ГЛАВА 7
Умытое дождями небо над Таймой прорезали изящные черные шпили. Стояла весна. Солнце, клонясь к западу, красило облака пронзительно-ярким багрянцем. Наблюдателю, зависшему на дирижабле над городом, могло показаться, что столица, воспетая поэтами древности, — мечта, сказка, картинка из сна. Город из белого камня в излучине реки отражал краски заката, словно огромное зеркало. Стройные здания Новой Таймы вздымали к небу высокие фигурные башни, и душу при виде них охватывал восторг. Чистота и величие. Сила и простота. Никогда не пасть этим башням под натиском обезумевших человеческих орд. Белоснежные стены не будут запятнаны кровью и грязью, как в минувшие тысячелетия. Ведь Контроль крепко держит власть. Контроль — это сила. Все мерзкое, все животное в человеке подавлено. Остается лишь путь к совершенству и возможность созерцать красоту. Необходимость ее созерцать.
И если бы вдруг наблюдатель, находящийся в гондоле дирижабля над городом, решил вдруг спуститься с высот и побродить по улицам Таймы, он бы не растерял ощущения восторга. С чего бы? Высокие башни столицы, отстроенной заново уже в эпоху Контроля, великолепно смотрелись вблизи. Выстроенные на перекрестках широких проспектов, они служили маяками Пути к Совершенству. Говоря проще, с них было легко наблюдать за горожанами. И рядовые из спецотрядов Контроля, вооруженные навыком чтения мыслей и видения ауры, несли вахту на этих башнях, приглядывая за движением толп по проспектам.
Паромобили и велосипеды считались такой же нелепой роскошью, как и в Маэре. Но на их владельцев смотрели здесь косо. Ведь глубоко под землей пролегали тоннели метро, и станции метрополитена, огражденные лишь символической колоннадой, встречались в столице почти на каждом углу. В Тайме метро отнюдь не являлось роскошью. Оно являлось средством передвижения — дешевым и быстрым. Да и выглядело не так архаично, как в Маэре. Легкие поезда из современного металлопластика появлялись на станции раз в десять минут. Сидячих мест в поездах не имелось. Многие инженеры из Службы контроля технологий, не имеющие высокого звания, с издевкой поглядывали на дым из трубы головного вагона. Это — не паровоз. Тогда что это? Поезда, без сомнения, влечет какая-то неизвестная сила...
У Контролирующих высокого ранга, живущих в столице, имелись и другие игрушки. Например, сама Старая Тайма. От прекрасного города, заложенного за четыреста лет до эпохи Контроля, осталась всего пара кварталов. Остальное снесли. Зачем, собственно, новому городу память о прошлом? А то, что осталось, забрали себе господа. Маленькие двух-трехэтажные домики стали жилищами членов Большого Совета и еще нескольких важных персон. Особняки охранялись. Охранник — Контролирующий низкого ранга — вполне способен был вызвать группу ментального подавления, если какому-нибудь сумасшедшему придет в голову посягнуть на имущество членов Совета. Труп слюнявого идиота, в которого превращался безумец, несложно убрать.
Все в Тайме было на своем месте. Как в теле красивого человека. Ни ноты провинциальной запущенности и бытовой заскорузлости, как в каком-нибудь Петре. Ни сентиментальности, как в маленьком Маэре. Но некоторым казалось, что в столице чего-то не хватает. Чего-то неуловимого, что есть в остальных городах. Почему отсюда бегут? Дух Опустошения знает.
Неудачники говорят, что душу свою искать. Мол, в столице души нет. Ну и пусть себе думают так. Дуракам здесь не место. Пусть бегут. На их место приедут другие, желающих хватает.
Небо светилось оранжевым пламенем, словно огромный костер. Редкие перистые облака неистово пылали. Они походили на реки металла. Лишь западный край неба горел ровным багрянцем. Не зря Мастера Слова во все времена слагали строки о небе над Таймой.
Господин Сахой Ланро цокнул языком, восхищенно задрав голову. Трость с металлическим наконечником звякнула о булыжники мостовой. Впрочем, созерцание лишь помогало унять беспокойство, одолевавшее Ланро все последнее время. Бывший разведчик нутром чуял, что его новая должность — ловушка. Невысокого полета он птица. Вот и угодил в золоченую клетку.
Яркий свет закатного неба резал глаза. Ланро сощурился, опустил голову и медленно пошел по мощенной булыжниками улочке Старой Таймы, постукивая тяжелой резной тростью в такт шагам. Это несколько успокаивало. Тайма — большой город. Слишком большой для Сахоя Ланро, маленького человека.
Управляющий и Контролирующий подумал об интригах Большого Совета, и горло мучительно сжалось. Ланро привычно сглотнул ком. Еще в Маэре ему стало ясно, зачем его вызвали в столицу, сделав членом Большого Совета. «Черному старцу», Лаэну Маро, потребовалась новая марионетка. Выбора у бывшего разведчика не оставалось. Или ехать в Тайму, или снимут с должности. Подавив липкий страх, Ланро прибыл в столицу и предстал перед «черным старцем». Тот, согласно традиции, ожидал его на перроне, у выхода из вагона. Доверительная улыбка. Резная тяжелая трость, инкрустированная драгоценностями. Богатый наряд. Все это отвлекало внимание от глаз властного старика. А они не обманывали. В каждом человеке Лаэн Маро видел вещь, которую нужно использовать по назначению. Потом начался фарс под названием «вхождение в должность». Маро, доверительно улыбаясь, показывал новоявленному члену Большого Совета, как нужно дергать марионеток за нити. И как он собирается дергать за нити Сахоя Ланро. И как нужно подчиняться, чтоб всем было удобнее.
В эти черные дни бывший разведчик осознал, что такое ненависть. Умозрительное понятие, чувство, казавшееся бессмыслицей Мастеру Совершенного Спокойствия, стало реальным кошмаром. Ненависть и к Маро, и к себе самому. Представления о Совершенном Спокойствии, вбитые со времен обучения в Академии, развеялись, как дым, оказались иллюзией. Ланро ненавидел. Он желал смерти Маро. А тот только посмеивался и продолжал обучать.
«Птичка все понимает, да только из клетки не вырвется, — считал «черный старец». — Не с его средним умом. Не с его полной бездарностью».
Маро умел ставить блоки от чтения мыслей, но все это можно было прочесть по глазам. Именно тогда Ланро возненавидел себя за ограниченность. Может, именно из-за ненависти, иррационального чувства, неуместного в стенах Академии, случилось то, чего не предполагал даже Маро.
В тот день новоявленный член Большого Совета сидел на неудобном стуле в аляповато—пышном кабинете «черного старца». Напротив него в высоком удобном кресле устроился сам Маро. Вокруг них, словно жерди, торчали четыре секретаря с абсолютно бесстрастными лицами. Воздух был сперт и гудел от нервного напряжения. Продолжалось «вхождение в должность». А по сути, старик ломал волю преемника. И все это понимали. Зрачки Ланро, напоминавшие два пустых коридора, смотрели в стену мимо начальника. Он устал притворяться. Но «черный старец» требовал отчет о работе.
— Среди студентов Большой Академии выявлено несколько лиц, неспособных к Контролю, — бесцветным голосом произнес Ланро.
— Это как? — спросил Маро, не перестав доверительно улыбаться.
— Они не способны давить.
«Черный старец» иронично приподнял одну бровь.
— Кто докладывал? — поинтересовался он.
— «Группа влияния» из числа преподавателей Академии.
— Подробности?
Ланро ни с того ни с сего глупо хмыкнул, глядя в стену мертвыми глазами. Слова не лезли из горла. Он ощутил, что его ненависть живет своей собственной жизнью. Он больше не может ее контролировать. Что— то черное, вязкое, страшное заполняло собой тело и душу. Тошнота подкатывала к горлу. Очень хотелось освободиться от этого. А больше всего — от Маро.
Бывший разведчик хрипло выдохнул. И ненависть вдруг ушла. А «черный старец» в тот же момент побледнел и схватился за сердце. В глазах застыли недоумение и ужас.
«Не сломал... это ничтожество. Я умираю...»
Маро внезапно осел в кресле, завалившись на бок, и прикрыл глаза, хватая ртом воздух. Ланро недоуменно уставился на скорчившуюся фигуру, хотел что-то спросить, но мир в его глазах тоже померк.
Неизвестно, сколько прошло времени. Бывшему разведчику так и не сообщили об этом. Он пришел в себя на богатой постели, в чужом доме. Первое, что увидел, — мужская рука. Рука держала наполненный чем-то стакан.
— Воды, господин? — осведомился голос откуда-то сверху.
Ланро не ответил. Внутри было пусто. Он испытывал безразличие даже к собственной жажде. Но слуга не ушел, пока бывший разведчик не сделал несколько глотков. В воду что-то подмешали, потому что Ланро почувствовал себя лучше и сел на постели.
Дверь отворилась. В нее проскользнул невысокий, гармонично сложенный юноша с детским лицом. Бывший разведчик глянул на юношу и похолодел. Все знали, кто это такой. Сын Лаэна Маро давным-давно мог бы иметь взрослых детей, если бы предпочитал отношения с женщинами. Но о его предпочтениях не говорилось. При упоминании его имени люди бледнели. А сам Даэр Маро, сложив губки бантиком, деловито сновал в высших кругах Академии. Посещал он и членов Большого Совета, спрашивая, не нужна ли им помощь. А те не отказывались. Подавить чью-то волю — одно, а обагрить руки кровью — другое. Лучшая из марионеток собственного отца, Даэр Маро был незаменим, потому что являлся убийцей. А сейчас он танцующим шагом шел к постели Сахоя Ланро. Взяв разукрашенный стул, он сел рядом с больным и взглянул на него. Предвкушающе, словно дитя на вкусную конфету.
— Я вас искренне уважаю, Ланро, — небрежно проговорил он. — Вы «сделали» папу.
— Не понимаю.
— Но это, собственно, ничего не меняет, — продолжил садист, не обратив внимания на реплику. — Меня зовут Даэр. Прошу просто по имени. Мне будет очень приятно.
Ланро безразлично кивнул.
— Могу вас обрадовать, — продолжил Даэр игриво. — Вам досталось имущество папы. Этот дом, слуги, еще один дом. В том числе и моя... гм... приемная мама. Кайра Тойдо. Поверьте, Ланро, она очень красива.
Больной снова кивнул.
— Должность папы осталась при вас. Вы — глава Спецслужбы внутренних связей и член Большого Совета, — в голосе Даэра прозвучала издевка. — Собственно, папа еще не помер, но это случится на днях. Инфаркт... — последнее слово он протянул с удовольствием.
Бывший разведчик продолжал, молча слушать.
— Все уже решено. И не дергайтесь, — продолжил садист. — Иначе вступите в отношения со мной. Очень тесные, но, к сожалению, недолгие. Если хотите избежать такого... гм... исхода, прислушивайтесь к решениям других членов Совета. И исполняйте буквально. Особенно... — Даэр склонился к Ланро так, что того передернуло, — ловите каждое слово главы Спецслужбы идеологии. Я стал его правой рукой после папиной смерти.
Сахой Ланро тупо смотрел, как садист непринужденно поигрывал правой рукой, как будто демонстрируя, чем он является. Пальцы были унизаны кроваво—красными перстнями. Это подействовало гипнотически, и больной вновь потерял сознание.
Когда Ланро очнулся, возле постели сидела красивая женщина.
— Здравствуй, я Кайра, — представилась она мелодичным голосом. — Меня не нужно бояться. Я тоже игрушка...
Когда, поев и напившись успокоительного, Ланро забылся беспокойным сном, Кайра Тойдо вышла из спальни и подошла к большому овальному зеркалу.
«Я еще хороша, — подумала женщина, внимательно оглядев себя с ног до головы. — Но нужно ли, чтобы Сахой стал сообщником? Впрочем, слово «сообщник» не очень здесь подходит. А «друг» звучит слишком интимно».
Красавица сжала губы и силой воли загнала эмоции внутрь.
«Все должно быть предельно конкретным, — решила она. — И выглядеть нужно всегда безупречно».
Из зеркала на Кайру смотрела изысканная платиновая блондинка неопределенного возраста. Густые волосы струились вниз до середины спины. Вместе с большими светло—зелеными глазами с миндалевидным разрезом они являлись основным козырем внешности Мастера Танца. Кайра отнюдь не являлась «шикарной блондинкой». Слишком маленькая для этого имиджа грудь, хоть и красивой формы. И слишком высокий рост.
«Выше Сахоя, — красавица чуть слышно вздохнула. — Как бы это не вызвало комплексов. А каблуки носить надо».
Оглядев свое отражение еще раз, Кайра широким, почти мужским шагом вышла из комнаты. А перед кем сейчас лицемерить? И есть время для того, чтобы отточить Мастерство.
Спустившись на первый этаж и переодевшись, женщина вошла в большую пустую комнату с однотонными стенами. Помещение для тренировок она получила с тех пор, как стала фавориткой Лаэна Маро. И его шпионкой, разумеется. Для чего еще женщина импотенту, свихнувшемуся на власти? Впрочем, шпионила не сама Кайра — для этого она была слишком заметной. Это делали ее ученицы. Обученные девушки в статусе Контролирующих приходили к клиентам для совместного танца, особыми способами выправляя их энергетический контур. Часто дело кончалось постелью. А там чего только не выболтают... Танцовщицы к тому же владели навыком чтения мыслей. А если время от времени девушки посещали дом или дачу Лаэна Маро, то, что в этом странного? Дело понятное.
У Кайры имелась целая сеть превосходных агентов. Но она уже давно пожалела о том, что ее создала. Однако менять что-либо по-настоящему — поздно. Нужно жить в этом мире и не показывать своих чувств. Даже себе не показывать. Сахой теперь знает, что существует обученный Контролю профессиональный садист. Скоро он поймет, что есть обученные проститутки, обученные курьеры, роющиеся в головах тех, к кому посланы, и многое другое. С ней, Кайрой, или без нее, но поймет.
«Быть вместе, — сказала женщина на языке танца, выписывая сложнейшее па. — Ты слаб. Я слаба. — Ее руки раскрылись в объятии. — К тому же ты мне просто нравишься».
Кайра добилась расположения Ланро, и это случилось довольно скоро — через два дня после их встречи. Дальше тянуть было просто нельзя — состояние бывшего разведчика беспокоило. Серый, осунувшийся, он проснулся, чуть ли не через сутки и уставился в стену пустым взглядом. Женщина, увидев его таким, выгнала вон слуг и сама накормила. Попыталась разговорить, как-то растормошить. Надавила на чувство достоинства: предложила взять себя в руки и вместе пойти в город.
— Нет, — сказал Ланро равнодушно.
И Кайра с ужасом поняла: у него сейчас нет никакого достоинства. Нет желаний, нет целей. Нет страха перед ней, Кайрой. И симпатии нет. Только на дне души засел тихий ужас перед Советом и необходимостью жить дальше. Он глядел равнодушно и тускло; женщину, хлопочущую над ним, он воспринимал как деталь обстановки. И тут Кайра разозлилась. Все мужчины видят в ней только красивую вещь. Останавливало одно: она осознавала, что это депрессия. Энергетический контур Сахоя тускнел на глазах. Он сорвался. А может, сломался? Но Кайра была реалисткой. Тело у него крепкое, сильное. Значит, и все остальное приложится. А про Дух Опустошения пусть думают те, кто не доверяет природе.
Когда Ланро снова заснул, женщина знала, что следует сделать, когда он проснется. Ведь она являлась не только Мастером Танца, но и Мастером Тантры. Полным слиянием можно убить. А можно дать жизнь. И она знала, как.
Следующее пробуждение застало Сахоя на границе ночи и утра. Он механически взял стакан, стоящий у изголовья, и отпил. Вкус воды показался неестественно свежим. Больной понял, что его опять опоили, и горько вздохнул. Хотелось заснуть, чтобы больше не просыпаться. Не думать вообще. Ни о чем, никогда. Но внутри нарастало какое-то странное
беспокойство. Ланро попытался избавиться от него, но не смог. Сердце забилось быстрее. Он разлепил веки и начал разглядывать комнату. Синие сумерки за окном показались таинственными и привлекательными, словно что-то еще могло ждать впереди. Что ж, совсем неплохая иллюзия. Сахою почудилось, что он слышит звуки, которые даже нельзя назвать музыкой. Неритмичные, легкие, как порывы ветра. Может, это смерть пришла? Или он сходит с ума?
В соседней комнате Кайра, установив маленькую звонницу из серебряных и золотых колокольчиков, скинула платье, затем все остальное, оставшись в набедренной повязке из белого хлопка. Кинув в стакан щепоть порошка, она выпила снадобье и встала в полный рост перед зеркалом. Хороша! Полная жизни, высокая, статная, она являла собой воплощение женственной силы. Щеки ее разрумянились, глаза и губы блестели — порошок начал действовать. Отведя взгляд от зеркала, Мастер Тантры прислушалась к своим ощущениям. Он проснулся и выпил! Теперь не понимает, что с ним происходит. Пора!
Женщина выскользнула за дверь и вошла в синий сумрак спальни Сахоя Ланро. Он резко сел на постели и уставился на нее взором, полным жгучей тоски и желания чего-то необъяснимого.
«Ты подсыпала эйфории. Но зачем?» — обвинил он без слов.
«Не эйфории. Сейчас поймешь что. И себе я подсыпала тоже».
«Ну, зачем это все?!» — возопил он, глядя на Кайру и понимая, что именно сейчас должно произойти.
Мастер Тантры с бесцеремонностью богини забралась к нему на постель и села верхом на напряженное тело Сахоя. Плечи ее откинулись назад, соски маленьких, совершенной формы грудей заострились. Взгляд был ждущим, улыбка — торжественной. Не совращение, а самораскрытие.
Голова Кайры склонилась, руки начали медленно стягивать одеяло. «Ну, дай женщине то, чего она хочет. Ну, дай...» — мягко настаивала она.
«Я не умащен благовониями. Я не мылся два дня. Я вообще ничего не могу!» — лихорадочно сопротивлялся мужчина.
Кайра не собиралась удостаивать эту глупость ответом. Потому что уже поняла — может и хочет.
Через полчаса, когда все закончилось, Ланро тихо заплакал. Как дитя — не сопротивляясь слезам. Последний раз он плакал в детстве. Кайра, обняв, выти рала его мокрое лицо ладонями.
— Спи, — сказала она, плотно прижавшись. И добавила в ответ на его безмолвный вопрос: — Не уйду.
С тех пор между Сахоем и Кайрой установилась незримая, но неразрывная связь. На людях они умели вести себя равнодушно. Да и друг с другом частенько вели себя сдержанно — сказывалась привычка к Самоконтролю. Но внешняя холодность не значила ничего. Вообще ничего. Потому что каждый из них знал — если одному тяжело, то другой встанет рядом. Для обоих это стало такой же реальностью, как ежедневный восход солнца. Оба отчитывались друг перед другом о необходимости за кем-то шпионить и о текущих делах. А состояние души видно и так. Они держались друг за друга, чтобы не потонуть в пучине окружающей скверны. Союз двух слабых стал монолитом, который не могли разрушить сильные мира сего. А цель у них была одна — переступить через собственное бессилие.
— Я бездарь, — признавался он ей.
— Ты выстоял в схватке с Маро, а остальные пошли ко дну, — усмехалась она. — Милый, это талант.
Случалось и по-другому.
— Я шлюха, — срывалась она. — Еще в юности...
Он прикасался к ее плечу, и она замолкала.
— Я знавал шлюх, — отвечал он сурово. — Они хотят самое себя, а не мужчину. Занимаются Самоконтролем. Мужчина для них — инструмент.
Мастер Тантры вздыхала и понимающе улыбалась.
И по ночам, когда они сплетались в порыве — лицо к лицу, тело к телу, до боли, до судорог, — в то же время их души стояли спиной к спине, как солдаты, где-то в недосягаемой выси. Осознавали ли они это? Вряд ли. Иногда обоих одолевало недоумение: почему они вместе? Но иначе уже быть не могло.
Кайра, как ни билась, но не смогла восстановить душевное равновесие Ланро. Он слишком резко лишился иллюзий и больше не видел вокруг себя ничего, на что можно было бы опереться. За исключением самой Кайры. К ней он тянулся почти инстинктивно. Тогда женщина, тщательно все, продумав и взвесив, помогла партнеру воздвигнуть вокруг себя стену защиты. Создать маску, за которой не видно лица.
Бывший разведчик, доверившись ей, принял правила новой игры. И теперь каждый день из парадного входа особняка выходил солидный спокойный мужчина. Плечи Ланро, ранее очень подвижные, стали казаться массивнее и тяжелее. Он немного прибавил в весе. Чуть наметившееся брюшко обтягивал богатый парчовый камзол, заколотый у ворота брошью с бордовым Святым Камнем. Панталоны в тон камзолу. Отделанные металлическими пряжками высокие сапоги. Много мелких деталей одежды, в которых взгляд собеседника мог надолго увязнуть. И, разумеется, трость. Резная, тяжелая, из драгоценной породы дерева. Она добавляла солидности, подчеркивала высокий статус владельца. Черты лица Управляющего и Контролирующего едва заметно расплылись и отяжелели. Даже взгляд, казалось, подернулся пленкой сытого самодовольства. Но все это являлось уловкой. Кайра научила Сахоя нужным образом напрягать мышцы вокруг глаз, чтобы другие видели то, что желали увидеть.
Шли дни — одинаковые, словно звенья цепи. Дни складывались в декады и месяцы. Казалось, ничто уже не может разомкнуть этот заколдованный круг. Но Кайра мягко просила: терпи. И бывший разведчик терпел. Вскоре у Ланро появился еще один повод мириться с происходящим: в начале зимы пришло письмо от Онера Хассера.
«Весьма странная просьба, — отметил про себя бывший разведчик. — Впрочем, чего еще ждать от сумасшедшего гения?»
В письме говорилось:
«Ланро, зачислите в Академию Виллена Некора двенадцати лет. Родом из Тайнга. Мальчик прибудет за несколько дней до отборочных тестов, и вы сами увидите, что за подарочек я собираюсь сделать системе Контроля. Рассчитывайте на любую поддержку. С благодарностью, ваш Онер Хассер».
«Из Тайнга», — мысленно повторил бывший разведчик, мечтательно щурясь.
Название загадочной деревушки перекатывалось на языке, как конфета. Впрочем, рот раскрывать нельзя. Следует, напротив, захлопнуть его покрепче. Сделав глаза подобием тусклых стеклянных бусин, Ланро направился на встречу с главой Спецслужбы идеологии.
— Совет получил ходатайство Хассера, — проронил господин Тиссен, сухощавый высокий старик. — Мы выставим мальчику высшие баллы заранее, какую бы чушь он ни нес. Тестирование будет закрытым. Вашей заслуги здесь нет, Ланро. Вы неважно работаете, но об этом поговорим в другой раз. Мы зачислим мальчика потому, что Совету нужны прогнозы толкового социоматика.
Бывший разведчик кивнул, развернулся и вышел. В глазах горел азарт. Мальчишка из Тайнга! Хассер предупреждал его еще в Маэре, что жители этой деревни — не люди. Если не врал, разумеется. Ланро с наслаждением ощущал, как под ногами разверзается пропасть. В этом его не поймет даже Кайра. Впрочем, он сам себя не очень-то понимал. И понимать не желал. Оставалось лишь дождаться весны — в жизни появилась какая-то цель.
За полдекады до наступления весны солнце уже жгло, покрывая лицо воспаленным румянцем и заставляя слезиться глаза. Разогнав зимние тучи, оно вскарабкалось на небо повыше и за день высушило мостовые столицы. Обнажились глубокие трещины в белых камнях. У Контролирущих немного упала эффективность работы. С наступлением тепла почти все обученные испытывали нечто, подобное легкому шоку. Весна, к сожалению, не поддавалась Контролю.
Исключением из правила не являлся и Сахой Ланро. Кое-как напялив камзол и панталоны на располневшее за зиму тело, он не надел дежурное выражение лица. Внутри что-то дергалось, переворачивалось. Неудивительно. Нужно ехать на главный вокзал, встречать Виля Некора с поезда. Потом вести это маленькое чудовище к себе в дом, знакомить с Кайрой. Намечалась семейная сцена, первая за совместную жизнь. Впрочем, не до того. Намечалось нечто куда большее. Это было гораздо страшнее.
Не прошло и часа, как бывший разведчик стоял на перроне, облокотившись о парапет. Он приехал заранее. Сердце стучало, и мысли отчаянно путались.
Еще на подъезде к столице Виля ударило что-то невидимое.
Дух Опустошения! — скороговоркой выдохнул он. Онер научил его правильно ругаться.
Под ложечкой нехорошо дергало, накатывали слабость и тошнота. Воздух стал вязким, словно густая болотная жижа.
«Тайма будет высасывать силы, и обезличивать, — мальчик вспомнил слова друга. — Я не нашел иного способа, кроме побега. Но его найдешь ты».
Виль преодолел слабость в коленках и высунулся в окно. Ничего особенного за окном не было. Лишь столбы, между которыми натянули веревки. Длинные. Только зачем? Белье здесь сушить некому. Впрочем, Онер предупреждал — возле города есть эти штуки, что это такое — отвечать отказался. Государственная тайна. Сказал, сам разберешься, если захочешь.
Паровоз сбросил скорость. За окном потянулись небольшие приземистые здания — заводы. Мальчик вспомнил, что говорить о заводах нельзя. Это табу.
— Лучше уж поминай, ядрен корень, — втолковывал Онер. — Или уж говори о детородных органах без обиняков. Это пристойно, поскольку у каждого есть. Но про заводы — ни-ни... Из Академии выпрут и отправят на тот самый завод.
Виль скосил глаза к переносице, прищурился и проморгался. Со стороны это смотрелось несколько дико, но мальчику было не до того. Он испытывал одновременно тошноту и любопытство. Еще на вокзале Маэра, на пересадке, Виль освоил нехитрый прием: если худо до рези в желудке и темноты в глазах, то коси глазами. Перекошенный мир видно, когда сам перекосишься.
Мальчик уперся лбом в оконное стекло. Кончик носа слегка расплющился. Интересно же! Вокруг заводов болтались большие тяжелые «мысли». Как паутина с множеством пойманных мух.
«Нити тянутся за холмы. А паука не видно. Наверное, он где-то там», — подумал Виль и развернулся по ходу поезда, в сторону Таймы.
Дальше стало вообще ничего не видно. Коси не коси — тьма-тьмущая. Поезд въехал в тоннель. Через несколько минут он вынырнул на перрон, и глаза мальчика буквально ожгло светом.
— Тайма! Прибыли! — кто-то бесцветного вида открыл и тут же закрыл дверь в купе Виля.
Мальчик накинул холщовую сумку и двинулся к выходу. В лицо ударили странные звуки и запахи. Виль задышал глубоко и медленно, как учил Онер, и тошнота отступила. По всей платформе маячили разодетые люди. Среди них нужно найти одного — Сахоя Ланро.
«Не этот, — бурчал себе под нос Виль, наталкиваясь на людей, — не этот, не этот...» Вдруг взгляд мальчика привлек мужчина, стоящий у парапета и растерянно смотрящий по сторонам. Он напоминал встрепанную городскую птицу, попавшую в слишком людное место.
«Явно чужой здесь», — пронеслось в голове Виля.
В то же мгновение взгляд незнакомца упал на него, и глаза мужчины широко распахнулись. Незнакомец отлепил тело от парапета и неуверенным шагом направился к мальчику.
— Виль Некор? — резко спросил он.
Мальчик смущенно кивнул. По всем правилам далее нужно было спросить его: «Господин Сахой Ланро?» — но не получалось. На языке почему-то вертелось: «Дядя Сах Неудачник». Он прикусил язык и промолчал. Ланро, нарушая приличия во имя целесообразности, взял его за руку, и оба двинулись к выходу из вокзала.
Они, молча, шли по улицам, потом ехали на каком-то ужасном подземном поезде.
«Страшно много людей. И почти все червивые», — ежился Виль.
Было худо, коленки дрожали. Потом они опять шли по улицам. Все вокруг жутко давило. Но вопрос, как следует называть неудачливого члена Большого Совета, отпал сам собой.
— Дядя Сах! — раздраженно выдохнул мальчик. — Сколько можно лезть ко мне в душу?! И так худо. Может... это... потом
— Не потом, — рассудительно сказал Ланро. — Четыpe дня тебе готовиться к тестам, что еще тяжелее. А потом будет комиссия...
— Ядрен корень, — пробормотал Виль, сделав дыхательное упражнение.
— Вот—вот, — удовлетворенно ответил Ланро. — Им, молодой человек, написали не вступительную работу, а целую диссертацию. Впрочем, насколько вы человек, я еще разберусь. А пока держите себя в руках, господин Контролирующий!
Зачисление в Академию прошло на удивление тускло. Виль, наряженный в новый камзольчик, стоял перед двумя стариками и одной увядающей дамой, растопырив ментальные щупальца. Интересно! Сейчас начнут задавать вопросы, всячески «брать на излом и провоцировать. Не дожидаясь вопросов, мальчик «полез в душу» к экзаменаторам. Те вяло закрылись. Виль погрустнел и спросил:
— Господа, вы читали мою диссертацию, точнее, вступительную работу?
Высокий желчный старик пожевал губами, обводя бесцветным взглядом большой зал.
— Виллен Некор из города Пегра, — произнес он. — Вы зачислены на первый курс Большой Академии, на факультет социоматики. Тесты пройдены вами успешно. Так сообщил нам уважаемый глава Спецслужбы внутренних связей, — старик сухо кивнул в сторону Ланро. — Вы свободны, молодой человек.
Виль чуть не открыл рот от изумления, но сдержался.
«Поклонись им и выйди из зала», — направленно подумал Ланро, стоящий за спиной мальчика.
В коридоре Виль дернул бывшего разведчика за рукав.
— Дядя Сах, вы дрессировали меня все четыре дня!
— Нещадно, — подтвердил тот. — Но ты все равно не готов. Экзаменаторы это тоже видят и вскоре отчислят тебя. Через месяц, я думаю. Все законно, и Хассер подавится этой пилюлей.
— Онер не сможет помочь? — В глазах мальчика застыли слезы.
— Ничего он не сможет. И я не смогу, — глухо сказал Ланро. — А теперь отправимся в мой особняк. Мы не завершили сканирование.
— В душу лезть?
— Да.
Отчаяние накрыло Виля внезапно. Захотелось завыть. Ланро бесцеремонно ухватил мальчика за локоть и повел к выходу.
«Один шанс к десяти, что ты выплывешь...» — с глубоким сомнением подумал бывший разведчик.
— Он будет жить с нами, Сахой, — заявила она с порога. — Никаких общежитий. Стол уже накрыт, идите.
Ланро пожал плечами и согласился.
— Не хочу есть, — сказал Виль, садясь на скамью у стены.
Бывший разведчик тем временем скрылся в гардеробной. А когда вышел, увидел, что мальчик уже жует что-то вкусное, а Кайра хлопочет над ним.
— Он человек. Но только какой-то другой, — сказала она между делом. — Я разберусь. Не спеши хоронить парня.
— Что ты предлагаешь? — спросил бывший разведчик.
— Потом, — кратко сказала она.
«Он — не совсем человек, но мальчишка, — посмотрела на Виля Мастер Тантры. — А женщина — не только возлюбленная, но и мать. Я справлюсь за месяц. Я знаю, что делать».
Ланро, услышав ее рассуждения, молча потер переносицу. А Виль, утерев рот салфеткой, сказал:
— Тетя Кайра, на меня не действуют... контролирующие штуки. Но я почему-то чувствую, что у вас все получится. Почему — сам не знаю...
Мастер Тантры в ответ просияла.
* * *
Воин Гар с тревогой смотрел в календарь. Наступила осень, а вместе с ней — День Торжественных Посещений. Проверка воинской части, если короче. Только жара чуть спадет — посетители и приедут. А каста судей на Бедгоге — элита. Будь судья даже самого низкого ранга — он абсолютно бесцеремонен, так как являет собой высший закон. Судейское сословие — не интересуется ни военной дисциплиной, ни драками в подразделениях, ни состоянием техники.
Это все — дело воинов. Прибывшие не будут проверять ни чистоту в казармах, ни качество и количество провизии на складах. Если воины не сумели найти себе хороших рабов, значит, это паршивые воины. Но такое тоже в порядке вещей, ибо воинов много. Единственно, не дай Сила Копья накормить судью какой-нибудь дрянью. Если он вдруг отравится, то население военной базы через несколько дней перестреляют и перережут. Ибо жизнь судей неприкосновенна.
Лишь представители высшей касты имеют право судить, что есть что и что для чего предназначено. Поэтому юных воинов, рожденных рабынями, после проверок иногда забирают. Все знают, зачем, но молчат — жизнь дорога. Поселения судей окружены стенами из драгоценного материала — дерева. И опутаны колючей проволокой высотой в три человеческих роста. Все знают это страшное слово — город. И пусть судей в городе не больше, чем три раза по двадцать и три, — оттуда не возвращаются. Лишь самые сильные воины могут там жить. А остальным, если они имеют несчастье быть женственными, уготована страшная участь. О любом погибшем принято говорить: «Он отправился красным путем». Но красный путь — это еще и то, что суждено некоторым из живых. Им идут живые из города в город, из крепости в крепость. Ибо судьи между собой тоже решают, что, для чего и кому предназначено. Красный путь, по поверьям, кончается у горы Ногрд, во владениях эмира. Там живут очень умные судьи. Они могут не только управлять территорией, завоеванной войсками эмира. Они переделывают молодых мужчин в некие подобия женщин. Они вообще могут творить все, что хочется.
Воин Гар почесал коротко стриженную немытую голову. Слава Копью, женщину он ничем не напоминает. Уши топориком. Лицо красное, потное. А самое главное — плечи широкие. Никто из судей не позарится, да и есть к чему приклад винтовки прикладывать. Только Гар все равно нервничал. Давешний раб с белыми волосами — вот что его беспокоило. То, что раба приписали к кухне и он неплохо готовит, — еще полбеды. Есть много тех, кто готовит искуснее. Но необычная внешность...
«Жерло вулкана! — выругался воин. — У раба белые полосы. Заберут. И не спрячешь — ведь судьи хитры. Как есть заберут! И его, Гара, спросят, где взял. Мол, еще надо. Тут он и попляшет... Убить, что ли, раба? Не выйдет. Солдаты сочтут слабостью. Жрать, сволочи, вкусно привыкли. А до судейской проверки — осталось несколько дней».
Демер Олен сидел в кухне на подоконнике, тихо понурившись. Обед сегодня не удался, и меонец ощущал себя оскорбленным в лучших чувствах. Он так старался! Но крупа слиплась в кашу, овощи недопеклись, а рыбу привезли мелкую, невкусную. Кости и требуха, а не рыба, как следует не приготовить. Впрочем, главный повар, привилегированный раб Зерк, считал по-другому. Склонившись над миской, он тщательно вылизывал стенки, вывалив язык чуть не до корня. У Зерка вообще был длинный язык — он постоянно трепался. Добавляя в кушанья пряности, он нес околесицу, и живот его ходил ходуном от дурацкого хохота. А если вдруг Паук подавал ему дельный совет по приготовлению пищи, он воспринимал его как очередную хохму и ржал, как лошадь, роняя на пол столовые приборы. Впрочем, Зерк был не дурак. Ему просто нравилось корчить придурка. Да и полезно. Какой, ха-ха-ха, судья, потащит к себе повара, разъевшегося, как бык на убой, да еще с идиотской улыбкой от уха до уха? Повар держался за свое место, пусть даже и место раба.
— А что воины имеют с того, что они воины? — иногда вслух спрашивал сам себя Зерк.
И сам себе отвечал:
— Ни-че-го!
Вслед за этим раб снова трясся от хохота, роняя на пол кастрюли. В воинской части не обращали внимания на выходки Зерка — к нему давно привыкли. Хорошо готовит — и ладно.
Главный повар закончил вылизывать миску и покосился на Олена. В его глазах горел неестественный масляный блеск.
«Не первый раз он так смотрит, — нервно поежился меонец. — Будто мало сожрал. И меня сожрать хочет, на сладкое».
— Хороший обед, Паучок, — быстро проговорил Зерк. — У тебя редко так получается.
Олен в ответ промолчал. Он сидел, легкомысленно болтая ногами. В последнее время он мало разговаривал. Даже с рабами.
— Да и ты, Паучок, симпатичный. Вот так бы и съел бы...— промурлыкал повар, потянувшись толстыми пятернями к меонцу. Руки заметно дрожали.
Челюсть Олена хлопнулась прямо на грудь.
— Ты это о чем?!
— Паучочек, ты хороший мальчик. Правильный. Совсем правильный. И мне очень нравишься. Поэтому пойдем-ка в кладовку и там совершим то, что пристойно мужчинам.
Меонец задумался. С ним в последнее время случались подобные инциденты. Он припомнил, что на родине генетически неполноценные индивиды имели склонность влюбляться в людей своего пола. Такая связь называлась бранным словом, указывающим на ущербность обоих. Олен, по-рыбьи растопырив глаза, произнес это слово, а потом объяснил чужаку, что оно означает.
— Да, да, да! — возопил Зерк в восторге. Меонец сполз с подоконника, и его вырвало на пол.
Такого омерзения он еще в жизни не испытывал.
— Ну не хочешь — не надо. Схожу к уборщику, — сказал повар, сразу сделавшись равнодушным. — Только за собой убери. Я-то думал...
— Ты! Думал! Дух Опустошения тебя побери! Я что, похож... на такого?
— Все похожи. А как же еще? — сказал Зерк, становясь к плите, как ни в чем не бывало. — Я вообще не понимаю, откуда ты взялся. Башка белая...
— Почему все похожи? — оторопело спросил Олен.
— Тебя так сильно стукнуло? Память отшибло? — посочувствовал повар. — Такие отношения пристойны, достойны... и вообще, спать больше не с кем.
— А женщины? Зерк захихикал.
— Тебе женщину? Ну ты хватил! Нет, ты точно контуженый. Женщин тут, на Бедгоге, рождается примерно одна из десятка. Остальные — мужчины. Бабы лишены благословения Силы Копья. И потому они все — рабыни, принадлежащие судьям или военачальникам. И рожают, рожают, рожают... — Повар махнул рукой и сплюнул на пол.
Меонец так и не встал на ноги. Было тошно — как на душе, так и в желудке.
— Пойди помолись Силе Копья, — снисходительно посоветовал Зерк. — Вдруг поможет. На полу я сам уберу. А Копье — это звезды на небе. Как стемнеет — я покажу.
Ближе к ночи Зерк сдержал обещание. Вытащив бледно—зеленого, похудевшего Олена вон из кухни, повар ткнул толстым пальцем в небесный свод.
— Вон Копье, — сказал он.
Меонец тоскливо уставился туда, куда показывал повар. И обомлел. Надо же... Столько времени он провел в этом месте, а на небо ни разу не посмотрел. Черные небеса были усеяны крупными одиночными звездами. И только одно созвездие горело на небе Бедгога. Ярко горело. Оно действительно формой напоминало копье. Огромные светочи складывались в некое подобие древка, а на конце этого древка горела кроваво—красная злая звезда.
— Это Гагр, — пояснил Зерк шепотом. — Наконечник Копья.
Олен прищурил один глаз, потом другой. Ему вдруг показалось, что наконечник обломан. Острие ясно видно, правое крыло — тоже. А вот левого нет. Обломали. Сказав Зерку, что видит, он спросил, почему.
— У тебя очень хорошее зрение, — медленно проговорил повар. — Видимо, потому, что глаза светлые. Я не вижу того, о чем ты говоришь. Может, я просто не помню. Мне только в детстве зачитывали священные тексты...
Меонец рассеянным взглядом смотрел в небо и слушал легенду. Ее кто-то рассказывал Олену на ухо. Наверное, Зерк. Кто же еще?
— Некогда жили на землях пустыни могучие люди, — шептал голос. — Их сила была в несколько раз больше обычной, а рост — выше. Звались они дагдами. Небо знало, земля знала, что это не просто богатыри, а те, на ком мир держится. Но никто из них не ведал, кем на самом деле является. Понимал лишь, что обладает большой силой. И как-то раз затеяли кочевые племена состязаться в стрельбе из лука. Сорок дней и сорок ночей длилось состязание. Но никто не мог победить, а лишь распалялся. Люди впали в безумие. Не видя на земле достойной себя цели, они желали поразить небо калеными стрелами. Тогда пришел в их становище некто из дагдов. Ростом он был на две головы выше, чем самый могучий воин, станом — стройный, плечи были широкими. Всем богатырям богатырь. Взяв свой лук, он спросил: есть ли стрела для меня? Но не нашлось подходящей стрелы для огромного лука. Тогда он взял копье с длинным древком, положил на лук, натянул тетиву и выстрелил в небо. Другие лучники ждали, когда копье упадет наземь. Ждали так, что время до наступления темноты показалось им вечностью. Но когда тьма пала на землю, люди увидели: копье все-таки поразило цель. Оно воткнулось в небесную твердь и засияло ярче всех звезд. Лишь наконечник копья был отломлен с одной стороны.
— Расскажи еще что-нибудь, — попросил Олен Зерка, вконец разомлев. — Ты так здорово рассказываешь...
— Старуху тебе на лежанку! — от неожиданности выругался повар. — Я ничего не рассказывал. Ты совсем чокнутый. Спишь на ходу... Я тебя, полудурка, в чулане запру, от греха.
Лежа на куче тряпья, меонец размышлял о случившемся. От этих мыслей ему становилось нехорошо, неудобно: как будто внутри головы кто-то скреб чем-то острым. Но перестать думать не получалось. Никак. Либо все, что он видит и слышит здесь, на Бедгоге — явь. Либо — сон.
Судьи приехали раньше, чем предполагалось: жара начинала спадать. Проверка нагрянула неожиданно — приготовления к ней еще шли. Если проверяющие заметят какой—либо непорядок на базе, они доложат об этом, и продовольственное снабжение заметно урежут. А бардака хватало, как и в любом человеческом логове. Люди здесь жили десятилетиями и накапливали хлам — обыкновенный и душевный. Чего только стоило увлечение воина Дага, пользовавшегося всеобщей любовью: он вытаскивал шарики из проржавевших подшипников и связывал их между собой — по два вместе. Эти штуки служили многим чем-то вроде охранного амулета: тот, кто носил такую, ощущал уверенность, что неприятности обойдут его стороной. Военачальники базы носились повсюду, как кони в мыле: нужно было изъять все эти игрушки. Судьи строго следят за соблюдением закона. А малограмотные воины понятия не имели о том, что писалось в священных текстах. «Сила Копья ревнива, она не терпит замены себе. Отступник должен быть строго наказан».
Дым стоял коромыслом, когда на территорию базы въехал автомобиль с символом власти эмира на дверце — изображением хищной птицы с распахнутыми синими крыльями. Дверца была погнута и поцарапана — судьи, занимающиеся проверками, стояли на низших ступенях «лестницы восхождения». Машина остановилась, и из нее выбрались двое молодых мужчин в синей, цвета эмирского символа, форме. Несмотря на возраст, они хорошо знали свои обязанности. Не утруждая себя приветствиями, проверяющие резво взялись за дело.
Пока судьи осматривали казармы и бесцеремонно выворачивали карманы всех попавшихся на пути воинов, Демер Олен трясся в чулане под кучей тряпья, запертый твердой рукой Зерка. Повар объяснил ему ситуацию: подробно и очень доступно. И меонец молил Духа Жизни, чтобы пронесло. Но в душу закрадывались сомнения: пронесет вряд ли. Здесь везде очень жесткие правила. К тому же Дух Жизни наверняка остался там, на далеком Меоне. Как и вся прежняя жизнь Демера Олена.
В дверь вежливо постучали. Олен беззвучно охнул и вжался в тряпье. Но доски вдруг затрещали под ударами ног, в проем вломились судьи и вытряхнули трясущегося меонца из-под ветоши. Возле чулана с жалким, виноватым видом стоял Зерк, глядя в землю…
— Это имущество заинтересует судейский совет, — деловито сказал старший из судей.
— Может, даже эмира, — подтвердил младший. Старший сразу же подобрался и молча кивнул.
В машину Олена погрузили весьма аккуратно. Даже поинтересовались, не жмут ли наручники. Когда судейский автомобиль выехал за территорию базы, младший судья, по виду еще юноша, начал мягко и осторожно расспрашивать меонца. О житье-бытье, о том, как к нему относились на базе. О детстве, о юности. Не помнит? Как жаль...
Олен самоотверженно врал, вкладывая в это занятие все свои силы. На него вдруг нашло странное, неуместное вдохновение, похожее на лихорадочный бред. Два последних дня после разговора с Зерком меонец не мог взять в рот ни крошки и с трудом справлялся с обязанностями на кухне. Он не понимал, что с ним творится, но мучительно жаждал вернуться домой. Память о прошлом переплеталась с видениями, и душа была полна ярких мучительных грез. Тем не менее Олен осознавал: он находится на Бедгоге. Его забрали с собой судьи, куда-то везут. И допрашивают, Дух Опустошения их побери...
— Мама, значит, стирала белье? — холодно бросил старший судья, не переставая смотреть на дорогу. — А ты, значит, упал и ушибся о камень?
— Да, господин, — испуганно пробормотал меонец.
— Какого цвета волосы были у матери? Белые?
— Да...
— А у отца? Тоже белые?
— Гм... нет. Черные.
— Он врет, Рогд, — сказал юноша, внимательно глядя на Олена. — Он не сумасшедший и не контуженый. Как ты понимаешь, я видел контуженых. Они молчат, потому что не помнят.
Рогд коротко хохотнул.
— Ты сам очень неплохо делаешь их контужеными.
Так каковы будут планы?
— К врачу. Эту инстанцию не обойти. У него белые волосы...
Судьи закончили разговор. Машина подпрыгнула на ухабе, и меонца вырвало желчью. На боковые окна автомобиля осела желтая пыль пустыни. Для Олена, которого мучила бензиновая вонь и судороги в желудке, весь мир окрасился в один цвет — желто-бурый. Машину еще раз тряхнуло, и Рогд зло помянул старуху на ложе, но скорость не сбавил. Автомобиль направлялся все дальше в пустыню, но меонец этого уже не видел. Он потерял сознание.
