Он появился в крошечной квартирке Джесси без всякого предупреждения. Было далеко за полночь, Джесси крепко спала, завернувшись в спортивную майку с Микки Маусом. Первое, что она почувствовала во сне, – это особенный острый цитрусовый запах мужского одеколона, которым он обычно пользовался. «Джимми», – промелькнуло у нее в уме – человек, в которого она, кажется, влюбилась со страшной силой. Звук шагов, раздавшихся рядом, тяжесть тела, под которым скрипнула кровать, и губы, поцеловавшие ее, кажется, окончательно развеяли сон.

– Джимми?

Но ведь этого просто не могло быть. Джимми в Греции, и сейчас, наверное, бродит по своему острову, который получил в наследство от дядюшки. И, убедив себя, что все ей только приснилось, она перевернулась на другой бок.

– Джесси, дорогая. Просыпайся!

– Джимми! – За долю секунды, которая ей понадобилась, чтобы окончательно проснуться, она с изумлением подумала о том, как он мог появиться в ее комнате? И еще о том, что по его просьбе она надела майку с Микки Маусом, но перед этим закапала ее соусом от салата, и майку необходимо было выстирать. О Господи! А ее волосы! Их тоже надо было вымыть. И, как назло, на лице появилось несколько прыщиков, которые следовало смазать каламином.

Как он появился? И почему он так уверен, что она одна, а не с кем-нибудь? Ведь они не помолвлены, не дали друг другу никаких обещаний, и у нее нет перед ним обязательств.

– Не включай свет! – Она успела вспомнить, что оставила не вымытый стаканчик из-под мороженого на ночном столике и что ее колготки валяются на полу.

– Мне хочется видеть выражение твоих глаз, когда ты получишь мои маленькие подарки.

Джимми, оказывается, романтик. А вот Джесси нет. Она подумала, что предпочитает сюрпризы в тот момент, когда она достаточно подготовлена к встрече с ними.

– Пожалуйста, Джимми. Посиди, я буду здесь через несколько минут.

Она зашла в ванную, умылась, почистила зубы, пробежала щеткой по волосам, быстренько натянула джинсы и чистую майку. Как здорово, что она успела покрасить ногти. Глубоким красным цветом, который так нравился Джимми. Покончив со всем этим, она плавной походкой двинулась в комнату, где в кресле сидел, вытянув ноги, Дмитрий Андреас Константин Георгополус Колас, известный своим друзьям как Джимми, и курил.

Улыбаясь, он смотрел, как она читает рельефного тиснения надпись, сделанную на коробке: «Бойся греков дары приносящих».

– Бойся тех, кто их принимает. Я не уверена, что соглашусь взять это…

– Но ты даже не взглянула, что там. – Он открыл коробку для драгоценностей и вынул браслет – кроваво-красные рубины, скрепленные золотой застежкой. – Это, должно быть, сделано прямо в Афинах. Но мой дядя нашел его под фиговым деревом в тот день, когда открыл Гелиос.

Оказалось, что дядя плыл на яхте по Эгейскому морю, когда внезапно налетевший шквальный порыв ветра перевернул суденышко, и волны выбросили его вместе с хозяином на прибрежные камни какого-то острова. Словно по волшебству ветер тут же утих и солнце снова ярко засветило в небе.

На острове жило лишь несколько рыбаков да пастухи с их стадами. В центре острова возвышались остатки монастыря. Колас-старший назвал остров Гелиосом в честь сына Бога Солнца и зарегистрировал его под этим именем в Афинах в соответствующем учреждении.

Он построил настоящую пристань в бухте, но этим все его новшества и ограничились. Остров Гелиос жил своей прежней жизнью, мало чем отличавшейся от жизни тысяч таких же небольших островов, разбросанных в Эгейском море и даже не отмеченных на картах.

После второй мировой войны дядя Джимми установил радиотранслятор и разрешил рыбакам открыть таверну в бухте. Что же касается монастыря, то он передал его очень бедному ордену монахинь, чей монастырь разрушили нацисты, и договорился со строителями, чтобы они привели его в порядок.

Джимми никогда не видел острова. Эта его поездка, связанная с оформлением и принятием наследства после смерти дяди, оказалась первой.

– Ты будешь очарована им, Джесси.

– Звучит угрожающе, – ответила она, потягиваясь на софе.

– Позволь мне увезти тебя.

– Не забывай о том, что я рабочая лошадка. И я делаю фотографии, на которые живу.

– Придется мне сделать заказ.

– К сожалению, я не умею снимать коз. Ты забыл, что я специализируюсь на портретах людей.

– Нет, не забыл, – он улыбнулся своей неотразимой улыбкой.

То, что она находится с ним вместе в таком тесном пространстве, странным образом нервировало Джесси. Она закрыла коробку, и та выскользнула из ее рук на пол.

– Ты даже не примерила мой подарок?

Она вытянула вперед босую ногу:

– Думаю, что он будет здорово выглядеть на щиколотке, если, конечно, подойдет.

– Какая капризуля! – Он вынул браслет и расстегнул застежку. – Ну-ка, давай сюда ногу, Золушка.

В ту минуту, когда он коснулся ее ноги, она поняла, что совершила большую ошибку. Его пальцы мягко, но крепко обхватили ступню, скользнули по подъему, по лодыжкам, и все тело отозвалось на каждое его движение. Они оба понимали, что браслет рассчитан на запястье и слишком мал, чтобы подойти для лодыжек. Со вздохом огорчения он отбросил браслет. Рубины покатились, как кровавые капли.

– Неправильная мысль, – он снова собрал рубины в горсть и принялся нежно проталкивать их меж ее пальцами один за другим.

– Как раз под цвет твоих ногтей, моя дорогая. Спасибо, что запомнила.

Ей казалось, что она знает все про эрогенные зоны. Особенно чувствительными у нее были бедра, соски груди, уголки рта и глаз, а также некая область между лопатками.

Но это было что-то новенькое. Кончики пальцев, как распределительный щиток тока высокого напряжения, посылали ответные импульсы по всему телу, заставляя его откликаться на каждое движение.

И вдруг ее настороженность и недоверие, существовавшие где-то в глубинах подсознания, отступили сами собой.

– Не волнуйся, моя дорогая, – Джимми, казалось, умел читать ее мысли. – И не спеши. Я здесь. Рядом с тобой.

Она не спешила, и он оставался рядом с ней. В жизни постоянно натыкаешься на разного рода двери – иной раз они бывают открыты, чаще – закрыты. С Джимми Коласом существовала только одна дверь. Он распахнул ее, приглашая в совершенно новый мир особенного переживания, и мягко закрыл ее за спиной Джесси, так что пути к отступлению уже не было. Оставалось только продвигаться вперед, познавая все глубже невиданный доселе мир.

В их первую ночь вдвоем он открыл ей такие вещи, о которых она даже не слышала, и он наслаждался вместе с ней ее открытиями.

В какой-то потрясающий момент близости он проговорил:

– Все, что тебе хочется. Только скажи. И это будет твоим.

Чего же она на самом деле хотела? Миллион долларов мелочью – медяками и серебряными монетками? Нет, то, чего она хотела, не относилось к материальному миру. Исключая, может быть, эту довольно темную комнатку. Но сейчас просить его о таком одолжении – слишком неудобно. Может быть, как-нибудь позже. Разумеется, попозже.

– То, что я хочу, ты не сможешь дать мне.

Он нахмурился.

– Ты же знала, что я женат.

Она знала все о том, как он и его жена отправились на праздничные дни в Аргентину и как она убежала с игроком в поло, у которого было собственное ранчо в Техасе. Но что же ее беспокоило? Джимми по возрасту мог стать ей и отцом. Но подцеплять его на крючок она не собиралась.

То, чего она хотела, он не мог дать. Это было не в его власти. Это не продавалось и не покупалось. Профессиональное мастерство и чутье.

– Ты льстишь себе, любимый. То, что хочу я – это оказаться в числе лучших фотографов. Вот и все. Видишь, как просто?

Он усмехнулся так, словно она попросила еще одну порцию мороженого.

– И ты станешь ею. Предоставь это мне. У меня есть весьма высокопоставленные друзья.

Да нет же! Совсем не то. Она хочет, чтобы ее фотографии говорили сами за себя.

– Обсудим это в другой раз. У нас есть более приятные вещи для обсуждения.

На следующее утро ей позвонили из фотоагентства с просьбой сделать снимки с рок-фестиваля, который должен был состояться в уголке Гайд-парка. Она еще толком не проснулась. И когда положила трубку, она подумала, а не приснилось ли ей все то, что случилось ночью? В самом ли деле она была вместе с Джимми? С одной стороны, она раздета, и майки с Микки Маусом на ней нет. С другой – и на шее и на губах она все еще ощущала следы его поцелуев. И пока она одевалась, приводила себя в порядок, чтобы скрыть синяки на шее, прибыл посыльный с коробкой свежих фиг. Записка с уже знакомыми наспех написанными буквами гласила: «У греков для этого есть свое название. Жди меня к полуночи». Полночь? А если рок-концерт продлится дольше?

Пока шло выступление, она постоянно ловила себя на том, что смотрит на часы.

Поскольку у нее не было никакой возможности подойти так близко к выступающим, как ей хотелось бы, она придумала кое-что другое. Повернувшись спиной к исполнителям, она принялась снимать фанатов – лица людей разной национальности, возраста, цвета кожи.

Концерт еще не закончился, когда она помчалась в свою небольшую лабораторию, которая находилась позади фотоагентства. Каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что снимки получились гораздо лучше, чем она ожидала. Теперь можно оставить негативы сушиться. Фотографии она отпечатает завтра. За несколько минут до полуночи она уже была у себя дома и ожидала своего любимого.

Ночь сменяла день в каком-то бешеном ритме. Странно, но она не ощущала никакого напряжения, никакого опасения. То чувство свободы, которое она испытывала рядом с Джимми Коласом, в какой-то степени походило на то, что вызывала у нее работа с фотоаппаратом. Два чувства словно повторяли, дополняя, друг друга.

Наступил момент, когда она ощутила нутром и камеру, и то, что снимала. Прохожие, люди, сидевшие на скамейках, чествование бегуна. Стоило ей теперь взять в руки камеру, она отзывалась на каждое ее движение.

И первым проявлением этого нового для нее ощущения близости стала серия портретов, сделанных во время рок-концерта. Джесси очень жалела о том, что делала эту работу по заказу весьма небольшого журнальчика. Трудно было понять – случайный это заказ или же она будет постоянно сотрудничать с ними. Зато так получилось, что один из представителей журнала «Пари-матч» в Лондоне купил права на ее фотографии.

Следующий уик-энд она провела в доме Джимми Коласа, всячески стараясь подавить предубеждение, которое вызывал у нее этот особняк, набитый слугами. И все-таки она чувствовала себя там неуютно, поскольку предпочитала сама застилать постель и готовить себе кофе, чистить ванную и пылесосить полы. Только иной раз она нанимала кого-нибудь для большой уборки квартиры. В основном она справлялась с ежедневной работой сама.

Но коли Джимми считал, что слуги необходимы, ей следовало принимать и их тоже. Приходилось играть комедию и делать вид, что не замечаешь, когда в комнату входит слуга во время их завтрака. Кое-чему она все-таки научилась, например, есть грейпфруты ложкой, что оказалось гораздо вкуснее.

Она пыталась смириться с не свойственным ей стилем жизни. Господи, что бы сказали родственники, увидя ее в таком окружении? Рейчел с самого начала возражала против ее поездки в Лондон. Ей вообще не нравилась идея Джесси стать фотографом, хотя она подарила в свое время внучке первый фотоаппарат – правда, не очень удачный, с которым Джесси довольно быстро рассталась.

Мать скорее склонна была поддержать Джесси и эмоционально и материально. Хорошо бы мать все-таки вышла замуж за Джерри, который ничем не напоминал Виктора. Джесси до сих пор трудно было поверить в то, что Виктор – их отец. Она уверяла мать, что никакая сила не заставит ее вновь встретиться с ним. Особенно после того путешествия, которое они совершили с ним и с Элеонорой. И хотя теперь от Лондона до него было рукой подать – ей и в голову не приходило съездить к нему в Мюнхен.

Рейчел всегда, не задумываясь о последствиях, называла Элеонору – «наша красавица». Ханна беспокоилась, не чувствует ли Джесси себя ущербной из-за бестактности бабушки. Джесси не раз пыталась убедить мать, что любит сестру и согласна с тем, что Элеонора красавица и что это ее совершенно не огорчает. Но это огорчало ее, несмотря на неизменное восхищение и на то, что она и в самом деле любила сестру больше, чем кого-либо другого на свете, и не завидовала, что природа оказалась столь щедрой к ней. Но не сравнивать себя с ней она все-таки не могла. И понимала, что сравнение – не в ее пользу.

Когда Джимми Колас пригласил ее слетать в Грецию на его самолете, посмотреть на остров, она невольно задумалась – не явится ли ее согласие попыткой подцепить его покрепче на крючок? Да, он женат – это ей хорошо известно. Но она также слышала и о том, что его жена – Фелицита – собирает нужные бумаги для начала бракоразводного процесса. А что она ответит, если Джимми надумает сделать ей предложение? Какое решение примет?

Именно в этот момент Джесси получила заказ от журнала «Пари-матч» снять благотворительный бал в Монако. И не столько саму церемонию, сколько лица людей – в том же духе, как ей это удалось сделать на рок-концерте. Благодаря этому заказу сами собой разрешились и ее сомнения относительно поездки в Грецию.

В аэропорту города Хеллиникона их ждала машина, чтобы отвезти в Вулиагмен, откуда они должны были отправиться непосредственно на Гелиос. Следуя указаниям Джимми, пилот вел небольшой самолет вдоль побережья так, чтобы она смогла посмотреть на суету и толчею в бухте, прежде чем направиться в глубь, где ее взору явился белоснежный Акрополь, освещенный закатными лучами солнца, и Афины предстали перед ней во всем таинственном смешении древних храмов, зданий викторианского стиля и современных стеклянных небоскребов.

Он считал, что первая встреча с Парфеноном должна происходить непременно днем. А когда они вернутся с Гелиоса, она увидит его при лунном свете. Поскольку на острове нет гостиницы, они могли остановиться только в доме семейства Глифады. По пути на Гелиос пилот, опять же следуя указаниям Джимми, держал курс таким образом, чтобы Джесси получила возможность увидеть и древнегреческий амфитеатр Эпидарус. Джимми прижал ее ладонь к губам и сидел с закрытыми глазами так долго, что и она тоже почувствовала, что начинает расслабляться от тревог и суеты большого города.

– Мне так хорошо, когда я с тобой, Джесси.

Не зная, что ответить, она промолчала.

– Джесси? – Он взял ее лицо в обе руки и заглянул в глубину ее глаз.

Она знала, что он ждет ее ответа. Его глаза потемнели.

– Я сказал тебе то, что чувствую в самом сердце. Я чувствую себя счастливым, когда ты рядом. А ты?

Она была слишком чувствительна к слову. Люди часто говорят «Я люблю тебя» таким же тоном, каким они говорили о том, что любят играть в бейсбол или любят чизбургеры. Она никогда и никому не говорила «Я люблю тебя» до той поры, пока и в самом деле не почувствует этого в самой глубине своей души.

Можно ли назвать любовью чувство покоя и счастья? И не есть ли ее желание увильнуть от ответа боязнью высказать правду? Он не сказал ей «я тебя люблю». И, проверяя свои чувства и мысли, она со всей честностью может ответить ему теми же словами:

– Я тоже чувствую себя счастливой рядом с тобой.

Острова – огромное количество больших и маленьких пятен в Эгейском море. И поскольку они пролетали довольно низко над ними, Джесси могла видеть, что многие из них были совершенно бесплодны и безлюдны, а на некоторых еще оставались следы языческих храмов.

Небольшая бухта за волнорезом у острова Гелиос оказалась гладкой и ровной. Они опустились на воду, словно птица. И не успела Джесси оглянуться, как они уже сидели в тени, под зонтиком таверны Ванни Патрониса, назначенного управителем острова, и попивали самодельное вино. И уже с трудом можно было представить, что еще утром они находились в Лондоне. Только сейчас она воочию убедилась, какая маленькая на самом деле Европа и какое невероятное количество стран, народов, языков, культурных традиций она совмещает в себе.

– Я не случайно позвал тебя с собой на Гелиос, – прервал молчание Джимми.

И она порадовалась, что приняла его приглашение и прихватила с собой обувь для прогулок. На острове не оказалось дорог, только едва различимые тропинки в горах. Легкий бриз перебирал ее волосы, вызывая ощущение свободы и радости.

– Ты собирался оставить меня одну?

Он сделал вид, что не заметил ее вопроса.

– То, что я собираюсь сказать тебе – очень важно. Это может изменить и твою и мою жизнь.

Он заговорил о том, что ему осточертела жизнь в Лондоне, что еще задолго до того, как он унаследовал остров официально, он задумывался о том, что будет с ним делать.

– Здесь нет ничего – только старые каменные дома, эта таверна и монастырь в горах. Теперь все это принадлежит мне, и я могу распорядиться им как мне вздумается. Мне хочется сделать что-то замечательное. Что-нибудь такое, что останется памятью.

– Как Онасис?

Он фыркнул. Люди типа Онасиса – вульгарны. Черные шелковые простыни? Разбитые тарелки в ночном клубе? Пригласить людей из высшего общества с хорошими манерами на свой собственный остров – еще не означает, что ты сам при этом приобретаешь хорошие манеры. Престижная женитьба не дала ему того, чего он жаждал. Наследство Ливаноса, вдова Кеннеди – все это лишь наглядное доказательство глубокого внутреннего разочарования и неуверенности в себе.

– А Мария Каллас? – не удержалась от вопроса Джесси.

Это единственная женщина, которую Онасис любил на самом деле и с которой он чувствовал внутреннее родство. Предав ее, он предал себя.

Джимми вел ее по невидимой глазу тропе, по которой бегали только козы, к самой высокой точке Гелиоса, к монастырю. Из-за легкого разреженного воздуха они задыхались, разыскивая тропинку, когда теряли ее.

Никто не вышел к ним навстречу из монастыря. С того места, где они остановились, Джесси могла видеть остров, сохранивший в веках свою первозданность. На некотором отдалении можно было разглядеть другие острова, которые выглядели как облака, опустившиеся на море. А вершины гор – это те места, где древние боги жили и любили.

– Побудем здесь еще немного? – Иногда фразы, которые он выбирал, выглядели как нарочитая демонстрация того, что английский не его родной язык. Но теперь она поняла, что английский и в самом деле – его второй язык. И когда он становился серьезным, по-настоящему серьезным, он думал по-гречески и только после этого переводил фразу на английский.

– Ты чувствуешь себя счастливой здесь?

– Да.

– Ты побудешь со мной хоть немного?

И хотя мысль о задании «Пари-матч» промелькнула где-то в глубине памяти, она была охвачена необыкновенным чувством возбуждения от ощущения полной свободы, что пришла к ней именно здесь. Конечно же, она с радостью побудет здесь вместе с ним.

– И тебе не хочется походить по магазинам в Афинах или Париже, сходить в парикмахерскую?

Она не смогла удержаться от того, чтобы не напомнить ему о фразе, которую услышала в их первую ночь любви.

– Единственное, чего мне не хватает – это бутылочки с красным лаком для ногтей.

– Ах, Джесси, если бы ты знала, насколько своевременно ты появилась в моей жизни.

В день своего сорокалетия он почувствовал желание опереться на кого-то или на что-то. Как и Онасис, он был богатым человеком, и ему тоже доводилось бить тарелки в ресторанах. И женился он на богатой наследнице – графине Фелиците Дунхам-Грей, с которой познакомился на танцевальном вечере, когда им обоим было по восемнадцать лет. Их дети терпеть не могли родителей. Дочь Элизабет поселилась на Шри-Ланке только для того, чтобы держаться как можно дальше от Англии, от родного дома. Сын Александр отказался от комфортной жизни на Западе, отдав предпочтение тибетской чаше для подаяний.

Ни его жена, ни дети ни разу не побывали в родной для него Греции.

– Это малоприятно.

За те три года, которые Джесси прожила в Англии, она уже могла понять те оттенки смысла, которые существовали между английским и американским языками. «Малоприятно» – один из наиболее ярких примеров того, как выражаются англичане, когда хотят сказать, насколько им обрыдло что-то. Исполнять свой долг, сохраняя все как есть, – это и означало «малоприятно».

– Давай останемся здесь ночевать? – предложила Джесси.

Он посмотрел на нее, не веря своим ушам.

– Здесь? Ты имеешь в виду на острове? А я был уверен, что ты предпочтешь дом в Глифаде. Ужин в отеле. И Акрополь в лунном свете.

Что-то было такое, что заставляло ее задержаться здесь, что-то такое, что являлось частью ее судьбы.

– Мне бы хотелось провести первую ночь в Греции здесь, на твоем острове.

И словно в ответ на ее слова, дверь монастырского храма отворилась. Старая женщина в черном платье обратилась к ним на греческом языке. После короткого разговора с ней Джимми объяснил:

– Они предлагают нам провести ночь на колокольне. Там есть место. И к счастью, колокола у них нет, так что нас не будут беспокоить.

Разумеется, там не оказалось и кровати. Монахини дали им на ужин овечий сыр, хлеб и свежее оливковое масло с острым привкусом. Его дополнило не менее потрясающее вино, что проникало внутрь тягучей теплой струей.

Они спали в одежде на лоскутных матрасах, набитых шерстью, прижавшись друг к другу, пока первые лучи солнца и легкий ветерок, потянувший с моря, не разбудили их. Они предались любви, прежде чем спуститься в бухту. Гидросамолет мягко подхватил их и унес ввысь.

Она никогда еще не чувствовала себя такой счастливо-успокоенной. И за все двадцать лет жизни у нее не возникало такого ощущения полноты бытия. В Лондоне она воспринимала только его мощное влечение, и это возбуждало ее, она чувствовала, что способна вертеть им как захочет. Пребывание на острове дало ей ощущение их внутренней связи. Когда они покинули гидросамолет, она знала, что непременно вернется на Гелиос с Джимми и что в ее жизни что-то коренным образом переменилось.

Зато у них совершенно не осталось времени на то, чтобы осмотреть Афины. Ведь они покинули Лондон только на уик-энд. И она пожалела только об одном, что не смогла зайти купить духи в «Савойе», куда стремились попасть все туристы.

– Итак, что мы будем делать с Гелиосом?

«Мы»? Кажется, он ни секунды не колебался, выбирая это местоимение. Теперь они были парой, единым целым. Несмотря на то, что Джимми официально являлся супругом другой женщины. И когда дворецкий встретил их в Гатвике, он не стал спрашивать Джесси, куда ее везти.

– Хилл-стрит, – распорядился он.

И незачем было обсуждать этот вопрос. Джесси должна была оставаться с ним.

– Но я хочу оставить за собой свою квартиру, – вот и все, что она сказала ему, перед тем как они заснули.

– Ага, собираешься там встречаться со своими любовниками?

– Конечно. Ты же знаешь, как я ненасытна. Пять, десять мужчин в день!

– Дорогая…

– Иначе день просто прошел даром. Как у Катерины Великой.

Мысль об этом рассмешила и в то же время задела его, о чем она сразу не могла догадаться.

– Дорогая моя Джесси. Ты, наверное, даже не представляешь, насколько я увлечен тобой.

Но единственной причиной, по которой она оставила свою комнату, была ее внутренняя потребность в независимости. Место для фотоаппаратов и пленок, книг и распечаток. Место, где она сможет побыть совершенно одна, когда ей очень захочется. Место, где она может быть неряхой, есть из консервных банок и складывать в углу грязное белье, которое она собирается отдать в прачечную.

Ну и к тому же у нее есть семья. Она не может исчезнуть, захлопнув дверь. Она просто оставляет себе то, что ей нравится, где лежат ее любимые вещи и куда, в конце концов, приходят счета из банка за те работы, которые она выполняет. Ведь нельзя забывать о том, что Джимми Колас в два раза старше ее и женат. Она не может изменить ни с того ни с сего адрес, по которому ей должны писать, ничего не объяснив при этом.

Никогда нельзя сказать заранее, как будут реагировать на перемены в ее жизни близкие. С точки зрения Элеоноры, Джесси не совершает ничего дурного. А в Рейчел может взыграть что-нибудь, и она потребует, чтобы Джесси немедленно вернулась домой. Но она может также и прислать ей черный пеньюар от Бедгрофа с наставлениями радоваться жизни и получать от нее наслаждение, поскольку жизнь так коротка. С нее все станется.

Ханна – это человек, который смог оборвать прежние привязанности, обнаружив, что это не отвечает ее потребностям. Только после того, как она разошлась, ей удалось найти себе другого, более подходящего человека. Она бы скорее всего посоветовала своей дочери: «Поступай так, как я говорю, а не так, как я живу».