19

— С каких это пор мы решили кормить читателей манной кашей, — неистовствовала Джорджи Чейз. — «Уорлд» никогда не был журналом для беззубых, — добавила она и повторила, что план главной статьи следующего номера, представленный ей редактором обозрений, ниже всякой критики, и что если редактор не сделает вывода, Джорджи придется серьезно задуматься на его счет.

Сотрудники Джорджи предпочитали не давать ей повода задуматься на свой счет. Если это произошло хотя бы один раз, уже нельзя было быть уверенным, что в любой момент не последует увольнение.

К тому же те, кто переставал пользоваться расположением Джорджи, больше не посвящались в положение дел в журнале, теряли влияние на политику редакции, да и отношение к ним рядовых служащих сразу менялось.

Джорджи проводила совещание, сидя во главе большого стола, рядом с ней сидели ее заместитель и технический редактор, остальные семь стульев занимали руководители различных подразделений «Уорлд». Перед каждым лежал план его раздела в ожидании того момента, когда Джорджи захочет на него взглянуть.

Вдоль стены стояли десять служащих с блокнотами, готовые записывать указания Джорджи. Это были в основном редакторы, достаточно преуспевшие, чтобы быть допущенными на совещание, но не настолько, чтобы их усадили за стол.

Совещание началось в четверг в четыре часа. Это было второе совещание по текущему номеру. На пятницу было намечено еще два. Так бывало всегда, прежде чем девяносто шесть страниц «Уорлд» окончательно выверенные, сверстанные и превращенные в негативы, отправлялись в типографию.

На Джорджи была дорогая блузка с короткими рукавами. Остальные пять женщин, находящиеся в кабинете, были одеты в разноцветные летние костюмы. Никому из них не приходилось напоминать, что одеваться летом только в белое было привилегией главного редактора. Большинство мужчин были без пиджаков, а рукава их рубашек были подвернуты и пристегнуты специальными зажимами выше локтей, чтобы не испачкать рубашку, случайно облокотившись на сырые оттиски. Все мужчины были в галстуках и аккуратно подстрижены. Комната была ярко освещена, настолько ярко, что это вызывало ассоциацию с допросом третьей степени в каком-нибудь полицейском участке.

Лица сотрудников были напряжены. На лице некоторых, стоящих у стены, застыло выражение, говорящее: «Мы проходим через этот ад уже второй раз за сегодняшний день».

Заместитель Джорджи был старше остальных. На нем был надет пиджак. Третье по счету лицо в иерархии журнала — технический редактор — был человеком средних лет с приятным улыбчивым лицом. На нем поверх рубашки был шелковый блейзер.

Двадцать пар глаз пристально смотрели на лежавшую перед Джорджи статью, вызвавшую ее негодование.

— Возможно, в «Нью-Йорк таймс» у вас и прошла бы такая чепуха, но не здесь, — сказала Джорджи.

Стоявшие у стены переглянулись, на лицах сидящих за столом отразилось нетерпение. Надо было просмотреть еще очень много материала за те полчаса, что отводились на совещание. С раскритикованной статьей уже все было ясно. Оттиск передали худощавой серьезной женщине, отвечавшей за номер, которая тут же передала через стол макет раздела внутренних новостей. Заместитель главного редактора положил первый лист раздела перед Джорджи.

— Уже лучше, но надо еще немного доработать, — оценила Джорджи следующий раздел.

Его тут же передали одной из женщин, стоящих у стены, а перед Джорджи положили оттиски следующих двух страниц журнала.

— А вот это очень хорошо, — последовала оценка.

Служащие Джорджи никогда не знали, когда она была настроена миролюбиво, а когда готова была дать всем разнос. Это заставляло их мобилизоваться. Однако Джорджи понимала, что нельзя постоянно держать людей в напряжении. Если люди постоянно будут помнить, что сегодня должны работать лучше, чем вчера, а завтра — лучше, чем сегодня, то долго они не выдержат.

Перед ней положили следующий раздел. Если не считать заголовков, набранных жирным шрифтом, правая страница была пуста. Там было оставлено место для статьи корреспондента «Уорлд» в конгрессе, которую придерживали до последнего момента с тем, чтобы включить туда последнюю информацию о расследовании конгресса по поводу заменителей сахара. Любые свежие новости по поводу того, как вреден сахарин, были очень важны в стране, помешанной на здоровье. Слева были макеты двух рекламных объявлений — шарикоподшипникового завода и авиакомпании «Сингапур Эрлайнз». Джорджи усмехнулась. Вряд ли Джок особенно удивится тому, что она не пошла у него на поводу и не поместила его объявление перед статьей. Это было бы против всех правил редакции.

Перед Джорджи положили следующий разворот. На левой странице красовались фотографии двух оппонентов из Белого дома. Под фото было оставлено место для статьи об их конфликте. Справа было два рекламных объявления, набранных уже в цвете.

— Надо, может быть, немного подретушировать, — сказала Джорджи, поглядев на фотографии. — А как сама статья?

— Почти готова, — сказал один из мужчин, стоящих у стены.

— Хорошо.

Объявлениями Джорджи осталась недовольна.

На следующем развороте она увидела наконец объявление Джока. Справа была статья о племяннике первой леди, а слева — объявление, занимавшее целую страницу, в котором расписывалось, насколько натуральный сахар лучше всяких химических заменителей. Статью о сенатском расследовании по поводу сахарина и рекламу сахара разделяли две страницы. У Джока не было основания жаловаться. Вряд ли читатели настолько невнимательны, что могут забыть содержание статьи, перевернув пару страниц.

Когда начальник рекламного отдела несколько дней назад подал Джорджи список крупных объявлений, намеченных в следующий номер, она успела уже почти забыть о своем разговоре с Джоком Лиддоном. Но что-то такое промелькнуло в ее памяти, и она попросила начальника отдела:

— Поместите объявление о сахаре где-нибудь поближе к статье о расследовании, но не так близко, чтобы кому-нибудь пришло в голову, что у нас есть какой-то интерес в сахаре.

Внутри ее шел в этот момент безмолвный диалог с Джоком: «Вот заставишь своего клиента купить в следующем номере целый разворот, тогда я, возможно, скажу, чтобы твое объявление поместили рядом со статьей». Джок не ошибся, предположив, что с Джорджи можно поторговаться.

Все встали, собрали свои бумаги и направились к выходу из кабинета.

В коридоре Джорджи обратилась к Ларри Пенроузу — начальнику отдела внутренних новостей.

— В понедельник прибывает с официальным визитом председатель английского Комитета по промышленности, торговле и энергетике Ян Лонсдейл. Американские газеты совсем не знакомят читателей с членами британского правительства. Только с премьер-министром. Но Лонсдейл вполне может со временем переселиться на Даунинг-стрит. Я хочу представить его рядовым американцам. Продумайте, как лучше это сделать, Ларри.

— Конечно, — ответил Ларри Пенроуз.

— Возможно, следует послать Нормана в Вашингтон. Пусть вылетает в воскресенье вечером. Там ему стоит заглянуть в «Дж. Д. Лиддон Интернейшнл» и повидаться с Майклом О'Донованом. Майкл — большой специалист по Великобритании. Поднимите все, что есть в картотеке про Лонсдейла, и завтра покажите мне. Зайдите ко мне, пожалуйста, минут за двадцать до завтрашнего совещания, и мы с вами решим, как лучше все это организовать.

— Хорошо.

Когда Джорджи давала указания в форме вопросов, это могло означать одно из двух: либо она была в хорошем настроении, либо вне себя от бешенства. Но сегодня Ларри не уловил сарказма в ее вопросах. Вероятно, она успела выпустить пар, устроив разнос редактору обозрений.

В семь тридцать Джорджи переоделась в костюм с длинной юбкой, чтобы ехать на обед в честь нового посла Франции. Обычно Джорджи старалась заехать домой, прежде чем отправиться на ужин, чтобы хоть полчаса пообщаться с Сарой и Джеми. Сара любила стоять около матери, когда та наряжалась перед зеркалом.

— Какая ты красивая, мамочка, — говорила она. Но по четвергам Джорджи редко удавалось попасть домой — слишком много дел было в этот день в редакции. Вот и сегодня Джорджи отправлялась прямо на обед.

Прежде чем уйти, она набрала телефон офиса Хьюго. Последнее время поведение мужа было непредсказуемым. Иногда, после того, как Хьюго поднимал трубку и слышал ее голос, следовала долгая пауза, в которой таилась угрюмая враждебность. В других случаях, когда Джорджи просила Хьюго о чем-нибудь, он бросался выполнять ее просьбу с каким-то преувеличенным энтузиазмом.

Сегодня Хьюго был в хорошем настроении. Джорджи рассказала ему, что хочет приурочить цикл статей к визиту Яна Лонсдейла. Это заинтересовало Хьюго.

— Уже продумала, как все это подать?

— Только в самых общих чертах. Буду рада, если подскажешь что-нибудь интересное.

— Хорошо, но только после того, как закончу свою статью по этому поводу.

Оба рассмеялись. Джорджи приятно было услышать в голосе мужа не враждебность, а дружеское участие. Последние две недели Хьюго казался ей каким-то отстраненным, даже в постели.

— Пэтси приятно будет увидеть, что мы с тобой можем сделать для них с Яном, — сказала Джорджи.

Пэтси по-прежнему была ее единственной близкой подругой. Пэтси и Хьюго, не считая тех дней, когда он был в плохом настроении. Они с Пэтси общались по телефону и писали друг другу письма, но не виделись с того момента, когда Джорджи ненадолго приезжала в Лондон два года назад. Каждый раз, будучи в Лондоне, Джорджи обязательно выкраивала время пообедать с Фосеттами. Они по-прежнему были для нее идеалом. Не то, что бы она сама мечтала о таком браке, как у них, но в их обществе она чувствовала себя легко и уютно.

Вообще-то предаваться воспоминаниям было не свойственно Джорджи, да и юношеский идеализм в ней давно уступил место довольно жесткому отношению к жизни. Но в обществе Фосеттов в ней как будто исчезал налет здорового цинизма. И не только когда общалась с ними лично, но и когда писала им или читала их письма. Джорджи всегда ждала этих писем с нетерпением.

В машине на обед Джорджи размышляла о том, как лучше подать статьи об англо-американской торговле, связав их с визитом Яна. Интересно, какие дела с англичанами у Джока? Он не сказал ей, зачем ему надо видеть Яна. Джорджи улыбнулась, вспомнив Джока, его напористую энергию. Она часто вспоминала его таким, каким он был в Райкрофт Лодж — волосатая грудь под расстегнутой рубашкой, грубые ручищи. Его образ вызывал за собой образ Лизы в сарафанчике с двумя застежками на плечах. Джорджи ни разу с тех пор не видела Лизу, хотя Хьюго говорил ей, что раз или два случайно столкнулся с девушкой в Вашингтоне.

Машина остановилась у светофора. Выглянув из окна, Джорджи увидела прямо перед собой огромное здание с надписью «Ньюсуик». Их конкуренты занимали все здание. Не пытается ли Джок в данный момент заключить с редактором «Ньюсуик» какую-нибудь сделку вроде той, что заключил с ней? Интересно, а какой тактики он придерживается с мужчинами? В Джоке не было ничего такого, что могло бы импонировать Джорджи в сексуальном смысле. Тем не менее в тот самый момент, когда он кинул ей пачку сигарет через головы доберманов, она неожиданно почувствовала, как в ней шевельнулось что-то похожее на желание. Сейчас Джорджи вдруг осознала, что достаточно воспоминания о квадратных руках Джока с ухоженными пальцами, чтобы вызвать у нее это чувство.

В тот же самый четверг в Лондоне председатель КПТЭ сделал в Палате общин следующее объявление:

— Уважаемые члены парламента безусловно в курсе той полемики, которая велась в обществе по поводу мер, необходимых, чтобы избежать закрытия единственной в Белфасте фабрики по производству мотоциклов. Хотя продукция фабрики явно неспособна конкурировать с мотоциклами, импортируемыми из Дальневосточного региона, закрытие фабрики могло повлечь за собой довольно тяжелые политические последствия, учитывая сегодняшнее положение дел в Северной Ирландии. Поэтому мною принято решение вложить в развитие компании, выпускающей мотоциклы, сумму, необходимую для ее реорганизации и выходу на конкурентноспособный уровень в течение ближайших нескольких лет.

Смысл речи Лонсдейла был прекрасно понятен членам палаты, однако Боб Бриндл, парламентский секретарь Яна, посчитал нужным организовать выступление на телевидении одного из рядовых членов КПТЭ, с тем чтобы разъяснить публике смысл шага, предпринятого комитетом. То же самое, что на языке простых смертных, выступление его сводилось приблизительно к следующему: оппоненты КПТЭ выражали уверенность, что британское правительство сочтет для себя экономически более выгодным закрыть фабрику и оставить на улице триста человек. Но может ли правительство допустить увеличения доходов японских компаний за счет ущемления их коллег из Великобритании? Председатель КПТЭ ясно продемонстрировал, а один из членов комитета намерен подтвердить, что, несмотря на все зверства, творимые ИРА, сотрудничество с честными ирландскими предпринимателями было и остается основным направлением деятельности КПТЭ.

Обычно, принимая решение, Ян брал во внимание только его политическую целесообразность. Но в случае с фабрикой мотоциклов он не переставал спрашивать себя, насколько его действия диктуются страхом, который внушила ему Морин, предприняв попытку шантажа.

Каждый раз, когда при нем заходил разговор о фабрике, он вспоминал Морин, «ненавязчиво» дающую ему понять, что либо он позаботится о благополучии трехсот ирландцев, «чья вина только в том, что они не принадлежат к поганой протестантской церкви», либо она пойдет к Пэтси. Инстинктивной реакцией Яна на эту выходку было желание дать этой чертовой фабрике закрыться, чтобы Морин не думала, что его можно напугать.

Однако он вовремя опомнился, поняв, что нельзя только из желания поставить на место эту зарвавшуюся сучку принимать решение, противоположное тому, которое он принял бы, не появись в его жизни Морин.

Тем не менее Ян не переставал мысленно обдумывать, как ему обезопасить себя на случай, если Морин придет в голову привести свою угрозу в исполнение. Можно самому рассказать все Пэтси. Тогда Морин может болтать про него все что угодно — будет уже все равно. Но ведь таким образом он переложит всю тяжесть на плечи жены. Ян хорошо помнил каждое слово, сказанное им Пэтси девять лет назад: «Что я могу обещать тебе наверняка, так это то, что если когда-нибудь из ребячливости или мужского тщеславия, или еще бог его знает какой идиотской слабости характера, я позволю себе что-нибудь на стороне, я сделаю все для того, чтобы это никак не коснулось наших с тобой отношений». Так как же мог он теперь сообщить Пэтси то, что заставит ее страдать?

Ян решил продолжать жить под угрозой шантажа. От Морин не было ни слуху ни духу со дня их стычки в начале июня. Ян предпочитал про себя мягко называть их отвратительную ссору стычкой. Это позволяло ему как можно реже вспоминать, насколько они оба отвратительно выглядели.

В конце концов восторжествовал рациональный подход к проблеме, и Ян принял решение выделить из бюджета КПТЭ пятьдесят миллионов фунтов для вложения в североирландскую фабрику. Самое смешное, что теперь эта дрянь будет думать, что это из-за нее он принял решение, продиктованное на самом деле чисто политическими мотивами.

Все это показалось бы Яну скорее горькой иронией, если бы он знал о разговоре Морин с Майклом О'Донованом.

После ухода Майкла Морин спала очень плохо. Несколько раз она просыпалась, вспоминая его слова:

— Ты зациклилась на этой фабрике мотоциклов, потому что там работают твои братья. Но даже если фабрику не закроют, припугни его опять. Никогда не давай себе почувствовать благодарность к этим чертовым англичанам за их подачки. Продолжай преследовать их и жалить их. Кусай руку, которая тебя кормит.

— Твой босс знает, что ты работаешь на «Норейд»? — спросила Морин.

— Джок? — переспросил Майкл. — Я никогда не обсуждал это с ним. Он знает, что я близок с Пэтом Рурком, но не вдается в подробности. Так что можно ответить и так и эдак.