ГЛАВА 3
Глаза Сахоя Ланро выглядели как драгоценные камни. Чистые, яркие, абсолютно пустые. Его взгляд казался безоблачным, словно ясное небо. Но это являлось лишь маской, хорошо сделанной и удобной в ношении. Все последнее время Управляющему и Контролирующему приходилось частенько бывать на людях, поэтому маска срослась с лицом. Почти срослась. Но чиновник чувствовал себя так, словно земля уходит у него из-под ног. Неприятности длились уже более трех декад, и Сахой Ланро никак не мог с ними справиться. Слишком многое зависело не от него. Он лишь анализировал происходящее и делал выводы. Но дела складывались так, что чиновник почти физически ощущал, как судьба подносит к его носу мудру из трех пальцев, символизирующую тщетность любых усилий.
Наступало время поездки в столицу. В последнюю декаду лета в Большой Академии города Таймы собирался Совет Спецслужб Контроля. Ланро обязан представить Совету отчет. А все шло не по плану. И об этом он должен представить доклад. Ложь в стенах Академии была невозможной, если речь шла о деле. Ему придется сказать, что он потерпел полный крах. Хочет он этого или нет. Чиновник особенно переживал по поводу результатов эксперимента в зоне Тайнгской силовой аномалии. Вернее, полном отсутствии оных. Эксперимент провалился.
Имя подопытного вертелось на языке у Ланро. Демер Олен. Его кандидатура подбиралась агентами долго и тщательно. Мастер Спокойствия долго думал, прежде чем остановился на Олене. По опыту бывший разведчик знал, что субъектов, годных для экспериментов, следует искать на дне жизни. Они уцепятся за любую возможность, чтобы вырваться с этого дна. Поэтому не заметят обмана. А Олен именно из таких. Неудачник, готовый на все.
Другие качества подопытного тоже соответствовали требованиям. Да толку не вышло. А в мире творились разброд и шатание.
Прогнозы, составленные Отделом статистики и социоматики, не совпадали с донесениями о событиях, полученных из Центров Контроля и от агентов. Да и метод дедукции приводил бывшего разведчика к абсурду. Приемы не-логики, доступные только тем, кто стоит на высоких ступенях иерархии Контроля, тоже не объясняли происходящего. Он уже не первую ночь раскидывал над Маэром эмпатическую сеть-ловушку. И что? Люди думали и чувствовали, но их мысли и чувства не объясняли их действий. Включение неизвестного фактора, о котором следует поговорить с Хассером. Ведь простые функционеры Контроля, тоже прощупанные Ланро эмпатически, не видели вокруг ничего необычного. Словно им что-то глаза застило. Они не шли дальше того, чему их обучили. У них не возникало необходимости проявлять инициативу. Поэтому он, Контролирующий и Управляющий высокого ранга, как будто остался без рук и без ног. Информации катастрофически не хватало.
Бывший разведчик чувствовал, как гобелен из управляющих нитей, который он ткал десятилетиями, расползается за считанные декады. Было обидно до слез. Особенно сильно ударила по чиновнику неудача с экспериментом в аномалии. Как трудно было подобрать нужного человека! Ведь готовность на все делает человека непредсказуемым. Неизвестно, чего ожидать от такого. Обученные на это уже не способны. Они думают, что познали все. А на самом-то деле... Ланро незаметно вздохнул. Он первый раз в жизни пожалел, что сам является «пси» и знает предел своих возможностей.
Ланро усилием воли направил мысли в нужное русло. Необходимо понять, куда делся Олен. Ведь его не нашли. Его не поймали эмпаты-разведчики. Но выводы делать рано.
Этот субъект, как ранее выяснил Ланро, имел потенциальные способности к колдовству. Значит, не мог быть обучен Контролю. Но, даже родись он не в юроде, а в деревне, это ничего бы не изменило. Любой колдун полностью самодостаточен, а Олен — внушаем. Он готов идти за первым встречным, как пес. И ловить все подачи. Еще на характере Олена сказалось сожительство с «пси». При мысли об этом Ланро едва заметно поморщился. Дух Опустошения сводит с ума. Но какие подачи шли от сумасшедшей? В районном Центре Контроля известно, что она по большей части молчала, поэтому ее и оставили в живых. Ни один «пси» не лез в ее мысли. Гигиена, понятное дело. Но своими поступками она расшатывала психику Олена. И, как следствие, всю его жизнь. Увольнение с работы. Безденежье, голод. Колдовские способности начали пробуждаться из-за того, что она поставила несчастного на грань жизни и смерти. С кем еще Олен общался? Ни с кем. Но в день перед отъездом его направили в районный Центр Контроля. А вот это уже интересно.
— Та-а-к... — Ланро прекратил расхаживать по кабинету. — Это предположение надо срочно проверить! — Он кивнул и нажал кнопку вызова.
Через два часа в его кабинете уже топтался курьер из районного Центра Контроля с толстой стопкой пластиковой бумаги в руках. Чиновник забрал документы и небрежным жестом отослал служащего. Ланро но сомневался, что получил именно то, что нужно, — все его распоряжения выполнялись беспрекословно. А он хотел получить протокол вербального воздействия, оказанного районными «пси» на подопытного. Жаль, конечно, что производил внушение не он сам. Но для Олена прибытие в Академию и встреча с ним, Ланро, лицом к лицу стали бы слишком сильным воздействием
Управляющий и Контролирующий откинул со лба волосы и погрузился в чтение.
«Та-а-к... Кретины, сидящие в Центре Контроля, четыре раза сказали подопытному, что он не должен попасть на планету Бедгог, — подвел итог бывший разведчик, ознакомившись с записью. Он вновь мерил кабинет шагами. На душе было скверно. — У нас в Маэре совсем перестали учить? Или я настолько туп, что позволил таким, как эти идиоты, обрабатывать Олена? Они внушали ему, что он не попадет на Бедгог. И забыли, что «не» мы говорим для приманки. Чтобы люди сделали наоборот».
«Значит, та-а-к... — Ланро сел в кресло и подпер подбородок руками. — С докладом об этом я должен поехать в столицу, предстать перед спецслужбами. Больше мне сказать нечего. Олен, скорее всего, оказался на Бедгоге. А вторая гипотеза о странных отшельниках из селения Тайнг... это попросту миф. Кто может клюнуть на этого Олена? Я клюнул... а зря. Надо было найти обаятельного человека».
В дверь кабинета постучали.
— Войдите, — произнес Ланро деловым тоном. Лицо его в то же мгновение стало бесстрастным, осанка — спокойной и горделивой. Разведчик мгновенно скрылся, и его место занял Управляющий и Контролирующий, Мастер Спокойствия.
— Я на секунду, Ланро. Я вам бумажку принес. — И дверь молодой танцующей походкой вошел Онер Хассер. В его глазах едва заметно светилась ирония.
Тот не нашелся, что ответить социоматику. Только молча, кивнул. Опять шуточки — пришел вместо курьера...
Пришедший положил на стол лист бумаги. Глянул довольным взглядом в лицо Ланро и, не говоря больше ни слова, захлопнул за собой дверь. Чиновник механически взял документ и начал читать. Если бы не годы в системе Контроля, его глаза полезли бы на лоб. Бумага была телеграммой из столицы. В ней значилось черным по белому:
«Сахою Ланро, управляющему Отделом внутренних связей в городе Маэре.
Уважаемый господин!
В связи с назначением вас Советом Спецслужб на должность главы Спецслужбы внутренних связей планеты, в Большой Академии города Таймы, предлагаю вам явиться в столицу в оговоренный ранее срок. Доклад на Совете не обязателен.
С уважением,
господин Лаэн Маро, глава Спецслужбы внутренних связей в отставке».
Ланро откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.
«Маро не может быть в отставке, — сказал себе бывший разведчик. — Он может быть только живым или мертвым. Меня, впрочем, он и не пытается обмануть. Он ждет, что я стану марионеткой. И я ею стану. Это гораздо лучше, чем сойти здесь с ума».
Хассер же, выйдя из кабинета Ланро, пожал плечами. Казалось, будто он сбросил с себя груз. Что ж, еще одна птичка отправится из серебряной клетки в золотую. Скоро в Маэре станет совсем пусто.
«Жаль, Ланро был еще интересен, — думал социоматик. — На него чуть надавишь — он выполнит требуемое, но так возмутится при этом, что сделает все, чтобы нарушить прогноз. Но он все—таки трепыхался, даже зная о том, что бездарь. А теперь господин Маро живьем съест Сахоя Ланро. Жаль, что из Маэра вымывает всех сколько-нибудь интересных людей. Остается пустая порода. Всех тянет в Тайму, словно Тайма — небесный город из сказки. Те, кто может бежать в столицу, — бегут. А столица ломает. Они даже не успевают понять, как теряют себя».
Онер Хассер прошелся по коридорам, с удовольствием глядя на голые стены. Все чисто и просто. А вот в его кабинете давным-давно пора прибирать. Но не хочется. Если полагается проверять окружающих на реакцию, то развести у себя беспорядок — не худший из способов проверки.
Социоматик вошел в свой кабинет и с удовольствием плюхнулся в мягкое кресло. Старое, драное — оно словно впитало в себя запах времени. Это было То Самое Кресло. В этом кресле когда-то сидел очень достойный ученый. Пару десятилетий назад, после смерти профессора, молодой ученый сам перебрался сюда. И не разрешил ничего здесь менять.
Под стенами, оклеенными старомодными обоями, громоздились огромные кучи бумаги. Это были прогнозы полувековой давности о сегодняшних временах. Мифы. Предсказания об изобретении металлических птиц, покрывающих расстояние между континентами за каких-то полдня. Сказки о неизбежном «Восстании Тейи», уничтожении системы Контроля и торжестве Техно. Всему этому сбыться не суждено — сроки давно миновали. Но Онер Хассер хранил у себя эти архивы, а иногда — и читал их. Да, он ученый. Хороший ученый. И только. А старый учитель был настоящим человеком.
Легкий стук в дверь прервал размышления социоматика.
— Войдите, — сказал он.
В дверь проскользнул стажер — студент старших курсов.
— К вам сумасшедшая, уважаемый господин, — учтиво доложил он.
— Пустите ее, — отозвался Хассер.
— Сейчас приведу. Она там, — бодро ответил студент, прикрыв за собой дверь.
Хассер рассеянно улыбнулся. Там, значит, она. Стоит, словно пугало, посреди коридора. И несет от нее Духом Опустошения, а сотрудники Академии, почувствовав это, уже сползаются посмотреть, как он, ведущий ученый, при всех нарушает закон. Ведь сумасшедшую должны были устранить сразу после потери рассудка или хотя бы не пускать в Академию. Молодец этот стажер...
Дверь широко распахнулась. Появился студент, осторожно ведущий за руку женщину. Та тяжело переваливалась с ноги на ногу, ее лицо выражало крайнюю степень отчаяния. Одежда на ней выглядела не лучше, чем грязная тряпка, темные волосы спутаны.
— Благодарю вас, — кивнул Хассер студенту.
Тот скрылся.
— Ну, садитесь, — сказал ученый посетительнице, разглядывая ее.
Женщина нашарила грязную табуретку и тяжело села. А социоматик внимательно изучал сумасшедшую. Тяжелые черты лица, которое не так давно еще было красиво. Густая, плотная аура горя. И глаза. Вот в них-то и вправду горело безумие. Тяжело, когда умирает надежда...
— Милая, как вас зовут? — прищурившись, спросил Хассер.
— Ийя, — механически ответила ему женщина.
Имя казалось знакомым.
— Фамилия?
— Олен.
Социоматик наклонил голову. Вот теперь все понятно.
— Это не ваша фамилия. Это фамилия мужа, — строго сказал он.
— Разумеется, господин. Ни в каком Центре не зарегистрировали бы мой брак. Но сейчас главное, что я здесь. А теперь вы скажете мне, где мой муж, Демер Олен?
Хассер слегка наклонил голову. Где бы здоровые взяли такую силу воли и духа, какую имеет эта женщина, признанная сумасшедшей?
— А теперь, милая, вы расцепите ноги и руки. Вдох-выдох, как вас учили. Вы «пси»?
— «Пси».
— Ну и ведите себя соответственно. Вдох. Пауза. Выдох... Тогда я скажу, где ваш муж. Но только когда увижу перед собой «пси», и не раньше.
Ийя дышала. Ее энергия ходила вокруг, как клубы дыма. В глазах билась надежда. Через минуту взгляд женщины стал спокойным. А социоматик, глядя в ее глаза, очень серьезно задумался. Он размышлял о том, что составленные им прогнозы сбываются. Только как-то не так. Словно пазл не подходит к мозаике. Или мозаика к пазлу. Если все и дальше пойдет точно так же, то он останется не у дел, как Ланро. Но начнет думать, что он еще в центре событий. Начнет ошибаться. И способности тут ни при чем. Нужно просто попасть, как стрела в цель. Только где она, цель?
Ученый усилием воли прервал поток мыслей. Он еще не знает, где цель. Зато совершенно точно знает, где ее уже нет. Ее нет в городе Маэре.
— Где Демер Олен? — спокойным деловым тоном осведомилась Ийя.
— Нигде, — рассеянно бросил социоматик.
— Что-о?!
Вот, опять все сначала...
— Дыши, — приказал он. — Я скажу.
Когда шаткое равновесие в душе женщины снова восстановилось, Хассер, глядя ей в лицо, произнес:
— Его можно найти только в деревне Тайнг. А можно и не найти. Честно говоря, я и сам толком не знаю.
Ийя вдохнула и выдохнула.
— Я так и предполагала, уважаемый, — выдавила она. — Что мне теперь делать?
Глаза социоматика задорно сверкнули.
«А ведь она похорошела за десять минут, — пронеслось у него в голове. — Молодец».
— «Делать» мы будем вместе, уважаемая госпожа Олен, — глядя в глаза женщине, произнес Хассер. — Нам будет сначала трудно, потом интересно. И вообще, у нас очень красивое имя. Можно, я буду звать вас Ийя?
Она молча кивнула.
— А меня зовут Они. — Социоматик похлопал глазами. — И на «ты». Привыкай.
— Почему, господин? — удивилась женщина.
— Потому что мы с тобой завтра с утра сматываемом из этого города в Тайнг. А сейчас едем ко мне. На метро. Найдем мы твоего мужа или нет — Дух Опустошения знает. А сейчас ты под моим Контролем. Поэтому сделаешь, как скажу я.
Ийя снова вдохнула и выдохнула.
— Как скажешь, Они. Я сделаю.
— Вот и хорошо.
По коридорам и лестницам Академии, подпрыгивая, несся вихрь. Из него слышались шумные вдохи и выдохи. Гениальный инженер человеческих душ Они Хассер был в полном восторге. Он отхватил себе вот такую девчонку! И только он знает, где ее сила. Теперь они с удовольствием будут играть в свои игры, и никто им не будет мешать. А все то, что она потеряла, восстановить очень просто.
Когда Ийя и Онер сошли на железнодорожной станции близ Тайнга, было уже позднее утро. Спустившись по старым ступеням, они сразу оказались в лесу. Никого вокруг не было, только дорога ложилась под ноги. Пошевелив плечами, чтобы заплечный мешок лег удобнее, Онер заботливо взял Ийю за руку. Как его подопечная сможет пройти расстояние до деревни? Далеко. Молодой ученый физически ощущал ее состояние — так, как словно он — это она. И при этом чувствовал сострадание, нежность и робость, как мальчишка. Онер с легкой улыбкой вспоминал прошлые годы. Ему казалось, что он был для других как светильник. Давал свет людям, но при этом у него внутри накапливался черный нагар, а снаружи отпечатывались грязные пальцы. И только за последние полтора дня копоть и жир смыло. Он даже не успел заметить, как это произошло. Теперь можно было уже не смущаться своей чистоты и гореть ярко. Вымороченных и пустых душ здесь нет. Никто, кроме Ийи, его не увидит.
В день их встречи Онер привел Ийю в свой дом и, ничего ей не говоря, накормил и уложил спать. Женщина просияла в ответ благодарностью— ей только по и было нужно. Всю предыдущую декаду Ийю мучили бессонница и кошмары. В них она видела, как Демер Олен, опутанный светящейся паутиной, проваливался сквозь землю. Целыми днями она, молча бродила по улицам, ловя тяжелые взгляды прохожих, и не решалась зайти в Центр Контроля. Вдруг убьют сумасшедшую? Наконец, устав от безнадежности и отчаяния, Ийя посмела войти в Академию, в стенах которой некогда обучалась сама, и потребовала отвести ее к тому, кто убил ее мужа. Женщиной к тому времени руководила уже не надежда, а только желание избавиться от кошмаров. Любым способом. Хорошо, что попался тот самый стажер...
Прочитав память Ийи, Онер внутренне содрогнулся. Женщина десятилетиями терпела невыносимую душевную боль. Любой «пси» на ее месте давно бы покончил с собой. Утешало одно: присутствие Онера успокаивало Ийю, и ради ощущения покоя она готова была выполнить все, что он скажет. Поэтому он постоянно держал ее за руку и не отпускал ее душу. Засыпали они тоже рука об руку. Что может быть ночью между мужчиной и женщиной? Все что угодно. В том числе и безмолвное созерцание душ.
Ийя спала сутки. Онер почти не отходил от нее. Вдруг откроет глаза, а его нет рядом? Да и не хотелось ему уходить. О судьбах мира он обязательно подумает митра. Сейчас же хотелось быть рядом с ней. И потому, что все сложилось именно так, Ийя проснулась бодрой и свежей. Открыв глаза, она доверчиво улыбнулись Онеру. И слова вновь были не нужны.
Сейчас они, взявшись за руки, шагали по лесной пороге, усеянной пылью. В лучах солнца пылинки плясали, как золотая пыльца. Ученый приноравливал шаг к походке спутницы — нужно идти медленно, плавно. А Ийя сама не замечала, что движения даются ей легче. Женщину завораживал лес. В зеленой листве уже просвечивало золото и серебро осени. Воздух был горьковатым и терпким, словно настой из целебных трав. Пели птицы. Для Ийи, всю жизнь слушавшей бессмысленную болтовню горожан и их скудные мысли, пение птиц казалось лучшей музыкой в мире. Почувствовав ее состояние, Онер озорно улыбнулся.
«А почему мы должны идти прямо? — спросил он себя. — К деревне ведет множество троп. Ийя идет очень легко. Пусть она видит лес. Пусть надышится».
Они подошли к деревне перед закатом. Боль, наконец, отпустила Ийю. Вместо муки в душу струилась лесная прохлада. Вместо чужих людей рядом был Они. Он держал ее за руку, и это казалось для женщины единственной связью с миром. А Онер Хассер опять думал и хмурился. Сейчас местные жители узнают геопсихолога, который летом гостил у них, и поинтересуются, зачем он опять к ним приехал. А он им ответит, что будет тут жить. Да еще с этой женщиной. Кто-нибудь из местных, дождавшись рассвета, обязательно пойдет на железнодорожную станцию, невдалеке от которой стоит база геопсихологов. Тут-то все деревенские и узнают, что геопсихолога и женщину к ним не присылали. Всем известно недоверие простых людей к «пси». Они обращаются к представителям Службы Контроля только в силу необходимости. Впрочем, как и Контроль к ним. Ведь в разговоре с Ланро об аномалии и о странностях жителей Тайнга Хассер все сильно преувеличил. Необычные люди здесь были. Но, на взгляд ученого, они были людьми, хоть и отличались от прочих. А остальные, увы, обычная деревенщина.
Неотесанная, тупая и грубая. Местные сделают все, чтобы избавиться от незваного «пси». Душу Онера Хассера грызли сомнения. Правильное ли он принял решение? Одно дело — то, что он хочет от мира, а другое — возможно ли это. Впрочем, пути назад уже нет. В Маэр? Да чтоб его Дух Опустошения побрал!
Онер так задумался, что не заметил, как оказался на чьем-то дворе. Двор был не огорожен и казался заброшенным — никаких следов хозяйства не наблюдалось. Посреди него находился большой покосившийся дом с распахнутой настежь дверью. Чувствовалось, что в нем не живут, но бывают часто. Рядом с домом стояли два крепко сбитых мужика. Они яростно спорили между собой, размахивая руками. Онер чуть не расхохотался.
«Не иначе, как местные власти! Ноги у Контролирующего сами собой в Центр Контроля ведут, даже если его и нет».
Деревенские мужики, стоящие на дворе, восприняли улыбку Хассера совсем по-другому. Они отнесли ее на свой счет и улыбнулись в ответ.
— А, давешний геопсихолог явился, — сказал один из них, крепко сбитый мужчина среднего возраста, протягивая Онеру руку. — Тебя, кажется, Они зовут?
— Да, мастер Вейн. Надо же, помнишь...
— Ну и зачем тебя к нам опять принесло?— прищурился Вейн.
— Жить у вас буду, — выдохнул Хассер.
— Жить, значит, будешь... И женщину, значит, привел,наклонил голову Вейн. — Только селить вас с ней некуда. Вдова, у которой ты тогда жил, к Отцу Мертвых отправилась. В ее доме нельзя. Да и работы у нас для вас нету.
— Я сам поработаю, — сказал Хассер.
— Он сам... Надо же, бледная городская немочь! — Мужик стал распекать ученого: — Контроль, зарасти оно все сорняками! Ты бы посмотрел на себя. В чем только ум держится?
— В теле, — широко улыбнулся Онер.
Вейн хмуро махнул рукой.
— Ну, ядрен корень с вами. Живите, работайте, — строго сказал он. — Только жить будете на околице. Ты по ночам станешь в лес шастать, уж я тебя знаю. У нас с этим строго...
Онер молча кивнул.
— Где вам селиться — это к нему, — указал Вейн на большого мужчину со спутанными волосами. — Бабу свою потом сводишь к знахарке. Ну, бывай, корень ты бледный... — Он развернулся и двинулся прочь.
Второй мужик, на которого указал Вейн, неуверенной походкой направился в сторону Хассера. Социоматик тут же узнал его и удивился. Певен Некор, деревенский плотник и столяр, был на себя не похож. В его взгляде читались рассудительность и смущение. Последнее удивительным не казалось: еще недавно Певен, которого в деревне все звали не иначе, как «тупой Пев», часто бывал пьян и редко покидал задний двор собственного дома. Онер запомнил столяра потому, что тот был отцом странного мальчика, Виля. Никаких иных достоинств в нем не наблюдалось. Социоматик вспомнил, как Пев однажды осыпал его грязными ругательствами, увидев возле ограды своего дома.
— Звиняй меня, молодой, — пробурчал Пев, стараясь не смотреть в глаза Онеру. — Сейчас мы найдем, где тебе жить. И ей тоже. — Он бросил быстрый взгляд на Ийю.
— Что ты тут делаешь, дядя Пев? — с удивлением спросил социоматик.
Столяр смутился окончательно и уставился в пыль под ногами.
— С тех пор, как я бросил пить, меня взяли помощником старосты. Не знаю, как оно получилось...
Опер вгляделся в Пева. Сразу стало очевидно, что ему изменили энергетический контур. И сделать это мог только один человек. Его сын, Виль. Социоматик отметил, что Ийя тоже внимательно смотрит на мужика и слегка улыбается. Онер ощутил живой интерес. Только прибыл, а здесь уже пахнет исследованием.
— Дядя Пев, а можно, мы будем жить у тебя? — спросил ученый. — Твой дом стоит на околице, все, как положено. И платить буду щедро.
На мгновение в глазах мужика вспыхнула жадность, тут же сменившаяся тоскливой озабоченностью.
— Места у нас мало.
— На одного есть?
— Да.
— Тогда веди, а я уж сам обо всем позабочусь.
Мужик пожал плечами и пошел к своему дому. Онер и Ийя, взявшись за руки, последовали за ним. Ученый, на мгновение, скользнув в сознание столяра, увидел маленькую каморку с неудобной лежанкой. Рядом с ней вполне можно поставить еще одну. Как хорошо, что он, Хассер, не нуждался в том, чтобы приучать себя к аскетизму. Он просто умел жить в тяжелых условиях. Ведь некогда шестнадцатилетний Оми, студент Академии в Тайме, сбежал в Маэр, заново поступил в Академию и жил в каморке на чердаке выдавая себя за сына каких-то важных персон, пожелавших остаться в тени. А его настоящие родители были простыми людьми.
Онер, улыбаясь, прикоснулся к душе своей спутницы почувствовав волну тепла. Ийя вообще никаких неудобств не заметит. Ей важно только одно. Она — с ним.
Следуя за столяром, ученый и его спутница подошли к дому. Онер, взглянув на свое будущее жилище, остановился перед калиткой и чуть не всплеснул руками. Его зрачки сжались в точки. Словно свет в глаза бил. Он помнил этот дом совершенно другим. Раньше строение казалось грязным — не столько из-за настоящей грязи, сколько из-за психической. Сейчас перед ученым стоял образцовый деревенский домик. Настолько чистый и правильный, что о таких пишут только в сказках для маленьких. Изнутри дом лучился, как солнце. Да так, что не только глаза резало. Резало мозг.
Онер, прищурив глаза, не отступил перед невидалью. Неизвестное, как с детства учили всех «пси», нужно познать сразу, пока оно не захватило контроль над тобой. Он так и стоял бы, желая понять то, что видит, но мягкая женская рука коснулась его плеча.
— Они, пойдем, — сказала Ийя, отворяя калитку.
Наваждение сгинуло. Социоматик, шагнув вслед за женщиной на двор, увидел за домом фигурку мальчишки. Он что-то мастерил. Это был сын Некоров, Виль. Онер заметил, что мальчик ведет себя как обученный «пси». Он демонстрировал ученому классический прием владения пластикой тела: «улыбка спиной». Улыбался по-доброму, но слегка иронично.
Онер широким шагом прошел к мальчику и тронул его за плечо. Тот поднял голову и озарил социоматика сиянием солнца в зеленых глазах.
— Вот, весы только что сделал, — сказал Виль вместо приветствия.
Ученый опустил голову и увидел абсурд. Деревянные весы, на которых ничего нельзя взвесить. Трение, влага и хрупкость деталей делали это невозможным. Такие весы изготавливались из чугуна.
«Я подумаю об этом потом...» — сказал себе Онер и пошел в дом.
Когда мужчина и женщина ушли в дом вслед за отцом, Виль сел на землю и вспомнил о видении, пришедшем к нему два дня назад. Мысли мальчишки дробились, как тонкие лучики, вызывая смущение и непонимание. Получается, он увидел именно этих двоих в тот самый момент, когда они начали путь к его дому.
Очень трудно принять, когда кто-то насильно вторгается в твою жизнь. Виль помнил, как около двух дней назад, ночью, что-то подняло его с лежанки и чуть ли не силой поволокло во двор. Все происходило, будто но сне. Дом был изнутри озарен каким-то сиянием, и мальчик шел сквозь него, как сквозь туман. Снаружи стало легче. Но когда Виль поднял глаза к небу, чтобы посмотреть на звезды, у него закружилась голова. Потому что в небе, друг подле друга, висели две луны. Одна из них была хорошо знакомой ему Ночной Спутницей, только находилась не на своем месте. А вторая луна была больше первой в несколько раз. Волны ее оранжевого сияния проникали в душу до самого дна. Мир перед глазами поплыл, и мальчику на мгновение показалось, что Ночная Спутница светится белым, а вторая луна — черным. И что белая луна думает, а черная — чувствует. Словно Ночная Спутница превратилась в мужчину, а та, вторая луна — в женщину.
Обе луны чуть покачивались, как чаши весов. И от них с неба на землю начала спускаться дорога — одна на двоих.
«Белый путь по грани...» — мелькнуло в голове Виля.
Потом луны исчезли. Виль повернул голову и увидел в небе Ночную Спутницу. Она находилась на обычном месте. Это была уже просто луна, а не видение. Но мальчик знал, что те двое никуда не делись. Они движутся к нему так же неизбежно, как приближается смена времен года. И еще голос. В последнее время Виль перестал видеть сгустки света, которые про себя называл «мыслями», и стал слышать внутренний голос, который объяснял ему, что и как надо делать. Делая так, мальчик убеждался в том, что способен менять мир. Но часто ему сообщали то, что он не мог до конца, ни понять, ни проверить. Так же произошло сразу после видения. Голос сказал: «Свет континента Май и тьма континента Зохр нашли общий путь на земле».
Виль тряхнул головой и задумался. Надо срочно куда-то все это деть. Он, в конце концов, просто мальчишка, а не Дух Жизни, и не его дело лечить континенты. Он не понимает этого, и понимать не желает.
Мальчик почувствовал злость. Он резко вскочил, пнул камень, взбив кучу пыли, и тут же запрыгал на одной ноге. Ночной демон им всем друг! Прыгая попеременно то на одной ноге, то на другой, он забормотал песенку:
Как-то в полночь, поздним летом
Сочетались тьма со светом.
Подарили им весы —
Не для дела, для красы.
Лунные лучи серебрили фигурку мальчишки. Вилю казалось, что какой-то взрослый одобрительно слушает его песенку, улыбается и кивает.
В эту ночь Виль так и не смог заснуть. Его разум крутился, как блоки и шестеренки у хитрой машины. В голове мальчика сами собой вспыхивали чертежи и схемы. Он понял, что ему все равно придется сделать весы. Бесполезную деревянную штуку. И поставить на самое видное место. Иначе эти две странные пуны так и будут болтаться вокруг него и никогда не отвяжутся.
Первые дни жизни в Тайнге выдались для Онера напряженными. Он не прогнозировал будущее других, а создавал свое. Это было не в пример тяжелее. Пришлось несколько раз сходить на железнодорожную станцию, объяснить ситуацию погрязшим в рутине геопсихологам. А ситуация была такова: он, Хассер, ведущий социоматик планеты, и его секретарша, Ийя Олен, в девичестве Иер, становятся организаторами и единственными сотрудниками Тайнгского филиала Академии Контроля и Управления. Филиал, как указал Хассер в разосланных телеграммах, будет основан в связи с непредсказуемым поведением Тайнгской силовой аномалии. В качестве основного аргумента социоматик приводил случай с подопытным Демером Оленом, который, согласно полученным данным, попал на планету Бедгог.
Неизвестно, сколько времени продолжалась бы волокита с открытием филиала, если б ученый окончательно не достал своими визитами неразговорчивых пси со станции. Один из них, поминая Дух Опустошения, достал секретное переговорное устройство, называемое телефоном, и сказал Хассеру, что он имеет право на разговор с Академией в Тайме. После этого ученый, вне зависимости от результата, уберется к Духу Опустошения, уже не раз упомянутому.
Ученый кивнул, полистал справочник и набрал личный номер Лаэна Маро, главы Спецслужбы внутренних связей в отставке. Разговор получился коротким.
— Делайте что хотите, Хассер! — отрезал в конце концов Маро. — Только так от вас может быть толк.
В конце декады, когда небо уже затянули осенние тучи, посыльный доставил в Тайнг все необходимые документы. Филиал объявили открытым. Еще через пару дней к воротам дома Некоров подъехала груженная продовольствием телега, и хмурый возничий выдал Хассеру заработную плату, урезанную в несколько раз. Ученый улыбнулся и положил мелкие деньги в сумку на поясе. Можно уже сегодня порадовать Ийю — подарить ей кольцо или ожерелье. Только ей это не нужно.
Первую декаду по приезде, когда социоматик занимался делами, Ийя сильно скучала. Видя это, Певен Некор чувствовал беспокойство — как-никак она его жилица, и он за нее отвечает. К тому же здоровье женщины оставляло желать лучшего. Поэтому помощник старосты отправил жену отвести Ийю к знахарке. Ею оказалась бойкая моложавая женщина с густыми светлыми волосами. Никто не знал, сколько ей на самом деле лет. Когда Ийя взошла на порог маленького чистого домика и увидела целительницу, то сразу расслабилась. Глаза у той были теплого карего цвета — совсем не то, что светлые ледышки у прочих людей.
— Садись, милая, — сказала знахарка, пододвигая стул. Ийя тяжело села.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Лейта, — улыбнулась целительница. — Лейта значит «трава». Вот я и стала травницей. А тебя, как я слышала, зовут Ийя.
Та кивнула.
— С тобой все серьезнее, чем ты думаешь, — нахмурилась Лейта. — Тебя чему-то учили в большом юроде. Какому-то жестокому колдовству. Только не по тебе их наука, лучше бы ты выкинула все это из головы.
«Продолжай», — с усилием подумала Ийя, глядя на травницу.
Лейта махнула рукой. Так, будто грязь отряхивала.
— Ты думаешь тяжело, — произнесла она. — Как рожаешь. Несмотря на то, что ты бесплодна, красавица. Это они там, в городе, тебя такой сделали.
Ийя чуть слышно вздохнула. Она вспомнила, каким противоестественным практикам ее обучали в интернате при Академии. Нужно было силой фантазии вызвать сексуальное желание. Когда оно возникало, подходила Контролирующая и методом иглоукалывания снимала его. Потом учениц заставляли вызывать и уничтожать влечение силой воли. Говорили, что девочкам тринадцати-четырнадцати лет это не причиняет вреда. Никто не смотрел, что организм Ийи развился раньше, чем у других, — это был интернат, а не элитная школа.
— Очнись! — голос Лейты привел женщину в чувство. Ийя открыла глаза.
— Ну и ладно, что ты молчишь, — кивнула Лейта. — Я сама тебе все скажу. Ийя значит «жизнь». Такое вот у тебя имя. А жизни нельзя приказывать.
— Если нет жизни, есть смерть, — внезапно сказала Ийя.
— Да, — глухо отозвалась травница. — Ладно, мы с тобой сейчас думать не будем. Тебе это вредно. Я запарю траву, которая дает силы жить. А пойдешь на поправку, еще наговоримся.
Когда Ийя выпила полкружки густого отвара, она ощутила волну любопытства, исходящую от Лейты, и спросила ее так, как будто они уже были подругами: Что ты так на меня смотришь?
— У тебя в глазах отражение огромной луны. Мне даже страшно. Не луна, а ее отражение. Что это такое?
— Это Тейа, — рассеянно ответила женщина. — Она видна со второй половины земли. Мой отец родом оттуда, а мать — местная. Я полукровка.
— Приехал, уехал, тебя с матерью бросил, — вздохнула знахарка.
Ийя кивнула.
— Обычное дело...
Дальше все сложилось так, что первое время по прибытии в деревню Ийю чаще видели в обществе знахарки, чем в обществе Онера. И неудивительно: мужчина, будь он хоть деревенским, хоть городским, должен зарабатывать деньги, содержать дом и жену. Все замечали, что приезжий не держится особняком от деревенского быта, а организовывает свою жизнь. Тянет лямку, как полагается. Это вызывало у сельчан уважение, и к Онеру постепенно привыкли, начиная считать его своим. А на новоявленных подруг: деревенскую ведьму и городскую чудачку, люди смотрели с симпатией. И безмужняя знахарка перестала чураться общения, и приезжая заметно повеселела, потянулась к подруге. Женщины почти каждый день бегали вместе в лес, собирали целебные травы и ягоды. Постоянно перешептывались и что-то скрывали. Мужние жены думали — очередной бабий сговор, а детишкам казалось, что это такая игра. Мужики же смотрели на это вполне одобрительно. Неприкаянная баба в деревне — страшнее чумы.
Первое время пребывания гостей в доме Некоров стали для Виля очень тяжелыми. Этот деятельный незнакомец по-городскому мутил деревенскую жизнь.
Мальчик не удивился бы, если б вдруг этот чужак заявил, что дожди идут совершенно неправильно, и развел бурную деятельность по переубеждению дождя в том, что тот должен идти не с неба на землю, а наоборот. Этот тип явно горел желанием переиначить законы природы. Особенно напрягал мальчика интерес чужака к нему, Вилю. Ребенок чувствовал, как этот неправильно скроенный взрослый постоянно лезет к нему в голову. Демон с ним, если б только в мозги! Он лез всюду, навязчиво, как осенние мухи! Виль чувствовал себя домом, в который забрался вор. Если вор не знает, что ему красть, дому от этого ничуть не легче, поскольку в нем роется кто-то чужой. Мальчику были неприятны щупальца, шевелящиеся в его душе. Щупальца самодовольного наглеца.
Мальчишку приводило в отчаяние то, что невозможно поговорить с чужаком. Люди смотрят. А этот белесый поганый гриб убежит по своим делам, прибежит и опять пялится в душу. Иногда Виль, окончательно разозлившись, проделывал с чужаком то же самое. Тот позволял, раскрывался. Мальчик даже чувствовал его одобрение и терялся. Этот тип поощряет, если его бьют? Виль же просто дает сдачи!
Размышляя об этом, мальчик сидел на заднем дворе и смотрел в землю. Все валилось из рук. Ничего не хотелось изобретать, было тошно. Тяжелые крупные капли дождя падали в пыль. На широких чашах деревянных весов, стоящих поодаль, расплывались большие мокрые крапинки. Демон с этой игрушкой! Пусть мокнет. Сейчас дождь зарядит, и придется идти в дом. Будет скучно. Очень жалко, что все книжки Виль уже давным-давно прочитал и помнит от корки до корки.
Вдруг дождь прекратился. Мальчик тоскливо взглянул в небо. Там, небось, опять гадость. Две луны, полтора солнца. Или что-то еще, что взрослые обычно не показывают детям.
Однако в небе были обычные тучи. Виль хотел пойти в дом, но тут отворилась калитка, и в нее бодрым шагом вошел Хассер, сжимая в руке документы. Его лицо лучилось от радости.
— Привет, малыш, — на ходу бросил он Вилю.
— Я тебе не малыш! — парировал тот, от злости переходя на «ты».
Чужак, казалось, именно этого и ожидал. Он прошел на двор, сел на бревно напротив мальчика и очень серьезно сказал:
— Ты не малыш, Виль. Ты странное существо, и я очень хотел бы тебя понять.
— А ядрена корня не хочешь?
— Хочу, — неожиданно согласился ученый. — Только не знаю, где этот корень зарыт. Может быть, ты и подскажешь.
— Подскажу я тебе, как не совать нос. Как идти лесом, речкой, туда, где солнце не всходит.
Виль почувствовал, что осторожные пальцы вновь коснулись его души. Прощупали и мгновенно отпрянули.
— Выговорился? — осведомился Хассер спокойно.
Мальчик понял, что злости в его душе не осталось.
Он молча кивнул.
— Я попрошу тебя, Виль, сказать все, что ты обо мне думаешь. Вслух.
Виль внезапно почувствовал скуку.
— Ты умник, — буркнул он, почесав голову. — Ты умеешь приклеивать листья к деревьям, потому что считаешь, что сами они не растут. Ты умеешь лезть в душу, а если она не открывается, то ковыряешься кухонным ножиком. Еще ты учишь всех жить, хотя каждый умеет это с рождения.
— А ты не то же самое делаешь? — жадно спросил Онер.
— Нет. Ты умеешь, а я просто делаю.
— Как?
— Не скажу.
Повисло молчание.
— Ты приехал сюда, чтобы изучать нас, — сказал Виль с обидой в голосе.
—Я попробовал. Это бессмысленно, — грустно ответил Онер. — Я хочу жить рядом с вами. Учиться у вас. У тебя, Виль.
— Я не умею учить, — погрустнел мальчик.
— И не надо, — ответил ученый. — Ты прости меня, что я с ножиком в душу...
— У вас все такие.
— Такие. Мы ходим сквозь души друг друга спокойно и не вешаем на себя амбарный замок. У нас просто красть нечего.
Виль серьезно задумался. Нечего красть... А ведь у женщины, которая совсем недавно явилась ему, тоже нечего красть. И она отдала ему ключ, которым он, Виль, открывает сердца. А теперь этот ученый, прибывший из города, сравнивает душу мальчишки с наглухо закрытым амбарным замком. Вот тебе и урок!
Стало тесно в груди. Виль понурился. Защипало глаза, и он провел немытой ладошкой по лицу, смахивая непрошеные слезы. Что она говорила? Человек и мир — это целое. Это единство.
«Ты похож на нее?» — мысленно спросил Виль, глядя в глаза Онеру.
«А ты про нее расскажешь?» — подумал Хассер, тепло улыбаясь.
Мальчик посмотрел на его улыбку, сглотнул слезы и молча кивнул. Первый раз ему было не больно открыть свои мысли. Но одно дело — она, и совсем другое — они, остальные.
«Он расскажет не сразу», — промелькнуло в голове Онера.
Виль не ответил.
Ийя шла по лесу, и в груди у нее разгорался огонек. Травы касались ног женщины, отдавая последнее тепло лета, трепетали под легким прохладным ветром. Ветви кустарника раздвигались, открывая взору плоды: крутобокие желтые ягоды. Женщина осторожно ступала по мягкому мху, стараясь не повредить ни травинки. «Ты пойдешь в лес за травами без меня, — говорила ей Лейта, — поэтому ты должна быть, вдвойне осторожна». Ийя, только войдя под кроны деревьев, поняла законы, по которым живет одинокая травница. Надо идти тихо и мягко. Так шуршит в листве ветер, так передвигаются в лесу звери. Они — часть природы. Значит, она тоже должна стать такой. Быть незаметной, как дерево в чаще. Брать только то, что ей нужно, и не ошибаться. И при этом сделаться совсем легкой. Бездумной, как ветер.
Женщина чуть слышно вздохнула. Она уже некоторое время назад поняла, почему колдуньи и травницы одиноки. Слишком уж осторожно они проходят среди людей. Привыкают быть легкими и незаметными. И не могут присвоить ни чужого мужа, ни чужого добра, ни чужой доли. Когда Ийя сказала об этом Лейте, та задорно и молодо улыбнулась: «Ты, подруга, нас не равняй. Мне — трава, тебе — жизнь».
Ийю тревожило, что Они не проявляет к ней интереса как к женщине. Обнимет, посмотрит в глаза — и бежать. Обидно до слез. Когда он чувствовал ее состояние, то пытался утешить. Окидывал внимательным утренним взглядом. Да только слегка отстранялся. Так местные мужики смотрят на дочек—недоростков, прикидывая, не пора ли выдать их замуж. А женщину от прикосновений Они била горячая крупная дрожь. В ее теле распускались жгучие красивые лепестки. Когда он уходил, Ийя чувствовала тоску и бессилие. Она никак не могла поверить, что не нужна.
Лейта, выслушав Ийю, сказала: «Это все ерунда. Ему без тебя жизнь не в радость, и все у вас будет. Но он в чем-то он прав. Ты мысленно постоянно кричишь «дай». Он видит в тебе не только женщину, но и ребенка. Надо, подруга, тебе подрасти».
О чем еще в эту ночь шептались две женщины, знали лишь ветер и дождь. Только поутру, когда солнце вышло из облаков, даря жителям Тайнга последние теплые дни, Ийя ушла в лес.
— Ты должна сделать это сама, — напутствовала ее Лейта.
Сейчас, подставляя лицо и руки лучам солнца, Ийя шла по поляне. Она знала, что нужные травы покажутся ей. Только надо быть очень внимательной. Вся живность в лесу прячется, если чувствует, что идет человек. И трава, обладающая особыми свойствами, тоже. Нужно стать частью леса. Тогда звери не будут бояться, и зеленое царство раскроет свои тайники. Только так, и никак иначе.
Когда вечером в дом травницы тихо пришла женщина, никто этого не заметил. Казалось, что это не человек, а тень. Или порыв ночного осеннего ветра. Лейта молча глянула в глаза Ийи. В них разгоралось сияние рыжей нездешней луны. Знахарка удовлетворенно кивнула, глядя на травы, собранные подругой. Все, что нужно, та собрала.
— Теперь давай, ведьма. Сама, — тихо произнесла Лейта, накидывая на плечи потертый плащ. Ийя ответила спокойным уверенным взглядом. Колдунья неслышно выскользнула за дверь, и ночные лесные дороги приняли травницу. Когда молодая ведьма работает, старая ждет. Таков непреложный закон.
Когда Онер наконец-то поговорил с Вилем, он почувствовал, что с души камень свалился. Очень плохо, если заводишь случайных врагов. Особенно если врагами становятся те, кто тебе симпатичен. Слава Духу Жизни, что мальчик простил. Ведь Онер уже привязался к нему. И никакие исследования не могли дать ответов на вопросы ученого. Только сама жизнь. К тому же исследовать психику Виля обычными способами было бессмысленно. Он так и остался загадкой.
Только сейчас Онер понял, что давно хотел сына. Там, в городе, Хассеру было не до себя. Сплошные проблемы, интриги и игры ума. Среди заумной витиеватой рутины терялся смысл жизни. А нужно было создать что-нибудь. Например, породить сына, который в будущем превзошел бы отца. О новых открытиях, о всеобщем прогрессе ученый давно перестал мечтать. Все новые научные методы и технологии Совет Спецслужб в Тайме клал под сукно уже не первое десятилетие. Ученый предполагал, что прогресс искусственно сдерживают сто, а то и все двести лет. Но явных доказательств тому не имелось. Должно быть, архивы чистились тщательно и регулярно.
Впрочем, теперь это неважно. Все прошлое — прошлому. Он вовремя принял решение. Дальше он пойдет сам.
Хассер устало откинулся на подушки, устраиваясь на неудобной лежанке. За окошком уже стемнело. Маленькую чистую комнатку, обставленную с аскетической простотой, освещал свет масляной лампы. Капли дождя постукивали по крыше, в чугунной печке потрескивали поленья. Но Онер чувствовал смутное беспокойство. Где Ийя? Что-то сегодня она припозднилась. Ученый уже подумывал о том, чтобы выйти под дождь и пойти в дом знахарки. Но какая-то сила удерживала. Он чувствовал, что сейчас этого делать не стоит. Все в порядке. И Ийя в порядке. Только надо чуть-чуть подождать. А если ему на душе неспокойно... Это что-то не так в нем самом. Либо что-то меняется в мире.
Дверь отворилась, и в комнату вошла Ийя. Она тяжело дышала. С волос стекали потоки воды, глаза горели странным огнем. Плащ с плеча Лейты был ей мал и сбился на спину.
— Что с тобой, милая? — обеспокоенно спросил Онер, гладя ее по плечам.
Ийя расправила плечи и улыбнулась.
«Никогда я не видел у нее такой улыбки...» — растерялся Хассер.
— Раздевайся скорее, — сказал он, развязывая на ней мокрую шнуровку плаща.
— Разденусь. — Ийя скосила глаза. — Только сперва выпей это.
Ученый с недоумением уставился на термос в ее руках. Как он мог не заметить, что она принесла с собой термос? А Ийя уже отворачивала крышку.
— Что это такое? — удивленно спросил Онер.
— Приворотное зелье!
Хассер глянул в глаза Ийи. В них змеились языки пламени. Влажные чувственные губы слегка приоткрылись. В женщине бушевала могучая древняя сила. Ийя налила отвар в чашу и протянула ему.
— Как ты думаешь, дорогой, сколько можно терпеть?
Онер давился, глотая горячий напиток. Сок красного корня, заваренного вместе с семенем сорной травы Торги — владычицы места. Ягоды кровяники, черный гриб Йор, лист Голубой Змеи, растущей в болотных низинах. Так надо! Отдавай и бери. Все — до дна.
Когда чаша в руках Онера опустела, в нем самом уже бушевал огонь. Он подошел к Ийе, коснулся ее обнаженных плеч. Она тем временем лихорадочно развязывала шнуровку на платье. Онер мгновенным движением распустил узел, и из разошедшегося выреза показались тяжелые груди с большими коричневыми сосками. Ничего желаннее на свете не было. Только эти широкие бедра. Чтобы огонь слился с огнем. И родил жизнь.
