Солнце заливало комнату, где Гарри лежал, пытаясь читать. Он смертельно устал от своего дневного расписания: час в бассейне, два часа физиотерапии. Каждый день одно и то же, надоевшее ему до чертиков. Он взглянул на часы, зная, что скоро придет Тана. Вот уже больше четырех месяцев он находился у Леттермана, и она приходила каждый день, приносила с собой пачки бумаг и заметок, горы книг. И почти тотчас же, как он подумал о ней, открылась дверь и она вошла. За последние месяцы Тана похудела: она чересчур усердно училась и все время моталась между Беркли и больницей. Гаррисон Уинслоу предлагал купить машину для нее, но она наотрез отказалась даже обсуждать это.

— Привет, детка, чувствуешь подъем? Или это звучит грубо? — Тана усмехнулась, а он засмеялся.

— Ты отвратительна, Тэн. — Сейчас он был уже не так щепетилен, как раньше. Пять недель назад он переспал с медсестрой-студенткой, немного «творчески», как он сказал терапевту, пришлось проявить некоторую изобретательность, но обоим это понравилось, и Гарри ничуть не волновало, что девушка обручена. Здесь не было и речи о настоящей любви, и он не намеревался испытывать судьбу с Таной. Она для него значила чересчур много, как он сказал отцу, да и своих проблем у нее хватало. — Что ты сегодня делаешь?

Она вздохнула и села, печально улыбаясь.

— Что я всегда делаю? Всю ночь учусь, ворошу, заполняю бумаги, сдаю экзамены. Господи, еще два таких года я не выдержу.

— Еще как выдержишь, — улыбнулся он. Она наполняла светом его жизнь, без ее ежедневных визитов он пропал бы.

— Почему ты так уверен? — Временами она сама в себе сомневалась, но как-то всегда ей удавалось продолжать. Всегда. Она не позволяла себе останавливаться. Она не могла позволить Гарри пасть духом и не могла позволить себе запустить учебу и вылететь из колледжа.

— У тебя столько упорства и решимости, как ни у кого. Ты добьешься своего, Тэн.

Стойкость, вера — вот что они давали друг другу. Когда он бывал подавлен, она орала на него, чуть не доводя до слез, заставляла его стараться делать все, что от него требовали; а когда она думала, что все, больше и одного дня не вынесет в Боалте, он придирчиво экзаменовал ее, будил ее после короткого сна, конспектировал для нее учебники.

Неожиданно он усмехнулся:

— Да и вообще, не такое уж это трудное дело — учиться на юриста. Знаю, прочел кое-что из того, что ты оставила.

Тана улыбнулась. На это она и рассчитывала. Но когда повернулась к нему, лицо ее было равнодушным.

— Да ну? Почему тогда ты не попробуешь?

— С какой стати мне нагружать горб?

— А что тебе еще делать? Сидеть на заднице и клянчить помощи у медсестер? И сколько это будет тянуться? В июне тебя собираются вышвырнуть отсюда.

— Это еще не наверняка. — При этой мысли Гарри занервничал. Он не был уверен, что готов отправиться домой. И куда домой? Отец столько разъезжает, что не сможет все время быть с ним, даже если бы и хотел. Конечно, можно поселиться в гостинице, у «Пьерра» в Нью-Йорке есть квартира, но от всего этого веет таким страшным одиночеством.

— Что-то не очень тебя радует мысль о возвращении домой. — Тана наблюдала за ним. Несколько дней назад она разговаривала об этом с Гаррисоном (он позвонил из Женевы). Он звонил ей каждую неделю, чтобы справиться о Гарри, и она знала, что чувство его к ней по-прежнему горячо, и сама она не охладела, но они приняли решение, и пути назад не было. Гаррисон Уинслоу не предаст своего сына. Тана понимала его и была согласна.

— Мне некуда возвращаться, Тэн, у меня нет дома.

Она думала об этом и раньше, но не слишком серьезно, но все-таки кое-какие мысли у нее были. Может быть, пора открыться ему?

— А что, если ты будешь жить со мной?

— В твоей унылой комнатенке? — Он засмеялся, но и ужаснулся. — Уже то плохо, что я прикован к креслу. Но жить на свалке — нет уж, увольте. И кроме того, где я буду спать? На полу? — Он состроил отвратительную рожу, и она засмеялась.

— Можно найти место для нас двоих, если цена будет не слишком высокая, чтобы я могла выплачивать свою долю.

— И где же? — Эта мысль еще не совсем захватила его, но что-то привлекательное в ней было.

— Не знаю… Может быть, в Хайт-Эшбери? — Не так давно она проезжала через этот район, где хиппи облюбовали себе местечко. Только-только начинался хипповый бум. Она, конечно, дразнила его. Там невозможно было прожить, если не носить летящих одежд, не оглушать себя все время ЛСД. — Ну а серьезно, мы могли бы найти что-нибудь, если поискать.

— Квартира должна быть на первом этаже. — Он задумчиво посмотрел на инвалидное кресло, припаркованное к спинке кровати.

— Знаю. И у меня есть еще одна идея. — Она решила одним махом сразить его.

— Что еще? — Он откинулся на подушки и смотрел на нее, счастливый. Эти месяцы, такие трудные для обоих, связали их чем-то особенным, и теперь они были близки настолько, что ни он, ни она не могли себе представить, что такое вообще возможно. — Слушай, ты не даешь мне ни секунды покоя. Всегда у тебя наготове какой-то план, какая-то задумка. Ты меня утомляешь, Тэн. — Но это вовсе не было жалобой.

— Ты ведь знаешь, что тебе это полезно.

Он знал, но не доставил ей удовольствия, признавшись.

— Ну, выкладывай свою идею.

— Не хочешь ли подать документы в Боалт? — Она затаила дыхание.

Гарри был потрясен:

— Я? Ты что, сдурела? Какого черта я там буду делать?

— Вероятно, прогуливать и списывать, но если это не получится, ты сможешь отсиживать свою задницу за учебниками, как это каждый вечер делаю я. У тебя будет занятие получше, чем ковырять в носу.

— Каким же очаровательным я выгляжу в твоих глазах, дорогая. — Он с кровати отвесил ей галантный поклон, и они рассмеялись. — Почему, скажи мне, ради бога, должен я мучить себя юриспруденцией? Я совсем не обязан так по-идиотски поступать.

— У тебя прекрасно получится. — Тана серьезно смотрела на него.

Он собрался было спорить, но хуже всего было то, что ему по душе пришлась эта мысль.

— Ты хочешь сломать мою жизнь.

— Да, — она ухмыльнулась. — Так будешь подавать документы?

— Скорее всего я не пройду. У меня не такие хорошие оценки, как у тебя.

— Я уже узнавала, ты можешь поступать как ветеран. Для тебя даже могут сделать исключение… — Она старалась сказать это осторожно, но он все равно разозлился.

— И не думай об этом. Если ты смогла поступить, значит, и я смогу.

И — проклятье! — неожиданно он захотел этого. Он даже засомневался, а не было ли это его давним желанием. Может быть, из-за ее учебы он чувствовал себя заброшенным, потому что ему нечего было делать, кроме как лежать и наблюдать за сменой медсестер.

Назавтра она принесла ему бланки заявлений, и они без конца обдумывали их, заполняли и наконец отослали, а между тем Тана подыскивала квартиру. Она должна быть со всеми удобствами, без которых он не мог обойтись.

В конце мая ей позвонила мать. Обычно днем дома Тану не застанешь, но сейчас ей надо было кое-что сделать, да и Гарри чувствовал себя неплохо. Одна из дежурных пришла снизу и постучалась к ней. Тана подумала, что это Гарри хочет узнать, как дела с квартирой. Она присмотрела два места, которые ей понравились. Одно из них — в Пьемонте, и она была уверена, что такой сноб, как Гарри, конечно, предпочтет именно эту квартиру, но хотела знать наверняка, что и ей она будет по карману. Доход ее был гораздо ниже, чем у Гарри, хотя летом она наметила себе неплохую работу. Может быть, после…

— Алло? — В трубке звучал сигнал междугородного звонка, и сердце ее замерло: а что, если это опять Гарри-сон? Гарри так и не знал, что было между ними, или, вернее, что могло быть и чем они пожертвовали ради него. — Алло?

— Тана? — Это была Джин.

— Ох. Привет, мам.

— Что-нибудь неладно? — Как-то странно она начала.

— Нет, просто я думала, это другой человек. Что-нибудь случилось? — Для ее звонка это был неурочный час. Может, у Артура опять сердечный приступ? Он три месяца пробыл в Палм-Бич, и все это время Джин была с ним. Энн с Джоном и Билли вернулись в Нью-Йорк, а Джин осталась ухаживать за ним и после выписки из больницы, пока он не придет в себя. Только два месяца, как они с Артуром в Нью-Йорке, и у Джин, должно быть, дел невпроворот, потому что она почти не звонила Тане.

— Я сомневалась, дома ли ты в это время. — Голос ее звучал напряженно, словно она не знала, что сказать.

— Обычно я в больнице, но сегодня у меня здесь дела.

— Как твой друг?

— Уже лучше. Он примерно через месяц выписывается. Я подыскиваю ему квартиру. — Она решила пока не говорить, что они собираются жить вместе. Для Таны это было совершенно естественно, но она знала, что мать будет другого мнения.

— А он сможет жить один? — с удивлением спросила Джин.

— Вероятно, если будет вынужден, но не думаю, что он будет один.

— Это разумно. — Она и вообразить не могла, что это значит, у нее было свое на уме. — Я хотела тебе кое-что сказать, родная.

— Что же?

Джин совсем не была уверена, как отреагирует Тана, но не ходить же все время вокруг да около.

— Артур и я собираемся пожениться. — Она затаила дыхание, а Тана просто остолбенела.

— Вы — что?

— Собираемся пожениться… Я… он чувствует, что мы стареем… и так слишком долго мы вели себя глупо, — она запнулась, повторяя его слова, которые он только накануне сказал ей. Все лицо ее горело, и она в страхе ждала, что скажет Тана. Она знала, что дочь давно не любит Артура, но, может быть, теперь…

— Ты вовсе не была глупой, мам, вот он — да. Ему надо было жениться на тебе по меньшей мере пятнадцать лет назад. — Она на мгновение нахмурилась, размышляя над словами Джин. — Ты действительно хочешь этого, мама? Он уже не молод, он болен… Самое тяжелое он приберег для тебя. — Это резко сказано, но правдиво, ведь до удара он и не помышлял о женитьбе. Все эти годы такое ему и в голову не приходило, с того самого времени, как его жена шестнадцать лет назад вернулась домой из больницы. И вдруг все изменилось, он понял, что и он смертен. — Ты уверена?

— Да, Тана, уверена, — голос матери зазвучал странно спокойно. Она ждала этого почти двадцать лет и ни за что на свете не откажется, даже ради собственного ребенка. У Таны теперь своя жизнь, а у нее нет никого, кроме Артура. Она благодарна ему за то, что он наконец решил жениться на ней. У них будет удобная, легкая жизнь, она сможет в кои-то веки отдохнуть. Все эти годы одиночества и беспокойства: зайдет ли он, мыть ли ей голову, так, на всякий случай… А он две недели не появлялся, только когда Тана заболела или она сама жестоко простудилась… Но теперь все это кончилось, начинается настоящая жизнь. Наконец-то. Она заслужила каждую минуту этой жизни и собирается насладиться каждым мгновением. — Я абсолютно уверена.

— Что ж, хорошо, — но Тана вовсе не прыгала от радости. — Полагаю, тебя следует поздравить. — Почему-то ей совсем не хотелось поздравлять Джин. Ей казалось, что это будет такая скучная буржуазная жизнь, она хотела бы, чтобы мать после стольких лет ожидания послала его ко всем чертям. Но это она так думает по молодости своей, а Джин, конечно, считает совсем иначе. — Когда вы женитесь?

— В июле. Ты ведь приедешь, родная, правда? — Опять она заговорила нервно, и Тана кивнула. Все равно она собиралась приехать домой на месяц. Она уже сказала об этом на работе, в юридической фирме, и они ее поняли, во всяком случае так сказали.

— Конечно, я постараюсь. — И вдруг ее осенило. — А Гарри можно приехать?

— В инвалидной коляске? — В голосе матери звучал ужас, и в глазах Таны мгновенно появился стальной блеск.

— Очевидно. У него же нет выбора.

— Ну, я не знаю… Я думаю, ему будет неловко… Понимаешь, все эти люди, и… Я должна спросить у Артура, что он скажет…

— Не беспокойся, — ноздри Таны затрепетали, ей хотелось кого-то задушить, в первую очередь Джин. — Все равно я не смогу приехать.

Из глаз Джин брызнули слезы. Она понимала, на что решилась, но почему с Таной всегда так трудно? Во всем она такая упрямая.

— Тана, не делай этого, пожалуйста… это просто… Почему ты должна тащить его с собой?

— Потому что он полгода лежит в больнице, никого, кроме меня, не видит, и, может быть, ему было бы приятно поехать. Тебе это не приходило в голову? Не говоря уже о том, что это была не автомобильная катастрофа, с ним это случилось, когда он защищал ту вонючую страну, в которой мы, однако, не имели никакого права находиться, и самое малое, что остальные могут для него сделать, — это выказать хоть чуточку благодарности и учтивости… — Она была вне себя от ярости, что совершенно перепугало Джин.

— Да-да, конечно… Я понимаю… ничто не мешает ему приехать… — И вдруг, без всякого перехода:

— Ты знаешь, у Джона и Энн будет второй ребенок.

— Какое это имеет отношение ко всему прочему, черт побери? — Тана была ошарашена. Бесполезно говорить с ней. Они теперь ни на что не смотрели одинаково, с чем Тана почти смирилась.

— Ну, ты могла бы подумать об этом на досуге. Ты ведь не становишься моложе, дорогуша, тебе почти двадцать три.

— Мама, я учусь на юриста. Ты хоть немного представляешь себе, что это значит? Знаешь, что я работаю не покладая рук? Вообрази только, как нелепо было бы мне сейчас думать о замужестве и детях.

— Видишь ли, так будет всегда, если ты собираешься все время проводить с ним. — Она опять цеплялась к Гарри, и Тану разозлили ее слова.

— Вовсе нет! — Ярость полыхала в ее глазах, но Джин этого не видела. — У него, ты знаешь, еще встает.

— Тана! — Джин ужаснула вульгарность дочери. — Просто отвратительно говорить о таких вещах!

— Но ведь именно это ты хотела узнать, правда? Ладно, можешь успокоиться, мама, это все еще работает. Я слышала, что он несколько дней назад трахнул медсестру, и ей очень понравилось. — Тана, как большая собака, играла со своей жертвой, трепала за шею, не желая отпускать ее, а Джин висела безвольно, не в силах убежать. — Ну как, теперь тебе лучше?

— Тана Робертc, с тобой там что-то случилось. Тана подумала об изнурительных часах учебы, безнадежной, безысходной любви к Гаррисону, о Гарри, вернувшемся из Вьетнама инвалидом… Да, мать права. С ней «что-то» случилось. По правде говоря, много чего случилось.

— Думаю, что я повзрослела. Не всегда это красиво выглядит, правда, мам?

— Вовсе не обязательно это должно быть безобразным или грубым.

Полагаю, только в Калифорнии так бывает. В твоем колледже, должно быть, одни дикари.

Тана рассмеялась. Целый мир разделял их.

— Думаю, ты права. Во всяком случае, я тебя поздравляю, мам. — Внезапно ее осенило, что Билли теперь будет ее сводным братом, и от этой мысли ее просто затошнило. Придется встретиться с ним на торжестве, а это уже выше ее сил. — Постараюсь приехать вовремя.

— Прекрасно, — Джин вздохнула: разговаривать с ней ужасно утомительно, — и привози Гарри, если ты считаешь это своим долгом.

— Посмотрю, захочет и сможет ли он. Сначала я хочу забрать его из больницы, а потом нам надо переехать… — Она осеклась на полуслове, но поздно, а на том конце провода повисла оглушающая тишина. Действительно, это было уж слишком.

— Ты переезжаешь с ним вместе? Тана перевела дух:

— Да. Он не может жить один.

— Пусть его отец наймет сиделку. Или они будут платить тебе зарплату? — Когда хотела, она могла быть язвительной, как и дочь, но Тана не испугалась.

— Вовсе нет. Я собираюсь разделить с ним плату за квартиру.

— Ты сошла с ума. Минимум, что он может сделать, — жениться на тебе, но уж этого я не позволю.

— А вот это не в твоих силах, — Тана говорила странно спокойным тоном. — Я вышла бы за него, если б захотела, но я не хочу. Так что успокойся. Мама, я знаю, что тебе это тяжело, но просто я должна жить так, как хочу. Как ты думаешь, сможешь ты хотя бы попытаться это понять? — Наступило долгое молчание, и Тана улыбнулась. — Знаю, это нелегко…

И вдруг услышала рыдания Джин.

— Неужели ты не видишь, что ломаешь свою жизнь?

— Как? Помогая другу выбраться? Какой в этом вред, что плохого?

— Потому что в один прекрасный день ты проснешься сорокалетней, и все будет кончено, Тэн. Ты, как и я, растратила свою юность, но моя не совсем потеряна — у меня есть ты.

— А может быть, и у меня когда-нибудь будут дети. Но сейчас я не думаю об этом. Я изучаю право, хочу сделать карьеру, чтобы добиться чего-нибудь в жизни, быть полезной. А уж потом я подумаю обо всем прочем. Как Энн. — Это был укол, но дружеский, и он не достиг цели.

— Нельзя совместить и карьеру, и мужа.

— Почему? Кто тебе сказал?

— Просто это правда, и все.

— Все это дерьмо собачье.

— Нет, и если ты будешь долго возиться с этим мальчишкой Уинслоу, ты выйдешь за него замуж. А он сейчас инвалид, тебе совершенно не нужно такое горе. Найди себе другого, нормального парня.

— Почему? — Сердце Таны сжалось от боли за Гарри. — Он тоже человек. И, честно говоря, лучше, чем многие другие.

— Вряд ли ты знаешь мужчин, ты же ни с кем не встречаешься.

(Спасибо твоему милому пасынку.) Но на самом деле в последнее время так было из-за учебы. После встречи с Гаррисоном она по-другому стала относиться к мужчинам, в некотором смысле более доверчиво и открыто, и все равно пока ни один не мог сравниться с ним. Он был так хорош! Чудесно было бы найти похожего на него. Но у нее совершенно не было времени для свиданий. Не оставалось ни минутки между каждодневными посещениями больницы и подготовкой к экзаменам… все друзья и знакомые жаловались на это. Одного только колледжа достаточно, чтобы разрушить сложившиеся отношения, а уж завязать новые — почти невозможно.

— Подожди пару годков, мам, а потом я стану юристом, и ты будешь гордиться мною. По крайней мере, я надеюсь, что будешь. — Но ни та, ни другая не были в этом уверены.

— Я просто хочу для тебя нормальной жизни.

— Что значит — нормальной? Разве твоя жизнь была такой уж нормальной, мама?

— Она становится нормальной. Не моя вина, что твоего отца убили и после этого все изменилось.

— Наверное, нет, но в том, что ты почти двадцать лет ждала, пока Артур Дарнинг соизволит жениться на тебе, есть твоя вина. — И это было правдой, ведь если бы не сердечный приступ, он мог бы никогда не жениться. — Ты сделала этот выбор. Я тоже имею право поступать по-своему.

— Может быть, Тэн. — Но она и впрямь не понимала дочь, а теперь больше и не притворялась, что понимает. Энн Дарнинг казалась ей более нормальной. Она хотела того же, что и любая девушка: мужа, дом, детей, красивых платьев. А если она и ошиблась раньше, то во второй раз у нее хватило ума сделать более удачный выбор. Муж купил ей у Картье совершенно замечательный сапфировый перстень; именно такой жизни хотела Джин для своей дочери, но Тана не придавала этому совершенно никакого значения.

— Я позвоню тебе, мам. И передай Артуру мои поздравления. В этой сделке удачливее оказался он, но надеюсь, что и ты будешь счастлива.

— Конечно, буду. — Но, повесив трубку, она вовсе не чувствовала себя счастливой. Тана ужасно ее расстроила, и она рассказала все, что могла, Артуру, а он уговаривал ее успокоиться: мол, жизнь и так коротка, не стоит всем жертвовать ради детей. Он никогда так не поступал. И у них помимо этого есть о чем подумать. Джин собиралась обновить дом в Гринвиче, а он хотел купить коттедж в Палм-Бич и маленькую квартирку в городе. Они отказались от квартиры, которую Джин занимала все эти годы. Тана, узнав об этом, была потрясена.

— Черт, у меня тоже теперь нет дома, — с горечью говорила она Гарри, но на него это, видимо, не произвело впечатления.

— У меня его сто лет не было.

— Она говорит, что, где бы они ни жили, для меня всегда будет комната. Можешь себе представить, как я провожу ночь в этом доме, где все произошло? Одна только мысль приводит меня в ужас. Нет уж, хватит с меня.

Все это угнетало Тану сильнее, чем она призналась бы ему; она понимала, что Джин всегда хотела выйти замуж за Артура, но почему-то и это тоже подавляло ее. Такой законченный средний класс, скучный и буржуазный, говорила она себе, но по-настоящему ее беспокоило то, что Джин до сих пор смотрела на Артура снизу вверх, несмотря на все то дерьмо, что ей пришлось получить от него за долгие годы. Но когда она поделилась чувствами с Гарри, он с раздражением сказал:

— Знаешь, Тэн, ты становишься радикальной, и это чертовски скучно.

— А ты никогда не задумывался над тем, что в тебе много консервативного? — Взгляд ее стал жестким.

— Возможно, но ничего плохого в этом нет. Есть вещи, в которые я верю, Тэн, не радикальные, не левые, не революционные, но просто настоящие, хорошие.

— Я думаю, что ты несешь ахинею, — ее слова звучали с необычной страстностью, но они уже не раз спорили по поводу Вьетнама. — Как, черт побери, ты можешь оправдывать то, что эти олухи там натворили? — Она вскочила, а он уставился на нее. Странная тишина повисла в комнате.

— Потому что я был одним из них. Вот почему.

— Ты не один из них, ты был просто пешкой, неужели ты не видишь этого, придурок? Они использовали тебя в войне, которую мы не должны были развязывать, против страны, где мы не должны были находиться.

Глядя на нее, он произнес с ледяным спокойствием:

— Может быть, я думаю, что должны были.

— Как ты можешь вообще говорить такие глупости? Посмотри, что случилось с тобой!

— В этом-то все и дело. — Он подался вперед и смотрел так, будто хотел задушить ее. — Если бы я не защищал это… если бы я не верил в то, что нужен там, тогда, черт возьми, что хорошего во всем этом? — Слезы выступили у него на глазах, но он продолжал:

— Что все это значит, будь оно проклято, Тэн… За что я отдал им свои ноги, если я не верю им? Ну, скажи! — Вопли его разносились по всему коридору. — Я должен был верить им, разве нет? Потому что, если бы я им не верил, если бы я верил в то, что говоришь ты, тогда все это фарс. С таким же успехом я мог бы попасть под поезд в Де Мойне… — Он отвернулся от нее и зарыдал. Тана чувствовала себя ужасно. Потом он в ярости повернулся к ней и заорал:

— Убирайся к черту из моей комнаты, ты, бездушная радикальная сука!

Она ушла и проплакала всю дорогу до колледжа. Конечно, он был прав — по-своему. Не мог он позволить себе относиться к происшедшему так же, как она, и все равно, после его возвращения из Вьетнама она ощущала в себе прежде незнакомую ярость, которую ничто не могло утолить. Однажды она поговорила о своих чувствах с Гаррисоном, он списал это на ее юность, но она-то знала, что за всем этим нечто большее, не только возраст. Она была зла на всех из-за того, что Гарри искалечен, из-за того, что люди не хотят более активно заниматься политикой, боятся высунуть голову. Проклятье, полтора года назад убили президента Соединенных Штатов, как это люди не видят, что происходит вокруг, не понимают, что надо делать… Но Тана не хотела причинять Гарри такими рассуждениями боль. Она позвонила ему, чтобы извиниться, но он не захотел разговаривать. И впервые за шесть с половиной месяцев его пребывания в больнице целых три дня она к нему не приходила. А придя наконец, она просунула в дверь ветвь оливковой пальмы и смиренно вошла.

— Чего ты хочешь? — Он воинственно уставился на нее.

— Да так, плату за квартиру, — несмело улыбнулась она.

Гарри старался подавить ухмылку. Больше он на нее не сердился. Значит, она становится свихнувшейся радикалкой. Ну и что? Все они в Беркли такие. Это пройдет, она перерастет это. Его гораздо больше заинтересовали ее слова.

— Ты нашла место для нас?

— Конечно, — усмехнулась она, — на Чаннинг-Уэй, маленький домик, две спальни, гостиная, кухонька. Думаю, тебе понравится. Все на одном этаже, так что тебе придется вести себя прилично или, по крайней мере, сказать своим подружкам, чтобы громко не визжали.

Гарри пришел в восторг от этой новости и радостно улыбался. Тана захлопала в ладоши и подробно описала домик. Врачи позволили Гарри на выходные поехать с ней. Они сделали все, что могли. Последняя операция успешно завершилась полтора месяца назад, он быстро поправлялся. Пора было домой.

Тана и Гарри не задумываясь подписали документы об аренде. Хозяин, казалось, не возражал против их разных фамилий, и они не стали ничего объяснять. С ликующим видом Тана и Гарри пожали руки, и она отвезла его обратно в больницу. Через две недели они переехали. Гарри надо было еще ездить в больницу для терапевтического лечения, и Тана вызвалась помочь ему в переездах. А через неделю после окончания ее экзаменов Гарри получил поздравление с приемом его в Боалт. — Придя домой, Тана нашла его сидящим в кресле, слезы струились по его щекам.

— Меня приняли, Тэн… И все из-за тебя…

Они обнялись и поцеловались. Никогда еще он не любил ее так сильно. И Тана радовалась за своего самого лучшего друга. Она приготовила праздничный ужин, а он откупорил бутылку «Дом Периньон».

— Где ты ее взял? — с изумлением спросила она.

— Сберег.

— Для чего?

Он хранил шампанское для другого случая, но решил, что сегодня произошло много хорошего и они имеют право распить эту бутылку.

— Для тебя, балда ты этакая! — Просто удивительно, до чего она становилась тупа, когда дело касалось его чувств к ней. Но и это в ней он любил. Она была так поглощена учебой, экзаменами, работой, политической деятельностью, что не замечала того, что происходит под носом, во всяком случае, что происходит с ним. Но сейчас он был еще не готов. Ожидал подходящего момента, боясь проиграть.

— Неплохо. — Она отпила большой глоток шампанского и усмехнулась, слегка захмелев, счастливо и легко. Они любили свой маленький домик, все здесь шло мирно и гладко. И тут она вспомнила, что ей нужно кое о чем спросить его. Она собиралась сделать это раньше, но сначала они переезжали, потом покупали мебель, и она просто забыла. — Слушай, мне неприятно тебя об этом просить, я знаю, что это обуза, но…

— О господи, что на этот раз? Сначала она заставляет меня поступить в юридический колледж, а теперь бог знает какие мучения она опять придумала! — вскричал он с притворным ужасом, но Тана была по-настоящему мрачна.

— Гораздо хуже. Моя мать через две недели выходит замуж… — Она давно уже сообщила ему об этом, но не просила поехать с нею на свадьбу. — Ты поедешь со мной?

— На свадьбу твоей матери? — удивленный, он поставил на стол фужер. — А будет ли это уместно?

— Почему нет? — Она замялась, но продолжала, глядя на него огромными глазами:

— Ты мне будешь нужен там.

— Значит, ее очаровательный пасынок будет неподалеку.

— Полагаю, что так. И вообще, все это для меня слишком тяжело. Счастливая замужняя дочь Артура с ребенком и беременная, сам Артур, притворяющийся, что они с матерью только на прошлой неделе полюбили друг друга.

— Это он так говорит? — Гарри взглянул удивленно, а Тана пожала плечами.

— Наверное. Не знаю. Мне все это тяжело. Я не могу участвовать в такой игре.

Гарри думал, разглядывая свои колени. Он еще никуда не выходил после ранения и к тому же собирался съездить в Европу повидать отца. Можно остановиться по пути. Он поднял глаза. После того, что Тана для него сделала, он ни в чем не мог ей отказать.

— Конечно, Тэн, без проблем.

— Ты не очень возражаешь? — Она с настойчивой благодарностью посмотрела на него, а он рассмеялся.

— Конечно, очень. Так же, как и ты. Зато мы сможем вместе посмеяться.

— Я рада за нее, просто… просто я больше не могу играть в эти лицемерные игры.

— Ты только веди себя прилично, пока мы будем там. Мы прилетим, а я на другой день отправлюсь в Европу, хочу повидаться с отцом, он на юге Франции.

Ей радостно было слушать, как он говорит об этом. Удивительно, что всего год назад он заявлял, что собирается остаток жизни забавляться, и вот теперь, слава богу, он опять может развлекаться, хотя бы пару месяцев, пока не начались занятия.

— Не представляю, как это я позволил тебе уговорить меня.

Но оба были рады, что ей это удалось. Все шло просто замечательно. Они разделили между собой домашние обязанности: она делала все, что было не под силу ему, но поразительно, как много он мог — от мытья посуды до уборки постелей. Правда, он чуть было не задохнулся однажды, когда пылесосил комнаты, и с тех пор это было ее заботой. Обоим было удобно. Она собиралась опять работать. В общем, жизнь для них в это лето 1965-го была прекрасна.

В самолете до Нью-Йорка Гарри заигрывал с двумя хорошенькими стюардессами, а Тана сидела сзади, смеялась и наслаждалась каждой минутой, благодаря бога за то, что Гарри Уинслоу Четвертый остался жив.