Глава 3
Потомок князя Таврического оказался тем самым человеком, которого Лера могла бы разыскивать долго и безуспешно.
Он появился в офисе на Петровских линиях уже на следующее утро – в элегантном темном костюме, благоухающий каким-то изысканным одеколоном, такой же галантный, как и вечером в ресторане, но абсолютно сосредоточенный, мгновенно вникающий в обстоятельства и готовый давать немедленные ответы.
Услыхав про фирму «Шельф», Стас только усмехнулся и тут же предложил Лере перезаключить договор на строительство сахалинских коттеджей.
– Милая вы моя, – заявил он, – женщине вовсе не следовало бы этим заниматься. Ну что она понимает в строительстве?
– Она – это кто? – прищурилась Лера.
– В данном случае – вы, – ничуть не смущаясь, ответил Потемкин. – Я вам предлагаю предоставить эти дела мне, ко взаимной выгоде.
– Я согласна, – тут же ответила Лера. – Но совсем не потому, что я женщина, а только потому, что вы – специалист.
– Ладно, ладно, – усмехнулся Потемкин. – Оставим равноправие и будем судить по результату.
От него веяло надежностью, и Лера впервые вздохнула с облегчением: ей показалось, что быт ее туристов наконец-то будет обеспечен. Но одновременно ей казалось – совершенно непонятно, почему, – что от надежности Стаса Потемкина исходит какая-то опасность. И она удивилась своему ощущению…
«Ты просто не привыкла, – сказала себе Лера. – Ты не привыкла к тому, что мужчина готов что-то брать на себя, ты привыкла чувствовать себя бизнесвумен, а не женщиной, вот и шарахаешься от его комплиментов, и даже его мужественность тебя пугает, хотя что может быть естественнее в мужчине?»
Стас появлялся в офисе часто, и это было понятно: надо же ему было вникнуть в подробности Лериных планов о разбросанных по всей России «парадизах», которые предстояло строить именно ему.
Они быстро перешли на «ты», и это тоже было естественно. Лера и не заметила, когда это произошло – кажется, на второй день знакомства.
Фирма «Шельф» настаивала на продолжении сотрудничества. Видимо, из-за отдаленности расстояний и затруднительности контроля оно было выгодным для Романа Петровича Лыткина.
– А ты объясни, что будешь теперь работать со мной, – сказал Стас Потемкин. – Он заткнется моментально, увидишь. А если не моментально – я сам им займусь.
Лера увидела, как холодное, безжалостное выражение мелькнуло на мгновение в его глазах, как напряглась широкая челюсть, – и тут же он стал прежним, галантным расточителем комплиментов.
Лера давно уже усвоила, какие нравы царят в мире бизнеса – хотя, по счастью, в туризме дела обстояли относительно спокойно: по крайней мере, не слышно было пальбы в подъездах. Ей и самой приходилось играть по установившимся правилам, быть жесткой и неумолимой, чтобы не дать себя потопить. И ей еще повезло, она это понимала: за ней с самого начала стоял «Горизонт-банк» со всеми его возможностями. А каково было тем, кто играл в одиночку и начинал с нуля?
Но в том, как вел себя Стас, ей вдруг почудилась не только деловая хватка, но и склонность характера, – и она испугалась того, что ее догадка справедлива. Казалось бы, что ей до его характера, кто он ей? Просто деловой партнер, хороший и, судя по всему, надежный – чего же больше? И слава богу, что его готовность «заняться» соперником относится не к ней…
Но Лера вдруг представила, что было бы, если бы он повернулся на сто восемьдесят градусов – нет, не в делах, вообще… И оказался бы с ней лицом к лицу как соперник – что тогда? Это была маловероятная ситуация, им совершенно нечего было делить, но она содрогнулась.
Лера сама не заметила, когда это произошло – когда началось легкое потемнение в глазах при одном взгляде на него, когда сердце начало стучать чаще, стоило ему только войти в ее кабинет… И как это вообще могло произойти? Ведь она посмеивалась над ним в душе, она даже поддразнивала его – с его страстью к импозантности, поисками дворянских корней и многодолларовыми чаевыми в ресторанах. И вдруг – почему?..
В офисе это было не так заметно. Они разговаривали о делах, в Лерин кабинет заходили люди, Потемкин болтал с секретаршей Галочкой, ожидая, когда освободится «шефиня»…
Но Стас постоянно приглашал Леру то в ресторан, выбирая каждый раз особенно дорогой, вроде «Балчуг-Кемпински», то на какой-нибудь суперпрестижный, с многодолларовыми билетами, спектакль в Большом театре.
И Лера чувствовала, как с хрустом ломается между ними стена отчуждения, казавшаяся ей абсолютно незыблемой.
Нет, ее невозможно было поразить дорогостоящей роскошью, всей этой пылью в глаза – которую, кстати, она и сама была в состоянии себе обеспечить, если бы ей хотелось чего-нибудь подобного. И которую ей неизменно обеспечивал, например, процветающий Александр Алексиадис, когда Лера бывала у него в Греции – и обеспечивал просто так, от искреннего восхищения и без единой задней мысли.
Дело было совсем в другом. Лера не привыкла себя обманывать, умение оценивать ситуацию никуда от нее не ушло – и она понимала, что происходит.
Ее сводило с ума то, что исходило от Стаса Потемкина и что невозможно было назвать словами. Это было что-то физически ощутимое, как запах его неизменно дорогого парфюма, как скрытая сила его широких рук, когда он прикасался к ее плечам, подавая пальто.
Это было что-то зримое – как вздрагивание его губ, когда он смотрел на Леру, сидящую напротив него за уставленным дорогими блюдами столом; губы у него были изогнутые, чувственные, и это было особенно заметно по контрасту с тяжелым подбородком.
Это чувствовалось всегда – и когда он, изящный и эффектный, поднимался ей навстречу из-за стола, и когда, к концу вечера, пьянел и смотрел на нее тяжелеющим, мрачнеющим взглядом. Правда, он не позволял себе сильно напиваться в ее присутствии, но Лера и так заметила, что хмель у него тяжелый, мрачный и нерадостный.
Лера была сильной женщиной и знала это, но сейчас она чувствовала себя пылинкой – пусть и железной пылинкой, – которую с неодолимой силой тянет к мощному магниту.
«Неужели любовь? – думала Лера бессонными ночами, глядя в темный квадрат окна перед глазами. – Быть не может, никогда со мной не было так…»
Но как с нею было? Она вспоминала Костю, его ласковые, широко открытые в минуты близости глаза, его мягкие руки – и что еще она могла вспоминать? Валю Стара с его плейбойской самоуверенностью, которую на самом деле так легко было развеять? Смешно…
Лера знала только, что при мыслях о Стасе, которые приходили к ней бессонными этими ночами, все ее тело трепетало, схватывалось огнем, она физически ощущала прикосновения его рук, всего его тяжелого тела, его губы на своих губах. И в эти мгновения она все готова была сделать для того чтобы ощутить это наяву…
Он владел ее телом, ни разу к нему не прикоснувшись, и что было думать о душе – душа сгорала в том биении и пожаре, который Лера ощущала внутри себя при одной мысли о нем. Она хотела его, как не хотела ни одного мужчину ни разу в своей жизни, и стонала, кусая подушку, вздрагивая от того, что это желание не могло осуществиться немедленно.
Днем Лера еще могла размышлять об этом спокойно. Она была одинока, темпераментна, ей едва исполнилось двадцать семь лет – что удивительного было в том, что ее мучили женские желания? Удивительным было другое: почему именно Стас?
В ясные, дневные минуты она понимала, что не любит его. Она даже готова была отшатнуться от него, он пугал ее своей мощью, смешил тщательно скрываемым нуворишеством. Но ночью все это становилось неважным…
И, кажется, Стас почувствовал то, что с нею происходило. Или просто был уверен, что так оно и должно быть? Даже наверняка не почувствовал, а просто знал заранее; он не похож был на человека, способного улавливать нюансы.
Лера чувствовала себя напряженной как пружина, каждый день усиливал лихорадочность ее состояния, – а Стас с каждым днем каменел, наливался сознанием своей власти над нею. И только вздрагивание чувственных губ выдавало, какое страстное желание его снедает.
При этом он никогда не бывал с нею груб. И хотя иногда Лере казалось, что он с трудом сдерживает свою грубость, у нее не было никаких зримых свидетельств этого. Ведь невозможно было считать свидетельством отчетливое ощущение того, что Стас подавляет ее волю.
Он дарил ей цветы – всегда розы, и всегда огромными букетами. Дарил дорогие духи и сообщал, что в их запахе за цветочной увертюрой следует симфония пряностей и бергамота.
И в чем его можно было упрекнуть?
Зима началась рано. Первый снег в октябре не успел растаять, как это обычно бывало, вскоре ударил мороз, и уже к ноябрю снег не сходил с московских улиц.
Лера чувствовала такую тоску, какой не знала прежде, даже в первый месяц после рождения Аленки. И понимала, с чем связана ее тоска. Она решила прекратить то, что происходило между нею и Стасом Потемкиным, – прекратить немедленно, пока между ними реально не произошло ничего.
А это было нелегко: слишком сильно завладели ею мысли о нем. И к тому же Лера не могла не видеться с ним, потому что их уже связывали деловые контакты, от которых невозможно было отказаться ради женского каприза.
Иногда ее тревожили сомнения: а зачем, собственно? Зачем она должна отказываться от близости с этим человеком, что должно ее останавливать?
Стас не был женат – во всяком случае, к тому времени, когда познакомился с Лерой. То есть у него была где-то бывшая жена, и было даже двое детей, но он сам однажды дал Лере понять, что это его нисколько не сковывает.
– Вы не сошлись характерами? – спросила тогда Лера, узнав эту подробность его биографии.
– Вроде того, – ответил он. – Моя жена должна быть моей женой. – Он сделал упор на слове «моей».
– Неужели она тебе изменяла? – удивилась Лера.
– Этого еще не хватало! – усмехнулся он. – Нет, конечно. Но она стала слишком много себе позволять.
– Вмешиваться в твою жизнь?
– Это так же маловероятно, как изменять мне. – Он жестко прищурился. – Нет, вмешиваться я бы ей не позволил. Я же тебе сказал: моя жена должна быть моей женой, а не отдельной единицей, живущей по своим правилам.
Вот после этого разговора Лера и поняла, что все это надо прекращать немедленно.
Но одно дело понять, а другое – осуществить. Осуществить было тем более нелегко, что это явно не входило в планы самого Стаса.
Стоило Лере два раза подряд по телефону отказаться от встречи с ним – от похода в казино и в ресторан, – как он тут же явился к ней вечером в офис и спросил:
– Как это понимать?
Лера всмотрелась в его каменеющую челюсть, в жесткий прищур его светлых глаз.
– Никак, Стас. Почему ты вообще считаешь, что я должна тебе это объяснять? Ты что, хозяин мой? Допустим, мне опротивели рестораны, допустим, надоели разговоры о новом парфюме с запахом дикости и дубовой коры.
– Ты предпочла бы, чтобы от меня пахло потом?
– Я предпочла бы, чтобы ты меньше об этом говорил.
– Лера, женщина не должна быть так самоуверенна.
– Откуда ты знаешь, какой должна быть женщина, и кто тебе вообще дал право об этом рассуждать?
– Я сам дал себе это право, я вообще сделал себя сам! И я от этого не откажусь.
– Дело твое, – пожала плечами Лера. – При чем здесь я?
Ей стоило больших усилий разговаривать с ним так резко, и ей приходилось призвать все свое мужество, чтобы не испытывать в эту минуту ничего, кроме желания вырваться из-под его власти. Он был по-прежнему притягателен для нее, даже такой – со сжатыми губами и жестко прищуренными глазами. И может быть, именно такой…
– Ты не боишься, что тебе придется об этом пожалеть? – спросил он.
– О чем, Стас? – Лера постаралась придать своему лицу как можно более недоуменное выражение. – Мы разве ссоримся с тобой?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. И хочу тебе сказать: я тебя не понимаю…
– Давай отложим этот разговор? – вдруг попросила Лера.
В ее голосе невольно проскользнули эти просительные нотки: она вдруг сама испугалась неизбежности разрыва. Зачем, почему? Что за безумный отказ от самого сильного своего желания?
– Хорошо, – согласился Стас. – И я даже не прошу, чтобы ты позвонила мне, когда подумаешь хорошенько. Я сам тебе позвоню. Послезавтра.
«Два дня на размышления! – усмехнулась про себя Лера. – Наверное, он считает себя предельно великодушным».
Но и его можно было понять. Ни один нормальный мужчина не смог бы объяснить самому себе, что удерживает Леру от последнего шага навстречу Стасу Потемкину. Да что там мужчина – разве она сама могла себе это объяснить?
Весь следующий день был просто мучителен для нее. Правда, было много дел: «Горизонт-банк» проводил международный симпозиум.
– VIP-прием нужен, Лера, – сказал Стрепет, не вдаваясь в подробности.
Лера и сама знала, что это значит и каких усилий требует. Но что значили эти усилия по сравнению с тем, какое усилие ей приходилось делать над собою?
Она думала о Стасе каждую минуту, ей казалось, что внутри у нее тикают часы и отсчитывают время – до чего? До расставания или до того как она бросится в сладкий омут, отдастся его неумолимо притягательной силе?
«И что тогда будет? – пыталась охладить себя Лера. – Он же в бараний рог тебя скрутит, он же потребует, чтобы ты была „его“, а не „отдельной единицей“…»
Она содрогалась, представляя себе такую возможность, и даже горячие, страстные мысли о его сильных руках, о чувственных губах не могли быть сильнее этого страха.
Неизвестно, что ответила бы она Стасу Потемкину ровно через два дня, если бы обычное течение этих дней неожиданно не было нарушено.
И нарушил его Костя Веденеев – ее муж, ее первый и единственный мужчина, бывший и полузабытый, но не забываемый никогда.
Костя позвонил ей в офис, и Лера узнала его голос прежде, чем он назвал себя. Это был его второй звонок с того дня, когда они расстались на пороге загса, подав заявление на развод. Первый раз Костя позвонил, когда Аленке исполнилось два месяца и он случайно узнал о ее существовании – тоже по телефону, от Надежды Сергеевны.
– Лера, я все-таки хочу знать… – звучал тогда его голос в трубке. – Ведь эта девочка может быть и моим ребенком?
Его слова ножом полоснули Леру: «может быть и моим», «эта девочка»!..
– Может, – сказала она. – Более того, так оно и есть. Что дальше?
Костя молчал. Потом наконец выдавил:
– Ты сама должна мне сказать… Что я должен делать, чтобы ты…
– Ты мне ничего не должен, – оборвала его Лера. – Если ты имеешь в виду алименты, то я их от тебя не требую. Ребенок записан на мою фамилию, у нее мое отчество. Если ты хочешь переменить ей фамилию и отчество – пожалуйста, это твое право, если хочешь ее видеть – я не возражаю. Что еще?
– Я должен подумать, – сказал тогда Костя.
«И посоветоваться с Люсей», – добавила про себя Лера.
– Я тебе потом еще позвоню, – торопливо простился он.
– Ты долго собирался позвонить, – сказала Лера, услышав на этот раз его голос. – Год прошел, кажется?
Она сама расслышала иронию в своем голосе, и ей тут же стало жалко Костю.
– Мне все-таки хотелось бы встретиться с тобой, – попросил он. – Не хочется по телефону…
– Хорошо, – согласилась Лера. – Только давай сегодня, ладно? Завтра я… Может быть, придется в командировку уехать.
На самом деле завтра должен был звонить Стас, и ей почему-то не хотелось объяснять ему, что она идет на свидание с бывшим мужем.
Они встретились в маленьком подвальном кафе на Сретенке. Лера сама предложила это место: ей нравился полумрак небольшого зала и то, что здесь почему-то бывало не много людей, хотя место было бойким. Наверное, для студентов-кофеманов было дороговато, а для людей при деньгах – простовато.
Костя опаздывал, и Лера заказала чашечку двойного кофе, затянулась сигаретой. Она снова начала курить недавно, и не слишком много, но кофе с «Данхиллом» – это святое.
«Он совсем не изменился», – подумала Лера, увидев, как Костя стоит на пороге и оглядывает зальчик, пока глаза привыкают к полумраку.
Даже сейчас, при неярком свете, было заметно, что глаза у него все те же – ясные, широко открытые. Как у Аленки…
– Здравствуй, Лерочка, – сказал Костя, останавливаясь возле ее стола и словно бы не решаясь сесть. – Ты так переменилась…
– А ты так и не научился делать комплименты, Костя, – улыбнулась Лера. – Кто это так неопределенно говорит женщине, что она переменилась? Садись, ну что ты стоишь.
Он сел, не сводя глаз с Леры. Она вдруг вспомнила одно их свидание – первое после расставания, в кафе «Блинчики» на Пушкинской. Тогда она была беременна, все виделось ей каким-то воспаленным, трагическим, и она не могла тогда смотреть на него без боли в сердце. А теперь…
Костя молчал, как будто это не он предложил встретиться, как будто не он хотел поговорить. С кем-нибудь другим Лера легко выдержала бы любую паузу – для этого она в достаточной мере владела собою. Но с Костей ни в чем подобном не было необходимости; ей не надо было смотреть на себя со стороны… Весь он был такой, какой был, не больше и не меньше, и скрывать ей от него было нечего.
Поэтому Лера спросила:
– Коть, ты ведь поговорить хотел? Так говори. В чем дело?
Она была почти уверена, что знает цель его прихода: скорее всего, он хотел посмотреть на свою дочь.
– Да, собственно, дела-то нет никакого, – неожиданно ответил Костя. – Я просто хотел тебя увидеть.
– Меня увидеть? – удивилась Лера. – Это зачем еще?
– Просто так, я же говорю…
Глаза его открылись еще шире, и Лера вдруг вспомнила их совсем вблизи от своего лица – когда по всему Костиному телу пробегали сладостные судороги, а глаза были открыты, и взгляд устремлен на нее. Но это воспоминание было мимолетным и каким-то безразличным – просто вспомнилось что-то из прошлого, и все.
– Так зачем же ты хотел увидеть меня? – повторила Лера.
– Я понял, что соскучился по тебе, – ответил Костя. – Ты знаешь, я понял, что мне скучно с Люсей.
Он всегда сразу говорил о том, что думал, без обиняков и без подготовки, и в этом он тоже не изменился.
– Костя, – укоризненно сказала Лера, – я же тебя просила: не надо говорить со мной о Люсе, она меня не интересует. И это глупо, говорить с бывшей женой о нынешней, неужели ты не понимаешь?
– Но с кем я еще могу поговорить? – вдруг воскликнул он. – С кем я могу поговорить об этом, да и вообще – обо всем? Ты знаешь, ведь мне казалось, что Люся – необыкновенная! Она так слушала, так смотрела на меня… Я был для нее кумиром, и я это видел, и мне это нравилось, я чувствовал себя… Чувствовал себя мужчиной, хозяином, ты понимаешь, Лерочка? А это было так важно для меня тогда, если бы ты знала! Я ведь просто умирал тогда от комплексов: Институт разваливается, денег нет, ты живешь сама по себе… Как мне было это выдержать? А тут – девушка, юная, влюбленная, в рот мне смотрит. И я не устоял перед этим соблазном, ты понимаешь?
– Я понимаю, Котя, – сказала Лера, дотрагиваясь до его руки. – Но теперь-то что же? К чему теперь это вспоминать?
– Мне скучно с ней, – упрямо повторил Костя. – Она никакая, ты понимаешь? Всего чуть больше года должно было пройти, чтобы я это понял. И я все время тебя вспоминаю, я все время вспоминаю, как мы сидели с тобой, разговаривали вечерами, как ты про улиток моих расспрашивала, как ты смеялась, какое у тебя лицо было, и вообще – все…
– Я в самом деле виновата перед тобой, Котя, – остановила его Лера. – Ты забыл – ведь последнее время я не расспрашивала тебя ни о чем, мне вообще было не до тебя…
– Ну и что! – воскликнул Костя. – Я должен был это понять, это же было естественно. Ты так уставала, у тебя была такая напряженная жизнь…
– Костенька, давай прекратим этот разговор, – попросила Лера. – Я не вижу в нем смысла. Ты женат, у тебя ребенок, к чему этот вечер воспоминаний? Что я могу сделать для тебя?
– Но ведь и у тебя ребенок, – возразил Костя. – Мой ребенок, ты говорила… И ты одна, правда?
– Ну и что? Ты хочешь вернуться в семью? – усмехнулась Лера.
– Да, – ответил Костя с необычной для него решимостью. – Я хочу снова быть с тобой.
– А твой сын? У тебя ведь сын, кажется?
– Да, Владик. Но что же, ведь все равно один из моих детей должен будет расти без отца, правда? И в таком случае…
– В таком случае, какая разница, который, – закончила за него Лера. – Ах, Костя, ты все тот же! Я даже назвать не могу, какой… Хороший, ласковый, но какой-то… Мне кажется, тебе все равно – так ли, этак ли. Откуда в тебе такая бесстрастность, не понимаю. Захотелось к прежней жене, с новой скучно стало, старая лучше развлекала – что ж, пойду к старой! И ты думаешь, я смогу теперь с тобой жить?
– Но почему же нет? – даже удивился Костя. – Разве мы плохо жили с тобой?
– Не знаю… – сказала Лера. – Ты не поверишь, но теперь я действительно не понимаю, как мы жили с тобой. Одно точно знаю: больше этого быть не может.
– Ты уверена, что это окончательно? – грустно спросил он.
– Абсолютно, – кивнула Лера. – Но если ты Аленку хочешь видеть – пожалуйста. Она твоя дочь, ты имеешь полное право, и я…
– Да нет, зачем, – как-то вяло махнул рукой Костя, и Лера ужаснулась тому, что этот жест относится к ее ребенку. – Если бы ты позволила мне вернуться, тогда – да, а так… Зачем?
– Незачем, – согласилась Лера. – Кофе будешь?
– Да, выпью, пожалуй. Здесь хорошо варят? – поинтересовался он.
Весь его пыл как-то сразу угас, и Лера не чувствовала к нему теперь ничего, даже жалости, которая охватила ее вначале.
– Нормально, – ответила она. – Сейчас закажу.
Ее ужаснула эта встреча.
«И это мужчина, отец моей дочери, и с ним я жила столько лет? – думала она, захлопывая дверцу машины в своем дворе. – Ничего удивительного, что меня потянуло к Стасу!.. Какая же я дура, от чего я отказываюсь? Даже если я просто хочу его, хочу как кошка, и больше ничего – почему мне отказывать себе в этом, чего ради? Ради какого-нибудь хлюпика вроде моего бывшего супруга? Стас по крайней мере не ждет, что я буду его развлекать с утра до утра, он сам готов сделать все, что я пожелаю, это же видно! И если он за это хочет, чтобы я подчинялась его желаниям, так разве я сама не хочу того же?..»
Стас позвонил, как и обещал, ровно через два дня. Голос у него был такой, словно и не было этих двух дней, – обычный его пленительный бас. Он не стал ни о чем спрашивать – просто пригласил Леру на презентацию самого шумного фильма года в Дом кино, куда ожидался весь бомонд и весь официоз; и она согласилась.
