11

— Землетрясение, что ли? — пробормотал Истомин, пытаясь открыть дверь подъезда.

Не так-то просто было это сделать! Ручка двери прыгала то вверх, то вниз, а то вдруг уезжала в сторону. Да и сама дверь не стояла на месте. Наконец Андрею удалось ухватиться за ручку и распахнуть дверь. Оставалось подняться на четвертый этаж и позвонить в дверь. Мать, наверное, не спит, откроет. Если уж эта ручка скачет как шальная, то замочная скважина в двери квартиры может вообще исчезнуть.

Андрей прислонился к дверному косяку, обернулся — такси, в которое втиснул его Костя, уже исчезло за углом дома. Наверное, Костя предварительно заплатил водителю, потому об оплате и речи не было.

И ни о чем речи не было, Андрей вообще не помнил, как доехал до своего дома. Ну и ладно, главное — доехал.

Темные контуры тополей острыми пиками нацелились вверх. Сырой ветер безжалостно трепал их голые ветви. За тополями светились окна соседнего пятиэтажного дома. Больше ничего не видно.

— А ночка темная была… — со вздохом сказал Андрей.

Не хотелось подниматься в свою квартиру. Мать не спит, волнуется, начнет спрашивать, где задержался, да почему такой пьяный, и нужно будет врать… Задержался где? На работе. Ну да, а где же еще! Пьяный потому, что… Почему люди бывают пьяными? Потому что пьют. Вот и все… Лучше б его оставили в покое! Разве можно сказать: мама, меня уволил Осетров, незаконно, незаслуженно, только ничего доказать нельзя? Теперь не знаю, как жить?.. Только дурак способен на такое. А он, Андрей Истомин, не дурак. Просто не знает, почему он пьяный, если весь день был на работе и все у него нормально.

— Вспомнил! — сказал Андрей. — Так просто, а сразу не сообразил… День рождения был… у Маши! Вот оно как… Все замечательно. Когда день рождения, люди становятся пьяными. И я стал…

Он оторвался от косяка и, шатаясь, двинулся вверх по лестнице. Правой рукой скользил по стене, но и стена не облегчала его путь. Она то и дело проваливалась внутрь, заставляя его выгибаться в другую сторону, а потом выпирала на него, толкая от себя.

Первое, что увидел Андрей, ввалившись в квартиру, — слезы в глазах матери. Это не понравилось ему. Стоял внизу, придумывал, что сказать, как успокоить ее… И ведь придумал. А она все равно плачет… Неправильно это.

— Где ты был, Андрюша? — всхлипнула Татьяна Федоровна.

Вот уже и по щекам покатились слезы. Андрей виновато опустил голову, развел руками.

— Ну, как где, мам?.. На работе. Я часто прихожу поздно, чего ты расстраиваешься?

— А почему пьяный?

— Я пьяный? Да, есть такое дело… День рождения отмечали, выпили немного, поздравили человека, и я… захмелел.

— День рождения? — Татьяна Федоровна изумленно посмотрела на сына. — У кого день рождения?

— Ну, у кого… У Маши.

— У какой такой Маши? — еще больше изумилась Татьяна Федоровна.

Андрей задумался. Разве нужно объяснять, у какой Маши может быть день рождения? Мать и сама прекрасно знает ее. А если знает, зачем спрашивает?

— Мам, ты извини, я жутко устал, прямо с ног валюсь… Погода отвратительная… голова раскалывается… Пойду лягу, ладно? Все нормально…

Из кухни вышла Маша, остановилась, разглядывая Андрея. Какая-то вся растрепанная, испуганная…

— У этой Маши день рождения? — спросила Татьяна Федоровна.

— У этой, — кивнул Андрей. — На улице темно, фонари не горят, мы… потерялись. Она пришла, а я нет. А потом и я пришел домой.

— Не выдумывай, Андрей, — жалобно сказала Маша. — Никакого дня рождения у меня сегодня нет. Мы тут с Татьяной Федоровной ждем тебя, с ума сходим: не знаем, что и подумать.

— Да? Не у тебя день рождения? — озадаченно пробормотал Андрей. — Значит, я ошибся. Извините… Это у Кости был день рождения. Точно, у Кости. А ты чего пришла, Маша?

— Того, что беспокоилась за тебя!

— Все нормально, иди домой. Не надо за меня беспокоиться. Я пришел и хочу спать. Пока, Маша…

— Андрей, Маша мне все рассказала, — Татьяна Федоровна вытерла слезы, погладила сына по плечу. — Не надо ничего выдумывать, скрывать. Ты же не виноват, что так получилось.

— Все? — Андрей недоверчиво посмотрел на Машу, побрел на кухню.

— Попей. Андрюша, попей, легче станет, — мать поставила перед ним большую чашку с крепким горячим чаем.

— Спасибо, мам… Да все нормально, не переживай ты.

— Как же нам не переживать, если Осетров поступил с тобой просто по-хамски! — возмутилась Маша.

— Да ну-у… глупости, Машунь. Перестань, прошу тебя. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…» Помнишь? Ну, вот и все.

— Погоди, Андрей, — встряла Татьяна Федоровна. — Меня Агеева уволила, можно сказать, за дело. Если посмотреть со стороны…

— Агеева? — Андрей осоловело усмехнулся. — Вождь и учитель народов Прикубанска? Она все может…

— Нет, не все! — взвилась Маша. — Твоя вина не доказана.

— Да? Ничего и не нужно доказывать… Я расписался за эту кассету, а теперь ее нет. Где — никто не знает… Важная государственная тайна, а я потерял… Ну, и все. A-а, чепуха это! — безнадежно махнул рукой. — Маша, а как ты домой пойдешь? Там же темь и холод… и опасно для девушки… Я провожу тебя.

Маша просительно посмотрела на Татьяну Федоровну. Что же, она сама должна объяснять, что решила остаться с Андреем до утра, утешить его, разнесчастного, расстроенного?

— Помолчи, Андрей, — осерчала Татьяна Федоровна. — Уже поздно, куда ж она пойдет? Останется у нас. Поблагодарил бы Бога, что девочка так беспокоится за тебя. Она предупредила родителей, что заночует у подруги.

Андрей повел мутными глазами сначала на мать, потом на Машу, пожал плечами.

— А зачем?..

— Если так, я уйду, — вскочила Маша, вспыхнув.

— Погоди, детка, не обижайся, — Татьяна Федоровна снова усадила ее на стул. — Ну, куда ты пойдешь? Уже поздно, а он разве способен тебя проводить? Я тебе в своей комнате постелю. А утром поговорите.

— Будете мне косточки перемывать… — поморщился Андрей.

— Ты мне так и не дал договорить, — голос Татьяны Федоровны отвердел. Видно, решила бесповоротно. — Я пойду на прием к Агеевой и скажу, что она не может тебя уволить. Не по-божески это, чтоб и мать выгонять с работы, и сына.

— Она все может, мама.

— Нет, не может. Завтра же и пойду…

— К Агеевой? Ну, не надо, не смеши меня… Она тебя и слушать не станет.

— А вот посмотрим, станет она меня слушать или нет, — стояла на своем Татьяна Федоровна.

…Он лежал в постели и смотрел вверх, на медленно вращающийся белый потолок, когда в комнату на цыпочках вошла Маша. Встала на колени у изголовья.

— Андрюша, милый, ты как себя чувствуешь?

— Плохо. И поэтому никого не хочу видеть…

Маша обняла его, нежно поцеловала в губы, долго смотрела в его застывшие глаза.

— Тебе больно? Хочешь, я останусь с тобой?

— Нет.

— Почему?

— Уходи, Маша.

— Ты не прав, если думаешь…

— Я не думаю, а знаю. Ты слишком молода и многого не знаешь… Пожалуйста, уходи, Маша.

— Ты прогоняешь меня?

— Прогоняю…

— Ну и пожалуйста! Очень нужно было напрашиваться!

Войдя в комнату, Татьяна Федоровна увидела, что постель, приготовленная для гостьи, осталась нетронутой. Осторожно заглянула к сыну — Андрей спал один. Татьяна Федоровна метнулась в прихожую и остановилась у вешалки, сокрушенно качая головой. Кожаная куртка и сапоги Маши исчезли.