Глава 2
Перехватчик

Этот сон напоминал его первое утро в Сонхи, когда он блуждал в предрассветный час по улицам в поисках своего несуществующего дома. Только в тот раз он полную луну перепутал с плывущим над крышами фонарем (и это показалось ему вполне естественным – возможно, там, откуда он пришел, фонари и впрямь сами собой плавают по небу?), а сейчас вышло наоборот. Насчет далекого желтого окошка он сперва подумал, что это вторая луна. А что, так и должно быть: в том мире, где он родился и вырос, две луны – Ашеле и Готэ, и есть легенда о двух сестрах… Приснившееся воспоминание тут же кануло, словно в прорубь, а он решил во что бы то ни стало добраться до этого окошка.

Чья-то ворожба, это он тоже понял, но в ней не было принуждения: его просто звали, и он пошел на зов.

Перепутанные, пересекающиеся друг с другом лестницы то обрывались в никуда, то заворачивались петлями. Погруженные в зыбкий полумрак коридоры и закоулки норовили завести в тупик. Луна пыталась обмануть его и завлечь в другую сторону, притворяясь манящим окошком – угадай, где настоящее? – но он не сдавался. Все зависело только от него: если не сдаваться, рано или поздно преодолеешь сопротивление этого безразмерного пространства с великим множеством препятствий и доберешься до цели.

В конце концов так и вышло. Он настиг уплывающее окошко за очередным поворотом извилистой лестницы, на тупиковой площадке – и обнаружил, что вовсе не окно это, а зеркало. Во время погони он ожидал чего угодно, только не того, что увидит в светящемся проеме свое же собственное лицо.

Впрочем, это еще один обман… Чуть не попался. Вовсе там не отражение: черты лица хоть и похожи, но все-таки отличаются. К тому же это девушка. Она могла бы быть его сестрой-двойняшкой или скорее младшей сестрой.

Едва он это понял, выражение ее лица изменилось, как будто она тоже его увидела:

– Ты живой! Когда ты вернешься?.. Мама плачет…

Он не успел ничего сказать в ответ. Окружающее пространство со всеми лестницами, тенями, лунными пятнами, петляющими галереями всколыхнулось, завертелось каруселью, и центробежной силой его буквально вышвырнуло из сновидения наружу.

За окном светло. Ничего удивительного, он вернулся с охоты в четвертом часу утра. На стеклах мерцают ледяные хвощи и папоротники, из приоткрытой форточки тянет холодом. Он у себя дома – в Сонхи, и ему здесь хорошо… А все равно тревожит мысль об истаявшей, как дым в небесах, прежней жизни, которая то ли была у него, то ли нет.

Гуртханда, старый сурийский город на краю Олосохарской пустыни, спала и видела сны, убаюканная колыбельной ущербной луны. Здесь по ночам лучше смотреть сны, не то наяву в полуночный час увидишь что-нибудь такое, после чего даже при свете дня будешь от каждой тени вздрагивать.

Наджийме тоже полагалось бы спать, но она тайком выбралась на крышу. Жить ей оставалось меньше месяца. Перед страхом смерти все прочие страхи потеряли свою обычную силу.

Она выросла в пыльном городишке зазывал, харчевен и постоялых дворов. Полгода назад ее продали Ктарме за отцовские долги. В скором времени ей предстояло отправиться в нечистую Ларвезу и там умереть, забрав с собой побольше грязных: людские отбросы попадут в Хиалу к демонам, а Наджийма после этого поселится в светлых божественных чертогах, где будет вечно радоваться, как невинный цветок под солнцем.

«Ведьмину мясорубку» внедряли в ее тело в несколько этапов – это сложное колдовство, доступное лишь посвященным. Из-за «мясорубки» у нее ныли кости таза и пропал аппетит, но юная ужасательница не жаловалась: за полгода ей внушили, что для дела Ктармы надо пожертвовать чем угодно.

В иные минуты смерть казалась ей не божественной наградой, а страшной раззявленной пастью. Наджийма гнала такие мысли прочь: Ктарма исполняет волю богов, а она, как полагается хорошей девушке, ненавидит и презирает всех нечистых, в особенности развращенных ларвезийских бледняков.

Временами в памяти всплывало какое-нибудь давнее впечатление, незначительное, но беспокоящее, словно подвернувшийся под босую ступню острый камешек. То вспоминался вытертый пестрый ковер, на котором она играла в детстве, воображая его узоры сказочными лабиринтами и дворцами. То клубы розоватой в лучах вечернего солнца пыли, медленно оседающей после прошедших по улице верблюдов. То канальцы вдоль тротуаров, выложенные позеленелой плиткой и населенные загадочной юркой мелюзгой – оттуда так волнующе тянуло затхлой сыростью, а мутная поверхность воды наводила на мысли о потаенных хоромах волшебного народца на дне… Сидеть на корточках над канальцем и караулить, не вынырнет ли что-нибудь интересное, было нельзя – это занятие не для девочек, но Наджийма с подружками все равно в это играли, убегая в те кварталы, где их никто не знал.

По учению Ктармы, все это прах под ногами, а ты идешь к божественной цели, и твой долг – умереть за эту цель, чтобы заслужить вечную радость в неземных чертогах. Наджийма все равно вспоминала, а потом переживала, что она недостаточно чиста. Зато она умрет за дело Ктармы и заслужит награду. За минувшие полгода ее приучили к мысли, что это самая лучшая для смертной девушки участь.

Вначале она плакала по ночам и мечтала о побеге – так же, как раньше мечтала о красивом и богатом женихе, – но потом прониклась теми умонастроениями, которые прививали ей наставники. Кроме того, сбежав, она бы опозорила свою семью, это ей сразу сказали, чтобы не думала о глупостях.

Старый купеческий дом на юго-восточной окраине Гуртханды представлял собой целую гроздь глинобитных построек, соединенных галереями и лесенками. Его хозяев то ли запугали, то ли зачаровали, и в дела «гостей» те не лезли. Там находилась временная штаб-квартира Ктармы для подготовки очередной смертницы.

Для непосвященных Наджийма была дочерью заезжего мага, который изготавливает на продажу амулеты, хранящие от козней волшебного народца. Он и впрямь занимался этим доходным промыслом – и много чем еще сверх того. Наджийма боялась его до стыдной слабости в животе и трясучки в коленях. Впрочем, он ее не обижал. Он был терпелив и смотрел на нее с деловитой рачительностью, даже с нежностью, словно повар на цыпленка, предназначенного для главного блюда на праздничной трапезе.

В женских комнатах было душно, а тут воздух свежий, холодный, настоянный на свете далеких печальных звезд, с горчинкой от дыма жаровен и домашних печек. Девушка вдыхала его, приподняв матхаву – повязку, закрывающую лицо ниже глаз.

Плоские крыши белели в темноте, словно затонувшие плоты, погруженные в воду на разных уровнях. На одной беседка для чаепитий, на другой смутно поблескивает разложенная металлическая посуда, которую ближе к вечеру начали чистить песком, но так до конца и не вычистили. Наджийма стояла на той, что находилась дальше всех от земли.

Курившийся дымками город мерцал в ночи редкими тускло-желтыми огнями, оттуда доносился то рев ишака, то собачий лай, то пение под звуки семиструнной маранчи, а здесь, на отшибе, царила сонная тишина.

Когда внизу послышался шорох, Наджийма вздрогнула и торопливо оправила матхаву. Это в галерее. Похоже, кто-то споткнулся и упал, издав приглушенный возглас, но сейчас опять все тихо. Или нет – шуршит… Еле слышно, как песок на ветру.

Вначале она просто испугалась, что ее осудят за неподобающую добродетельной девушке вылазку на крышу, и лишь на лестнице ей стало по-настоящему страшно. Снизу вновь донесся сдавленный горловой вскрик и вслед за тем шоркающий звук, словно кто-то, навалившись на стенку, медленно сползает на пол.

Быть может, в дом забрались грабители? Могущественный покровитель Наджиймы с ними разберется, а ей надо поскорее спрятаться на женской половине. Она осторожно спускалась вниз, освещая ступеньки волшебной лампой в виде черепахи, которую взяла без спросу, и бормотала обережное заклинание. На следующей площадке начиналась галерея, занавешенная обветшалыми веревочными кружевами: пробежать по ней, повернуть – и там дверь.

Сердце так колотилось, что Наджийма не слышала собственных шагов, а тот, кто выскользнул ей навстречу из-за угла, и вовсе двигался бесшумно.

Визитер был невысок и строен, это она успела разглядеть. Лицо черно, как сажа – не поймешь, человеческое или нет, – глаза мерцают, словно два песочных опала. Из-под тюрбана хвостом выпущены длинные волосы, цветом они как барханы в лунном свете.

Наджийма догадалась, кто перед ней: песчаная ведьма. Это они вместо женских платков носят тюрбаны на мужской манер, и волосы у них всегда наружу, потому что помогают им в колдовстве. Их немногочисленное, но опасное племя в стародавние времена пошло от песчанниц – волшебных олосохарских дев – и мага человеческого рода. И еще Наджийма слышала об одной песчаной ведьме, которая ушла от своих, попала к презренным бледнякам в Ларвезу и теперь выполняет приказы магов нечистой Ложи.

– Уходи! – испуганно вымолвила девушка, подавшись назад. – Мой наставник – великий маг, он тебя…

Горло сдавило, как будто его захлестнуло петлей. Лампа выскользнула из немеющих пальцев. Уже ничего не видя и не чувствуя, Наджийма тяжело, словно бурдюк с водой, осела на скрипнувшие половицы.

– Добрых посмертных путей, – сухо обронила Хеледика.

Формальность, которую из почтения к миропорядку следует выполнить, даже если ты убийца на службе у Светлейшей Ложи.

Дело сделано – «мясорубка» уничтожена. От мага Ктармы, который создавал эту дрянь, ей велели держаться подальше, не по зубам он семнадцатилетней ведьме. Хеледика пробралась в этот гадючник в его отсутствие, а теперь нужно исчезнуть до того, как он вернется.

Истрепанные веревочные занавеси на утлых галереях сонно шевелились от дуновений ветра. Пахло дымом, прогорклым ламповым маслом, нечистотами, кислым молоком, благовониями – запахи роились вокруг человеческого жилья, словно стаи мотыльков, которых того и гляди закрутит и унесет в темную бездну. Узкие железные лесенки прятались от полуночных страхов под матерчатыми пологами, словно под одеялом, но кое-где зияли прорехи, сквозь которые проникал вездесущий лунный свет, демонстрируя ненадежность людской защиты.

Раньше ей не поручали убивать, но кому и действовать в этих краях, если не олосохарской ведьме, черпающей силу из песка вековечной пустыни?

На вопрос Шеро Крелдона, сможет ли она это сделать, Хеледика после недолгих раздумий ответила «да». Полтора года назад, когда посланница Ктармы привела в действие «мясорубку» на площади Полосатой Совы в Аленде, она была там и видела, что после этого осталось. Наверняка проницательный господин Шеро понимал: она об этом помнит, и ответ будет утвердительным.

Наджийма выглядела обыкновенной сурийской девчонкой – противоестественно обыкновенной, если учесть, к чему ее готовили, – но песчаная ведьма угрызений совести не испытывала. Сказывалось полученное в родной деревне воспитание: «песок убил – и унесся дальше». Вдобавок она с мучительной отчетливостью помнила ту площадь, сперва заполненную оживленной толпой, а после покрытую сплошным кровавым месивом. Наджийма с растерянным выражением на круглом полудетском лице вызвала у нее не жалость, а скорее брезгливое недоумение: такое лицо – у твари с «мясорубкой» во чреве?

К тому же эта девушка все равно собиралась умереть, так пусть она уйдет в серые пределы Акетиса чуть пораньше, зато в одиночку – без тех, у кого на ближайшее будущее другие планы.

Хеледика сдернула повязанный на талии шарф из темного шелка и намотала поверх тюрбана, спрятав приметный хвост своих колдовских волос, а потом покинула погруженный в дремоту купеческий дом так же, как пробралась внутрь: по «ящеричной дорожке». Этот способ доступен песчаным ведьмам лишь на территории Олосохара. Повинуясь ее воле, пришедший вместе с ней песок взметнулся по ограде, перехлестнул через утыканный острыми черепками гребень – будто и впрямь ковровая дорожка, сотканная из песчинок. Хеледика по-пластунски поползла вверх по глинобитной стене в два человеческих роста, словно по горизонтальной поверхности. Маявшийся бессонницей старый слуга, выглянув в окно, вместо девушки увидел крупную ящерицу: это колдовство сопровождалось маскирующим мороком.

Наверху песок образовал своего рода подушку, прикрыв торчащие осколки. Ведьма легко перелезла на ту сторону и соскользнула вниз. В тот же миг, как подошвы ее шнурованных сапожек коснулись земли, «ящеричная дорожка» с тихим шорохом осыпалась, и порыв ветра сдул с гребня стены небольшую горку песка.

Дома на краю глинобитного города громоздились в темноте бесформенными гнездами, запахи человеческого жилья окутывали их, словно обережные заклятья, защищающие от козней ночи. Дальше расстилалась пустыня. Песчаная шкура Олосохара холмилась бледным застывшим океаном, и ущербная луна тихо ткала над ней свои одноцветные серебристые гобелены. Ветер дул оттуда, с юга. Еле слышно шуршали мириады странствующих песчинок, это напоминало шум приложенной к уху раковины.

Хеледика отправила мыслевесть господину Шеро, который ожидал от нее известий в далекой Аленде (наверное, сидит в полутемном кабинете с которой по счету чашкой горького шоколада), а потом связному из группы прикрытия.

Трое магов и двое амулетчиков, полевые агенты Ложи, остались в Генре – ларвезийском колониальном городке, отделенном от Гуртханды стеной из саманного кирпича. Стена выглядела неказисто, в ней зияло множество проломов, местами ее украшали корявые непристойные надписи, но считалось, что она символизирует границу между просвещенным Севером и Суринанью, и алендийские поэты, в большинстве ни разу в жизни ее не видевшие, слагали о ней торжественные стихи.

Агенты не могли сопровождать Хеледику: если бы маги Ктармы засекли их и успели перепрятать смертницу – все насмарку. Другое дело ведьма, ее магия слита с олосохарским песком, который здесь повсюду, так что никакое волшебство не поможет почувствовать ее приближение.

Девушка быстро и настороженно шагала по улице, похожей в лунном свете на пересохший мертвый канал. Она и сама была сейчас лунным светом, тенью, песком, и в то же время ее переполняло приятное ощущение, что она не подвела, превосходно справилась с тем, что ей поручили. Господин Шеро в ответной мыслевести ее похвалил, и маги из группы прикрытия наверняка скажут что-нибудь лестное… Она грелась в этих мыслях, как ящерица на солнце.

Нет, она вовсе не была тщеславной, но в то же время нуждалась в одобрении, которое раз за разом латало дыру у нее в душе. И всегда оказывалось, что этих латок недостаточно, чтобы дыра навсегда затянулась. Нужна новая порция одобрения, а потом еще, и еще…

Хеледика сбежала из родной деревни в тринадцать лет, когда ее после жеребьевки собирались отдать на съедение волшебному зверю куджарху. Для жертвоприношения нужна была девственница – что ж, она решила эту проблему, встретив на дороге пропыленных оборванных пастухов, и вместо нее умерла другая девушка.

А прошлой весной она познакомилась с Дирвеном, но их безоглядная романтическая влюбленность продолжалась ровно до тех пор, пока улизнувшая из-под присмотра юная парочка не уединилась в укромной гостинице. Обнаружив, что его возлюбленная – «не девушка», Дирвен ударился в трагическую истерику, а Хеледика вначале хотела броситься с моста в канал, но после разговора с перехватившим ее господином Суно передумала. Решила, что будет жить дальше, но без любовной ерунды, грош цена всем этим нежным чувствам.

В чем она нуждалась, так это в осознании, что поступает правильно. Как нынешней ночью: благодаря тому, что она убила ужасательницу, в Аленде или в каком-то другом городе несколько сотен человек останутся живы. Господин Крелдон доволен. Он не скрывал, что причисляет ее, несмотря на небольшой пока опыт, к лучшим своим агентам.

Песчаная ведьма понимала, что главный безопасник Ложи ее использует, но против такого использования ничего не имела против. Во-первых, он Хеледикой не манипулировал, в этом не было необходимости. Во-вторых, она хотела быть полезной. В-третьих, Ксиланра умерла вместо нее, но она помнит о том, что ее жизнь оплачена чужой жизнью, и постарается расплатиться за свой малодушный поступок.

Сегодня она сделала то, что надо, и заслужила одобрение, вот только не стоило ей отвлекаться на эти приятные мысли посреди ночной Гуртханды, выбеленной луной и высушенной олосохарским ветром. Она всего лишь песок, скользящий мимо глухой глинобитной ограды по безлюдной улочке… Как бы не так: песок не думает о том, до чего это замечательно, когда тебя хвалит сам господин Крелдон.

Ее выследили.

Ощущение чужого магического присутствия – и в следующее мгновение удар. Если бы не «песчаная вуаль», вихрем окутавшая ведьму, ей повыбивало бы суставы, но она отделалась ушибами.

«Вуаль» защищает представительниц ее племени лишь в олосохарских землях, эти чары не возьмешь с собой в чужие края, зато здесь, в Суринани, это иной раз может выручить, даже если на тебя напал куда более сильный противник.

Этот маг был изрядно силен, иначе не сумел бы ни застать ее врасплох, ни врезать ей так, что она задохнулась от боли и едва устояла на ногах. Высокая темная фигура, больше ничего не разглядеть.

Хеледика сорвала с головы шарф, выпустив наружу волосы, а из рукава у выскользнул песчаный бич, белесо сверкнувший в лунном свете. Используя его, как удавку, она расправилась с двумя охранниками и смертницей, несмотря на их защитные амулеты, но нынешний противник отразил атаку. Бич рассыпался, не достигнув цели, а девушка отскочила, спасаясь от нового заклинания, и ушибы отозвались болью. У нее даже не было времени «слить» эту боль в песок – пришлось снова отпрыгнуть в сторону.

По глухой беленой стене, принявшей нацеленный в Хеледику удар, разбежалась сетка трещин – словно карта исхоженных караванами троп на старом пыльном куске пергамента.

Ведьма в темноте видела не хуже кошки, но это не давало ей преимущества, поскольку маг владел заклятьем ночного зрения. И ему удалось заглушить ее призыв о помощи: группа прикрытия не знает, что агент Змейка попала в беду. Ее начнут искать, если она не появится и не отзовется до истечения контрольного срока – сама на этом настояла.

Она никак не могла достать противника своими обычными приемами, а потом и пытаться бросила. Только оборонялась, прижавшись спиной к треснувшей стене и тихонько подвывая от боли. Ей казалось, что все суставы у нее вразнобой вихляются. Она уже почти ничего не видела, и хотелось только одного – даже не остаться в живых, а чтобы это поскорей закончилось…

Когда оно и впрямь закончилось, Хеледика, беспомощно скорчившаяся у подножия стены, первым делом почти инстинктивно «слила боль», отдавая ее песку. Потом подняла мокрое от слез лицо, перед вылазкой зачерненное сажей, а сейчас несусветно грязное – да так и застыла в изумлении.

Безмолвный бой продолжался, хотя и без ее участия. Вокруг мага Ктармы, похожего на мрачного бородатого колдуна из сурийских сказок, вился яростный песчаный смерч, из которого то и дело с бешеной скоростью выхлестывали бичи, куда более мощные, чем те, что могла сплести своими чарами Хеледика. Словно бьющееся на ветру знамя, развевались длинные серебристые волосы. Песчаная ведьма. Сильная, опытная и в отличие от изгнанницы Хеледики, посвященная во все премудрости своего племени.

Расклад поменялся – теперь уже волшебник пятился прочь, еле успевая поворачиваться, чтобы она не оказалась у него за спиной. Его щиты с трудом выдерживали удары сокрушительной, как свалившийся на голову мешок с песком, олосохарской магии.

Впрочем, иной раз и не выдерживали. Ему приходилось спешно создавать новые щиты взамен уничтоженных, и наконец он бросился бежать. Из-за путающего заклятья Хеледике показалось, что он нырнул одновременно в три боковых закоулка, даже удаляющийся топот доносился с трех сторон сразу. Господин Шеро упомянул, что он большой мастер уходить от погони.

Старшая ведьма не стала его преследовать. Подошла и остановилась над своей побитой соплеменницей, которая смотрела на нее снизу вверх, опираясь о землю дрожащими ободранными ладонями.

Теперь было видно, что она очень стара. Прямая спина, стать танцовщицы, плавный изгиб бедер под тонким шелком выпущенной поверх шаровар туники – и морщинистое лицо женщины преклонных лет. Голова не покрыта, седые волосы льются серебряным водопадом, а мерцающие светлые глаза смотрят строго и неодобрительно, с затаенной горечью.

Песчаные ведьмы не дряхлеют телесно, у них только кожа с возрастом высыхает и покрывается морщинами, а под этой изношенной оболочкой – все та же сила и гибкость. Незадолго до своей кончины ведьма слабеет, словно ее одолел внезапный недуг, и, почуяв близкую смерть, уходит одна в пустыню. Одежду и украшения потом находят – но никаких останков, как будто она рассыпалась песком, растаяла в повисшем над барханами мареве. А если олосохарскую ведьму убьют до срока, ничего необычного с ее телом не произойдет, и тогда другие ведьмы зароют ее в пустыне, выполнив положенные обряды.

– Бабушка Данра… – прохрипела Хеледика.

– Глупая ты, Хеле, – ворчливо отозвалась старая ведьма. – И лицо чумазое, как у ночного разбойника. Живешь в мужской стране, позволяешь мужчинам собой командовать, вот и набралась от тех, с кем повелась.

«Как будто у меня был выбор!» Девушка не сказала это вслух. Не Данра придумала задабривать куджархов жертвами, это давний обычай. Да и выбор у нее был: или сбежать, или подчиниться решению общины.

– Как ты здесь оказалась, бабушка? – Она до того отвыкла от родного наречия, что слегка запиналась.

– Почуяла, что нынче ночью ты можешь умереть.

Данра была видящая. Когда-то она сказала, что Хеледика однажды попадет в беду из-за своей привычки крошить лепешки с ягодами лимчи, чтобы съесть ягоды отдельно, – так оно и вышло минувшей весной в Овдабе, куда агент Змейка ездила с напарницей шпионить для Ложи по заданию Шеро Крелдона.

– А где сейчас мама?

– Далеко отсюда, в Мадре.

Силы возвращались, и Хеледика нетвердо поднялась на ноги. Она ощущала слабость и тупую блуждающую боль во всем теле, но, похоже, с суставами все в порядке. В Аленде ее посмотрят маги-лекари, которые специализируются на вредоносных для плоти заклинаниях, а сейчас ее лечит разлитая в окружающем пространстве магия Олосохара.

Она опасалась, что бабушка спросит, почему она до сих пор не наведалась в деревню, раз уж господин Тейзург, в одном из своих прошлых воплощений родоначальник племени песчаных ведьм, взял ее под свое покровительство, – и тогда придется объяснять, что ей не хочется встречаться с родными Ксиланры. Однако Данра об этом речи не заводила, расспрашивала о ее жизни в Ларвезе.

– Неправильно ты живешь, Хеле, дурная у тебя голова. С детства была себе на уме: все девочки играют вместе, а тебе больше нравится быть одной. И всегда за тобой водилось, что ты тишком делаешь по-своему. До поры шелковая, а как тебе чего-то захочется, начинаешь своевольничать, да так, что за тобой не уследишь. И старших в деревне ослушалась, и своих магов из Аленды, и нашему родоначальнику господину Тейзургу сделаешь наперекор. Что ж, есть у песка и такая ипостась… Может, и подходяще для тебя быть шпионкой, только не связывайся с магами вроде этого черного – не по тебе враг. Видела, он и от меня-то ушел.

Она и сама это понимала. В следующий момент, осознав, что еще сказала Данра, она несогласно помотала головой:

– Бабушка, я очень благодарна господину Тейзургу и не собираюсь поступать ему наперекор, у меня и в тайных помыслах такого нет. А если мне поручат что-нибудь против него сделать, я откажусь, так и объясню, что не могу я действовать ему во вред. Я уже говорила об этом на всякий случай своему наставнику, и он сказал, что таких заданий мне давать не будут. Я почитаю нашего предка-родоначальника.

– До поры, до времени, – проворчала старшая ведьма. – А как положишь глаз на то, что господин Тейзург хочет для себя, так все твое почтение побоку, словно песок, сметенный ветром. Прямо из глотки у него вырвешь кусок, потому что решишь: «Это будет мое».

– Да никогда я так не поступлю! – Хеледика содрогнулась от вспыхнувшего негодования, но тут ее пошатнуло от слабости, и она прислонилась к стене. – Ничего я не заберу у господина Тейзурга, богами и псами…

Данра ударила ее тыльной стороной ладони по губам, и она стукнулась затылком о стену, не успев договорить. Зубы лязгнули, в глазах потемнело.

– Не зарекайся, дуреха! – свирепо прошипела старуха, приблизив морщинистое лицо. – Беду на себя накличешь, ежели этим поклянешься, а потом нарушишь слово. Чую, так захочешь взять свое, что никакой страх тебя не удержит, поэтому чтоб не смела больше зарекаться, ни вслух, ни в мыслях!

– Восемь из десяти, – невнятно пробормотала Хеледика, еле двигая распухшими губами. – Тебе что-то открылось, как тогда с ягодами лимчи, да, бабушка? Но ведь даже у самых сильных видящих вероятность восемь из десяти. Значит, по крайней мере два из десяти, что я не стану присваивать то, что принадлежит господину Эдмару. А что я захочу взять, это не открылось?

– Уж об этом ничего не ведаю.

По странному блеску лунно-светлых глаз Данры девушка заподозрила, что та о чем-то недоговаривает.

– Бабушка, ты ведь что-то еще знаешь… Скажи мне, что я не должна забирать у господина Тейзурга? Ну, хотя бы приблизительно, что это может быть? Если я буду заранее знать, чего не должна хотеть, я наверняка удержусь от неподобающего поступка.

– Не скажу, – помедлив, отрезала Данра. – Так оно будет вернее.

– Тогда я буду настороже, вовремя пойму, что это и есть то самое, и не возьму чужого, – решила Хеледика.

– Возьмешь, – покачала головой старая ведьма и вдруг, вновь приблизив лицо, чуть слышно шепнула: – И правильно сделаешь!

– Что?.. – удивленно переспросила внучка.

Но Данра, не ответив, крутанулась на пятке, завертелась на месте, обернулась песчаным смерчем и исчезла в боковом переулке. Этим колдовством владеют лишь самые опытные да могущественные из их племени, разменявшие не один десяток лет. Вот потому-то выручать Хеледику бабушка явилась одна, без мамы – та пока еще не научилась путешествовать по Олосохару таким способом.

Хеледика послала мыслевесть связному, и вскоре подоспела группа прикрытия с магическими фонариками: издали казалось, что в потемках плывет небольшой рой светлячков. Шагая в окружении агентов Ложи по закоулкам Гуртханды, а потом по тускло освещенным улицам Генры, девушка думала: «Нет уж, не надо мне ничего, что принадлежит господину Эдмару. Я от него видела только добро и не собираюсь платить за это неблагодарностью. Даже если мне что-то очень сильно понравится, ни за что не возьму, будь то хоть волшебный артефакт, хоть редкое украшение, два из десяти».

Ей пришло в голову, что бабушка Данра неспроста добавила «и правильно сделаешь». Может, песчаные ведьмы хотят, чтобы она украла у предка-родоначальника что-то, нужное для деревни? Считают, раз она теперь шпионка, что угодно запросто сворует, даже у своего благодетеля?

«Хм, интересно, что же это за ценность? И почему бы не сообщить мне прямо, что им нужно?.. Хотя нет, бабушка сказала, что мне самой захочется это присвоить… Два из десяти, не возьму. Хочется – перехочется, не надо мне чужого».

И потом, когда они сели в вагон, который только их и дожидался и сразу помчал по резервному пути без остановок в Аленду, Хеледика лежала на диванчике, завернувшись в плед, и сквозь дрему продолжала думать: «Ни за что не возьму я того, что принадлежит господину Эдмару, ни амулетов, ни драгоценностей, ни каких угодно красивых вещей, ни другого имущества, два из десяти, ничего мне не надо…»

Вабито, Куду и Монфу понуро топтались возле задней калитки добротного двухэтажного дома с обережной лепниной. Юный благодетель, спасший их в северных краях от мерзостных береговых тварей, снова прогнал их прочь. За минувшее время они более-менее усвоили здешнюю речь, разжившись на рынке парой языковых артефактов (воровать тоже помаленьку приспособились, и больше всех в этом непочтенном деле преуспел Монфу).

Никакой надежды: Дирвен Кориц заявил, что видел их в сортире вверх тормашками, они ему даром не нужны, никакой он не покровитель всяким придуркам. И велел, брезгливо скривившись, подождать на задворках – им вынесут с кухни кое-какой жратвы во славу Тавше, а потом пусть проваливают, и чтоб он их больше не видел, потому что ему до свербежа в заднице обрыдло их рожи видеть.

Вот и зябли, дожидаясь обещанной жратвы. Ветер задувал под лохмотья, в животах урчало. В последний раз ели вчера до полудня, вскоре после того как сбежали, сообща применив защитные чары, от стайки зловредных гнупи.

Те опять их найдут. Всегда находят. Изгнанники во времени, заброшенные волей окаянного врага в далекое будущее, то и дело беспокойно прислушивались – не раздастся ли поблизости гнусное хихиканье. Пока ничего. Хлюпают по раскисшему снегу шаги, скрипят экипажи, стучат подковами лошади, шоркает по тротуару лопата, но никаких намеков на присутствие невидимых мучителей. Впрочем, те могут начать с того, что молча залепят кому-нибудь снежком в голову.

– Может, покончим разом со всеми неприятностями? – пробормотал Куду, зябко обхватив руками плечи.

В последнее время его все чаще посещали такие мысли.

– На радость Тейзургу? – буркнул упрямец Вабито.

А Монфу сипло добавил:

– Почем знать, что он и в серых пределах нас не достанет? У него демоны в приятелях, и сам он полудемон. И от Акетиса нам за Хальнора не миновать наказания. Смерть не выход.

Они умолкли. На их обноски с пухлого пасмурного неба падали снежинки, от голода подташнивало. Если они сейчас досыта поедят – возможно, хватит сил на охранные чары, чтобы невидимые слуги Тейзурга подольше их не нашли.

Тем временем Дирвен, развалившийся в кресле в натопленной комнате, тоже пребывал не в лучшем расположении духа. Даже большая кружка горячего шоколада была ему не в радость – может, потому, что сварила этот шоколад зубастая щука Глодия, которая собирается насильно выйти за него замуж. Она сидела напротив, в жемчугах и белых кружевах, и маме Дирвена воспитанно улыбалась, а на него поглядывала так, будто собиралась выкусить лакомый кусок. Натурально щучья порода. И сестрица с родительницей у нее такие же.

– Всякую рвань приваживаешь! – попрекнула она, когда Дирвен велел маминой прислуге вынести придуркам, что стоят возле черного хода, каких-нибудь объедков. – Кормишь дармоедов, вот они за тобой и шастают. Видать, деньги у тебя лишние завелись, девать некуда, ага? Нищим надобно подавать, это угодно Милосердной, но не до такой же степени, чтоб они по пятам за тобой таскались! Думал бы хоть, что про тебя люди станут болтать. Зачем ты их привадил?

– Я не привадил, сами прицепились, – пробурчал Дирвен.

– А у тебя характера не хватает турнуть их как следует!

– Вот сама и турни. У тебя наверняка получится. От тебя кто угодно сбежит без оглядки.

Глодия в раздумье свела нарисованные брови: его слова можно было принять и за комплимент, и за оскорбление. Потом вздернула острый подбородок, изящно, как научили, поднялась и направилась к двери, шурша пышным атласным платьем. На ходу бросила:

– Уж я-то их турну!

Отсутствовала она долго. У Дирвена даже закопошилась беспокойная мысль – то ли опасение, то ли надежда, – что те трое дохляков или заколдовали ее, или украли и, стало быть, не придется на ней жениться. Маги ведь, хоть и голодранцы.

Но, во-первых, маги они плюнь да разотри, почти без силы. Во-вторых, дом, где поселили маму, хорошо охраняется, пусть парни Ложи и не мозолят глаза посторонним. В-третьих, Рогатая Госпожа вряд ли будет настолько милосердна к Дирвену – от нее же все его беды, еще с того раза, когда он в десятилетнем возрасте раскапризничался на улице, и овдейский Надзор за Детским Счастьем конфисковал его у мамы, обвинив ее в родительском жестокосердии. В-четвертых, у Глодии останется младшая сестрица Салинса, похожая на нее и лицом, и нравом, так что по-любому женят, не миновать засады.

Благодаря этим здравым соображениям он не слишком расстроился, когда его невеста вернулась в гостиную живая и невредимая. Мама сразу умолкла, а перед тем она, расстроенно вздыхая, рассуждала о том, какая хорошая девушка Дирвену досталась – разумная, практичная, обходительная… Наверняка архимаги Ложи, которые затеяли его женить, на нее тоже давят, потому-то она и настаивает, хотя видит, что невеста ему не по душе. Если б не мама, он бы чворка дохлого женился! Но вызвать ее на откровенность и добиться, чтобы она стала с ним заодно, никак не удавалось.

Глодия выглядела задумчивой – такое выражение редко гостило на ее остроносой щучьей физиономии. Обычно у нее на лбу написано: «Я все лучше тебя наперед знаю», – по крайней мере, когда она не изображает пай-девочку перед мамой или кошмарной госпожой Армилой, а клюет мозги Дирвену.

Чинно извинившись перед Сонтобией Кориц, она поманила его в соседнюю комнату. Пошел из любопытства – с нарочитой неспешностью, скроив равнодушную мину. Если барышня Щука думает, что он будет с ней романтически целоваться среди кружевных салфеток и фарфоровых безделушек – дохлый чворк ей, неужели сама не понимает?

– Эти трое говорят, что они маги, – деловитым шепотом выложила Глодия. – Не врут, волшебный фокус показали. А ты, остолопина, сам не допер, что они маги?

– Ха, я это с самого начала определил, – презрительно фыркнул Дирвен. – А за деревенские словечки тебя госпожа Армила плеткой по спине вытянет.

– Не вытянет, ее же тут нет, – ухмыльнулась Щука. – Если определил, почему ведешь себя, как остолоп?

– Сама остолопка!

– Да уж я бы на твоем месте сразу потолковала бы с ними как надо! Они ледащие, голоднющие, но маги. Если обидятся, могут нагадить. Или меня сглазят, когда я буду ходить брюхатая в интересном положении, или еще чего… Но они не угрожают, а просятся к нам в услужение. Говорят, ты их от народца спас. Правда, что ли?

– От жляв, – небрежно подтвердил Дирвен. – В Овдабе. Придурки аж оттуда за мной притащились. Ха, да кому они нужны!

Вот бы и впрямь ее сглазили, да так, чтобы одно воспоминание от Щуки осталось…

– Ты и вправду остолопина, – ее голос прозвучал холодно и осуждающе. – Кому нужны маги, которые сами просятся к тебе в услужение?! А если их откормить и заставить помыться, чтоб не воняло, с них, может, какой-нибудь прок нам будет! Прежде чем что-то выкидывать, глянь, не сгодится ли оно в хозяйстве, тогда тебе не придется под чужими окнами побираться.

Последнюю сентенцию она произнесла так значительно, что Дирвен понял: повторяет затверженное.

– Ха!

– И не хакай, не то мухой подавишься. И скажи спасибо, что у тебя есть я, чтобы думать. Их надо или взять к себе, или не просто выгнать со двора, а услать с каким-нибудь поручением. Тогда они хоть какую-то пользу принесут. По крайности не будут мозолить глаза своими болячками и вонью, и не скомпрометируют нас перед обществом.

– Можно, – с прохладцей бросил Дирвен, про себя оценив эту идею.

– Пораскинь головой, что ты им поручишь.

Увы, его поручение напугало тройку обтрепанных магов до испарины, выступившей на изможденных лицах, несмотря на утренний морозец. Он велел, чтобы они напакостили, как сумеют, Самой Главной Сволочи, то бишь угробцу Эдмару, но тут выяснилось, что эти маги-доходяги уже с ним знакомы, и есть меж них какие-то давние счеты… Спасибо, что не обделались с перепугу. Давай наперебой объяснять на скверном ларвезийском, что к Дирвену они просятся в том числе для того, чтобы он защищал их от Тейзурга. Во засада, можно подумать, других забот у него нет! Потом ему припомнилось сказочное: «Отправляйся в неведомую страну, принеси оттуда неведомо что, которое всего на свете дороже» – и он сообразил, с каким заданием этих придурков можно услать с глаз долой.

– Я возьму вас на службу и буду защищать от Тейзурга при одном условии, – то, что галдеж стих, едва он заговорил, доставило ему немалое удовольствие. – Вы должны найти для меня два потерянных амулета. Где их искать, понятия не имею, но если вы, как говорите, древние маги, сами разберетесь. На северо-востоке за Унскими горами когда-то была страна Арибана, в учебниках про нее ничего не написано, крухутаки знают, когда это было. Мне о ней рассказывал демон Хиалы. Я его вместе с одним придурком случайно освободил из ловушки, поэтому, наверное, он не врал. Арибаной правили короли-амулетчики – ну, по-вашему, маги-предметники, очень могущественные. И у них было три самых важных королевских артефакта, которые работали, только если собрать их вместе. Один вот такой – Дирвен вытащил из потайного кармана медальон с гравировкой. – Это латунная копия, оригинал золотой. Еще должно быть золотое кольцо с печаткой и золотой головной обруч, надо то и другое найти. Когда вы мне их принесете, вы станете моими вассалами, и я задам жару скотине Эдмару. Мне для этого нужны обруч и кольцо. Если возьметесь искать, копию берите с собой, у меня их несколько.

Трое придурков начали благодарить и заверять в своей преданности. Заскорузлые пальцы с обгрызенными ногтями схватили латунную медальку и спрятали за пазуху, под грязные лохмотья.

– Вот это еще держите, – Дирвен отцепил от связки и швырнул им «Безлунную круговерть» – усовершенствованный вариант «Круговерти», предназначенный для ухода не только от людей, но и от волшебного народца. – Поможет сбежать от гнупи, которых этот гад на вас натравил.

По Уставу он не имел права разбрасываться казенными амулетами, но ему хотелось насолить Эдмару. Куду, Вабито и Монфу опять принялись горячо благодарить, он оборвал их излияния:

– Идите. И не возвращайтесь без арибанских артефактов. Денег не дам, – у него их и не было, но первый амулетчик Светлейшей Ложи не стал распространяться о том, что почти все его жалованье позорно удерживают в казну. – Если вы маги, а не придурки, сумеете прокормиться. И где-нибудь помойтесь, а то вы как три ходячие мусорные кучи, я не могу одновременно разговаривать и нос зажимать.

Они покорно приняли оскорбление и рассыпались в заверениях, что теперь, когда началась их служба благородному молодому господину, они позаботятся о своем внешнем облике.

– Отделался я от них, – похвастал Дирвен, вернувшись в гостиную к маме и Глодии. – Больше не явятся.

«А если вдруг… – добавил он про себя. – Если… Ну, тогда держись, ублюдок Эдмар!»

Между тем Вабито, Монфу и Куду петляли по улицам, задействовав «Безлунную круговерть», и прикидывали, где бы украсть пристойную одежду.

– Невероятно, люди до сих пор помнят о Наследии Заввы, – заметил почти согревшийся от быстрой ходьбы Монфу.

– Для нынешних это легенда или даже обрывок легенды, – возразил Куду. – Скорее всего Арибана была уже после нашего времени, иначе мы бы о ней хоть что-нибудь знали.

– Если маг-предметник такой силы получит эти амулеты, его могущество станет почти безграничным. – Вабито выдохнул облачко пара и надсадно закашлялся, потом продолжил: – Он молод и порывист, но мы сможем влиять на него, направлять… Дело за тем, чтобы найти ему Наследие Заввы, с таким оружием у него будут шансы уничтожить нашего врага – вы это понимаете?

Они по-прежнему ощущали себя песчинками, затерянными посреди бескрайнего холодного океана, – но теперь уже не скользящими в ледяную бездну, а подхваченными стремительным донным течением. У них наконец-то появилась цель.

– Коллега Тейзург, сказывают, кота завел.

Сообщив эту новость, в которой не было ничего из ряда вон выходящего, коллега Плашемонг уставился на Орвехта с потаенным ликованием завзятого сплетника. Невысокий, рыхловатый, нервически живой, свежие новости он пересказывал с таким энтузиазмом, будто ему за это приплачивали.

– Отчего же коллеге Тейзургу не завести кота? – отозвался Суно с вежливым равнодушием, высматривая среди закусок на столе фаршированные баклажаны по-нангерски, которые дворцовый шеф-повар готовил отменно. Большие королевские приемы тем и хороши, что гостей кормят до отвала, но если хочешь отведать какой-нибудь особо прославленный деликатес – успевай, а то желающих и без тебя хватает.

Ларвезой давно уже правила Светлейшая Ложа, и король был скорее символом верховной власти, нежели значимой политической величиной, но в то же время королевский дом оказывал немалое влияние на экономику страны, поскольку держал один из крупнейших в просвещенном мире банков.

– Так он его, говорят, по ночам на улицу выпускает, – сообщил Плашемонг таким многозначительным тоном, будто речь шла о невесть каком нарушении закона, и его лысина торжествующе сверкнула в свете люстры. – Свидетели имеются…

– Что ж в этом такого, я свою Тилибирию тоже выпускаю на улицу.

– Да кот-то у него не домашний! – Собеседник понизил голос до интригующего шепота. – Дикий зверь, во-о-от такой здоровенный! – Он развел руками, словно хвалился сорвавшейся с крючка рыбиной. – И натурально бешеный, на людей кидается. Четверых порвал до крови вчерашним вечером.

Коллега Плашемонг был хоть и болтун, но не безответственный болтун – из тех, кто понимает, что соврешь раз, другой, а дальше веры тебе не будет. Слухи и сплетни составляли его главную страсть. Преподнося их, маг весьма посредственных способностей ощущал себя истинным волшебником и наслаждался триумфом, словно артист или дирижер оркестра, сорвавший овации. При этом он потчевал слушателей сплетнями, у которых было хотя бы подобие реальной подоплеки. Раз уж рассказывает взахлеб про бешеного дикого кота – значит, этот кот по меньшей мере кому-то померещился с пьяных глаз, и найдется какой-никакой очевидец, готовый подтвердить, что это истинная правда.

– А не демон ли это, часом? – предположил присоединившийся к ним коллега Харвет. – Известно же, что коллега Тейзург с ними якшается. Открыл Врата какому-нибудь своему приятелю, которому приспичило по городу прошвырнуться, вот вам и кот-убийца.

– Непохоже, чтобы демон. У пострадавших были недурные защитные амулеты, и это их не спасло, а девчонка, модисточка с улицы Сиреневой Занавески, убежала невредимая, хотя у нее не было никакой защиты.

– Демоны могут вести себя по-разному, сие зависит от множества факторов, которые не всегда на виду, – возразил Орвехт. – И не последнюю роль играет настроение демона на момент инцидента.

Будучи экзорцистом, он неплохо изучил повадки тварей Хиалы. Впрочем, говорить тут о «повадках» можно лишь с изрядной долей условности: демоны – не животные. Представления о том, что визитер из Хиалы, ежели у него есть выбор, непременно первым делом кинется на женщину или всегда предпочтет легкую добычу сильному противнику, – это из области мифов. Пожалуй, в половине случаев так и будет, но что касается другой половины – заранее не угадаешь. Тяга к обобщениям и к «оно же должно быть так!» не одного начинающего экзорциста бесславно сгубила.

– А вот и сам коллега Тейзург, – шепнул Харвет, указав на упомянутую персону чуть заметным кивком. – Подойдем?

Залы с высокими лепными потолками располагались анфиладой, и в каждом стояли вдоль стен богато сервированные столы. Коллегу Эдмара в соседнем зале было видно со спины, но это мог быть только он: роскошная китонская баэга с серебристо-синими узорами, длинные черные волосы с фиолетовыми и зелеными прядями – кто бы еще явился на королевский прием в таком виде?

Рядом Зинта и маг-наемник Хантре Кайдо. Сомнительно, чтобы последний получил официальное приглашение, но Тейзург, как правитель Ляранского княжества, по дипломатическому протоколу имел право на свиту, вот и привел его с собой.

Эдмар как раз обменялся приветствиями с двумя придворными и архимагом, остановившимися возле того же стола, и коллеги Харвет с Плашемонгом при виде начальства раздумали к нему подходить. А Суно – другое дело: в этой компании его Зинта, так что высокий ранг собеседников не повод, чтобы топтаться в сторонке.

Вблизи одеяние Эдмара выглядело еще изысканней: как будто темно-синее ночное небо затянуто серебряной паутиной, и в ее узорах то там, то здесь мерцает подобие орхидеи или затаившегося хищного насекомого. Всего на мгновение, и верить ли собственным глазам – решайте сами. Никакого волшебства, впечатления зависят единственно от игры света на плотной шелковой ткани из разнородных нитей.

Его ногти покрывал темный зеркальный лак, на шее переливалось ожерелье из редчайших черных алмазов, крупных, как гранатовые зерна. И Зинта в светлом платье с неброским обережным орнаментом, и Кайдо в костюме из серого бархата рядом с ним выглядели скромными провинциалами. Впрочем, разодетые в пух и прах придворные и достопочтенный Убрелдон в парадной мантии с золотым шитьем по части пыли в глаза коллеге Тейзургу не уступали. Или почти не уступали.

Речь они завели о том же, о чем толковал вдохновенный сплетник Плашемонг: о коте, которого негоже выпускать на улицу без присмотра. Видимо, инцидент с нападением на прохожих и впрямь имел место. Эдмар отпирался – да помилуйте, никаких диких зверей он в своей резиденции на бульваре Шляпных Роз не держит, – но затаившаяся в углу рта ухмылка заставляла усомниться в его искренности. Казалось, этот разговор его забавляет, и время от времени он с непонятным выражением косился на хмурого Кайдо, словно приглашая присоединиться к веселью.

Рыжий выглядел раздосадованным, как будто ему дискуссия на кошачью тему до оскомины не нравилась, а сохранять на лице вежливую мину он то ли не обучен, то ли не находит нужным. Мол, «деньги мне платят не за это» – есть такая принципиально необходительная категория наемников. Зинта, казалось, силилась что-то понять, даже лоб слегка морщила, Орвехту редко доводилось видеть ее настолько озадаченной.

– Лица у всех разодраны в кровь, кожа – лоскутьями, – рассказывал граф данг Ваглерум, крупный мужчина представительной скульптурной наружности, хотя и несколько обрюзгший. – У молодого Симервальда глаз вытек, у другого повреждена гортань. Среди них был сын моей старинной приятельницы, он тоже серьезно пострадал.

Интонации влиятельного светского человека, крайне рассерженного, но привыкшего держать свои эмоции в узде. Он все же не забывал о том, что перед ним могущественный маг с весьма сволочной репутацией. Его засушенный спутник, имя которого Орвехт запамятовал, то ли менее влиятельный, то ли не столь решительный, время от времени молча кивал, всем своим видом выказывая поддержку.

Достопочтенный Убрелдон угощался пирожным с вишенкой и напоминал досужего зеваку, если сие сравнение позволительно по отношению к архимагу.

– Госпожа Граско, вы сможете оказать помощь пострадавшим? – обратился обвинитель к лекарке.

– Конечно, смогу, – заверила та, взглядывая на всех поочередно с таким мучительным недоумением, словно никак не могла уяснить для себя что-то важное.

– Мы на вас рассчитываем, и вы получите достойное вознаграждение во славу Тавше.

– И еще эта девица выскочила со двора на улицу с визгом и без юбки, посеяв смятение среди прохожих, – внес свою скромную лепту тощий придворный.

– Так кот еще и юбку ей порвал? – всплеснула руками лекарка.

– Не кот. Юбку с нее сорвали юнцы – знаете, как наше «золотое юношество» шалит? Они ее поймали возле подворотни, хотели пошутить, и тут на них напал этот бешеный зверь. Якобы ничей…

После этих слов лицо Зинты внезапно просветлело, словно та головоломка, над которой она маялась, наконец-то разрешилась, – а потом лекарка нахмурилась:

– Ах, так вот оно в чем дело… Что ж, раз я пообещала помочь, отказаться не могу, но вы тут о вознаграждении толковали – заплатите, сколько скажу. Иначе на меня не рассчитывайте. Это по правилам. Если речь не идет от жизни и смерти, я в особых случаях могу поставить такое условие. Пусть деньги готовят, иначе пальцем не шевельну.

– Сколько вы хотите, госпожа Граско? – деловито и с оттенком превосходства осведомился царедворец.

Когда лекарка назвала сумму, архимаг, приготовившийся откусить от пирожного, нелепо замер с приоткрытым ртом. Тощий выпучил глаза. Первый придворный сглотнул, отчего колыхнулся его ухоженный двойной подбородок. Суно в уме прикинул, что на эти деньги Зинта сможет купить по примеру Эдмара небольшое княжество в Суринани и до конца жизни купаться в роскоши.

– О, наконец-то ты становишься практичной женщиной, – одобрительно хмыкнул Тейзург.

– Это не мне! – возразила она торопливо и сконфуженно. – Деньги пойдут на нужды лечебниц во славу Тавше Милосердной, и некоторая доля – той девушке за ущерб. А говорите, кот виноват, да он правильно сделал, что заступился! Другой раз эти поганцы подличать не будут.

«Браво, Зинта», – усмехнулся про себя Суно.

Архимаг отделался легким удивлением и продолжил чревоугодничать, зато придворные напоминали рыб, которые вместо воды раз за разом судорожно заглатывают воздух.

– Сударыня, вы забываетесь! – овладев собой, вымолвил Ваглерум. – Золотое юношество – это будущий цвет нашего общества, наши дети, которые пока всего лишь по-детски озоруют, и нельзя их за это строго судить.

– Сударь, мне сдается, это вы забываетесь, – небрежно, словно его одолевала скука смертная, заметил Эдмар. – Вы неучтивы с дамой, со служительницей богини – фи, как это некрасиво. Боюсь, я крайне шокирован…

– Мои извинения, госпожа Граско, – поправился собеседник, благоразумно сбавив тон. – Вы иностранка, у вас в Молоне другой уклад жизни… Полагаю, в Аленде, в новой среде, вам пока еще не все понятно.

– Что надо, то мне понятно, – тихо, но с неожиданным нажимом возразила Зинта. – Подлость это зложительская и свинство – напасть целой шайкой на девчонку! И юбку порвали, а на новую у нее, может, и денег-то нет. Да они ведь и хуже бы поступили, если б этот кот, на ее счастье, мимо не пробегал.

– А вы знаете, чей это кот, госпожа Граско? – проницательно осведомился Убрелдон.

Лекарка энергично помотала головой, но у Суно крепла уверенность, что все-то она знает. Надо будет дома порасспросить.

– Госпожа Граско, у нас в Ларвезе такие суждения недопустимы, когда речь идет о молодых людях благородного сословия, – наставительно возразил вельможа. – Что же до девицы-модистки, то это просто маленькая шлюшка, будь она в юбке или без юбки. Если она попала в такую историю, сама виновата. Жертвы всегда сами провоцируют насильников. Должно быть, подмигнула им или сболтнула что-нибудь легкомысленное, когда проходила мимо. И подумайте, что она могла делать в поздний час на улице? Так что ее наветы на наших молодых людей просто смехотворны, а ее самое следовало бы примерно наказать за безнравственность! Ох, уж эти жертвы насилия…

Глядя на него в упор, Зинта гневно сдвинула брови, словно и хотела что-то сказать, и не находила слов.

– Хантре, умоляю, не надо, – меланхолично произнес Эдмар, перед тем как поднести к губам хрустальный бокал на витой ножке. – Мы не в трактире…

Стремительное движение, звук удара. Через несколько мгновений разговоры смолкли, и в гробовой тишине множество лиц повернулось в их сторону. Отчетливее стали слышны звуки оркестра, игравшего в бальной зале за арками, и гул голосов из соседних помещений.

– Я же просил, не надо, – пригубив золотистое вино, вздохнул Эдмар с кротким упреком. – А ты меня проигнорировал и поставил в неловкое положение.

Кайдо взглянул на него, но промолчал.

Дворцовые стражники с золотыми аксельбантами на мундирах приближались нерешительно, никто не рвался вперед: как-никак нарушитель спокойствия – не простой дебошир, а боевой маг.

Оглушенный ударом царедворец нетвердо шагнул назад, но все же не упал – несмотря на свою нынешнюю обрюзглость, он отличался могучей статью и выглядел как человек с богатым прошлым. Потрогав опухающую скулу, вперил тяжелый взгляд в агрессора.

– Ты, каналья… Что ты себе позволяешь, висельник!

– Так ведь сам виноват, – нарушил свое неприветливое молчание рыжий наемник. – Не лучше какой-нибудь шлюшки, на которую напали на улице. Жертва всегда сама виновата, разве не так?

– У тебя еще будут шансы в этом убедиться, ублюдок подзаборный!

– Они собирались ее изнасиловать и обстричь наголо, – объяснил Кайдо, обращаясь к остальным. – Им показалось, что это будет весело.

– Так это ты натравил на них дрессированного кошачьего скота?! Это ты его там выгуливал по хозяйскому приказу, отродье Хиалы?

– Пожалуй, я мало запросила, – проворчала Зинта. – Не столько, а вдвое больше, во славу Тавше, и никакого торга.

– Ты за это ответишь, – сверля рыжего ненавидящим взглядом, посулил вельможа.

– Непременно ответит, – подхватил Тейзург. – Уж об этом не беспокойтесь, я у него за сие безобразие из жалованья вычту. За причинение вам обиды кулаком по лицу – пятьдесят золотых ривлов, за то, что проигнорировал пожелание своего нанимателя, – еще сотня, итого сто пятьдесят золотых. Слышишь, Хантре, ты оштрафован.

– Штрафуй на здоровье.

– И еще двадцать пять монет за то, что невежливо огрызнулся. Мелочь, а приятно… Господин Ваглерум, вы удовлетворены? Ваши пятьдесят ривлов за ущерб я завтра же пришлю с посыльным.

Ваглерум побагровел, перевел гневный взгляд теперь уже на улыбающегося Эдмара. И всякий бы его понял: пятьдесят ривлов – недурная сумма для прачки, вечерницы или кучера, но предложить ее в качестве компенсации вельможе – издевка стократ хуже предшествующего оскорбления.

– Вы полагаете, это может меня удовлетворить, господин Тейзург? – осведомился Ваглерум ледяным тоном.

– О, так вы желаете иной сатисфакции? – промурлыкал Эдмар. – Уж не собираетесь ли вы на дуэль его вызвать? Простого наемника… Я нахожу, что это вульгарно. Право же, общество вас не поймет. С другой стороны, поскольку Хантре Кайдо – мой наемник, мне и ответ за него держать. Я принимаю ваш вызов, граф, и готов обсудить детали этого деликатного приключения с вашими секундантами.

Дуэли в Ларвезе были официально запрещены, но полуофициально разрешены, и если все оставались живы, это не влекло для участников суровых последствий. Исключением были маги Ложи – Устав возбранял им выяснять отношения таким способом. Также на поединках нельзя было использовать заклинания, амулеты, чары либо какое угодно иное волшебство – чтобы проследить за этим, обычно приглашали мага-эксперта.

– Обожаю дуэли, – мечтательно ухмыльнулся Тейзург, обращаясь к остальным. – Увы, мне давно уже никто не бросал вызов, и вдруг такая восхитительная неожиданность!

Ваглерум, не удостоив его ответом, без поклона развернулся и направился к арке, за которой сияла анфилада залов. Сухощавый, помешкав, учтиво кивнул и заторопился следом.

Общество всколыхнулось, как водоем, потревоженный волнением после мертвого штиля. Шепотки, блеск глаз, оживленные разговоры вполголоса.

– Их давно не развлекали скандалами, – почти благодушно усмехнулся Эдмар, взяв с подноса у слуги бокал рубинового вина. – Хантре, ты не обиделся?

– На кого? – угрюмо поинтересовался рыжий.

– Да уж, скорее тут на тебя должны обижаться.

– Коллега Тейзург, так вы держите у себя дома дикого кота или нет? – доверительно осведомился достопочтенный Убрелдон, нацелясь на предпоследнее пирожное с вишенкой. – Уж сколько народу эту бестию на улицах замечало. По описаниям, зверь кошачьего вида, величиной с собаку средних размеров, серый с рыжеватыми подпалинами, с кисточками на ушах. Если он и вправду ваш, нехорошо, что бегает где попало без присмотра и без ошейника.

– Считаете, на него надо надеть ошейник и прогуливать на поводке?

– Это было бы неплохо. Не приводило бы к осложнениям, – осклабился архимаг, радуясь тому, как ловко, за один ход, он вывел собеседника на чистую воду.

– Хм, ошейник – интересная идея… Пожалуй, в этом есть своя прелесть. Он, конечно, будет царапаться, но я как-нибудь справлюсь. И поведу его гулять на поводке, и все будут на нас смотреть… Хантре, что ты об этом думаешь?

Наемник не ответил, но его презрительная мина яснее слов говорила, что он думает: хозяйская дурь и блажь, до которой ему нет дела.

– Ошейник непременно нужно будет украсить драгоценными камнями, – мечтательно сощурив отливающие золотом глаза, продолжил изобличенный котовладелец. – Алмазами? Сапфирами? Топазами?.. Хантре, заказывать этот аксессуар поедем вместе, и я непременно учту твои пожелания, но последнее слово, разумеется, останется за мной.

Рыжего буквально передернуло, при этом пальцы его правой руки будто невзначай сложились в кулак. Бешеный парень. Еще спасибо, что попросту бьет, а не швыряется заклятьями. Впрочем, последнее свидетельствовало о том, что хоть он и бешеный, но с контролем и установил себе границы, за которые не выходит. Вспыльчивый боевой маг без самоконтроля – это в иных случаях хуже теплой компании гостей из Хиалы, и графу данг Ваглеруму впору бы возблагодарить богов, что дело ограничилось заурядным рукоприкладством.

По имеющимся у Ложи сведениям, Кайдо за время своей недолгой службы у Тейзурга успел отправить на суд Акетиса двух ужасателей с «ведьмиными мясорубками» и еще трех агентов Ктармы – хорошо вооруженного амулетчика и магов, скрывавшихся в сурийских кварталах под видом переселенцев.

В Ложе рассматривали вопрос о том, чтобы его перекупить, но это следовало сделать дипломатично, не рассорившись в пух и прах с коллегой Тейзургом. Похоже, тот рыжего бесит, и если на этом сыграть…

Не один Орвехт подумал о перевербовке ценного специалиста. Проницательные глаза Убрелдона алчно вспыхнули. Другие маги Ложи, подтянувшиеся к их группе, тоже глядели оценивающе, точно севшие за доску игроки в сандалу: кто сумеет переманить Хантре Кайдо, тот может рассчитывать на весомую благодарность от руководства.

– Некое странное чувство меня посетило, словно кто-то подбирается, чтобы стибрить у меня кошелек или перстень, – пробормотал Эдмар, вроде бы ни к кому не обращаясь. – И с чего бы это?.. Добрый вечер, коллеги, взаимно рад вас видеть!

Пока обменивались приветствиями, Кайдо ретировался. Впрочем, далеко не ушел: красивая черноволосая волшебница в смело декольтированном платье перехватила его, ослепила улыбкой и утянула танцевать в бальную залу.

– Видели, какая сволота? – тихонько поинтересовался за спиной у Орвехта кто-то из коллег. – Когда его нанимателю захотелось поговорить об ошейничке для котика, о милом житейском пустячке, парня аж перекосило от презрения! Видели? Мол-де что мне ваши котики и прочая ерунда, я на это плевал свысока! Наемник, этим все сказано.

– Однако своих денег он стоит, нельзя не признать, – рассудительно отозвался другой. – За две сломанные «мясорубки» можно извинить отсутствие хороших манер.

– Он работает за деньги. Даже самый дорогой наемник – последняя шваль, которую негоже пускать в приличное общество. Вот вам доказательство. Выяснить бы еще, сколько он стоит…

Суно заметил Хеледику в дымчато-золотистом платье с черными кружевами, скользившую в толпе грациозной змейкой: со стороны можно было подумать, что дворцовые залы – ее родная стихия. Вчера утром она вернулась из Гуртханды, где уничтожила еще одну носительницу «мясорубки», едва не поплатившись за это жизнью. С ней весь день возились маги-лекари, убирая последствия поражающих заклятий, а теперь она, как ни в чем не бывало, явилась на королевский прием. Все же перегнул Шеро, убийца – неподходящая профессия для девчонки… Хотя, пожалуй, подходящая для песчаной ведьмы.

– Что ты думаешь о Хантре Кайдо? – спросил Орвехт, когда остальные, негромко переговариваясь, направились к другому столу, и они остались втроем – он, Зинта и Хеледика.

Ему было любопытно услышать ее мнение.

– Сильный маг, – сразу же ответила девушка. – И еще…

Она замешкалась, то ли подбирая слова, то ли пытаясь определиться со своими впечатлениями. Ее круглые, приподнятые к вискам глаза песочного цвета смотрели с задумчивой прохладцей.

– На нем как будто тень тени какого-то неизвестного заклятья. Чтобы сказать что-то еще, я слишком мало его видела, зато наслушалась, что о нем болтают дамы и барышни.

– И что же?

– То, что сейчас модно… Сочиняют про него и господина Эдмара всякие непристойности.

– Чему удивляться, эти великосветские негодяйки даже нас с коллегой Шеро сосватали, – невозмутимо заметил Суно. – Хотя ты можешь представить себе худшее стыдобище?

Зинта сердито фыркнула.

– Про вас они такое говорят больше в шутку, – успокоила ведьма. – А про господина Эдмара и господина Кайдо – всерьез, со всякими романтическими подробностями. Они еще сговорились все это записывать, и у них тайные тетрадки по рукам ходят.

– Ужас какой зложительский, – с чувством высказалась лекарка.

– Господин Шаклемонг Незапятнанный предлагал мне триста ривлов, если я такую тетрадку для него украду. Сказал, что он хочет это прочитать только затем, чтобы обличать их. – Хеледика сдержанно улыбнулась, сумев показать этой улыбкой, какого она мнения о Шаклемонге. – Я ответила, что я ведьма Ложи, а не салонная воровка, тогда он начал говорить об упадке нравов, еле от него отделалась.

– От кого отделалась? – вопросительно подмигнул вернувшийся князь Ляраны.

– От Шаклемонга.

– Он метит в королевские советники, и будет забавно, если он своего добьется. Может, стоит поспособствовать исполнению его мечты? Признаться, люблю такой театр…

– Это будет не театр, а балаган самого неважнецкого пошиба, так что лучше уж не способствуйте, коллега Эдмар, сделайте одолжение, – попросил Орвехт. – Тем более что влияние Королевского Совета в последнее время возросло.

Ложе пришлось поделиться властью с почуявшими слабину вельможами – «на период временных затруднений вследствие неблагоприятных феноменальных завихрений в циркуляции мировой магической энергии». Рассчитали с участием видящих, что эта уступка сулит меньшие потери, нежели то, что может произойти, если ларвезийской аристократией овладеют мятежные настроения.

Посередине большого серебряного блюда осталось последнее пирожное, украшенное взбитыми сливками и вишенкой. Тейзург и Хеледика потянулись к нему одновременно.

– Ой… – Девушка со слабым вскриком отдернула руку. – Извините, господин Эдмар, это ваше пирожное!

– О чем разговор, уступаю.

Она выглядела слегка испуганной, он – слегка озадаченным.

– Нет-нет, если вы хотите съесть это пирожное, я не собираюсь его присваивать. – Хеледика с натянутой улыбкой отступила от стола. – Это было бы с моей стороны нехорошо…

– Что это с ней? – изумленно вскинул бровь Тейзург, когда песчаная ведьма, явно сконфуженная, исчезла за чужими спинами.

Одновременно с этим он использовал заклинание, выявляющее яды, иные зелья и вредоносные чары, потом хмыкнул:

– Вроде бы чисто. Пардон, после Тимодии с ее незабвенными пирожками и коллеги Зибелдона с бутылкой магобоя я стал несколько мнительным. Любопытно, что мне в следующий раз подсунут.

– Сомневаюсь, чтобы Хеледика выдала себя таким образом, если бы собиралась вас отравить, – заметил Орвехт, с интересом наблюдавший за действием примененного для проверки заклинания.

– Благодарю, коллега Суно, утешили. Впрочем, я склонен с вами согласиться.

А Зинта решительно взяла с блюда злополучное лакомство, но вместо того, чтобы откусить, принюхалась и выдала заключение:

– Никакой отравы. И Хеледика вовсе не зложительница!

– Несомненно. – Эдмар ловко отобрал у нее пирожное, и через секунду оно исчезло, перемещенное в волшебную кладовку. – Это будет мой десерт на завтра. А может, кого-нибудь угощу.

После того как он скрылся в толпе гостей, Суно с Зинтой пошли в бальную залу и поднялись на галерею, где были расставлены стулья с гнутыми ножками. Зинта знала молонские народные пляски и дважды в восьмицу брала уроки у сурийской танцовщицы, но бальные танцы были ей незнакомы. Она глядела на кружащиеся пары с девчоночьим восхищением, ясные серые глаза радостно сияли. Орвехта посетила странная сентиментальная мысль, что человеческая способность вот так бескорыстно восхищаться чем-то красивым – тоже своего рода магия, возможно, необходимая миру для его нормального функционирования. И в который раз Суно возблагодарил богов за то, что не разминулся с Зинтой на извилистых тропинках обстоятельств и судеб.

Этим благим размышлениям он предавался недолго. Взгляд выхватил пусть не самую искусную, зато самую красивую пару: стройный огненно-рыжий кавалер и очаровательная брюнетка в пышном фиолетовом платье, сверху похожая на роскошную лилию, скользящую по глади озера. Вела дама. Рыжий старался подстраиваться под ее движения, это у него получалось с переменным успехом. Впрочем, неумелость извинительна: парень в Аленде всего с месяц, и вряд ли у него было время учиться модным танцам – он все больше за ужасателями охотился. Орвехт мог бы побиться об заклад, что прекрасная коллега Роледия сейчас выполняет конфиденциальное задание Шеро Крелдона.

– Зинта, что ты знаешь о Хантре Кайдо? – негромко спросил Суно.

Выражение ее лица переменилось, стало испуганным и виноватым.

– Ничего не знаю, – она ответила резко, словно хотела сразу же оборвать все возможные расспросы.

Орвехт не настаивал. Еще один кусочек головоломки. Этих кусочков у него уже набрался полный карман, достаточно для того, чтобы сложить картинку самостоятельно.

Когда спустились вниз, навстречу попался коллега Эдмар, направлявшийся в бальную залу – то ли танцевать и флиртовать, то ли отнимать у вербовщиков Ложи своего драгоценного наемника.

– Побеседовал я с Хеледикой. Вы только подумайте: пирожное – это просто пирожное. Девочка поклялась богами, псами и песками Олосохара, что никакой каверзы не замышляла и всего лишь не хотела оставить меня без сладкого. Опасалась, что я расстроюсь, если у меня из-под носа уведут последнее пирожное с вишенкой. Зинта, коллега Суно, как вам это нравится? За кого она, интересно, меня принимает – за обжору с тонкой душевной организацией? Истинный мрак и ужас… После ее трогательного признания у меня голова идет кругом.

Небрежно поклонившись, он скрылся за аркой, обрамленной вызолоченным лепным плющом.

С вопросом, который ему хотелось задать Зинте, Суно повременил до дома – и лишь оставшись с ней в комнате вдвоем, проверив защиту и установив дополнительные охранные чары, приступил к разговору:

– Эдмар тебе угрожал?

– Почему? – Она искренне удивилась. – Нет…

– Тогда кто запретил тебе говорить со мной о Кайдо?

Ее лицо снова сделалось беспомощно-тревожным:

– Не могу… Я об этом совсем не могу… Правда, пожалуйста, не спрашивай больше!

– Кто тебя так напугал? – Суно сжал чуть покрепче ее мягкие теплые плечи. – Кого я должен уничтожить? Просто назови имя, дальше сам разберусь.

– Я не знаю. – Зинта уткнулась в него и всхлипнула, потом еле слышно пробормотала: – С ней нельзя разбираться, и у нее нет имени, а на самом деле у нее, наверное, много имен. Я кое о чем ее попросила, потому что очень нужно было что-то с этим сделать, и она сказала, что в уплату я должна буду однажды выполнить ее просьбу. Вот, и когда я пришла к Эдмару ругаться, она сказала, чтобы я никому про это не говорила, поэтому даже тебе не скажу. Эдмар – стервец бессовестный, так бы его и стукнула, а я теперь должна молчать, как будто ничего не знаю. Не допытывайся, все равно ничего больше не скажу.

«Ты уже сказала достаточно», – подумал Орвехт, поглаживая ее по вздрагивающей спине, а вслух заметил:

– Что ж, дело житейское. И я, пожалуй, даже спрашивать боюсь, о чем ты ее попросила.

– Да о том и попросила, что сбылось, – буркнула Зинта, хотя никто за язык ее не тянул. – А то не по-доброжительски все раньше было устроено…

И расплакалась пуще прежнего.

«У тебя всегда есть выбор – хотя бы одно из двух». Эта нехитрая сентенция из книжки о морских приключениях еще в детстве запала Кемурту в душу.

Выбор есть. Ага, одно из двух: или разжать коченеющие пальцы, съехать на животе по обледенелому скату крыши и свалиться вниз с высоты четырех этажей (даже больше, в замке Конгат один этаж идет за полтора), или удержаться, вскарабкаться на конек и оттуда – в слуховое окно. Вот оно, всего-то на расстоянии двух локтей. Глядит на непрошеного гостя с морозным равнодушием да перемигивается с ущербной луной, которая то прячется в темноте за краем тучи, то рассыпает по белесой черепице зимние бриллианты и опалы, словно дразня незадачливого вора. Кемурту мерещилось в этой картинке нечто загробное: может, его через полчаса уже не будет, а ночь, искрящаяся крыша и щербатая половинка луны останутся навеки.

Он начал молиться воровскому богу Ланки. Только это и оставалось, потому что «Кошколаза» у него с собой нет: охранные заклинания цитадели Конгат в два счета обнаружат самый ходовой у почитателей Хитроумного амулет.

Надо сейчас, пока не дошло до судорог и руки вконец не занемели. Все равно ему здесь долго не продержаться. А если он каким-то чудом не упадет, завтра его снимет с крыши охрана, и тогда он, возможно, пожалеет о том, что не разбился.

Содрогнувшись от пронизывающей боли в окоченелых, но пока еще, благодарение Ланки, послушных пальцах, вор сделал отчаянный рывок, потом еще раз, и еще. По блеснувшей в лунном свете черепице побежала темная струйка. Порезался. Ничего, тут все подмерзнет, лишь бы внутри не наследить.

В течение нескольких мгновений он сидел на коньке крыши верхом, ссутулившись и пригнувшись, и тяжело дышал. Потом лизнул ободранную ладонь и мысленным приказом активировал одноразовый амулет, останавливающий кровотечение, – он получил от Криса целую горсть таких штучек, с виду похожих на засохшие леденцы.

Следующий акробатический трюк – попади внутрь через слуховое окошко. Кемурт тренировался в течение месяца, а сейчас у него будет одна-единственная попытка. Он придвинулся ближе к выступу с небольшим полукруглым окном. Глянул вниз и отчаянно сглотнул, потому что крыша показалась ему в этот миг единственным на свете надежным островком, а все остальное – плывущий в темноте заснеженный ландшафт, глыбы соседних строений, омут полуночного неба – все равно что сон, наваждение снаяны, в которое если провалишься, никогда уже не проснешься.

Он мотнул головой, отгоняя дурацкие мысли, и приступил к тому, ради чего забрался на эту верхотуру.

Раз. Рискованно наклонившись вбок, швырнул в оконце, которого отсюда не видно, один из парных амулетов, называемый «Лоцманом». Раздался такой звук, точно плеснула вода.

Два. Еще до того, как звук затих, он отдал команду «Нырку» – второму в паре амулету.

Три. Скривившись от страха, снова наклонился вбок, оттолкнулся от скользкой черепицы и нырнул в слуховое окно.

Его перекувырнуло и как будто протащило сквозь воду. Или, точнее, сквозь желе, вдобавок засоренное чем-то твердым, царапающим – словно пьешь чай, и в нем попадаются жесткие травинки, только сейчас это ощущение было не в горле, а во всем теле. Процесс занял считаные секунды – и Кемурт мешком свалился на пол, прямо под закрытым окошком, забранным в частый переплет и застекленным.

Первым делом он «усыпил» артефакты, чтобы их не застукала магическая охрана, потом возблагодарил Ланки и только после этого обессиленно растянулся на пыльном коврике. По телу прошла запоздалая волна дрожи, за ней еще одна – реакция на использование «Нырка» и «Лоцмана».

Когда его перестало колотить, Кемурт понял, что почти согрелся. Аж пот прошиб, но разлившийся по телу жар уже утихал, не простудиться бы. Зато он по-настоящему крут: пробрался в Конгат, применив трюк, который доступен не всякому.

Впрочем, «нырнуть» в закрытое окно – не самое страшное. Есть еще легендарный «Прыжок хамелеона», когда амулетчик проходит сквозь стену: если не хватит силы, попросту расшибешь лоб о препятствие, а если не хватит воли, можешь застрять в стене и погибнуть, в то время как твои телесные частицы перемешаются с веществом, из которого состоит преграда. По слухам, на «Прыжок хамелеона» способны немногие: знаменитый Дирвен Кориц из ларвезийской Ложи и еще два-три десятка амулетчиков.

Он находился в помещении с низким скошенным потолком – если выпрямишься во весь рост, макушка упрется в наклонные доски. Комната была довольно просторная и явно обитаемая: пахло скорее скромным холостяцким жильем, чем заброшенным чердаком. В темени, едва разбавленной лунной мутью, пятнами на фоне чуть более светлых стен виднелись предметы обстановки. Не будь у Кемурта амулета, наделяющего своего хозяина ночным зрением, он бы и того не разглядел.

От небольшой печки слабо тянуло теплом, вор подобрался к ней поближе. Давно ее топили, уже почти остыла. Он должен дождаться здесь Шикловена – местного слугу, подкупленного заказчиком.

Кемурт скорчился, обхватив руками угловатые костлявые плечи. Он опять начал зябнуть. Вначале думалось, что самое трудное в этой затее – проникнуть в Конгат, но вот первый этап позади, теперь предстоит выполнить заказ Криса и сделать ноги. Влип ты, парень, как последний дурак, а идти на попятную поздно.

С этим Крисом, который играл втемную, зато хорошо платил, Кемурт познакомился в месяц Колесницы накануне Равноденствия, когда начали желтеть листья, и Пес Анвахо нагнал с океана косматых, как его шкура, дождевых туч. Погодка выдалась подходящая, чтобы забраться в особняк баронессы Тарликенц, взявшей на воспитание пойманную зарубанами Гренту из шайки Кемурта.

Если честно, шайка – чересчур громко сказано. Их всего-то двое и было.

Кемурт ударился в бега после смерти родителей, потому что иначе Надзор за Детским Счастьем забрал бы его у деда с бабушкой, чтобы пристроить в какие-нибудь загребущие «хорошие руки». Конфискованным обычно не разрешают встречаться с родственниками – «чтобы это не расстраивало ребенка и его новых любящих родителей», а старикам без него стало бы совсем худо. Он умел просчитывать, вот и в этот раз все прикинул заранее и свалил до того, как за ним пришли. Инсценировал несчастный случай, перед тем подсунув деду письмо, и с тех пор вел жизнь городской тени, которая всегда своевременно исчезает.

Основательно изучил городские чердаки и крыши, схронов у него было много. Худой и долговязый, но при этом ловкий, проворный, на «ты» с высотой, он больше времени проводил наверху, чем внизу. Промышлял мелким воровством. Связываться с преступными гильдиями Абенгарта не хотел: там свои законы, и оттуда просто так не уйдешь – разве что уедешь в погребальной повозке. Оставаться для них невидимкой Кемурту удавалось благодаря тому, что он был неплохим амулетчиком и не лез на их территорию.

Вот уже три года он вел такую жизнь. Недавно ему исполнилось восемнадцать, а когда стукнут долгожданные двадцать, он станет совершеннолетним овдейским подданным, не подпадающим под действие Закона о Детском Счастье. Кем был уверен, что продержится до победного финала – если только его не сгубит работа на Криса.

Шестнадцатилетнюю Гренту прошлой зимой отобрали у родителей, но она сбежала из приемной семьи, чтобы вступить в воровскую гильдию и стать атаманшей. Начиталась авантюрных романов, а когда обнаружила у себя дар амулетчицы, отправилась на поиски интересной жизни. Знакомство с непридуманными городскими бандитами едва не закончилось для нее печально. Кемурт случайно наткнулся на Гренту на чердаке, где она пряталась и тихонько плакала. Он не смог оставить девчонку на произвол судьбы, с тех пор они воровали и кочевали по абенгартскому поднебесью вместе – вот и вся шайка.

Минувшим летом к ним прибились Таль и Ювгер, тоже спасавшиеся от Детского Счастья. Самолюбие Кемурта получило тогда сокрушительный щелчок: он-то до сих пор считал себя хорошим амулетчиком… Ага, как бы не так! Наглый задиристый Ювгер, на всех глядевший свысока, показал ему, что такое хороший амулетчик.

Гренту сцапали вскоре после того, как они расстались с этой странной парочкой. Тогда было неспокойно, зарубаны лютовали, через день устраивали облавы. Судя по всему, Кемурта подельница не сдала. И, похоже, ей удалось утаить, что она амулетчица, потому что ее определили не в специальную государственную школу, а к баронессе Тарликенц, пожелавшей взять воспитанницу.

Честно говоря, Кемурт с самого начала втайне считал, что такой девушке, как Грента, лучше бы жить в уюте и безопасности, а не шкериться по городским чердакам. С ее-то нравом королевны в бегах и верой в благородных разбойников… Он с ней намучился, сыт по горло. В то же время оставшегося в одиночестве вожака ела совесть: девчонка его не выдала, а он бросит ее в беде? Вдруг ей у баронессы плохо?

В конце концов решил хотя бы поговорить с ней. За тем и явился.

Чердак каретного сарая смотрел прямо на ярко освещенные окна второго этажа. Внутри, словно на озаренной магическими лампами сцене, среди роскошных декораций беседовали действующие лица: Лимгеда Тарликенц и Грента. У Кемурта был театральный бинокль (стянул в лавке «Элегантные штучки»), и он отлично их видел, хотя ни слова не слышал.

Грента в белом платье с кружевами выглядела настоящей принцессой, не хватало только маленькой бриллиантовой короны. Баронесса в темно-красных шелках была точь-в-точь роковая злодейка, замышляющая то ли подсыпать яду, то ли сманить жениха. Она что-то говорила, коварно поблескивая подведенными глазами и улыбаясь накрашенным алым ртом, а девушка слушала, скептически щурясь и вздернув точеный подбородок. Когда баронесса протянула руку, словно намереваясь потрепать ее по щеке, Грента с достоинством отступила, на ее лице мелькнула усмешка – или как будто сразу две усмешки одна за другой: первая торжествующая, вторая непримиримо-вызывающая. Теперь уже баронесса прищурилась.

Надо девчонку спасать, решил Кемурт и непроизвольно подобрался. А в следующий момент едва не подскочил, потому что за спиной у него кто-то негромко произнес:

– Не советую.

Этот парень незаметно подкрался, пока он наблюдал за немым диалогом баронессы и Гренты – или был тут с самого начала? С головы до пят в черном, в сурийском тюрбане, лицо закрыто матхавой, только глаза блестят – но мало ли, что там может блеснуть в темноте, поди заметь его в чердачном мраке, пока сам не поздоровался.

Кемурт струхнул. Если его выследили воры из гильдии, ему хана. В отличие от Гренты с ее светлыми девичьими мечтами он не считал, что кистенщики, крышники и щипари – «самые благородные на свете люди». С конкурентами-одиночками у этих «благородных людей» разговор короткий. Если это бандит-суриец, которому мало пособия от овдейских властей, захотелось еще и лихой поживы, тоже хана – пырнет ножом, и все дела.

– Чего не советуешь? – сипло осведомился Кемурт, отдав команду на готовность паре своих боевых амулетов.

– Не советую туда лезть, чтобы спасти прекрасную плененную деву, – миролюбиво пояснил визави. – Ты ведь за этим сюда пришел? Не оценят. Еще и плюх тебе с двух сторон навешают – за то, что испортил их дивную игру.

– Почем ты знаешь? – спросил он оторопело, сбитый с толку и тем, что какой-то посторонний индивид в курсе его планов, и негаданным возражением.

– Может, для начала по чашке горячего шоколада? – Длинные глаза незнакомца улыбчиво сощурились.

– И где ты его возьмешь? – настороженно хмыкнул вор.

– У себя в кладовке.

– Так ты здешний? – Кемурт еще сильнее насторожился, хотя вроде бы нечего бояться, амулеты он бы почувствовал, у этого парня их нет, а от обычного оружия амулетчик, если он не размазня, один на один отобьется. – Служишь у баронессы?

– О нет, баронессе я послужил всего дважды, и она осталась весьма довольна… Но потом мы кое-что не поделили и поссорились.

– А, так она тебя уволила?

– Тебе столько лет?

– Восемнадцать, – растерявшись от такого вопроса, машинально выложил Кемурт.

– А я чуть было не подумал, что восемь. В твоем возрасте пора бы уже понимать непристойные двусмысленности. Ах да, наш шоколад…

Незнакомец протянул руку в сторону, где в чердачной темени смутно виднелась то ли захламленная этажерка, то ли пирамида корзин, и можно было подумать, что он собирается вытащить что-то из этого барахла, но тут у него в руке откуда ни возьмись появился продолговатый цилиндрический предмет, отливающий серебром.

Это заставило Кемурта еще раз судорожно сглотнуть. Теперь он окончательно убедился, что у собеседника нет боевых амулетов: зачем они магу, который настолько силен, что может пользоваться волшебной кладовкой?

Тот поставил серебристый цилиндр на пол и объяснил:

– Термос. Удобная иномирская штука, сейчас оценишь. Ты присаживайся, поболтаем.

Кемурт подчинился. По крайней мере, не бандит из воровской гильдии. И не сурийский беженец, пробавляющийся разбоем. И не верный слуга баронессы Тарликенц, застукавший в каретном сарае злоумышленника.

Устроились на полу. Маг извлек из своей кладовки две керамические кружки, открутил пробку диковинного сосуда и разлил густой горячий шоколад с корицей, который оказался вкуснее, чем в любой абенгартской кондитерской.

– Можешь называть меня… скажем, Крис. Так меня одно время звали в прошлой жизни. У меня с этим именем связаны драматические воспоминания, я тогда провел несколько незабвенных месяцев с любимой девушкой, но потом нас жестоко разлучили. Ты в эту Гренту влюблен?

– Нет, – честно ответил Кемурт. – Но Грента мой товарищ, и, если для нее тут засада, я должен ее выручить.

– Благородно, – хмыкнул Крис. – Даже трогательно. Но ей тут лучше, чем где бы то ни было, можешь мне поверить.

Перед тем как взяться за кружку, матхаву он, само собой, снял, и Кемурт увидел, что они почти ровесники. Может, Крису немного за двадцать. Хотя глаза у него взрослые. Артефакт, наделяющий своего хозяина ночным зрением, позволил амулетчику более-менее разглядеть его лицо – удлиненное, с треугольным подбородком, коварным актерским ртом и слегка впалыми щеками.

Этот Крис явно был опасным парнем, но враждебности не проявлял. Озябший Кемурт после кружки шоколада согрелся, однако не позволил себе расслабиться.

– С чего ты решил, что Гренте там хорошо? Я следил за ними в бинокль, и мне она счастливой не показалась.

– Тогда для начала объясни, что такое счастье?

Вопросик с подвохом: ответь на него чистосердечно – и собеседник много чего о тебе узнает.

– Скорее всего счастье – это когда у тебя есть все, что тебе нужно, когда живешь, как хочется.

– Недурное определение. Правда, можно привести множество примеров, когда некто глубоко несчастен, несмотря на формальное соблюдение этих условий, но в такие дебри мы сейчас не пойдем. Если исходить из твоих же посылок, Грента счастлива. Она получила ту игру, о которой мечтала, и ее недовольство – тоже необходимая часть игры. Полагаю, за них с Лимгедой можно порадоваться – нашли друг друга. Однако, если к ним в игру влезешь еще и ты со своими похвальными принципами и благими намерениями, тобой банально воспользуются. Девушка, возможно, с тобой сбежит, но лишь затем, чтобы ее снова поймали. А ты либо попадешься вместе с ней, либо, если будет на то милость Ланки, останешься на свободе, но наживешь могущественного врага в лице баронессы. Мстительная особа. У нее недурные связи, и в придачу она сама амулетчица, иначе ей не отдали бы Гренту. Ты ей скорее всего проиграешь, если только не найдешь себе сильного покровителя, но к этому вопросу мы вернемся чуть позже.

– Почему ты так плохо думаешь о Гренте?

Кемурту захотелось ее защитить: девчонка с фанабериями – что правда, то правда, но она же его не сдала!

– Разве я сказал о Гренте что-то плохое? – вскинул бровь Крис. – Да Ланки с тобой, я ведь ее не осуждаю. Не вижу ничего дурного в том, чтобы превратить свою жизнь в увлекательную игру. Скорее уж я не понимаю тех, кто от таких шансов отказывается. Обе дамы получили то, что хотели, но если ты тоже претендуешь на роль в этой пьесе, ничего хорошего не жди, вот я о чем.

– Занятно у тебя выходит, – ощущая протест, но не зная, как его высказать, проворчал Кемурт. – Как будто на словах у Гренты одно, а в глубине души совсем другое, хотя она говорила, что главное для нее – это свобода.

– А что такое свобода без игры? – ухмыльнулся Крис. – Скука смертная. Баронесса – посредственная амулетчица, тебе она уступает, но ее артефакты – это, можно сказать, набор дорогих шоколадных конфет. Впрочем, я дам тебе кое-что равноценное, тогда не попадешься.

Он небрежным жестом извлек из кладовки небольшую связку подвесок. Стоящие штуковины, это Кемурт почувствовал сразу.

– Маленький презент, чтобы не с пустыми руками тебе туда лезть. А после дела можешь оставить их себе.

– Куда – туда? – в недоумении нахмурился вор.

– В особняк Тарликенц, куда же еще?

– Ты же сам меня только что отговаривал!

– Я тебя, по доброте душевной, отговаривал ввязываться в чужие игры. Лезть туда за этим, право же, не стоит. Но совсем другое дело – ради того, чтобы сорвать куш и получить от заказчика достойный твоих способностей гонорар.

– От какого заказчика?

– От меня, разумеется, – тепло улыбнулся Крис. – Мне нужна одна вещица, которая хранится в этом доме, и я хочу нанять вора, некого Кемурта Хонбица.

«А ведь я ему не говорил, как меня зовут, – скользнула тревожная мысль. – Интересно, что еще этот тип обо мне знает?»

– Я не ворую на заказ. Беру на жратву и на прожитье.

– И не хочется большего?

Он пожал плечами:

– Мне хватает.

Ясно было, что от Криса просто так не отвяжешься. Вора пробрал холодок: чего доброго, угрожать начнет. Нужно отказаться так, чтобы он не почувствовал себя оскорбленным. На какое паскудство способны маги, которым ущемили самолюбие, – об этом и в народе байки ходят, и в учебниках истории много чего написано.

– Ты же запросто можешь пробраться туда, взять, что тебе нужно, и уйти. Крутому магу в этих делах никакой обыкновенный вор в подметки не годится.

– Ты не обыкновенный вор, ты амулетчик.

– Так себе амулетчик. До сих пор не сцапали, и на том спасибо. Видел я в деле настоящего амулетчика… – голос Кемурта прозвучал угрюмо: пусть ему и выгодно выставить себя неважнецким вариантом, чтобы этот Крис гулял мимо, а вспоминать Ювгера, которому он во всем уступал, все равно было нерадостно.

– Это какого же настоящего? – неожиданно заинтересовался собеседник.

– Не важно. Просто однажды видел.

Зря об этом сболтнул, так и спалиться недолго. Он начал лихорадочно сочинять историю, которую можно будет впарить Крису заместо правды, если тот прицепится с расспросами, а маг тем временем щелкнул пальцами, и в темноте в шаге от них повис бледно светящийся овал, а в нем, словно в окошке или в зеркале, возникло лицо.

– Уж не эту ли конопатую физиономию ты имеешь в виду?

– Ты знаешь Ювгера?!

– Я, скажем так, имею сомнительное удовольствие знать Дирвена Корица, который минувшим летом был похищен и доставлен в Абенгарт, но сумел сбежать и вернулся в Ларвезу. Как амулетчик он бесспорно сильнее тебя и, вполне возможно, любого другого амулетчика в Сонхи – и что с того? Не то чтобы за мной водилась склонность всех подряд одаривать своим сочувствием, но его многострадальным кураторам я, пожалуй, искренне соболезную.

Ухмылка у Криса была скорее пакостная, чем сочувственная. Вору подумалось, что с человеком, который так ухмыляется, лучше не ссориться. Зато на душе полегчало: уступить первенство живой легенде – самому Дирвену Корицу! – не позорно. В то же время у Кемурта в голове не укладывалось, что живая легенда может быть таким обормотом в повседневной жизни.

– Вот оно что, – пробормотал он вслух. – Ты первостатейный маг, у тебя всякие заклинания, почему ты сам туда не слазишь?

– Видишь ли, я знаком с Лимгедой Тарликенц. Как я уже говорил, у нас было два свидания тет-а-тет, и мы остались весьма довольны друг другом, но в дальнейшем поссорились. Дело было в Нангере, на горном курорте Тасалат, и мы с баронессой не поделили служанку из купален при горячих источниках. Представь себе девицу выше меня на полголовы, с классическими скульптурными формами и лицом прекрасной воительницы – она могла бы позировать для статуи Зерл. Добавь сюда гриву золотистых волос, королевскую невозмутимость на людях в сочетании с вулканическим темпераментом в постели, умеренное пристрастие к играм с плеткой… Ей нравится менять партнеров, и она служит в купальнях, хотя в состоятельных поклонниках у нее недостатка нет. Поразительная девушка. Я первым добился ее благосклонности и обошел баронессу Тарликенц, чего мне не простили. Так что, если я сам заберусь в этот особняк, чтобы изъять оттуда старинную рукописную книгу, принадлежащую Лимгеде, это будет некрасиво, чтобы не сказать вульгарно. Обокрал бывшую любовницу, стыд и срам.

– А если меня пошлешь – будет красиво?

– Это будет нейтрально. Другой узор подробностей, другие нюансы, улавливаешь разницу?

Кемурт разницы не уловил, поскольку в обоих случаях книга будет стырена у баронессы и достанется Крису, но высказывать свое мнение не стал.

– Я никогда не занимался такими делами, – вернулся он к прежним доводам. – Если наймешь кого-нибудь из воровской гильдии, они наверняка все сделают в наилучшем виде.

– Если честно, меня интересует долговременное сотрудничество. Мне нужен в Абенгарте мой собственный вор-амулетчик, который будет работать только на меня, так что не прибедняйся, а начинай торговаться. За какую цену можно купить Кемурта Хонбица?

– Чем тебя гильдейские воры не устраивают?

– Не люблю уголовников, они оскорбляют мое эстетическое чувство. В прошлой жизни я был вассалом у одного недальновидного господина и надзирал за его мануфактурами. Он регулярно присылал туда криминальные отбросы, а я при случае втайне от него сокращал их численность, после чего он присылал взамен новую партию любезной его сердцу дряни, так что я этой публикой сыт по горло. Кончилось тем, что я его убил, в том числе за это. Посмотрел я на ваше абенгартское ворье, та же мерзость. Для примера, молонские контрабандисты по сравнению с ними – истинные аристократы духа, несмотря на свою неотесанность, а здешние гильдии – натуральная клоака. Если мне понадобится расходный материал на убой, я найму людей оттуда, а в остальном увольте меня от такого сотрудничества.

Кемурт и сам был не лучшего мнения о подпольных гильдиях Абенгарта. Те подонки, с которыми вначале столкнулась Грента, не исключение, гильдейские в большинстве такие и есть. Потому он и принял решение держаться особняком, несмотря на риск.

В то же время в словах Криса сквозила угроза – еле ощутимая, размытая, но Кемурт ее уловил. Вдобавок он хотел получить амулеты, которые маг пообещал отдать ему насовсем, если он справится с заданием.

В результате он согласился и несколько дней спустя забрался в особняк, когда баронесса укатила на бал. Добыл старинную сурийскую книгу в украшенном потускневшим олосохарским жемчугом переплете. Крис остался доволен и заплатил ему столько, что он смог купить для бабушки дорогой бальзам от боли в суставах, на который давно копил деньги.

Заодно Кемурт повидал Гренту. Она расчесывала перед зеркалом пышные локоны, не зная, что за увитой вьюном деревянной решеткой не слуга протирает подоконник, а прячется ее бывший подельник. За минувшее время она похорошела, исчезли шрамы в уголках губ – видимо, баронесса наняла для нее мага-лекаря из тех, что умеют убирать такие дефекты. Выражение лица у Гренты было ничуть не подавленное. Уверенное?.. Торжествующее?.. Довольное?.. Нет, что-то другое, и оттенок постоянного для нее затаенного страха по-прежнему присутствовал. Но это было лицо красивой девушки, которая обрела то, чего ей недоставало, и Кемурту подумалось, что Крис, наверное, не так уж не прав на ее счет.

Он расспрашивал о новом знакомом Хромую Неленгу, скупщицу краденого с Малой Антикварной улицы, однако та ничего не слышала о похожем на него маге, хотя знала многих. Неленга состояла в воровской гильдии, но Кемурта гильдейским не сдавала. Когда он пришел к ней в первый раз, чтобы продать мелочовку, которую якобы «принес из дома», она сама поманила его в спальню. Неленга была старше его лет на двадцать. Рябая, веснушчатая, блекло-рыжая, с расплывшейся талией и заметной хромотой, зато полногрудая и горячая. Кто другой сбежал бы, а Кемурту все равно захотелось. С тех пор он навещал ее два-три раза в восьмицу под видом посыльного. Если их застукают, Неленгу по закону о Детском Счастье закатают в тюрьму, но они были осторожны. Всякий раз скупщица до отвала кормила юного любовника и делилась разнообразной информацией.

Криса в Абенгарте не знали, кто он и откуда – дело темное. После книги из особняка Тарликенц ему понадобилась китонская серебряная шарманка, купленная на аукционе богатым вельможей, потом статуэтка, потом чужой дневник… Что ж, зато он хорошо платил и вдобавок учил вора-амулетчика всяким полезным приемам. Повторять он не любил, но ученик все схватывал на лету. Лишь сейчас, отогреваясь возле чуть теплой печки, Кемурт подумал, что его, похоже, в течение всего этого времени целенаправленно готовили к заброске в Конгат.

Ждать пришлось долго. Луна зарылась в тучи, словно в ворох тяжелых рваных одеял, а потом и вовсе уплыла. Наконец послышались шаги, заскрипели половицы, и появился Шикловен с захватанным стеклянным пузырем переносной лампы.

Они обменялись паролями, как в авантюрной книжке про заговорщиков. Потом Кемурт достал амулет в виде булавки и воткнул его себе в шею, не сводя глаз с Шикловена. Тот отшатнулся и заморгал, увидев вместо молодого парня своего двойника – худого долговязого мужчину с седыми висками, изможденным лицом и бородавкой на том месте, куда вонзилась зачарованная булавка.

– Похож… – Он покачал головой. – Вылитый я. Главное, горным козлом не скачи, а то я хвораю, хожу потихоньку. И когда будешь работать, дыши тяжело, чтоб было заметно.

Шикловен прослыл малость тронутым, поэтому в последнее время ему поручали самую простую работу. Он был из примерных старых слуг, еще его прапрапрадед вытирал пыль и топил камин в покоях у прапрапрадеда нынешнего господина Ферклица, вот его и оставили в замке, не ожидая с его стороны никакого подвоха.

«Молодец старикан, – мрачно подумал Кемурт. – Тебя после тихого помешательства на авантюры потянуло, а отдуваться мне».

Впрочем, он понимал, что ввязался сам, поддавшись на уловки Криса.

– Ты небось считаешь меня предателем? – проницательно осведомился Шикловен и тут же заверил: – Я не предатель. Не стал бы я мудрить против господина, если б дочурку мою Клотобию не погубили! И красавица была, и умница, и книжки читала, и все успевала, жить бы ей и жить, а вместо этого что натворила, дрянь подлая… Нету ее больше. – Лицо слуги горестно сморщилось.

Кемурт украдкой вздохнул сквозь зубы, догадываясь, что сейчас придется выслушать историю о коварном соблазнителе и забеременевшей от него деве. Причем можно побиться об заклад, что папаша, увидев круглый живот, сам же прогнал ее с глаз долой, а то и проклял, чтобы после, когда из речки выловили объеденный топлянами труп, свихнуться на мести обидчикам – словно сам он тут ни на полушку не виноват.

«Ты именно что предатель и дурак. Отступиться от близкого человека в беде, да еще от себя добавить – это хуже, чем мудрить против господина», – с неприязнью подумал молодой вор и убрал руку, когда Шикловен попытался ухватить его за рукав.

Девица тоже дура. Могла бы сочинить благовидный предлог и смотаться куда-нибудь подальше на время беременности, а после подкинуть ребенка Надзору за Детским Счастьем да вернуться домой. Надзор – сволочная служба, испытано Кемуртом на собственной шкуре, но для круглых сирот и брошенных детей это спасение: пропасть не дадут. Пораскинь девчонка мозгами, все бы обошлось.

– Ты меня послушай, – снова хватая за рукав, жарко прошептал собеседник, вознамерившийся во что бы то ни стало рассказать ему о своих злоключениях. – Ее мать была сурийкой. Шанийма, красавица моя, в услужение сюда ее взяли, рано померла, добрых ей посмертных путей… А Клотобии добрых путей не будет, не заслужила!

Он вытащил из кармана мятый платок и высморкался. Его сутулые плечи вздрагивали.

«Вот ведь жлоб, до сих пор ее не простил», – с осуждением отметил про себя вор, слегка отодвинувшись.

– Без матери-то плохо, присматривать некому, а я тоже целыми днями по замку хлопотал, проглядел беду, – торопливо и с гнусавой невнятностью заговорил Шикловен. – Спуталась она с этими… Понял, с кем?

– Нет, – бросил слушатель.

– С этими, которым господин Ферклиц щедрой рукой денег отсыпает, чтоб они за границей баламутили. Но об этом – молчок, не подавай виду. Клотобия была по матери сурийкой и лицом на них похожа. Вот ее и втянули, заморочили голову, что боги-де только их любят, а все остальные люди – мусор, от которого надобно избавляться, и если совершишь такое деяние, заживешь после смерти в светлых чертогах, потому что, мол, душа у тебя чистая. После грязного убиения неповинных людей – чистая душа! – Он издал то ли смешок, то ли всхлип. – Дуреха моя в это поверила и захотела стать ходячей смертью. Когда исчезла, я сперва думал, к тетке погостить, а потом уж узнал, что она поехала в Ларвезу. Не помню, как тот город называется, там она заявилась на вокзал, в толпу народа, и разбудила колдовство, которое маг из этих на нее повесил. На куски ее разорвало, на много кусков, и всех, кто был рядом, тоже… – Его голос задребезжал. – Что ж она сделала, стервь окаянная, сука подлая… Доченька моя бедная…

Кемурт сидел истуканом, внутри у него все заледенело. Ждал одну историю, а получил совсем другую. Если б он мог сказать что-нибудь мало-мальски утешительное, он бы, конечно, сказал, но не было таких слов. Вдобавок авантюра, в которую втравил его Крис, представала теперь в новом свете: похоже, тут все куда опасней, чем ему думалось, и наниматель кое-что утаил, чтоб его не спугнуть.

Вляпался.

– Господин Ферклиц знал. Он всегда все знает, ты об этом не забывай. Не стал он им препятствовать, когда они Клотобию сманили, ему было все равно. А с их кровавых дел ему выгода, и Овдабе польза, потому что с иностранцами всяческое торговое соперничество… Это уж не нашего ума дело, господские это дела, только зачем было для этого Клотобию губить?! – Шикловен повысил голос до визгливого выкрика, но тут же испуганно умолк и начал ожесточенными дергаными движениями стаскивать свою потрепанную тужурку.

Они обменялись одеждой, вплоть до нижнего белья. Кемурт перед этим выложил из карманов все амулеты и отдал сообщнику пузырек с зельем от Криса. Он дважды стукнулся макушкой о низкий потолок, а потом начал копировать движения обитателя комнаты, который привычно пригибался.

– Почем знать, что со мной после этого станется, – пробормотал Шикловен, разглядывая в тусклом свете лампы маленькую склянку. – Может, помру. Веришь ли, парень, мне все равно. Я отплатил им, как сумел, за Клотобию. Хотя, по разумению, не должен я помереть, я тут многое видел, могу еще пригодиться твоему господину, не с руки ему сейчас меня травить.

– Он мне не господин, а заказчик, – буркнул вор.

Тот не стал препираться, молча вытащил из угла корзину с привязанным к ручке кожаным ярлыком и полотняный мешок.

– Глянь, вот это хозяйство отнесешь в сарай на Кухонном дворе, поставишь к другим порожним корзинам с такими же надписями. Смотри, не перепутай.

– Ага, понял.

На ярлыке было аккуратно выведено синими чернилами: «Пешновиц и племянники».

– Как дойти до Кухонного двора, помнишь?

– Помню, – восстановив в памяти его советы, кивнул Кемурт.

– Отнесешь, как начнет светать, раньше не ходи.

Шикловен с кряхтением полез в мешок. Закрылся там с головой, улегшись на полу. Вор услышал его бормотание: «Со всем, что на мне есть», – и вслед за тем из горловины мешка вывалился опустевший флакон, а еще через секунду ткань опала, словно человек исчез.

Кемурт, впрочем, знал, что он по-прежнему находится там – другой вопрос, в каком виде. Ему было не по себе и не хотелось смотреть, во что превратился Шикловен. Превратился – и ладно. Если все пройдет, как запланировано, в конечном счете он попадет к Крису, который его расколдует.

Преодолев оторопь, вор свернул мешок, в котором находилось что-то мелкое и неподвижное, но при этом живое, осторожно положил в корзину. Подобрал флакон из-под снадобья и пробку, замотал в тряпицу, сунул в карман: это надо будет спрятать так, чтобы никто не нашел. Потом устроился на тюфяке у стены, завернулся в старое шерстяное одеяло. Лампу гасить не стал.

Хоть и вымотался, сна ни в одном глазу: он то прислушивался к звукам за пределами каморки, то беспокойно поглядывал на корзину, похожую в полумраке на темный валун. То думал, что зря спутался с Крисом, который, как выяснилось, интересуется не только антикварными безделушками и ведет игру на порядок серьезней.

«Ха, я спас тебе жизнь, Крысиный Вор! Даже две твои паршивые жизни, ты теперь мой должник! Завалить из рогатки дюжих арбалетчиков – это тебе не крыску чужую подло прикарманить…»

Арбалетчики сидели в засаде. Один на чердаке домика с чайной на первом этаже и салоном париков на втором, другой за оградой, увитой заснеженным высохшим плющом. Выжидали случая. Подстрелить паскудного кошака – дело хорошее, Шнырь всей душой одобрял, но ведь господин прогневается и казнит его за недогляд лютой смертью!

Нимало не печалясь по сему поводу, гнупи влепил каждому в лоб по тяжелому свинцовому шарику из заклятой господином рогатки и теперь страшно гордился своей меткостью.

Крысиный Вор отправился на ночлег. Почивать он нынче повадился на стороне – в соседнем квартале, на чердаках доходных домов. Началось это после ихней с господином драки. Рыжему ворюге, вишь ты, не понравилось, что господин Тейзург зашел к нему в полуночный час, не постучавшись. Именно так он и заявил, злющий, словно его разбудили пинком, хотя на самом деле ничего такого не было.

Господин всего лишь осторожно потянул с него теплое стеганое одеяло – верно, замерз и хотел к себе в покои это одеяло унести, дело-то хозяйское, в этом доме все добро его, а рыжий сразу взвился с постели, и хрясть кулаком по белой господской роже! Сцепились, как буйная солдатня в трактире. Шнырь от восторга чуть в ладоши не захлопал, хоть ему и досталось по темени свалившимся с потолка куском лепнины – кроме кулаков в ход пошла еще и магия.

Боевая ничья, наваляли друг дружке знатно. Гнупи и тетушка тухурва потом с жадностью слушали рассказ Шныря и злорадно хихикали, а Крысиный Вор после этого в доме у господина глаз не смыкал – видать, стал бояться, что во сне его зарежут. Шнырь бы тоже на его месте боялся, господина Тейзурга лучше не гневить.

Несмотря на ночной мордобой, свой приказ об охране господин не отменил, и маленький гнупи по-прежнему следовал невидимкой за Хантре Кайдо. Правда, в королевском дворце он так и не побывал, в тот раз ему велели дожидаться снаружи.

Глядя на длинный дом с тремя вывесками, куда шмыгнул в поисках теплого угла маг-перевертыш в кошачьей шкуре, соглядатай с удовольствием думал о том, как будет рассказывать остальным о своей победе над арбалетчиками.

О том, что Нинодия Булонг, бывшая ресторанная танцовщица, прожженная плутовка, отставная шпионка Светлейшей Ложи, водится с демоном, не знали ни соседи, ни прислуга. Нинодия умела, когда надо, держать рот на замке.

В конце осени она купила одноэтажный кирпичный домик в тихом квартале поблизости от Королевского Балетного Театра: Шеро Крелдон выхлопотал для нее солидную компенсацию за полученные на службе увечья. Весной ее посылали в Овдабу собирать сведения для Ложи, и там она угодила за решетку – самое обидное, не потому, что спалилась, а по ложному обвинению. Вспоминая об этом, она всякий раз грязно ругалась.

В женской каторжной тюрьме с иностранкой, осужденной за позорные дела, обращались скверно, товарки по заключению так оттоптали ей ноги, что началась гангрена. Нинодию оттуда выкрала песчаная ведьма, ее напарница, а по возвращении в Аленду ей сразу же оказала помощь лекарка под дланью Тавше, и ступни, хвала милостивым богам, остались при ней, но обезображенные и беспалые. Ходила она теперь с тросточкой, а танцевать, как раньше, не могла вовсе. В последнее время начала втайне от всех разучивать перед зеркалом те сурийские танцы, в которых двигаются только руки, плечи и бедра.

Из Овдабы в Ларвезу ее доставили коротким путем через Хиалу, это устроила ведьма-напарница, которую господин Тейзург признавал своей родней. Вместе с ним был его закадычный приятель Серебряный Лис. О Нижнем мире Нинодия ничего не смогла бы рассказать: ей там стало худо и тошно, по совету мага она зажмурилась и не открывала глаз до самого конца. А красавцу демону с копной серебристых волос, звериными ушами на макушке и роскошным лисьим хвостом, она в ответ на комплимент игриво бросила: «Что ж, захаживай в гости, чаем угощу!»

Тот сверкнул в улыбке острыми клыками и галантно поклонился, а потом и впрямь заявился в гости – с букетом роз и коробкой пирожных, словно самый настоящий кавалер. Нинодия струхнула, но в то же время обрадовалась. Ее мало кто навещал. Да почти никто. Зинта раз в восьмицу забегала проведать, порой кто-нибудь из старых приятелей разной степени потрепанности приходил клянчить денег… У нее был такой широкий круг знакомцев, что всех не упомнишь, но это напоминало кишащую насекомыми поляну: бабочки, шмели, кузнечики, стрекозы, мошкара – между ними много чего происходит, жизнь кипит, а как выпадешь из этой мельтешни, никому до тебя нет дела. Кто ж виноват, что она по большей части вращалась среди гуляк, красоток полусвета, театральных клакеров, авантюристов разного толка и прочей такой же публики?

Нинодия осталась одна, если не считать поиздержавшихся попрошаек, которых она встречала сухо и поскорей спроваживала. Шеро и Суно – славные парни, хотя и маги, оба когда-то в золотые денечки были ее любовниками, но у них служба и собственная жизнь. Спасибо и на том, что обеспечили ей недурную пенсию из казны. Хеледика – девочка-умница, без нее Нинодию сгноили бы в овдейской каталажке, да она тоже по горло занята всякими разными делами.

Вот и начала якшаться с демоном Хиалы. С тоски, на безрыбье… Впрочем, это она так оправдывала свое безрассудство. Демон был ослепительно хорош. В основной ипостаси он выглядел как огромная лисица с пышным серебрящимся мехом, но мог принимать и человеческий облик, хоть мужской, хоть женский. В гости к Нинодии наведывался то обольстительный кавалер гвардейских статей, то изящная, словно роза, выкованная из серебра, изысканная дама – с ушами на макушке и пушистым хвостом. Лис при этом вел себя сообразно наружности: то куртуазный ухажер, то подружка-наперсница, разве можно было перед ним устоять?

Нинодия знала о том, что ложиться под демона нельзя, а то он враз твою жизненную силу выпьет, за ночь на двадцать лет постареешь, это не страшно только для некоторых магов вроде Тейзурга, который, как болтают, сам когда-то был демоном Хиалы. Впрочем, со стороны Лиса не было никаких поползновений завлечь ее в постель: он нуждался прежде всего в собеседнике и слушателе, а не в наложнице на пару ночей. Уж почесать языком он любил! Тысячу лет назад его за это в скалу заточили – допек сверх меры какого-то могущественного путешественника из иных миров. А не так давно господин Тейзург освободил его из ловушки, лихо решив неразрешимую на первый взгляд задачу.

И в мужской, и в женской роли Серебряный Лис был отменно приятным гостем – в самый раз, чтобы скоротать вечерок возле камина за чашкой чая или кружкой фьянгро. В последнее время он куда-то запропастился. Хотя, может, и приходил, когда ее дома не было: раны зажили, Нинодия приноровилась управляться с тростью и понемножку начала выбираться в люди – то в театр, то по модным лавкам, вот и сейчас она вернулась с премьеры оперетки «Украденное зеркало».

Мурлыча привязчивый мотивчик, она с помощью извозчика выбралась из наемной коляски, наградила расторопного парня чаевыми и с минуту постояла на тротуаре, с умилением глядя на свой дом. На черепичной крыше и на карнизах уютно искрился снежок, из трубы поднимался дым, сугробы по сторонам от крыльца перемигивались алмазными блестками. Нынче в столице выдалась на диво красивая зима, давно такой не было. Как будто свирепый Северный Пес проникся особым расположением к жителям Аленды и вовсю для них расстарался.

Окно кухни медово светилось за частым переплетом. Верно, Джаменда заварила чай с имбирем к возвращению хозяйки. От калитки до крыльца – десять шагов. Прежняя Нинодия Булонг, которая на тайной службе в разведке Ложи носила прозвище Плясунья, перепорхнула бы мигом, а теперь знай себе ковыляй, нагружая ноги работой.

За кустом, укутанным в пушистую снежную шубу, что-то шевельнулось. Словно там затаился серебристо-белый зверь, почти неразличимый в сугробе. Нинодия покрепче сжала трость, приготовившись огреть псину, если та попробует цапнуть.

Назад: Глава 1 Заснеженная тропа

Дальше: Глава 3 Зимний маскарад

Глава 2 Перехватчик

Глава 2
Перехватчик