Книга: Крысиный Вор
На главную: Предисловие
Дальше: Глава 2 Перехватчик

Антон Орлов
Крысиный Вор

© Орлов А., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015
* * *

Глава 1
Заснеженная тропа

Луну он вначале принял за фонарь, такая она была большая, круглая, желтая, да еще висела низко, в просвете меж двух черепичных крыш.
С полчаса погуляю – и вернусь.
Эта мысль сопровождала его замирающим эхом. Разумеется, через полчаса он вернется туда, откуда пришел.
Туда – это куда?..
Похоже, он упустил из виду что-то важное, но связанное с этим смутное беспокойство не мешало восхищенно озираться по сторонам: слякотная ночная Аленда была прекрасна.
Темень. Под ногами хлюпает. Из клубящихся в небе туч сеется мокрый снежок. Дома как будто сотканы из теней, лишь кое-где тускло светятся окошки в частых переплетах.
Ночь за порогом его не остановила: если дожидаться, когда над Алендой взойдет солнце, недолго опоздать на работу. Как обычно, затянул с отчетом, который сегодня сдавать, последний срок. Лучше два десятка боевых операций, чем один полновесный отчет по установленной форме. Бюрократическая тягомотина наводила тоску, и в придачу невтерпеж хотелось прогуляться по этому городу, не мог он больше сопротивляться и откладывать.
Через полчаса я должен вернуться домой. Домой?.. Но ведь я уже вернулся! Наконец-то я дома, в Сонхи, до чего же здесь хорошо…
Похолодало, в воздухе закружились снежинки. Скользко. Зато выбеленная пушистым снегом Аленда больше не пряталась под непроглядными ночными вуалями. Теперь можно было рассмотреть и обережный орнамент на стенах, и украшенные лепниной балконы, похожие на замороженные белые цветы, и улыбающиеся маски воровского бога Ланки на обшарпанной храмовой ограде, и обросшие бородками сосулек рыла водосточных труб, и узорчатые кованые кронштейны с вывесками лавок и мастерских. Заиндевелая черепица на крышах в лунном свете переливалась алмазами. Самая настоящая зимняя сказка, так и должно быть… Только на этих обледенелых улицах надо смотреть под ноги, а то недолго поскользнуться.
Он не поскользнулся. Его сшибла с ног громадная собака – спасибо, что в наметенный сугроб, а не на мостовую. Это была не атака: невесть откуда взявшийся, словно в мгновение ока слепившийся из снежных хлопьев пес заливался приветственным лаем, делая паузы лишь для того, чтобы облизать ему лицо.
От этой возни в сугробе он мигом согрелся, хотя перед тем начал замерзать. Пусть оделся тепло, все равно перепад температуры тот еще.
Что за перепад температуры, почему? И полчаса уже истекло, даже больше… Куда я собирался вернуться через полчаса?..
На секунду его охватила растерянность, мелькнула холодящая мысль, что он сделал ошибку – прошел по тропе, которую тут же замело снегом, и теперь ему не найти обратной дороги.
Впрочем, ничего страшного. Он же в Сонхи. Он дома.
Вислоухий белый пес продолжал скакать вокруг и ластиться, оглашая окрестности радостным лаем. Пахло от него не псиной, а морозными просторами.
– Погуляешь со мной по городу?
Это предложение было с восторгом принято, и дальше они пошли вместе.
Светало, из бесчисленных труб поднимались в розовеющее небо дымки, и все больше окон наливалось мутноватым янтарным сиянием – Аленда просыпалась. Человек и собака бродили по булыжным улочкам, оставляли первые цепочки следов на пустынных в такую рань заснеженных бульварах, переходили по горбатым мостикам через темные незамерзшие каналы. Он никогда раньше не бывал в Аленде, но то ли уже видел ее на чьих-то рисунках, то ли ему о ней рассказывали… Главное, что он наконец-то здесь. Теперь бы еще вспомнить название своей улицы и номер дома.
Когда я сюда приехал, я остановился у кого-то или в гостинице? Я ведь должен был где-то остановиться, раз у меня с собой никаких вещей… И откуда я приехал? И откуда незадолго до рассвета ушел гулять, решив, что на полчаса? На работу же опоздаю… Кстати, что у меня за работа?
Эти соображения напоминали пляску искристой снежной пыли в морозном воздухе.
Ладно, начнем по порядку. Меня зовут… Как меня зовут?..
Вот это уже слишком. Одно дело – отправиться на прогулку и заблудиться, и совсем другое – забыть собственное имя. Притом что он знает имя мира – Сонхи, и имя города – Аленда, столица Ларвезы.
Я знаю все, но только не себя… Стихи? Где и когда я их слышал или, может, читал?..
– Ты ведь, наверное, в курсе, где я живу? Идем домой!
Пес глядел на него с восторженным собачьим умилением, склонив большую голову набок.
Мимо прогрохотал запряженный парой лошадок фургон с надписью «Прочие булки», пришлось отступить к стене. Пахнуло свежей выпечкой. Он почувствовал, что проголодался, а у него, по всей вероятности, и денег-то нет… Как ни странно, деньги в карманах нашлись: два кошелька, один с серебряными и золотыми монетами ларвезийской чеканки, другой набит медяками.
– Давай тогда где-нибудь позавтракаем. Мне кофе и бутерброды с колбасой, тебе колбаса без кофе.
Навстречу попадалось все больше прохожих, он с любопытством рассматривал местную одежду и лица, заодно улавливая то, что скрыто за видимостью. Прислуга потянулась за покупками, мелкие чиновники торопились на службу, дворники лопатами сгребали снег и посыпали обледенелую мостовую песком из тележек. Серьезный народ, все при деле. Он снова подумал о своей работе, на которую не пошел, потому что где ее искать, эту работу, и на душе стало неспокойно.
Бросилась в глаза вывеска «Чайные бусы», под ней покачивалась гирлянда деревянных шариков с нарисованными чашками. Судя по грязной табличке с затейливо начертанными буквами, это была улица Укатившихся Бусин.
Похоже, он оказался первым сегодняшним посетителем. Небольшое уютное помещение озарено светом масляных ламп. Две темноватые гравюры: на одной девушка в развевающихся одеждах догоняет карету на проселочной дороге (понимайте, как хотите – то ли брошенная невеста, то ли проголодавшаяся нежить), на другой представительный мужчина в мантии поражает молнией понурое страшилище.
– Сударь, собачка ваша не кусается? – поинтересовалась хозяйка.
– Думаю, нет. Это не моя собака, на улице пристал. У вас найдется для него кусок колбасы? Я заплачу.
– А если пристал, так на улицу и гоните! Зачем с собой привели?
Он откинул капюшон, и женщина, враз сменив гнев на милость, расплылась в улыбке:
– Ой, ну ладно, пусть вот тут в уголке посидит. Видно, что послушный. Хороший песик! Для вас так и быть уж, будет ему колбаска, а сами чего желаете?
Она меня знает? Вот хорошо, хоть что-нибудь о себе выясню…
– Пожалуйста, сначала чашку кофе, покрепче и со сгущенкой.
– Кофе?! – Выщипанные брови поползли вверх, а потом хозяйка рассмеялась. – Ох вы, шутник! Или небось из приезжих? Подумали, раз приехали в Аленду – тут можно зайти в любое заведение и угоститься кофе? Да я его никогда и не пробовала, и если б оно у нас продавалось, стоило бы таких деньжищ, что человеку экономному на месяц хватит. Зато у меня есть хороший сиянский чай разных сортов и горячий шоколад, в нынешний морозец в самый раз! А второе, о чем вы сказали – сгущеница какая-то?
Сгущеница, сгущенка… Бессмыслица, но звучит забавно. Он усмехнулся своей оговорке.
– Я имел в виду, сливок погуще.
– А мясного пирога не желаете? Еще горяченький!
Он взял пирог, черный чай с сахаром и сливками, маленькую чашку шоколада. Пес на колбасу даже не посмотрел: не голодные мы.
– Спасибо, очень вкусно. Кажется, я уже заходил к вам в «Чайные бусы»? Может, вчера или позавчера…
Ничего такого ему не казалось, но вдруг приветливая хозяйка что-нибудь о нем знает?
– Ни разу не заходили, а то б я вас запомнила. Вас, сударь, с кем-то другим не спутаешь, волосы уж больно приметного цвета, да и на лицо вы не из тех, на кого поглядишь и тут же долой из памяти. – Она улыбнулась ему с кокетливым одобрением и в то же время чуть покровительственно. – Так что ко мне вы заглянули в первый раз, но уж надеюсь, не в последний. Наверное, где-нибудь по соседству поселились?
– Я не помню, где я живу. Вышел погулять по городу и забыл, куда я должен вернуться.
– Если вы скажете, как вас зовут, я пошлю девчонку порасспросить у знакомых…
– Как меня зовут, я тоже не могу вспомнить.
– Это значит, вы головой на гололеде ударились, вот у вас память-то и отшибло, жалость какая! Поскользнуться и упасть – обычное дело в эту пору, а вам теперь надо в лечебницу, чтобы вас лекарь посмотрел. Ближайшая будет на улице Нелюбезного Пекаря, и еще одна чуть подальше в другой стороне, в закоулке за площадью Экзорцистов, туда вам надо.
Когда он в предрассветный час вышел за порог, гололеда еще не было, подморозило позже. Это он отлично помнил – как и все остальное, что произошло с ним сегодня утром, уже после того как некая неведомая сила аккуратно располовинила его память. Но в лечебницу так в лечебницу. Хотя и не любил он обращаться к лекарям. Никогда не любил.
Найти улицу Нелюбезного Пекаря оказалось не проще, чем решить головоломку. Неширокие булыжные улочки кружили и петляли, к тому же то и дело что-нибудь интересное привлекало его внимание: нарисованные поверх штукатурки или кирпичной кладки обережные узоры (мелькнуло в уме странное бессмысленное словечко «граффити»), причудливые фонари, вывески, флюгера, башенки… Вдобавок приходилось смотреть в оба, чтобы не поскользнуться, не наступить в кучу навоза и не попасть под копыта лошади.
Он то откидывал утепленный капюшон плаща – хозяйка «Чайных бус» сказала, что у него волосы приметного цвета, так, может, кто-нибудь из знакомых узнает его и окликнет – то снова надевал, когда уши начинали мерзнуть.
В конце концов стало ясно, что решить топографический ребус самостоятельно ему не под силу, и он спросил дорогу у проходившего мимо парня в стеганом кафтане и долгополой коричневой рясе. Тот охотно пустился в объяснения: сейчас мы на улице Серебряных Колесниц, и тебе нужно дойти по ней до конца, повернуть направо…
Несмотря на свое название, улица выглядела неказисто: сараи да заборы, за которыми виднелись заснеженные кровли невысоких построек. Еще тут было два обветшалых особняка, украшенных щербатыми скульптурами – сугробы оттеняли грязноватую белизну облезлых стен и арок. Судя по заколоченным крест-накрест окнам, там никто не жил, кроме волшебного народца. Увидеть бы кого-нибудь из этих существ, но те средь бела дня людям не показываются.
Если заглянешь в гости, я тебе их покажу.
Кто ему это обещал?..
Из-за угла появилась женщина в серо-зеленом плаще и торопливым шагом направилась к ним. Из-под вязаной шапочки выбились светлые пряди, симпатичное молодое лицо разрумянилось от мороза и быстрой ходьбы.
Он с облегчением улыбнулся – наконец появился кто-то, кого он знает! – и назвал ее по имени:
– Зинта!
Впрочем, радость оказалась преждевременной. Зинта утверждала, что они незнакомы, и она никогда его раньше не видела. Вполне может статься, что их пути уже пересекались, ведь она лекарка под дланью Тавше: сколько больных и раненых она исцелила во славу Милосердной, сколько народу в это время стояло рядом – всех не упомнишь. Но его она совершенно точно не знает. И, кстати, с головой у него все в порядке. Никаких следов сотрясения или внутреннего недуга. Скорее всего, он пострадал от какого-то колдовства, и здесь нужна помощь мага, а не лекаря.
Зинта попросила парня в рясе отвести его в гостиницу при монастыре Кадаха Радетеля, а завтра проводить на улицу Розовых Вьюнов, к магу Суно Орвехту, который либо разберется, что с ним случилось, либо подскажет, к кому обратиться за помощью.
Его не покидало ощущение, что они все-таки знакомы, но по какой-то непонятной причине она его не узнает, и если он сумеет это ей объяснить – возможно, недоразумение разрешится… Но тут откуда-то сверху раздался простуженный каркающий голос:
– Эй, а я знаю, кто ты такой! Я все про всех знаю!
Он поднял голову – и завороженно уставился на существо, сидевшее на обледенелой крыше сарая.
Как будто человек начал превращаться в птицу, да застрял на середине, и ни туда, ни сюда. Лысая голова, мутноватые слезящиеся глаза, по-стариковски умные, и мощный длинный клюв, угрожающе загнутый на конце. Голая грудная клетка покрылась от холода гусиной кожей, вместо рук пара больших темных крыльев. Ноги по строению вроде бы человеческие, хоть и заросли перьями, а ступни похожи на чудовищные курьи лапы.
В первый момент можно было подумать, что эта несуразная нелюдь носит штаны, но на самом деле туловище ниже пояса, а также бедра и голени сплошь покрывало взъерошенное серовато-черное оперение. Единственный предмет одежды – грязный полосатый шарфик на тощей шее, вряд ли птицечеловек исхитрился сам его повязать.
– Что ты обо мне знаешь?
– Все знаю! – Тот спрыгнул с крыши, тяжело хлопнув крыльями и обдав людей смрадом нечищеного птичника. – Я знаю, откуда ты пришел. Знаю, как тебя зовут сейчас и как звали раньше, знаю, почему ты оказался в таком положении. Играем в три загадки? Отгадаешь каждую с трех попыток – скажу тебе истинную правду, не отгадаешь – мозги мои!
Ага, так заведено: если не найдешь правильного ответа, пернатое чудовище долбанет тебя по темени своим страшным клювом и угостится содержимым черепной коробки.
Зинта и монах дружно напустились на оголодавшего искусителя, да еще из-за сугроба выскочил белый пес, перед тем куда-то запропастившийся. Птицечеловек бросился бежать, пес с рычанием кинулся за ним, оба скрылись за углом.
– Это был настоящий крухутак?
И так ясно, что настоящий, но он не удержался от бестолково-восторженного риторического вопроса.
– Можно подумать, ты ни одного раньше не видел, – хмыкнула лекарка.
– Не видел, но хотел посмотреть.
Ее серые глаза понятливо сощурилась:
– А может быть, ты иномирец?
Это показалось ему вполне вероятным: если он вернулся в Сонхи – значит, он вернулся сюда из какого-то другого места… Думать об этом было трудно, словно искать тропу, которую замело снегом.
Зинта заторопилась по своим лекарским делам, он посмотрел ей вслед с ощущением, что из пальцев выскальзывает какая-то очень важная ниточка, которая могла бы вывести его из этого лабиринта «помню – не помню».
Что ж, деваться было некуда, и он отправился в монастырскую гостиницу.
Провожатого звали Джамо. Щуплый, хлопотливый, категоричный. Ему было немногим больше двадцати, монахом он стал недавно, однако рядом со спутником, который с восхищенным жадным любопытством глазел по сторонам, он преисполнился сознанием своей житейской умудренности. Всю дорогу так и сыпал наставлениями. Среди них попадались дельные: например, совет не брать себе абы какое имя, потому что в нынешней ситуации это может привести к тому, что уже никогда не вспомнишь, как тебя назвали при рождении. Но большая часть была из разряда «держись ближе к стене, а то попадешь под лошадь», «держись подальше от стен, а то зашибет сосулькой», «в гостинице не роняй мелкие вещи на пол, а то их чворки съедят».
Монастырь был незатейливый, кирпичный, с арочными нишами, в которых стояли бронзовые статуи Радетеля в одеяниях разных времен и сословий. Справившись, есть ли у гостя деньги, Джамо велел ему сделать «приличествующее пожертвование на храмовые нужды» и проводил в свободную келью.
Никаких изысков, но кровать застелена чистым покрывалом, окно с двойной рамой оклеено бумажными полосками от сквозняков, в углу пышет жаром чугунное полушарие растопленной печки. Над столом книжная полка, дабы постояльцы проводили досуг за полезным чтением: «Как уберечь свой подвал от гнупи», «Кадаховы наставления благотворителю: помоги, но не навреди», «Путевые заметки достопочтенного Зибелдона о жарком мире Ванксис», «Советы юной барышне: как избежать соблазнов столицы», «Размышления и сетования Шаклемонга Незапятнанного о конфузном происшествии с неким амулетчиком и волшебным зверем куджархом». Были тут и романы в завлекательных обложках: «Разумная модистка Нелинса и пираты», «Разумная модистка Нелинса и вурван», «Три разбитых сердца, или Беда неразделенной любви», «Ривсойм – победитель сойгрунов».
Он снял плащ и куртку, оставшись в свитере. Вышел в коридор.
С одной стороны двери, на каждой вместо номера деревянная табличка с изречением. Ему досталось следующее: «За мудростью не надо ходить далеко. Где бы ты ни был, раскрой глаза, посмотри вокруг – и увидишь многое».
С другой стороны вереница окон в частых переплетах, с заснеженными карнизами и нависающими сосульками. Во дворе монахи в коричневых рясах выколачивали на снегу ковры с сакральными изображениями.
В конце коридора находилась уборная. Под трубой с краником стояло ведро, и над этим хозяйством еще одна табличка предупреждала: «Кто за собой не смывает, тот подобен скотине в хлеву и гневит Кадаха».
Вернувшись в номер, он приступил к ревизии своего имущества. Может, найдется вещь, поглядев на которую получится хоть что-нибудь вспомнить? Да и в любом случае полезно знать, что у тебя есть, в особенности если понятия не имеешь, где твой дом.
Это смахивало на обыск, с той разницей, что обыскивал он самого себя. Кроме пары увесистых кошельков обнаружились кожаные перчатки с теплой подкладкой, расческа, чистый носовой платок, кастет и несколько штук ножей, спрятанных в потайных карманах. Сплошь холодное оружие, но ведь бывает какое-то еще… Ну да, боевые амулеты, огнестрельные ружья и самострелы.
Один из стилетов особенный: небольшой, изящный, с притягательно мерцающими на узком клинке то ли узорами, то ли рунами.
Это для ближнего боя… Или нет, вообще не для боя. Надеюсь, не придется им воспользоваться.
Разложенный на кровати арсенал наводил на интересные выводы касательно его работы. Наемный убийца?.. Догадка ему не понравилась, но в то же время мелькнуло представление, что его когда-то обучали ремеслу такого рода.
Хм, а это что? В потайном кармане куртки обнаружился цилиндрический кожаный футляр, внутри свернутый в трубку документ. Написанная каллиграфическим почерком грамота на бумаге с водяными разводами, с двумя печатями, сообщала, что за подателя сего гостевая въездная пошлина в ларвезийскую казну уплачена. Надо беречь, вдруг пригодится.
Вновь рассовав находки по карманам, он весь день читал, прерываясь лишь для того, чтобы сходить в трапезную. Питались тут по монастырскому распорядку. Его со страшной силой тянуло в город – побродить еще по улицам Аленды, увидеть побольше, но монахи отговорили: если у тебя нелады с памятью, до консультации с магом лучше никуда не ходи, а то не ровен час, опять что-нибудь забудешь и заблудишься. Он решил обождать до завтра.
Ближе к ночи его охватило беспокойство, которое скорее будоражило, чем угнетало. В окно заглядывала полная желтая луна – это ведь, наверное, она выманила его на прогулку в прошлый раз? Уже наученный горьким опытом, он преодолел искушение и остался в гостинице, а наутро с облегчением обнаружил, что хотя бы вчерашний день помнит во всех подробностях.
После завтрака они с Джамо отправились к Суно Орвехту на улицу Розовых Вьюнов. Было пасмурно, температура около нуля, сугробы раскисли, с крыш капало – обычная для Аленды зимняя погода.
Стоп, что значит – «температура около нуля»? Опять чепуха в голову лезет. Или это сочетание слов все же что-то означает, хотя нипочем не вспомнить, что именно?
От этих размышлений его отвлекло зрелище, открывшееся за очередным поворотом: дворцы всех оттенков белизны, с колоннадами, башнями, воздушными галереями, статуями на фронтонах и золочеными шпилями. Этот великолепный ансамбль раскинулся на добрый десяток кварталов по ту сторону свинцово-серого канала, словно городской мираж, окутанный блеском проглянувшего в прореху меж облаков зимнего солнца.
– Это и есть резиденция Светлейшей Ложи?
– А что же еще? – с гордостью отозвался Джамо.
Улица Розовых Вьюнов находилась неподалеку от этого средоточия магии и власти. Возле нужного дома стояло два фургончика, на одном были намалеваны груша и яблоко, второй украшала узорчатая надпись «Гирлянды, маски, драпировки». Возницы ругались между собой, выясняя, кто кому перегородил дорогу. Их обоих костерила с крыльца богато одетая женщина, худощавая, остроносая, тонкогубая, с пронзительным властным голосом:
– Хватит уже горлопанить, остолопы, давайте-ка выгружайте то, за что вам деньги плочены!
Монах, улучив момент, оробело спросил, нельзя ли увидеть господина Орвехта.
– Братец Суно еще не вернулся, приходите завтра. А ну, хватит базлать на всю улицу, как недоеная скотина! Заносите товары в дом по очереди, второй раз повторяю. Если повторю в третий – пеняйте на себя!
Спорщиков проняло, и те подчинились, продолжая глухо переругиваться, чтобы сохранить лицо.
Присмиревший Джамо потянул спутника за плащ, и они ретировались, мимоходом поймав обрывок разговора в небольшой толпе зевак, собравшейся поодаль:
– У них уже который день кутерьма, племянницу господина Орвехта выдают замуж.
– Барышню Хеледику, ведьму?
– Да не путайте, барышня Хеледика – воспитанница почтенного Орвехта, а замуж выходит его родная племянница из деревни, барышня Глодия. Услышали боги-милостивцы наши молитвы, уж теперь-то здесь вполовину тише станет…
– Вы так думаете? У них еще барышня Салинса осталась непристроенная, и они с маменькой будут разводить такой же тарарам, покуда у господина мага терпение не лопнет и он их не выставит. Ох, за что же милостивцы наказывают нас такими соседями…
– Известно за что – за грехи. А свадьбу, говорят, с размахом закатят, чего только не накупили для торжества!
– Бедняга жених…
– Жених тоже хорош бедокур, два башмака пара.
– Несчастный парень недурен собой, а барышня Глодия на лицо истинный страх, вылитая матушка…
– А вы потише, потише, а то госпожа Табинса услышит. Она за квартал чует, когда ей кости полощут.
– И ведь никто не верил, что хоть одну из этих ужасных девиц сбудут с рук, а вот же на тебе! Эх, надо было об заклад побиться…
Когда повернули за угол, он помотал головой, чтобы поскорее избавиться от остаточного дисгармоничного мельтешения – не перед глазами, даже не в мыслях, на каком-то ином уровне.
– Не отчаивайся, – с некоторой напыщенностью посоветовал Джамо. – Сходим завтра, а сейчас пошли обратно.
– Я погуляю по городу, вернусь к вечерней трапезе.
– А ну как опять все позабудешь? – Монах даже руками всплеснул.
– Не забуду. То, что со мной случилось, уже случилось, это была однократная опасность. Впереди ничего похожего нет, я чувствую.
– Да что ты можешь чувствовать, если даже не знаешь, как тебя зовут?!
Своей интуиции он доверял, но внятно объяснить ничего не мог. В конце концов Джамо сварливо пробормотал: «Что ж, Кадах заповедал нам радеть о тех, кому нужна помощь, но не докучать заботой!» – и отправился по делам, а он опять остался наедине с Алендой. Он словно опьянел от этого города, большого, старинного, по-зимнему пестрого – россыпью карнавально-ярких пятен среди грязноватой рыхлой белизны.
Только почему – старинного? По сравнению с чем? Наверное, с чем-то, оставшимся позади, за снежным занавесом забвения… Впрочем, Аленде не меньше трех тысяч лет, местами попадаются совсем древние постройки и скульптуры, так что это определение для нее в самый раз.
Порой он озирался, высматривая вчерашнего четвероногого знакомца, но тот так и не появился. Зато облако над дальними крышами напоминало очертаниями кудлатую вислоухую собаку, словно плывет по небу сам Северный Пес в своей облачной ипостаси… Он подумал об этом не всерьез, но в то же время с ощущением, что так и есть, и в течение некоторого времени щурился, вглядываясь. Потом отвлекся на еле различимый посреди серой хмари крылатый силуэт: кто там – крухутак или какая-то птица?
Миновав небогатые кварталы с обветшалыми горохово-желтыми домами, полными снежной каши извилистыми улочками и похожими на пустые клетки летними верандами чайных, он вышел к обшарпанной кирпичной ограде, из-за которой доносился людской гомон. За ближайшим входом – точнее, проломом – виднелись торговые ряды, в воздухе плавал дым жаровен. Рынок. Там ему делать нечего.
Вдоль ограды сидели на подстилках закутанные в тряпье попрошайки. Чувствовалось, что они мастера своего дела, и это мешало ему проникнуться их жалким видом – театр ведь, а прохожие нет-нет, да и бросали мелочь.
Тех, кого по-настоящему задавила нужда, здесь не было, профессиональные нищие гоняли чужаков со своей территории. Настоящая голытьба искала пропитание на помойке за рынком. Он забрел туда случайно: поворот – и впереди тупик. Дощатый «мусорный домик», несколько доверху полных замызганных корзин, разбитая телега без колес, россыпь мерзлого подгнившего лука.
В отбросах рылись трое изможденных оборванцев, им досаждала стайка мальчишек в красных и зеленых курточках. Эта шантрапа кривлялась, толкалась, кидалась луковицами и снежками, один выхватил из-под носа у тощего парня с забинтованной шеей хлебную корку, отскочил в сторону и начал приплясывать, дразня находкой, другой совал своим жертвам в лицо дохлую крысу и глумливо приговаривал: «А хочешь крыску? Вку-у-усная крыска! Не дам тебе крыску!»
В следующий момент он разглядел, что никакие это не дети, а взрослые карлики, на редкость уродливые. А еще через пару секунд до него дошло, что они вовсе не люди.
Их длинные вислые носы напоминали сизые баклажаны, а непропорционально крупные головы покрывала вместо волос черная щетина, жесткая и колючая – она переходила на загривки, придавая коротышкам зловещее сходство с гиенами. Кроме щегольских курточек на них были потрепанные штаны и тяжелые деревянные башмаки, у одного поблескивала в ухе золотая серьга в виде массивного кольца.
Гнупи. Пакостливый ночной народец, обитающий бок о бок с людьми. Ему кто-то о них рассказывал, и запомнилось, что они выбираются колобродить в темное время суток, а дневной свет слепит им глаза, вынуждая отсиживаться в подполье. Впрочем, этой шайке дневной свет вроде бы не мешал.
– Эге, а парень-то нас видит! – скрипуче заметил один из черноголовых коротышек. – Ишь как вылупился!
– Да враки, не может он нас увидеть, – возразил другой. – Чары господина от кого хошь нас прикроют, и от магов, и от самого Дирвена-задирвена…
Гнупи начали хихикать, словно вспомнили что-то веселое. Один из них с ужимками подобрался к доходяге в изъеденной молью шубе с располосованными полами и сунул за шиворот луковицу. Похоже, злосчастные жертвы своих мучителей не видели, хотя и слышали их голоса.
– Я вас вижу. Какого черта вы к ним привязались?
Теперь в его сторону повернулись все – и гнупи, и люди. Первые ухмылялись с нагловатым вызовом: мол, видеть-то видишь, но что ты сможешь нам сделать? Зато оборванцы уставились на неожиданного заступника с оторопью, от которой один шаг до паники. С таким выражением, словно глазам своим не могли поверить. Их исхудалые бледновато-смуглые лица побледнели еще сильнее, до смертельного воскового оттенка. Тот, который пытался нашарить у себя под отрепьем запихнутую за ворот луковицу, оставил это занятие и что-то шепнул собрату по несчастью.
Быстрый нервозный обмен репликами вполголоса, на незнакомом языке. Он ощутил их нарастающий ужас – словно взбурлила какая-то тошнотворная муть с кровянистой примесью.
Они обо мне что-то знают. Спросить?..
Не то чтобы ему очень хотелось разговора с этими битыми жизнью ребятами – судя по реакции, те знали его не с лучшей стороны, – но это шанс хоть что-нибудь о себе выяснить. Хотя бы имя, и на том спасибо.
– Послушайте, я мог бы угостить вас обедом в трактире…
Оборванцы начали пятиться, глядя на него со смесью страха, отчаяния и непонятной горечи.
Что я им сделал?..
– Парень, иди куда шел, – процедил гнупи с золотой серьгой. – Так и быть, отпускаем тебя подобру-поздорову. А иначе пеняй на себя!
Вожак этой шайки. Его мутновато-зеленые, как болотные лужицы, глаза смотрели оценивающе, с деловой прохладцей, словно их обладатель прикидывал, какой бы подлый приемчик пустить в ход. Длинный тонкогубый рот растянулся в хищной улыбке, которая выглядела опасней, чем угрожающие гримасы других гнупи. Он смахивал на уличного бандита из тех, с кем лучше не связываться.
– Оставьте их в покое.
– А если не оставим? – еще шире ухмыльнулся обладатель серьги.
Не то чтобы человеку было совсем не страшно – их семеро, к тому же это волшебный народец, – но идти на попятную он не собирался.
– Убирайтесь отсюда.
– Это не твоя помойка, и не тебе тут распоряжаться. – Вожак сощурил наглые болотные глаза. – Или ты пришел сюда прибарахлиться? Кружавчиков найти себе на манжеты, если кто-то из богачей выкинул ненужные, или там ботинки, из которых можно выдрать еще годные стельки? Так и быть, можешь тут порыться, мы тебе разрешаем. За это будешь нам должен. Не стесняйся! – издевательски-радушный приглашающий жест в сторону облезлого «мусорного домика». – Бережливый человек сперва заглянет сюда, а потом уже пойдет по лавкам за обновками.
Гнупи злорадно захихикали. Их недавние жертвы пробирались вдоль стеночки к выходу из тупика.
– Гляньте, удирают под шумок! Ладно, парень, нам тоже пора, теперь вся помойка твоя. Может, и найдешь чего на свой вкус… Не будь невежей, скажи спасибо!
– Стойте! – Он заступил дорогу ораве черноголового народца. – Я сказал, хватит их изводить.
Нож он вынул стремительным отработанным движением, это получилось само собой. Возможно, он и впрямь наемный убийца или кто-нибудь еще в этом роде? Но сейчас он не собирался никого убивать, просто ему нужен был весомый аргумент, чтобы гнупи не кинулись вдогонку за улепетывающими жертвами.
Не учел он только одного: дохлой крысы как метательного снаряда. Мелковатый по сравнению с остальными гнупи перед этим раскручивал ее за хвост, будто бы забавляясь, – и, как выяснилось мгновением позже, неспроста раскручивал.
Удар в лицо. Он успел чуть-чуть отклониться, так что прилетело не в полную силу, но этого хватило, чтобы на секунду-другую окунуться в зыбкую темноту. Из носа потекла кровь. Хорошо, если хрящ не треснул. После этого он вспомнил, что в таких случаях полагается делать – или, скорее уж, рефлексы проснулись, – и выставил щит между собой и противниками, заодно перекрыв выход из тупика.
– Он магичит! – раздался обиженный возглас. – Полундра, это маг-ведьмак, в зеркале свиной пятак!
– Понятное дело, кто же еще, раз он нас увидел, – презрительно фыркнул вожак в алой курточке. – Только где ему с нами тягаться… Парень, тебе когда в последний раз задавали взбучку?
Он бросил быстрый взгляд через плечо: оборванцы удирали по безлюдному проулку со всей скоростью, на какую были способны. Двое ковыляли довольно шустро, хотя и спотыкались, третий был совсем плох и еле поспевал за товарищами. Гнупи в два счета их догонят. Надо задержать зловредных коротышек, тогда у этих бедняг будет шанс затеряться в толпе на рынке.
– А тебе? – сощурился «маг-ведьмак».
Такое впечатление, что ввязываться в уличную драку не на равных ему не впервой. Где-то и когда-то его даже грозили выгнать с работы, если он еще раз… И, кажется, в конце концов выгнали – но не за это, а за что-то другое. Впрочем, он не мог бы сказать с уверенностью, что это ему не приснилось. Да и не до того сейчас.
Его щит как будто расслоился на бесполезные колышущиеся полосы. Он отпрянул вбок, чтобы увернуться от невидимой дряни, по ощущениям похожей на рой иголок… И тут же шарахнулся в другую сторону – рой, промчавшись мимо, изменил направление и опять устремился в атаку. Успел встретить ее стремительно выброшенным новым щитом: «иголки» увязли в нем, словно мухи в желе.
– Почему заклятье господина его не берет?! – негодующе выпалил кто-то из гнупи.
– Щас возьмет, – пообещал вожак. – Как раз на такой случай у нас есть гостинец!
Незримое желе затряслось, да так, что человеку передалась эта мерзкая неритмичная дрожь, расшатывающая зубы и проникающая в каждую клеточку. Он больше не мог контролировать свой собственный щит. Гнупи с золотым кольцом в ухе довольно осклабился.
Он попятился, рассчитывая выйти из зоны поражения – при условии что она невелика и пресловутое «заклятье господина» не потянется за ним, как приклеенное. Под каблуком противно хрустнула крысиная тушка.
– Эй, не раздави ее! – всполошился мелкий гнупи в темно-зеленой, как еловая хвоя, курточке. – Не топчи еду! Отдай мою крыску!
Все-таки удалось погасить эту дрожь, для чего сначала пришлось войти с ней в резонанс, чтобы после, подчинив ее своей воле, свести на нет. Довольно мучительный способ. Нервы, мышцы, зубы – все ныло, и фуфайка под свитером промокла насквозь.
– Смотри-ка, выдержал… – удивился главный пакостник с серьгой, меряя его нехорошим задумчивым взглядом. – Только у нас припасено еще кое-что… Проси пощады, смертный, а для начала верни Шнырю его собственность, на которую ты наступил!
– Эту, что ли, собственность? – преодолев брезгливость, он поднял за хвост серое тельце со скрюченными розоватыми лапками.
– Эту, эту! – Шнырь аж подпрыгнул. – Давай сюда!
– С извинениями верни, – ухмыльнулся вожак.
Гнупи зашушукались и осклабились, предвкушая потеху: противник выглядел полностью выжатым.
– Ага, сейчас.
В чем он нуждался, так это в отвлекающем маневре, и оппоненты сами предоставили такую возможность.
Он повторил фокус Шныря, раскрутив «еду» за хвост – гнупи, судя по сосредоточенно-азартному выражению носатых физиономий, приготовились ее ловить, – но крыса полетела не в них, а на крышу ближайшего сарая. Глухой удар о жесть. Сверху посыпался снежок.
– Ты что сделал? – взвизгнул Шнырь. – Ты нарочно, да?! Отдавай крыску, рыжий ворюга!
– Ты еще не знаешь, с кем связался, смертный!
– Вот теперь и лезь за ней, раз закинул, не то мы тебе покажем, где крухутаки зимуют!
– Ты об этом еще пожалеешь!
– Мы про тебя нашему господину расскажем, нашего господина все боятся!
– Так вы эту дохлятину несли господину на обед? – поинтересовался он, выгадывая время.
– Думай, что говоришь, смертный, наш господин крыс не ест. У него это самое… как оно называется… изысканный вкус! Но тебя он все равно не помилует, потому что ты причинил нам обиду и помешал вершиться справедливости. – Гнупи с золотой серьгой ронял фразы пренебрежительно и веско, словно истинный король темных подворотен. – Доставай крыску, если не хочешь усугубить свою вину!
– Если тебе слабо́ притянуть ее колдовством, поставь корзины с мусором одну на другую да заберись повыше, – подхватил другой, у которого пуговицы на грязноватой темно-красной курточке были сделаны в виде матерчатых шариков того же цвета.
– Поздно. Пропала ваша крыска.
Пока они препирались, на крышу спикировала ворона, ухватила мертвое серое тельце и взмыла в небо.
– Так нечестно! – завопил Шнырь. – Она моя! Ворюга-подлюга!
Гнупи возмущенно загалдели и давай швырять в обидчика гнилым луком. Он выставил щит и начал отступать по закоулку меж двух глухих заборов, благо измордованных оборванцев уже след простыл. Хорошо, если тем хватило ума скрыться в толпе… А с другой стороны, стоило бы разыскать их, чтобы задать пару вопросов.
Пришлось дважды обновлять щит – гнупи не на шутку разозлились и применяли какое-то каверзное волшебство, которое рвало его защиту в клочья. При этом он не мог достать их своими импульсами. Черноголовый народец еще и дразнился:
– Ой, мы уже боимся! Ну-ка, попробуй еще раз!
– Вот умора, он лупит магией, как дубиной! Эй, неумеха, а заклятья плести тебя никогда не учили?
– Ну, попади в меня, попади! Смотри-ка, опять промазал! Это тебе не крыску сворованную повыше закинуть!
– Эй, парень, зачем тебе магия? Ты лучше настоящую дубину возьми, и то больше толку выйдет!
– Беги, беги, мы все равно тебя найдем!
– Горькими слезами поплатишься за крыску! Наш господин тебя самого в крысу превратит!
За стеной с набившимся в щели кирпичной кладки снегом разноголосо шумел рынок. Он забрался туда через первый попавшийся пролом. Гнупи отстали. Впрочем, не то чтобы совсем отстали – кто-то из них продолжал следить за ним издали.
В этом углу торговали ковриками, вениками, циновками, тряпичными половиками и еще – из-под полы – амулетами сомнительного качества. Раскрасневшиеся от холода продавцы нахваливали свой товар… который они вряд ли успеют продать… потому что недолго им осталось.
Он подобрался и замедлил шаги, пытаясь уловить, откуда пришло это ощущение. Знакомое ощущение. Рабочее. С той стороны. Время еще есть. Немного, но есть. Выбросив из головы гнупи, он привычно двинулся наперерез вторгшейся на рынок смерти.

 

Вабро Жмур Золотая Серьга до сих пор не определился, что ему больше нравится – вольное житье или служба у господина. Казалось то так, то этак.
Гнупи сами по себе. Так заведено. Над черноголовым народцем издавна не было никаких хозяев, а уж пойти в услужение к человеку – и вовсе позорище неслыханное.
С другой стороны, господин – могущественный маг, куда круче магов Светлейшей Ложи, и обеспечивает своих слуг зельем, защищающим от солнечного света: смажешь зенки с утра пораньше – и развлекайся весь день на зависть сородичам, которые вынуждены до заката отсиживаться в подполье.
Вабро и его шайка очутились в рабстве не по собственной воле, а потому что припекло. Эх, нечего было разевать рот на собственность господина Тейзурга, но кто же знал, что все так скверно обернется? Он тогда сильно прогневался, ворвался к ним в подземелье прямо из Хиалы в демоническом облике и с дюжину гнупи разорвал на куски, а остальных помиловал в обмен на клятву верной службы.
Не сказать, чтобы рабская доля оказалась невмоготу тяжкой. Господин посылал их шпионить, собирать слухи, чинить пакости тем, кто ему не угодил. Однажды приказал выкрасть из Дома Инквизиции женщину, которая приходилась ему то ли подружкой и чужой женой, то ли просто подружкой для разговоров. Невозможного он не требовал, и даже когда отправил своих невольников за этой самой госпожой Зинтой, снабдил их такими заклятьями, что они утерли нос магам-инквизиторам и ушли без потерь.
Вабро он еще и золотую серьгу пожаловал: «есть в тебе нечто колоритно негодяйское, требующее завершающего штриха, и с серьгой ты будешь смотреться до умопомрачения стильно». Жмур этих заковыристых речей не понял, но золотой цацке обрадовался.
Однажды несколько потрепанных гнупи со стороны пришли к Вабро с подарками, чтобы он замолвил за них словечко перед могущественным покровителем. Бедолаги из тех, кого оттуда изгнали экзорцисты, отсюда шуганули свои же, и теперь им осталось ютиться в самых незавидных дырах. Жмур тоже хотел их спровадить – больше из куража, чем из каких-то практических соображений, но тетушка Старый Башмак заступилась и доложила о просителях господину.
Обычно где гнупи, там и тухурва, которая опекает их, варит для них еду в своих котлах, шьет им новые курточки из украденной у людей ткани, так что Старый Башмак угодила в кабалу вместе с остальной шайкой.
К этим рохлям, которые сами попросились в рабство, господин отнесся благосклонно – мол, лишними не будут. Золотая Серьга с этого только выгадал: больше стало тех, кем он может командовать.
Шнырь был из пришлых, совсем ледащий, потому что минувшей осенью ему сильно досталось от магов-экзорцистов. Он воспрянул духом после того, как сумел добыть крысу. Отобрал у кота-мышелова, который волок добычу, чтобы положить на хозяйское крыльцо. Известное дело, коты – наглющие зверюги, и гнупи ничего против них сделать не могут, поскольку непреодолимое Условие запрещает черноголовому народцу причинять вред домашним животным. Шнырь словчил: толкнул железные ведра, те покатились, загрохотали, котяра с перепугу выронил задавленную крысу, а гнупи схватил ее и был таков. Гордый ходил, аж глаза светились. Уже второй день таскал ее с собой, никак не мог нарадоваться. Теперь он пригорюнился, и его мнение о людях после стычки с рыжим проходимцем лучше не стало.
– Мы про него господину расскажем, – посулил с нехорошим предвкушением Хумдо Попрыгун. – Господину это не понравится, правда, Жмур? Господин из его кровушки нам глазное зелье сварит!
Гнупи обменялись усмешками. Один из ингредиентов снадобья, защищающего их глаза от дневного света, – кровь мага людской расы. У господина Тейзурга недостатка во врагах не было, всегда найдется, кого пустить на зелье для верных слуг. Ему досадили волшебники Светлейшей Ложи, навели на него чары, из-за которых он в ближайший десяток лет не сможет воспользоваться Вратами Перехода и прогуляться ни в какой другой мир. Положим, хотели-то они обратного – сделать так, чтобы духу его в Сонхи больше не было, но вышло наперекосяк.
– Ага, мы все расскажем! – шмыгнул печально свисающим носом чуток приободрившийся Шнырь. – Отольются ворюге крыскины слезки! Тьфу, наши слезки…
Кто-то предложил:
– А может, пойдем за ним да зададим ему жару, как следует зададим, он же слабак! Пойдем, а, Жмур?
– Не пойдем, – отрезал вожак, поддав тяжелым деревянным башмаком вывалившуюся из корзины с мусором индюшачью голову. – Он не слабак, силы у него на троих, но заклятья господина еще сильнее. Не будешь замечать разницы и думать своей гнилой башкой – пропадешь ни за грош, как Шнырева крыска.
– Он не использовал заклятий, ни одного, даже самого простенького, как последний неуч. Орудовал силой, словно табуретом в трактирной драке, вот умора!
– А одежа у него знатно пошита – ровнешенькими мелкими стежками, и пахнет необычно… Пришлый он.
– Кажись, иномирец, – процедил Золотая Серьга. – Хотя чуется, что нашенский, сонхийский. Может, он из тех, кого называют возвратниками. Скажем о нем господину, а уж тот разберется, как его наказать.
Предстоящее объяснение заставляло Вабро втайне трепетать и злиться. Они проявили самоволие. Им было приказано всячески изводить этих троих и никого больше не трогать, с посторонними не связываться, а они сшиблись с посторонним… Правда, тот сам к ним прицепился. И рассказать о стычке всяко придется, потому что если утаить, а господин потом узнает – еще хуже прогневается.
Ага, смекнул Жмур, надо особливо давить на то, что заклятье невидимости подвело, и нахальный молодой маг как увидел гнупи, сразу давай куражиться, хотя никто его не задирал. Заступился за трех поганцев, которые, по словам господина, таких гнусных дел натворили, что им за это целую вечность не расплатиться. Шныря обидел. Жаль, присочинить нельзя: черноголовые из того народца, которому Условие не позволяет говорить неправду. Вот тетушка тухурва – другое дело, чего хочешь наплетет, ей можно, поэтому гнупи и держатся за компанию с тухурвами, а Жмур волей-неволей выложит все как есть.
Эти размышления прервал запыхавшийся Шельмяк, с топотом влетевший в переулок, – его отрядили на разведку, выследить, куда подевались сбежавшие жертвы.
– Там идет злыдня всех-на-куски!
– Сюда идет? – удивился Вабро. – Неужто на помойку?
– На рынок. Туда, где людишек побольше.
Смерть всех-на-куски гнупи чуяли, хотя человеческие маги, которые изобрели эту напасть, маскировали ее всякими хитроумными заклятьями в несколько слоев. Об этой способности черноголового народца люди не знали, а гнупи, понятное дело, помалкивали.
– Отойдем подальше, – решил вожак. – А потом, как рванет, вернемся за свежатиной.
И они припустили по закоулкам прочь от рынка. Остановились за квартал, по ту сторону особняка с толстыми каменными стенами.
– Знатный у нас будет сегодня ужин! – ухмыльнулся Хумдо Попрыгун. – Уж тетушка Старый Башмак расстарается, когда мы мясца притащим!
– И ливера! Давно мы жареной печенки не едали, я уж и вкус позабыл!
– А если лавки с тканями разнесет, еще и бархатом разживемся красным и зеленым, обновки справим!
– И атласом, блескучим, как вода в весенней луже!
– Злыдня добрая идет, нам мяска шматок несет!
– А положить-то не во что…
– Найдем куда положить, хоть в узелки завяжем. Там же много чего будет валяться…
Высоко в пасмурном небе кружили крестообразные силуэты с широко раскинутыми крыльями – отощавшие крухутаки, по той или иной причине не улетевшие на юг и не залегшие в зимнюю спячку. Они знали все на свете, знали и о том, что на Кирпичный рынок пожаловала смертница с «ведьминой мясорубкой».
По Условию крухутаки могут убивать только тех, кто проиграл в три загадки, но им не возбраняется съесть мозги покойника с развороченной головой, ежели таковой подвернется. Что ж, нынче будет им пиршество! Угощения на всех хватит, и на гнупи, и на пернатых умников.
– А наши где? – вспомнил Золотая Серьга о поручении господина.
– Вдоль забора ковыляют. Несдобровать им. Господин говорил, они не должны легко умереть и отделаться от наказания, да в этот раз не по его велению выйдет.
– А этот рыжий? – угрюмо спросил Шнырь.
– А он, вот дела-то какие странные, прямиком навстречу злыдне направился. Я-то думал, он видящий, раз даже нас углядел, но, выходит, нет, а то бы драпанул оттуда во всю прыть.
– Может, и видящий, да смерти своей близкой не видит. С людьми всяко бывает.
– Это ему за мою крыску, – мстительно добавил маленький гнупи в елово-зеленой курточке.

 

Он уже второй день ломал голову, что у него за работа, никак не мог вспомнить, и тут работа сама его нашла.
Женщина в низко повязанном платке и мешковатом темном пальто, не молодая, не старая, с угрюмо-благопристойным выражением на непримечательном лице, пробиралась по рыбному ряду в глубь рынка. Не здесь. Она еще не дошла до цели, в запасе несколько минут.
Кто это: «посылка» или «сука»? «Посылка» не ведает, что творит. Человека отправляют на смерть, засадив ему внушение и для подстраховки накачав наркотой, чтобы не опомнился. «Сука» отдает себе отчет, что делает. Мотивы у нее могут быть идейные, религиозные, личные – какие угодно, не важно: главное, что она пошла на это по собственной воле.
С «суками» он не церемонился, а «посылку» старался спасти, если обстоятельства позволяли.
Ты работаешь, как профессионал, но ты не профи. Ты никогда не станешь настоящим профи, мозги у тебя не так заточены, хотя это не мешает тебе быть уникальным спецом в нашем деле.
Кто ему это говорил? Кто-то из сослуживцев? Из начальства? Впечатление мелькнуло и пропало. Возможно, в спокойной обстановке он сумел бы вытащить воспоминание целиком и хоть что-нибудь о себе узнать, но сейчас не до того.
Он мысленно потянулся к смертнице – и как будто влип в затхлое, вязкое, светящееся до рези в глазах желе. Почти сразу возникло мерзкое ощущение удушья. Выдержал несколько секунд, но этого хватило, чтобы увидеть.
«Мир полон грязи и скверны, те, кто не с нами, должны умереть, а тех, кто ради их уничтожения жертвует собой, за гранью земной жизни ждет великая награда и заслуженное блаженство», – что-то в этом роде, плюс несокрушимая убежденность в собственной душевной чистоте.
«Сука». Тем проще. Другой вопрос, как ее обезвредить.
Это совсем не то, с чем он работал раньше. Принципиально иное оружие.
Там были… вещества-реагенты… при их взаимодействии происходит выброс разрушительной энергии…
Он с трудом припомнил эту подробность, как будто пытался прочесть слова, написанные на тонущем в воде размокшем листке бумаги.
Здесь не реагенты, а магия, смертоносный клубок заклинаний. Прежний опыт не годится, но, кажется, он понял, что с этой дрянью можно сделать – при условии, что удастся подобраться к «суке» вплотную.
Мысли были похожи на вспышки, и вся окружающая реальность превратилась во что-то мигающее, лихорадочное. Время поджимало. Он завернул в проход меж двух облепленных чешуей прилавков, будто бы для того, чтобы хорошенько рассмотреть красноперых рыбин с заледенелыми темными глазами. Надвинул капюшон, спрятав собранные в хвост волосы. Никакого яркого пятна, которое могло бы привлечь внимание «суки». Отпихнув с дороги торговца, попытавшегося ухватить за рукав, он бросился за смертницей, делая вид, что высматривает в людском круговороте кого-то другого.
Над рынком курились дымки многочисленных жаровен. Народ галдел, торговался, шутил, сердился, приценивался, не чуя близкой погибели.
– Нелинса! Нелинса, ты где?!
Две девушки оглянулись – наверное, их тоже звали Нелинсами, как «разумную модистку» из книжек, оставшихся в келье монастырской гостиницы.
Поравнявшись с «сукой», которая целеустремленно шагала мимо прилавков с орехами и мочалками к двухэтажному деревянному строению под засиженной птицами шатровой крышей, он чуть обогнал ее, а потом, резко развернувшись, сбил с ног подсечкой. С опережением на секунду вцепился одной рукой в горло, укрытое платком, другой туда, где должно находиться под тканью пальто солнечное сплетение. Выпустил «когти» – невидимые, неощутимые, но способные рвать в клочья всевозможную нематериальную дрянь.
Впрочем, красиво располосовать магическую бомбу не получилось: «когти» увязли в этой пакости, она опутала их клейкими нитями, и еще вопрос, кто кого поймал….
– Грабят! – заполошно возопили в толпе. – Гляньте, люди, что делается – грабят, насилуют!
Ага, именно так это и выглядело со стороны. Какой-то купец замахнулся на бесчинствующего парня дубинкой с медными заклепками. Нацелился огреть по темени, но он услышал, как в воздухе свистнуло, успел отклониться, и удар пришелся по плечу, враз онемевшему.
Воспользовавшись этим, «сука» вывернулась и проворно отползла в сторону. Ее пальто было перемазано грязью, на одутловатом лице застыло сосредоточенное неодобрительное выражение, словно того и гляди начнет кому-нибудь пенять за нарушение приличий.
– Все назад! – крикнул он, пятясь от разъяренного заступника и сшибая с ног людей, которые стояли слишком близко. – Берегись, сейчас рванет!
Не удалось уничтожить эту дрянь полностью. Кое-что осталось, и смертница уже отдала последнюю команду. Изгвазданное пальто колыхнулось, будто надутый ветром мешок, а потом она то ли застонала, то ли закряхтела, вслед за этим послышался мерзкий хруст и такой звук, словно с натугой раздирали на части что-то влажное и неподатливое. Тех, кто находился ближе, забрызгало кровью и ошметками внутренностей. А он с облегчением понял, что все-таки успел. Почти. Заклинание, которое должно было снести полрынка, всего лишь превратило свою носительницу в ужасающее кровавое месиво.
Он огляделся: все, кроме смертницы, живы. Плечо ныло, и это ощущение усиливалось, онемевшая рука висела плетью. Зато бить его больше не пытались. Лихой купчина с дубинкой исчез за чужими спинами, остальные пятились в стороны, при этом кто вцепился в свои амулеты, кто читал обережные заклинания, кто взывал к богам.
Пошатываясь, как пьяный, он двинулся прочь. Остановить его никто не рискнул. Народ расступался, шарахался, спешил убраться с дороги в тесные боковые проходы. Кто-то в панике налетел на прилавок, покатились рассыпанные орехи, под ногами захрустела скорлупа. Окружавший его со всех сторон людской страх напоминал секущий ледяной дождь. Наверное, у тех, кто наслаждается чужим страхом, это вызывало бы иные ощущения, но он не любил, когда его боятся.
Убравшись в другой конец обширного рынка, он в течение некоторого времени плутал среди дощатых галерей и линялых полотняных палаток, потом наконец-то заметил вдалеке, в просвете, кирпичную ограду – и вот тут-то возникло чувство, что его преследуют.

 

Почти всю дорогу от Уженды до столицы Суно Орвехт дремал в своем купе, которое, как и весь вагон, пропахло едой, отсыревшей обувью и хвойными благовониями. В командировке не выспался, обстоятельства не располагали. Впрочем, спать-то он там спал, но это был не отдых, а та еще работенка. Гоняться за снаяной на ее территории – все равно что сесть за доску сандалу с профессиональным шулером.
Уженда – городок из тех, где летом благодать и сплошное цветение, балы-маскарады под открытым небом, журчание старинных фонтанчиков на булыжных перекрестках, долгие чаепития под сенью увитых виноградом шпалер, зато зимой все хоронятся по домам, улицы пустеют. То слякоть, то гололед, мокрый снег так и норовит залепить глаза – в столице это не повод для того, чтобы жизнь замирала, но другое дело провинциальная глушь.
В Уженде разбушевался волшебный народец. Иногда такие неприятности случаются, и местные маги живо наводят порядок. Вернее, так было до недавних пор, до того, как стряслось то, о чем нельзя говорить. Теперь наступила новая эпоха, но простые обыватели об этом пока не знают, и дайте-то, боги-милостивцы, чтобы они узнали об этом как можно позже.
Народец еще с осени почуял слабину и начал то там, то здесь чинить безобразия пуще прежнего. С месяц назад гнупи добрались до часов на башне ужендийской мэрии и обломали стрелки, а на циферблате намалевали ухмыляющуюся вислоносую рожу – мол, трепещите, смертные, пробил наш час! Лазить, прыгать и подсаживать друг дружку они способны не хуже балаганных акробатов, по стенам ползают, как пауки.
Горожане от такой беспредельной наглости вначале оторопели, потом возмутились и потребовали, чтобы маги Ложи немедля разобрались с нечистью и защитили налогоплательщиков. Делать нечего, маги отправились разбираться: экзорцисты плетут заклятья, кормильцы им в помощь тянут силу из Накопителей… Ага, как бы не так. Кормильцы делают вид, что тянут, словно актеры на сцене, черпающие ведрами пустоту из картонного колодца. Непосвященные должны думать, что все обстоит, как раньше, а невысокая эффективность магических действий – это, э-э, временные затруднения вследствие неких метафизических завихрений.
Объяснение насчет затруднений и завихрений пока работало: рядовой слушатель, не желая прослыть дураком, понятливо кивал и соглашался с тем, что «нужно подождать, когда амплитуда спонтанных магических возмущений перейдет в фазу затухания».
Кое-каких результатов маги все же добивались, иначе они не были бы магами. Да и кормильцы чуть-чуть помогали, отдавая коллегам часть собственной силы, но это были жалкие струйки взамен прежних потоков.
В этот раз все получилось хуже некуда. Ужендийские коллеги вначале не смогли призвать гнупи – ну да, полтора десятка зловредных коротышек сбежалось на площадь перед мэрией с испакощенными часами, но явились они скорее для того, чтобы поглазеть и похихикать, нежели повинуясь власти манящих чар. Потом еще больший конфуз вышел с изгнанием. Если сказать правду, вовсе ничего не вышло: черноголовые безобразники сами убрались восвояси, когда им надоело наблюдать за потугами волшебников. Последние оправдывались перед горожанами пресловутыми «завихрениями» и отправили в столицу донесение с просьбой о помощи.
Высокое руководство и радо бы положить конец произволу окаянного черноголового народца, но Уженда – не единственный город, одолеваемый подобными напастями, а экзорцистов, способных эффективно работать без заемной силы, у Светлейшей Ложи не так уж много.
Уверившись, что проучить их некому, гнупи еще больше осмелели и повадились забрасывать горожан снежками. Кто припозднится, тому несдобровать: комья они лепили увесистые, иной раз с камешком внутри, и кидали так, что оставались синяки. Однажды подстерегли мэра, и до своего крыльца тот добрался с головы до ног в снегу, его лицо после нападения напоминало битую перезрелую сливу.
С хозяина лавки «Дивные ткани» они потребовали дань – по дюжине штук самого лучшего красного и зеленого бархата себе на курточки, а когда торговец не уступил, подбросили ему в витрину мерзлых какашек и дохлого ежа.
Так бы оно и продолжалось, но Ложа наконец-то командировала в Уженду Суно Орвехта.
Алендийский поезд прибыл после захода солнца, при свете масляных фонарей, которые не столько рассеивали окружающую темень, сколько добавляли ей желтизны – словно плач скрипки вплетался в мрачную симфонию зимнего вечера. До события, о котором лучше помалкивать, яркость уличного освещения усиливали с помощью заклинаний, но теперь приходилось экономить. Одноэтажное здание вокзала с тремя башенками – посередине большая и по бокам две маленькие, как водится у провинциальных вокзалов, – напоминало кремовое пирожное, оброненное в темную стылую прорубь.
Юркие тени ростом с десятилетнего ребенка маячили в киснущей снежной мути во дворе гостиницы, когда Орвехт выбирался из наемной коляски. В него швырнули то ли снежком, то ли обломком кирпича. Снаряд не долетел до цели – Суно выставил щит, а потом ударил веерным заклятьем. Глумливые смешки сменились воплями боли и паники, под тяжелыми башмаками торопливо захлюпало.
– Беда, ребята! – крикнул кто-то из удиравших. – В наш городишко настоящий маг пожаловал!
С гнупи он разобрался по отработанной схеме. Первых попавшихся в назидание их собратьям изгнал из Уженды – в ближайшую сотню лет те вернуться не смогут, путь закрыт, – остальным задал трепку. На какое-то время это заставит их соблюдать меру. Пока не подзабудут урок да не сообразят, что у заезжего «настоящего мага» и в других краях хлопот по горло.
Он уже отправил в столицу мыслевесть о том, что задание выполнено, когда в довершение выяснилось, что добрую часть горожан мучают ночные кошмары.
В этом не было ничего удивительного. Выражаясь канцелярским языком, «проведенный осмотр показал, что состояние обережного орнамента на внешних стенах многих жилых домов нельзя назвать удовлетворительным». Опять же амулеты, защищающие от снаян, с наступлением зимы подорожали – срок действия у них ограничен, а заклинают их при свете солнца: в течение трех дней такой артефакт должен впитывать силу светила, прогоняющего дурные сны, иначе толку не будет. Погода в этой местности еще с месяца Охоты Анвахо стояла пасмурная. Снаянам раздолье. До какой степени скверно обстоят дела, Суно понял, когда ни одна из них не явилась на зов.
Такое может произойти в двух случаях: если манящие чары недостаточно сильны либо если снаяна так глубоко внедрилась в людские сны, что теперь она полностью находится там и держится за свое зыбкое королевство мертвой хваткой, словно у нее сотня крючочков и тысяча присосок. Чтобы совершить экзорцизм, необходимо встретиться с ней лицом к лицу, а для этого нужно, чтобы на тот момент все ее жертвы бодрствовали, тогда ей негде будет спрятаться. Этот вариант хорош для деревни или уединенного поместья, но не для города с двенадцатитысячным населением. Другой способ – отыскать хищницу в ее родной стихии, и при таком раскладе еще неизвестно, чья возьмет.
Обменявшись мыслевестями с коллегами, Суно через свою волшебную кладовку – зачарованную комнату, из которой он, где бы ни был, мог извлечь любой предмет, – получил все, что требовалось для ворожбы. Стать его «провожатым» согласился один из пострадавших сновидцев, простуженный, осунувшийся, нездорово бледный молодой человек, – тот, чью жизненную энергию высасывает снаяна, постепенно чахнет, и его одолевает всякая телесная хворь.
Они выпили из одной чаши приготовленное Орвехтом зелье и улеглись рядом на кровать, вытащенную на середину гостиничного номера. Вокруг на дощатом полу были начертаны лиловым мелом необходимые символы и насыпаны измельченные сухие травы. Перед обрядом Суно заставил прислугу заклеить все щели, чтобы ингредиенты не сдувало сквозняком.
«Провожатый» неважно себя чувствовал, временами начинал кашлять, после чего шепотом извинялся перед почтенным магом. Потом его пробило на сдавленное хихиканье. Смутившись, пояснил: конфузно ему в кровати с мужчиной.
«Да спи ты, наконец, бестолочь! – с досадой подумал Орвехт. – Я, знаешь ли, тоже лежу здесь не для собственного удовольствия и предпочел бы вместо твоей болезной рожи хорошенькую жену мэра или, еще лучше, мою Зинту».
Сдержался, не сказал вслух. Не из деликатности – из расчета, чтобы не растревожить добровольного помощника еще больше. Жаль, нельзя усыпить его с помощью магии, снаяна почует. Посоветовал флегматичным тоном:
– Попробуйте считать падающие яблоки. Говорят, помогает.
Прошло с полчаса, и «провожатого», хвала богам, одолела дрема. Суно скользнул в туманный омут сновидений вслед за ним.
Ничего оригинального: тусклая улица под условно дневным бесцветным небом, дома по большей части невнятные, без деталей, хотя местами кое-что выделяется – приземистая почта с четырьмя колоннами и помпезной лепниной, рядом с ней желтое пятно вывески «Чай по старинке». Наяву почта и чайная находятся в разных кварталах.
Упрощенная копия реальной Уженды, тоскливая, безлюдная, в серых и бурых тонах. Это был сон «провожатого», в нем господствовал даже не страх – скорее смутное предстраховое состояние, готовящее к тому, что все неминуемо обернется очень плохо, если не прямо сию минуту, то через неопределенное время, и этого никак не избежать, потому что, кроме этого, ничего больше нет. Верный признак того, что к тебе прицепилась снаяна. Или кто-нибудь еще, кто питается чужой силой через сны.
«Провожатый» может до утра блуждать по своему унылому городу. Он забыл, где он и кто он, и не понимает, что спит. На разумные реакции он сейчас не способен. Обычное состояние для заурядного неподготовленного сновидца – если б дело обстояло иначе, он не стал бы жертвой снаяны. Свою задачу парень выполнил: привел Орвехта в ту область, откуда можно взять след, дальше его содействие не требуется.
Суно был экзорцистом и дознавателем, в придачу весьма неплохим боевым магом, на сновидениях он не специализировался, но обладал в этой области достаточными для своей работы познаниями. Сейчас любопытные детали и непроясненные теоретические вопросы побоку, главное – добраться до хищницы.
Приглушенный, вкрадчивый, исподволь выматывающий душу страх. У него есть источник. Определив направление, Орвехт двинулся в ту сторону через чужие сны. Прогулки такого рода выпадали ему нечасто и требовали обстоятельной подготовки: зелье сложного состава, предварительные заклинания, круг из волшебных символов, который надлежало рисовать зачарованным лиловым мелком, насыпанные вокруг ложа волшебные травы.
Иным магам вспомогательные средства не нужны, но их раз, два и обчелся. Пожалуй, к лучшему, что Орвехт не из их числа, ибо все они слыли до некоторой степени невменяемыми. Возможно, причина в том, что для них нет принципиальной разницы между сном и явью?
…Темноватая закопченная кухня, стены сплошь увешаны полками, на которых громоздятся облезлые кастрюли и стопки грязных тарелок. Кое-где вперемежку с посудой втиснуты куклы. Сидят и смотрят. Самые обыкновенные куклы в платьицах с кружевами и фартучках, но от их присутствия делается не по себе, и с мышиной настойчивостью скребется мысль: «что-то здесь неладно».
Того, кому эта кухня снилась, Орвехт толком не разглядел. Некто почти прозрачный, парализованный безысходностью, оцепенел посреди помещения, и маг, поравнявшись, слегка толкнул его в плечо. Или ее. Не важно. Главное, что после этого кухня исчезла, и обладатель сего безобразия с несказанным облегчением понял, что лежит в своей постели.
…Улица, на которой могут избить. Невзрачные двухэтажные дома, водянисто-серое небо. Предчувствие скверной развязки заполняет окружающее пространство, словно туман или расплывшийся дым. Из-за углов нет-нет, да и выглядывают какие-то люди: высунутся – и тут же спрячутся, и в мутных окошках порой мелькают чьи-то лица. Их много, но они неуловимы. Зато ковыляющий с тростью грузный немолодой господин как на ладони, и спешить из последних сил бесполезно – ноги словно вязнут в трясине. Он обречен, ему от них не уйти.
– И охота вам, почтенный, тратить полуденный отдых на такую дрянь? – нагнав его, обронил маг. – Лучше просыпайтесь да выпейте рюмочку красного вина.
– А?.. – Господин растерянно моргнул. – Мне можно проснуться?..
И исчез. Вместе с улицей.
…Коляска с откинутым верхом катит по неширокой мостовой. По обе стороны от булыжной полосы – свинцовая водная хлябь, охваченная не сильным, но угрожающим волнением. Дорога уходит через это пустое зыбкое пространство к горизонту, который теряется в кисее тумана. Запряженная в экипаж лошадь выглядит так, словно ее частично стерли ластиком: схематичный круп с хвостом, а больше ничего нет.
Пассажирка молода и недурна собой, хотя в той жизни, которая наяву, ей, возможно, за восемьдесят. Одета по давней моде: пышный гофрированный воротник сейчас увидишь только на картинах портретистов, стяжавших славу еще до того, как Суно Орвехт появился на свет. Ей страшно, и этот страх так же огромен, как раскинувшаяся вокруг водная ширь.
Тому, что рядом с ней на сиденье возник, откуда ни возьмись, еще один пассажир, она ничуть не удивилась. Кто же станет удивляться во сне? Спящий знает, что произойти может все, что угодно, и принимает это как должное.
– Сударыня, почему бы вам отсюда не выпрыгнуть? – осведомился Орвехт. – Полагаю, тогда сразу проснетесь.
– Вы так думаете?
Испуганные светло-серые глаза. Лицо как будто нарисовано на белом шелке.
– Я в этом уверен. Вы попробуйте.
Она привстала, оперлась затянутой в перчатку тонкой рукой о лакированную дверцу и, бросив на него еще один взгляд, легко перемахнула через край. И вот уже нет ни старомодно элегантной женщины, ни экипажа, ни водяной бездны.
…Речной берег под нависающим туманным пологом завален кучами прошлогодней листвы. Деревья не видны, но подразумеваются – обычный для сновидений фокус. Скверное место: под раскисшей побурелой листвой прячутся топляны. Они похожи на лошадей, но покрыты зеленой чешуей, вместо грив и хвостов у них водоросли, а вытянутую морду топляна можно принять за осклизлую корягу с торчащими сучьями. На нескольких расчищенных участках нарисованы на сыром песке их изображения, словно карандашом, со штриховкой, что в реальности было бы невозможно. Картинки точь-в-точь как в академическом издании «Большой энциклопедии волшебного народца».
Суно хмыкнул: по крайней мере, ясно, где очередной сновидец разжился своим кошмаром.
На виду только предупреждающие об опасности рисунки, самих топлянов не видно, но они тут есть: зарылись в темную массу, затаились, в любой момент могут выскочить с трубным ревом и растерзать того, кто забрел на их лежбище. Предчувствие ужасной развязки растворено в тумане, оседает холодными капельками на коже, шуршит под ногами вместе с гниющей листвой. Хочется закричать, но воздух до того душный и вязкий, что крик глохнет в горле. Когда тебя начнут рвать в кровавые клочья, никто не услышит.
– Молодой человек, – обратился Суно к нескладному встрепанному существу, которое, очевидно, было первопричиной этого ужаса. – Ваше сновидение грешит против научных фактов: топляны подстерегают добычу в воде, а если выходят на берег, то не закапываются в подножный мусор. Просыпайтесь-ка да освежите в памяти то, что вы о них читали.
Не сработало. Парень влип, как муха в паутину. Мимоходом его из этого сна не вышвырнешь. Возможно, Орвехт сумел бы в конце концов его разбудить, но не стал тратить время и силы на пустую благотворительность: он пришел сюда не за этим.
Чем дальше, тем хуже. Чехарда картинок – тягостных, нелепых, отвратительных, бессмысленных, многозначительных… Объединял их вытесняющий все остальные эмоции страх, который по мере приближения к цели усиливался, словно запах или концентрация ядовитого дыма.
Суно защищали заклинания, начертанные на полу вокруг кровати, и особая смесь магических трав, насыпанных поверх этих символов. То и другое берегло его жизненную энергию, отделяло свое от чужого, препятствовало наведению чар и помогало оставаться вне игры. Если снаяна втянет тебя в игру – ты пропал. Опомниться не успеешь, как начнешь искать топлянов под кучками прошлогодней листвы, цепенея от ужаса: а вдруг они и впрямь там найдутся?
Важное правило: не умаляя ни опасности, ни значения того, что происходит в таком сне, в то же время надо принять априори, что все это не всерьез, чепуха несусветная, и непоколебимо на том стоять. Ты наблюдаешь за сотканными снаяной наваждениями со стороны, ты в это не играешь.
…Чья-то спальня. Возможно, точь-в-точь такая, как в жизни, не имеет значения. Большое окно в каменной стене – без переплета, но при этом застекленное, обычная для сновидения вольность. В вершину стрельчатой арки вмонтирован оберег, испускающий слабое прерывистое мерцание. Наяву такие артефакты не светятся, но здесь – другое дело. Надо понимать, оберег у сновидца просроченный.
Старая каменная кладка местами расплывается серым туманом, не так уж она и надежна, а за окном господствует текучий цветной хаос. Небо слоистое: все оттенки синего, сумеречно-белый, немного фиолетового, розового, желтого, и чем дольше вглядываешься в эту взбаламученную грозовую круговерть, тем отчетливее понимаешь, что деваться некуда.
Суно отметил это чувство обреченности, как верный признак того, что снаяна близко. Эмоция принадлежала хозяину сна – вот он стоит, неспособный сопротивляться надвигающейся оттуда жути, как будто прирос к полу – однако пришлый маг ощущал ее так же явственно, как видел образы, из которых соткался чужой кошмар. Правда, в его восприятии присутствовала изрядная доля отстраненности: «страшно, но не мне».
В глубине разноцветного небесного водоворота, там, где сиреневое с кровавой примесью пятно граничило с разлившимся облачным молоком и бледной лазурью, появилась точка, через секунду увеличившаяся до размеров просяного зернышка, и за ней что-то тянулось, как нитка за иголкой. Еще мгновение, и Орвехт смог ее рассмотреть.
Снаяна была прекрасна. Как будто искусный ваятель вылепил ее из тронутого синевой вечернего снега: чеканно-безупречные черты лица, изящные ключицы, большие налитые груди, стройный стан, гармонично округлые бедра… А дальше – ничего антропоморфного, ниже бедер соблазнительное женское тело переходило в чудовищный хвост. Впрочем, последний напоминал не столько огромную змею, сколько скрученный из облаков жгут или смерч, и конца ему не было видно – он плыл по воздуху следом за снаяной, извивался, теряясь в недрах тревожного разноцветного неба.
Ее волосы цвета сгустившихся сумерек колыхались вокруг алебастрового лица, словно у русалки под водой, а глаза были белые, как у статуи, без зрачков и без радужки, тем не менее она смотрела прямо на мага. Подлетев к оконному проему, она надавила ладонью на стекло. Оберег наверху суматошно замигал.
Плохи дела. Судя по размерам «хвоста», который уходил в бесконечность, эта жадная до человеческого страха тварь проникла в сны великого множества горожан, тянет у них жизненную силу, и все ей мало.
Орвехт ударил заранее приготовленным заклятьем. Снаяна отпрянула, по облачному хвосту прокатилось содрогание. Она рванулась назад, но как будто прилипла, заклятье не позволяло ей сбежать. Впрочем, для мага это еще не означало победы. Это все равно, как если бы тебе на крючок попалась рыбина размером с быка – запросто может выдернуть из лодки и утащить на дно.
Состязание «чья перетянет» заняло то ли секунды, показавшиеся Орвехту целым часом, то ли час, раздробившийся на сумасшедшие мгновения, осколки брызнувшего вдребезги оконного стекла, пляшущие цветные пятна, вспышки издыхающего оберега, облачные клочья и хлещущие по лицу снежно-синие волосы, жгучие, как стрекательные клетки ядовитой медузы.
Кончилось тем, что маг и его противница вывалились из сна в гостиничный номер с кроватью, меловым кругом и пасмурным окном в заиндевелом переплете. В мире яви снаяна выглядела как сотканное из зыбкого тумана подобие женщины – ничего угрожающего, дуновением сквозняка унесет, и никакого хвоста-смерча.
Когда Орвехт пустил в ход заклинание экзорцизма, она исчезла, меланхолично вздохнув напоследок. Убить снаяну крайне трудно, лучше не пытайся: десять потов сойдет, а результат сомнительный. Зато ее можно изгнать в Хиалу. Впрочем, проблуждав там какое-то время, она все равно просочится через сны обратно в мир людей.
В Уженде обитало еще несколько снаян, но те были не так сильны, как первая. Выдворив их из города, Суно отбыл восвояси, больше всего радуясь возможности отоспаться в поезде.
В последнее время – посвященные в курсе, после какого события, а непосвященным об этом знать ни к чему, – ларвезийские поезда развивали вдвое меньшую, чем раньше, скорость. Впрочем, такая картина наблюдалась во всем просвещенном мире. Поезда приводит в движение сила специальных артефактов, которые надо регулярно заряжать, а с этим нынче не так вольготно, как до пресловутого события. Хотя и не так плохо, как прогнозировали пессимисты: железные дороги по-прежнему функционируют, и на том спасибо.
В вагоне первого класса было натоплено, однако Суно нет-нет, да и начинал зябнуть: слишком много сил потратил в Уженде, а до этого в нескольких предыдущих командировках, и практически без передышек, не считая дороги. Хорошо бы в ближайшее два-три дня безвылазно сидеть дома у камина, читать в свое удовольствие и пить горячий шоколад, сваренный матушкой Симендой, но для мага Светлейшей Ложи это по нынешним временам непозволительная роскошь.
Проснувшись незадолго до столицы, он получил мыслевесть от Шеро Крелдона, с месяц назад из Тайного Круга Охранителей Безопасности переведенного в Малый Тайный Круг Охранителей Безопасности. Те, кого прежде называли «ущербными магами», с недавних пор пошли в рост. Орвехту тоже перепало: оклад денежного содержания существенно увеличили. Архимаги опасались заговора и посему лояльных коллег прикармливали, не скупясь. Впрочем, Суно полагал, что заговора и переворота все равно не миновать, вопрос времени.
Старинный приятель и начальник велел ему прямо с вокзала ехать в резиденцию Ложи, посулив три новости – хорошую, плохую и интересную. Ну-ну. Неужто смена власти уже состоялась? Главным препятствием для этого были магические клятвы: все ларвезийские волшебники присягали на верность Сокровенному Кругу. Проблема заковыристая, но разрешимая. Если с помощью непреодолимых доводов убедить большую часть архимагов уйти в отставку (что, честно говоря, маловероятно) либо же найти «звездную соль» – редчайшее волшебное вещество, освобождающее от любой клятвы, для чего надо насыпать щепотку себе на ладонь и произнести оную клятву задом наперед… Главное – не посягать на систему. Светлейшие маги обязуются не злоумышлять против Сокровенного Круга, но кто сказал, что Сокровенный Круг не может поменять свой состав? Вот тут-то и кроется лазейка для заговорщиков. Если с переворотом дело выгорит, рядовые маги Ложи будут связаны все той же присягой, но уже по отношению к новым представителям верховного органа власти. Присяге без разницы.
Размышляя об этом, Орвехт застегнул подбитое мехом зимнее пальто. За окном неторопливо плыли кирпичные склады с белыми от снега крышами.
Шляпа у него была из толстого фетра, с двумя пришитыми снизу к полям шерстяными куштонами, которые защищали от холода уши и для пущего тепла обматывались вокруг шеи наподобие шарфа. Обычно ему хватало капюшона, но сейчас он подчистую вымотался и лишней силы на самосогревание не осталось, поэтому надвинул поглубже противопростудный головной убор и тщательно укутал горло.
Зря старался. Когда он, направляясь к экипажам, миновал привокзальную торговую галерею, шляпу с него сбили злодейским ударом, так что она повисла на груди у своего опешившего хозяина.
– Не тот, – констатировал за спиной чей-то голос. Как будто с сожалением.
Позволить себе такую эскападу по отношению к боевому магу, пусть даже смертельно уставшему, – это, знаете ли, чревато. Выставив круговой щит, Суно развернулся к обидчикам – и увидел не валяющих дурака подвыпивших студентов, не обнаглевших уличных бандитов, не «золотых недорослей», которые иной раз хуже последней сволоты из подворотен, а людей положительных и серьезных, своих сослуживцев.
– Добрый день, коллега Орвехт, – с натянутой улыбкой вымолвил долговязый функционер, похожий на рассеянного доброго волшебника из детской книжки с картинками.
Его сообщники хранили на лицах казенное выражение. После того, что они только что отмочили, это выглядело довольно-таки несообразно.
– И я рад вас видеть, коллеги, – невозмутимо произнес Суно. – Забористые были грибочки?
– Это не грибочки, – понизив голос, возразил «рассеянный». – Это задание.
– Шляпы с добрых людей сшибать?
– Именно, – он ухмыльнулся с долей неловкости и сотворил чары, защищающие от подслушивания. – Выявляем рыжих. Нынче с утра всеобщий тайный розыск, категория «хоровод».
– Буду признателен, если проинформируете.
«Хоровод» означал, что в операции участвуют все коллеги, состоящие в Большом Внутреннем Круге и выше.
– Если увидите рыжего парня, на вид примерно лет двадцати, среднего роста, глаза карие, черты лица правильные, нос прямой, волосы длинные, волнистые, немедля шлите весточку дежурным. Дальше начальство распорядится, без приказа ничего не предпринимать. Он маг, предположительно изрядной силы. Возможно, ранен. У нас на всякий случай легенда: мол, хотели подшутить над приятелем, обознались, приносим извинения.
Пока собеседник делился подробностями, Орвехт вернул шляпу на голову. В воздухе кружились редкие снежинки, из прорехи в облаках проглядывало бледное с серебряным отливом зимнее солнце, вокруг гомонила привокзальная площадь. Сидевшие под арками старой каменной галереи торговцы, в своих стеганых одежках похожие на тряпичные кочаны, сперва поглядывали на группу мужчин с опаской – началось с фиглярской выходки, не ровен час, подерутся, поломают фанерные прилавки, раскидают по грязному снегу товар, – но потом поняли, что ссоры не будет, и успокоились. Видимо, самостоятельно додумались до вывода, что шляповредители «хотели подшутить над приятелем».
Нанимать экипаж не пришлось, за Орвехтом прислали коляску, а в кабинете у Шеро его ждала чашка кофе двойной крепости. Минувшей весной коллега Тейзург, будь он неладен, презентовал Крелдону в качестве взятки мешок первосортных иномирских зерен для приготовления сего экзотического напитка, и кофе у бережливого мага-безопасника до сих пор не перевелся.
– Итак, сначала хорошая новость, – отхлебнув кофе, Шеро откинулся на спинку вместительного кожаного кресла. – В Аленде по-прежнему есть Кирпичный рынок со всеми его обвесами, фальшивками, помойками, карманниками, подпольными лавочками и уклонистами от уплаты налогов. Славно, не правда ли?
– Славно, – в тон ему согласился Орвехт, пытаясь догадаться, к чему он клонит.
– Плохая новость. Смертница с «ведьминой мясорубкой» добралась до Аленды, миновав все наши проверки и дозоры. У кого-то головы полетят, уж об этом я позабочусь.
– Жертв много?
– Всего одна – она сама, и вот это уже связано с интересной новостью. На Кирпичном рынке едва ли не в последний момент эту дрянь перехватил и обезвредил маг не из наших. Кто такой, откуда прибыл – неизвестно, у нас никаких о нем сведений. Его сейчас разыскивают. Чьи интересы он представляет и до какой степени можно считать его союзником, пока сплошные догадки.
– Рыжий? – хмыкнул Суно.
– Ты уже в курсе?
– Поделились информацией коллеги, от которых я получил по шляпе, едва сойдя с поезда. Как он смог предотвратить активацию «мясорубки»?
– А вот это, пожалуй, самое любопытное. Насколько удалось восстановить картину, никаких артефактов вроде «Болотной патоки» он не использовал. Прямое воздействие.
– Тогда что же это за такое невероятное заклинание? – Орвехту даже спать расхотелось. – Если до сих пор считалось, что «мясорубка» неминуемо срабатывает и при попытке убить носителя, и при соприкосновении с любым противостоящим ей заклятьем…
– Правильно считалось, – кивнул Шеро, довольный тем, что сумел озадачить приятеля. – Заклинаний он тоже не использовал. Мы изучили останки ужасательницы – никаких следов, ни намека.
– Что же он тогда сделал?
– Судя по всему, раскроил «ведьмину мясорубку» с помощью силы в чистом виде, не формируя заклятий. Можешь себе такое представить?
– С трудом. Теоретически предполагается, что это возможно, но чтобы кто-то на практике так работал…
– На Кирпичном рынке его спугнули. Со стороны могло показаться, что парень набросился на тетку ни с того ни с сего. Народ не понял, что это ужасательница, и его начали бить. Из-за этого он не успел довести дело до конца, остаточным импульсом «мясорубки» носительницу разорвало в клочья. Больше никто не пострадал, хотя окружающих забрызгало изрядно. После чего народ испугался, и парню удалось сбежать с места происшествия. Вскоре подоспели наши, но загадочного коллеги уже след простыл. И на душе у меня неспокойно. Оно конечно, этот герой нам помог, но кто его знает, из каких побуждений он действовал. Может, он сам ужасатель, интригует против кого-то из подельников? Версий, как водится, несколько, и каждая сулит свою головную боль. По такому случаю позволим себе еще по чашке кофе?

 

Улица с домами из желтого и сизого кирпича круто вздымалась к небу, а потом, словно испугавшись высоты, плавно съезжала вниз и вливалась в путаницу остальных кирпичных построек, крытых разноцветной черепицей. Судя по облупленной табличке, это была улица Светлой Победы.
Большинство здешних домов казались заброшенными: он еще издали заметил, что дымков над крышами всего ничего. Из окон глядели дощечки и картонки с корявыми надпиями: «Сдам внаем дешево». Кое-где попадались целые истории в картинках на тему счастливого обретения жилья – для неграмотных.
Он нашел незапертый сарай с кучей хлама в углу и огромным облезлым сундуком, выглядевшим так, словно его откопали на кладбище. Пыль, щепки, лохмотья паутины. Здесь можно переждать до вечера и заодно привести в порядок ушибленное плечо. Так и не вспомнил, кто научил его приемам самоисцеления (был ведь у него учитель!), но зато не забыл, как это делается.
От погони удалось оторваться. Дважды чуть не попался, но оба раза поднимался ветер с секущей снежной крупой, и преследователи отставали.
Он устроился на сундуке, закутавшись в плащ, и едва не лязгал зубами от холода. Сейчас бы к печке или к растопленному камину, а еще лучше – домой. Дом у него в теплых краях – в столице, которая находится в тропическом поясе, там он точно согрелся бы, там всегда тепло… Но это ему скорее всего когда-то приснилось. С холодины еще не о таком размечтаешься.
Вдобавок хотелось есть. Прежде чем пускаться во все тяжкие, надо было купить в трактире пирожков и рассовать по карманам. И захватить термос кофе.
Термос?..
Он повторил про себя непонятное слово, которое оказалось неожиданно хрупким и рассыпалось на ледяные осколки.
Его ищут. Окружающее пространство так и кишит теми, кто вышел на охоту. Да и странно было бы, если б не искали.
Давешний белый пес появился, откуда ни возьмись. Запрыгнул в выстуженный сарай через окно? Как бы там ни было, рядом с ним человек сразу согрелся. Потом собака убежала, но вскоре вернулась с куском жареного мяса в зубах.
– Вот спасибо! Как раз этого мне и не хватало. Если б ты еще мог отвести меня домой…
Сидевший напротив пес глядел честными глазами и вилял хвостом: ясно, что о доме в теплых краях он знать ничего не знает.
Боль в плече постепенно утихала, и то хорошо.
Внезапно он вспомнил, почему его пристанище так называется. Ладно бы всплыло что-нибудь полезное, а то ведь сущая ерунда.
– Раньше эта улица носила нетривиальное имя Горка, но таких Горок в Аленде больше десятка, и после очередной мелкой заварушки с обитателями Хиалы ее официально переименовали в улицу Побежденных Демонов. Оценил? Как обычно, светлейшие маги проявили восхитительную дальновидность. Я бы сильно удивился, если б не нашлось шутников, которые повадились замазывать на табличках первое слово. Еще бы тамошние обыватели не занервничали – кому захочется жить на улице Демонов! Разве что мне, но я, сам понимаешь, другое дело. Власти тогда спохватились и вновь переименовали злополучную Горку, на сей раз в улицу Светлой Победы. Таблички на стенах поменяли, но даже гордое новое название не спасло положения: теперь никто не желает селиться в местечке с дурной репутацией.
Он не помнил лица собеседника, зато как наяву услышал голос – ироничный, богатый оттенками, чуточку снисходительный.
Одно воспоминание потянуло за собой другое:
– Если заглянешь ко мне в гости на бульвар Шляпных Роз, буду безумно рад. Боюсь только, флажок над моей резиденцией тебе не понравится. Ты ведь меня знаешь… Соседи от него тоже не в восторге, но уже притерпелись – а куда им деваться?
Этот разговор состоялся неизвестно где и когда, непонятно с кем, а может, и вовсе приснился, но там прозвучала подсказка: бульвар Шляпных Роз. Надо выяснить, есть ли в городе место с таким названием.
Надвинув капюшон и прикрыв нижнюю часть лица шарфом, он вместе с собакой отправился на разведку. Собака вскоре исчезла. Впрочем, наверняка еще объявится.
В первой же попавшейся чайной он спросил о бульваре Шляпных Роз, который то ли есть, то ли нет. Оказалось, есть. Посоветовали взять наемный экипаж, а то далековато. Отойдя на несколько кварталов, он так и сделал. По дороге думалось: ну, приеду я туда, осмотрюсь, и что дальше?

 

Вот уже второй день, занимаясь своим нужным лекарским делом во славу Тавше Милосердной, Зинта нет-нет, да и вспоминала странного рыжего парня, который якобы с ней знаком, хотя она его ни разу в жизни не видела. Не могла отделаться от неясного ощущения, будто они и впрямь когда-то встречались. Что-то цепляло в его интонациях, в манере говорить… Хотя быть того не может: такое красивое лицо она бы нипочем не забыла.
Но ведь еще и запах… В детстве Зинту дразнили: с тобой нельзя играть в прятки, ты вместо того, чтобы искать нас по-честному, нюхом учуешь. В ту пору она стеснялась своего чрезмерно тонкого обоняния, зато потом, когда стала лекаркой, оно ей очень помогало и в приготовлении целебных снадобий, и в распознавании болезней. Нередко бывало, что те или иные впечатления для нее сплетались с ароматами. Вот и сейчас голос рыжего парня напоминал о каком-то понравившемся запахе, его-то и нужно определить, тогда она поймет, в чем дело.
Крепкий кофе. Незнакомые цветущие растения. Еще что-то комнатное – непривычное, ни на что не похожее… Сопутствующая запаху картинка наконец-то прояснилась, и Зинта потрясенно ахнула, остановившись посреди тротуара. Едва не налетевший на нее фонарщик с лестницей и бутылью масла не обругал ее только из почтения, потому что признал лекарку под дланью Тавше.
Знакомы они с этим рыжим! Она же в гостях у него побывала за компанию с Эдмаром, когда тот прятал ее в другом мире от инквизиторов Светлейшей Ложи. А лица не видела, потому что хозяин дома был в лечебной маске: незадолго до их визита он получил ранение. Глаза тоже пострадали, и он смотрел на гостей благодаря штуковине, которая называется «визор» – в том мире полным-полно всяких механических чудес. Значит, теперь у него все зажило, даже шрамов не осталось, и зрение вернулось.
Но она-то, она-то хороша, нет бы сразу догадаться! Ее ввел в заблуждение цвет волос. Это сейчас он рыжий, а в прошлую встречу был седой: Эдмар рассказывал, что поседел он на службе, когда у него на глазах погибли люди, которых надо было спасти. А потом не стал восстанавливать, хотя для волшебника такой силы это нетрудно. Как заметил язва Эдмар, он не хочет выглядеть младшим братом своей жены. С виду ему лет двадцать, но на самом деле больше: Стражи не умирают от старости.
А я с ним говорила, как с мальчишкой, виновато подумала лекарка.
Впрочем, главное другое: она и впрямь знает, как его зовут и где он живет. Надо поскорее ему об этом сказать! А потом разобраться, почему он все позабыл и бродит по Аленде, как неприкаянный. Пришел в Сонхи из своего мира, открыв Врата Перехода – это понятно, но что же такое с ним стряслось то ли там, то ли здесь, если всю память отшибло?

 

Злыдня оказалась неважнецкая. Хмурые волшебники собрали ее руки-ноги-потроха в корзину, конфискованную тут же на рынке для казенных нужд, вытащили из-под прилавка с мочалками закатившуюся туда голову, которую упаковали в отдельный сверток, и все это погрузили в карету с гербом Светлейшей Ложи.
– Маги мяско воровали, мы от голода рыдали, – грустно проворчал Словоплет, теребя пуговицу замызганной малиновой курточки.
– Что ж она оплошала-то? – Дергун досадливо почесал похожий на сизую грушу нос. – Сама себя оприходовала – эка невидаль, а могла бы полрынка нам на жрачку перевести!
– Сплыла наша жрачка, – процедил Золотая Серьга. – Надо разведать, что случилось, да господину доложить. Если мы расскажем что-нибудь интересное, он на нас не прогневается. За работу!
Гнупи шмыгали в толпе, никем не замеченные. Они примчались сюда, когда почуяли, что смерть всех-на-куски вырвалась на волю. Хотя «вырвалась» – чересчур сильно сказано: скорее уж выползла, как издыхающая раздавленная муха из-под кухонной тряпки. Еще до пролома в рыночной ограде не добежали, а уже стало ясно, что праздника не будет. Тощие крухутаки, до поры кружившие в небе в ожидании дармовой поживы, разлетались прочь, понуро взмахивая длинными серо-черными крыльями: что бы ни произошло, они в тот же миг об этом узнают. Гнупи разобрало любопытство, и шайка Вабро отправилась посмотреть, что там у людей за кавардак.
О происшествии судачил весь Кирпичный рынок.
– Опять этот рыжий! – возмутился Шнырь. – Мало ему загубленной крыски, еще и злыдню убил! Она-то ему чем помешала?
– Такому всякий мешает, – подхватил Дергун. – Как нашему господину до всех есть дело, словно цеплючему репью, так же, видать, и этому.
– Пошли! – скомандовал Жмур.
Они всей гурьбой повалили прочь, шустро лавируя в толчее. Никто из людей их не видел, так что поневоле приходилось каждому уступать дорогу. В отместку гнупи гримасничали, передразнивая смертных, да еще изо всех сил топали по слякотному месиву, норовя кого-нибудь забрызгать. А Хумдо Попрыгун и Чун Клешня забежали в трактир «Пляшущий окорок» и наплевали в тарелки посетителям, чем потом похвалялись всю дорогу.
Известно, что, если гнупи плюнет человеку в тарелку или в кружку, тот начнет после этого душевно маяться, поэтому нельзя оставлять на ночь открытую посуду с остатками еды. А если уж оставил – наутро содержимое лучше выбросить, иначе не удивляйся, если все вокруг покажется тебе до того гадким, что глаза бы не смотрели. Правда, избавиться от сей напасти нетрудно: для этого надо всего лишь развеселиться из-за какого-нибудь пустяка.
Шайку охватило злорадно-приподнятое настроение, только Шнырь печалился из-за своей потери, да Вабро размышлял о предстоящем объяснении с господином с такой досадой, словно отведал кушанье, в которое сам же перед этим плюнул.
Они ослушались распоряжений и ввязались в ссору с посторонним, вдобавок упустили тех троих, которым должны были «обеспечить нескучный досуг». Этих смертных зовут Куду, Вабито и Монфу, они давние враги господина и в придачу маги, несмотря на свое нынешнее жалкое состояние. Вот и воспользовались колдовством, чтобы ускользнуть от мучителей и замести следы, пока внимание гнупи было приковано сначала к рыжему, а потом к обманувшей надежды злыдне. Ищи-свищи их теперь по всей Аленде!
За несколько месяцев своей службы гнупи по-настоящему прогневали господина только однажды, и то виноваты были не они. Ох, как господин в тот раз осерчал… Он тогда приказал им заляпать грязно-серой краской особнячок Шаклемонга Незапятнанного, известного в Аленде нравоучителя, написавшего «Размышления и сетования о конфузном происшествии с неким амулетчиком и волшебным зверем куджархом». В своей книжице тот намекал на господина, также замешанного в этой истории, и всяко порицал его за непотребное поведение.
Гнупи это поручение пришлось по нраву: знатная пакость! Они все сделали, как велено, с ухмылками и пересмешками малюя пятна на оштукатуренных стенах под покровом ночи. То-то Незапятнанный разинет рот, когда выйдет утречком на улицу да оглянется на свой домик!
Господин был бледен от злости – можно подумать, это ему дворцовый фасад изгадили. Радужка длинных подведенных глаз недобро сияла расплавленным золотом, а голос походил на змеиное шипение:
– Вы, мерзавцы, хотели сделать как лучше или замыслили угробить мою репутацию? Кто из вас до этого додумался? Вабро, ты?
– До чего – до этого, господин? – рискнул уточнить Жмур.
Додумывался он до многого, потому и верховодил над остальными.
– Кто написал на стене «Шаклемонг придурок» с тремя грамматическими ошибками?
Гнупи нередко жалели о том, что не могут соврать на словах, но сейчас только это их и спасло: господин отлично знал, что их дружное «Не мы!» – истинная правда.
На торцовой стене у Незапятнанного, прямо под оберегом, было выведено углем: «Шаклимонг предурак». Крупными буквами, кривовато, но старательно. Позже выяснилось, что это дело рук амулетчиков Светлейшей Ложи, которые тоже посчитали себя оскорбленными. Уголь они использовали не простой, а заклятый, и уничтожить надпись удалось не сразу.
Шаклемонг делал вид, будто не верит в их причастность, и сообщал всем и каждому, что с неким господином Тейзургом, если вы такого знаете, он больше не здоровается – мол-де не в моих правилах здороваться с теми, кто грамоте не обучен. Вроде бы господин этого так не оставил и все же с ним поквитался, но подробностей гнупи не знали.
Золотая Серьга понимал, что не сможет рассказать ничего, кроме правды, но изложить эту самую правду, если подойти умеючи, можно по-разному, верно? Вот он и обмозговывал интерпретацию «Жестокий рыжий разбойник и мы, от него пострадавшие». Дайте-то боги, чтобы вышло убедительно!

 

Когда непривычный – а что в таком случае для него привычно? – но довольно удобный экипаж, запряженный парой лошадей, довез его до бульвара Шляпных Роз, уже начинало смеркаться. Над дальними крышами светилось чайной желтизной вечернее небо, по нему ползло в облачную высь множество дымков.
Расплатившись с возницей (с лихвой, судя по изумленно-довольной физиономии парня), он двинулся по улице пешком, озираясь из-под капюшона.
Справа – особняки и дворцы с колоннами, башенками и лепным декором, слева – доходные дома с пестрой мозаикой вывесок и витрин на первых этажах. Посередине бульвар с заснеженными деревьями, там сейчас малолюдно, зато на тротуарах полно фланирующей публики и по мостовой неспешно катят коляски. Фонари через каждые десять шагов – их уже начали зажигать, фонарщики стараются действовать деликатно, чтобы не мешать гуляющим.
Увидев издали здание с флагом, он сразу понял – то самое. Замедлил шаги, настороженно сощурился.
Дымчато-белый двухэтажный дворец. Арочные окна первого этажа обрамлены лепниной, изображающей цветы, раковины, стрекоз и скорпионов. Наверху круговой балкон-галерея, скаты над ним загибаются вверх, и оттуда глядят скульптуры – то ли причудливые звери, то ли демоны. Здание увенчано изящной белой башенкой с флагом на посеребренном шпиле.
Крышу нетронутым пластом покрывал снег, и наблюдателю пришло в голову, что его там нарочно оставили, для красоты. Такой эстет, как хозяин дворца, вполне на это способен.
Они определенно знакомы, но возобновлять знакомство что-то не хочется. Нет, не страх. Было время, боялся, но это в прошлом. Скорее нежелание сложностей, которых однозначно не миновать, если они снова встретятся и тот примется за старое.
Он поморщился под капюшоном, почти оскалился: ага, вот только его фокусов мне сейчас не хватало – в придачу к отшибленной памяти и тому очевидному факту, что я в розыске.
Флаг ему и правда не понравился: зловещая пляска-переплетение синих, фиолетовых, изумрудно-зеленых змеистых узоров на черном поле. Выглядит угрожающе. Зато, пожалуй, честно: сразу видно, что представляет собой обладатель эмблемы. Хотя дело тут не столько в честности, сколько в неистребимой любви к рисовке.
На заднем плане одноэтажные надворные постройки с полуколоннами и арками, как будто вырезанные из слоновой кости. Перед парадным крыльцом фонтан с изваянием: три танцующие нагие девушки, должно быть, молочный мрамор. От тротуара дворец отделяла кованая ограда с воротами для экипажей и узорчатой калиткой.
Заметив на калитке бронзовую табличку, он подошел ближе. Надпись сообщала, что за оградой находится суверенная территория иностранного представительства: «вторжение возбранено законом».
И что дальше? Потянуть за цепочку звонка, попросить доложить о себе (он ведь даже своего имени назвать не сможет!) – или пройти мимо? Не хотелось ему искать помощи здесь, но больше-то идти некуда…
Его раздумья прервал по-юношески задиристый возглас:
– Эй, провинция, чего глаза вылупил? Никогда таких хором не видел?
Рядом засмеялись. Он повернулся и лишь тогда понял, что реплика адресована ему.

 

Это же самый подлый сволочизм, если тебя приворожили к одной наипервейшей на свете сволочи, а женят на другой сволочи! Когда Дирвен Кориц, набравшись смелости, высказал это соображение учителю Орвехту, тот хмыкнул и невозмутимо посоветовал найти в текущей ситуации что-нибудь хорошее: «Можешь порадоваться хотя бы тому факту, что тебя ждет брачный союз с Глодией, а не вышеупомянутый альтернативный вариант».
Все бы им зубоскалить… Если бы Дирвена заставляли жениться одни архимаги Ложи, он бы уперся насмерть – или никакой Глодии, или зарежусь, останетесь тогда без первого амулетчика – но ведь и мама туда же! Они тихой сапой перетянули ее на свою сторону, а Дирвен обещал, что больше не будет ее расстраивать. И так натерпелась.
После того как их разлучили, ее увели пшоры – подземный народец, который крадет людей и заставляет их работать у себя в пещерах, да еще кровь потихоньку высасывает, и люди там прозябают, словно измученные бледные тени, пока не умрут. Дирвен не знал, что она угодила к этим тварям. Он тогда сбежал из Овдабы и встретил учителя Орвехта, который привез его в Ларвезу, а потом он стал боевым амулетчиком Светлейшей Ложи, но о маме не забывал – решил, что рано или поздно вернется за ней и заберет с собой. Что ж, это «рано или поздно» наступило, когда его похитили овдейские тайные службы – спохватились, придурки! Из застенков он выбрался и маму все-таки спас. Теперь они опять вместе, вдали от Овдабы с ее дурацкими законами, и все бы хорошо, но мама тоже хочет, чтобы он женился на Глодии.
Старичье из Сокровенного Круга ей голову заморочило: мол-де как будет распрекрасно, если сынок ваш остепенится, а для этого ему кто нужен? – правильно, разумная жена! Ради такой перспективы они даже раскошелиться готовы. Ну, то есть удерживать в казну жалованье Дирвена не целиком, как сейчас, а только три четверти. Однако отдавать деньги будут не ему, а новоиспеченной госпоже Кориц, после свадьбы. По этому поводу все радовались, хотя было бы чему. Сплошная засада.
Свободный вечер Дирвен лучше бы провел в трактире с ребятами, но Глодия и ее сестрица Салинса потащили его гулять на бульвар Шляпных Роз: там все светское общество друг перед дружкой дефилирует, а мы чем хуже?
Дальше: Глава 2 Перехватчик