Глава 10

Когда Пилар позвонила матери на Рождество, у нее было огромное желание сообщить ей о ребенке, но все-таки она сумела сдержаться. Она прекрасно знала, что это вызвано в основном желанием доказать матери, что та была не права, считая Пилар слишком старой, чтобы иметь детей. Пилар, несомненно, была выше этого, поэтому, пожелав ей счастливого Рождества, ничего не сказала о своей беременности.

Она еще позвонила Марине, которая отправилась в Торонто отпраздновать Рождество с одной из своих многочисленных сестер.

А потом, в этот же день, ближе к вечеру, Пилар и Брэд разворачивали подарки для Тэдди, Нэнси, Тома и маленько го Адама, которые все присутствовали при этом. Пилар щедро одарила всех, а особенно малыша. Он получил огромного плюшевого медведя, деревянные качели и очень красивую немецкую лошадку-качалку, которую Пилар выписала аж из Нью-Йорка. Все остальные тоже получили великолепные подарки. Пилар была поражена, когда увидела Тэдди: он выглядел таким повзрослевшим и симпатичным и без умолку рассказывал о своей работе и подруге из Чикаго. А к Нэнси мачеха испытывала самые нежные чувства, как никогда за эти годы. Теперь у них было так много общего, хотя падчерица еще об этом не подозревала.

Они съели великолепный обед, и потом, когда все пили шампанское и ели рождественский пирог, Брэд улыбнулся жене, и та кивнула в ответ.

— Я хочу сообщить вам кое-что, что для всех вас будет сюрпризом. Надеюсь, приятным сюрпризом. — Сказав это. Пилар посмотрела на маленького Адама, сидевшего вместе со взрослыми за столом на высоком стульчике и сосредоточенно рассматривающего огонек свечи в блестящем подсвечнике. На нем был красный вельветовый костюмчик, который Пилар купила и отдала Нэнси еще перед Рождеством.

— Ты стала судьей! — выпалил Тэдди, радуясь за них обоих. — Какая уважаемая семья! — воскликнул он.

Вы покупаете новый дом, — предположила Нэнси, надеясь, что отец разрешит им с Томом жить в этом, если они не продадут его.

— Гораздо лучше, — усмехнулась Пилар, — и гораздо важнее. Я не собираюсь становиться судьей. В нашей семье хватит и одного. Все эти важные дела я оставлю для вашего отца. — Она окинула их всех нежным взглядом и, увидев, с каким нетерпением они ждут, сделала глубокий вздох и произнесла тихо и с гордостью: — У нас будет ребенок.

На несколько секунд в комнате воцарилась гробовая тишина, потом Нэнси издала нервный смешок. Она не поверила словам мачехи:

— Не может быть!

— Это правда.

— Но ты же такая старая, — грубо сказала она, не обращая внимания на предостерегающий взгляд отца. Нэнси вдруг стала похожа на ту испорченную девчонку, которая возражала против его с Пилар встреч, когда они только познакомились.

— Ты же сама рассказывала мне про своих знакомых, которые были гораздо старше меня, когда рожали первого ребенка, — спокойно ответила Пилар. — Ты же сама советовала мне передумать, пока еще не слишком поздно. — Она напомнила ей ее же слова, и Нэнси это не понравилось.

— Ноя никогда не думала… я просто… Не кажется ли вам с отцом, что вы слишком стары, чтобы сейчас заводить ребенка? — резко спросила она, а ее муж и брат смотрели на нее в немом изумлении.

— Нет, мы так не считаем, — спокойно произнес Брэд, — и я думаю, что мать-природа согласна с нами. — Он был счастлив за их будущего ребенка и за жену и не собирался позволить Нэнси испортить праздник. У нее была своя жизнь, муж, ребенок, и она не имела никакого права испортить Пилар настроение своей глупой ревностью. — Я понимаю, что для вас всех это полная неожиданность, но мы очень счастливы и надеемся, что вы разделите с нами эту радость. Я считаю, что мистеру Адаму просто повезло — у него скоро будет еще один дядя. — Он рассмеялся, и Тэдди поднял за них бокалы.

Очень хорошо, пап. Вы оба всю жизнь преподносите нам сюрпризы. Но я действительно рад за вас обоих, — сказал он с улыбкой. — Я думаю, вы оба — славные ребята. Я, например, даже не думаю о детях, особенно если они будут похожи на нас. — Он многозначительно посмотрел на сестру. — Но, в любом случае, будьте оба счастливы!

Он поднял бокал и выпил. Томми присоединился к его поздравлениям, и только Нэнси казалась раздраженной и не могла успокоиться до конца вечера. Когда они собрались уходить, она ворчала на мужа, одевающего малыша, глаза у нее были полны слез, когда она целовала отца, прощаясь ним. Она даже не соизволила поблагодарить Пилар за подарки.

— Кажется, она еще не настолько повзрослела, как я думала, — тихо сказала Пилар, когда гости ушли. — Она ужасно на меня разозлилась.

— Она просто испорченная девчонка, и ей не должно быть никакого дела до того, как мы живем и как распоряжаемся своей жизнью.

Он запретил своим детям вмешиваться в его жизнь, так же как сам никогда не вмешивался в их дела, если только они сами не обращались за советом или помощью. Они были уже взрослыми, такими же, как он и Пилар. И он не собирался придавать значение тому, что думают его дети. Он хотел, чтобы Пилар родила этого ребенка, зная, как много это для нее значит. И если она так поздно решилась, тому есть серьезные причины, которые никого не касаются.

— Может быть, она думает, что я буду соперничать с ней, — предположила Пилар, когда они убрали со стола посуду и сложили ее в раковину. Она будет лежать там до следующего утра в ожидании приходящей прислуги.

— Может быть. Но на этот раз она поймет, что мир не вертится только вокруг нее. Томми поставит ее на место, да я думаю, что и Тэдди тоже. Тэдди договорился, что поживет во время своего отпуска у сестры и зятя.

— Я думаю, что Тэдди был просто великолепен, хотя заметила, что он тоже ошарашен.

Возможно, но у него хоть хватило ума понять, что это событие никак не отразится на его жизни. Нэнси в конце концов тоже поймет, что мое расположение к ним останется прежним. Но если ты ей это позволишь, она вполне может устроить тебе «веселую жизнь». — Потом он строго посмотрел на Пилар. — Именно сейчас я не хочу, чтобы она расстраивала тебя. Я понятно выражаюсь? — Это прозвучало очень грозно, и она улыбнулась мужу, когда они вошли в спальню:

— Да, ваша честь.

— Хорошо. И еще. Я даже слышать не желаю об этой маленькой бестии, пока она не вспомнит о своих манерах.

— Брэд, с ней все будет в порядке. Просто для нее это была большая неожиданность.

— Ладно, но ей впредь лучше держать себя в рамках, если она не хочет иметь неприятности со своим отцом. Ты достаточно натерпелась от нее за эти пятнадцать лет, этого бы хватило даже на несколько жизней. И нечего ей браться за старое, а если возникнет необходимость, то я ей напомню об этом. Но надеюсь, мне все-таки не придется делать этого.

— Я позвоню ей на следующей неделе и приглашу позавтракать, посмотрим, может, мне удастся сбить с нее спесь.

— Это она должна позвонить тебе, — нахмурился Брэд. — Нечего потакать ее капризам.

Но они оба были приятно удивлены, когда Нэнси позвонила и извинилась в тот же вечер. Брат и муж убедили ее в том, что она не имеет никакого права осуждать то, что делают ее отец и мачеха, и вынудили признать, что ее поведение было отвратительным. Она, плача, извинилась перед Пилар за то, что была груба. Пилар тоже заплакала.

— Это ты во всем виновата, ты знаешь об этом? — возбужденно говорила она в трубку. — Если бы Адам не был такой хорошенький, я бы, может, никогда не решилась на это. — Но, конечно, это была не главная причина, и Брэд отлично знал это.

— Извини меня… а ты… ты была так ласкова со мной, когда я сказала тебе про Адама.

— Забудем об этом. — Пилар улыбнулась сквозь слезы. — С тебя сдобная ватрушка. — Это было ее единственное желание в тот момент.

И когда они встали на следующее утро, на ступеньках крыльца нашли розовую коробку, в которой была ватрушка, а сверху лежала роза такого же цвета, как и коробка. Когда Пилар показала коробку Брэду, она снова расплакалась. Но муж был доволен, что Нэнси одумалась так быстро.

— Теперь все, что ты должна сделать, это успокоиться и вынашивать ребенка.

Оставшиеся до августа восемь месяцев казались им вечностью.

Диана и Энди провели спокойное Рождество на Гавайях, и это было именно то, в чем они оба нуждались — день за днем загорать на солнце в Мауна-Кеа. С тех пор как закончились те ужасные испытания, через которые они прошли, супруги впервые оказались вдали от дома, предоставленные сами себе, если не считать того катастрофического уикэнда в Ла-Джолле в самом начале сентября. Теперь они оба начали понимать, как близки были к тому, чтобы разрушить свой брак. Казалось, они не имеют больше ничего общего, им не о чем было разговаривать, нечем поделиться друг с другом, не о чем помечтать. Все эти четыре месяца они плыли по течению и, сказать по правде, уже почти утонули, когда в День Благодарения для них промелькнул лучик надежды.

Им понадобилось два дня, проведенных на пляже, прежде чем они начали разговаривать друг с другом о чем-то другом, кроме еды и погоды. Для них это было очень подходящее место. В комнатах не было телевизоров, некуда было ходить, нечего было смотреть, и им оставалось только валяться целыми днями на пляже и потихоньку приходить в себя.

В рождественский день они пообедали вместе со всеми за большим столом в главной гостиной, а потом долго шли по пляжу в сторону заката.

— Я чувствую себя так, как будто мы в этом году побывали на седьмом небе и нас оттуда столкнули, — спокойно сказала Диана. Со дня их свадьбы прошло полтора года, и Диана теперь совершенно не знала, чего она хочет и к чему им теперь стремиться.

Я тоже чувствую нечто подобное, — признался Энди, когда они сидели на белом песке, глядя на набегающие волны. А чуть позже, когда стемнеет, можно было увидеть огромных электрических скатов, которые приплывали к берегу в поисках пищи. — Но дело в том, Ди… что мы это сделали… мы не перешли грань… мы вместе, мы разговариваем друг с другом, держимся за руки… Это очень много значит… мы выдержали все это.

— Да, но какой ценой? — спросила она грустно. Все ее мечты теперь разбиты. Что ей теперь осталось? Все, чего она так всегда хотела, — это дети… Но ведь еще она любила Энди. И он был все еще с ней. Единственное, что она потеряла, — надежду иметь ребенка. Конечно, с этим трудно смириться, но, с другой стороны, Энди прав. Потеря надежды не означала, что сами они тоже погибли.

— Наверное, это в конце концов сблизит нас еще больше, — задумчиво произнес Энди.

Диана все эти месяцы непроизвольно пыталась спрятаться от него и от самой себя. Она забилась в скорлупу, уходила на работу с каждым днем все раньше и раньше, а возвращалась все позже и позже и, приходя домой, сразу же валилась на кровать и засыпала, как только касалась головой подушки. Она не хотела разговаривать ни с ним, ни с кем бы то ни было, она редко звонила родителям и ни разу — сестрам и друзьям. Они все для нее вдруг сделались чужими. На работе она ездила во все командировки, какие только могла. Энди пару раз предлагал встретить ее, думая, что они могли бы отдохнуть несколько дней в конце поездки, но она не хотела отдыхать и не хотела быть с ним. Отговаривалась тем, что очень занята.

— Главный вопрос в том, — нерешительно начал он, сомневаясь, правильно ли .выбрал время, чтобы начать этот разговор, — куда мы двинемся дальше? Ты все еще хочешь быть моей женой? Не будет ли нам слишком тяжело вернуться к нормальному образу жизни? Я теперь просто не представляю, чего ты хочешь, — сказал он, думая о том, как это печально, спрашивать, хочет ли она развестись с ним сидя под лучами заходящего солнца на Гавайях.

Она была одета в белое ситцевое платье и, несмотря на то что они пробыли здесь всего два дня, уже основательно загорела, а ее темные волосы призывно развевались на ветру. Но какой бы красивой Диана ему ни казалась, он сомневался, нужен ли ей и смогут ли они сохранить свой брак.

— А чего хочешь ты? — в свою очередь спросила она. — Я все еще думаю, что не имею права удерживать тебя. Ты заслуживаешь больше того, что могу дать тебе я. — Диана готова была развестись не ради себя, а ради него самого. А она будет жить одна и посвятит себя карьере. Она знала, что, если Энди уйдет от нее, она никогда больше не выйдет замуж, или, по крайней мере, так думала. Ей двадцать восемь, и она готова покончить со всем этим, если он того хочет. Но он этого не хотел.

— Это все вздор, и ты знаешь это.

— Я ничего больше не знаю. Я знаю только то, чего нет. Яне знаю, что есть, что правильно или что мне надо делать или даже чего я теперь хочу. — Она думала даже о том, чтобы бросить работу и уехать в Европу.

— Ты любишь меня? — спросил он тихо, подвигаясь ближе и заглядывая ей в глаза, которые теперь всегда были такими грустными, такими пустыми, такими несчастными. Душа его жены была вытоптана и сожжена и вывернута наизнанку, и иногда ему казалось, что в ней не осталось ничего, кроме боли.

— Да, люблю… — прошептала она, — я очень тебя люблю… и всегда буду любить… Но это не значит, что я имею право держать тебя… Я не могу ничего дать тебе, Энди… кроме себя, да и от меня-то уже тоже осталось не так уж много.

— Да, это так. Ты просто разрушаешь себя работой, болью, печалью. Но я смогу помочь тебе выбраться из всего этого, если ты мне позволишь. — Он начал посещать психоаналитика несколько недель назад и сейчас чувствовал себя намного лучше.

— И что потом? — спросила она. Ей все казалось совершенно бесполезным.

— Потом мы будем принадлежать друг другу, и, поверь, дорогая, это тоже немало. Мы любим друг друга и можем дать друг другу очень многое, и у нас есть наш мир и наши друзья. Согласись, дети — это еще не вся жизнь. И даже если бы у нас были дети, они же все равно когда-нибудь выросли бы и покинули нас, а может, они бы нас возненавидели или погибли от несчастного случая. В жизни ничего нельзя предсказать.

Он все говорил правильно, но дети встречались ей повсюду-забавные маленькие человечки, при виде которых у Дианы болезненно сжималось сердце. Они цеплялись за руки своих матерей или плакали на руках у родителей, и те успокаивали их как могли. Диане не суждено было испытать этого теперь уже никогда. Куда бы она ни посмотрела, везде ей бросались в глаза беременные женщины с выступающими вперед животами, в глазах у них светилась надежда и ожидание, которых ей уже не узнать никогда, никогда ей этого не понять, не почувствовать ни душой, ни телом. Конечно, нелегко пережить все это, забыть о собственной неполноценности .

— Но тебе, тебе тоже плохо от того, что у нас нет детей. Вся вина лежит на мне. Почему ты должен мириться с этим?

— Потому что я люблю тебя, — терпеливо сказал Энди. — И совсем необязательно, что у нас не будет детей. Конечно, если мы не захотим, их не будет. Но если решим, что без детей нам не обойтись, то у нас есть возможности, и не одна.

— Я не уверена, что готова к этому, — упрямо покачала головой Диана.

— Я пока тоже не готов. Но нам и не надо принимать решение прямо сейчас. Все, что нам сейчас нужно, — думать о себе, о нас. И решиться на что-то, пока еще не слишком поздно и пока мы еще не упустили свой шанс. Малыш… я не хочу потерять тебя…

— Я тоже не хочу потерять тебя, — сказала Диана, и ее глаза наполнились слезами. Она отвернулась и увидела, что неподалеку на пляже играли дети. Это было невыносимо.

— Я хочу, чтобы ты вернулась… в мои мечты… в мою жизнь… в каждый мой день… в мое сердце… в мои объятия… в мою постель… в мое будущее. Господи! Я же едва не потерял тебя! — воскликнул Энди и притянул ее к себе, почувствовав тепло ее тела. Неожиданно желание захлестнуло его. — Малышка… ты нужна мне…

— Ты мне тоже нужен, — всхлипнула Диана. Она так сильно нуждалась в нем. Она не смогла бы справиться без него со всем этим кошмаром, не смогла бы пережить это крушение надежд. Но, замкнувшись в своем горе, она могла лишиться его.

Давай попробуем… пожалуйста, давай попробуем. — Он посмотрел на нее, и Диана улыбнулась ему сквозь слезы. — Нам будет нелегко, и, может быть, иногда я что-то не смогу понять или сделать… но я буду очень стараться. А если что-то будет не так, ты ведь мне скажешь, хорошо?

Они медленно, рука об руку, вернулись в свой номер. Впервые за долгие месяцы они с упоением занимались любовью, и им было хорошо, гораздо лучше, чем когда-либо раньше.

Для Чарли и Барби это Рождество выдалось странным. Позже, вспоминая его, Чарли пытался подобрать подходящее слово, чтобы охарактеризовать его. Необычное. Неординарное. Может быть, даже удивительное. Он, как всегда, приготовил рождественский обед, а жена с утра ушла к Джуди, чтобы, как она объяснила, отдать ей свой подарок. И на этот раз Чарли был просто рад, что остался один. Его мучило ужасное похмелье после вчерашних возлияний. Но алкоголь не притупил боли. Чарли пытался свыкнуться с тем, что сказал ему доктор Патенгилл, и… не мог. Его жена никогда не забеременеет от него. Никогда. Ему вспомнились слова доктора о приемных детях, но это ничуть его не успокаивало. Ему было все равно, сколько детей усыновили Патенгиллы. Он хотел, чтобы у него был свой ребенок, свой собственный. От Барби. Он хотел, чтобы это было, но знал, что этого не будет. Вернее, это знал его разум, а сердце в это верить отказывалось.

Барби вернулась к четырем радостная и возбужденная. По ее блестевшим глазам было видно, что она уже выпила, и, пока Чарли смазывал индейку, она заигрывала с ним, но ему было не до того. Он купил ей в подарок коротенький лисий жакет, который ей страшно понравился. Барби отправилась в спальню, сняла с себя все, кроме черных кружевных трусиков, а потом вернулась на кухню в меховом жакете, в трусиках и на высоченных каблуках, и Чарли не выдержал и рассмеялся. Она выглядела так нелепо и так соблазнительно, но все это было так бессмысленно.

— Ты ветреная уличная девчонка, знаешь об этом? — Он, улыбаясь, повалил ее на кушетку и поцеловал. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она немного напряженно.

За обедом они пили ее любимое шампанское. Индюшка была великолепной, и к концу обеда Чарли почувствовал себя немного лучше. Он понял, что должен как-то смириться со своим горем. Жена подошла и села к нему на колени. В розовом пеньюаре, который он подарил ей на день рождения, у нее был очень соблазнительный вид.

— Счастливого Рождества, Бэб. — Он нежно поцеловал ее в шею, чувствуя, как ее тело сразу же отреагировало на ласку, но она вдруг отпрянула и нежно на него посмотрела. Чарли уловил в ее взгляде что-то странное, но никак не мог понять что, а она уже снова целовала его.

— Мне надо тебе кое-что сказать, — прошептала она.

— Мне тоже… — хрипло сказал он, — давай пойдем в спальню, и я скажу тебе…

— Я первая, — перебила она, снова отпрянув. — Я думаю, что ты будешь очень рад услышать мою новость. — У нее был загадочный вид, и он, удивленный, сел обратно на стул и приготовился слушать.

— Это должно быть что-то очень приятное. Если же нет, я сорву с тебя одежду прямо здесь, и черт с ней, со спальней. — Чарли возбуждался, даже просто находясь рядом с ней.

Последовала долгая пауза, она улыбалась, все еще колеблясь, и потом наконец произнесла:

— Я беременна.

Он уставился на жену в немом изумлении, не в силах ничего произнести, а потом вдруг страшно побледнел.

— Ты это серьезно?

— Конечно, серьезно. Неужели я буду шутить с тобой такими вещами? — Барби искренне удивилась реакции мужа.

— Ты уверена? — Может быть, он все-таки не прав? Может, врачи перепутали и проверили сперму кого-то другого, ау него, Чарли, все в порядке? — С чего ты взяла?

Ради бога! — воскликнула Барби раздраженно, соскакивая с его колен и прикуривая сигарету от свечи на столе. — Послушай, я думала, ты будешь рад» Ты же, кажется, хотел детишек? Что это за допрос? Испанская инквизиция, гестапо? — Она пылала негодованием. — Да, я уверена в том, что жду ребенка. Два дня назад я была у врача.

— О, дорогая… — Чарли закрыл глаза, чтобы она не увидела подступивших слез, и обнял ее. — Прости… я просто… я не мог даже представить себе… — Он сжимал ее в объятиях и плакал, а она никак не могла понять почему. Чарли не знал, что ему делать: встать на колени и возблагодарить Господа или проклясть ее. А вдруг она изменяла ему? Вдруг это не его ребенок? Но, не сказав ей того, что он теперь о себе знал, Чарли не мог спросить ее об этом.

Весь остаток дня он был странно спокоен. Барби болтала по телефону, пока он мыл посуду после обеда. По ее надутому виду было совершенно очевидно, что она ожидала от него совсем другой реакции на свое сообщение и никак не могла понять, почему он так себя повел. И когда они наконец легли в постель, Чарли обнимал ее и молился о том, чтобы доктор Патенгилл ошибся. Но червь сомнения грыз его, и Чарли знал, что должен поговорить с ним, прежде чем поверить жене и считать ребенка своим.

Три дня до визита к доктору Патенгиллу показались ему бесконечными. И за это время он почти не видел жену. Она встречалась с подругами, ходила по магазинам и даже сказала, что у нее просмотр на следующий день после Рождества. Чарли ни о чем ее не спрашивал. И ничего ей не говорил. Сначала он должен был повидать доктора и все выяснить до конца.

Но когда он наконец сел за стол в его кабинете, врач отрицательно покачал головой:

— Чарли, в то, что вы сказали, трудно поверить. Я бы очень хотел сказать вам, что чудеса случаются; в моей практике были и более удивительные случаи. Но вероятность того, что вы отец этого ребенка, равна нулю. У меня были пациенты, страдающие от бесплодия, которые преподносили мне сюрпризы, но в вашем случае, Чарли, поверьте… я вынужден дать отрицательный ответ.

Но он и сам это знал. Он все время подозревал Барби в изменах. Все эти возвращения домой, ее многочисленные «подруги», все эти «девичники», визиты к «Джуди», все эти ее туманные «просмотры» и «работа в студии», которые не приносили денег. Она уже много месяцев нигде не играла.

Чарли не сомневался, что как бы он этого ни хотел, но этот ребенок был не его.

Чарли вышел из кабинета доктора Патенгилла и медленно поехал домой. Он даже огорчился, обнаружив, что жена дома. Она разговаривала с кем-то по телефону и, увидев его, тут же бросила трубку.

— Кто это был? — спросил он безразлично, зная, что Барби мастерица беззастенчиво врать.

— Это Джуди. Я рассказала ей насчет ребенка.

— Да. — Чарли отвернулся, пряча от нее лицо, ему очень хотелось ничего ей не говорить, но он знал, что должен сделать это. Ему вдруг захотелось, чтобы весь мир рухнул, когда он медленно, очень медленно повернулся и посмотрел на нее. — Нам надо поговорить, — произнес он и опустился в кресло напротив того, в котором сидела она, невероятно красивая и сексуальная.

— Что-то случилось? — нервно спросила Барби, скрестив ноги и в ожидании закуривая сигарету.

— Да.

— Ты потерял работу? — Она казалась испуганной и, когда он отрицательно покачал головой, облегченно вздохнула. Что еще может случиться? Ведь не изменяет же он ей, в этом она абсолютно уверена. Для этого он был слишком хорошим парнем.

— Нет, это было бы не так плохо. — Затем он продолжил: — Некоторое время назад я был у врача. Как раз после Дня Благодарения.

— У какого врача? — спросила Барби, нервничая все больше.

— У эндокринолога, — выразительно сказал он. — Ты как-то сказала, что тебя удивляет то, что ты не беременеешь, несмотря на то, что мы так беспечны и совсем не предохраняемся. И это обеспокоило меня. Поэтому я решил провериться. И проверился…

— И что? — Она старалась казаться спокойной, но уже предчувствовала, что услышит сейчас, и сердце ее упало.

— Я бесплоден.

— Это какая-то ошибка, — сказала она, вскакивая. — Может быть, он захочет осмотреть меня, чтобы убедиться, что я беременна?

— А ты действительно беременна? — спросил он резко. Он отчаянно надеялся, что она обманула его, руководствуясь какими-то неизвестными ему соображениями.

— Конечно. Я могу показать тебе анализы, если ты мне не веришь. У меня срок уже два месяца. — Чарли тут же начал припоминать, что она делала в конце октября. — Твой доктор просто сошел с ума.

— Нет, — сказал он твердо, — думаю, что с ума сошел я. Зачем ты обманываешь меня, Бэб? От кого этот ребенок?

— От тебя, — сказала она, пряча глаза. Барби расплакалась, а потом медленно повернулась к нему. — Неважно, чей это ребенок… я очень подло поступила с тобой, Чарли. Прости меня.

Но если бы он не узнал о своем бесплодии, если бы ничего ей не сказал о заключении врача, то она и дальше обманывала бы его, и Чарли знал это.

— Я думал, ты вообще не хотела иметь детей. Зачем же тебе этот?

— Потому что… я не знаю… — Но вдруг Барби поняла, что выкручиваться слишком поздно. Он все равно уже узнал правду. Так почему бы не рассказать ему все остальное? — Может быть, потому, что я делала слишком много абортов, может быть, потому, что я знаю, как сильно ты хочешь ребенка… может, потому, что я постарела… или стала сентиментальной… или просто глупой или что-то в этом роде… Я просто подумала…

— От кого он? — Его сердце разрывалось на части, когда он задавал эти вопросы. Чарли сам не понимал, зачем он это делает, разве только для того, чтобы помучить ее.

— От одного парня. Я познакомилась с ним когда-то в Вегасе. Мы встречались с ним тогда, давно, а в октябре он переехал сюда. Он сказал, что сможет помочь мне с работой. У него большие связи в Вегасе. Ну и мы были вместе несколько раз. Я просто подумала… — Продолжить она не смогла, потому что снова расплакалась.

— Ты его любишь? Или ты пошла на это ради карьеры? Или ради удовольствия? Что этот парень значит для тебя?

— Ничего, — ответила она, не смея поднять глаза на мужа.

А он с тоской подумал, что кто-то другой сделал все то, что не смог сделать он. Эта мысль родила другую: «А любила ли Барби меня когда-нибудь? Может быть, с самого начала для нее наш брак ничего не значил?» Сам Чарли страстно хотел создать семью, завести детей… Но, может, он не имеет на это права? Как он может дать ребенку дом, если сам никогда не имел его? Что он об этом знает?

— Зачем ты это сделала? — жалобно спросил он, борясь с душившими его рыданиями.

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Потому что ты пугаешь меня. Ты ждешь от меня того, от чего я бегу всю жизнь. Каждый раз, когда ты откровенничаешь со мной, я начинаю бояться. Ты хочешь детей, семью и все то дерьмо, которое для меня ничего не значит. Я не хочу себя ничем связывать. Я просто не могу так жить.

Чарли молча слушал ее, и слезы катились у него по щекам. Она разбивала вдребезги все его мечты и делала это совершенно сознательно.

— Ты хочешь знать, почему я так отношусь ко всему этому, хочешь, Чарли? Наверное, хочешь. Да, у меня была семья — братья и сестры, мать и отец… И знаешь что? Мой брат спал со мной в течение семи лет. Первый раз это произошло, когда мне было семь, и ты знаешь, моя мамочка позволяла ему делать это. Он был такой «трудный» мальчишка, и она так боялась, что у него могут быть неприятности с полицией, если он сойдет с правильного пути, так вот я была для братца «спасательным кругом». Свой первый аборт я сделала благодаря ему, когда мне было тринадцать, а потом через год — еще два. А потом мой папочка решил тоже вкусить кусок семейного пирога… Прекрасная семейка, правда, Чарли? Захотелось бы тебе после этого рожать детей? Нет? Вот и мне тоже. Я сбежала из этого ада. Я приехала в Вегас и целый год ловила удачу, пока не получила роль в шоу, и за то время сделала еще два аборта. А потом еще один уже здесь, когда меня обрюхатил один умник. Да, я не хочу и этого ребенка, Чарли, но я думала, что его хочешь ты.

Да, он хотел, но ему нужен был собственный ребенок. Чарли сидел, уставясь на нее, испытывая невероятные душевные муки, вызванные ее словами.

— Я не знаю, что сказать, Бэб. Извини меня за все, что было, за прошлое, за нас… Мне кажется, что мы оба совершили ужасную ошибку.

— Да. — Она шмыгнула носом и закурила еще одну сигарету. — Мне не надо было выходить за тебя. Ты бредишь всей этой глупой сентиментальной чушью. Я говорила тебе, что все это чепуха, но мне хотелось верить, что я смогу вести такую жизнь. И знаешь что? Я не могу. Я не могу быть такой, как ты хочешь, — маленькой, миленькой глупой женушкой. Это не для меня. Мне кажется, я сойду с ума, если буду сидеть в этой квартире, разговаривать о детях и смотреть, как ты пылесосишь и готовишь обеды. К черту твои обеды, Чарли, я создана для другой жизни!

Он слушал ее, закрыв глаза. Ему не хотелось верить в то, что она говорила, но он знал, что это была правда.

В комнате повисла напряженная тишина. Когда Чарли снова взглянул на нее, ему показалось, что перед ним сидит совершенно чужая женщина. «А ведь я совсем не знал ее», — подумал он с горечью.

— И что ты собираешься сейчас делать? — наконец спросил он.

— Не знаю. Наверное, поеду к Джуди.

— А что с ребенком?

— А, ерунда. Я знаю, что мне с ним делать. — Она пожала плечами, как будто это не имело никакого значения, и Чар ли изо всех сил старался не вспоминать о том, какая она была хорошенькая, когда говорила ему про ребенка.

— А что тот парень? Ему что, не нужен ребенок?

— Я ему даже не собираюсь говорить об этом. Он женат и имеет троих детей в Вегасе. Не думаю, что ему захочется еще одного.

— Даже не знаю, что сказать. — Чарли казалось, что вся его жизнь вывернулась наизнанку. Впрочем, так и было. Он с трудом соображал, не говоря уже о том, чтобы принять какое-нибудь решение. — Почему бы нам не вернуться к этому разговору через несколько дней?

— Для чего? — Барби выглядела изумленной.

— Для того, чтобы переварить все это. Я не знаю, что я сейчас чувствую или хочу. Я просто не знаю, что тебе сказать.

А ты и не должен мне ничего говорить, — сказала она тихо, испытывая сожаление, может быть, впервые в жизни. — Я все понимаю.

Чарли плакал и никак не мог остановиться, хотя и понимал, что выглядит ужасно глупо. Жизнь здорово потрепала Барби, и закалила, и ожесточила, и, поняв это, он дал волю своим чувствам и плакал, как плакал тогда, в детстве, когда люди, с которыми он прожил почти год, вдруг заявили, что они не могут усыновить ребенка, больного астмой.

— Прости меня… — Барби, пытаясь успокоить, обняла его за плечи и некоторое время сидела рядом, но он все плакал и плакал, и она ушла в спальню собирать вещи. Потом она заказала такси и уехала к Джуди.

А Чарли проплакал целый день. Он не мог поверить в то, что случилось. У него даже не было сил, чтобы позвонить Марку, он знал, что скажет ему друг: «Черт с ней, с Барби, ты прекрасно проживешь без нее». Но если это так, то почему же ему никак не становится легче? Сегодня был самый ужасный день в его жизни. Сегодня он узнал, что бесплоден, и жена, которую он любил, ушла от него.