкой физической близости было несложно, это она чувствовала, но будет ли от этого большая радость? Окажись в такой ситуации Сарма, она бы не растерялась и долго голову не ломала. Аня словно услышала голос многоопытной подруги: «Прижмись лобком, а грудью — по лицу, губам, затем по этому месту. Возьми в рот, не торопись, чуть прибор привстанет — пощекочи его головку ресницами, глазками над ним поморгай, потом волосами укутай, между грудей зажми, руками — поменьше, больше — сиськами. Встанет и разъярится даже вчерашний мертвец».
Ничего, решила Аня, до утра времени много, весь этот арсенал можно оставить в качестве резерва, если у Олега так ничего и не екнет в душе, не говоря уже о том, что между ног.
Неожиданно он заговорил сам, сумрачно, монотонно, словно читал с листа:
— Я родился в Свердловске, школу там окончил, а попал в переплет в Питере.
— Какой переплет?
— Скверный. Должен одним подонкам кучу деньжищ. И за мной идет охота.
Аня вздрогнула.
— Тебя хотят убить?
— Может быть, и так. Но они желают получить свой долг. А уж если не получат…
— Много?
— Много.
— Но они тебя еще не нашли?
— Нет.
— Ищут?
— Конечно. И уже ограничили мою свободу.
— Ты хочешь вернуться в Ленинград?
— В Питер, в Москву, куда угодно… Только не сидеть в этой вонючей провинциальной дыре. Они тут в своей тухлой Риге корячатся под западный образ жизни, думают, что живут, как белые люди, им даже в голову не приходит, что в этой убогой провинции они протухают без перспектив, без размаха, вообще без жизни.
— Рига — хороший город. Культурный все-гаки. Видел бы ты мою Электросталь. Просто деревня при громадном заводе.
— Это лучше, чем деревня Рига без завода. Да наплевать мне на все города, когда решаются другие страшные дела.
— Подожди… Всегда есть выход из положения. Надо только поискать.
— Смотря из какого положения. Ты не понимаешь, как я влип.
— Почему не понимаю? Я тоже увязла очень серьезно.
— Да? — насмешливо спросил он. — Мальчика с подругой не поделила? У слепой старушки кошелек украла со всей ее пенсией? Или какую-нибудь венерическую заразу подхватила? Это все чепуха. Все это преодолимо.
— А что, по-твоему, не чепуха?
— Все то же. Свобода. Деньги… И кровь.
— И только? — Аня заставила себя засмеяться.
— Дурочка. Так ты ничего и не поняла. Спи лучше. Я сегодня разбит по всем статьям. Ты тоже нынче руку приложила, чтоб меня добить. Понимаешь?
— Нет, — ответила Аня. — Но… Я… Я убила человека.
Он полежал неподвижно около минуты, потом приподнялся на локте и спросил ошеломленно:
— Это правда?
— Правда. Он хотел меня изнасиловать, а мне под руку попался автомат Калашникова. Я и выстрелила.
— Случайно?
— Не знаю… Раньше думала, что случайно. А потом… У нас ведь в школе была военная подготовка. Мы, правда, из автомата не стреляли, только из малокалиберной винтовки.
— ТОЗ?
— Ну да, тульская, спортивная. Но я часто видела в кино автомат. И знала, что там надо нажимать. Не такой уж я чайник, чтоб не понять, за что уцепилась… Но не в том дело. Если бы в тот момент я стреляла обдуманно, я бы тоже не промахнулась. Значит, я его убила специально, намеренно. Это очень страшно. Но…
— Не жалеешь?
— Не знаю.
Он сел на полу, дотянулся до сигарет на скамье и закурил. Потом встал, закрыл дверь, прикрутил фитиль в лампе и снова сел рядом.
— Легко сошло с рук?
— Не легко. Мне не хочется об этом говорить.
— Тогда не надо было начинать.
— Ты прав. Но я об этом никому никогда не говорила. Никто не знает. Но… Может быть, ты должен знать. Чтобы спастись, мне пришлось спать со следователем. Один раз. А потом он спал с моей матерью. И, может быть, спит с ней до сих пор. Хотя не думаю. Она бы намекнула в письме. Нет, все прошло.
— Думаешь, он отстал?
— Да. Он больше не настаивал. Но я все-таки уехала. И уже больше года все спокойно.
— Странно, — сказал он задумчиво. — Ты такая беззаботная, беспечная, сонная какая-то, спокойная… А тоже пришлось хлебнуть лиха. А сейчас ничего не боишься? Тебе не страшно?
— Нет. Я не думаю о том, что прошло.
— Да. Конечно. Тебе удалось красиво обрубить хвосты.
— Мы что-нибудь придумаем с твоим делом, — осторожно сказала она и вся напряглась, опасаясь, что он вновь отодвинется от нее за это «мы придумаем» и все возникшее между ними, хрупкое, близкое и доверительное, тут же рассыплется в прах.
— Что придумаем? — неприязненно улыбнулся он, по-звериному оскалив зубы. — Не ляжешь же ты, чтоб меня спасти, под этих моих подонков? Этого еще не хватало! Твое безотказное женское оружие в данном случае все равно не сработает.
Она не ответила, понимая, что в ее молчании он угадает ответ: лягу, лягу под кого угодно, если это надо для тебя.
— Нет, — сказал он и тихо засмеялся. — До такого я еще не дошел. Да этой публике на такой подарок наплевать. У них другие ценности в жизни. Надо придумать что-то другое…
По его внезапной решительности Аня поняла, что он ухе что-то придумал, но, быть может, еще не наступил момент рассказывать ей об этом плане. Она решила рискнуть и спросила с резкой, непререкаемой требовательностью:
— Что ты решил?
Он вдруг стремительно повернулся к ней, лег, прижался, обнял за бедра и сказал наигранно детским голоском:
— Решил стянуть с тебя джинсики!
И все-таки когда после прелюдии, через четверть часа, началось основное, в нем было больше злости и отчаяния, чем нежности, он стремился спастись от своих бед, забыть их, хоть на миг оторваться от безысходности, от страха и совершенно не заботился о радости для нее.
Перед рассветом, когда во вновь приоткрытые двери коптильни вполз зябкий и сырой туман, когда потухла керосиновая лампа, отчего в серых сумерках стало как будто еще холодней, они туго укутались в одеяла, и Аня спросила:
— Мне приехать еще раз?
— Мы вернемся через неделю. Не надо, — мягко ответил он.
— Тогда я буду тебя ждать?
Он ответил не сразу, понимая, что она ждет не ответа как такового, а целой программы жизни на ближайшее время. Во всяком случае, для себя.
— Я не ограничиваю ничью свободу, — сказал Олег. — Но не позволяю ограничивать и себя. Делай что хочешь.
— Но мы будем встречаться?
— Как хочешь.
— А ты чего хочешь? — жестко спросила Аня. — Скажи чего? И, может быть, я смогу помочь. Нельзя же так плакаться всю дорогу и прятаться! Надо что-то делать.
— Я знаю, что надо делать.
— Что? — Аня не сбавляла напора. — Что?!
— Надо найти «жирного кота», — невыразительно сказал он.
— Кого?
— «Жирного кота». Мужика с деньгами. Из подпольных деляг. И получить у него эти деньги.
— Отнять?
Он не ответил, неподвижно лежал рядом, укутанный в одно одеяло, и ровно дышал Ане в шею.
— Это опасно, Олег, — с трудом сказала она.
— Другого выхода просто нет. Ни на какой атомной электростанции я никогда своих долгов не отработаю. Да и сколько потребуется для этого времени?
— Но ведь это означает, что даже при удаче, — Аня с трудом ловила ускользающую мысль, — даже при удаче ты еще глубже увязнешь в опасной грязи! Тебя уже не только твои кредиторы будут искать, но и милиция!
— Я же сказал, нужен «жирный кот». — Голос его был невыразителен и настолько спокоен, что Ане стало жутковато. — Они сами воры. И когда теряют долю наворованного, то не жалуются. Им это невыгодно. Сколько у них ни возьми, а всегда сохраняется недосягаемый загашник. Они хитры, жадны и опытны. Их можно пощипать. И пощипать как следует. Без большого риска. В Риге «жирные коты» бродят большими дикими стаями. Но я еще ни одного не вычислил. Они очень ловко прячутся.
— Подожди, — встрепенулась Аня. — Ради этого ты спутался с Киром Герасимовым?
— Да. Его наркобизнес меня не интересует. Грязноватое дело. Я думал через него выйти на настоящего «жирного кота».
— А он сам?
— Кир — пустозвон. Связи, конечно, есть, и всякие мелкие делишки. Он не «жирный кот». Те ведут другой образ жизни. По кабакам не шикуют. Но и с Киром сорвалось.
— Хорошо, — терпеливо сказала Аня. — Допустим, найдешь ты «жирного кота». Допустим, получишь свои деньги, расплатишься с долгами. Дальше что?
— Дальше начнется жизнь. Свобода и деньги.
Аня замолчала. Ждала, что к свободе и деньгам Олег присоединит и ее, Аню! Но продолжения не последовало.
Аня спросила безразлично:
— Вернешься в Питер? В университет?
— Наверное.
И снова замолчал. Самым лучшим было бы сейчас встать, собраться и уехать, потому что было совершенно ясно: в большом или малом его, Олега, будущем места для Ани не было. Но… оставался еще сегодняшний, завтрашний день. Как много! Это тоже время жизни. Пусть короткое — но время.
— Скажи конкретно, сколько ты должен? — настойчиво пошла она по второму кругу.
— У тебя есть солидные башли? — не скрывая издевки, спросил он.
— Нет. Но, может быть, я узнаю что-нибудь про твоих «жирных котов».
Он не отвечал очень долго.
— Двенадцать тысяч.
— Рублей?
— Долларов.
Крупно, очень крупно. Даже на половину такой суммы вряд ли потянет золотой браслет, оставленный дядей. Очень крупно на сегодняшний день. Таких денег ни у кого не займешь.
— Ты в карты проигрался?
— Не имеет значения. Забудь про этот разговор. А я забуду про твое убийство. Я понял тебя, ты поняла меня. И это — все.
— Во сколько мне уйти?
— Во сколько хочешь. Поспи сейчас. А в восемь приедет бригадир задавать нам урок. Если будет желание, я посажу тебя в его машину. Довезет до Лудзы.
— А если я останусь на день-другой?
— В коптильне?
— В коптильне.
— Не пори чепухи. Здесь нет ванны. Ты сравняешься с нашими саблезубыми неандерталками. Я уже засыпаю, завтра тяжелый день. Надо для троглодитов выбить хоть курятинки к обеду в воскресенье… одним жиром-салом потчуют…
Он то ли действительно заснул, то ли притворялся, но Аня лежала до рассвета неподвижно и неторопливо размышляла: «Олегушка, мой дорогой, ты, конечно, похож на настоящего мужчину, очень похож, но пока до подлинного «настоящего» тебе еще тянуться да подтягиваться! И этой подтяжкой придется заниматься мне, мой милый, поскольку без меня ты в такую лужу сядешь, что не выберешься из нее до конца дней своих».
Ровно в восемь на потрепанном вездеходе приехал бригадир — грузный, краснорожий, сипатый мужчина. Студенты уже позавтракали и толпились на подворье. Ане пришлось гордо дефилировать мимо них от коптильни к машине, шагать рядом с Олегом, не глядя по сторонам.
Бригадир лишь кивнул, когда Олег попросил его подкинуть Аню до Лудзы.
— Целоваться не будем, чтоб мое быдло совсем от зависти не закисло, — сказал Олег. — До встречи. Приеду — позвоню.
— Буду ждать, — ответила Аня. — Да! Чуть не забыла! В коптильне под лампой я оставила тебе пиратскую карту, на ней указано место, где захоронен клад. Найди и, я надеюсь, ты порадуешься.
— Что еще за номера? — слегка нахмурился он.
— Да так, пустяки.
Она помахала Виктору и Венику рукой и полезла в машину.
Бригадир сел к рулю и сообщил:
— А мне в Ригу надо. Сойдет?
— Еще бы! Бутылка с меня!
— Жизнь понимаете, — одобрительно сказал бригадир.
До Риги добрались за полтора часа — молча и без происшествий. Но от предложения зайти в магазин и получить заработанную водку бригадир отказался, заявив, что он еще не настолько стар, чтобы «жрать водку из рук молодых женщин», он сам предлагает зайти в ресторан на улице Дзирнаву и за его счет пообедать в ожидающей его компании механизаторов, выпить по бокалу-другому «Черного Кристала», то бишь водки с бальзамом. От этого предложения, в свою очередь, отказалась Аня, и они расстались очень довольные друг другом.
— Не обижайте студентиков! — вдогон бригадиру крикнула Аня.
— Их обидишь! — ответил он.
