В лице Бренды светились гордость, радость, волнение, когда она получала диплом. Университетский выпуск тысяча девятьсот семидесятого года.

После четырех лет отличной учебы в старших классах школы и четырех блестящих лет в колледже она получила несколько просто сказочных предложений от лучших фармацевтических компаний. У нее был роман с Джефом Муссером, молодым офтальмологом, с которым она встретилась во время летней практики в Провиденсе и за которого собиралась выйти замуж. В отличие от женщин поколения своей матери, которые были вынуждены выбирать между браком и карьерой, женщины поколения Бренды знали, что им придется совмещать и то, и другое.

Радостная, смеющаяся, возбужденная Бренда стояла на сцене и искала глазами свою мать, наконец увидела ее и помахала рукой. Элен была одета в шерстяной костюм, сшитый для торжественного случая. Она выглядела так, как и другие матери девочек из выпуска Бренды. Сопровождаемая поздравлениями, поцелуями, объятиями, она с трудом пробилась к Элен.

– Поздравляю! – сказала Элен, обнимая Бренду и целуя ее. – Как я рада! И научная премия Калкотта! Это прекрасно!

Бренда сияла от радости и гордости. Лицо ее было измазано помадой разных оттенков из-за щедрых поцелуев подруг.

– Да ну, ничего особенного, – пыталась протестовать Бренда.

– Не скромничай, ты так много работала. Это – успех! – Элен вынула конверт с акциями из сумки и протянула его Бренде – У меня тоже кое-что есть для тебя. Подарок…

Бренда надорвала конверт, и вдруг Элен вспомнила, как она открыла конверт Фила таким же нетерпеливым движением. Бренда взглянула на акции, поняла все и не могла удержать слез.

– О, мамочка! Я даже не знаю, что сказать! – Эти акции означали огромную работу Элен, ее борьбу за выживание, борьбу за успех. – Я не знаю, как благодарить тебя, это так много значит для меня. – Ты уже отблагодарила меня, – сказала Элен, улыбаясь. – Когда Денни закончит колледж, я и ему отдам двадцать пять акций. Когда-нибудь вы оба будете владеть «А Ля Карт».

Немного позже, по дороге на праздничный обед с Денни, Джефом и лучшей подругой Бренды, Тони Риз, и ее родителями, Элен спросила дочь, какое из трех предложений она принимает.

– Четыре предложения! – гордо сказала Бренда. Четвертое предложение было прислано на этой неделе. – Четыре?

– Да, четыре! – Всю весну агенты различных корпораций буквально шныряли по студенческому кампусу, выискивая лучших студентов. Бренда с ее отличным дипломом по химии оказалась основной мишенью для агентов. К тому же Бренда – женщина, и в эпоху равных возможностей она оказалась «девушкой моей мечты» сразу для нескольких корпораций. – И в худшем из них предлагается тринадцать с половиной тысяч! – добавила она.

– Это – худшее? – Элен не могла поверить. Тринадцать с половиной тысяч было больше, чем отец Элен зарабатывал когда-либо за год. Примерно столько заработал отец Бренды в последний год своей жизни, а самой Элен пришлось работать десять лет, чтобы только приблизиться к этой сумме. Конечно, Элен не могла бы предложить Бренде такую сумму за работу в «А Ля Карт». Неудивительно, что Бренда хотела работать за пределами дома – во всяком случае, в начале своей карьеры. Даже Джеф зарабатывал меньше.

– Но я не собираюсь принимать худшее предложение, – Бренда не могла скрыть гордости: успех вскружил ей голову. – Я собираюсь принять лучшее предложение – место научного сотрудника. Они платят пятнадцать тысяч в год. Эта компания называется «Медлаб», в Бостоне. Джеф и я собираемся использовать ваши подарки, чтобы внести залог за квартиру в Ньютоне.

Джеф был молодым альтруистом, типичным шестидесятником. Он работал в социальном здравоохранении, где не было возможности разбогатеть – это была должность в общественной клинике «Роксбери». Его жалованье было установлено федеральным правительством – одиннадцать тысяч в год.

– Ты будешь зарабатывать больше Джефа, – осторожно сказала Элен. Она сомневалась в молодых людях, которые пытались спасти мир, предоставляя своим женам оплачивать счета. – Тебя не будет это беспокоить?

– Нет, – сказала Бренда с высоты своих двадцати лет. – Вовсе нет. Многие девочки из моего курса зарабатывают столько же, сколько их мальчики, и даже больше.

Элен удивилась, но промолчала.

Когда она вышла замуж за Фила, то само собой разумелось, что она должна была оставить колледж и работу. Она не раздумывала ни минуты. Но она никак не могла себе представить, что она работала бы и получала столько же, сколько Фил – или даже больше! Нет, это было нереально.

«Тридцать до тридцати!» – это был их лозунг. Тридцать тысяч долларов в год, прежде чем им исполнится тридцать лет, Бренда и Тони пообещали друг другу торжественно. Так как их первая работа оплачивалась одинаково – у Бренды в «Медлабе», а у Тони в «Эддер и Стерн», то они поспорили: кто первый достигнет тридцати тысяч в год. Проигравший должен победителю ленч в «Четырех временах года».

– Начинай копить денежки! – поддразнивала Тони.

– Ни за что! – сказала Бренда. – Я уже обдумываю, что заказать.

Итак, две из первого свободного поколения женщин – Бренда со степенью бакалавра и отличным дипломом и Тони со степенью бакалавра медицины – отправились в путь в поисках успеха и готовые к нему: Бренда – в Бостон, Тони – в Нью-Йорк.

Бренда и Джеф поженились через неделю после получения диплома в Брауне. Элен устроила для них прием – по особому заказу, только экологически чистые продукты, – и они провели уик-энд – «медовый месяц» в Зеленых горах в Вермонте. Они решили, как всегда вместе, что Бренда не станет отказываться от своей девичьей фамилии. На почтовом ящике их квартиры было написано: Дурбан-Муссер. Их уютная квартирка с садом находилась на полпути между «Медлабом» и общественной клиникой «Роксбери», где работал Джеф.

Тони со своим другом Такером Бернсом – он был юристом, жили в жутко дорогой квартирке в доме без лифта где-то между Сохо и Гринвич Виллидж. Родители Тони были в ужасе, потому что, судя по всему, их дочь не собиралась вступать в официальный брак.

– Ты знаешь, они пытались нас подкупить на днях, – сказала Тони Бренде. – Они сказали, что купят нам квартиру, если мы поженимся!

– А моя мама хотела подкупить меня, чтобы я не выходила замуж. Зимой она предложила оплатить мою учебу в аспирантуре, если я откажусь от Джефа, – сказала Бренда. Они рассмеялись. Ох, уж эти родители!

Да, на Бренду был большой спрос. Самой большой проблемой для нее был выбор работы – четыре выгодных предложения!

Она выбрала «Медлаб» потому, что компания была на верном пути – они работали над производством патентованных препаратов в ограниченном количестве.

«Медлаб» работал над диетическим препаратом для похудения, который не вызывал привыкания организма и не имел бы побочных эффектов, а Бренда в прошлом году как раз писала курсовую работу о влиянии ОБ-ОБ хромосом на ожирение.

Еще одной причиной было то, что агент «Медлаба» прямо сказал ей, что компания выдвигает женщин на руководящие должности: есть одна женщина в совете директоров.

Кроме того, «Медлаб» находится рядом с Бостоном, где работал Джеф.

«Медлаб» – большая общественная корпорация, а это означает стабильность, дает гарантии обеспеченности в будущем и сказочную карьеру. Главное же было в том, что Бренда поклялась себе никогда не заниматься частным делом, как ее мать – слишком много головной боли, слишком мало уверенности в будущем.

Босс Бренды, Хейнрих Лебен, побеседовал с ней в первый же день.

– Вам здесь понравится, Бренда, – сказал он. – Только не будьте слишком нетерпеливой.

Хейнрих Лебен был вынужден взять Бренду на работу. Руководство буквально заставляло его нанимать женщин. На него, конечно, произвели впечатление научная премия Калкотта и отличные оценки в дипломе Бренды. Лебен, уроженец Берлина, был небольшого роста, крепко сбитый – сказывались занятия теннисом – мужчина. Он курил трубку только потому, что трубка была безопаснее: не надо вдыхать дым.

Бренда улыбнулась.

– Терпение не входит в мои достоинства, – она понимала, что ее честолюбие было уже замечено. – Однако вы получите выгоду от моего нетерпения – я готова работать за двоих.

– Когда-нибудь вы станете моим начальником, – сказал Хейнрих, вынув трубку изо рта. – У меня нет сомнений по этому поводу.

Бренда не услышала снисходительности в его голосе – может быть, из-за акцента. К сожалению, у Бренды не было отца, который подсказал бы ей, что работа – это не школа, а начальники совсем не похожи на учителей. Поэтому она так и не поняла, что Лебен далеко не все ей сказал.

Контроль над ожирением в «Медлабе» основывался не на ограничении в еде или подавлении аппетита, а на нейтрализации калорий в организме. Бренда должна была работать над препаратом, который обволакивал бы тонкую кишку, таким образом эффективно уменьшая усвоение калорий. Большая часть калорий должна была просто выводиться из организма.

Бренда воспринимала работу в «Медлабе» как лабораторную в 35-й аудитории химического факультета в Брауне за исключением, правда, того, что она получала невероятное жалованье и пользовалась самым современным оборудованием, которое было закуплено компанией за огромные деньги. Она мечтала сделать необыкновенное открытие, которое выдвинуло бы «Медлаб» с его препаратом контроля над ожирением на первое место – и ее, соответственно, тоже. По утрам Бренда просто рвалась на работу.

– «Тридцать до тридцати», – сказала она как-то Джефу. – Тот, кто вырвется на рынок с безопасным, эффективным лекарством от ожирения, получит миллиарды. Честное слово! «Медлаб» дает мне все, что я хочу. Все!

И она начала работать, сгорая от честолюбия.

Элен тоже сгорала от своих честолюбивых стремлений.

Она послала заявку на участие в приеме по поводу открытия зимней выставки антиквариата и окунулась в работу в летнем сезоне. Она ни от чего не отказывалась: пикники и вечеринки, помолвки и свадьбы; дни рождения, бар-мицва, крещения. Ее бизнес процветал, развивался. Она обслуживала приемы прессы, аукционы, ленчи и коктейли, конференции предпринимателей, собрания «башковитых» и ленчи для директоров. Рейнхарт Эстес сменил гнев на милость, и она обслуживала все мероприятия Швейцарского торгового совета, где Рейнхарт был президентом, и его компаний по импорту часов и ювелирных изделий.

– Я использую два способа, – говорила Элен Каролине. – В конце недели я работаю, как рабыня, а в будни – как вол.

– Я рада твоему успеху, – сказала Каролина. – Но я не уверена, что ты действительно должна так много работать. Я помню, когда Томми работал, он всегда оставлял время для игры в сквош и два раза в неделю, безо всяких исключений, он плавал в бассейне Йельского клуба. Почему бы тебе иногда не брать «отгул»? Массаж, гимнастика – это просто необходимо.

– Гимнастика! – Элен засмеялась. – У меня этой гимнастики вдоволь – по двенадцать часов в день я поднимаю пятилитровые чугунные кастрюли.

– Но я все-таки думаю, что ты должна немного подумать о себе, – Каролина пыталась ее переубедить. – Мало кто из мужчин так много работает, как ты.

– У меня есть еще время, чтобы наверстать свое, Каролина, – сказала Элен. – Я много лет провела бесцельно, ничем не занимаясь всерьез. Теперь, когда детей нет дома, я могу работать в полную силу.

Денни учился в Пенсильванском университете, занимаясь финансами и маркетингом.

– Я собираюсь стать финансовым магнатом, – говорил Денни. – Миллионером. Если только ты не станешь раньше меня. – Ему было семнадцать лет, и он был очень привлекательным юношей, почти как Фил в его возрасте: тонкий нос с горбинкой, глаза оливкового цвета с золотистыми точками. Девушки находили его неотразимым; мужчины видели в нем друга или сына – они его идеализировали.

– Сомневаюсь, – улыбнулась Элен. – Мои желания куда более трезвые. Я хочу хорошо делать свою работу, стать известной. Может быть, известной всей стране.

И Элен уверенно шла по этому пути. По отчетам семидесятого года «А Ля Карт» достигла своего максимума – Элен заработала тридцать тысяч долларов.

– Прекрасное вложение капитала, – сделал Лью редкий для него комплимент. – «А Ля Карт» становится ценным предприятием. Твои акции поднимаются в цене.

Макс тоже своеобразно оценил ее работу:

– Вместо того, чтобы выпрашивать у меня деньги, ты бы поучилась у Элен, как вести дела, – сказал он как-то Джоанне.

Джоанна не сочла этот совет удачным.

Старшее поколение считало Джефа хипповатым. Высокого роста, худой, с рыжей бородой, с мягко очерченным ртом и умными, понимающими глазами за старомодными очками. Пожилые люди думали, что такие, как Джеф, обычно слоняются без дела, покуривают «травку» и слушают рок. Но это впечатление было обманчивым, так как Джеф был трудяга.

Он работал с тем же рвением, что и Бренда. Он был заряжен энергией – но с другим знаком, он хотел сделать для людей как можно больше добра. Начинал он, как и другие студенты-медики: получить диплом, поработать несколько лет у опытного врача и потом открыть свою практику.

Национальный съезд демократов в шестьдесят восьмом году резко изменил взгляды Джефа. Он работал в отделении скорой помощи после разгона демонстрантов полицейскими по приказу мэра города. Жестокость полицейских разбудила в Джефе дремавшее раньше чувство справедливости. Он превратился в идеалиста и феминиста. Он полностью пересмотрел свои планы на будущее. Он решил работать в общественном здравоохранении и посвятить все свое время, энергию и знания врача улучшению окружающего его мира.

Он работал с бедняками и инвалидами – выписывал рецепты на очки, проводил исследования на глаукому, удалял кисту, обрабатывал раны, накладывал глазные повязки. Он видел, насколько беспомощно чувствовали себя клиенты в этом лабиринте социальной и страховой медицины, оплаты социальной помощи, путали бесплатную медицинскую помощь с медицинским обслуживанием. Бедняки вовсе не обвиняли систему. Наоборот, по мнению Джефа, они были напуганы, робки, их неприятности вызывали у него все большее сочувствие. Он работал намного больше, чем ему полагалось: после работы он шел в больницу, чтобы проведать своих пациентов – все это бесплатно, по доброй воле.

Бренда и Джеф приходили домой поздно, усталые, но счастливые. Бренда, хотя была прекрасной кулинаркой, никогда не готовила еду дома. У нее не было времени.

– Обед – это вопрос выбора из нескольких вариантов «Мак-Дональдс», «Кентукки Фрайд» или «Чайниз», или пицца, когда мы спешим, – говорила она Элен, которая каждую неделю посылала им упакованную еду.

Но Бренда и Джеф не беспокоились о еде, их не волновала усталость, они были счастливы своей работой – с беспредельным будущим и волнениями каждого нового дня. После восьми месяцев работы Бренда уже ставила собственные опыты, ей дали в помощницы лаборантку, повысили жалованье на десять процентов. Она немедленно купила Джефу подарок – усилитель и предусилитель фирмы «Макинтош», о которых он давно мечтал.

В конце года Хейнрих Лебен вызвал ее к себе в кабинет и сказал, что Бренда могла бы сделать полезное дело для «Медлаба» и для себя. Он предложил Бренде поездить по университетам, рекламируя компанию и подыскивая талантливых студентов для будущей работы.

И Бренда отправилась в близлежащие университетские города на уик-энды – Бостонский университет, Амхерст, Вассар, где обучение было уже совместным, в университет Вермонта, в Массачусетский институт технологии, в Боудэн, в Смит и так далее – рассказывая о «Медлабе» и записывая имена наиболее талантливых ребят и девушек.

Бренда не скрывала своего предпочтения – в пользу женщин. Когда «Медлаб» стал набирать новых выпускников на работу, Бренда проявила немало решимости, чтобы приняли способных женщин. Она могла бы помочь им в начале пути, предостеречь от некоторых ошибок.

– Я восхищаюсь тобой, – сказал ей Джеф. – Большинство людей только говорят, а ты делаешь!

– Я выросла на хорошем примере, – говорила Бренда. – Мама никогда не сидела, сложа руки, она всегда что-нибудь делала.

Слова Бренды удивили Джефа. Он знал об обидах и пренебрежении, которые она иногда проявляла в отношениях с матерью, часто слышал о том, что она, Бренда, никогда не пожертвует личным счастьем ради карьеры, в конце концов, они с Джефом смогли же быть счастливы и на работе и в браке. Необыкновенно счастливый брак.

Получалось так, что они почти не виделись – она уезжала по вечерам в университеты, он часто дежурил в больнице. Они шутили, что только такой образ жизни сохраняет чувства. Не было времени привыкнуть к рутине домашнего существования.

Джеф все еще покупал Бренде маргаритки, а Бренда все еще любила покусывать кончики пальцев Джефа. Счастье их было бы полным, если бы не одно обстоятельство.

Бренда не хотела затрагивать этот вопрос. Это было так глубоко запрятано и в ней, и в Джефе, что она сама удивилась, когда все же пришлось заговорить об этом. Это было домашнее хозяйство.

Бренда в общем-то занималась домом в свободные вечера и в воскресенье. Но теперь, когда ей пришлось разъезжать по университетам – времени на дом у нее совершенно не оставалось.

«Я не хочу быть занудой», – объясняла она Джефу. Она никогда не была помешана на чистоте – в прошлом она убиралась только для того, чтобы в доме не завелась какая-нибудь гадость. Тем не менее, был минимум – ванная, кухня, стирка – без этого никак не обойтись.

– Мне неприятно говорить об этом, – Бренда почувствовала себя одной из этих допотопных домохозяек из телевизионных сериалов, помешанных на чистых полах и сверкающих ваннах, – но наша квартира – свинарник. Джеф, у меня совсем нет времени на уборку, и я не могу сделать все одна. Что делать?

– Я не обвиняю тебя, – ответил Джеф. – Жаль, что ты не сказала раньше. Давай поделим работу, и все. Это будет справедливо.

Они согласились на неформальное разделение труда. Бренда будет относить белье в прачечную-автомат, а Джеф, который возвращается домой раньше ее, – забирать его. То же и с химчисткой. Уборка, мытье и чистка были поделены: одну неделю этим занималась Бренда, другую – Джеф.

– Я чувствую себя намного лучше, – сказала Бренда, после того как они повесили расписание работ в кухне. – Я больше не мучаюсь, как раньше.

– Я тоже, – сказал Джеф. – Мне только стыдно, что я не подумал об этом раньше. – Во всяком случае, теперь все будет по-другому.

– Будь уверена! – воскликнул Джеф.

Ночь принесла Бренде больше радости, чем раньше. Удивительно, но ее неприязнь к таким пустякам, как домашнее хозяйство, переносилась и на ее взаимоотношения с Джефом.

Ночью они опять говорили о создании настоящей семьи.

– Я очень хочу детей, – сказал Джеф.

– И я тоже, – сказала Бренда, – Но… позже. Я должна добиться своих «тридцать до тридцати», потом – все остальное.