Глава 9

Весна была в разгаре, все кругом цвело, когда они сошли с поезда в родном городе. Почему-то Эдвине казалось, что город будет таким же, как в день отъезда, но все изменилось. Изменилось, как их собственная жизнь.

Эдвина уезжала из дома счастливой беззаботной девчонкой. С ними ехал Чарльз, и они всю дорогу болтали о будущей жизни, о свадебном путешествии и даже о том, сколько детей они хотят завести.

Но сейчас все стало другим, и сама Эдвина тоже. На ней было черное платье, делавшее ее выше, тоньше и гораздо старше. Лицо ее закрывала вуаль, спускавшаяся со строгой черной шляпки, купленной в Нью-Йорке.

Когда она вышла из вагона и огляделась, то сразу, как и предполагала, увидела репортеров из папиной и других газет. На секунду ей показалось, что сюда сбежалось полгорода. Вперед выскочил фотограф и засверкал вспышкой. Эдвина отвернулась, стараясь не обращать внимания на любопытную толпу и журналистов. Она помогла спуститься на платформу детям, Филип держал Алексис и Фанни, а Эдвина несла Тедди, пока Джордж искал носильщика. Они были дома и, несмотря на толпу чужих людей, чувствовали себя здесь в безопасности.

В то время как Эдвина возилась с багажом, к ней подошел какой-то человек, и она узнала поверенного отца — Бена Джонса. Он много лет дружил с ее отцом, они были ровесниками и двадцать пять лет назад делили комнату в Гарварде. Бен был высоким привлекательным мужчиной с седыми волосами. Он знал Эдвину еще крошечной девочкой, перед отъездом в Европу видел счастливую очаровательную девушку, но теперь перед ним стояла очень грустная молодая женщина, в глазах которой застыли мука и боль.

Он раздвигал толпу, пробираясь к Эдвине, и люди безропотно уступали ему дорогу.

— Здравствуй, Эдвина, — с трудом сдерживая подступившие слезы, приветствовал ее Бен. — Мне так жаль… — быстро проговорил он, боясь заплакать.

Берт Уинфилд был его лучшим другом, и весть о катастрофе явилась для него страшным ударом. Он просмотрел все газеты, стараясь что-нибудь разузнать об Уинфилдах, а потом получил известие от Эдвины, возвращавшейся в Нью-Йорк на «Карпатии» с братьями и сестрами, но без родителей и жениха. Бен горько оплакивал потерю своего лучшего друга и его жены, а также очень жалел их бедных детей.

Все ему страшно обрадовались. Джордж радостно улыбался Бену, и даже Филип почувствовал облегчение при виде знакомого лица. Бен был первым другом, которого они встретили после своего спасения. Бен постарался оградить их от назойливого внимания репортеров. Джордж похвастался Бену, что по дороге домой выучил два новых карточных фокуса. Он изо всех сил старался быть общительным, но Бен заметил, что Джордж выглядел усталым, бледным и очень печальным. Совсем не тот проказливый Джордж, которого он знал раньше.

— Ты покажешь их мне дома. Кстати, ты по-прежнему плутуешь в картах? — поинтересовался Бен, и Джордж в ответ ухмыльнулся.

Оглянувшись, Бен увидел, что застывшее лицо Алексис вообще ничего не выражает, а Эдвина страшно исхудала.

— А мама умерла, — сообщила Фанни, и Эдвина почувствовала невыносимую боль от этих слов малышки.

— Я знаю, — тихо сказал Бен. — Для меня было большим горем это услышать.

Он сочувственно взглянул на Эдвину: та еще больше побледнела под вуалью. Вообще они все были очень бледны, и у Бена щемило сердце, когда он смотрел на детей, переживших такой ужас.

— Но я рад, что ты поправилась, Фанни. Мы все беспокоились за тебя.

Она радостно закивала, показывая руку:

— Мороз укусил меня за пальчики, а Тедди кашлял, но он тоже выздоровел.

Эдвина улыбнулась репортеру, усаживаясь в машину, присланную из редакции отцовской газеты. На этой машине они раньше иногда путешествовали, потому что у нее был прицеп для багажа. Бен не знал, сколько у них вещей и есть ли они вообще.

— Как хорошо, что вы нас встретили, — сказала Эдвина, когда они подъехали к дому.

Бен понимал, как им сейчас тяжело. Он сам потерял жену и сына во время землетрясения 1906 года. Это разбило ему сердце, он больше не женился. А мальчик был бы сейчас как Джордж, и потому Джордж всегда занимал особое место в его душе. Бен поболтал с ним по дороге домой, а остальные замкнулись в печальном молчании. Они все думали об одном и том же: как пусто и тоскливо будет в доме без мамы и папы. Цветы, которые мама посадила перед отъездом, расцвели и кивали им всем разноцветными головками.

— Давайте же, заходите, — позвала Эдвина, потому что дети нерешительно топтались в саду.

Бен старался их развеселить, но никто не поддерживал его усилий. Они вошли внутрь и остановились, оглядываясь по сторонам, как будто это был уже не их дом, а чей-то чужой. Эдвина поймала себя на том, что прислушивается, не раздадутся ли знакомые звуки… шуршание маминых юбок… звон ее браслетов… папин голос.

…Но вокруг стояла тишина. Алексис тоже прислушивалась к чему-то, но, конечно, ничего не слышала. Напряжение стало почти непереносимым, когда Тедди потянул Эдвину за рукав.

— Мама? — спросил он. Хотя Тедди видел ее последний раз на пароходе, он, несмотря на свои два годика, чувствовал, что она должна быть здесь.

— Ее тут нет, Тедди. — Эдвина опустилась рядом с ним на корточки.

— Ушла?

— Да, маленький, — кивнула Эдвина и бросила на стол свою шляпку. Без нее она выглядела гораздо моложе. — Тяжело возвращаться, да? — хрипло сказала Эдвина, и оба мальчика кивнули.

Алексис сразу же подошла к лестнице. Эдвина знала, куда она направляется, и у нее защемило сердце. Алексис шла в мамину комнату, но, может, так оно и лучше. Возможно, там она наконец поймет…

Филип вопросительно посмотрел на Эдвину, не она покачала головой:

— Пусть идет… все нормально…

Шофер внес их вещи, а в дверях, вытирая руки о белый крахмальный передник, появилась миссис Барнс, их старшая экономка. Эта милая, приветливая женщина просто обожала Кэт и теперь расплакалась, обнимая детей и Эдвину. Эдвина вдруг поняла, что им предстоит вынести. Десятки людей станут выражать свои соболезнования и выспрашивать подробности случившегося несчастья — даже думать об этом было невыносимо. Через полчаса Бен ушел. Эдвина проводила его до дверей, и он попросил сообщить ему, когда она будет готова поговорить о делах.

— Когда это нужно сделать? — обеспокоенно спросила Эдвина.

— Как только ты сможешь.

Он говорил спокойно, не желая тревожить ее или детей, но остальные и не могли его услышать. Джордж был уже наверху, наводил беспорядок в своей комнате, а Филип просматривал почту и разбирал книги, Фанни отправилась на кухню с миссис Барнс, а за ними семенил Тедди, поминутно оглядываясь, словно ожидал в любую минуту появления родителей.

— Нам надо многое обсудить, — продолжал Бен, стоя с Эдвиной в холле.

— А что именно? — Ей нужно было знать, она всю неделю думала об этом. Хватит ли у них денег на жизнь? Ей всегда казалось, что хватит, а вдруг нет?

— Ты должна решить, что делать с газетой, с этим домом, и потом, у твоего отца есть кое-какие вклады. Между прочим, твой дядя хочет, чтобы вы все продали и перебрались в Англию, но мы позже это обсудим. — Бен не хотел расстраивать Эдвину, но ее глаза вдруг гневно вспыхнули.

— А при чем тут мой дядя? Он что, мой опекун? — Ей даже в голову не приходило, что такое может быть, но Бен успокаивающе покачал головой.

— Нет, не он, а твоя тетя, таково было желание твоей матери. Но только до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один.

— Слава богу, — улыбнулась Эдвина, — осталось недолго ждать. Всего только три недели. — Бен улыбнулся в ответ. Она чудесная девушка с сильным характером и отлично со всем справится. Как жаль, что такие испытания выпали на ее долю. — Мне придется продать газету? — взволнованно спросила Эдвина.

— Может, когда-нибудь ты и захочешь, но сейчас там работают отличные ребята, и она будет приносить доход. Но если Филип не возьмет на себя заботу о ней через несколько лет, возможно, придется продавать. Или, может, ты хочешь попробовать?

Они оба улыбнулись. Нет уж, у нее и без газеты достаточно дел.

— Мы можем поговорить обо всем на будущей неделе, Бен, но я уже и сейчас могу сказать главное. Я никуда не поеду и ничего не продам. Я хочу все сохранить, как есть… для детей.

— Но это большая ответственность.

— Возможно. — Она помрачнела. — Но пусть все так и останется. Я хочу, чтоб все было как при маме с папой.

Бен с восхищением смотрел на Эдвину, но он все же немного сомневался, как-то она справится? Поднять пятерых детей — нелегкая задача для двадцатилетней девушки. Однако он знал, что Эдвина унаследовала отцовский ум, и материнское доброе сердце, и мужество, и она всего добьется, чего захочет. Наверное, она права и не стоит ей мешать.

Эдвина со вздохом закрыла за Беном дверь и огляделась. Дом как будто одичал: не было цветов в вазах, привычных запахов и звуков. Да, работы ей предстоит много, а для начала надо проведать детей. Она слышала, как они играли в кухне с миссис Барнс, а Филип с Джорджем на втором этаже яростно спорили, чью ракетку сломал Джордж. В комнате Алексис Эдвина никого не нашла, и нетрудно догадаться, почему.

Она прошла через свою комнату и медленно поднялась в залитую солнцем родительскую спальню. Там было жарко и душно, будто комнату не проветривали целый месяц, но зато солнечно, из окна открывался красивый вид на залив.

— Алексис? — тихо позвала Эдвина. Она была уверена, что сестренка где-то здесь. — Дорогая, где ты? Спускайся вниз… мы соскучились по тебе.

Эдвина, закусив губу, прошла в мамину гардеробную. На туалетном столике в ряд стояли флаконы с духами, баночки с кремами, на полках аккуратно были разложены шляпки и туфли… которые она никогда больше не наденет. Эдвина сквозь слезы пыталась высмотреть Алексис.

— Лекси?.. Иди сюда, малышка… иди… — Но в комнате, пропитанной запахом маминых любимых духов, стояла тишина. — Алекс…

Ее голос замер, она увидела Алексис, которая со своей любимой куклой сидела в шкафу и тихо плакала. Она держалась за мамины платья, вдыхая их запах, и не хотела вылезать. Эдвина медленно подошла к Алексис, опустилась на корточки и поцеловала ее.

— Я люблю тебя, моя маленькая… Я так тебя люблю… может быть, по-другому, чем она… но очень-очень, поверь мне… — Эдвина с трудом подбирала слова, не зная, как утешить сестренку.

— Я хочу к маме, — плача, повторяла малышка.

— И я тоже, — заплакала вместе с ней Эдвина, — но ее больше нет… она погибла… а я здесь… я обещаю, что никогда не покину тебя…

— Она тоже обещала, а вот ее нет.

— Но она не хотела… она ничего не могла сделать. Так получилось.

Хотя это было не совсем так, и Эдвина снова и снова возвращалась в мыслях к тому моменту, когда они покидали «Титаник» без нее. Почему она не села в шлюпку с детьми? Потом, когда Эдвина успокоила ее, что Алексис находится с нею вместе? И после еще были шлюпки… она могла бы успеть. Но она предпочла остаться с мужем. Филип рассказал Эдвине об этом. Как она могла так поступить с ними?.. С Алексис?.. С Тедди… Фанни… С мальчиками?.. Где-то в глубине души Эдвина затаила обиду на мать. Но она не могла признаться в этом Алексис.

— Я не знаю, почему так случилось, Лекси, но теперь ничего не поделаешь и мы должны заботиться друг о друге. Нам всем не хватает ее, но надо жить дальше. Мама хотела этого.

Алексис долго колебалась, но потом поднялась и неуверенно вылезла из шкафа.

— Я не хочу идти вниз… — Она заартачилась, когда Эдвина попыталась вывести ее из родительской спальни, и стала в панике оглядываться, словно боясь, что больше никогда не увидит этой комнаты, не почувствует маминых духов.

— Нам нельзя здесь оставаться, Лекси… мы только больше расстроимся. Я знаю, что она здесь, и ты знаешь, она везде… она в наших сердцах. Я все время чувствую, что она со мной.

Эдвина осторожно подняла Алексис и понесла вниз, и сестренка уже не выглядела такой испуганной.

Вот наконец они дома, чего они так хотели и одновременно боялись. Их родителей больше нет, но память о них будет жить, как цветы в саду.

Ночью Эдвина поставила флакончик маминых духов на столик Алексис, и с тех пор ими всегда пахло от куклы, миссис Томас. И дуновение этого аромата пролетало, как смутное воспоминание о женщине, которую они так любили и образ которой навсегда запечатлелся г, их сердцах.