Глава 6
Песчаные чары

– Суно, ты ведь можешь подавать достойный пример молодежи, являя собой образец рассудительности, умеренности и приверженности семейным ценностям?

Орвехт едва не поперхнулся кофе, поставил чашку на стол и воззрился на Шеро с немым вопросом.

Лицо главного безопасника Светлейшей Ложи, одутловатое, расплывшееся, с отвислыми щеками и веками, хранило обычное свое выражение – непроницаемое с оттенком угрюмой озабоченности.

– Хочешь навязать мне ученика-шалопая? – догадался Суно.

– Двух шалопаев. И в придачу прибавку к жалованью, чтобы подсластить сию обузу. Юнцы одаренные, изрядно самоуверенные, столпы и авторитеты в грош не ставят, но ты герой Мезры, тобой они восхищаются – стало быть, сами боги велели тебе научить их хорошему. Так что послужи благому делу. Я пошлю их с тобой в Гунханду, по дороге будешь наставлять их разумными беседами и личным примером.

– И что это за юные дарования? – поинтересовался Орвехт, понимая, что ему не отвертеться.

– Ривсойм Шайрамонг, прошлогодний выпускник Академии. С недурными задатками, неглуп, замечен в студенческих кутежах. Без пяти минут жених моей племянницы Челинсы. Ее матушка едва не согласилась на помолвку, но я велел обождать, покуда влюбленный молокосос не докажет, что готов взяться за ум. Коли парень и после свадьбы останется гулякой, с жалобами ко мне будут бегать, а мне, сам понимаешь, оно без надобности.

Суно кивнул. Родственники Крелдона принадлежали к сословию мелких городских предпринимателей, держали лавки, чайные и мастерские. Маг-безопасник вспоминал о них с досадой, но не выпускал их из поля зрения и порой использовал этот канал для запуска в народ нужных ему слухов.

– Итак, Ривсойму Шайрамонгу нужно привить почтение к семейным ценностям, – подытожил Орвехт. – И я показался тебе самым подходящим для сего дела наставником, что весьма удивительно.

– С тех пор как у тебя появилась Зинта, ты остепенился. По модисткам больше не бегаешь, на актерок не тратишься. Я допускаю, что ты грамотно прячешь концы, чтобы Зинту не огорчать, дело житейское, были бы все довольны. Для юного повесы лучшего наставника не найти: в прошлом известный волокита, ныне любящий муж и будущий отец – именно то, что нужно. Парень он смышленый, в экспедиции будет у тебя на побегушках.

– А второй кто?

Выдержав почти театральную паузу, Шеро доверительным тоном произнес:

– Тоже недавний выпускник Академии, с хорошими оценками и многообещающими задатками… Его зовут Грено Гричелдон.

– Грено Дурной Глаз? – уточнил Орвехт.

– Он самый.

– Благодарствую!

Грено был в своем роде феноменом. Он мог ненароком сглазить. Нарочно сглазить он не мог, даже если очень старался, посему не было возможности использовать эту его способность в интересах Ложи. А брякнет что-нибудь, не задумавшись, как это свойственно желающим блеснуть молодым людям, – и нате вам результат.

Ему давно пожелали бы добрых путей, старшие коллеги сей крайний вариант рассматривали. Грено спасало то, что он был неплохим боевым магом – из тех, кто способен эффективно действовать в одиночку, такие нынче в цене. Решено было приучить его к самодисциплине и держать под надзором. Парень старался не болтать лишнего, но порой забывался, в особенности угостившись пивом: всем можно, а ему нельзя? После раскаивался. Хвала богам, никаких серьезных бед за незадачливым остроумцем пока не числилось.

– Да уж как посмотреть, – проворчал безопасник, когда Суно высказал это успокоительное соображение вслух. – Он мне тетушку Филенду того. Результата пока не было, но если она и впрямь спятит, ему несдобровать. Этот разгильдяй посулил, что старая грымза последние крупицы разума растеряет, коли юный кавалер вскружит ей голову пламенными речами. Ну, спасибо… Ежели оно случится и я получу себе на шею кучу нахлебников, уж я его отблагодарю!

Тетушку, а вернее, кузину Шеро Филенду однажды попытались извести китонским ядом, ввергающим жертву в слабоумие. Просчитались с дозировкой, и она с месяц хворала, но поправилась. Как позже выяснилось, за этим стояли свои же племянники, не сумевшие даже концы толком спрятать: две втайне испорченные барышни на выданье и семнадцатилетний недоросль. Филенда была особой настырной и деятельной, нетерпимой к любым проявлениям распущенности, чем и досадила троице заговорщиков.

Ее отец, владелец каретной мастерской и нескольких доходных домов, после этого внес поправки в завещание: покуда Филенда в добром здравии, другие наследники будут получать ежемесячные денежные выплаты, но если она умрет подозрительной смертью либо лишится рассудка, все имущество отойдет Светлейшей Ложе.

Беспроигрышный финт. Теоретически что-то отсудить у Ложи можно, а на деле – поди попробуй. Не на пустом месте родилась известная крестьянская поговорка: «Одолжи магу щепотку соли – он всю солонку проглотит».

Старик ушел в серые пределы Акетиса минувшим летом, и с тех пор Шеро особо присматривал за Филендой и ее окружением: случись беда, виновного он, конечно, найдет, но завещание-то все равно вступит в силу, и обделенные наследники повадятся к нему клянчить денег.

– Вряд ли, – заметил Орвехт. – Она ведь не из тех, о ком говорят «седина в косу – демон под юбку», и юнца, о котором сказал Грено, этакая дама скорее нравоучениями замучает, нежели клюнет на его речи. Хотя контроль не помешает. И посулы Грено не всегда сбываются.

– Надеюсь на это, – буркнул Шеро, подливая себе в чашку остывшего кофе. – Но парня надо приучить к дисциплине. Ежели напортачит по-крупному, сам понимаешь, что его ждет. И по-человечески жалко: разгильдяй, но лоялен. И бросаться способными магами негоже. Займись им, по дружбе прошу. Тебе он не опасен, ты ведь умеешь отводить сглаз. Обучи его приемам, заворачивающим словесный посыл. Прежние наставники Грено в этом не преуспели, но к ним он не питал почтения, а тебя послушает.

– Будем надеяться, – хмыкнул Суно. – Куда деваться, возьмусь.

– И на закуску – любопытный научный факт, – сообщил Крелдон после того, как вызвал мага-порученца и велел сварить еще кофе, с перцем и экзотическим коричневым сахаром. – Наши исследователи установили, что дворец в Гунханде – это и есть легендарный дворец принцессы Мейлак. Его несколько раз перестраивали, во внутреннем убранстве первичные элементы были уничтожены или переделаны, но это он. Хоть и не сказать, что вас туда занес счастливый случай, а наука от этого выиграла.

– В подземельях под дворцом Мейлак должна быть сокровищница с библиотекой.

– Есть она там. Нетронутая, поскольку защищена артефактами по каскадной схеме. Уже пытались ее вскрыть, чтобы книги через кладовку сюда переправить, да не по зубам оказалась. Артефактов три с лишним дюжины, каскады плавающие, перекрывают друг друга. Гениальная защита, и чтобы ее снять, нужен гениальный амулетчик. Суно, ты ведь понимаешь, кого я туда пошлю…

– И это тоже под мою ответственность?

– Нет-нет, ты отвечаешь только за Шайрамонга и Гричелдона. Первого амулетчика Ложи будет сопровождать специальный отряд, но путешествовать вам придется совместно, чтобы в случае чего сообща дать отпор. Твоя задача – наставить на путь добродетельной самодисциплины Грено и Ривсойма. И пригляди, чтобы после вскрытия сокровищницы коллега Тейзург, который наверняка там объявится, ничего в рукав не припрятал. За то, что он вернул нам коллегу Коргета и коллегу Химелдона, мы уже вручили ему официальную благодарственную эпистолу, но присвоить какую-нибудь бесценную книжку за ним не пропадет, ни за кем из нас не пропало бы. А если встретишь Чавдо Мулмонга…

– Прибить его, – невозмутимо подхватил Суно. – Знаю. Я бы и сам не прочь.

Убранство комнаты не то чтобы неопределенное – скорее необязательное, как чаще всего и бывает во сне. Много деталей, но пока не сосредоточишь на них внимание, они словно проскальзывают мимо зрения. За распахнутым окном серо-голубые летние сумерки.

Он стоял у окна, спиной к ней. Стройный, прямой, плечи напряжены. Светло-рыжие, цвета луковой шелухи, длинные волосы на затылке стянуты в хвост – обычная прическа боевого мага.

– Если я заболею, ты придешь меня навестить?

Глупый вопрос. Особенно если тебе только что сказали, что помолвка расторгнута и вы никогда больше не увидитесь.

– Нет.

– Даже если мне будет совсем плохо?

– Нет. Прощай.

Резко повернувшись, он направился мимо нее к двери. Стремительно, не глядя, на подбородке струйка крови из закушенной губы.

Она смотрела ему вслед, ошеломленная этим предательством – пока еще не состоявшимся, всего лишь обозначенным на словах, но таким острым, как будто это уже произошло: она заболела, а он не пришел.

Немного выждав – чтобы не было впечатления, что бросилась вдогонку, – она вышла на террасу и спустилась по широкой белой лестнице в парк, тающий в молочном тумане. Как будто все накрыто громадным облаком. Над песчаными дорожками, размытыми темными всплесками, вздымаются столетние деревья.

Она думала, что для таких отношений, как у них, любые испытания нипочем, но оказалось, это не так. Мелькнула горькая мысль: уж лучше быть деревом или песком, чем продолжать это существование.

У нее были родители, не могла же она их бросить, и дальше все сложилось на первый взгляд благополучно.

Песком она стала потом. Не в этой жизни.

…Хеледика открыла глаза. За окном, которое было наяву, с заледенелыми стеклами и витражной розой цвета молотого имбиря, брезжило зимнее утро.

Ей приснилось то, что она должна станцевать. Эта история, которая началась со сказки, рассказанной под Новый год в «Алендийской слойке», понемногу стала для нее такой же реальностью, как происходящее здесь и сейчас. Более весомой реальностью, чем ее нелепая и наивно драматичная интрижка с Дирвеном.

Порой ей снились кусочки тех событий, нужные для танца или несущественные. Они помогали еще сильнее вжиться в любовный треугольник, который от ее ворожбы должен распасться на осколки, чтобы не осталось ни запирающих граней, ни острых углов.

Этот треугольник давным-давно спрятан в сердце того, для кого она будет танцевать, и временами царапает изнутри. Не разорвалось бы у него сердце от пляски песчаной ведьмы.

Нынешний сон оставил у Хеледики ощущение досады. Почему они оба не поступили иначе? Она видела его смертельно бледное лицо, кровь из прокушенной губы – так почему не подумала о том, что здесь что-то не так, ему же больно, и вовсе он не хочет ее «бросить»! И почему он прямо не сказал, что уходит не по своему желанию, а чтобы уберечь ее от опасности, так как в противном случае ее могут убить? Почему этот разговор не состоялся? Ведь тогда все сложилось бы по-другому…

Последний их с бабушкой завтрак в «Имбирной розе». Номер для постояльцев среднего достатка, с блеклыми обоями в розовую полоску и громоздким умывальником с дюжиной скрипучих выдвижных ящичков для туалетных принадлежностей. После полудня обе ведьмы сядут в поезд, который отправится из Аленды в столицу Мадры Сакханду. Данра сойдет раньше, обернется песчаным смерчем и умчится туда, где наплывают друг на друга бесконечные барханы, а Хеледика вместе с отрядом Светлейшей Ложи поедет в Гунханду. Ей не составило труда напроситься в экспедицию: лучшей спутницы, чем песчаная ведьма, для путешествия по Суринани не найти.

– Я так и не поняла, это я была в прошлой жизни или нет, – пробормотала она, намазывая джемом половинку сдобной булки.

– Не все ли тебе равно? – проворчала Данра. – Опять не о том думаешь. Что было тогда, давным-давно рассыпалось песком вечности и перемешалось, не раз и не два. Вдобавок ты сама знаешь, что песчаная ведьма становится тем, что она танцует, так что теперь это ты – коли захочешь. А думать надо о том, как ты сделаешь то, что должна. Мой совет – устрой это втайне, и в этом я тебе помогу.

– Как, бабушка?

– Мерханда славится своими танцовщицами. С женщинами из нашей деревни им не сравниться, настоящего волшебства в их танцах нет – они его только изображают, но я бы их скорее похвалила, чем обругала. Если на обратном пути вы застрянете в Мерханде, тамошние маги Ложи подарят ему в благодарность вечер с какой-нибудь знаменитой танцовщицей, и ты постарайся ее подменить.

– А если не застрянем?

– Я об этом позабочусь, а ты с ворожбой не подведи – чтобы все сделала, как я научила.

Когда-то он мечтал стать вагоновожатым. Поезд летит вперед, разрывая в клочья снежную мглу и грохоча сотней колес, на головном вагоне грозно щерится драконья морда, победоносно светят фонари, а он – самый крутой на свете амулетчик, это он повелевает артефактами, которые заставляют железную махину греметь и мчаться сквозь ненастье на бешеной скорости… Считай, все сбылось: натопленный вагон первого класса, взбаламученные снежные сумерки за окном, стремительный перестук колес, и если кто достоин звания «повелитель амулетов» – так это Дирвен Кориц, кто же еще! С поездом он бы запросто управился, но это работенка для тех, кто звезд с неба не хватает, а он решает задачи, которые никому другому не по плечу. И все равно на душе пакостно, как будто крухутаки туда нагадили.

Никакие амулеты не помогут расколдовать маму, чтобы она опять стала красивой и веселой, как раньше. Способ есть, но от Дирвена здесь ничего не зависит.

Начальство загнало его на спектакль в Королевской Драме – мол, смотри классику, тебе полезно, – там-то он об этом и услышал, когда один из недоумков-персонажей декламировал свой монолог. Дирвен даже перестал хрустеть засахаренными орешками и рассматривать в бинокль декольтированных дамочек в ложе напротив.

Того, кто был уведен пшорами и жил у них в подземельях, надо расколдовывать в два приема: вначале – чтобы пшорский морок из человека ушел, а во второй раз окончательно. Будто бы герой нудятины, которую показывали на сцене, выручил так свою жену, а правда это или театральная брехня – поди разбери.

Если правда – выходит, что песчаная ведьма расколдовала маму только наполовину, не довела дело до конца?

Рыться в книжках было неохота, разговаривать с Хеледикой тоже, и он спросил у господина Суно.

Оказалось, чистая правда, но песчаная ведьма сделать большего не могла. На втором этапе женщину расколдует только мужчина, а мужчину – только женщина: учитель пояснил, что для этого их каналы жизненной силы должны определенным образом соединиться. Чтобы к Сонтобии Кориц вернулось то, что отнял у нее мерзкий шепчущий народец, ей надо переспать с мужчиной, который будет испытывать к ней расположение и сочувствие и захочет ее расколдовать. Причем ему даже влюбляться необязательно: главное – намерение разрушить чары и в придачу сердечная теплота, которая для этого нужна, как топливо для костра.

Беда в том, что рядом с мамой нет такого мужчины.

Словно что-то, очень тебе нужное, лежит за стеклом, и никак его оттуда не возьмешь. А Рогатая Госпожа уж, конечно, не допустит, чтобы сложилась такая вероятность – от нее скорее новой каверзы дождешься.

Это ведь ее происками Дирвен с Глодией подрались!

Накануне отъезда Щука закатила ему скандал. Из-за Самой Главной Сволочи.

К шлюхам разного сорта, будь они хоть продажными подстилками, хоть лживо порядочными недотрогами-притворами, она ревновала его в меру – сама видела, что он этих кукол презирает. Сцены ревности обычно заканчивались тем, что молодые супруги обсуждали недостатки очередной «фифы», всяко ее просмеивая и не скупясь на обидные словечки, а потом занимались любовью – необязательно в постели, где придется. Уж по этой части ненасытной Щуке никакая раскрасавица в подметки не годилась.

В этот раз вышло иначе. Ее сестрица Салинса, на лицо такая же зубастая рыба-зверь, явилась в гости кушать пирожные и похвасталась новеньким медальоном с крышечкой. Внутри был аляповатый портрет некого смазливого кавалера в обрамлении из мелких розочек.

– Это он, мой возлюбленный! – жеманно призналась Салинса и чмокнула миниатюру перемазанными кремом губами.

– Ха, такой же по-дурацки рыжий, как известный придурок Хантре Кайдо, не повезло тебе, – заметил Дирвен.

– Зенки свои слепошарые разуй, это и есть Хантре Кайдо! – возмутилась гостья. – Давеча я у дядюшки Суно с ним встретилась и нарочно задела его рукавом, когда проходила мимо, а он на меня оглянулся, это было так восхитительно и волнительно!

Ага, небось пихнула его локтем в бок в лучших традициях деревенского флирта, то-то он удивился… Если честно, конфетно-слащавая физиономия в медальоне ничем не напоминала Кайдо, разве что цвет волос похожий, но Салинса рассказала, что «один расторопный мазилка при лавке «Дюжина карандашей» рисует его задешево хоть на маленьких портретах, хоть на больших, ну, я и решила потратиться на свою возлюбленную милашечку, чай, не переплатила!».

Востроносая крестьянская девчонка в элегантном туалете для визитов произнесла это с видом бывалой хозяйки, которая понапрасну денег не транжирит, и Глодия понимающе осклабилась в ответ. Дирвен, глядя на них, затосковал, откусил от пирожного и запил горьким пивом. А после злорадно подумал, что Наипервейшая Сволочь просчиталась, приставив к этому щучьему отродью госпожу Армилу с ее плетками, будуарными тайнами и порочными советами: на людях воспитанницы еще могли притворяться дамами, но, оставшись без присмотра, опять становились теми, кто они есть на самом деле.

Когда Салинса ушла, Дирвен высказался, что Хантре Кайдо – придурок чокнутый, все маги-перевертыши чокнутые, а этот рыжий вообще ненормальный.

Вместо того чтобы вместе с мужем позлословить на его счет, Щука взяла рыжего под защиту – дух противоречия в ней, видите ли, взыграл:

– Да ты лучше язык прикуси, потому как, если б не он, нас бы на нашей свадьбе всех на куски порвало, забыл, что ли, чего тогда было?!

– Он сделал то, за что ему деньги платят. Он же наемник, премиальные лопатой гребет от своего нанимателя. И он, между прочим, из этих самых! Разве не слышала, что про него говорят? Рыжий придурок втерся в постель к Эдмару, не слышала об этом?

Щука отпрянула, захлопала ресницами, а потом сощурилась и с неожиданной злостью спросила:

– А вот интересные дела, чего ты с таким надрывом об этом говоришь, словно у тебя любимую цацку отобрали? Ты, что ли, ревнуешь?! Парня к парню ревнуешь?.. Вот это срамотизм! Небось, сам хотел быть на его месте?! А ведь женатый! На мне женатый, не на ком-нибудь! Ах ты, поганец…

Она сцапала Дирвена за вихор и успела больно оттаскать, прежде чем он опомнился, перехватил худые, но сильные руки и оттолкнул ее.

На первого амулетчика Ложи просто так не нападешь, однако для Глодии он снял защиту, иначе артефакты принимали их любовные игры за агрессию. Но сейчас-то она затеяла драку всерьез и начала швырять в него чем попало, ругаясь дурными словами, а он отражал атаку с помощью боевых амулетов. Набежала охрана, появилась испуганная мама с прислугой, молодых растащили по разным комнатам.

– Я тебе покажу Эдмара! Нечего тут срамотизм разводить! – кричала Глодия, позоря Дирвена перед очевидцами.

Вспоминая об этом в поезде, он сглотнул горький комок. Хотелось всех поубивать – и Щуку, и рыжего придурка, и Самую Главную Сволочь. Если бы у него была возможность с ними поквитаться…

Глаза ее были словно два лунных камня. Переливчатые, разница между радужкой и белком почти незаметна. Волосы будто дорогой золотистый шелк или сгустившийся солнечный свет, они ниспадали до тонких щиколоток совершенной формы и могли заменить ей плащ. Кожа сияла, как олосохарский песок на солнце. Черты лица безупречны, выражение холодноватое, равнодушное. Королева пустыни. Она разменяла то ли десятую, то ли одиннадцатую сотню лет. Звали ее Мавгис.

– Песчанницы, как и пласохи, научаются людской речи не сразу, между собой они объясняются жестами и танцевальными движениями, этого им хватает, – сообщил своим подопечным Чавдо Мулмонг, довольно оглаживая умащенную благовониями бородку. – Молоденькие двух слов связать не могут. Если у песчанницы есть имя – это значит, она уже давно живет на свете. Когда приедут люди заказчика, будьте начеку. Прохиндеи, каких поискать. Способны на любую гнусность, от недоплаты до попытки сдать вас тем, кто посулил награду за ваши головы.

«Награду-то за тебя обещали, а не за нас», – мысленно поправил Куду.

Когда они узнали, что ларвезийские власти объявили в розыск их благодетеля – причем много лет уже ищут, – и то и другое не сильно их удивило.

Песчанница сидела в углу на грязной циновке, подобрав под себя ноги, изящная и неподвижная. Словно мраморная статуя, закутанная в тряпье. На нее надели поношенное платье, роскошные мерцающие волосы заплели и спрятали под платком. Также платок скрывал испещренный рунами ошейник из позеленелой бронзы – по словам Чавдо, старинная работа, сейчас таких не делают. Без этого ошейника пленница давно бы уже утекла, как песок сквозь пальцы.

– На, поешь, Мавгис. – Вабито поставил перед ней кружку с овечьей кровью. – Ничего плохого тебе не сделают. Будешь танцевать для флидского феодала и жить во дворце.

Он успокаивал ее не из жалости: надо, чтобы она не зачахла в неволе раньше времени – ведь тогда за нее ничего не выручишь.

– Сам пей холодную кровь, – голос у нее был негромкий и хрипловатый, совсем не чарующий. – Не нужен Мавгис людской дворец. Великие пески лучше. Мавгис не почитает вашу царицу Лорму, глупую злую вурвану. Мавгис прекрасней, чем Лорма, за что мне ее чтить? Лорма плохо танцует, за что ее чтить?

Она говорила о себе то в первом лице, то в третьем. Изловили ее с помощью самой Лормы для старого флидского вельможи, который надеялся, что танец песчанницы вернет ему мужскую силу. Для этого годилась не всякая песчанница, но Мавгис слыла одной из тех, чьи танцы полны неодолимой колдовской силой.

Каждый из троих ощутил это на себе: словно там, где все давно засохло и умерло, что-то слабо шевельнулось… Это пугало, это загоняло в замешательство, и хотелось поскорее сбыть ее с рук. Пусть она для них не танцевала, но в каждом ее скользящем шаге, в каждом плавном жесте сквозило волшебство, которое сладко кружило голову, манило за собой туда, где возможно все, чего ты хочешь, и нет никаких запретов… То-то Чавдо Мулмонг с утра пораньше сбежал в непотребное заведение, поручив им сторожить «товар». Что же тогда будет, если она станцует?..

Посланцы заказчика прибыли в городок несколько дней спустя. Чавдо им на глаза не показывался. Флида – колония Ларвезы, а Светлейшая Ложа за живого или мертвого Мулмонга готова заплатить не меньше, чем дряхлеющий сурийский феодал за Мавгис.

Покончив с этой сделкой, трое учеников Унбарха вместе со своим провожатым отправились к морю. Им предстояло добраться до Сиянских островов, чтобы найти там золотой обруч из Наследия Заввы.

Путешествовал ли он поездом когда-нибудь раньше? Его память по-прежнему была скрыта за стеной тумана, под толстым слоем снега, но все же возникло представление, что до сих пор он ездил только в тех поездах, которые мчатся по туннелям под землей. В Сонхи таких нет. Похоже, это его первая поездка по наземной железной дороге.

Зима уплывала назад. Белые, как молоко, поля, голые рощи, заснеженные провинциальные городки с дымками над черепичными крышами сменила горная местность – пестрая, словно здесь перемешали перец с солью, корицу, песок, молотый кофе и толченый графит. Поселения с угловатыми домами, издали похожими на пеналы, гроздями лепились на каменных кручах. Железная дорога тянулась то по склонам, то по колоссальным мостам с уходящими в туман мощными опорами – при строительстве наверняка была использована магия.

Не успел он привыкнуть к этой ошеломляющей горной стране, которая глядит на тебя со всех сторон сразу, как ее сменила ковыльно-полынная степь. Небо, прежде заслоненное и вытесненное, развернулось от горизонта до горизонта. Порой за окнами проплывали деревни, окруженные огородами и фруктовыми садами, или старые кирпичные замки. Однажды вдали показался недобро сияющий треугольник – бывший Накопитель. На плитах облицовки сверкали отлитые из заклятого золота иероглифы. Даже на расстоянии Хантре ощутил ту гнетущую госпитально-тюремную атмосферу, которая до сих пор окутывала эту недобрую пирамиду: словно запах разложения, оставшийся после того, как труп уже унесли, или бледные следы на месте соскобленной грязи.

Если не считать встречи с Накопителем, смотреть на ландшафты за окном ему нравилось. Когда надоедало, он брался за книгу. Поезд лучше, чем Хиала. Правда, времени на дорогу уходит в разы больше, но ведь он же хотел отправиться в путешествие по Сонхи?

Его преследовал обрывок воспоминания, всплывшего, когда он нес в мешке раненого Шныря. Обязательно нужно дожить. Говорить такие слова тому, для кого есть риск не дожить, – довольно-таки жестоко… Кроме двух случаев: если собеседник сам завел об этом речь, именно с такой формулировкой, или если собеседник – видящий и знает, что шансов немного.

«Второй вариант. Она видящая, как я. У нее тоже была отрава в крови. Мой организм с самого начала приспособился пережигать яд в дополнительную энергию, и потом меня все-таки вылечили, а ее – не смогли, пока Тейзург не принес лекарство. Она знала, что может скоро уйти, бывали периоды, когда мы отвоевывали у смерти каждый месяц…»

Кем она была для него в том мире до Сонхи?

Однажды мелькнуло: «Если бы она пришла сюда и назвала меня по имени… Или нет, не по имени, а так, как она всегда меня называла… Тогда бы я вспомнил все остальное».

Эдмар впервые появился, когда поезд сделал остановку в местечке под названием Алуда. Хантре смотрел с перрона на полынное море, простиравшееся до горизонта под голубым небом с огромными кучевыми облаками, – и внезапно почувствовал, что он здесь, рядом.

– Привет! – произнес, не оборачиваясь.

– Привет, – рассмеялся, шагнув в поле зрения, Тейзург. – Это тебе.

Он держал два переливающихся на солнце хрустальных бокала: что-то алкогольное, льдисто-изумрудное, с кружками лимона и листьями мяты. После возвращения из замка Поводыря он никому не показывался на глаза, пока восстанавливал зубы и ногти, но сейчас насмешливая улыбка и зеркально-черный маникюр ненавязчиво привлекали внимание к тому факту, что проблема решена. Волосы за это время тоже отросли – фиолетовые, черные, синие и зеленые пряди, все четыре цвета ляранского флага, который развевался над его резиденцией в Аленде.

– Как звали ту девушку в другом мире, для которой ты принес из Сонхи лекарство?

Этот вопрос надо было задать именно так: внезапно и как бы между прочим, взяв у Эдмара один из тяжелых холодных бокалов.

Эхо какой-то неопределенной сложной эмоции, всего на секунду.

– Которую именно? Что ты вспомнил?

– Как ее звали?

– Ту, у которой была неистребимая аллергия, – Ксана. Вылечить ее полностью не удалось, но лекарство ослабило симптомы. И еще была Тамико, отравившаяся соком неизвестного растения, для нее сонхийское снадобье оказалось чрезвычайно эффективным. Может, кто-то еще?.. – Он сощурился против солнца, потом с улыбкой взглянул на Хантре. – Надо сказать, с теми женщинами, с которыми я был близок, у меня почти всегда складывались в дальнейшем хорошие отношения, так отчего бы не оказать услугу? Случались, конечно, печальные исключения – одна чертовка, в которую я влюбился всерьез, засадила меня в тюрьму. По складу характера – истинная богиня, и вела себя соответствующим образом…

– Это была не Ксана и не Тамико, – перебил Хантре. – Она болела тем же, чем я.

– А чем болел ты?

Он обнаружил, что не помнит. Вроде бы отравление? Или нет?

– Ты для нее достал противоядие. – Хантре как будто нашарил что-то на ощупь в илистой мути на речном дне – и никакой уверенности, что ухватился за нужное, а не за бесполезную корягу.

– Тогда ты, наверное, говоришь о Тамико.

Он нахмурился. Это имя не вызвало у него никакого отклика.

– Я ее знаю. Ту девушку. Как будто она мне очень дорога, но я сейчас ничего о ней не помню.

– Ты сказал, она болела тем же, чем ты, – с раздумьем произнес Тейзург. – Это порой сближает – люди, которые вместе лечатся, начинают поддерживать друг друга, трогательно заботятся друг о друге… Вот только я не в курсе, был ли ты знаком с Тамико. А цеплять на себя разнообразные неприятности ты, увы, всегда умел, как никто другой.

Вроде бы не врет – и в то же время Хантре не отпускало ощущение, что ему умело морочат голову.

Пригубил мятно-лимонное ледяное вино. В Сонхи он такого не пил ни разу, но вкус был знакомый и даже что-то напоминал, хотя неясно, что именно.

– Иномирский напиток?

– Один из моих любимых. Весьма радует, что все необходимые для него ингредиенты и в Сонхи можно найти.

– Сволочь крашеная, ты чего здесь потерял?! – донесся надсадный выкрик с другого конца перрона.

– По-моему, тебя зовут, – заметил Хантре.

– Сволота рыжая, где свою драную блохастую шкуру забыл?! Моль сожрала?!

– Скорее уж, это тебе отвешивают комплименты, – учтиво возразил Эдмар, довольно щурясь, словно вопли первого амулетчика Светлейшей Ложи доставляли ему не меньшее наслаждение, чем изысканный изумрудный напиток.

Поезд особого назначения состоял из пяти вагонов, не считая головного и кухонно-трапезного, хотя все его пассажиры и в двух-трех поместились бы. Хантре, Суно Орвехт с молодыми коллегами-практикантами, маг-лекарь с помощницей, первый амулетчик с отрядом охраны, да еще две песчаные ведьмы. Данра и Хеледика держались особняком, они и сейчас сидели в купе, а все остальные высыпали подышать свежим воздухом.

– Извращенцы вы оба!..

Внезапная тишина накрыла перрон, словно ватное одеяло, враз заглушив все звуки. Около кирпичного вокзала с часами на башенке бесшумно сгружали с подводы корзины с провизией. К Эдмару и Хантре торопливым шагом приближался маг Ложи с озабоченным выражением на лице.

– Достопочтенный коллега Тейзург, почтенный коллега Кайдо, приносим извинения за досадный инцидент, который нас тоже крайне огорчил. Дирвен засиделся в поезде, радуется солнышку, дело молодое, он не имел в виду никого из присутствующих, это всего лишь прискорбное недоразумение…

– О, мы оценили, – с ухмылкой промурлыкал Эдмар.

– Да ладно, – бросил Хантре.

Вначале ему хотелось пойти и врезать Дирвену, и плевать на охрану, но когда спохватившиеся функционеры окружили своего подопечного кольцом и задействовали чары безмолвия, злость угасла. А маг, которого отрядили улаживать «недоразумение», и впрямь был расстроен.

С того раза и до прибытия в пункт назначения первого амулетчика наружу не выпускали, зато Тейзург не позволял о себе забыть, хотя невозможно было угадать, появится он на очередной станции или нет. Похоже, эта новая игра изрядно увлекала его.

Иногда его не было видно, но Хантре чувствовал его взгляд, настойчивый, словно возле лица вьется насекомое.

На границе с Флидой, где расстилается полупустыня с зарослями вечнозеленого кустарника и выветренными красновато-бурыми скалами, похожими на разрушенные амфитеатры, он сидел с чашкой на веранде вокзального буфета и будто бы не обращал внимания на прибывший поезд. Хантре поглядел на него и не стал подходить, а Дирвен что-то проорал, высунув вихрастую голову в окно вагона, но сопровождающие оперативно его оттащили и закрыли жалюзи.

Перекинувшись, Хантре отправился гулять по окрестностям: стоянку обещали на час, к тому же без него не уедут. Видел много незнакомых птиц, но охотиться не стал – зачем, если в поезде кормят? Еще видел издали трех или четырех сойгрунов, длинноруких, вертлявых, с людскими торсами и ногами кузнечиков. Уловить присутствие мага в звериной шкуре те не могли, но все равно что-то их насторожило, и они длинными прыжками умчались прочь.

Потом его окликнул сверху скрипучий голос:

– Эй, Хантре Кайдо, сыграем в три загадки? Первосортный ответ на любой вопрос, без обмана!

Высоко в развилке одинокой гигантской мананаги, которая была покрыта не шипами, а жестким белесым волосом, устроился, сложив крылья шалашиком, тощий крухутак с большим клювом в пятнах засохшей крови и глазами печального мудреца. Западный ветер уносил его зловоние в ту сторону, куда тянулись рельсы, поэтому Хантре не учуял его раньше.

– Играем на твои мозги? Каждая загадка – три попытки, все по-честному, честнее не бывает! Информация – чистое золото, исчерпывающий правдивый ответ на любой вопрос!

Кот с кисточками на ушах презрительно фыркнул и потрусил по нагретым солнцем шпалам к станции. Когда он вернулся, Тейзурга на веранде уже не было, только на столике одиноко и выразительно белела его чашка, и рядом с ней лежала черная роза.

На вокзале в Мерханде, столице Флиды, царило столпотворение, напоминавшее птичий базар. На перроне кишели пассажиры, встречающие, провожающие, лоточники, воришки, грузчики с тележками, станционные служащие с начищенными латунными бляхами на тюрбанах, а когда поезд тронулся, Хантре увидел в толпе Эдмара. Тот улыбнулся и помахал рукой, его китонская баэга из искристого синего шелка с черным узором притягивала внимание, словно орхидея в куче пестрого хлама.

В следующий раз он объявился только в Мадре, на станции Нубет. Вокруг простирались волнистые, словно застывшее море, желтые пески – покрытые рябью, поросшие пучками жесткой травы, испещренные цепочками мелких следов.

– Прогуляемся? – предложил Тейзург, словно перед тем они прервали разговор всего полчаса назад. В этот раз он был одет, как сурийский кочевник, лицо ниже глаз закрывала матхава, приколотая к черному тюрбану парными золотыми булавками в виде скорпионов.

Хантре пошел рядом с ним, про себя подумав: если опять собираешься устроить мордобой, врежу первым, а еще лучше – сразу перекинусь, и будешь потом рваные раны залечивать…

– У меня для тебя подарок, – нарушил молчание Эдмар, когда состав с бронзовой драконьей мордой стал совсем игрушечным, а беленые постройки превратились в россыпь коробочек на огромной песчаной ладони Олосохара. – Своего рода метафора наших отношений.

– Это что?

В первый момент показалось, что он держит на ладони крупную головку розы бежевой окраски. Потом разглядел, что роза хоть и пышная, но сухая, лепестки расположены несимметрично и местами покрыты кристалликами песочного оттенка. Да это же вовсе не растение, а камень! Хантре ничего подобного раньше не видел. По крайней мере, не видел в Сонхи.

– Так называемый лунный гипс. Когда в Олосохаре идет дождь, вода сразу уходит вглубь, заодно она вымывает из песка и уносит с собой частицы гипса, из которого после испарения влаги образуются кристаллы это минерала. Никакого волшебства, но в результате получается настоящее чудо – песчаная роза, или, как ее еще называют, роза пустыни. Эту я нашел сам, прими ее в подарок.

На ощупь она была шершавая и слегка бархатистая. Перед тем как взять, Хантре проверил ее на предмет заклятий: ничего прикрепленного или внедренного в структуру – олосохарская магия не в счет, она здесь повсюду, в каждой песчинке, но от себя Тейзург никаких сюрпризов не добавил.

– Осторожничаешь… – Собеседник сощурил длинные насмешливые глаза, так что они стали как два полумесяца – должно быть, ухмыльнулся под скрывающей лицо сурийской повязкой. – Напрасно. Даже если бы я мог тебя приворожить, я не стал бы этого делать. Песчаная роза парадоксальна и восхитительна, эфемерна, как цветок – ее можно разбить на осколки, и в то же время долговечна, как друза кристаллов, которые с течением времени становятся все совершенней и прекрасней. Когда мы с тобой встретились в моей прошлой жизни после неимоверно долгой разлуки, наши отношения разбились вдребезги. Проблема была в том, что ты меня боялся.

– А если не заливать? – фыркнул Хантре.

– Увы, если б я заливал… Обратись к своей способности различать ложь и правду – порой ты о ней забываешь, хотя мог бы воспользоваться. Ты считал меня истинным демоном, что до некоторой степени соответствует истине, и боялся до потери пульса, а я над тобой издевался. В то же время меня это бесило и печалило, поскольку в глубине души я чувствовал, что между нами все должно быть иначе… Но мы как будто проваливались в какую-то адскую трясину, и конец этому положила только моя смерть.

– Это я тебя убил?

– К счастью, не ты. Обрати внимание, из окон поезда за нами наблюдают в бинокли. Увы, то, что они рассчитывают увидеть, сейчас вряд ли может произойти, ты еще не готов, а то бы мы им показали…

Хантре покосился на далекий поезд и внутренне содрогнулся.

– Показывай им все, что угодно, только без моего участия. Мне пора возвращаться, скоро отправление, а мы слишком далеко зашли.

– О, если бы мы могли зайти еще дальше…

Ничего на это не сказав, Хантре перекинулся и помчался к станции, распугивая ящериц и мышей-песчанок. Розу пустыни он все-таки взял с собой, распространив на нее действие заклятья «со всем, что на мне есть».

Данра сошла с поезда в Харзате – пестром торговом городке на перекрестье железной дороги и трех караванных путей, с огромным рынком, который был едва ли не больше всех, вместе взятых, жилых кварталов Харзата.

– Бабушка, мы еще увидимся? – спросила Хеледика.

На душе у нее было смутно.

– Я однажды сон видела, – помолчав, мягко произнесла Данра. – Давно уже, до того, как ты убежала из деревни. Будто иду я по пескам в наших окрестностях и веду за руки двух маленьких девочек моей крови. У той, что постарше, глаза словно песочные опалы, а у младшей словно темные вишни. Может, не раз еще увидимся.

Хеледику охватило громадное облегчение – значит, бабушка в ближайшее время не собирается уходить в Олосохар навсегда, чтобы рассыпаться там песком – а потом она удивленно заметила:

– Разве бывают песчаные ведьмы с темными глазами?

– Вот и я тогда так подумала, а теперь думаю – почем знать, что и как случится дальше.

Они стояли посреди вокзальной толчеи, но люди их огибали, стараясь даже краем одежды не задеть.

– Сделай, как я говорила, да не забудь вначале дать ему вина с зельем, чтоб у него от твоего танца сердце не разорвалось, – прошептала после паузы Данра, и Хеледика отчетливо слышала каждое ее слово, хотя вокруг царил обычный для города-рынка галдеж. – Ты расколдовать его должна, а не убить.

Кивнула. Хорошо, что это еще не скоро, а то она так волновалась, что временами ее охватывала неприятная внутренняя дрожь – как будто вся состоишь из зыбучего песка. Пересохшими губами прошептала:

– Я боюсь, он не станет это пить. Разве можно такого, как он, опоить незаметно?

– Тебе нельзя бояться, особенно когда начнешь танец. А его один раз уже опоили, так что можно, и ты тоже сумеешь. Скажи, что зелье целебное – это чистая правда, да он и сам почувствует, что оно ему не навредит.

Послушно, как в детстве, кивнув, младшая ведьма пробормотала:

– Кто его опоил?

– Вот это тебе знать незачем. Запрячь это в самый дальний короб у себя в памяти. Это сделали не со злым умыслом, да для нас оно и к лучшему. Он слишком сосредоточен на опасностях, поэтому иной раз может не заметить что-то другое. Видящий, но видит не все. Твой танец должен вернуть ему давно утраченную целостность, и если у тебя все станцуется, как надо, он после этого начнет видеть по-новому. Обнаружит, что у листа, который раньше был для него просто зеленой кляксой, есть прожилки, и нежная шершавая поверхность с ворсинками, и крохотные зубчики по краям.

– У него такое плохое зрение?

– Дурочка, я в переносном смысле.

– Та, которая рассказала нам сказку, говорила, что ему надо вернуть способность испытывать страсть, чтобы он мог любить в полную силу…

– О чем же еще рассказывать девчонкам под Новый год, если не о любви? Но это лишь один из камешков мозаики. Не надейся, что все так просто, задача у тебя куда важнее. Ты должна вернуть ему полноту восприятия всего сущего. Он потерял ее давным-давно, и однажды из-за этого случилась беда – под конец того времени, когда он был Стражем Сонхийским. Хотя вру, «потерял» – неправильное слово, замуровал он эту потерю на большой глубине внутри себя и, видать, сам не понял, что сделал. И раз уж виноват в этом был родоначальник нашего племени, кому, как не нам, все исправлять?

– Бабушка, я боюсь, что мне так не станцевать, – тихо вымолвила Хеледика.

– Ты должна, – непреклонно и яростно произнесла Данра, а потом повернулась и, ничего больше не сказав, направилась к лестнице перекинутого над рельсами пешеходного мостика, украшенного облупившейся изжелта-белой лепниной.

Девушка рванулась было за ней, но осталась на месте – словно ветер качнул туда-сюда стебель. Незачем бежать следом, все уже сказано.

Старая песчаная ведьма, высокая и прямая, с выпущенным из-под тюрбана хвостом серебристо-седых волос, двигалась через толпу неспешной скользящей походкой, и всякий уступал ей дорогу. Даже сидевшие на ступеньках нищие не стали хватать ее за шаровары и за полы, клянча денег. По залитым солнцем кривым улицам, мимо несметного множества харчевен и лавок с распахнутыми дверьми она дойдет до окраины Харзата, а там обернется песчаным вихрем и умчится в сияющие просторы Олосохара.

Оставшись одна, Хеледика почувствовала себя совсем беспомощной, но потом решительно стиснула кулаки под длинными шелковыми рукавами. Она должна. Она это станцует.

В дороге Орвехту порой думалось, что бывают же в этой жизни, хвала богам, простые радости, которыми можно наслаждаться, не вдаваясь в отвлеченные умствования. Пробившийся из-за облачного полога луч солнца, чашка хорошего шоколада или кофе, растопленный камин в непогоду, двое почтительных и здравомыслящих учеников, которые схватывают твои наставления на лету, в то время как с Дирвеном маются другие кураторы… Один из последних, известный тем, что некогда в одиночку выдержал бой с тремя дюжинами сойгрунов, нынче едва не выпрыгнул на ходу из поезда, но коллеги его удержали.

Объяснял он свой поступок тем, что иначе за себя не отвечает: или пришибет «этого угробца», или еще что-нибудь нежелательное сотворит. Прискорбный душевный срыв у него случился после полуторачасового спора с первым амулетчиком, который рвался в соседний вагон разобраться с Хантре Кайдо, «чтоб неповадно было рыжей сволоте всяческий срамотизм на станциях разводить вместе с сами знаете какой сволочью!». Кадаховой милостью боевого мага, сломавшегося на дискуссии с Дирвеном, не пустили прыгнуть из тамбура и уговорили потерпеть.

Суно в меру сочувствовал коллегам, с долей этакой самодовольной снисходительности, но у него были другие заботы: подавать достойный пример Ривсойму Шайрамонгу и учить Грено Гричелдона «заворачивать» сглаз. Истинные каникулы, в особенности по сравнению с работенкой тех, кто отвечал головой и карьерой за первого амулетчика Светлейшей Ложи.

Из мадрийской столицы в захолустную Гунханду поезда не ходили, но местное представительство Ложи заранее позаботилось о верховых лошадях и верблюдах с поклажей. Экспедиция двинулась на северо-восток, в сторону плоскогорья Маюн.

И волшебный народец, и здешние бандиты почитали за лучшее держаться подальше от большого отряда магов и амулетчиков с песчаной ведьмой в придачу. Главная угроза была внутренняя – Дирвен, лютовавший по поводу «самой сволочной в Сонхи сволочи», то бишь коллеги Тейзурга. Последний время от времени присоединялся к ним: то прилетал в демоническом облике, то выползал из кустарника громадной иссиня-черной змеей, то появлялся из туманной арки Врат Хиалы, а исчезал чаще всего так, что никто не замечал его ухода.

Дирвен прожигал его свирепым взглядом, но близко не подходил, да ему бы и не позволили. Охрана у первого амулетчика была добросовестная и натасканная: своевременно изъяла у подопечного самодельную рогатку, из которой тот собирался «шугануть птиц, а то орут, как бешеные, и отдохнуть не дают».

Птицы заливисто щебетали в зарослях кустарника, в тени которого разлегся большой рыжевато-серый кот с кисточками на ушах. Коллеги правильно поняли, какую цель наметил Дирвен. Хантре Кайдо скорее всего отбил бы атаку, но инцидент вышел бы для Ложи некрасивый.

Тейзург во время своих визитов держался с аристократической непринужденностью. То беседовал с коллегами, то развлекал болтовней Хеледику и Нелодию. Застенчивая и серьезная помощница лекаря на привалах что-то увлеченно писала в пухлой тетрадке, и отвлечь ее от этого занятия было непросто. Суно предположил, что барышня прилежно работает над диссертацией, поскольку хочет поскорее стать полноправным магом-лекарем. Заставить ее улыбнуться или втянуть в легкомысленную пикировку удавалось не каждому, но коллега Эдмар в этом преуспел.

Порой он увивался вокруг кота: «Не снизойдешь ли, мой несравненный, до сливок на блюдечке? Или, может, соизволишь чашку кофе? Или бокал вина? А потом прогуляемся по этим прелестным окрестностям…» До сливок маг-перевертыш снисходил, к другим предложениям не проявлял интереса.

– И на том спасибо, что сейчас его не надо искать по болотам, – с доверительной ухмылкой шепнул Эдмар Орвехту. – Дразнит, мерзавец. Признаться, я и сам люблю кого-нибудь подразнить…

– Это я заметил, – сдержанно отозвался Суно.

– Пойду к барышням – кажется, они скучают.

– Да вроде бы нет: Хеледика, мне сдается, тренируется в своих тайных искусствах, а Нелодия диссертацию пишет.

– Думаете, диссертацию? – Тейзург вскинул бровь. – Счастливый вы человек, коллега Суно…

– А разве нет? Неужто путевые заметки?

– О, если бы!.. – Фыркнув, он направился к девушкам, и через пять минут все трое над чем-то смеялись, а Дирвен злился и бросал на них косые взгляды.

Суно мысленно одобрил работу охраны: молодцы коллеги, никаких инцидентов не допустили.

«Как будто в другое местечко приехали, а не в ту Гунханду, где мы с Зомаром прятались от погони минувшим летом», – подумалось ему, когда их кавалькада двигалась по улицам. Те же самые неказистые дома, обшарпанные заборы, выцветшие вывески, назойливые запахи сурийской кухни, но нигде не видно ни джубов с баклажаново-темной кожей и тонкими хоботками, высматривающих, с кем бы поиграть в кости или в сандалу, ни похожих на огородные пугала амуши, гораздых на жестокие шутки. Народец как ветром сдуло: разбежались и затаились, увидев, какой внушительный отряд волшебников нагрянул в город.

Обветшалый дворец на окраине выглядел все так же, разве что осыпалось еще сколько-то кусочков из потускневших мозаик. Эмиссары Ложи разделились на две группы: Дирвен со своими сопровождающими полез в подвал за библиотекой принцессы Мейлак, остальные направились в зал, где Орвехт выдержал бой с прислужниками Лормы.

Как и в прошлый раз, всполошились птицы, свившие гнезда под потолком коридора, среди щербатых лепных ананасов и завитков. Под ногами хрустел засохший помет. Кроме этого звука, да еще гвалта негодующих пернатых, ничто не нарушало безмолвия необитаемого дворца, как будто утонувшего в одной из тихих заводей вечности.

Зомар Гелберехт лежал внутри золотистого конуса – неподвижный, как раскрашенная восковая кукла, но живой.

– Лекари, будьте готовы.

Голос коллеги Хантре прозвучал повелительно – нетипичная для него интонация, но ничего удивительного, он ведь был в другом мире капитаном отряда боевых магов. Орвехт отметил, что в этом они с Зинтой похожи: оба проявляют властность лишь при особых обстоятельствах – и строго в рамках своей компетенции, в пределах необходимого и достаточного.

– С ума сойти, он у нас, оказывается, командовать умеет! Неожиданно. Прелестно и неожиданно, не правда ли, коллега Суно?

Незаметно присоединившийся Тейзург – не иначе, выполз змеей из какого-нибудь пустого проема и пристроился в хвосте процессии – разумеется, не смолчал. Суно покосился на него, но не ответил, да и Хантре не оглянулся, хотя наверняка расслышал его реплику.

Он подошел к сияющему конусу, почти неразличимому в пыльном солнечном свете, который лился в зал через полукруглые окошки под потолком. Остальные ждали возле двери.

Коллега Кламонг с помощницей выступили вперед, чтобы сразу кинуться к пациенту.

Орвехт между тем извлек из поясной сумки и положил на пол ловушку, в которую затянет освободившуюся саламандру. Заполучив ее, мастера амулетов смогут вновь изготовить «Пламенный конус», и Ложа не понесет никакого убытка. Ловушка напоминала то ли мокрую меховую торбу, то ли труп зверька со слипшейся бурой шерстью и разинутой в последней судороге пастью.

Суно предполагал, что коллега Кайдо шагнет внутрь конуса, но вместо этого рыжий присел, не пересекая границу. Почему он мешкает? Неужели опасается, что его все-таки обожжет?

Сияние исчезло. Хантре бросил через плечо:

– Лекари, сюда!

Сощурившись, Орвехт оглядывал пыльный светлый зал, и его ловчее заклятье готово было сорваться, как стрела с тетивы, но саламандры нигде не было видно. И никаких следов ее присутствия. Шмыгнула в трещину? Эх, вот досада, если упустили…

Маги-лекари склонились над Зомаром, а Хантре поднялся и отошел в сторону, одергивая рукава рубашки.

– А я и не сомневался, – ухмыльнулся возникший рядом с ним Тейзург.

– В чем ты не сомневался?

– В том, что ты оправдаешь свою репутацию. Жаль, мой бедный Шнырь этого не видел. Уж он бы оценил.

– Вы не заметили, коллеги, куда делась саламандра? – справился Орвехт.

Изловить ее он уже не надеялся – ясно, что удрала, но хотя бы определить, в чем промашка, дабы учесть на будущее.

– Увы, коллега Суно, я заметил не больше вашего. – Эдмар слегка развел руками.

Глаза у него смеялись, как будто ситуация его забавляла, – можно подумать, это он каким-то неведомым способом прикарманил саламандру под носом у магов Ложи. Впрочем, это обычное для него выражение лица. И если бы рядом было активировано чужое ловчее заклятье, Орвехт непременно бы это почувствовал.

– Там дальше пол разбит, есть трещины, – подсказал Хантре. – Наверное, могла туда. Она сверкнула и исчезла, а я в это время смотрел на раненого. С ним все будет в порядке.

Белый зал с красно-синими мозаичными карнизами давно уже не вмещал в себя столько народу. Маги негромко переговаривались. Пахло целебными зельями. Под ногами хрустела осыпавшаяся штукатурка – напоминание о сражении, которое разыгралось здесь прошлым летом. Подобрав ловушку, похожую на вымокший под дождем неважнецкий воротник, Суно мысленно возблагодарил Госпожу Вероятностей за то, что у него все-таки сложилось вернуться сюда за амулетчиком.

Хеледика вместе с господином Кламонгом и Нелодией лечила Зомара: его надо было как можно скорее поставить на ноги, чтобы он выдержал путешествие до Сакханды.

У магов-лекарей есть для таких случаев специальные заклинания и снадобья, вдобавок Зомару помогали амулеты, а ворожба песчаной ведьмы способствовала увеличению его жизненной силы. Хеледика не делилась с ним – этого ее племя не умеет – зато раскрывала для него дополнительные каналы, чтобы сила приходила к нему из солнечного света и ветра, из мадрийского вечнозеленого кустарника, из пропитанных отголосками людской суеты городских стен. Пусть тут еще не Олосохар, а всего лишь его преддверие, у ведьмы был с собой песок великой пустыни – этого ей для работы хватало.

Она отдала Зомару тауби – вырезанную из синего окинила фигурку свернувшейся кошки: «По-моему, она хочет вернуться к тебе. В состав этого минерала входит кремнезем, а я понимаю шепот песка – он может рассказать о многом, если умеешь слушать».

Амулетчик слегка сощурил глаза, темные и блестящие, как будто птичьи, с болезненно покрасневшими белками. Тауби он зажал в кулаке, и через упомянутый кремнезем сидевшая на табурете возле постели ведьма улавливала его чувства: она ему нравится, и он понимает, что она лояльна к Ложе и Крелдону, – но среди ее дальних предков были песчанницы, поэтому до конца ей доверять нельзя. Примесь волшебной крови – своего рода изъян, и такого человека надо держать под контролем, чтобы он не выкинул что-нибудь странное и опасное для окружающих.

«Ну, спасибо», – хмыкнула про себя Хеледика, в то же время тепло улыбаясь раненому – никто бы не догадался, о чем она думает.

Зомар лежал на топчане, застланном сурийскими ватными тюфяками и свежим бельем. В комнате витал запах лекарств, нездорового мужского пота и зеленого чая.

– Сейчас меня сменит Нелодия, я приду вечером, – сообщила девушка дружеским тоном.

Он благодарно и чуть застенчиво улыбнулся в ответ.

Хеледика уже решила, что на сближение не пойдет, и смотрела на него с затаенной грустью: он об этом не знает, надеется на развитие отношений – с пресловутым контролем, который будет для песчаной ведьмы во благо. Вот только ей совсем не нужен его контроль. Начальство у нее и так есть – по службе, а личные связи представительницы ее племени заводят вовсе не для того, чтобы заполучить господина себе на шею.

Она миновала коридор, неслышно ступая по ветхим разлохмаченным циновкам, и вышла на задний двор. Здесь в послеполуденный час никого не было. За конюшней находился укромный пятачок, вымощенный кирпичом и со всех сторон окруженный старыми хозяйственными постройками. Зимой солнце в Суринани палит не так неистово, как летом, и все равно тут можно было испечь яичницу, если не жалко вывалять ее в пыли.

Сняв шнурованные ларвезийские туфли и хлопчатобумажные носки – горячо, и что с того, в барханах под солнцем Олосохара это обычное дело, – ведьма начала тренироваться. Только пластика, без ворожбы. Главное – довести каждое движение до совершенства, чтобы скользить, как подхваченный и закруженный ветром песок, когда придет время танцевать для Хантре Кайдо.

– Да это же Рийский архипелаг! – вырвалось у Куду, когда посреди туманно-сизого простора под живописными кучевыми облаками показались острова.

Самый большой из них напоминал вытянутую приплюснутую трапецию, а тот, что слева – вздымающийся из воды купол, а правый распахнул объятия, словно подкова, приглашая корабли в удобную внутреннюю гавань, а дальше в голубоватой дымке виднелись и другие.

Бречьятох Куду Этеква некогда побывал здесь с важным поручением: отвозил местным адептам Унбарха проповеди учителя. По дороге корабль подвергся нападению демонов, насланных Тейзургом, и часть свитков была порвана в клочья, так что он смог доставить только половину, за что по возвращении получил одиннадцать плетей. А если б заикнулся, что это несправедливо, ему бы отвесили вдвое больше. Сколько же воды с тех пор утекло… Теперь эта земля называется Сиян, а издали кажется – все те же Рийские острова, обрамленные неизменным морским пейзажем.

Вблизи обнаружилось, что все здесь иначе, ничего общего с тем, что ему запомнилось. Множество пузатых суденышек с грязновато-серыми парусами и гирляндами разноцветных вымпелов. Грозди домов под красными крышами, раньше тут строили не так скученно, и вообще раньше строили не так. Людей стало вчетверо больше, кожа у нынешних смуглее, зато волосы почти у всех светлые, и одеваются они с пестротой цветочных букетов, и чересчур говорливы. Мало того что в глазах рябит, так еще и гвалт постоянный, и все тебе улыбаются, а что скрывается за этими улыбками – поди разбери. Как будто снится что-то знакомое, однако во сне совершенно неузнаваемое. Куду мучительно хотелось проснуться, но просыпаться-то некуда!

В порту они надолго не задержались: наняли парусную лодку и отправились в глубь архипелага, похожего на россыпь буро-зеленых орехов.

Он знал, что где-то в ночи, зыбкой от звездного света и далекого воя диких собак, затаился тот, кто хочет его убить. Может, придет сегодня. Может, в другой раз. Но рано или поздно придет обязательно.

Из-за этого нельзя было перекинуться: не тот случай, когда облик дает преимущество. Расплывчатое представление о крупном хищнике, у которого клыки и когти больше, чем у болотной рыси, и вдобавок стальные мускулы – в два счета порвет. Поэтому никакой звериной драки, хотя какая-то часть его существа, связанная с обликом, привычно рвалась в бой.

Тот, кто крадется сквозь ночь, придет с недобрыми целями, но с ним надо будет поговорить. Это важно. Тоже маг-перевертыш?.. Почему-то никак не удавалось понять, кто это. Адепт Ктармы, решивший отомстить за Поводыря? Лорма или кто-то, с ней связанный? Наемник Ваглерума?

Хантре никому не говорил о своих предчувствиях – ни магам Ложи, ни Тейзургу. Было ощущение, что это что-то очень личное и нужно разобраться, никого сюда не вмешивая. Поговорить важнее, чем сцепиться насмерть и победить.

Он поселился через квартал от постоялого двора, целиком арендованного отрядом Ложи. Над глинобитным забором торчал старый дом, похожий на узкий облезлый футляр, одна его половина состояла из двух этажей, другая из трех, и дверь единственной комнаты третьего этажа открывалась на плоскую крышу второго. Эту комнату Хантре и снял, жилье понравилось ему сразу: место из тех, которые как будто только тебя и ждут.

Пол застлан старыми циновками, над лежанкой балдахин с москитной сеткой и ветхими цветастыми занавесками, которые колышутся от любого дуновения. Вдоль стен несколько плетеных коробов с каким-то хламом, посередине стоит закопченная жаровня. Вот и вся обстановка, но ему хватало.

Как будто это место ему снится, и здесь безопасно, потому что снится-то оно только ему, никто другой не сможет сюда попасть. Он понимал, что в действительности это не так, но что-то в этом было: неизвестный враг никак не мог определить его точное местонахождение. Впрочем, каждую ночь круги сужались – рано или поздно определит. Хантре ждал, ни шага не делая навстречу.

Однажды он дремал на тюфяке, под заплатанным одеялом из верблюжьей шерсти, и вдруг почувствовал: незваный гость здесь. За секунду до того, как скрипнула дверь.

Еле различимая тень двигалась неслышно и плавно – как будто в непроглядной воде скользит темная медуза, распустив невидимые ядовитые щупальца.

Хантре рывком откатился в сторону, обрушив балдахин, который держался на нескольких гвоздиках и на честном слове. Чуть не перекинулся, поддавшись рефлексам, но все-таки удержался и вскочил на ноги. За распахнутой дверью смутно белела под луной поверхность крыши, а дальше была сплошная темень.

Сгусток мрака метнулся в другой конец комнаты. На миг вспыхнули отраженным лунным светом то ли когти, то ли лезвия кастета.

Он безусловно уступал этому существу в скорости и чуть не пропустил атаку. Магический импульс не причинил противнику вреда, его легко отразили, а вслед за этим Хантре получил удар под дых и врезался спиной в стенку. Все же удалось частично погасить энергию удара, не то кулак ночного гостя пробил бы плоть и разворотил внутренности.

От боли все благие намерения улетучились: к демонам разговоры, это драка насмерть! Судорожно заглатывая воздух, он снова швырнул импульс, достаточно мощный, чтобы оглушить сильного мага, – но совершенно бесполезный против визитера, как стало ясно секунду спустя.

Влепив ему затрещину, которая могла бы вышибить мозги, похожий на черную кляксу противник скользнул назад – словно проехался по полу, как по льду, – и прошипел:

– Чтоб тебя пожрал Несотворенный Хаос!

В этом шепоте было столько ярости и горечи, что Хантре содрогнулся – не от самого пожелания, а от этих невыносимых эмоций.

Новая оплеуха. Перед глазами мельтешили пятна, во рту привкус крови. Это не помешало ему врезать в ответ, почти вслепую.

Мелькнуло впечатление, что когда-то это было для него обычным делом – драться на ночных улицах в полувменяемом состоянии, и не страшно, что тебе наваляли… Где и когда это было?.. Вроде бы в каком-то большом городе, полном разноцветных огней. Не важно. Другое важно: противник уклонился, но Хантре зацепил и рванул к себе черный шелковый балахон с закрывавшим лицо капюшоном – и наконец-то увидел, с кем имеет дело.

Глаза, словно два сумасшедших серебряных светляка – и суженные от ярости вертикальные зрачки.

Отшатнувшись, Хантре выставил перед собой руки со слегка скрюченными пальцами и ударил в противника заклятьем, которому его научил в дороге Суно Орвехт – знатный специалист по вопросам экзорцизма. Правда, пальцы он согнул не то чтобы совсем правильно, да и само заклятье сгенерировал наспех, так что коллега Орвехт невысоко оценил бы его работу. Зато остервеневшего демона на несколько шагов отбросило.

Хантре тоже отскочил назад, увеличив дистанцию, и принял боевую стойку экзорциста, чтобы в следующий раз бить наверняка. Зажег под потолком магический шарик и в его неярком свете смог рассмотреть незваную гостью.

Изысканно белая, словно фарфоровая статуэтка, у людей не бывает настолько белой кожи. Закрытое под горло платье строгого покроя, как у ларвезийской горничной или гувернантки, но при этом из прозрачной ткани, которая переливалась блестками, словно лед под фонарем. Под платьем ничего нет. Изящные округлые формы, мнимая хрупкость – кажется, того и гляди переломится, хотя эта дама скорее уж тебя переломит. Позади роскошный меховой шлейф… Да нет же – хвост. Волосы ниспадают мерцающим серебристым плащом, на макушке торчком лисьи уши.

Она облизнула губы и рассмеялась хрипловатым театральным смехом:

– Почему же ты сразу не применил этот паскудный экзорцистский приемчик?

– Не сразу понял, что ты демон.

Было ощущение, что нужно сказать правду, только тогда получится правильный разговор.

Красивое лицо гостьи презрительно скривилось:

– А еще восемь из десяти! Да любой мало-мальски способный маг на твоем месте мигом бы уразумел, с кем имеет дело. Ты видишь меньше, чем они? Что-то с тобой не так, видящий!

– А может, наоборот – не со мной, а с тобой что-то не так?

– Да ну?

– Твои часы уже тикают.

Чтобы остановить ее, вновь изготовившуюся к атаке, надо было произнести именно эту фразу. И это сработало.

Пусть она не успела сорваться с места, выражение лица стало такое, как будто налетела с разбегу на стеклянную стенку.

– Нет у меня никаких часов.

– Похоже, с некоторых пор есть.

Она молчала, только пушистый хвост шевелился: то резко взмахивал, заставляя колыхаться прозрачный подол, то обвивался вокруг стройных ног.

– Эти часы не пробьют, пока сама их не подтолкнешь. Ты ведь и без меня в курсе, как это бывает.

Неприязненно вильнув хвостом, Лиса подошла к лежанке, отпихнула босой стопой с серебряными ноготками обломок балдахина и уселась на тюфяк, обхватив колени. Только после этого процедила:

– Я к тебе не с тем пришла.

– Ты пришла расквасить мне рожу. – Хантре ощупал разбитое лицо, перемазав пальцы кровью. – Чего и добилась. За что?

Он сел на пол у стены напротив, выставив силовую защиту.

– Разве демону нужна какая-то особая причина, чтобы напасть на человека?

– Думаю, князю Хиалы нужна причина, чтобы напасть на бывшего Стража. Я слышал, что такие, как ты, не убивают таких, как я, – это неправда?

– Если б я и впрямь решила убить, ты бы уже агонизировал, как раздавленная мышь, а я бы узнала, какова твоя кровь на вкус. Может, слаще некуда, а может, и гадость. Я всего лишь хотела твою подлую рожу разделать под яшмовую плевательницу. Вроде стоит еще добавить…

До чего же хотелось врезать ей, и вопрос еще, кто кого разделает, но вместо этого он повторил:

– За что?

– Не трожь чужое. Тебя прозвали Крысиным Вором, вот крыс и воруй, а мое отдай, пока не стало худо.

– Ага, забирай. Буду рад, если у тебя получится.

После паузы, наполненной шорохом осыпающихся частиц штукатурки и одинокими трелями какой-то заблудившейся цикады, Лиса неприязненно усмехнулась:

– Да я понимаю, тебе этого даром не надо. Мы, демоны, много чего понимаем, но оно ни к чему нас не обязывает. Это у людей распространенная игра: что-то понять – значит принять на себя некие обязательства по отношению к понятому, а мы, жители Хиалы, играем в другие игры. Ты знаешь о том, что для иных людей понимание – это петля, которая затягивается на шее и превращает несчастного умника в слугу того, что он понял? Это потому, что вы, люди, путаете понимание с сочувствием, а сочувствие – с подчинением, и для вас это сущая паутина, которую вы сами вокруг себя плетете.

– Я видящий, я не путаю.

– Ну, разве что поэтому. – Она пренебрежительно махнула хвостом. – Не то живо оказался бы среди тех, для кого понять – значит угодить в силки. Эх, была бы у меня возможность сплавить тебя домой…

– В Сонхи я дома.

– У тебя есть и другой дом – там, откуда ты пришел.

– Ты что-то об этом знаешь?

– Нет, но гипотетически он у тебя должен быть. Хочешь совет? – Она наклонилась вперед и перешла на заговорщический шепот: – Не трать время на то, чтобы вспомнить, – не выгорит, вместо этого пойди окольной дорожкой и постарайся уловить, кто из людей может что-нибудь сказать по интересующему тебя вопросу. Вдруг да повезет… И катись тогда ко всем демонам того мира, откуда явился, а здешних оставь в покое.

– Никуда я катиться не собираюсь, а насчет оставить в покое – я-то как раз не против.

Он испытывал нарастающее раздражение, но сдерживался: было ощущение, что разговор важнее, чем его недовольство.

– Тоже обычная история, сокровища достаются не тем, кто о них мечтает, – философски заметила Лиса. – И надо бы перестать мечтать – может, тогда оно само в руки свалится, но это выше моих сил, несмотря на все мое немалое могущество. Вот сижу рядом и запросто могу тебя прихлопнуть, но толку-то…

– Убивать и я умею. Для этого достаточно порвать или перекусить нить жизни.

– Ой ли, разве не знаешь – против демонов это неэффективно. Перекусить нить жизни и я смогу.

– А удержать, если порвется, сможешь?

– Как?

– Для этого надо оба конца зажать зубами и принять на себя функцию соединительного звена. У меня однажды получилось.

– Ты не против, если на тебе потренируюсь? – Она придвинулась ближе, приподняв верхнюю губу, так что обнажились клыки – острые, словно пара маленьких белых кинжалов.

– Против. – Он на всякий случай усилил защиту и изменил положение рук, чтобы сразу применить заклятье экзорцизма, если она бросится.

– Не говори Тейзургу, что я к тебе приходила. Ты не хочешь, чтоб он тебя домогался, и тут я на твоей стороне – если что, всегда готова посодействовать. – Она сдула упавшую на лицо серебристую прядь, склонила голову набок и улыбнулась – скорее лукаво и обольстительно, чем агрессивно.

– И как я, по-твоему, объясню коллегам разбитую физиономию?

– Ну, ты же маг и большой мальчик, умеешь лечиться. Если до утра не пройдет, наври, что упал и расшибся. Скажи, что эта рухлядь на тебя свалилась, – она кивнула на обломки балдахина, – а ты спросонья решил, что это нападение, шарахнулся в потемках, споткнулся… Бывает же. Что это за часы, давай-ка о них подробнее!

– Вроде бы какая-то будущая вероятность, и только тебе решать, осуществится она или нет.

– Сама не знаю, хочу ли я этого. Может, не сейчас. Из-за Тейзурга?

– Понятия не имею. Мне кажется, ты любишь кого-то еще?

– Пожалуй, Харменгеру. Самая шикарная деваха в Хиале, после меня, конечно, – ну, ты ее видел. Хорошенько запомни все, что я сказала, да смотри, не проболтайся, иначе коллеги однажды найдут твой труп с вырванными кишками.

Выпрямившись, она обернулась громадной серебристой лисицей, одним прыжком перемахнула к дверному проему, выскочила наружу – и мигом исчезла в ночной тьме. О визите напоминали только следы погрома да плащ, черневший на полу, словно клякса туши.

Шелковую тряпку Хантре на всякий случай спалил заклятьем, а потом выбрался на крышу, захватив с собой жаровню, и долго сидел под звездным небом. В жаровне плясал веселый золотистый огонек, сонхийская ночь была полна тайн – этого добра у нее не меньше, чем звезд, – и он решил, что никуда не уйдет из Сонхи, даже если против него ополчатся все демоны Хиалы.

Суно Орвехт пребывал в превосходном настроении. Зомара Гелберехта удалось вызволить из «Пламенного конуса», его рана заживала без осложнений. Пока амулетчик был на постельном режиме, участники экспедиции изучили дворец принцессы Мейлак и древние гунхандийские катакомбы, сделали кое-какие любопытные открытия, заодно обнаружили несколько нетронутых тайников, так что вылазка прошла с пользой и затраченные на нее средства окупились. Зинта дважды в день слала весточки: с ней все в порядке, и дома все в порядке, вот только Тилибирия забеременела, с кошками накануне весны бывает.

– А я знаю, от кого! – на весь лагерь выкрикнул Дирвен задиристым мальчишеским фальцетом, когда Суно на привале посетовал коллегам, что ему нынче опять котят пристраивать, не нужен ли кому будущий мышелов. – Чего тут гадать!

Орвехт смерил поганца предупреждающим взглядом, но тот в последнее время совсем от рук отбился: вместо того чтобы замолчать, нехорошо осклабился и добавил, что, мол, чворку понятно, с кого надобно взыскать алименты на прокорм блохастых рыжих оглоедов.

Кураторы первого амулетчика озабоченно переглядывались: идти извиняться или сделать вид, что ничего особенного? Суно от души порадовался, что решение сей репутационной дилеммы – не его забота.

– Кто золотишко во дворце прикарманил, тот и котят наплодил! – добавил Дирвен последний штрих к оскорблению и после этого, страшно довольный собой, принялся уплетать зажаренного на костре кролика.

Хантре Кайдо сидел поодаль и жевал сурийскую лепешку с сыром. В сторону первого амулетчика он даже не посмотрел, а как отреагировал на выпады – кто его знает, но хвала богам, что не полез в драку. Во дворце принцессы Мейлак он и впрямь присвоил золотой браслет, тут невзлюбивший его Дирвен не соврал.

На такую вещицу не положил бы глаз разве что праведник: украшение в виде свернувшейся в кольцо ящерицы было выполнено столь искусно, что вырисовывалась каждая чешуйка и складочка, и до половины прикрытые веки, и коготки на маленьких трехпалых лапках. Золотая ящерица казалась живой, она как будто с любопытством подглядывала за окружающими, обвив запястье Хантре и сохраняя полную неподвижность. Браслет выглядел цельным, ни намека на застежку: интересный вопрос, каким образом новый владелец ухитрился его надеть, Суно так и не разгадал этот фокус.

Во всяком случае, это был не амулет: никакого магического фона. И Дирвен подтвердил, что не амулет, а уж в таких вопросах он любого эксперта заткнет за пояс.

Скорее всего украшение обронил один из сойгрунов, гонявшихся за Орвехтом и Зомаром прошлым летом. Окаянный прыгучий народец так же охоч до браслетов, как гнупи до красных и зеленых курточек. Дивное изделие неведомого мастера лежало в пыли, пока его не подобрал Хантре Кайдо.

– Наемник, – презрительно бросил коллега Рогвехт, известный своей неприязнью к наемникам. – Что с него взять? Где увидел, что-то блестит, там и прибрал к рукам. Ох, не люблю эту ушлую братию…

Хантре купил на гунхандийском рынке кожаный наруч с пряжкой и заклепками и стал носить его поверх своей находки, чтобы это ювелирное чудо никому не мозолило глаза.

В Имувате Орвехт набрел на гостиницу, в которой отменно варили шоколад с сурийскими пряностями. Там он и остановился вместе с Ривсоймом и Грено, в то время как экспедиция Ложи заняла небольшой постоялый двор.

Обычная для мадрийского города картинка: кварталы похожих друг на друга незатейливых строений – и пестрое великолепие разнообразных вывесок. Одна из них, ни лучше ни хуже соседних, зацепила внимание Суно, и чуть позже он убедился, что интуиция его не подвела. Боги, какой в этом заведении готовили шоколад! Такой, что, может, сонхийские боги и впрямь иной раз захаживали сюда инкогнито.

Грено Дурной Глаз делал успехи. Сказанув невзначай что-нибудь вроде «этот чудак с корзиной яиц под ноги не смотрит, навернется же, во будет глазунья!», тут же спохватывался и добавлял: «но отделается синяками, и его корзинка не пострадает» или «но сумеет не брякнуться, хотя будет ему урок». Главное – «завернуть» сглаз сразу же, не потеряв драгоценные мгновения, чтобы оговорка приклеилась к пожеланию: тогда эффект будет ослаблен, а то и вовсе сойдет на нет.

Ривсойму Шайрамонгу Суно прилежно являл пример доброго семьянина, который не волочится за каждой юбкой, а хранит верность своей дорогой супруге, пусть и неофициальной. Хотя, честно говоря, за красоткой, которая прогуливалась взад-вперед по террасе гостиницы, он бы, пожалуй, приволокнулся. Зинта далеко, и на их отношения это нисколько не повлияет… Всего лишь дорожный флирт, каких у него в копилке не перечесть… Но не ровен час Ривсойм увидит и сделает неправильные выводы.

– Сударь маг, не могу ли я попросить вас об одолжении? – церемонно обратился к нему господин, сидевший со своей чашкой на соседнем диванчике.

Господин был немолодой, но ухоженный, с брюшком, благородными манерами и клетчатым носовым платком с вышитым вензелем. Вряд ли заядлый путешественник – скорее занесло его в эти края по торговым либо имущественным делам. Он говорил по-ларвезийски с нангерским акцентом и в то же время с чрезвычайным достоинством, как будто задался целью демонстрировать это достоинство каждому встречному при любых обстоятельствах – возможно, в целях самозащиты от недоброго мира. Суно определил его как скучноватого собеседника, однако был с ним сдержанно учтив:

– Коли вы, сударь, изложите, о чем речь, смогу вам тотчас ответить.

Никаких «я к вашим услугам» – такими оборотами маги Светлейшей Ложи не бросаются.

– Ежели вы знакомы с этой интересной дамой, не окажете ли пристойную любезность меня ей представить?

– Увы, не имею чести ее знать.

– Сдается мне, она путешествует в одиночку.

– Возможно.

Незнакомка напоминала плененную пантеру, как будто и терраса с розами в рассохшихся ящиках, и сурийская улочка, уводящая в саманно-глинобитные дебри Имувата, и раскинувшаяся окрест пыльная мадрийская полупустыня – все это было громадной клеткой, из которой ей не вырваться, сколько ни пытайся. Во всяком случае, такие мысли посетили наблюдавшего за ней Орвехта.

Судя по мимике и движениям, она чувствовала себя кем-то вроде плененной пантеры. Орвехт был заинтригован: такое впечатление, что он уже встречал эту женщину раньше. Никаких сомнений, встречал. Быть того не может, он ее в первый раз видит… Или в прошлом она выглядела иначе?

Высокая, порывистая в движениях. Темные волосы собраны чуть ниже макушки в «конский хвост», в ушах сверкают длинные серьги. Черные перчатки без пальцев, кровавый маникюр. Черные сапожки с красной шнуровкой. Одежда смелого покроя – смесь вызова и элегантности, ядовитое сочетание черного и алого. Хороша… Далеко не красавица, черты лица неправильные и вовсе не миловидные, но все равно хороша. Вот что значит отменный вкус!

Он ее никогда прежде не видел. Он ее уже видел. Ей можно дать около сорока – ровесница Нинодии Булонг. Быть может, они встречались давным-давно, в пору юности, и тогда у нее было другое амплуа?

Если и так, вряд ли она узнала Суно Орвехта: он изрядно загорел и был в тюрбане, как обычно во время своих южных путешествий, да в придачу с восьмицу не брился – кстати, надо бы наверстать упущенное.

Незнакомка ушла с террасы. Допив шоколад, Суно отправился за новой порцией в зал, нангерец потянулся следом.

В помещении было темновато из-за узких окошек, на стенах висели для красоты блестящие луженые сковородки. Кроме ало-черной дамы, никаких посетителей. Племянник хозяина в грязном фартуке нахваливал ей свои вина на ломаном ларвезийском. Никаких сомнений, она из Ларвезы. И похоже, неравнодушна к горячительным напиткам.

– Прекрасно, дайте мне бутылку «Вечерней росы», – потребовала она дрогнувшим от затаенной алчности голосом.

Парень расторопно исчез, вскоре примчался обратно с широкой улыбкой и глиняной бутылью, снабженной узорчатой этикеткой.

– Это все, что у вас есть? – Голос незнакомки вновь дрогнул, теперь уже разочарованно.

– Много есть, госпожа! – обескураженно заверил суриец, в глазах у него читалось: «Да ты для начала выпей то, что я принес!»

– У вас найдется «Вечерняя роса» в бутылке коричневого стекла?

Он все с той же радушной улыбкой помотал головой:

– Не, госпожа, бутылка – глина, а вино – песня, вино – вечерний музыка! Угощайтесь, пожалуйста, сама будешь нахваливать, у нас самый лучший северный вино, без обмана возят!

– Не надо. – Она брезгливо скривилась. – Есть у вас «Полынная сладость» в бутылке зеленого стекла с орнаментом в виде листьев полыни?

– Это есть тоже, госпожа! – Он снова умчался и вернулся с пузатым глиняным сосудом, который с гордостью водрузил на стол. – Дорого стоит, не вино – сокровище!

«Хм, могу поспорить, это ее не устроит», – подумал Орвехт, с прищуром наблюдавший за развитием событий. Он уже начал догадываться, что к чему.

– Я же сказала, мне нужна «Полынная сладость» в зеленой стеклянной бутылке!

– Зачем издеваешься? – взвыл сбитый с толку работник заведения. – Нехорошо! Издеваться будешь – боги прогневаются! Будь дорогая гостья, кушай, что есть, нам глиняный бутылка возят, купец так решил заказывать! Ты что хочешь пить, госпожа, вино или бутылка?!

– Пей сам эту гадость. – Дама резко встала, опрокинув плетеный стул.

– Сударыня, сударыня! – Нангерец вскочил и бросился ей наперерез. – Винопитие – пагубная привычка, но позвольте от чистого сердца угостить вас здешним чудодейственным шоколадом…

Видимо, он сделал вывод, что незнакомка вряд ли принадлежит к числу приличных женщин, и, значит, некоторая бесцеремонность простительна. Он и кошелек на ходу из-за пазухи вытащил, словно в подтверждение серьезности своих намерений. Кошелек был увесистый, расшитый крупным желтовато-коричневым бисером.

Незнакомка, устремившаяся было к выходу, так и застыла на месте, ее глаза вспыхнули.

– Дайте это сюда!

– Что?.. – Опешив от такого оборота, кавалер притормозил и попятился. – Мой кошелек?.. Но как же…

Рука с алым маникюром мертвой хваткой вцепилась в пухлую бисерную вещицу. Нангерец, хоть и растерялся, не выпустил свое имущество, рванул к себе.

– Дай сюда!

– Сударыня, это мои деньги! Это же грабеж…

Раздался треск рвущейся ткани, по полу зазвенели монеты, рассыпались розовато-фиолетовые с синей каймой нангерские купюры.

– Янтарь! – процедила женщина. – Всего лишь паршивый янтарь…

– Но, сударыня… – пролепетал кавалер – и поперхнулся словами, когда ему в лицо швырнули вторую половину разорванного кошелька.

Темпераментная незнакомка стремглав выскочила на улицу, только ало-черные юбки в дверях полыхнули.

– Нехорошо, когда женщин такой разбойник, – с осуждением заметил ей вслед племянник хозяина. – Тьфу, позор!

Он внакладе не остался: бутылки с вином уцелели, и, может, какая-нибудь серебряная, а то и золотая монета закатилась в щель – после надо будет проверить.

– Любезнейший, не уносите «Полынную сладость»! – произнес за спиной у Орвехта донельзя довольный веселый голос. – Коллега Суно, составите мне компанию? И кстати, как вам понравился этот маленький спектакль? Жаль, что примадонна покинула сцену, не дождавшись аплодисментов…

– Так это ваших рук дело, коллега Эдмар? – осведомился Орвехт, повернувшись.

Тейзург был в черном тюрбане с золотой пряжкой, украшенной крупным рубином, и долгополом сурийском одеянии из черного с красным узором атласа. Вдобавок с таким же, как у его жертвы, алым маникюром.

– Вы собираетесь послать своим людям мыслевесть, чтобы Ламенгу Эрзевальд разыскали и задержали? – спросил он по-молонски, благо Суно знал этот язык, а двое других очевидцев скорее всего нет. – Умоляю вас, не надо. Мне любопытно, что она станет делать дальше.

– Что-нибудь найдет, я полагаю.

– В Имувате – вряд ли, я позаботился о том, чтобы здесь не осталось ни желтого, ни красного, ни зеленого, ни коричневого стекла.

– Хм… Коллега Эдмар, возможно, вам что-нибудь известно о судьбе любимой кружки нашего коллеги Пачелдона, которая потерялась на привале, когда вы в последний раз порадовали нас своим визитом? Кружка желтого стекла, с цаплей – подарок его покойной матушки, она ему дорога, как память.

– Да верну я ему кружку, разве ж я совсем изверг? – На худощавом лице Тейзурга появилась укоризненная улыбка «что же вы обо мне так плохо думаете?». – Потом, когда отправитесь дальше. Забрал на всякий случай, мера предосторожности. Если Ламенга доберется до цветного стекла, которое дает ей силу, будет не так интересно.

– За что вы так с бедной женщиной?

– А не надо было сдавать нас Поводырю. Это ведь она устроила нам ловушку в Жафеньяле – я об этом раньше не говорил, чтобы коллега Крелдон не вздумал ее искать и не опередил меня. Я еще тогда придумал, как отомщу ей, если сумею выбраться. Вы оценили мой замысел?

– Это вы о том, что Ламенга теперь мечется по Имувату и вырывает кошельки из рук у законных владельцев?

– О нет, это побочный эффект, хотя тоже забавно. Я имею в виду ее внешность. Я ее умыл, причесал, переодел, и если раньше она напоминала гнилую капустную кочерыжку, то теперь я возвел ее в ранг экзотической колючки, ее нынешний облик – мое творение. Заметьте, она предпочла остаться такой, какой я ее сделал, хотя могла бы сменить наряд на какой-нибудь поношенный мужской сюртучок и вываляться в мусорной куче. Но Ламенга Эрзевальд не нашла в себе сил, чтобы отказаться от моего подарка – унизительного и изысканного, оскорбительного и роскошного. Прелестно, не правда ли? Коллега Суно, давайте возьмем «Полынную сладость» и пойдем на террасу, чтобы не мешать этому господину. – Он с сострадательной улыбкой кивнул на нангерца, который, ползая по полу, собирал рассыпанные деньги. – Полагаю, что Ламенга захочет отыграться, так что в перспективе меня ждет еще одно развлечение…

«Мне бы твои заботы, – подумал Орвехт, вновь устроившись на плетеном диванчике, теперь уже с кружкой сладковато-горького зеленого вина. – Впрочем, да сохранят меня боги, твоих забот мне даром не надо…»

Он последовал совету Серебряной Лисы и попытался определить, кто владеет хоть какой-нибудь информацией о том, что с ним случилось. Его дом – Сонхи, но в другом мире у него осталось что-то важное. Пусть он не помнит, что это было, своего значения оно из-за этого не потеряло. И оно по-прежнему где-то вдалеке есть. Надо с этим разобраться.

Суно Орвехт и Зинта что-то знали, но рассказать не могли. Нет смысла добиваться от них ответа.

И еще, как ни странно, Зомар Гелберехт.

Хантре разговорился с угрюмым амулетчиком за столиком в трапезном вагоне. Попытался перевести беседу на другие миры и переходы из мира в мир – смутно чувствовал, что надо об этом.

Их прервал Орвехт, который пришел выпить чашку горячего шоколада. Отослав Зомара к коллегам, у которых якобы возникла срочная надобность что-то уточнить насчет исшодийского волшебного народца, он уселся на его место и негромко произнес:

– Не надо, коллега Хантре.

– Что – не надо? – спросил Хантре резковато, хотя агрессии в голосе мага не было.

– Расспрашивать Гелберехта. У парня и так жизнь нелегкая, а тот, кто сообщит интересующие вас сведения, рискует нарваться. Возможно. Не стану утверждать это наверняка, но подозреваю, что есть такая вероятность. С другой стороны, я бы на вашем месте тоже искал… Предлагаю такой вариант: я подскажу, с кем вы еще можете об этом поговорить, а вы не станете расспрашивать ни Зомара, ни Зинту.

– Ни вас?

– Меня – бесполезно. Я, видите ли, связан обязательством и отдаю себе отчет в последствиях. Но если я просто назову два имени – полагаю, это нельзя считать нарушением. Согласны?

– Согласен.

– Некий Начелдон, отставной капитан ларвезийской армии, и парень по имени Сабил, житель города Пчевата, знают ровным счетом то же самое, о чем мог бы рассказать вам Зомар. Честно предупреждаю, знают они негусто.

– Что ж, и на том спасибо.

Орвехту принесли кружку двойного шоколада.

Хантре допил свой компот и отправился в купе.

А потом, когда равнину накрыла ночь, он долго стоял в коридоре у окна и под перестук колес смотрел на луну, плывущую над вершинами громадных кактусов, которые здесь называют мананагами. Или наоборот: это сонхийские мананаги где-то в других мирах называют кактусами… Луна была всего одна, зато большая и желтая, как сурийская сырная лепешка.

Праздник Фонарей Ланки застал их в Эпаве – флидском городе на границе с Мадрой. Поезд въехал туда под вечер через колоссальную арку из красновато-бурого камня с золочеными виноградными лозами. Когда прокладывали железную дорогу, арку вырубили из цельной скалы, чтобы производить впечатление на прибывающих.

Торжества в честь Хитроумного начинались сразу после захода солнца и заканчивались на рассвете. Хоть Ланки и называют воровским богом, покровительствует он не только тем, кто охоч до чужого добра, но также торговцам и разведчикам, свахам и адвокатам, придворным интриганам и ярмарочным фокусникам, игрокам и дознавателям, так что магам Ложи был резон почтить его вместе с горожанами.

Единственное, чем славился Эпав, – это Вокзальная арка. В остальном здешняя архитектура была добротна и невыразительна. Даже дворец вельможного господина Бутакур-нубы, нынче увешанный траурными флагами, напоминал скорее обширный крытый рынок, нежели резиденцию знатного феодала, хотя внутри, говорят, блистал убранством. Зато с наступлением темноты повсюду засияли розовые, желтые, фиолетовые, зеленые фонарики – вроде тех, что зажигают на Солнцеворот, но изготовленные специально для бога хитрецов и ловкачей. Их украшали миниатюрные бронзовые маски Ланки или изображения лис, обезьян, жуков и пересмешников, в которых он превращался ради своих проделок.

Все, кроме охраны поезда, отправились на гулянья. В эту ночь запросто можно стать жертвой розыгрыша или бессовестного обмана во славу Ланки, однако прямое насилие Хитроумный не одобряет: он бог плутов, а не головорезов, так что тяжких преступлений на празднике Фонарей бывает даже меньше, чем в обычные дни. Зато горожане вовсю изощрялись в дурацких шутках над окружающими.

Город напоминал темные небеса: блуждаешь по извилистым закоулкам меж нагроможденных, как ночные тучи, строений, и из этой тьмы тебе светит множество разноцветных звездочек – неярких, озаряющих лишь свой укромный уголок. Неминуемо споткнешься, кое-где неведомые шутники натянули поперек дороги веревки во славу Ланки. Впрочем, Суно зажег себе шарик-светляк и не попадался в эти предсказуемые ловушки. Зато его дважды облили из окон пивом – и не посмотрели, что маг: в эту ночь не полагается сердиться на выходки, которые веселят воровского бога.

В «Поющем верблюде» он встретил коллегу Фимелдона из местного представительства Ложи. Тот принялся жаловаться, что в Эпаве, несмотря на все меры, бесчинствуют амуши. Полторы восьмицы назад на южной окраине съели лавочника, экономившего на оберегах, и подвесили обглоданные останки к потолочной балке вниз головой.

Да еще прилетевшие на зимовку крухутаки досаждают. Заклевали уже с полдюжины несчастных безумцев, рискнувших сыграть с ними в три загадки, но донимают они горожан не столько этим, сколько своей мерзостной вонью. Когда всезнающая пернатая тварь усядется где-нибудь на крыше и начинает хрипло зазывать желающих получить ответ на любой вопрос, оттуда хоть беги, особенно если погода безветренная.

А старый Бутакур-нуба, в недавнем прошлом самый богатый вельможа Эпава, скончался вовсе не от болезней, его тоже, считайте, волшебный народец извел – но тут уж он сам напросился. Захотелось ему на девятом десятке вернуть утраченную мужскую силу. И что бы вы думали, вернул, не постояв за ценой: поговаривают, что песчанница, которую для него добыли в Олосохаре, обошлась ему в такую сумму, что можно было бы весь город целый год поить-кормить до отвала. Кто из магов сослужил ему службу, неизвестно. Есть подозрение насчет Тейзурга, долго ли ему обернуться через Хиалу туда-сюда?

После того как Бутакур-нуба заполучил песчанницу, во дворце у сбрендившего старика пошло веселье, да в таких масштабах, что помогайте боги. Когда эта тварь начинала свои танцы, молоко скисало от похоти и камни плавились от страсти, неукротимое желание одолевало не только зрителей, но даже тех, кто находился в соседних помещениях, и в дальних помещениях, и на других этажах – никто не мог устоять. Внедренный во дворец агент Ложи тоже того… нет, не спалился, а втянулся в это безобразие, хотя до сих пор имел репутацию образцового дисциплинированного службиста. Да что там наш агент – гостивший у Бутакур-нубы странствующий жрец Кадаха Радетеля, истинный праведник, и тот не смог противиться сладострастному наваждению. Теперь сокрушается, поскольку он из тех, кто пестует свою благодетельную силу за счет аскезы.

Два дня назад сему непотребству наступил конец: дряхлый организм Бутакур-нубы не выдержал, и вельможа отбыл в серые пределы, оставив своему наследнику дворец с ошалевшей от непрерывных оргий челядью и на три четверти опустошенную сокровищницу. Поскольку наследник, живший отдельно от любвеобильного дядюшки, еще раньше заподозрил неладное, он сразу обратился за помощью к экзорцистам, и песчанницу обезвредили. Завтра в полдень ее сожгут в клетке на заднем дворе Бутакуровой резиденции. А пострадавшего от ее чар агента отозвали в Аленду, вся проделанная ради его инфильтрации работа пошла насмарку.

И еще в середине месяца Быка некий ларвезиец, работник торговой фактории, купил на рынке барсучью шкуру с головой и глазами-стекляшками. Хотел дома на стенку повесить – а шкура хвать его мертвыми зубами за ногу, после чего сама собой куда-то уковыляла. Прохожие в сумерках приняли ее за тощую уродливую псину. Что это была за пакость, так и не выяснили. Судя по реакции артефактов на след, который истаял раньше, чем привел к цели, – какая-то неведомая разновидность волшебного народца. Рана у пострадавшего до сих пор болит и гноится, и возле его дома собаки начинают выть.

Также один сурийский торговец продал другому бурдюк якобы с маслом, в котором был зашит скумон. Потом сознался, что его подкупили недруги жертвы. Едва бурдюк развязали, оттуда высунулся хоботок, похожий на толстого червяка с разинутым зубастым зевом. Служанка не успела отбросить эту тварь подальше – та мигом вцепилась и высосала всю кровь. Рядом никого не было, чтобы позвать на помощь. Бурый шар, как будто сплетенный из сухих стеблей, разорвал бурдюк изнутри и покатился на поиски новой еды. Вначале он был размером с небольшой вилок капусты, а под конец втрое раздулся и умчался вприпрыжку по вечерней улице. Все, кто был в доме, погибли, но маги Ложи потом нашли скумона и уничтожили.

Коллега Фимелдон рассказывал об этих печальных фактах с неодобрением и скрытым нажимом, в глазах у него читалось: «Ну, вы же здесь не останетесь, чтобы нам помочь!»

Орвехт сказал, что постарается донести эту информацию до начальства во всех подробностях. Вряд ли Фимелдон поверил, в эту ночь сам Ланки велел обманывать. А Суно хоть и посочувствовал местным коллегам, задерживаться в Эпаве не собирался, его ждали в Аленде.

Повсюду одно и то же: волшебный народец куролесит так, как раньше не смел, потому что магов, способных с ним сладить, стало меньше. Нынче нет возможности черпать силу из Накопителей, поэтому многие из тех, кто прежде расправлялся с амуши и обращал в бегство сойгрунов, теперь разве что чворка напугают.

«Поющий верблюд» считался ларвезийским рестораном, даже вывеска доходчиво сообщала: «Ресторация не харчевня», но внутри это было типично сурийское заведение. Большой зал набит битком, галдеж, духота, на треножниках жгут угодные Ланки благовония, так что своих он вначале услышал, а потом уже увидел сквозь клубы дыма.

– Это же совсем какой-то сволочизм, когда тебе подло предпочитают какую-то сволоту! – со слезным надрывом жаловался звонкий пьяный голос. – Когда эта скотина однажды вусмерть нажралась, я говорю, ну давай по-быстрому в кустах, из окон же не смотрят, а эта сволочь – нет… Ниче, я еще поквитаюсь!

– Дирвен, ты пивка хлебни. И усвой, ни одна баба не стоит того, чтоб из-за нее так душу рвать, я тебе дело говорю, – возразил с хмельной проникновенностью другой голос, тоже пьяный, но бывалый и рассудительный.

– Какая баба? – вымолвил первый амулетчик с осоловелым недоумением.

– Да та краля, которая тебе в кустах под окнами не дала, о которой ты сейчас рассказывал. Эх, пожалуй, хватит тебе пить…

– А-а… – протянул Дирвен после паузы. – Я, честно, даже не помню, как ее звать, – теперь в его интонации появились фальшивые нотки. – Запомнил только, что шлюха и гадина. Налей еще!

– Да ты уже хорош: сам не помнишь, о ком толковал минуту назад. Может, хватит с тебя на сегодня?

– Все я помню! – с пьяной запальчивостью выкрикнул Дирвен. – Сдохну, а не забуду… Давай сюда!

Донесся звук, словно кто-то с жадностью втягивал жидкость, шумно прихлебывая, потом первый амулетчик продолжил:

– Все они одинаковые! Я сказал – все… Ик… Покажите мне хоть одну неодинаковую! Днем с фонарем не найдешь, разве нет?!

– Госпожа Зинта не одинаковая… – возразил заплетающимся языком молодой маг, тайно влюбленный в Зинту, хотя для Суно это не было секретом. – Она словно небесная помощница из свиты Тавше, и ничто дурное к ней не пристанет.

– З-з-зинта?.. Она тоже…

Дирвен с театральной горечью расхохотался, а подобравшийся Орвехт угрюмо подумал: «Погоди ж, поганец, ты у меня допросишься!»

Главное, не давать волю гневу. Право же, здесь и сейчас – не стоит, он этому поросенку потом устроит взбучку.

– Зинта тоже ничего не понимает, не может понять мужчину! Зачем она тогда пришла и давай дверь ломать? В гостинице… Кто ее просил? Взрослые люди промеж собой сами решают, а она все испортила… Вообще все испортила! Если б не она… Зачем она пришла, подняла шум и начала по двери колотить?!

Удар – видимо, кулаком об стол. Орвехт стоял за колонной, сделанной из высохшего изжелта-бурого ствола громадной мананаги с обрезанными иглами, и собутыльники его не видели.

Дружная утешительная разноголосица, потом первый амулетчик угомонился, и разговор перешел на другое. Еще немного послушав, Суно сквозь гам и чад направился к выходу, взяв на заметку, что надо бы спросить у Зинты, что это была за гостиница и что за дверь.

Да еще подумалось, что с тех пор, как у Дирвена завелась своя компания, характер парня изменился не в лучшую сторону. Он и раньше был не подарок, а теперь, когда гордое одиночество сменилось окружением, всегда готовым и согласиться с тобой, и польстить, и угодить, почувствовал себя этаким маленьким королем. Власть ему противопоказана, его даже командиром небольшого отряда назначать нельзя – ну, да начальство, хвала богам, прекрасно это понимает.

Снова погруженные во мрак улицы, где люди похожи на тени, а тени кажутся живыми существами, и светят украдкой цветные фонари.

На площади Трех Алмазов шла пирушка, но никакого бесплатного угощения: еду можно купить или украсть во славу Ланки, а если попадешься, заставят отплясывать на потеху публике. С дюжину таких невезучих уже развлекали гуляк, которые свистели и гоготали, прихлебывая из кружек мананаговое пиво. Рядом играли в кости и в сандалу, среди игроков выделялись два «джуба»: ряженные в искусно сшитых масках из темной кожи, с болтающимися хоботками – они пользовались успехом, всякий хотел с ними сыграть. На настоящего джуба, затесавшегося в толпу под личиной заурядного горожанина, не обращали внимания. Да он в этом и не нуждался, ему лишь бы поучаствовать в игре, а его истинный облик увидит только маг или вооруженный «Правдивым оком» амулетчик.

Орвехт остановился, размышляя, не стащить ли мадрийскую лепешку с сыром. В эту ночь хорошо бы совершить что-нибудь угодное воровскому богу, тогда целый год можешь рассчитывать на его милость. Впрочем, с Ланки никогда и ни в чем нельзя быть до конца уверенным, но все же не помешает… Снедь на прилавках наверняка защищена охранными чарами, так что для начала надо сплести контрзаклинание. Он уже приступил, когда его окликнули:

– Коллега Суно, какая приятная неожиданность!

– Рад вас видеть, коллега Эдмар.

Тейзург был в сурийском тюрбане, его удлиненное треугольное лицо в свете факелов казалось бледным, как мрамор, слегка впалые щеки усиливали впечатление скульптурного портрета. Глаза с золотой радужкой насмешливо щурились. Ничего не скажешь, хорош: древний сонхийский маг с той еще репутацией.

– Вы уже совершили что-нибудь богоугодное, коллега Суно? – осведомился он вполголоса.

– Непременно совершу, коллега Эдмар. Вся ночь впереди.

– Хм, надеюсь, что вы не лепешку украсть собираетесь… Это было бы до неприличного банально и грустно.

Орвехт умолчал о том, что именно это он и предполагал сделать.

– Вокруг и без лепешек немало возможностей.

– Вот и я о том же. Не хотите ли принять участие в отменной авантюре во славу Ланки? Мне нужен сообщник, который постоит на стреме, пока я буду похищать прекрасную даму.

– Боюсь, коллега Эдмар, до таких приключений я не охотник.

– Даже если речь идет о жизни и смерти, о спасении невинного существа? Несчастную девушку против воли сделали наложницей бессердечного богача, вдобавок его родственники невзлюбили ее и собираются погубить. Заступиться за нее некому, сбежать без посторонней помощи – никаких шансов. Меня тронула ее печальная история, и я решил вмешаться. Иногда, под настроение, люблю разрушать чужие козни и мешать чужим пакостям… Клянусь хорошим кофе, я не замышляю в отношении этой бедняжки ничего дурного. Самым благородным образом помогу ей вернуться домой. Ланки не против добрых дел, если они совершаются путем хитроумных уловок, и я подумал, что вам мое предложение, возможно, придется по вкусу. Коллега Суно, я ведь не ошибся?

– Что ж вы не позвали на это дело коллегу Хантре?

– Он еще на вокзале перекинулся и убежал, а пока маг-перевертыш в зверином облике, мыслевести ему слать бесполезно. Даже если уловит зов, все равно не разберет, что вы хотите ему сообщить.

Ценная информация: Орвехт об этом не знал, нигде никаких упоминаний не попадалось. Надо понимать, это подкуп?

– Мерзавец повадился меня игнорировать. Он думает, что может выигрывать у меня раз за разом, и я не отыграюсь… Не буду раньше времени его в этом разубеждать, люблю сюрпризы. – Тейзург ухмыльнулся. – И надеюсь, что какой-нибудь разъяренный повар не зашибет его кирпичом, пущенным вдогонку, – это был бы до крайности печальный конец для мага такого уровня. Идемте спасать бедную красавицу?

– Одно условие: вы мне эту девицу покажете, и я смогу убедиться в том, что она и впрямь не возражает против похищения.

– Да извольте, коллега Суно, о чем разговор?

И он пошел. Ему было любопытно, что за авантюру затеял коллега Эдмар, а узнать это можно лишь одним способом – согласившись принять в ней участие.

С полчаса блуждания по ночным закоулкам, и они забрались через стену в чей-то сад, «оглушив» сторожевые амулеты. Прокрались к дому, при этом Орвехт отметил, что в кустах кто-то есть – и не сторожа, а скорее почитатели Хитроумного, которые залезли сюда в расчете что-нибудь стащить.

Тейзург отворил укрытую плющом дверцу, заодно послав одурманивающее заклятье, направленное на тех, кто находился в доме.

«Ты и один недурно справляешься, зачем же тебе напарник?» – подумал Орвехт.

Шорох позади.

– Эй, уважаемые, чего встали на пороге? – произнес кто-то сиплой скороговоркой. – Заходите давайте, а то нас тут много!

Человек пять или шесть. Те предприимчивые люди, которые прятались по кустам в надежде, что Ланки явит милость и пошлет им счастливый случай… Что ж, вот и послал.

– Обождите, я снимаю охранную сеть, – промурлыкал Тейзург. – А потом – милости просим, и делайте, что хотите. Ничего не имею против чужих развлечений, если они не оскорбляют мое эстетическое чувство.

Искатели удачи сообразили, что перед ними маг, и присмирели. Судя по их повадкам, это были не настоящие воры, а законопослушные жители Эпава, которых в ночь Фонарей Ланки потянуло на подвиги.

Внутри тускло светила масляная лампа в виде тыквы. У Суно и Эдмара лица были закрыты вуалями из конского волоса – не будь они магами, сами ничего бы не разглядели в полумраке сквозь эту плетенку, а их самих и подавно не рассмотришь. Остальные были в матхавах. Похоже, дом богатый, раз сюда явилось столько желающих поживиться.

– Вам туда. – Эдмар указал на приоткрытую дверь, за которой кто-то сидел на полу и раскачивался, одурманенный чарами.

Потом сунул руку под висевший на стене ковер, нашарил рычаг, и фрагмент стены повернулся, открыв проем.

– А нам сюда. Прошу!

Когда проход закрылся, они зажгли шарики-светляки. Небольшое помещение, направо уходит темный коридор, впереди – лестница, которая словно растворяется в подземном мраке.

– Я так понимаю, нам вниз? – хмыкнул Суно. – Если направо, это было бы слишком просто…

– Вот именно, а Ланки вправе ожидать от нас чего-нибудь нетривиального.

В подземельях Орвехт бывал не раз, здешние оказались не самым худшим вариантом. Ничего особенного – пока не начали подниматься и не добрались до площадки, где скорчилась на каменной тумбе хрупкая костяная тварь с громадными крыльями.

Эти останки опутывало выдохшееся заклинание – с ограниченным сроком действия, который давно истек. По уцелевшим обрывкам не понять, как оно работало. Возможно, заставляло экспонат двигаться. Составные части мертвой твари Суно без затруднений опознал: скелет сойгруна и отрезанные крылья крухутака.

– Подозреваю, что создатель этого, с позволения сказать, монстра упивался размахом собственной фантазии, – фыркнул Эдмар. – По крайней мере, он умер счастливым.

– Почему – счастливым?

– Потому что до знакомства со мной не дожил. Я бы продемонстрировал ему десяток-другой более интересных комбинаций при том же исходном материале и загубил бы его самооценку.

Миновав новый подъем, они остановились на пороге. Перед ними было круглое оштукатуренное помещение, невеликое по размерам. Пахло тленом и специями. Повсюду распластались приколоченные гвоздями ящерицы – большие и маленькие, разного вида, одни ссохлись так, что остались только мумифицированные шкурки, другие маслянисто лоснились от зелий, в которых их вымачивали перед тем, как использовать для колдовства.

Эта зловещая мозаика напоминала нависающего над каморкой паука: потолок – брюхо, по стенам как будто спускается восемь ног. Была у него и паутина, охватывающая пространство, которое находилось за пределами каморки.

– Суно, ваш черед, – сообщил Тейзург. – Ради этого мне и нужен соучастник. Нейтрализуйте эту гадость и удерживайте блокировку, пока я не вернусь с девицей. Тогда мое вторжение останется незамеченным, и мне не придется убивать. Таким образом, вы совершите угодное Ланки деяние и вдобавок спасете некоторое количество невинных жизней.

«Похоже, ты не оставил мне выбора, – подумал Суно, приступая к плетению заклятья. – Надеюсь, что твоя девица этого стоит».

Он встал в центре комнаты и осторожно стянул к себе незримые нити составленного из мертвых ящериц «паука», посылая в охранную сеть сигналы, что все тихо-спокойно, ничего необычного не происходит.

Наградой ему был признательный шепот:

– Суно, вы великолепны! Не удивлюсь, если окажется, что вы сильнейший среди магов Ложи, а в том мире, где я в последний раз родился, вы были бы знатным хакером. Скоро вернусь.

Эдмар исчез за дверью, которая пряталась в глубокой закругленной нише, а Суно остался наедине с «пауком». В ожидании напарника он изучал сторожевое колдовство, с каким прежде не сталкивался: думайте что хотите, коллеги, но ради одной этой возможности стоило принять участие в сомнительной вылазке.

Тут определенно были использованы приемы из некромантии: ящерицы мертвы, но их сущности запечатаны внутри останков, лишенные тех восприятий, которые доступны живым, и в то же время наделенные магическим подобием зрения и слуха. Все, что они могут – это наблюдать сотнями незрячих глаз за происходящим на подконтрольной территории. Сейчас Суно вводил их в заблуждение, не то «паук» поднял бы тревогу.

Чтобы освободить их, недостаточно разрушить заклинания – пришлось бы спалить трупы рептилий дотла, иначе одни так и останутся в ловушке, пока пропитанная зельями мертвая плоть не рассыплется в прах, а другие – те, что посильнее, – пополнят ряды волшебного народца. Вполне возможно, что барсучья шкура, о которой рассказывал коллега Фимелдон, явление как раз такого порядка.

Похоже, что «паук» здесь уже давно, но порой сюда приносят новых ящериц, которых прибивают на свободных участках, не нарушая очертаний композиции. Это не позволяет остальным рептилиям впасть в оцепенелую дремоту – известный недостаток такого колдовства, об этом упоминается во многих источниках.

Орвехту удалось определить, что «паутина» накрывает обширный участок – то ли целый квартал, то ли большой дом с садом и пристройками. Сотворившего ее умельца, может, уже с полвека нет в живых, но кто-то за ней присматривает…

Назад: Глава 5 Суд Акетиса

Дальше: Глава 7 Сломанный флаг

Глава 6 Песчаные чары

Глава 6
Песчаные чары