Бэ-Бэ никак не могла поверить, что Стефано так и не навестил юную гостью в роскошной спальне.

— Может, у него в штанах не все на месте? Или ты, лапуся, морочишь мне голову? — Бэ-Бэ коснулась пышных волос и томным кивком головы отбросила назад длинные пряди, скрученные в блестящие смоляные пружинки.

В этот вечер она оделась особенно вызывающе — яркие шелка кое-как держались на монументальном торсе. То одно, то другое смуглое плечо оказывалось обнаженным, и Бэ-Бэ с наигранным смущением поправляла слишком свободное декольте, не обращая внимания на обнажавшуюся на мгновение грудь. Было очевидно, что ее бы ничуть не смутила прогулка нагишом. «Шмотки нужны только для того, чтобы их срывали с тебя — натурально или в воображении, — говорила Бэ-Бэ. — В этом смысле понятна страсть мужиков украшать свою куколку, словно рождественскую елку: что наденешь, то и сорвешь».

Когда приятельница пригласила Кристину поужинать и посплетничать в уютном уголке, та решила, что они нагрянут в какой-нибудь шикарный ресторан. Но, погнав свой «альфа-ромео» по невзрачным улочкам римской окраины, Бэ-Бэ остановилась возле мерцающего зеленым неоном бара «Фокстрот с лягушкой» — местечка далеко не фешенебельного. Обшарпанные дома, грохот проносящихся рядом железнодорожных составов, сомнительные типы, слоняющиеся возле популярного в этих местах увеселительного заведения.

Бэ-Бэ весело подмигнула помрачневшей Кристине и смело подтолкнула ее вперед:

— У меня здесь полно дружков, да и дельце одно есть. Потом смотаемся в «Тихий ангел». Не робей, дуреха.

Действительно, завидев Бэ-Бэ, к ним выскочил хозяин бара и провел сквозь толпу танцующих к свободному столику в углу, недалеко от эстрады. Клубы сигаретного дыма, запах пота и перегара, липкий пластик на круглом столике — все это не столько пугало, сколько удивляло Кристину. Поистине Бэ-Бэ непредсказуема — она и выглядела всегда по-разному, словно одевалась и гримировалась для разных ролей. Бербере Пьюзо удавалось эффектно «подать» себя в светском кругу, отличаясь изысканной элегантностью и несколько эксцентричными манерами. А иной раз Бэ-Бэ, используя соответствующие наряды и лексикон, с успехом сошла бы за портовую шлюху.

— Колись, цыпка, что там у вас вышло на самом деле с этим благонравным мудаком? — рассеянно бросила она Кристине, как только им принесли заказ — два фирменных коктейля.

— Нет, Бэ-Бэ, клянусь, он не прикоснулся ко мне пальцем! — воскликнула Кристина не то с восторгом, не то с возмущением.

Она до сих пор не могла разобраться в своей оценке Антонелли. Пожелав ей спокойной ночи, Стефано удалился, но Кристина не стала запирать дверь, хоть сразу заметила торчащий изнутри ключ, огромный, бронзовый, как в музеях. Спала она урывками, прислушиваясь к шагам в коридоре. А когда начало светать, наконец крепко уснула. И тут ее потревожил звонок. Не в силах открыть глаза, Кристина нащупала телефонную трубку, плохо соображая, где она и что происходит.

— Доброе утро, наяда! Через пять минут Гвидо проводит вас к завтраку. Я уже успел посетить спортивный зал и ответить на дюжину поздравлений. — Стефано говорил с ней, как с милой крошкой — племянницей или даже дочкой, заглянувшей к папаше погостить на студенческие каникулы. Вот только это официально-отстраненное «вы»…

Быстро приняв душ, Кристина раздумывала, что надеть — не появляться же на завтрак в гирлянде пластиковых водорослей или в банном халате?! В дверь тихо постучали, и на пороге появился Гвидо с каким-то шелковым покрывалом на вытянутой руке.

— Хозяин прислал вам тогу из своей коллекции. Надеюсь, вы разберетесь в фасоне?

Кристина поблагодарила и, не слишком раздумывая, накинула на голое тело мягкую голубую ткань, сколотую на левом плече крупной металлической пряжкой.

— Браво, браво, вы очаровательны! — приветствовал ее появление на террасе Стефано и кивнул Гвидо. — Скажи Фабине, что она может подавать завтрак.

Терраса с мраморными колоннами, увитыми плющом, с каменными вазонами на балюстраде, переполненными цветами, как пивная кружка пеной, с мягким ковром, покрывающим каменные плиты, и столиком, сервированным зеркально блестящими серебряными приборами, была как на картинке. А вот сам завтрак… Омлет с помидорами, подсушенные тосты, немного икры, масла и джема — трудно представить, куда делась аппетитная еда, доставленная вчера тяжеловесными трейлерами.

Стефано улыбнулся, заметив припухшие сонные глаза гостьи.

— Не выспались — ждали визита. Ах, детка… Вам, наверно, нелегко достался итальянский контракт? Что, приставали с нежностями важные «папаши»?

Кристина выдержала насмешливый взгляд:

— Пару раз. Мне, видимо, повезло. Не пришлось торговать своими прелестями на каждом углу. Хотя, не скрою, я могла зайти гораздо дальше, добиваясь цели. На войне как на войне!

— Спасибо за откровенность. А цель — блистать на обложках?

— До этого мне было слишком высоко. Я бы не допрыгнула… Ведь у меня нет ни денег, ни влиятельной семьи… — Кристина хлебнула горячий кофе и вздохнула с облегчением. Потом, откинувшись на спинку плетеного кресла, обвела взглядом открывающийся с террасы ландшафт.

Покрытые лесами холмы, блестящие поверхности прудов и озер среди деревень, купола и башенки собора вдалеке, а внизу, в окружающем замок парке, — лестницы и фонтаны, цветники и статуи: все как в кино про миллионеров.

— Мне просто хотелось красиво жить, — с вызовом призналась Кристина. — Хотя для владельца всего этого мое заявление звучит глупо.

— Нисколько. Вы очень красивая девушка и, кажется, сильная. Вы просто обязаны не только предаваться грезам, а делать свою жизнь комфортабельной и красивой. Роскошь — это не излишества, детка. Это способ существования утонченных, возвышенных натур. Ну и, конечно, возможность помочь тем, кто менее жизнеспособен в этом мире: сирым и убогим.

— Благодарю вас, синьор Антонелли, за изящное оправдание того, что называется распутством и грехом… Все же мне жаль, что я не дождалась вас ночью. — Кристина, прищурившись, посмотрела на своего собеседника, который ей явно нравился.

— Но вы же признались, что влюблены в Элмера. Я старомоден и способен понять это чувство. Ведь для вас на самом деле не существует никого другого?

Кристина покачала головой:

— Я просто свихнулась на своих новых кумирах: Элмер и Рим — самое прекрасное, что есть сейчас в моей жизни.

— А я так надеялся, что хоть с краю, бочком, примкну к этой блестящей компании, — вздохнул Стефано. — Видать, поторопился с выводами, старый сентиментальный фавн. Вытащил продрогшую девочку из воды и уже решил, что имею право на покровительство и дружбу.

— Синьор Стефано, серьезно! — Кристина с мольбой протянула ему ладошку. — Прошу вас, не выбрасывайте меня совсем из своей памяти, своего сердца… Мне так нужен… — Она смутилась и покраснела.

— Друг и защитник, девочка, — договорил Стефано. — В этом совсем не стыдно признаваться, когда тебе всего двадцать, ты живешь в чужой стране и зарабатываешь гроши. Не сомневайся, Стефано Антонелли всегда протянет тебе руку помощи. Вот видишь, я уже перешел на «ты». И прошу называть меня просто Стефано.

— Спасибо. — Кристина смотрела очень серьезно. — Это большой подарок для меня, синьор Стефано… Мне опять хочется плакать, только на этот раз от радости… Я верю, что ваши слова не формальность и не кокетство перед наивной глупышкой.

— Но мне бы не хотелось, чтобы доверчивая девочка тут же ринулась проверять серьезность моих заверений. Надеюсь, ты не натворишь глупостей. Не станешь бегать с пистолетом за неверным возлюбленным и не попросишь у меня миллион лир?!

— Я постараюсь вести себя достойно столь высокому покровительству, — заверила Кристина, смутно ощущая, что в ее римской жизни открывается новая, увлекательная глава.

— Забавный хрыч. И что ему в самом деле надо — быть добрым папочкой? А знаешь, бывает и такое извращение, — прокомментировала рассказ Кристины Бэ-Бэ, не отрывая глаз от сцены. — Вот, сейчас появится мое солнышко! Смотри внимательней — сногсшибательное зрелище! С самками в зрительном зале творится нечто невероятное!

На сцене погас свет, в темноте с треском взвилось пламя факелов, покрывая отблесками лоснящийся обнаженный торс огромного негра. Едва перепоясанный на бедрах узким жгутом ткани, атлет играл огненными палицами, извиваясь в любовном танце.

— Половой акт с огнем! Это бешенство, эти судороги — экстаз! — Бэ-Бэ, подавшись вперед, жадно следила за каждым его движением, а когда номер кончился и сцену залил свет, протиснулась вперед, посылая негру воздушные поцелуи и делая какие-то знаки.

— О, Джекки! — простонала она, вернувшись к столику, и скомандовала: — Пошли быстрей, крошка.

Они вышли на улицу и, обогнув дом, проникли в тесный, смердящий помойкой двор. Здесь, среди горы ящиков и металлических баков с отбросами, притаилась дверь, ведущая в хозяйственные помещения бара. Вскоре она отворилась, и Бэ-Бэ кинулась навстречу своему дружку, переодевшемуся в джинсовую пару, состоящую из разодранных брюк и жилета с обтрепанными краями, надетого прямо на голое тело.

Последующие события разворачивались так быстро, что Кристина не успела понять, откуда взялась темнокожая женщина, пантерой метнувшаяся к Бэ-Бэ и вцепившаяся ей в волосы. Противницы упали на грязный, покрытый зловонными лужами булыжник и стали кататься у ног растерявшихся зрителей. Впрочем, Джек не долго оставался наблюдателем. Его тело напряглось, а в руке блеснуло лезвие ножа. «Как в кино», — подумала Кристина, прижимаясь спиной к холодной кирпичной стене.

Тем временем дерущиеся уже были на ногах, подобно боксерам на ринге, они разошлись, готовясь к новой схватке. Темнокожая женщина с изодранным в кровь лицом пятилась в сторону Кристины, не замечая ее, а Бэ-Бэ в лохмотьях развевающегося шелка приближалась к Джеку, ища у него защиты. И вдруг лезвие мелькнуло в воздухе, негритянка победно взвизгнула, поймав нож, а Джек нырнул за дверь и держал ее изнутри, не пуская рванувшуюся за ним вслед Бэ-Бэ. Она прижалась к двери с посеревшим лицом, следя за приближающейся с ножом противницей. Намерения у негритянки были, по-видимому, самые серьезные — с воинственным воплем «Прощайся с жизнью, ублюдок!» — она метнулась к своей жертве, и Кристина не поняла сама, как рванулась вперед, сбив с ног не ожидавшую нападения женщину.

В следующую секунду Бэ-Бэ уже сидела верхом на своей сопернице, скрутив ей руки и вдавливая лицом в грязь. Почти тут же взвыла на улице сирена полицейской машины. Очевидно, кто-то из жителей дома, привыкших к подобным потасовкам, вызвал карабинеров. Бэ-Бэ бросила соперницу, смачно двинув ей напоследок острым носком туфли в ребра, и, схватив за руку остолбеневшую Кристину, метнулась прочь:

— Бежим! Не стоит попадаться к копам!

Чудом разминувшись с полицейскими, они сели в машину, и Бэ-Бэ, включив мотор, резко нажала на газ. «Альфа-ромео» понесся по темным улочкам, взвизгивая шинами на поворотах, а вместо объяснений из кривившихся злобой уст Бэ-Бэ вырывался поток ругательств. Кристина поняла совсем немного. Очевидно, это был отборный лексикон, не входящий в словари.

— Сукин сын, мразь, — уловила Кристина обвинения в адрес Джека. — Так меня подставить! Отдать меня на растерзание своей сучке! Подонок — ты еще откусишь свой… черномазая свинья!

Вдруг Бэ-Бэ резко затормозила и вопросительно уставилась на Кристину:

— Куда мне деваться? Домой нельзя. Он прирежет меня… Он достанет меня из-под земли!.. — Бэ-Бэ уронила всклокоченную голову на руль и зарыдала. — Послушай! — Она заискивающе схватила Кристину за руку. — Едем к твоему защитнику! Подружка, мне может помочь только всемогущий синьор Антонелли. Ты не представляешь, в какое грязное дело втянули меня эти черномазые!

— Наркотики! — ужаснулась Кристина, и Бэ-Бэ виновато опустила глаза.

Через час обе девушки сидели в кабинете Стефано, ожидая появления хозяина, которого Кристина предупредила о визите телефонным звонком.

— Ну что произошло, детка? Ты вытащила меня из постели! — торопливо вошел он в комнату и, увидев Бэ-Бэ, недоуменно замолчал.

— Это моя подруга Бербера. Ей нужна помощь… — пролепетала Кристина, не уверенная в том, можно ли называть малосимпатичную ей особу подругой, да и стоит ли втягивать Стефано в неприглядную историю… Не с такой просьбой предпочла бы она обратиться к этому человеку.

— Стефано, вы оказались провидцем: у нас с Берберой действительно плохие дела. Правда, я толком не поняла, что произошло. Лучше она сама все вам расскажет.

Чтобы не мешать разговору, Кристина вышла на балкон. В воздухе замерла предгрозовая тревога. По всему горизонту беззвучно мерцали зарницы, кроны деревьев в парке казались высеченными из камня — ни дуновения, ни трепета листьев. А ведь через полчаса здесь, вероятно, будет свирепствовать ливень, ломая ветки и бросая в стекло водяные потоки. Как тогда, на подмосковной даче, где начала свое восхождение к успеху неопытная, жадно рвущаяся к пиршеству жизни девчонка. До чего же хотелось ей угодить толстобрюхому Эдику, будто у него хранились ключи от рая!

Срок контракта Лариной с «Каратом» подходил к концу. Как Золушка на балу, ожидающая удара часов, Кристина все время помнила об этом. Но не одна она.

Менеджер рекламного отдела фирмы, синьор Марджоне, — щеголеватый, очень полный и совершенно лысый человек, ведающий подбором кадров, пригласил Кристину к себе в кабинет. Предложив ей сесть, он недвусмысленно дал понять, что, если синьорина Ларина окажет ему внимание, он постарается сделать все возможное не только для продления срока контракта, но и для повышения гонорара.

— Малышка, мне не терпится узнать, какова в работе русская лошадка! Будь покладистей, детка! — Он широко улыбнулся, показав прекрасный зубной протез, особенно ослепительный в соседстве тщательно подкрашенных усиков.

— Благодарю за совет. К сожалению, не вижу возможностей им воспользоваться. — Кристина изобразила кривую улыбку и поспешно удалилась.

Всего полгода назад предложение влиятельного итальянца показалось бы девочке «с обочины» даже лестным, а в его блестящих под оплывшими веками глазах и аккуратных усиках, возможно, обнаружилось бы нечто привлекательное. Но нынешней Кристине перспектива интима с Марджоне казалась омерзительной.

Дело даже не в том, что о Марджоне ходили нелестные слухи. Девушки говорили, что лучше вываляться в дерьме, чем побывать в постели извращенного, сладострастно-жестокого типа. «Гнусная скотина, ему бы в гестапо служить», — сказала как-то молоденькая шведка, вылетевшая с работы якобы по причине несоблюдения условий контракта, а на самом деле — не выдержавшая интима с Марджоне. Ей удалось расцарапать менеджеру лицо, но дело замяли, не прибегая к судебному следствию. Значит, пострадавшему было чего бояться.

Заручившись поддержкой Антонелли, Кристина решила, что в критический момент попросит его о защите. Но теперь шанс обращения с просьбой был использован на вздорную Бэ-Бэ, которую Стефано, возможно, придется вытаскивать из какой-то неприглядной истории. Скорее всего он просто пошлет их обеих к черту. Что за святая благотворительность?!

Резкий порыв ветра, превративший парк в бушующее море, принес первые тяжелые капли дождя, и почти сразу же по тенту над балконом забарабанил ливень.

— Иди-ка к нам, девочка! — тронул ее за локоть неслышно подошедший Стефано.

Бэ-Бэ, очевидно, только что обливавшаяся слезами, со знанием дела поправляла макияж. Вид у нее был победный.

— Мы обстоятельно поговорили с синьориной Пьюзо. Несомненно, она особа эмоциональная и очень экстравагантная, но довольно наивная. Красивая женщина часто становится добычей негодяев. — Стефано достал из бара пузатую, словно покрытую пылью бутылку вина и бокалы. — Есть повод отведать очень старый и чрезвычайно редкий сорт «сабли».

Он налил в бокалы мерцающее темным гранатом вино и заговорщически посмотрел на девушек:

— Предлагаю с сегодняшнего дня заключить между нами тройственный союз, каждый из участников которого обязуется соблюдать законы чести и взаимовыручки — быть откровенным, не врать, — да, да, милые дамы, это относится в первую очередь к вам, и не отказывать в помощи попавшим в беду. Эта заповедь скорее касается меня. Вследствие сказанного мы переходим на дружески-простое обращение. Я для вас — Стефано, вы для меня — Кристина и Бэ-Бэ. Таков мой первый тост. — Гостьи переглянулись и пригубили вино.

— Оно действительно великолепно! — воскликнула Бэ-Бэ и осушила свой бокал.

— А теперь я хотел бы выпить за отважную москвичку, благодаря которой я сижу сейчас в приятной компании, а вы, милые воительницы, не беседуете сейчас с полицейским комиссаром. Если, конечно, не предположить вариант похуже…

— Да! Она хотела убить меня, эта черномазая дрянь! Кристи спасла мою жизнь, рискуя собой, — горячо поддержала Стефано Бэ-Бэ.

Кристина смутилась. Она никак не чувствовала себя героиней, и было бы нелепо утверждать, что она безоглядно рисковала жизнью из-за взбалмошной, наглой особы.

— Ой, нет же! Я не успела даже подумать… честное слово… Просто рефлекс — невозможно стоять в стороне, когда кто-то замахивается ножом на живого человека… Или даже на животное… Я убегала из дома, когда бабушка собиралась резать курицу…

— Браво! Эта девочка еще и скромна, — улыбнулся Стефано. — Хотя то, что приветствуется в мирной жизни, очень мешает в бою. А мне думается, карьера хорошенькой девушке в мире рекламы — борьба не на жизнь, а на смерть.

— Конечно, Стефано. Я старше Кристи и успела наточить коготки. А эту голубку готов ощипать каждый стервятник… — начала Бэ-Бэ, очевидно, собираясь перейти к рассказу о неприятностях Кристи на фирме и приставаниях Марджоне. Но Кристина строго посмотрела на нее, остановив повествование.

— Ты ошибаешься, Бэ-Бэ. Я могу проиграть, но вряд ли кому-то удастся свалить меня в грязь. Этот город, этот ваш гордый и такой всемогущий Рим научил меня быть ответственной не только за свою внешность, но еще и за то, что верующие называют душой, а японцы «лицом». Я пока еще не знаю, каково мое настоящее «лицо», но постараюсь не ударить им в грязь.

Хорошо ей было декларировать несгибаемые принципы, сидя в уютном кабинете надежного, могущественного Стефано.

— Браво! Браво! Это монолог благородной героини из классического спектакля! — захлопал он в ладоши и поцеловал Кристине руку. — Буду молиться святым угодникам, чтобы твои слова не повисли в воздухе.

Теперь в кабинете Марджоне, потерявшего после отпора Кристины свою мягкость и обольстительность, она похолодела от страха. «Вот сейчас он сообщит мне дату отъезда и выдаст билет в Москву». Толстяк копался в папках, не поднимая глаз на посетительницу и даже не предлагая ей сесть. Затем нашел какую-то бумагу и холодно произнес:

— Контракт, подписанный фирмой с синьориной Лариной, истекает через 20 дней. В соответствии с пунктом «в» в параграфе III, говорящем о том, что в случае отсутствия необходимости в услугах нанимаемого лица, последнему выплачивается неустойка в размерах гонорара плюс выходное пособие в одну треть месячного заработка, соблаговолите принять эту сумму… Со следующего понедельника синьорина может считать себя свободной и должна возвратиться на родину не позже указанного в визе срока.

— Но ведь со вторника начинаются съемки коллекции мастера Гварди. Я занята в четырех показах… — попыталась возразить Кристина.

— Фирма сочла более выгодным для себя заменить вас Луизой Кампо. Прошу прощения, я очень занят.

Отважная Кристина, три дня назад произносившая высокопарную речь у Антонелли, сейчас с трудом сдерживала слезы. Сделай он сейчас еще одну попытку пригласить девушку «поужинать», она, возможно, согласилась бы. А может, все же — нет? Конечно, необходимо чем-то расплачиваться за жизнь в этом городе, за карьеру, которая только началась, маня будущей известностью, высокими гонорарами, преуспеванием… Но как же наслаждаться потом всем этим, как объясняться в любви гордому Риму, зная о своем ничтожестве? «Шлюшка, грязная шлюшка» — не так уж оскорбительно звучит в заплеванном московском дворике. А здесь, где на каждом шагу — свидетельства величия человека, где сам он — творение Всевышнего… здесь просто нельзя стать ничтожеством, дрянью…

Кристина долго стояла у витрины салона «Версачи», делая вид, что рассматривает выставленные вещи, а на самом деле — старалась удержать слезы. Все, никогда теперь она не сможет одеваться тут, а ведь была так наивно уверена, что главные подарки судьбы еще впереди. Не шиковала, не транжирила деньги, собирая небольшие остатки от гонораров на подарки матери и бабушке.

Сквозь повисшие на ресницах слезы она увидела чудесное черное платье, поблескивающее золотыми пряжками. Множество затейливых крючочков стягивало смелые прорези на бедрах и рукавах. Вызывающе и элегантно. Манекен будто повторял саму Кристину — сплошь позолоченная, вытянутая фигура, золотая солома длинных волос, падающих на плечи и спину.

Она достала конверт, выданный Марджоне. Прощальный гонорар был не маленьким, но у платья на витрине не стояла бирка. Это означало, что количество нулей в его цене могло напугать слабонервных покупательниц. С отчаянной решительностью Кристина шагнула в бархатно-нежащее нутро салона, окунулась в блаженную атмосферу изысканных ароматов и тихой музыки…

Она вышла из магазина с большой фирменной коробкой в руках и улыбкой самоубийцы, приобретшего пистолет в оружейной лавке. «Это будет прощальный подарок Рима. Стану хранить платье в шкафу, показывать детям и внукам, как воспоминание о победах и поражениях юности», — решила Кристина с горькой издевкой над своими обманутыми иллюзиями и неутоленным тщеславием.

В гостинице портье протянул ожидавший синьорину конверт. Рекламное агентство «Стиль» приглашало Кристину Ларину на собеседование. С личным досье и всеми необходимыми для заключения контракта документами. Она не верила своим глазам, крутя в руках элегантный бланк. Одно из лучших агентств страны приглашает ее, Кристину?! Розыгрыш, ошибка?

— Синьорине что-то непонятно? Может быть, я могу быть полезен? — осведомился портье.

— Непонятно, совершенно непонятно… То есть — нет. Спасибо. Я разберусь сама.

…Элегантная дама неопределенного возраста — агент по работе с новыми кадрами — была предельно любезна с Кристиной. Предложив ей кофе, она быстро ввела в компьютер данные синьорины Лариной, включающие обширную анкету биографических и физических данных.

— Все в порядке. Синьорина могла бы прийти в два часа для работы с визажистом и пробных съемок? После этого мы сможем принять окончательное решение.

Кристина явилась в съемочный павильон за пять минут до назначенного срока. Эудженио Коруччи, стилист фирмы, вместе с фотографом заканчивал съемки загорелой молодой пары, изображающей утомленных туристов. На помосте, закамуфлированном бутафорскими валунами, валялись рюкзаки и альпенштоки.

Но ровно в положенный срок коренастый широкоплечий шатен, похожий на боксера, глянув на часы, обратился к ожидавшей Кристине:

— Вы — синьорина из Москвы?

Нос у него оказался слегка приплюснутым, рыжеватые волосы всклокочены, а надбровные дуги угрожающе выступали — трудно было представить, что этот крепыш работает над тончайшим материалом — женской красотой.

— Иди-ка сюда, на свет, крошка. — Он развернул к девушке яркий софит. — Проходи, посиди, покури…

— Я не курю.

— Ну, тогда Раф предложит тебе выпить. Минералки, конечно.

Пока она со стаканом воды ходила по студии, рассматривая висящие на стенах фотографии, Эудженио курил, беседуя с осветителем и, казалось, не обращал на девушку внимания.

— Достаточно! — Он загасил сигарету и махнул рукой Кристине. — Пожалуйте, крошка, в мои владения. Попробуем немного поколдовать.

В кабинете Эудженио, похожем на актерскую уборную, Кристина, переодетая в легкое синее хлопчатобумажное кимоно, подверглась длительной и захватывающей процедуре. Эудженио проделывал сложные манипуляции с ее волосами, лицом, кожей, не позволяя смотреться в зеркало. Она видела только его лицо и внимательно присматривающиеся, сверлящие голубые глаза, которые выражали сосредоточенность и увлеченность.

— Финиш. Нокаут. Все на лопатках. — Эудженио сдернул с плеч Кристины покрывало и бросил ей на колени черное бикини. — Быстро переоденься и под объектив. Кстати, можешь звать меня Джено, когда будешь рыдать от благодарности. Маэстро Джено. О'кей?

— А я Кристина, просто — Кристи, — сказала она, натягивая за ширмой купальник. Здесь не было зеркал, лишь любопытным рукам, ощупавшим голову, удалось обнаружить пышную копну взбитых волос.

Босая, хмурая от волнения девушка вышла на обозрение стилиста, и он, криво усмехнувшись, подтолкнул ее к большому, занимавшему всю стену зеркалу.

Кристина не узнавала себя, но незнакомка в зеркале ей понравилась: растрепанные пряди слегка вьющихся золотисто-русых волос, темные брови над серьезными, глубокими, густо очерченными глазами. Рот неузнаваемо изменился. Она даже коснулась губ кончиками пальцев.

— Кто-то уже пытался заняться твоими губами, но не слишком удачно. Мне удалось вытравить татуировку, подчеркивающую контуры. Тебе нужны расплывчатые, припухло-наивные линии, — заметил Джено, с удовольствием наблюдая замешательство девушки.

В павильоне фотограф с интересом посмотрел на обновленную Кристину.

— Тебе не кажется, Эудженио, что ты влюбился в Клаудию Шиффер? Боюсь, ты на опасном пути — так и лепишь «близняшек».

— Ну уж нет! На этот раз — ничего общего. Разве что волосы и этот взгляд… Извини — это ее собственные глаза и собственная манера глядеть исподлобья — затравленное дитя посткоммунистического рая.

— И при этом улыбка шкодливого ребенка. Я же вижу, это твоя улыбка, Джено, твои «фирменные» губы, — не сдавался фотограф.

— Мне пока еще не удалось улыбнуться. Слишком волнуюсь, — призналась Кристина, входя в теплый свет софитов.

— Конечно, крошка, это за тебя улыбается наш кудесник Коруччи. Черт его знает, как ему это удается, но уж если удается — полный триумф!

— В данном случае я превзошел самого себя. Еще бы, в кои веки шеф лично просил меня заняться этой крошкой, — ответил Эудженио, вопросительно посмотрев на Кристину. — Уж не дядюшка ли он тебе?

— А как фамилия вашего шефа? — живо поинтересовалась она.

Мужчины разом засмеялись.

— Может, ты знакома с кем-то другим, или шеф не успел тебе представиться, но директора «Стиля», проявившего такую трогательную заботу о русской девочке, зовут сеньор Бертрано. Анджело Бертрано. Надеюсь, наша работа ему понравится.

Кристина никогда не встречалась с этим человеком, во всяком случае, названное имя ей ни о чем не говорило.

— А как он выглядит? — задала она нелепый вопрос, поскольку никто здесь не сомневался, что девушка разыгрывает неведение.

— Послезавтра ты, вероятно, увидишь синьора Бертрано. Познакомишься, и я надеюсь, вы оба не будете разочарованы, — подмигнул растерянной девушке Эудженио.

Кристина была озадачена. Анджело Бертрано, принявший ее у себя в кабинете, действительно оказался совершенно не знаком ей. Он извлек из толстой папки сделанные накануне фотографии и тихо сказал:

— Хорошо. Действительно, совсем неплохо. Слишком похоже на Клаудию Шиффер, но это — почерк наших ребят. На самом деле вы, синьорина, — он окинул Кристину профессиональным взглядом, — не имеете с одиозной звездой столь разительного сходства. Избави Бог! Я не хочу принижать ваших достоинств! Да и Клаудию лично я не считаю настоящей красавицей. В ней есть целый букет качеств, делающий вполне заурядную красотку поистине «возлюбленной объектива». Свет софитов преображает ее — легкость, игривость, противоборство кокетства и насмешки над ним, — это талант, редкое дарование. Хм… У вас все еще впереди, Кристина. И вовсе не обязательно становиться тенью знаменитости. Я поговорю с Эудженио Коруччи. А это — контракт, который мы готовы заключить с вами. Внимательно ознакомьтесь. Предупреждаю: о твердом гонораре пока спорить не имеет смысла. Три месяца вы будете как бы экзаменоваться, а дальше — будем думать об иных формах сотрудничества. Если, конечно, не расстанемся. — Анджело Бертрано внимательно посмотрел на нее, но в этом взгляде не было и намека на приглашение в постель.

Опытный открыватель рекламных звезд, он уже составил для себя прогноз карьеры синьорины Лариной и не хотел бы в нем ошибиться.