5
— Ну вот я и дома. Роль мадам Скофилд сыграна до конца. Вряд ли стоит думать о пальмовой ветви Каннского фестиваля. — Дикси кивнула на нераспакованные чемоданы. — Зато трофеи — фантастика! Шубы! «Пежо» у подъезда и еще вот это. — Подняв золотистую прядь у виска, она рассматривала блестевшие в ней седые нити.
— А домики, денежки? — вытаращила глаза Лолла, навещавшая виллу Скофилда и осведомленная о состоянии сосватанного Дикси мужа.
— Я не возьму ничего, старушка. Эжен и так лишился смысла жизни. Он едва остался жив после Сю-Сю, цеплялся за меня, как за спасательный круг, а я добила беднягу.
— Ох-ох! — подбоченилась Лолла. — Где это ты таких мужчин встречала, тем более — важных директоров, чтобы от женских обид — и сразу головой в воду? Не засидится господин Скофилд в одиночестве, помяни мое слово. Такие кошельки на дороге не валяются.
Дикси с облегчением подумала, что Лолла, вероятно, права. Последнее объяснение с мужем поразило ее. Супруги встретились у адвоката, чтобы оформить бракоразводные документы. Эжен настаивал на передаче Дикси крупной суммы денег, если уж она не хочет делить имущество. Но она упорно отказывалась.
— Я нанесла тебе крупный моральный ущерб, Эжен, меня бы следовало оштрафовать. Ты умеешь быть хорошим мужем, и я надеюсь, что кто-нибудь сумеет оценить это лучше меня. — Дикси старалась не смотреть на Эжена, боясь приступа жалости. Он всегда так горячо молил ее не уходить, что она не выдерживала. Сердце могло дрогнуть и на этот раз. Отправляясь на деловую встречу с ним, Дикси в глубине души предполагала возможность перемирия. И в порыве благородства решила преподнести супругу последний дар — чувство мужской уверенности в себе.
— Я часто бывала несправедлива к тебе, Эжен, поверь, у нас бывали незабываемые часы, — «призналась» она с застенчиво-грустной улыбкой.
Подбодренный лестью, Эжен должен был пасть на колени, моля жену не разрушать их будущее. Возможно, она дала бы себя уговорить. Но он насупился и скрипнул зубами.
— Достаточно лжи, Дикси. Я хорошо знаю, чего стою в постели. Сьюзен щадила меня меньше, чем ты… Да у меня и не было иллюзий… Просто я всегда думал, что существует нечто более важное между супругами. Более ценное, что ли. Видимо, я ошибался.
Окончательно запутавшаяся Дикси молчала. Только через несколько дней, став вновь мадемуазель Девизо, она поняла, что в их жизни со Скофилдом не хватало и того, другого, что должно заменить плотскую близость, — близости душевной. Он был неинтересен ей — добропорядочный бюргер, способный бизнесмен, пресный бесталанный зануда…
— Возможно, Эжен как директор банка достоин восхищения, но я не способна оценить этого, как если бы кто-нибудь читал мне стихи на китайском языке… Нет, финансистов в моей жизни больше не будет, — заявила она Лолле.
— Угу… — недовольно фыркнула мулатка, — уж, конечно, твои голодранцы актеры лучше!
— Зачем же голодранцы? Мы будем общаться исключительно со знаменитостями. — Дикси завалилась на диван, пододвинув поближе стопку журналов. — Сейчас посмотрим, кто из наших друзей хватает звезды с неба.
…Устроенная вскоре Дикси грандиозная вечеринка должна была знаменовать ее возвращение к былому образу жизни. Кроме того, почти каждый из приглашенных мог стать полезным в деле восстановления актерской карьеры Дикси. И каждому из них, отведя в кабинет деда, она говорила примерно одно: «Я знаю, ты всегда относился ко мне по-дружески и не откажешь в услуге: вспомни о мадемуазель Девизо, если появится что-нибудь интересное. У меня в этом браке, кажется, крылья от святости выросли. Хочется шума, суеты, работы. Я теперь дама обеспеченная, но не хочу губить живущую во мне актрису».
Друзья обещали помочь, давая понять, что близость с Дикси является достаточным стимулом к проявлению бескорыстной заботы. Она потратила уйму времени и накопившейся бурной энергии на трех-четырех мужчин, устраивающих просмотры, нужные знакомства, маленькие роли. Но дальше заурядных постельных связей и незначительных работ в кино дело не шло. О Дикси Девизо и «Береге мечты», по-прежнему остававшемся ее главным козырем, успели забыть. На авансцену популярности выбились новые звездочки — юные создания, полные сил и задора. А Дикси стукнуло тридцать два. Сознание последней возможности наверстать упущенное и заполучить серьезную, cпособную прославить роль держало ее в состоянии постоянного напряжения, граничащего с истерикой. А неспособность влюбиться или хотя бы сильно увлечься кем-нибудь окрашивала жизнь в тоскливые осенние тона.
…Она ждала своего кавалера у маленького ресторанчика в Риме, где компания киношников праздновала завершение съемок глупенькой кинокомедии. Прощаясь, разъезжались подвыпившие пары, желая Дикси новой убойной роли. Мигала, наливаясь всеми оттенками малинового и синего, реклама мороженого «Tutto», мартовский ветер нес по асфальту пеструю шелуху конфетти, оставшуюся от недавнего карнавала. Дикси поплотнее запахнула жакет из синтетического леопарда и подумала, не сбежать ли ей. Партнер по фильму, с которым она была близка уже две недели, не претендовал на роль постоянного любовника, а тем более покровителя. Щуплый пронырливый итальянец, чрезмерно увлекавшийся вином и своими далеко не впечатляющими киноуспехами, годился лишь как временная забава. Она с удовольствием думала о возвращении в Париж и безделье, которому предастся дома. Период отчаянной борьбы за место под солнцем сменялся полосой апатии, бездумного отлеживания «на дне».
— Вот не ожидал! — схватил ее под руку выскочивший из резко затормозившей машины парень. — Ты что, не узнаешь? Глазищи круглые, словно пятицентовик проглотила.
— Чакки?! Не может быть! — Дикси опасливо, cловно прикасаясь к привидению, тронула рукав его кожаной куртки.
— Что ты тут делаешь? — Чак весело стиснул ее плечи и хорошенько встряхнул.
— Отмечали завершение съемок. Жду своего дружка, застрявшего в туалете.
— Да пошел он к черту! Мы же сто лет не виделись. Я забираю тебя, крошка. — Чак потащил плохо соображающую Дикси к своему пижонскому автомобилю и, усадив ее, развернулся к подоспевшему кавалеру. — Вали отсюда, малый, не омрачай дружескую встречу.
А когда итальянец, узнавший знаменитость, широко заулыбался, Чак пожал его протянутую руку.
— Чао, дружище.
Роскошный номер Чака благоухал цветами.
— Завалили букетами, — небрежно заметил он. — Вчера представляли макаронникам нашу новую ленту. Полный обвал! — Чак поставил на инкрустированный слоновой костью столик бутылки. — Что прикажешь налить, козочка?
— Ничего. — Дикси в смятении думала, как непохожа эта встреча на их первое свидание в дешевом отеле, и о том, что никогда уже не вернуть ту жадную страсть капрала Чакки!
— Мне тоже, пожалуй, на сегодня достаточно. Чаку Куину не грозит участь алкоголика, детка. Уж больно ему по душе другие штучки. — Он вплотную приблизился к Дикси, и по сумасшедшему огоньку в темных глазах она поняла, что ошиблась: преуспевающий плейбой, отвоевавший право быть в первых рядах везунчиков, остался прежним балдеющим от Дикси Девизо пареньком из Миннесоты.
— Послушай, Чакки, тогда в Париже… я думала, мы расстались навсегда… Твои розы так и лежали на моем столе, как на могиле… — отстранилась Дикси, не веря в возвращение чувств Чака.
— Фу, девочка, ну что за белиберда: «навсегда», «могила»! Ты что, в мелодраме снималась? — Он деловито расстегивал ее блузку. — У меня совсем другой расклад: я голоден — следовательно, ем, у меня стоит — значит, я занимаюсь любовью… А ты сегодня такая офигенная, что пропустить невозможно.
Они провели бурную ночь, словно наверстывая упущенные годы и стараясь доказать друг другу, что ничего не растратили, а только приобрели. Да, он стал изощренным в сексе, не утратив прежнего неудержимого напора. Дикси блаженствовала, смакуя радость нежданного подарка судьбы и думая о том, что жизнь не так уж плоха, как казалось несколько часов назад.
— Ты просто чудо, девочка. Знаешь, я ведь многих поимел. Но если честно — с тобой все как-то по-другому. Будто трахаешься на краю пропасти или на пороховой бочке… Ну, я не умею объяснять… В общем, как перед смертью, последний глоток, последний раз…
— Это из какого-то твоего фильма? «Последняя пуля», наверное.
Чак засмеялся.
— Я теперь вообще наполовину состою из своих ролей. Уж и не знаю, что от меня самого осталось.
— А я знаю. — Дикси окинула глазами обнаженное тело, готовящееся к новым баталиям.
— Это-то да. Это при мне, да ведь и герои мои — не слабаки. — Чак задумался, что мало сочеталось с состоянием его боевого орудия. Внезапно он рванулся к Дикси, завалив на спину, и навис над ней, заглядывая ей в глаза. — И еще одно скажу — ты всегда останешься для меня лучшей из женщин…
…Утром Чак улетел в Америку, Дикси вернулась в Париж. Когда через полгода на каком-то банкете в Каннах случайно оказавшаяся там Дикси рванулась к Чаку, он отвернулся, сделав вид, что не заметил ее.
Эльза Ли пригласила Дикси посидеть в кафе. Они не виделись с того вечера на средиземноморской вилле, который стал началом краха семейной жизни Скофилдов.
Было известно, что Эльза развелась и затеяла собственное кинодело. Денег у нее было достаточно, чтобы, не рискуя разориться, вложить кое-какие средства в очередной каприз.
— Я не выношу парижское лето. Уже неделю потею в этой духоте — невыносимо. Через три дня улетаю на острова — маленький отдых в компании глупенького бой-френда не повредит. — Эл протянула Дикси карту вин и удивилась, когда та заказала лишь кофе с ликером.
— Поговаривали, что ты неравнодушна к спиртному. Сколько же у нас болтунов! — Ощупав Дикси внимательным взглядом, Эльза уже оценила ее, приняла решение и теперь выбирала удобный момент для нападения.
Они сидели за маленьким столиком на открытой террасе, слегка овеваемой горячим ветром. Полотняный навес трепетал, изредка надуваясь парусом. О грозе мечтали уже несколько дней, но она обходила город стороной, оставляя кучу разочарований и матовый налет пыли на золоченых украшениях дворцов и соборов. Эльза обмахивалась сандаловым веером, промокая салфеткой блестящее лицо. Она все еще выглядела очень моложаво, особенно без привычного слоя яркой косметики. Соломенные коротко стриженные волосы тщательно уложены, cоздавая впечатление полнейшей естественности, очень дорогой костюм — сафари выглядит так, будто куплен на распродаже. Демократизм, старательная игра в интеллигентность. Эльза явно сменила стиль.
Дикси, одетая, как всегда, просто, все равно бросалась в глаза. На нее заглядывались мужчины, и Эльзе было понятно значение их быстрых многозначительных полуулыбок.
— Ты на редкость сексапильная. И чем больше это скрываешь, тем сильнее манишь. Облик строгой учительницы с такими формами и глазами лишь разжигает воображение. Ты знаешь свои сильные стороны и умеешь выгодно подать их. — Эльза понимающе подняла вычерченные дугой брови. — Сразу замечу, я не стала лесбиянкой и не так глупа, как всегда старалась казаться. Изображала наивную девочку, а теперь могу прямо сознаться: у Эльзы Ли — бывшей Офелии, бывшей синьоры Матиско, бывшей б… и т. д. — недюжинные деловые способности… Я позвала тебя для того, чтобы сделать интересное предложение.
Дикси откусила миндальное пирожное.
— Обожаю сладкое… И вообще — сладенькое.
Переглянувшись, женщины засмеялись.
— Ну тогда моя «кухня» придется тебе по вкусу.
Эльза Ли совсем недавно открыла собственную студию «Эротические сны», в которой снимала пособия по сексуальному воспитанию молодежи, поступающие на видеокассетах в учебные заведения и в продажу. Кроме того, ей удалось привлечь хороших специалистов в области рекламы. Начинания студии поддержало Движение по борьбе со СПИДом. Серия роликов на тему безопасности половых контактов принесла Эльзе некоторую известность.
— Настало время художественного кино. Мы достаточно окрепли — команда ждет приказа «к бою». Вот сценарий. Подписан псевдонимом, на самом деле его автор — признанный мэтр. Почитай, подумай. От желающих сниматься у меня, как ты понимаешь, отбоя нет… Но старая дружба кое-что значит…
— Ах, Эльза, не надо меня уверять в бескорыстии твоих намерений! Благотворительность тебе не к лицу — слишком старит. Раскалывайся, в чем там дело? — сразу же перешла в атаку Дикси.
— Ну, видишь ли, некоторые сцены фильма открыто эротичны, — гордо вздернула подбородок Эльза.
— Порнуха?
— Зачем приклеивать такие ярлыки? А Бертолуччи, а наскучившая всем «Эммануэль»? Разные масштабы, разные цели, разные эстетические задачи, а траханье, оно и есть траханье. — Разговор шел на английском, поэтому Эльза не боялась резких выражений и не старалась «убавить громкость».
— Значит, собираешься снимать все как есть? — Дикси не стала углубляться в теоретический диспут.
— Именно. Этого требует художественная идея. Дело происходит в оккупированной немцами Польше…
— Я сама прочту, Эл. И подумаю об эстетических задачах. Сколько они будут стоить? Я продаюсь, но продаюсь задорого.
— Ты стоишь миллионов, дорогая. Но мы только еще раскручиваемся… Антиспидовая кампания — совершеннейшая благотворительность, плата, так сказать, за свободу в других начинаниях. По существу, я еще не начала заниматься коммерцией. Но, помимо оплаты съемочных дней, ты будешь получать процент от проката… Затрудняюсь пока назвать его, все зависит от спроса. Думаю, два процента тебя устроит?
— Пять. Но я, возможно, еще накину после чтения сценария. Групповуха и скотоложство заранее отменяются.
— Что ты, девочка! Ну если героиню насилуют три офицера СС, это же не банальная групповуха, а социальный протест, — возмутилась Эльза. — К тому же почему ты не допускаешь, что творческий процесс может тебя увлечь?
— В этом как раз я не сомневаюсь. Ведь ты уже все поняла про меня, Эл. И все заранее просчитала. Мне не терпится «наставить рога» всем «великим мастерам», «большим художникам», кто пренебрег мною. Если Дикси Девизо не годится для «большого кино», то она станет звездой «маленького».
— И почему это революционеры духа так много думают о теле? — задумчиво произнесла Эльза.
— Это ты так полагаешь? — насмешливо поинтересовалась Дикси.
— Нет, мой режиссер, Жорж Самюэль.
— Что так вздыхаешь, хочешь сказать, что он в твоей «конюшне» и я должна держаться паинькой?
— Брр! — передернула плечами Эл. — Жорж не в моем вкусе, боюсь, тебе он тоже не приглянется.
Худосочный, сморщенный как печеное яблоко, рыжеватый блондин, очевидно, не умеющий улыбаться и радоваться, сразу понравился Дикси. Возраст Самюэля определить было трудно — где-то между 45 и 55. Но то, что бедняге пришлось нелегко в мире искусства с такой внешностью, бросалось в глаза сразу. Узнав позже про неплохую карьеру комедийного театрального актера, которую Жорж сделал в шестидесятые годы на Бродвее, Дикси была поражена.
— Так, мадемуазель Девизо, про вас я все знаю. — Он деловито пожал Дикси руку.
От предложенной сигареты Дикси отказалась:
— Не курю и не пью. Предпочитаю заниматься любовью и делаю это хорошо. — Она откинулась в кресле, высоко забросив ногу на ногу, и с вызовом посмотрела на режиссера. Похоже, этот тщедушный закомплексованный человечек вообразил себя учителем нравственности и теперь хочет расквитаться с полноценными здоровыми особями за свою мужскую несостоятельность. — Я поняла: вы презираете тех, кто находит удовлетворение в «низменных страстях». И вы считаете, что сумеете выразить это в фильме.
— А разве вам понравились выведенные в сценарии эротоманы, позволившие себе быть скотами в отношениях с женщиной «неарийского происхождения»?
— Мы что, cнимаем политический фильм? Нет, я не поклонница фашизма и любого насилия над человеком. Но мадам Ли, боюсь, не состоит в Большом каннском жюри, а «Эротические сны» не претендуют на репутацию «проблемной киностудии». Да и в сценарии я не заметила даже намека на интеллектуальность.
— Вот и отлично. Но есть мы — я, оператор Боб Росс и вы. А значит, получится не совсем то, что хочется мадам Эльзе. «Есть множество способов скрыть правду и множество способов рассказать о ней», — заметил давным-давно немецкий левый режиссер Бертольд Брехт. — Жорж с удовольствием дымил крепкой сигаретой и, кажется, лишился своей агрессивности. — Существует множество языков, чтобы выразить человеческую душу. Мы поведаем о ней языком эротического кино… Вы же не Чиччолина, Дикси… Я ведь сказал, что знаю о вас все. Мне хорошо известно, что вы не только зажигательная женщина. Дикси Девизо — прежде всего актриса.
Последнее слово он произнес так, будто протягивал Дикси «Оскара», и она поняла, что ершистый Самюэль купил ее. И если он намерен на «спине» порнушки въехать в «большое кино», Дикси не против. Она составит ему компанию.
Как выяснилось чуть позже, Жоржу Самюэлю приходилось часто ошибаться. Судьба в лице Эльзы Ли обманула его и на этот раз. «Раскрутив» пару раз приглашенного для съемок фильма «Ядовитый мед» режиссера на откровенные творческие беседы, Эл убедилась, что Самюэль неправильно понял свою задачу.
У хозяйки студии «Эротические сны» не было ни малейших намерений оплачивать киноэксперименты, а эпитеты «идейный» и «интеллектуальный» по отношению к фильму она считала оскорбительными. В съемочной группе появился «консультант постановочной части спецэффектов», некто Гордон Биши, лет десять занимавшийся съемкой порнографии в подпольной студии Мюнхена. «Если пришла сюда, то не строй из себя девочку. Делать деньги х… и п…. легче, чем головой», — утверждал он, бдительно следя, чтобы коммерческие принципы эротического кино были соблюдены в полную меру. Эльза сама часто присутствовала на съемках, давая профессиональные советы. Она оставалась союзницей Жоржа в нескольких пунктах: фильм должен выдерживать высокое качество, отличаться кинематографическим мастерством и максимальной правдивостью.
Жорж Самюэль уже разорил своих продюсеров, сняв две некоммерческие ленты. Он не взлетел так высоко, чтобы потрясти мир «большого кино», но его заметили. Имя Самюэля означало весьма высокий режиссерский уровень, а оператор Боб Росс, попавший к Эльзе по протекции Жоржа, прекрасно владел камерой. Повезло и с главным героем. Вилли Ларсен — немецко-датский полукровка — был найден фотографом в Гамбургском порту, где работал грузчиком. Позируя в течение двух лет для порноснимков, Вилли утвердил себя как прекрасный исполнитель. Он был совершенно раскован перед камерой, нимало не смущаясь любыми заданиями, и проявлял признаки подлинного дарования в своем деле. Мрачный блондин с огромными руками и мощным фаллосом поразил Дикси спокойной отрешенностью и холодной яростью голубых глаз. Одетый в форму офицера-эсэсовца, Вилли Ларсен превращался в символ.
— Его Кремер — робот и скотина одновременно. Удивительный типаж! — восхищался Жорж. — Эх, если бы не эта мразь, — он кивал в сторону «консультанта», — мы бы сделали отличный фильм.
Но Гордон Биши оказался очень находчивым — он решил не жалеть пленку, позволяя Жоржу «снимать психологию и философию». Взамен он требовал острых эротических сцен, снятых «без всяких премудростей».
«В конце концов при монтаже ты уберешь лишнее, Жорж. А обрезки мы скормим мадам Ли», — убеждал он режиссера. Обнадеженный Жорж снял с ходу потрясающую сцену объяснения героини Дикси, женщины из польского борделя, и немецкого офицера, избравшего ее своей постоянной жертвой. Извращенец и садист угрожал Ванде убийством ее детей, добиваясь покорности. В какой-то момент униженная и развращенная женщина понимала, что привязывается к своему мучителю. В глазах Дикси, одержимых безумием ненависти и страсти, мелькало что-то похожее на любовь. Жорж и Боб Росс ликовали. Они отсняли также финальную сцену убийства Ванды, cпровоцированного ею самой. Окровавленный Кремер плакал над телом погубленной женщины. После, взяв в том же борделе другую проститутку, он убеждался, что скотские искушения покинули его вместе со смертью Ванды. Став просто человеком, Кремер не выдержал этого, пустив себе пулю в лоб.
Удивительно, но Вилли был просто великолепен в трагических эпизодах. Он ничего не пытался сыграть, но ледяная маска и огромные руки, беспокойные, cтрашные, накидывающиеся на женское тело подобно хищным паукам, производили сильное впечатление. Когда задушивший Ванду Кремер пытался подчинить себе другую женщину, его руки, cнятые крупным планом, терзали и мучили ее тело. Но они уже не были пауками. Потерявший свою мужскую силу, Кремер удивленно рассматривал растопыренные ладони, cловно видел их впервые. И всем казалось, что именно так началось преображение монстра в человека.
Не было проблем у Вилли и со съемками «натуры» — половых актов с Дикси. Они впервые увидели друг друга раздетыми уже под включенными софитами. Крупные зрачки Вилли застыли, будто он находился в гипнотическом трансе. Он не двигался сам, лишь огромный фаллос наливался силой, приведя в восторг Эльзу. Она молчала как завороженная, следя за разворачивающимися под оком камеры событиями.
Присутствующие, достаточно искушенные в съемках такого рода, притихли, захваченные зрелищем. Уж слишком все было по-настоящему. У всех пробежал мороз по коже, когда берущий женщину сзади садист затянул на ее шее чулок. Хрипы предсмертной агонии или экстаза огласили комнату.
— Эй, парень, отбой! Ты убьешь ее… — забеспокоился Жорж, останавливая съемки. — По-моему, это уж слишком… — сказал он Эльзе нервно, глотая прямо из бутылки минеральную воду.
— Глупости, девочке понравился секс. Ты как, Дикси?
Потирая шею, она молча сидела на измятой кровати. Боб накинул на плечи Дикси халат.
— Хочешь кофе?
Она отрицательно замотала головой.
— Идиотские шутки, Жорж. Ты действительно собираешься сделать из меня импотента? Смотри — брюки не застегиваются… Останавливать в такой момент может только полный мудак. — Не сказав больше никому ни слова, Вилли ушел. Он появился на студии лишь через день и как ни в чем не бывало окликнул Дикси:
— Привет, Ванда, не соскучилась по своему мучителю?
…Дикси временами казалось, что она чересчур слилась с ролью. Развитие ее чувств к Вилли было очень похоже на историю любви несчастной польки. «Вот что значит натурализм и точное знание психологии. Привязанность Ванды к монстру исходит из потребности плоти. Смятенное тело взывает к душе, посылая сигналы бедствия. И душа ошибается, высылая спасательную команду любви и нежности. Мы прошли с Вилли этот путь без обиняков «от и до». И кажется, я тоскую по нему», — думала Дикси, когда съемки кончились.
«Ядовитый мед» произвел много шума. Никто не заметил бы рядовую порнуху, какой бы «жесткой» она ни была. Но в фильме было и нечто другое — он задевал за живое, заставляя сопереживать и ужасаться этим сопереживанием. А главное — он действительно возбуждал.
Конечно, от замысла Жоржа не осталось и трети — при монтаже Гордон Биши выкинул из готового фильма «психологию», вернув вырезанные Жоржем слишком откровенные эротические сцены. На Дикси обрушилась слава — ее имя мусолили в жаркой полемике маститые критики, ранее не обращавшие на актрису Девизо ни малейшего внимания.
Торжествующая победу Эльза тут же затеяла съемки второго фильма с теми же исполнителями главных ролей. Вилли отыскали в маленьком портовом городке, где он просаживал свой гонорар на выпивку и наркотики. Хозяйка «Эротических снов» лично взялась привести секс-звезду в рабочее состояние. На третий день они появились на студии точно к намеченному заранее сбору группы.
— Рада представить, друзья, вернувшегося к нам Вилли Ларсена. Мне удалось восстановить его физические и душевные силы. — Она с улыбкой посмотрела на Дикси. — Можешь играть с ним хоть Шекспира, хоть маркиза де Сада. Протезы Вилли не понадобятся. Правда, малыш?
— Не понимаю, о чем здесь речь. Какого Шекспира? Я не могу выучить наизусть и десяти слов. Тем более стихи — не те извилины.
— Не беспокойся, парень. Тебе придется работать совсем другим местом. Именно тем, которое Эл тебе удачно вправила, — вмешался Жорж.
— Что за дребедень здесь молотят! Ты понимаешь, в чем дело, старушка? — обратился он к хозяйке. Эльза поджала губы, метнув гневный взгляд на своего подопечного.
— Я тебе это вечером объясню, малыш.
Вилли заметил сидящую спиной к окну Дикси.
— И Ванда здесь. Выходит, катаем вторую серию. Только предупреждаю вас обоих, — он угрожающе развернулся в сторону Боба и Жоржа: — трахать я ее буду сколько хочу, без всяких ваших указок, когда и как кончать. А начнем сейчас же.
— У нас сегодня собрание, Вилли. Снимать будем через два дня, — мягко объяснила Эльза.
— А мне это по фигу. Хоть вовсе не снимайте. Платят мне с понедельника? Сегодня понедельник, значит, раздевайся, детка. — Подняв свои ручищи, он двинулся к Дикси.
Все загалдели, оттаскивая сдвинувшегося пьянчугу:
— Да у него белая горячка! Это опасный сексуальный маньяк! Как бы не пришлось вызывать полицию!
Довольный Вилли расхохотался:
— Шутка, шутка, господа киноработники! Эльза же сказала, что я могу играть Шекспира, вот я и показал для убедительности. — Он обнял хозяйку и прошептал: — Малышка моя!..
…Ночь Эльза провела одна, глотая успокоительные капли. После собрания труппы Вилли исчез. Она звонила домой Бобу и Жоржу — никто не видел Ларсена. Чем светлее становилось за окнами, тем яснее становилось Эльзе, что никакие успокоительные капли не могут погасить пожар, зажженный Вилли. Она пылала, как монашка, плененная сарацином. Безжалостный варвар день и ночь насиловал ее, а потом передал хозяину, оказавшемуся кастратом. Сообразив, что мыслит образами нового фильма, в котором похищенную монахиню предстояло сыграть Дикси, Эльза взвизгнула от догадки и набрала ее номер телефона. Было четыре часа утра, и трубку, разумеется, никто не поднял…
Отключенный аппарат валялся среди разбросанной одежды, остатков еды и пустых стаканов. Тяжелое вольтеровское кресло скрипело под тяжестью двух тел. Попав в квартиру Дикси, Вилли серьезно осмотрел все комнаты, словно оценщик, описывающий имущество. «Мебель подходящая. Я люблю старину. Хорошо идет в дело, если хочется подурачиться». К утру им удалось «отметиться» почти везде.
— А ты забавная, — сказал Дикси ее партнер. — Пусть мадам Ли оплатит нам дополнительные репетиции.
Пока шли съемки, Дикси не разлучалась с Вилли. Он открыл ей новую скользкую, зыбкую действительность на грани галлюцинаций и бреда. Дикси нюхала кокаин, заботливо предоставленный Вилли, и чувствовала себя превосходно. Ей нравился дух скандала, витавший вокруг нее, и та реакция, которой сопровождалось совместное появление новых секс-звезд на какой-нибудь актерской тусовке. Вилли и Дикси встречали аплодисментами, свистками. Кто-то навязывался в секс-партнеры, кто-то выражал недовольство — по-дружески или совсем уж грубо.
Одиозная пара охотно посещала вечеринки, празднества, юбилеи, пожиная плоды славы. Заметив нарочито отворачивающихся от нее знакомых, Дикси хохотала. Ее подмывало раздеться и продемонстрировать прямо здесь, на ресторанном столике, все, чем они занимались с Вилли.
— Ну ты и дрянь, девочка! — сказал ей при всех Кармино. Дело происходило в престижном богемном клубе, где собрались участники юбилейного просмотра фильмов Рене Клера. Большинство гостей уже разошлись, а те, кто остался, были изрядно навеселе. Кармино, конечно, хотел продемонстрировать свое отношение к порнофильмам сидящим за его столиком американцам. — Мне все равно, когда этим занимаются дешевые шлюхи. Но ты же была настоящей актрисой, — выразительно сокрушался он, рассчитывая на слушателей. Плохо понимающие, в чем дело, американцы согласно закивали. Сжав кулаки, Вилли подступил к едва достающему ему до плеча Кармино. Его глаза побелели от ярости.
— Брось. Иди лучше сюда, Вил. — Дикси сдернула со своего столика скатерть и мгновенно оказалась наверху. — Внимание, дамы и господа, зрелище совершенно бесплатное, — сказала она по-английски. — Большое искусство всегда бескорыстно. Большое искусство — это когда делаешь то, что хочешь, посылая к черту всякие правила. — Она сбросила блузку и, сев на край стола, подозвала Вилли. Конечно, они бы довели дело до конца, но набежавшие официанты и метрдотель прекратили безобразие.
Одна из американок, вырвав Дикси из рук разъяренной общественности, увела ее в туалет.
— Умойся хорошенько и приведи себя в порядок, детка… Секс как протест против конформизма и обывательской морали мы снимаем с конца шестидесятых годов. Увы, теперь никого ничем не удивишь. Они сами все — свиньи хоть куда. Но в моде нравственность. — Пожилая дама поправила очки и, потрепав Дикси по щеке, удалилась.
Дикси подняла глаза и увидела знакомое лицо. В узком коридорчике, выложенном зеленоватым кафелем, никого не было, только она и Умберто Кьями. Он невероятно долго смотрел на нее, и Дикси застыла, пытаясь определить, какую же роль сыграл этот человек в ее жизни.
— Что ты вытворяешь, девочка… — Он провел рукой по седому ежику сверху вниз и на секунду закрыл глаза. — Я боготворил тебя. Я ушел из кино после «Берега мечты» потому, что хотел снимать только эротику. Я сам отрубил себе руку, тянущуюся к запретному… Ты могла бы стать настоящей, большой актрисой. Актрисой у первых мастеров. А вместо этого топишь себя в дерьме. — Как слепец, выставив вперед руки, Умберто приблизился к Дикси. Его ладони жадно и трепетно пробежали по ее груди, бедрам…
— Э-эх! — простонал он и направился прочь. Дикси увидела сутулую спину Старика, его шаркающие, подкашивающиеся в коленях ноги. Она хотела что-то крикнуть вдогонку, догадываясь, что больше никогда не увидит его. Но слова застряли в горле. Да какие это могли быть слова — благодарность, проклятие, мольба?
Новая лента «Эротических снов» явно не удалась. Гордон Биши буквально держал за руки Жоржа, не давая ему возможности отклониться от установки хозяйки на чистую порнографию. Режиссер четко отработал свой гонорар, сделав из фильма «отхожее место банальнейших непристойностей». А затем хлопнул перед носом Эльзы дверью: «Желаю вам завершить свою старость в тюрьме, мадам!»
Боб Росс и Дикси покинули студию вместе с Жоржем. Боба пригласили снимать документальный научно-познавательный сериал «Интимная жизнь приматов». Дикси снова засела дома. Получив за «Девственницу в огне» деньги, Вилли исчез, очевидно, опустившись на самое дно. Наркоман и отчаянный игрок, он успел полностью разорить свою богатенькую подружку — ни вещей, ни драгоценностей, ни «пежо», подаренного Скофилдом, у Дикси теперь не было.
Она оценивающе разглядывала себя в зеркале гостиной, включив большую пыльную люстру и хрустальные бра. Камин полон окурков, золы и мусора, зеркальный овал над ним в потемневшей бронзовой раме засижен мухами, а в нем — зябко ежащееся тело, которое показалось Дикси чужим. «Ну, что мне делать с тобой, дешевая дрянь, — добить наркотой или помочь выкарабкаться? Что же ты хочешь, что?» — Дикси взяла в руки стоящую на камине вазу, собираясь запустить в свое отражение. Телефонный звонок остановил ее. В трубку Дикси вцепилась, как в спасательный круг.
Звонил Жорж Самюэль.
— Слава Богу, это ты, Жорж! Мне что-то страшно в последнее время. Не собираешься снимать «ужастики»? Я очень подойду на роль маньячки-убийцы. — Она нервно смеялась, стараясь унять дрожь.
— Дикси, ты отличный парень, честное слово. Я имею в виду, что, наснимав про тебя кучу гнусностей, я не потерял к тебе уважения… Ведь мы смогли бы сделать что-то стоящее, правда? Только я совсем на нулях, детка. И никому не нужны заумные неудачники.
— Тебе тоже хреново, мэтр. Эхма! Почему это стоящие ребята обречены на вымирание, как мамонты, а гнусные амебы типа Эльзы Ли и ее консультанта процветают?
— Подлинный талант должен жить впроголодь, — усмехнулся Жорж. — А я не подлинный, я хочу есть и жить по-людски и работать до одури, но не на Эльзу Ли!
— Не приглашаю к себе похныкать вместе, боюсь, ничего путного не выйдет. Мне самой необходим хороший доктор.
— Вот что я тебе хотел сказать, детка: не дури. Поняла? Вилли был и Вилли ушел, забрав с собой «игрушки»… Ларсена нашли вчера мертвым, и говорят, перед тем, как всадить себе в вену тройную дозу, он перевел кое-какие деньги в мюнхенскую лечебницу, ту, где лечат наркоманов… Эй, ты где?
— Я тут, Жорж. Значит, монстр стал человеком… Это невероятно — иметь достаточно силы воли, чтобы не вывернуть свои карманы до конца… В нем что-то было, ведь правда? Что-то настоящее!
— И в тебе есть, Дикси. И ради этой неведомой искорки ты должна сохранить себя. Ну постарайся, а?
— Я попытаюсь, Жорж.
— Мне бы так хотелось знать, что я не обманул тебя, как обманываю всех. Что не завлек своими неосуществившимися мечтами в болото и не утопил в нем…
— А я бы хотела когда-нибудь сыграть в комедии, такой развеселой и яркой, и чтобы снимал ее ты…
По щекам Дикси катились слезы. Она оплакивала всех — Вилли, Жоржа, себя…
…С того дня она не вспоминала про кокаин, cожалея, что победа над собой досталась слишком легко, — попытки стать алкоголичкой или наркоманкой оказались бесплодны. Трясина выбрасывала Дикси на поверхность, не оставляя грязных отметин.
— Вот это, наверно, и есть черная карма, старушка, — объяснила Дикси снова появившейся в доме Лолле свое возвращение к жизни. — Я наказана неуязвимостью, как Вечный Жид, лишенный забвения смерти и осужденный на бесконечные страдания…
— А хочешь, я скажу, что дальше будет? Наведешь чистоту, накупишь тряпок, приведешь какого-нибудь хмыря, обещающего сделать из тебя Софи Лорен… — Стоя на скамейке, Лолла с увлечением полировала поверхность зеркала, наблюдая за собой. — Из меня бы вышла настоящая Элла Фитцджеральд. Посмотри, какая милашка! А я и петь могу…
— Ой, только не сейчас. Лучше напророчь, что еще-то будет?
Расставив перед собой флакончики, Дикси старательно делала маникюр. Лолла тяжело спрыгнула со скамейки и, воинственно махнув перед ее носом тряпкой, так что звякнули хрусталики в бра, заявила:
— А ничего! Будешь валяться вот на этом диване и плевать в потолок. — Она сделала паузу. И просящим голосом добавила: — А ведь можно было бы позвонить Скофилду…
Дикси глубоко вздохнула — увы, после ее проделок у Эльзы ни Скофилду, ни тем, кто давал ей маленькие рольки в кино, она больше не нужна. Надо попытаться начать жизнь заново — стать официанткой в кафе, кассиршей или продавать цветы…
Полная легкомысленного воодушевления, которым сопровождался каждый новый этап в ее жизни, Дикси предприняла попытку стать совсем другой — сыграть в реальности роль добропорядочной, аккуратной служащей. Но ничего из этого не вышло. Лолла оказалась права: она вновь оказалась на диване, наслаждаясь полной апатией. Только вот тряпок Дикси не накупила и пошиковать не успела — деньги кончились намного раньше, чем попался солидный кавалер.
Дикси жила в долг, отказав Лолле и сократив свое меню до рамок строгой диеты.
Однажды, в очередной раз плюнув на все — на свою гордость и независимость, — она пришла к Эльзе.
— Милая моя! Так рада тебя видеть! Ох, смерть Вилли выбила меня из колеи, ведь я делала на него ставку.
Эл недавно вернулась из поездки в Японию и, вероятно, изображала гейшу — смоляной парик с низкой челкой, удлиненные тенями глаза и шелковое платье типа кимоно с нежным цветочным рисунком превратили ее в изящную восточную куколку. Дикси постаралась принять беспечный и независимый вид, хотя чувствовала себя неважно в платье трехлетней давности.
— А что, дорогая, здесь в моде опять синтетика? — Раскуривая сигарету в длинном мундштуке, Эл приблизилась к сидящей в кресле Дикси.
— Мне непросто найти работу с клеймом в биографии. Студия «Эротические сны» — не лучшая рекомендация в киномире.
— Глупости! Мы процветаем, детка! У меня такой штат — ну просто «Уорнер бразерс»! И теперь я могу очень прилично платить своим ребятам. Это тогда ты работала почти что из голого энтузиазма. — Эльза взяла со своего массивного письменного стола папку с бумагами и предложила Дикси: — Пошли, посмотришь мои владения. Думаю, тебе будет приятно вспомнить прошлое. Ведь, согласись, в этом что-то есть!
Они стояли в темноте новой, хорошо оснащенной студии, где шла работа над видеоклипом: «В саду де Сада». Среди бутафорских предметов камеры пыток упражнялась в эротическом многоборье целая группа юных созданий. Три камеры одновременно снимали сложную пластическую композицию.
— Слава Богу, что мы теперь вооружены отличной техникой, да и компьютерные трюки не упускаем из виду. Приходится фантазировать. Мало кто из этих сопляков может потягаться с Вилли. Это было настоящее дарование. В своем роде. Да и тебе, Дикси, равных нет… — Эльза вздохнула. — Как жаль, моя милая, что ты уже вышла в тираж! Тридцать три — это, конечно, не возраст для психологической драмы. Но моим ягодкам не больше двадцати!
Дикси не подозревала, какое удовольствие получила Эльза, отомстив ей за Вилли. Хозяйка «Эротических снов» издалека следила за судьбой бывшей соперницы и ждала, мечтая, что когда-нибудь Дикси вернется и попросит работу. Жаль, что она поторопилась отказать ей, не заставив унижаться. Но Эльза, как дама преклонного возраста, переоценивала преимущества тридцатитрехлетней красотки, уверенная в том, что Дикси Девизо в конце концов подцепит стоящего мужичка.
Выпроваживая «подругу», она боялась, что та найдет теперь нечто более подходящее, чем студия «Эротические сны», или же уведет от жены какого-нибудь нефтяного магната, как некогда поступила сама Эльза. Но ее опасения были напрасны: Дикси осталась совсем одна, без мужчин, без работы и, главное, без желания заполучить то или другое.
Дождливый март способствовал хандре. А наступившее затем яркое весеннее оживление лишний раз доказывало, что Дикси, запершейся в своем унылом, холодном жилище, в этой жизни как будто уже и нет места.
Она знала, что Чак Куин женился, но не оставил своих холостяцких привычек. Она пыталась разыскать его по телефону, плюнув на то, что нечем будет оплатить счет. Чакки был просто неуловим, снимаясь в разных частях земного шара. Наконец в трубке, чуть замедленный отставанием спутниковой связи, зазвучал его голос:
— А, это ты? Слышал краем уха — ну и дала ты шороху! Не ожидал.
— Это от тоски по тебе.
— Ха! Убедительно, черт возьми! Я еще и виноват… — Чак засопел и зло спросил: — А у этого белобрысого парня, что так лихо трахал тебя, все неплохо получалось, правда?
— Выходит, ты видел фильмы?! — У Дикси оборвалось сердце. Этого она не могла предположить — Чака не загонишь в кинозал даже на фестивальных просмотрах, а уж кассетами он и вовсе пренебрегал.
— Видел, да! Погодите вы, черти, дайте поговорить! — крикнул он кому-то в сторону.
— Вилли погиб. А у меня все хорошо, — сказала Дикси.
— Вот и отлично, детка. В общем, я не в претензии. Каждый зарабатывает, чем может. Извини, меня здесь рвут на части. Гуд бай, я позвоню тебе, когда буду в Париже…
Дикси слушала короткие гудки в трубке, удивляясь своему равнодушию. Нет, ей даже не было больно. Что-то уже умерло в душе, навсегда затихло. Теперь можно достать журнал «Film» и спокойно прочесть большую статью про Алана Герта, cнявшего трехчасовой проблемный фильм. Много фотографий — самого режиссера и кадров из его полудокументальной ленты — беженцы, пленники, жертвы террористов, лысые дети со вспухшими животами. «Вечный ковбой Алан Герт пытается оседлать строптивого коня…» «Смелый выход героя вестернов в мир жестокой правды».
И вот он сам — мужественное, загорелое лицо, жесткая выгоревшая шевелюра, прищуренные голубые глаза смотрят прямо в объектив.
— Ну что, Ал, ты тоже не пропустил горяченькие фильмы с Дикси или вовсе забыл про меня? Хотелось бы выяснить. Хотелось бы знать наверняка, что думаешь обо мне ты, «жених»… — Дикси улыбнулась, вспомнив пророчество индусской гадалки, и взяла листок с американским телефоном Ала, который с трудом разыскала накануне. Она набрала номер, с волнением прислушивалась к гудкам — никто не собирался откликаться на призыв Дикси. Что ж, так еще проще покидать этот мир.
Оставалось последнее — избавиться от следов опостылевшей жизни. Дикси составила короткую записку, в которой распорядилась передать ее квартиру в фонд «Приюта», где умерла Сесиль. На этом деловая часть распоряжения имуществом заканчивалась. Распахнув шкафы, Дикси вывалила на пол их содержимое, а затем рассортировала на три кучки — Лолле, в фонд беженцев, на помойку.
Все, что предназначалось Лолле, — самое лучшее из оставшихся вещей Дикси — поместилось в одном чемодане.
— Я уезжаю, старушка, хочу оставить дом пустым. Им займутся агенты, чтобы сдать в аренду… Не могу расплатиться с тобой, уж прости… Здесь, в чемодане, кое-что из моих тряпочек и кружевные скатерти бабушки — она ими очень дорожила… И прекрати делать страшные глаза: меня ждут в Америке, контракт подписан, но аванс дадут только на месте. — Дикси пришлось говорить очень много, чтобы усыпить бдительность мулатки. Но та не поверила — история, придуманная Дикси, не вписывалась в ее «сценарий».
— А куда тебе позвонить, если что, если я… ну все мы под Богом ходим… — Лолла заплакала, глотая слезы. Ее вытянувшееся, страдальческое лицо казалось даже красивым — туземное божество, отлитое из темной бронзы.
…Не спеша, старательно Дикси произвела ревизию шкафчиков в ванной комнате, собирая в пластиковые пакеты то, что когда-то украшало ее жизнь, — баночки крема, полупустые флаконы духов, шампуней, щеточки, заколки, зеркальца. В холодной опустевшей комнате осталось лишь полотенце и тюбик зубной пасты.
Значительно больнее было расставаться с милыми мелочами, оставшимися от прежних Алленов. Их Дикси не тронула — пусть дом останется таким, как был до нее. Вот только картины исчезли и разбилась китайская ваза. А еще — пятна на стенах, прожженная дыра на ковре и расползшиеся от старости занавески… — это и будет память о Дикси. Дикси Девизо, которой, в общем-то, никогда и не было…
Однажды, в середине яркого cолнечного апреля, Дикси выжала на зубную щетку остатки пасты и задумалась, ощущая во рту знакомый мятный вкус. Это было придуманным ею условным знаком — пустой тюбик сигналил: время колебаний истекло, пора принимать решение.
Дикси пошла на кухню, откладывая «последнее слово» до чашки кофе. «Ну вот! — Она улыбнулась, вертя в руке пустую банку. — Значит, все решено за меня».
В опустевшем шкафчике остался лишь один флакончик, полный маленьких желтых пилюль: пропуск в небытие, а может быть, — в вечность. Как знать, что ожидает там, за последним порогом…
Крупный пушистый шмель, влетевший в кухонное окно, отчаянно бился в складках старенькой клетчатой занавески. Дикси пошире открыла раму и впервые в жизни дотронулась до страшного насекомого: осторожно подхватив его, выкинула на волю. Шмель не ужалил, и она слегка помахала левой рукой исчезнувшей в весенней синеве живой точке. Правая рука, опущенная в карман юбки, крепко сжимала флакон с пилюлями.
В полутемном зале Лаборатории экспериментального кино накурено до рези в глазах. Кондиционеры задохнулись, а семеро мужчин едва живы и не скрывают отвращения друг к другу, а главное, к Шефу, который, восседая в центре, довел всех до этой неимоверной концентрации «творческой энергии». Заза сознательно позволил группе распоясаться — вволю курить и свободно выражать свое мнение. Иллюзия коллегиальности на первом этапе поможет добиться желаемого единства в финале — когда все они будут повязаны кровью. Вот тогда-то и припомнит им Заза сегодняшний боевой задор.
После бури невнятного галдежа с размахиванием руками, стуком кулака об стол и даже попыткой одного из дискутирующих рвать на себе волосы повисла напряженная тишина. Нарушить такую тишину противнее, чем разбить амфору в Национальном музее или наступить на дремлющую черепаху. Но Шефа ничто не могло остановить. Он счел наконец возможным изложить основную программу Лаборатории экспериментального кино.
— Друзья мои! — начал Заза с непривычной лирической ноты. — Сегодня — время чистоты, эпоха возврата вечных ценностей. Тоска по возвышенному, по вертеровской душевной прозрачности понятна каждому человеку. Даже если он ни бельмеса не смыслит в наших делах. Ему наплевать на «измы», перелопатившие все «нео», «пост» и прочие археологические пласты киноискусства. Ему обрыдли наркоманы, трансвеститы, гении садизма, обретающиеся во дворцах или на свалках, оргии в пригородных поездах. Ему не нужны суррогаты! (Шеф категорически погрозил указательным пальцем.) Ему нужна до конвульсий, до рези в кишках настоящая Большая любовь.
Руффо Хоган робко поднял два пальца, заявляя о желании высказаться. И все с облегчением поняли, что совещание вышло на последний, умиротворяющий и всепрощающий круг.
— Мы договорились не обсуждать нравственную сторону наших исканий. Герой Золя в романе «Творчество» спешил набросать портрет умирающего сына, а гениальный Вайда показал, что настоящий художник способен выворачивать себя наизнанку и выставлять потроха на продажу. Помните кадр из его фильма, где режиссер снимает маленькой камерой свое окровавленное лицо?.. Новый этап эволюции искусства неизбежно вырастет из скрещивания божественного и дьявольского, симбиоза преступности и святости… — Руффо все больше вдохновлялся.
— Короче, — не отрывая глаз от фигурок, вычерчиваемых на листке, пробурчал Соломон Барсак.
— Подвожу итоги, — деликатно вклинился Шеф. — Надеюсь (он обвел глазами присутствующих), я вижу перед собой единомышленников, которым предстоит хорошо поработать, но и хорошо помолчать. — Шеф сделал лицо, не позволяющее сомневаться в серьезности его расправы с отступниками. — Насколько я понял, после долгих дебатов прошла кандидатура Дикси Девизо. Мы с Руффо основательно изучили ее досье. Квентин Лизи помог провести ряд мероприятий по раскрутке «объекта номер 1». Сегодня имя Дикси вновь появилось в проблемных статьях, о ней вспомнили зрители… — Заза удовлетворенно вздохнул. — Пора переходить к делу. Мы попросили Соломона Барсака на правах старого знакомого поговорить с мадемуазель Девизо, подготовить ее к условиям контракта… ну и пригласить сюда для окончательного решения.
Шеф положил руку на плечо оператора.
— Как, Сол, не подведешь?
Соломон, опустив глаза, пожал плечами.
— Боюсь, она может оказать сопротивление. То есть я хочу сказать — женщины строптивы, особенно такого класса…
— Уж ты, Сол, не преувеличивай, не к Софи Лорен отправляешься. У нашей малышки полные нули по всем показателям, я уточнил, — заметил аккуратный Квентин, выяснивший финансовое положение «объекта».
— Я думаю, в понедельник, в одиннадцать утра мы будем готовы встретиться с «объектом». Действуй, Сол. Если будут затруднения, сообщи. — Заза обвел взглядом коллег. — Все свободны, господа. Спокойной ночи.
