ГЛАВА 8
На северной оконечности материка Зохр жил один любопытный колдун. Ничего особенного в нем на первый взгляд не было — только неуемное любопытство. Слишком уж ему хотелось удивить окружающих историями о великом прошлом Меона. И это ему почти удалось.
В одно из новолуний, удобно устроившись в зарослях кустарника, колдун ввел себя в транс, чтобы прикоснуться к древним тайнам, увидеть то, что давно забыто. И он увидел...
...Несколько сотен лет назад недалеко от одной деревни проживала жрица, служащая Матери Всех Живущих, из-за чего ее побаивались и не захаживали без крайней нужды. Да и женщина не желала сходиться с людьми — тишина ночи была ей во сто крат милее людских голосов. Особенно — поздней весной, когда Тома в зените и цветет дикий чарг. Темной порой, из мочи в ночь, она ожидала явления древних богов — ее сердце не желало смириться с их потерей.
И однажды она дождалась. Некто очень высокого роста, смуглый лицом, имеющий стройный стан и широкие плечи, спустился с небес и предстал перед ней. Она нахмурилась и произнесла:
— Ты не бог.
— Ты права, — согласился он.
— И не человек. Тогда кто? — Брови колдуньи сошлись на переносице.
Пришелец сжал губы. Он не был готов к подобным расспросам. Да и нельзя объяснять человеку, что на Меоне уже начало формироваться то, что впоследствии назовут Шайм Бхал, Высокой Страной.
Женщина молча ждала.
— Нe скажу, — произнес он.
Колдунья жгла пришельца внимательным, взглядом, по он был спокоен. Она сунула в рот пустую трубку и сделала вдох. Жаль, что йер кончился.
— Зачем ты пришел?
— Я хочу близости с тобой, — улыбнулся он.
— Докажи, что достоин.
— Не стану.
Колдунья склонила голову, удовлетворившись ответом. Те, кто подобен богу, — не доказывают. Она молча сбросила белые покрывала и предстала перед мужчиной нагой. В ее улыбке горел вызов. Ни один из обычных мужчин не смог бы сейчас подойти к ведьме и овладеть ею, как простой женщиной, — покорности в ней не чувствовалось ни капли. Жрица ушедших богов продолжала служить им. Но небесный мужчина не являлся обычным селянином. Подойдя к обнаженной колдунье, он осторожно коснулся ее тела, будто пытался приручить гордую женщину. И через некоторое время ему это удалось.
Прошел положенный срок, и у колдуньи родился ребенок. Девочка. Дитя выглядело необычно. Еще при самих родах колдунья видела, что из её чресел словно выходит яркое белое пламя. У младенца действительно оказалась на удивление белая кожа. Девочка не выглядела красной и сморщенной, как другие новорожденные. И вся была крепкая, чистая, ладная — как хорошо пропеченная булочка. Вместо первого крика она удивленно спросила: «А-а-а?» — и улыбнулась. В глазах ребенка будто горели искорки звездного пламени. Как у ее отца. Увидев это, колдунья задумалась. У детей богов обычно бывали какие-то странные миссии в мире людей. Но отец ребенка — не бог. Боги ушли, и больше не у кого спросить, какова судьба ее девочки. Осталось только дать имя...
Женщина подняла голову. Полная Тейа стояла в зените, озаряя все вокруг ярким оранжевым светом.
«Назову дочку именем нашей луны. Ведь Царицей Тьмы вырастет. Глаза черные. Волосы будут черные, как у отца. И вся будто светится».
Подумав так, женщина забылась тяжелым сном. А во сне ей явился небесный мужчина.
— Не называй дочь именем Тейи, — сказал он. — Тейа одна, и она — в небе. А путь нашей дочери — на земле.
Жрица вздохнула и подчинилась.
— Какое имя ей дать? — спросила она.
— Назови ее Тайя. Она увидит небо и будет крылатой. Когда девочка встанет на ноги, я вернусь и заберу ее, Рейга...
Рейга очнулась в слезах. Ничего нет у нее своего, человеческого. И не будет. Потому что именем «тайя» в этих краях называли черную горную птицу, летающую у самой границы Высокого Неба. Эти птицы покидали Зохр поздней осенью и возвращались ранней весной. И в неволе не жили.
«Меон сейчас увядает, ведь боги ушли. Это — поздняя осень. И Тайя, едва встав на крыло, улетит. А возвратится весной, когда боги тоже вернутся. Кто знает, каков срок ее жизни?»
Жрица молча кусала бледные губы. Да, надежда есть. Но не для нее, Рейги. Когда придет Весна Мира и боги вернутся, сильное тело колдуньи уже станет прахом. И других детей она не родит. Потому что...
Рейга встала и осторожным взглядом всмотрелась в лицо спящей дочери. Плоть от ее плоти. Бессмертная...
Тайя вытянулась за год, словно весенний росток. Ее тело сделалось смуглым. Волосы цвета воронова крыла отросли густой шапочкой. Угольно-черные глазищи сияли. Вся в отца получилась. Красавицей будет. И умницей. Мать не могла на нее наглядеться. Еще один день видеть дочь — это бесценный подарок.
Однажды, поздним вечером, Тайя вынырнула из-за рощицы и бросилась в объятия Рейги.
— Папа пришел. Мне пора, — прошептала она.
— Иди к папе, — спокойно сказала женщина, потрепав дочку по волосам, и та убежала.
После этого Рейга без сил опустилась на землю. В этот миг ее не видел никто. И больше никто не увидит. Женщина не удивилась, почему небесный возлюбленный не пришел попрощаться. Живые к мертвым не ходят. Она выполнила все, для чего была рождена. Слава Матери Всех Живущих! Так, одной, и уйти будет легче.
Наутро Рейга действительно умерла. Просто сердце остановилось. А Риг, отец девочки, взяв ее на руки, взмыл в высокое небо. Дочь прижалась к нему. Страшно, когда огромные злые звезды проносятся мимо и царапают нежную детскую кожу своими лучами. А потом он пронес ее за Предел. Не в другой мир, а за грани миров. И была там не Тьма Внешняя, о которой талдычили колдуны, посвященные темным богам. И не Свет Внутренний. А что — не назвать человеческим словом. Тайя в момент перехода не видела ничего — девчушке исполнился всего год. Но Риг ощущал, как его сущность свивается в прозрачный жгут перед расширяющимся, как взрыв, Пределом. Внешний облик таял необратимо. Все наносное, человеческое исчезало. Лишь малая часть сущности Рига, способная существовать вне миров, переступила Предел. Бессмертным это не больно. Почти.
Пройдя Вратами, Риг обрел истинный облик. Он превратился в широкое разноцветное пламя, которое взметнулось и распахнуло бесчисленные языки. Вокруг, словно искры, вспыхивали ответы на вопросы, которые никто никогда не задаст, падали какие-то тяжелые формы, мелькали подобия лиц.
— Что это? — удивленно спросил маленький золотой огонек.
— Ты могла бы быть ВСЕМ, дочь моя, — взметнулось пламя в ответ. — В пустоте заключена полнота. Но я выбрал путь для тебя. Он уже предрешен.
— Стану, отец. Я пройду.
Пламя смятенно заколыхалось, выбрасывая зеленые языки. Риг задумался. Дочь ответила двойственно... А слово, сказанное вне миров, не может быть лживым или ошибочным. Находясь здесь, дух лишается оболочки. Ничто мелкое, ограниченное, происходящее от слабости тела, не может проникнуть сюда. Тайя сейчас утратила всю свою детскость. Здесь была только суть девочки — золотистое пламя.
— ...Стану, отец. Я пройду...— колыхнулось пространство, повторив слова Тайи.
Станет — чем? Риг чувствовал, но смотреть в далекое будущее не хотелось. При погружении в плоть миров все изменится тысячи раз. Она может не стать тем, чем хочет. А может стать чем-то другим. Случается даже, что дух вообще не находит дороги домой. Другое дело, что дочь обещала пройти предопределенный ей путь. И она сейчас видит этот путь. Она понимает, что ей уготовано. И девочку не смущает то, что она является орудием воли отца.
— Я слышал Слова Истины. Идем, Тайя.
Огромный сноп разноцветного пламени соединился с золотым огоньком — Риг подхватил дочь на руки. Оба рванулись вниз, через Предел, обрастая подобием плоти, вступая в положенные ограничения...
Когда отец и дочь вернулись, на Меоне прошло более двухсот лет. Зохр уже стонал под властью системы Контроля. Май обезличивался. Медленно, но верно. Час, когда босые ножки Тайи коснутся земли, должен наступить очень скоро. Десять—двадцать лет.
Точнее Риг не мог рассчитать — он не очень-то хорошо ориентировался в делах человеческих. Впрочем, Тайя, когда придет время ее появления в мире людей, должна быть молодой. Юной, горячей, неопытной. А иначе — не сможет свершиться то, что предначертано. О своей истинной сущности Тайя будет лишь смутно догадываться, считая себя одной из Высоких. Отдав дочь на воспитание Владыке страны Шайм Бхал, скиталец ушел за пределы Меона. Там ждали дела. Там, в иных мирах, ему легче дышалось...
...Когда любопытный колдун очнулся, над северной оконечностью Зохра забрезжил рассвет. И увидел требовательно смотрящих на него нескольких односельчан, явно пытающихся понять, а что тут делает их деревенский колдун, для которого такое поведение было несвойственно.
— Уважаемый, что происходит? — спросила одна из женщин.
— Я видел!!! — Глаза колдуна стали круглыми.— Я видел!!!
— И что?
И он, находясь в волнении, из-за чего постоянно сбивался, пересказал односельчанам легенду. Правда, кое о чем умолчал. С какой стати после божественных откровений перед его внутренним взором вдруг предстал паровоз? Да еще старый и ржавый? Он тащился по бескрайней равнине и выглядел абсолютно нелепо, словно длинная тощая гусеница...
* * *
Полуостров Вок был местом достаточно странным. У обывателей, живущих поближе к столице, это название вызывало сдавленный хохот. Хихикали, как дураки, которым показали палец. А почему? Отсмеявшись, благопристойные граждане указывали куда-то на восток и иронично роняли: «Край света». Действительно, стоило взглянуть на карту Меона, как полуостров Вок сразу бросался в глаза. Географическое недоразумение какое-то. Дальний юго-восток континента Май в глазах жителя Маэра или Таймы — весьма несерьезное место. Там, вдали от столицы, живут разгильдяи, это общеизвестная истина. Да и выглядел сей полуостров, как вытянутый с севера на юг неестественно длинный плод, соединенный с континентом небольшой перемычкой. Что тут можно сказать? Глухомань. Глушь дремучая. Поезда, наверное, ходят раз в год. Или, в лучшем случае, раз в месяц. Тут обыватель из Таймы, дав волю воображению, представил бы паровозы, отряженные столичным Контролем в это захолустье. Путь на Вок таким поездом очень небыстрый. Суток двадцать, не меньше.
Почти так и обстояли дела. Если учесть рейсовые пароходы, выходившие на Вок из портового города Лат, то картина сходилась. В те края трудно добраться. Но почему? Членам Большого Совета было известно: на полуострове Вок проживает одна двадцатая жителей Мая. Городки, села, мануфактуры. Черная плодородная почва. Прямо ешь — не хочу. Но Контролирующие не хотели. Потому что на полуострове Вок царили весьма самобытные нравы.
«Неконтролируемые проявления социальной активности», — докладывали агенты представителям Спецслужб в Тайме о праздниках Вока. Праздник урожая, первый день весны. Сколько ни засылай агентов, чтобы те, методом Жеста и Слова, направили «социальную активность» людей на этих сборищах в нужное русло, — ничего не получалось. Люди праздновали, как и прежде. Уклад жизни на этой земле вставлял палки в колеса системе Контроля. И не только в праздники. Люди, довольные жизнью, не желают господ. Жителей Вока интересовали семья, работа и творчество. В свободные дни они часто ходили в гости к друзьям и мечтали — чисто и самозабвенно, как мечтают лишь люди, живущие в провинции.
У полуострова была еще одна особенность. Чисто географическая. Он располагался близко от западной оконечности Зохра. С ранней весны до последних дней осени небо дарило жителям пограничных земель свет двух лун — Ночной Спутницы и Тейи. Это сказывалось на нраве коренных жителей. Живые, горячие, вспыльчивые. Да и кровь у многих из них была смешанной. Карие глаза, светлые волосы. А иногда — и наоборот. «Ни то ни се, — говорили о них и майнцы, и зохры. — Ни Ночная Спутница им покоя не дарит, ни Тейа их сердца не жжет».
Что можно сказать о полукровках, живущих на Воке? Об их Академиях, которые там, естественно, были? Вот представьте себе, городок с населением в несколько тысяч. И в нем — филиал Академии. Старенькое деревянное здание в три этажа. Там — около сотни студентов и несколько преподавателей. Теорию Контроля, разумеется, изучают. Да только студенты по большей части увлечены рисованием, биологией, математикой. А некоторые — и вовсе сельским хозяйством, что в здешних местах как-то правильнее. Особенно если взглянуть на плодородные пашни Вока, на сады, на леса. Золотая земля, щедрая.
Пер, а точнее — Перрор Гарн, шестнадцатилетний студент Академии портового городка Барк на Воке, сегодня решил уйти с занятий пораньше. Собрался на рынок за яблоками. Хотелось не столько что-нибудь съесть, сколько нарисовать. Во второй половине дня — математика. Ее учить скучно и незачем. А рисование — да... Чтобы верно увидеть предмет, нужно не отвлекаться. В частности — на математику.
Юноша вышел на проселок, и его ботинки из грубой кожи тут же покрылись слоем пыли. Пер не стал смотреть под ноги. Не на что, собственно. Но порыв весеннего ветра внезапно сорвал с головы юноши шляпу, встрепал густые русые волосы, бросил в лицо горсть белой пыли. И пока студент тер кулаками глаза, шляпу уже унесло.
«Ну и пусть», — решил Пер и опять зашагал вперед.
У юноши возникло странное ощущение: потеряв шляпу, он освободился от чего-то ненужного. И правда — без шляпы он смотрелся значительно лучше.
Автопортрет юноше писать было неинтересно. Нечего на такое карандаши изводить. Каждый день люди видят какого-нибудь парня крепкого деревенского телосложения, с небольшими светло-карими глазами и русыми волосами. Да еще все лицо в веснушках. Черты слишком крупные, душа только в глазах и видна. Ростом тоже немного не вышел. На что смотреть-то? Нет, лучше книжки читать, яблоки рисовать. Или на реку пойти, на пленэр. Вместо занятий...
За дисциплиной тогда не следили. Сдал экзамены кое-как — и Дух Жизни с тобой. Времена еще были вольные. Шла весна сто семьдесят пятого года эпохи Контроля. «Черный старец» Лаэн Маро тогда только начал торить путь к власти, Сахой Ланро ходил в школу, а отец гениального Онера Хассера даже не задумывался о том, чтобы обзавестись сыном. На полуострове Вок вообще царила вольная вольница. Директивы, присланные из столицы, выполнялись по усмотрению градоначальников.
Вскоре Пер увидел ряды рынка, крытые конусообразными ребристыми крышами. Дорожка петляла в траве, ветвясь на тропинки. У входа на рынок, понятное дело, гуляла толпа. Разодетая. Будний день или праздник, раннее утро или сумерки — толпа всегда здесь.
Пер цепким взглядом выхватил из толпы несколько фигур. Все знакомые. Ну, слева неинтересно. Там дети с мамашей, галдеж. А вот ножки в туфлях. Алых, как цветы зейки. Совсем незнакомые ножки...
Юноша поднял глаза вверх. Взгляд утонул в чем-то туманно-зеленом, почти черном. И он с удивлением понял — это глаза девушки. Незнакомой девушки!
Сердце художника екнуло.
— Привет, — сказала она, улыбнувшись ему, как знакомому.
— Привет. Я тебя раньше не видел! — выдохнул Пер.
— Я приехала с континента. Позавчера.
Юноша на мгновение забылся, с восхищением глядя на незнакомку. Ее густые русые волосы были заплетены во множество мелких косичек. Удивительной формы лицо — изящное, тонкое, с острым подбородком. Высокий чистый лоб. И необычного цвета глаза. Вернее, глаза-то зеленые, а вот взгляд — черный. Очень мягкая красота. И неброская. Но почему как ножом режет?
— Как тебя зовут? — первой нашлась девушка.
— Пер.
— А я Тайя.
Дочь Рига и Рейги, рожденная в далекие времена, очень смутно помнила свою настоящую внешность. Неудивительно: Шайм Бхал, Высокая страна, где она провела детство — место, где на облик не обращают внимания. Но однажды Владыка, призвав Тайю к себе, сказал:
— Тебе шестнадцать лет, девочка. Ты повзрослела. На Землю пора.
Вот тогда-то Тайя и вспомнила, что она именно девочка, а не черная птица, не отзвук горного эха и не капля росы. Мысль об этом вызвала смесь удивления и разочарования. Так себя ограничивать? Ей придется носить человеческий облик. До конца дней своих. Если он, этот конец, существует.
— Владыка, я еще не готова пройти этот путь. Через год, — пообещала она.
Тот нехотя согласился. Ведь время почти наступило — по всем признакам видно. А носительница миссии не созрела. Цветочек — не плод. В ней нет четкости, определенности. Веса. Не сможет она жить в мире людей. Не свершит, что положено.
Подслушав мысли владыки, девушка озорно улыбнулась. Этот старый функционер, похоже, помешан на форме. На рамках. Не понимает, что любой план можно осуществить так, так... и эдак. А облик? Да, человеческий облик действительно нужен.
Подумав об этом, дочь Рига всплеснула руками. Так у нее руки есть? Да. Тонкие, с длинными сильными пальцами, смуглые. Наверное, это такая игра. Теперь нужно зеркало. Ведь женщины там, на Земле, смотрятся в зеркало? И ничего в этом серьезного нет.
Наверное, тоже играют.
По матери Тайя была человеком. Опекун твердил ей: «Твое тело должно повзрослеть. Тогда, и только тогда, душа будет готова». А она удивлялась: «Какое тело? Какую душу он имеет в виду? Тело — лишь плод воображения, а душа не может созреть или не созреть. Она есть с рождения». Еще когда девочка открыла глаза в колыбели, она полностью осознавала себя. Для чего ей иллюзии? В них предпочитали жить мать и отец. Даже Риг не желал понимать — она с самого рождения взрослая. Только знаний и навыков мало.
Попав в Высокую Страну, Тайя убедилась, что ее новый опекун, Владыка Шайм Бхал, тоже живет иллюзиями. Он взращивает в себе нечто, напоминающее человеческое чувство долга. Как можно всерьез относиться к подобной условности? Главное то, что внутри. Оно — живет, дышит, чувствует. А все остальное — не более чем оболочка.
Осознав это, Тайя перестала всерьез относиться к Высоким. Они все — словно круги на воде. Камень, оставивший их, упал глубоко. И невидим. В том числе — и ей самой. Но не стоит об этом задумываться. Впереди ждала миссия— неизбежный этап. Нужно вплести ниточку собственной жизни в материю мира. А потом она будет свободна... Но ткань мира — простая, она может не выдержать. А нить жизни Тайи тяжелая. Будто из чистого золота. Вплетать придется осторожно. Умеючи. Знания нужны...
На Меоне шли годы. А девочка, став невидимой птицей, носилась над водами. Из тех вод, по поверьям, и вытекал тот «небесный исток», который Высокие называли Шайм Бхал. Восхищенная полетом, Тайя делала то «бочку», то «штопор», то вообще нечто невообразимое. Знания вливались в нее широким потоком, и чистый восторг переполнял юную душу. К сожалению, так не могло длиться вечно. Она сама это знала. И вот пришло время перемен.
— Шестнадцать лет, — Тайя покатала слова на языке и попыталась думать по-человечески. — Много, выходит. Почти опоздала. — Девушка закусила губу. — И что теперь делать?!
— Зеркало! — рявкнул Владыка, вырастая из-за спины.
Тайя сделала зеркало. И обомлела. Она неожиданно поняла, что хороша.
Девушка стояла перед огромным зеркалом обнаженной. Высокая статная фигура звенела, как натянутая струна. Неистовая упругая сила. Ни капли слабости и беззащитности. Солнце, сжигавшее Зохр в течение шестнадцати лет, словно впечаталось в кожу. От смуглого юного тела исходила волна упругого жара. Тайя вся была — ночь, солнце и мед. Из-под густых, змеями разметавшихся по плечам длинных иссиня-черных волос смотрели миндалевидные глаза цвета ночного неба. В них таяли искорки звезд. Прямой нос, высокие скулы. И озорная улыбка на ярко-алых губах.
— Нормальная зохра, — прокомментировал опекун, рассматривая изгиб ее позвоночника.
— Владыка, вспомни свою юность. Скажи, как на меня будут смотреть на Земле, — взмолилась девушка.
Высокий задумался. Да, это действительно важно.
— Здоровенная страшная зохра! — через минуту выпалил Владыка, отступив на шаг назад.
Губы Тайи слегка приоткрылись, глаза распахнулись.
— Они испугаются твоей красоты, — жестко бросил Высокий. — Куда бы ты ни явилась. Все — и мужчины, и женщины.
— Что же мне делать?!
— Быть скромнее, естественно. И говори об этом, пожалуйста, с женщинами!..
Чуть меньше года ушло на то, чтобы научиться быть человеком. Вернее, казаться им. Или, может, все-таки быть? Тайя запуталась.
— Не три лоб! Это некрасиво! — вывел девушку из задумчивости голос Ваны. Бывшей монахине за последнее время всерьез пришлось восполнить пробел в знаниях о красоте, правилах приличия и воспитании.
— И ничего, что тебе почти семнадцать, — менторским тоном добавила Вана. — Главное, глазами хлопай почаще.
— Не буду, — пробормотала Тайя в пустое пространство. Вана ушла, посчитав дело выполненным.
Из зеркала на девушку смотрела скромного вида шатенка.
«Ну и какая разница?» — подумала Тайя, глянув по сторонам.
Вокруг было пусто. Тогда девушка, послюнив пальцы, стала быстро плести маленькие косички. Так не делают, зато сама выдумала! И симпатично получится. Доплести косы, и прямо на место. В мир людей!
На базарной площади Барка звучали шум, гам, крики. Но юноша с девушкой их не слышали, стоя напротив друг друга.
— Тайя — зохрское имя? — Пер не знал, что сказать.
— Ну да, — ответила девушка.
— И приехала с Мая? Тайя кивнула.
— Пошли гулять, что ли? — предложила она.
Пер мельком подумал, не взять ли девушку за руку, но постеснялся. Они пошли рядом. Юноша постарался подстроить свой широкий шаг к ее плавной походке. Очень хотелось еще раз взглянуть Тайе в лицо. Наверняка удивительный профиль. Но было попросту страшно повернуть голову. Девушка возвышалась над ним на целых два сантиметра.
— Ты что, старше меня? — вдруг, покраснев, как рак, спросил Пер.
— На восемь месяцев и четырнадцать дней, — отозвалась Тайя. Юноша не удивился такому раскладу. В Барке все знали все обо всех.
Дорожка лентой стелилась под ноги. Пер уже был готов костьми лечь, только б не отпустить это нежданное чудо с косичками. А девушка шла рядом с ним так, словно привыкла к этому.
— Пошли в парк. Или в лес. Я хочу посмотреть на деревья, — сказала она.
«Родственная душа, что ли?» — подумалось юноше.
Когда они вошли в лес, девушка тут же сняла туфельки и пошла босиком. И Пер с облегчением заметил: она не выше, а ниже ростом. На эти самые два сантиметра.
Брови Тайи поднялись, она озорно улыбнулась.
— Давай бегать! Я хочу бегать! — Девушка, не чинясь, дернула Пера за руку и побежала между деревьями.
Она неслась быстро, как лань. Но и он был не промах. Юноша и сам не заметил, как во всю прыть помчался за Тайей.
— Вот!
Здоровенная пятерня парня с размаху впечаталась девушке в спину. Оба свалились на траву и расхохотались. Лицо Тайи разрумянилось, косы слегка растрепались.
Пер наконец-то взглянул на нее.
— Можно, я тебя нарисую? Девушка озорно тряхнула косичками. — Разумеется, можно.
Тайя умела позировать. Пока Пер, наморщив лоб, срисовывал девушку — анфас, в профиль, вполоборота, — ни один мускул не дрогнул на ее точеном лице. Тайя щедро дарила художнику свою красоту. Казалось — еще пара штрихов, и неповторимое лицо оживет под карандашом, на прямоугольнике грубой бумаги. Глаза широко распахнутся, тонкая линия губ засияет улыбкой, а милые растрепанные косички станут такими же пушистыми, как у живой Тайи. Только каждый раз почему-то не получалось.
Пер сделал несколько проб, изводя дорогую бумагу для рисования. Забывшись, пыхтел от усердия. Даже сломал карандаш. Ничего не выходило. Совсем ничего. Хоть лбом об стол треснись! Штрихи на бумаге не складывались в живое лицо. А если вдруг что-то и получалось, то на художника смотрела не Тайя, а посторонняя девушка, похожая на всех соседок и соучениц одновременно. Пер взял последний лист из стопки бумаги, уставился на девушку молящим отчаянным взором и сосредоточился.
Последняя попытка! Невидимые привидения толклись в воздухе, пытаясь пихнуть художника под локоть, и как будто хихикали. Пер молча и вдумчиво проклял призраков, вглядываясь в лицо Тайи. Та была свежа и спокойна. И для юноши перестал существовать окружающий мир.
— Вот... — растерянно сказал он минут через двадцать, неловким движением подвигая рисунок девушке. Та взяла лист бумаги и задумалась. Словно читала какой-нибудь текст. А Пер, опустошенный, измотанный, знал, что она видит: пустой, мертвый набросок. Даже глаза Тайи — зеленые и черные одновременно, юноша передал схематично.
В глазах девушки внезапно запрыгали искорки озорства.
— Что-то ты уловил, — улыбнулась она.
— Нет. Тайя, нет... — глухо сказал Пер, сжав кулаки,— Я не буду художником. У меня нет таланта. Я стану... ученым. Социологом и идеологом.
Юноша застыл. Его удивили собственные слова.
— Вождем? — проронила Тайя, скрыв взгляд.
— Каким вождем?! Социологом.
— ...Знающим, — осторожно продолжила девушка, взяв Пера за руку, чтобы прервать разговор. — Проводи меня. Время позднее.
Дни полетели за днями, и все они Перрору Гарну, взявшемуся за социологию, казались одинаковыми, словно круглые овощи датта на грядке соседей. Время суток Пер замечал исключительно потому, что в какой-то момент из-за горизонта выкатывалось круглое красное солнце, возвещая о том, что пора в Академию. Юноша иногда глаз по ночам не смыкал, часами сидя над старыми толстыми книгами, взятыми в библиотеке. Пачками жег дешевые сальные свечи, тер кулаками глаза. И ничего не понимал в этих книгах. На уроках социологии преподавали другое. Такое, что и младенцу понятно. Скучное до зевоты. Когда Пер показал профессору социологии библиотечные книги, тот полистал, задумчиво взглянул на юношу и спросил:
— Вы хоть понимаете, о чем пишет автор?
— Немного, — признался студент.
— Ничего вы не понимаете, — пробурчал преподаватель, захлопнув толстый, битый плесенью том. — Вы поймёте это лет через десять, не раньше. Если, конечно, не бросите изучение предмета. Может, вы думаете, что к нам, в Барк, привезли нужные книги, а не те, которые залежались в столице? Ходите лучше на лекции, молодой человек...
Пер, конечно, последовал совету профессора. Теперь жилистая фигура старика маячила перед юношей каждый день. Но изучения книг Пер не бросил. Вдруг знания возьмут да и сойдутся в одной точке? Правда, в какой, непонятно.
С Тайей юноша виделся каждый день. Она встречала его за рощицей перед Академией. Шли к нему, наскоро перекусывали. Потом садились жечь сальные свечи и перелистывать старые книги. Когда-нибудь, страшно подумать — когда, простой студент станет великим ученым. Вот тогда они с Тайей поженятся. И уедут куда-нибудь. Далеко-далеко...
Девушка молча кивала, когда он излагал ей свои планы. Иногда Перу чудилось, что он видит в глазах Тайи свою судьбу. Длинный путь. Часто — в гору, и никогда — под уклон. Горячая маленькая ладошка тонет в его руке, придавая великие силы. Для чего эти силы? Должно быть, для подвига. Дальше юноше представлялось нечто такое, что он не мог облечь в слова. Воображение отказывало. Но Пер был уверен — будущее стократ прекраснее настоящего. И упорно шел к своей цели.
Весна кончилась — она была коротка. Ветер в тот день осыпал юную пару белыми лепестками первых летних цветов. Юноша держал Тайю за руку и особенно остро чувствовал, как сильно их тянет друг к другу. Девушка смотрела ему в глаза и словно пыталась взлететь. Легкое, как пушинка, горячее тело. Огоньки звезд в глазах. Словно любимая вправду умеет летать. Только он, Пер, не умеет. Ему придется идти. Тяжело идти, долго. Но упругая жаркая сила влекла юношу к Тайе. Голова шла кругом. Он знал, что это такое. Желание. Вместе с огнем души горел огонь тела.
Она поняла это. Она все всегда знала. На лице девушки мелькнула полуулыбка, она встали на цыпочки и прикоснулась губами к лицу Пера. Не к его губам — Тайя была деликатной. Но и не очень-то в щеку...
А он не решался ее поцеловать. До сих пор. Уже не только стеснительность, но и рассудок твердили ему — нельзя. Ведь лихой дух знает, что будет потом. Пер ведь может забросить занятия, а потом вовсе уйти из Академии и жениться на Тайе, потому что она будет беременна. Придется работать. И тогда он не станет ученым, станет ничтожеством. И прощай, мечта...
По спине побежали мурашки. «Нет», — сказал он себе.
Перехватив и сжав руку девушки, он слегка отстранился и выпалил:
— Нам с тобой будет трудно, любимая. Это.нельзя.
Брови девушки встали домиком, губы чуть приоткрылись.
«Трудно?! — пронеслось у нее в голове. — Но что он имеет в виду?»
Тайя глянула вниз, носок красной туфельки поскреб землю.
«Что обычно бывает трудно для человека? Придется спросить у Владыки... Он должен помнить. А Пер никогда не узнает, что я — иноприродное существо».
С этой мыслью девушка прикусила губу.
— Эти чувства... — сказал Пер, заикаясь.
— Эти чувства прекрасны, — ответила Тайя. — Зачем...
Взглянув в глаза Пера, она осеклась. И поняла.
— Тебе страшно, — констатировала она.
— Да, — подтвердил юноша, ненавидя себя.
— Рассказывай. Все по порядку.
И он начал. Голос звучал медленно, сухо, тоскливо. Будто не слова звучали, а колеса скрипучей телеги в грязи проворачивались. Он не может, не должен говорить ей такое. Но говорил. Как нечистоты сливал.
Когда он закончил, Тайя ответила поговоркой:
— Жизни бояться — на свет не рождаться.
— Ты все-таки хочешь...
— Не хочу, — оборвала его девушка. — Ты станешь ученым. Это я обещаю. Я буду с тобой дружить. А в остальном... Пер, будь любезен сам во всем разобраться!
Тайя развернулась на каблуках и убежала. Как будто и вправду взлетела. А Пер стоял, словно впечатанный в грязь. Жизнь, любовь. Неужели они пошли прахом?
«А сколько еще пойдет прахом? — спросил внутренний голос. — Ты молод, наивен...»
Юноша взвыл сквозь зубы, как смертельно раненный корх, запрокинув лицо к небу. Только голос вышел каким-то писклявым. Щенячьим. И еще Перу казалось, что с пустых небес кто-то смотрит на него, как на букашку, и улыбается безразличной улыбкой.
Владыка Шайм Бхал хмурил седые брови, глядя на Землю. Почти всю территорию Мая укрыла огромными крыльями ночь. Лишь над полуостровом Вок синел ясный вечер, горели огни в городах и поселках. Но Владыка смотрел глубже, чем способен проникнуть взор человека. В суть вещей. В души тех, кто живет там, внизу. И был, как всегда, недоволен увиденным.
«Мысли людей — как мельтешение блох, — проворчал он в усы. — Если выловишь нужную мысль из напластования людских нечистот, все равно она не крупней, чем блоха».
Высокий вздохнул и продолжил тягостное созерцание. Эманации человеческого житья-бытья поднимались вверх, как теплый, дурно пахнущий воздух.
«Застой, дисгармония, глупость. Разброд и шатание, — разорялся Владыка. — Жаль, что раньше я был человеком. А теперь нужно вложить хотя бы толику мыслей в эти тупые головы, хоть искру чувств — в эти пустые сердца. Когда-нибудь я начну открывать им глаза. Но не сейчас. Никто не выдержит Истины. Просто умрет. К сожалению, нельзя».
Высокий трагическим жестом сжал бледные губы, седая борода приподнялась вверх и встопорщилась. Он предпочитал выглядеть стариком и давным-давно не менял облик. «Незачем мне молодеть», — скорбно сообщал он соплеменникам. Интонации его голоса действовали словно ушат холодной воды. И сразу становилась видна Истина. Молодежь из Шайм Бхал, не достигшая трехсот лет, разбегалась от этой Истины в страхе. А она звучала так: нет ничего нового на Меоне. Все, что кажется таковым, уже случалось когда-то. Людей изменить невозможно. Природа. Биологический вид.
Владыка вздохнул и посмотрел вниз, на поверхность планеты. Пора перестать думать. Его мысли уже не первую сотню лет тоже ходят по кругу. Пора заняться делами. Где-то среди лесов и степей полуострова Вок находится носительница миссии — своенравная девочка Тайя. А молодежь нельзя оставлять без присмотра. Нужно ее найти. Выдернуть вверх, на свой уровень. Пусть даст отчет, миссия-то у нее непростая.
Владыка прищурился, погрузив взгляд во тьму, сгустившуюся над полуостровом. Густые леса, рощи, поля... плесень. Все плесень. Так где же девчонка? Да вот! Огонек сущности едва теплится. И дрыхнет без задних ног, как простой человек.
— Тайя, вставай! — загремел в ушах спящей девушки голос Владыки.
— Не хочу, — пробурчала она, не просыпаясь, перевернулась на другой бок и натянула одеяло на голову.
— А никто и не спрашивает, — хмыкнул Высокий. — Придется.
Босые девичьи ступни торчали из-под одеяла. И правильно, мерзни, нечего прятать от старших лицо! На поверхности голых пяток и голеней ярко светились линии энергетического контура. Владыка, улыбнувшись в усы, в предвкушении растер стариковские руки. Безответственную молодежь нужно учить! Дотянувшись, старик цапнул девушку за ноги и поволок вверх.
— Отпусти! — взвилась Тайя, проснувшись.
— Отпущу — упадешь, — строго сказал Высокий. — Отчитаешься наверху, дома.
Девушка дернулась изо всех сил.
— Нельзя!!! — закричала она.
— Что — нельзя? — недоуменно спросил Владыка. — Мы сейчас в атмосфере. Отпущу — полетишь вниз.
— Нельзя рвать связь с Пером!
— И правда, — опешил Высокий. — Садись ко мне на руку, поговорим.
Тайя зло выдернула из стариковского кулака одну ногу, потом другую. Перевернулась, повисла в воздухе, задрав подбородок.
— Я постою, — заявила она. Владыка нахмурился.
— Огонь сути в тебе едва теплится, — печально сказал он. — Видимо, ты натворила такое, что потеряла почти все способности. Я уж думал, ты даже летать разучилась.
— Я не летаю. Я просто стою...
«Дело плохо», — обеспокоился Высокий.
— Мне правда нужно поговорить. — Девушка закусила губу. — Пер в опасности. У него пошла черная полоса.
— Неприятности?
— Да.
— Продолжай.
— Я отвергла его. Оттолкнула. Владыка, не говори ничего. Я сама знаю, чем это грозит. Линии предопределенности порваны. Я почти потеряла способности. А Пер... Он пока держится.
— Восстановить предопределенное невозможно. Твоя миссия прервана, — тяжело уронил старик. — Мальчик скоро умрет.
— Не умрет! — По щекам Тайи катились слезы. — Владыка, ведь я — человек! Да, наполовину, по маме. Но все равно человек! А люди могут... Да что я говорю, вспомни сам!
«Нечего мне вспоминать, — хмуро подумал Высокий. — Неудачная миссия, старая песня. Никакой силы больше у девочки нет».
— Зачем ты это сделала, дочь человеческая? — глухо спросил он.
— Пер — не кукла! — воскликнула девушка. — Он должен преодолеть... свои трудности. Думаешь, я хочу его боли?
— Ты его любишь, дитя, — отозвался Владыка.
— Да! — Тайя сорвалась на крик. — Вы все хотели игрушку. Хотели, чтобы я его вела... под уздцы... как вола! А я не хочу! И не буду! Вы можете получить то, что хотите, только если я откажусь выполнять ваши приказы!
— Отказ от миссии, — слова старика были подобны порыву зимнего ветра.
— Нет. Пер сам хочет стать тем, кем вы его видите.
— Не сможет. «Неприятности», о которых ты говоришь, будут бить его, пока не убьют. Твоя миссия прервана, девочка. Я сожалею.
— Как посланницы Высоких — да, прервана. Но не как человека!
«Она не только способности, но и ум потеряла», — печально подумал старик.
— У людей нет никаких миссий, — сказал он, отвернувшись.
— Вспомни, Владыка! Да вспомни же!
Тайя скорчилась в равнодушных объятиях старика, но хватка оказалась железной.
— Вниз, на Землю, — он говорил с девушкой, как со слабоумной. — Под одеяло и спать. Это все, что ты теперь можешь. Твоя миссия прервана. Ты лишаешься нашей поддержки...
К счастью, путь оказался недолгим.
Тайя пришла в себя на кровати. Вытерла слезы. И, собравшись с силами, воспарила над ложем, тут же рухнув обратно.
«Могу».
После этого девушку поглотило беспамятство.
Тяжело ступая, Пер шел от здания Академии прочь. Куда? Решительно все равно, но ноги сами собой направлялись домой. Все вокруг казалось каким-то ненастоящим, непрочным. Сойди с тропинки — и реальность исчезнет, как сон. Случайно толкни — и она рассыплется прахом. Еще декаду назад юноша думал, что мир прекрасен и добр, что его окружают чудесные люди, а жизнь — это нечто само собой разумеющееся, надежное, как земля под ногами. Но тот разговор с Таией разрушил все планы. Уничтожил надежду на будущее. И словно вывернул мир наизнанку.
После страшного объяснения с любимой Пер почувствовал себя пустым местом, трусливым ничтожеством. Одно это еще можно было как-нибудь пережить, если сосредоточиться на пути к своей цели. Но нет... На следующий день выяснилось, что тяжело заболела дочка квартирной хозяйки. Некрасивая девчонка—подросток, единственный ребенок немолодой бедной женщины. Та сдавала комнатку за пять тхангов в месяц — почти даром. Какие в Барке приезжие, кроме горстки нищих студентов?
Дочь госпожи Ляйды внезапно свалилась в бреду. Денег на визит врача не хватало, в дом зачастили знакомые. Виновато прятали глаза, разводили руками. Никто из них медной монеты не дал — лишь пустые советы. Пер весь день просидел в комнате тетки Ляйды и девочки. Приносил воду, глядел на больного ребёнка пустыми глазами. К ночи знакомые разбрелись, У девочки усилился жар. Тогда юноша встал, пошел в спою комнату и забрал почти все деньги, оставшиеся от прошлой стипендии.
— Госпожа Ляйда, этого на врача хватит? — спросил Пep, протягивая женщине горсть медных монет.
— Пеp, сынок... Врач не нужен. Нам с дочерью нечего есть.
Госпожа...
— Мама Ляйда. Для всех — тетка Ляйда, а для тебя — мама.
В душе юноши что-то перевернулось. Мать Пера умерла, когда он был совсем маленьким. Он помнил ее — любящую, заботливую, добрую. Она умерла от болезни, как дочь госпожи... мамы Ляйды. Тайя ушла. Любви нет. Но теперь есть приемная мать.
— Ложись спать, мама Ляйда. Ты очень устала. Я посижу с Ратой, не бойся.
«С сестренкой», — подумалось юноше.
— Твоя правда, сынок. Сил нет. Посиди, — отозвалась Ляйда, тяжело ложась на кровать не раздеваясь.
Через несколько минут женщина уже спала. А Пер всю ночь хлопотал возле больной девочки, покрывшейся сыпью. К утру она забылась тяжелым сном. Но тогда встала Ляйда.
— Иди спать, сын, — строго сказала она.
Пер передернул плечами. Идти в свою комнату было страшно. Будто она полна призраками.
— Я посплю тут, — буркнул юноша, пристраиваясь на узорчатом половике возле окна. — Разбуди через три часа, мама.
Женщина покачала головой, укрыла Пера своим одеялом и на цыпочках вышла на кухню — готовить.
Проснувшись, юноша не пошел в Академию. Он побежал в лавку. Крупа там немного дороже, зато лавка ближе, чем рынок. Потом он тоже что-то делал, а что — помнил с трудом. Все, что всплывало из памяти, — это тяжелое дыхание Раты и нехороший запах болезни.
Вечером заглянула Тайя. Косички заплетены наспех, круги под глазами. «Работаю много», — призналась она. Девушка держалась с Пером по-дружески, запросто. Даже чмокнула в щеку. А он ничего не почувствовал. Словно какая-то нить оборвалась. Потом Тайя выволокла юношу в коридор чуть ли не силой.
— Ты ел сегодня? — спросила она.
— Не помню.
— Вот, — девушка достала из сумки помятые бутерброды. — Съешь тут, при мне.
— Но...
— Я сказала — съешь!!!
Пер подчинился. Он съел все до крошки, давясь и краснея. Стыдно-то как...
— Вот, — удовлетворенно кивнула Тайя, когда он покончил с едой. — Завтра приду.
— Но...
— До завтра.
Простучали каблучки, входная дверь хлопнула. Юноша стоял в темном коридоре и таращил красные от недосыпа глаза.
— Теперь спать, сын. Иди в свою комнату. — Ляйда приобняла Пера, немного подталкивая. — А завтра с утра — в Академию.
— Не пойду.
Женщина всплеснула руками.
— Никуда не пойду, пока Рата не выздоровеет.
Так прошло несколько суток. Сколько — юноша не считал. Дни и ночи слились для Пера в единую полосу. Уход за Ратой, работа по дому. Тайя прилетала внезапно, словно ночной метеор. И улетала, оставив в душе пустоту.
— Шесть дней прошло, — сказала вымотанная, похудевшая Ляйда.
Только-только девочка начала поправляться, как юноша заболел сам. Видимо, заразился от Раты. Крепкий от природы, Пер не болел с раннего детства. Поэтому болезнь напугала юношу до смерти. Когда внутри происходит что-то такое, что от тебя не зависит... но от него, Пера Гарна, и так ничего не зависит и ничего никогда не зависело. Он просто поверил дурацкой мечте.
— Врешь, — прозвучал откуда-то сверху девичий голос. И юноша понял, что говорил вслух.
— Тайя?
— А кто же еще?
Горло юноши сжалось, и он ощутил пустоту.
— Прежнего не вернуть, — прошептал он.
— Не вернуть, — эхом откликнулась девушка.
— Так что делать? Тайя, зачем вообще ты пришла? — в голосе юноши слышалось негодование.
— Ты уже поправляешься, — спокойно сказала она. — Шесть дней проработал, два — проболел. А нервы уже сдали. Пер, возьми себя в руки!
— Реальность рушится. Ты не понимаешь...
— Я это вижу. Реальность действительно рушится, — голос Тайи был абсолютно спокоен. — Ну и плюнь. Нам с тобой не нужна такая реальность. Мы сделаем новую.
— Нам с тобой?
— Да.
— Сделаем новую? Как?
— Для начала ты перестанешь распускать детские сопли. Их у тебя никогда раньше не было. В детстве не было. Так? А сейчас есть. Почему, как ты думаешь?
Пер не обиделся. Он всерьез задумался.
— Ни демона не понимаю, — через пару минут сказал он. — Наверное, слишком влюбился.
— Нормально влюбился. Мне нравится. — Девушка погладила его по щеке. — Но ты мечешься, потому что тебя грызет глубинный страх. Ты боишься того, что реальность рушится. А она действительно рушится. Теперь ясно?
— Нет. — Чистый лоб Пера избороздили морщины. — Тайя, а кто ты такая?
Девушка прикусила губу.
— Гм—м...
— Кто ты на самом деле? Я тебя не боюсь, ты не думай. И совершенно не верю в бабкины сказки про демонов. Но в этих сказках все время мир валится в пропасть. К тому же ты совершила ошибку. Сейчас мой ум ясен, и я говорю тебе прямо. Ты меняла свой рост. И не только. Я потом это вспомнил. Когда все вокруг стало рушиться...
Резкий вздох сорвался с губ Тайи. «Неужели он скоро поймет? Когда мир рушится — обнажается суть».
— Кто ты, любимая?
— Я —человек!!!
— Это в лучшем случае половина правды, — жестко сказал Пер, схватив девушку за руку. — Не бойся, я не отрекусь. Но мне нужна правда. Вся, целиком.
— Не могу. Пер, нельзя.
Юноша сжал губы, нахмурился и отстранился. Тогда Тайя решилась.
— Мать была человеком.
— Была?
— Я давно родилась. Отец — Изначальный, то есть один из них. А я — демиург. Но во всем остальном я обычная девушка! Клянусь, я старше тебя только на восемь месяцев и четырнадцать дней! И потому я совершаю ошибки!
Пер вгляделся в глаза любимой. Не лжет. Бледная от ужаса, заплаканная девчонка. Не старуха в облике девушки, а действительно девушка. Он стер с ее лица слезы, погладил, утешил.
— Прежнее ушло навсегда. Я это чувствую. Но ты не бойся, родная. Я тоже мог умереть вместе с прежней реальностью. Но сейчас не умру, потому что знаю еще одну твою тайну. Ты бессмертна физически.
— Не очень, наверное. Я сейчас вообще ни в чем не уверена — ни в прошлом, ни в будущем. Мы с тобой идем по лезвию ножа, Пер, любимый. Поэтому ни о чем больше не спрашивай.
Пер лежал на подушках исхудавший, совсем бледный. Щеки ввалились, лицо будто истаяло. Глаза казались глубокими, их взгляд обжигал, как вода горных озер. Резко очерченные, плотно сжатые губы. И волевой подбородок. Юноша выглядел так, словно собрался дать сдачи жестокому миру. А если реальность посмеет придвинуться ближе — кусаться. Но нет...
Он бережно взял лицо Тайи в ладони и поцеловал девушку. Крепко, чуть ли не до крови. Поцелуй длился долго.
— Ох...
— Ты пойдешь за меня замуж, — сказал Пер уверенно.
— Конечно, пойду.
Взгляд юноши был смятенным и одновременно настойчивым. Глаза блестели отчаянно. Он вновь потянулся к Тайе, но она перехватила его руки.
— Милый, не прямо сейчас. Ты еще не поправился, а я не спала двое суток. Завтра я куплю мясо. Много мяса. И никуда не уйду. Я вообще очень неплохо готовлю. А сейчас давай просто спать.
Говорливая и добросердечная тетушка Ляйда поздно вернулась от соседки. Дочь спит, уже поправляется. Поэтому можно и в гости. Увидев, что дверь в комнату Пера приоткрыта, она не удержалась и заглянула одним глазком. Любопытство являлось одной из ее слабых сторон. Как сынок? А как его девочка? Может, она не ушла? Нет, надо взглянуть повнимательней. Лицо тетки Ляйды просунулось в комнату и осветилось удовлетворенной улыбкой. Дети спали на узкой кровати в обнимку. Правда, в одежде. Неудивительно — оба устали. Сюда нужно еще кровать. И защелку на дверь. Надо бы поспрашивать. Соседка, баба Матта, наверное, даст.
