Они задержались в Суаме еще на несколько дней, пока артель рабочих делала по чертежу Шертона ломовую подводу. Сторонники Сасхана разбежались: никто не хотел стать добычей Нэрренират, быстрой, беспощадной, неуязвимой для холодного оружия. Богиня рыскала по городу в поисках Титуса, однако афарий успел исчезнуть. Заодно она отлавливала разбойников, – а иногда принималась гоняться за зильдами. Горожане испытывали перед ней суеверный ужас.

В столице не осталось ни прежней знати, ни должностных лиц, назначенных Высшей Палатой Нищих. Никаких представителей власти. Привыкшие жить под гнетом страха люди – уцелевшие торговцы, ремесленники, подмастерья, наемные работники – робко выходили на улицы, двигались, стараясь держаться поближе к стенам, к спасительным дверным проемам, настороженно озираясь. Раньше тут всякое бывало. Однажды двое лучников из числа приближенных Сасхана поднялись на верхние мостики и побились об заклад – «кто больше дураков настреляет». А случалось, прямо средь бела дня насиловали женщин. Грязный, разграбленный, изуродованный город был населен запуганными и сломленными людьми, почти разучившимися улыбаться.

Перед отъездом к Шертону пришла делегация от цеховых и торговых старшин: его просили стать правителем, поскольку его советы помогли как ни на есть наладить жизнь в Суаме, да и страшный адский зверь его слушается (точнее, горожане считали, что слушается).

Отказавшись, Шертон предложил им отправить посольство под белым флагом навстречу армиям Либны и Мотони. Видимо, Халгату ожидало разделение на провинции и присоединение к соседним странам – другого пути нет. Бесславный конец для суверенного государства, зато регулярные войска истребят рассеявшихся по округе разбойников, и опять начнется нормальная жизнь, с производством и торговлей. Он посоветовал халгатийцам встретить чужих генералов, как освободителей, тогда для мирных жителей осложнений не будет. Посовещавшись, старшины согласились, что это пусть и незавидный, но выход.

Над Суамой висел утренний сероватый туман, теплый, как парное молоко. Панадарцы и Бирвот вышли из трактира, где снимали комнаты, во двор. Ночевавшая под открытым небом Нэрренират маячила в тумане жутковатой черной глыбой. У крыльца топтался Паселей с котомкой за спиной.

– Прощайте, – кивнул ему Шертон.

– Так я, значится, с вами пойду, – возразил сторож. – У меня ведь никого больше нет, кроме Най… кроме нее. За зверинцем парни присмотрят, покуда новые хозяева не появятся. Половину тех денег, что вы мне дали, я на прокорм зверья оставил, чтобы все по чести. Вы уж меня не гоните, кроме нее, у меня ни одной близкой живой души нет, никого на этом свете…

– Нам предстоит трудное путешествие, Паселей. Мы должны покинуть ваш мир и вернуться туда, откуда пришли.

– Я вам не буду обузой. Столько мы с ней обо всем разговаривали…

– Мы не можем взять вас с собой.

– Шертон, я не вижу ни одной причины, по которой мы не можем взять его с собой, – вмешалась богиня, выдвинув из тумана клиновидную голову.

– Ты думаешь? – Понизив голос, Шертон добавил: – Он уже стар. Наше солнце его убьет.

– Во-первых, если кое-что подправить, солнце ему не повредит. Во-вторых, тело можно омолодить. Паселей, ты идешь с нами.

– Надо купить для него гувла, – сдался Шертон.

– А я уж сам купил. – Старик показал на печального одра у коновязи.

На улицу вела арка из темного щербатого кирпича. Люди проехали под ней, а богиня перемахнула через ограду. Повсюду туман, невесомый, неподвижный.

– Я позавтракаю и присоединюсь к вам, – предупредила Нэрренират. – Есть тут один потайной притон с разбойниками… Они думают, что я про них не знаю, а я просто приберегла их напоследок.

Шертон вздохнул сквозь зубы, поглядев ей вслед. По крайней мере, она обещала, что не станет есть честных горожан. Будем надеяться, сдержит слово. Почему же она не пожелала расстаться с Паселеем? Вдруг он понял – и усмехнулся. Великую богиню Нэрренират боялись и почитали, ей поклонялись, перед ней испытывали священный трепет, но чтобы кто-нибудь был к ней искренне привязан?.. Наверно, Паселей первый и единственный.

Она догнала их на улице, что вела к мастерским.

– Теперь я сыта. С запасом, до завтра. Еще и зильда по дороге задавила!

Поморщившись, Роми с подозрением спросила:

– Ты действительно ела только головорезов Благодетеля?

– О, действительно. Хорошая репутация – залог делового успеха. У меня всегда была репутация справедливой богини, и это одна из причин массовой популярности моего культа. Жаль, аборигены не настолько цивилизованны, чтобы воздвигнуть храм в мою честь…

– А зильд тебе чем помешал?

– Зильды – дерьмо. Когда я сидела в яме, они каждый день кидали в меня дерьмом.

Роми осуждающе прищурилась:

– А может быть, тот зильд, которого ты убила по дороге, никогда и близко к твоей яме не подходил?!

– Это неважно. Все зильды друг дружки стоят.

– Ага, когда я говорила, что боги одинаковые, ты возражала, а сама то же самое утверждаешь про зильдов!

– Правильно, боги разные, а зильды все одинаковые.

Роми, ожидавшая каких-нибудь изощренно-сложных казуистических возражений, не нашлась, что на это ответить.

Подвода стояла под навесом возле бревенчатого корпуса мастерской.

– Хм, что-то я не вижу здесь гувлов, – протянула Нэрренират. – И упряжь выглядит странно…

Люди молча переглядывались.

– Великая, будет лучше, если подводу повезешь ты, – сказал Шертон. – Ты намного сильнее шестерки гувлов, а нам надо побыстрее покинуть опасную зону. Судя по донесениям городских лазутчиков, армии Либны и Мотони находятся в сутках пути от Суамы. Их продвижение задерживают рассеянные по местности разбойники, и все равно есть риск, что мы с ними столкнемся. Упряжь очень удобная, при необходимости ты мгновенно избавишься от нее без посторонней помощи. Обрати внимание на эти боковые пряжки – ты легко расстегнешь их с помощью щупалец, особенно если немного потренируешься.

– Я хочу знать, кто из вас первый до этого додумался? – смерив каждого взглядом, осведомилась богиня.

Лаймо сам себя выдал. Вначале покраснел, потом побледнел, сник и начал теребить рукав куртки.

– Ты?! Ясно.

– Я хотел как лучше, великая… – прошептал он, глядя под ноги. – Гувлам в прошлый раз было тяжело, и мы двигались медленно…

– Чтоб вас…, смертные, – выругалась Нэрренират. – Запрягайте!

Туман еще не рассеялся, когда они покинули Суаму, простившись с горсткой вооруженных горожан у ворот.

На равнине в этот час было тихо. Часть разбойников засела в монастыре неподалеку от города, другие сбежали в лес, но никто не атаковал маленькую группу. Окрестности будто вымерли. Не разберешь, обитаемы или нет дремлющие в тумане деревушки, а монастырь и вовсе превратился в размытое темное пятно справа от тракта. Мир выглядел то ли недоделанным, не до конца сотворенным, то ли, наоборот, исчезающим, дошедшим до своего рубежа, теряющим вещественность. Только тракт из серого камня, с двумя невысокими парапетами по бокам, оставался вполне реальным. Но вел он в никуда, в туман.

Самый сложный этап – вынести из леса машину. Пусть Бирвот, как и в прошлый раз, с помощью отними-тяжести сделал ее невесомой – слишком далеко от дороги она упала, и тащить эту громадину на руках, огибая ачанхи, продираясь через подлесок… Нэрренират все-таки позволила себя уговорить, ядовито процедив, что смертные, мол, только о том и мечтают, чтобы боги обжигали для них горшки.

Перед тем как углубиться в чащу вместе с Бирвотом, она провела разведку, но разбойников поблизости не обнаружила. Да если те и были где-то рядом, они наверняка разбежались, заметив адского зверя.

Когда богиня и маг ушли, Шертон велел ребятам достать мечи, а Паселею не отходить от подводы и сразу прятаться под ней в случае тревоги.

Бывший афарий Равлий Титус брел по лесу, погруженному в туманный кисель. Обстановка напоминала междумирье. Ты находишься где-то – и одновременно нигде. Вне пространства. Теоретически тебя окружает несметное множество трехмерных миров, но они незримы и недоступны. Это даже не смерть. Это просто уход из зоны жизни.

Приняв к сведению совет Шертона, он в тот же вечер сбежал из-под стражи. Он жаждал искупления, однако для этого нужен публичный суд, а Сасхан прикончит его тайком, без суда. Его в два счета опознал бы любой встречный, поэтому он ускользнул из города, украв у гвардейцев оружие и гувла.

Его убежищем стала патрульная машина: она так и лежала в овраге, затопленном в сезон ливней, но теперь обмелевшем. Лишь на дне еще оставалась лужа глубиной около фута. В кабину вода не проникла. Отколовшийся кусочек родного мира… Чтобы корпус из клепаного серого металла не привлекал внимания, Титус соорудил над ним шалаш из веток.

Питался он собранными в лесу орехами, ягодами и съедобными древесными грибами. Заглядывать в деревни не решался: слишком уж дурную славу он заработал, пока был правой рукой Благодетеля.

Позавчера он столкнулся с группой разбойников. Те не удивились, а предложили присоединиться к ним и вместе пробиваться в сторону зноя. От них-то Титус и узнал о том, что адский зверь вырвался на свободу и вовсю лютует, о гибели Сасхана и других главарей, о том, что в Суаму лучше не соваться: дурачье-горожане осмелели и вооружились, ловят удальцов да сдают с потрохами зверю. Зверь-то, видать, и взаправду адский, посланный за грехи, – слишком уж незвериную смекалку он проявляет! Ежели кого схватит, не сразу терзает, а зовет горожан, чтоб те сказали, их это человек или разбойник.

Разбойники решили, что Титус, как и они сами, сбежал в лес от зверя, а не от Благодетеля. Да и нет больше никакого Благодетеля… Титус повернулся и ушел, не оборачиваясь. Его не стали уламывать: все-таки не свой, чужак из дальних краев, еще и умом тронутый… Отправились в сторону зноя без него.

Сейчас он брел наугад, содрогаясь от жгучего чувства вины, и сам не заметил, как вышел к тракту. Впереди стояла длинная пустая подвода с торчащими оглоблями. Пять оседланных гувлов. Четыре человека.

Шертон. Смотрел он прямо на Титуса. А рядом кто-то беловолосый, болезненно-знакомый… Беловолосый повернул голову, и Титус замер на месте, внезапно задохнувшись. Это Роми! В мужской одежде, за спиной висят ножны и шляпа. И в руке – халгатийский меч. Да ведь она не владеет холодным оружием, сама говорила… Двое других спутников Шертона Титуса не интересовали – он вскользь отметил, что это молодой медолиец и старик-служащий из суамского зверинца. Но Роми, Роми… Она в Облачном мире? И Шертон в прошлый раз об этом умолчал?

– Иди сюда, – позвал Шертон. – Я тебя вижу.

Выступив из-под сени деревьев, Титус подошел, приминая бледную сырую траву, перелез через парапет. Роми молчала. Старик отвернулся. Несомненно, он видел Титуса, когда тот вместе с Благодетелем присутствовал при казнях осужденных революционным судом аристократов и городских богатеев. Худощавый черноволосый медолиец глядел на афария с любопытством, но без враждебности.

– Я один, – сказал Титус. – Роми, как ты сюда попала?

Девушка не ответила. Она смотрела как будто сквозь него, и в ее янтарно-коричневых глазах – в глазах, которые он когда-то любил! – не было ни намека на теплоту. Титус вдруг понял, что до сих пор любит ее, несмотря на ее ужасные преступления, несмотря на то, что она уклонилась от наказания, и его охватила невыносимая тоска.

– Роми, нельзя судить человека по одним лишь его поступкам… – прошептал бывший афарий.

Роми молчала, и это молчание было хуже пощечины.

– Судить надо по благим намерениям, а не по результатам? – с оттенком иронии спросил Шертон.

– Вы самоуверенно отвергаете противоречия, – вздохнул Титус. – Да, я совершил в Халгате революцию, однако я не отказываюсь от искупления. Я готов искупить свою вину. Можете ли вы понять, что без боли нет движения вперед? Цена революции – страдание, и цена любого подвижничества – страдание. То, что со мной произошло, вполне естественно для мыслящего человека. Или вы надеетесь, что бывает иначе?

Из чащи с другой стороны от дороги донесся треск ветвей.

– Убирайся, – разжав наконец губы, бросила Роми.

– Ты меня гонишь? А ведь твое преступление хуже моего, задумайся над этим! Ибо я мечтал о благе для сей непросвещенной страны, а ты всего лишь хотела избежать страданий для себя лично!

– Послушай совета, убирайся, – сказал Шертон. – Сейчас здесь будет адский зверь, ты ему не нравишься.

– Что? Вы сумели приручить адского зверя? – изумился Титус.

Чернявый парень почему-то ухмыльнулся.

– Уходи, – повторил Шертон. – И держись от нас подальше. Врата-выход в Лойзирафе, в стороне зноя.

– Прощай, Роми, – прошептал Титус. – Постарайся понять… Постарайся научиться думать правильно…

Шум приближался. Он бросился в чащу, тракт заслонили деревья. Он не видел, что там происходит: встреча с адским зверем страшила его. Титус не мог забыть взгляд этого чудовища, пристальный, жуткий, неестественно разумный… Осужденных оно приканчивало мгновенно, едва тех сбрасывали в яму, а потом задирало черную морду и снизу вверх смотрело на Титуса с Сасханом. Смотрело долго и нехорошо. Благодетель кривлялся, куражился, поносил зверя, удальцы-приближенные ему вторили, а Титусу, хоть он и напивался перед казнями, каждый раз становилось не по себе. Отвратительная тварь над телами убитых людей – случалось, эта картинка по ночам ему снилась.

Нэрренират тащила машину на спине, придерживая всеми четырьмя щупальцами. Возле подводы она присела, согнув лапы, и тогда люди осторожно переместили груз на дощатую плоскость. Оставив спутников под охраной богини, Шертон отправился за магом. Роми и Лаймо тем временем накрыли машину парусиновым тентом и закрепили канаты, продев их в специальные кольца на бортах.

Роми все делала точно, аккуратно, однако никак не могла стряхнуть оцепенение, охватившее ее после разговора с Титусом. Его изувеченное лицо, его одиночество – это вызывало жалость, и все-таки она не сумела переломить себя и сказать ему напоследок что-нибудь хорошее. Терять друзей больно. В Панадаре ей казалось, что он ее друг, и вначале он вел себя как друг, но для него имели значение только его идеи, перепутанные, подчиненные искаженной логике, непостижимым образом вывернутые наизнанку… Такое впечатление осталось у Роми, когда она попыталась вникнуть в них, примерить их к себе, а Титус жил с ними и не хотел ничего другого. Вот и сейчас ее не отпускало ощущение, будто пришлось взглянуть на мир сквозь магическое стекло, до рези в глазах искажающее предметы и перспективу.

– Роми, что с тобой? – негромко спросила Нэрренират.

– Ничего. – Она тряхнула головой. – Теперь уже все в порядке.

Подвода тяжело скрипнула: машина вновь обрела свой естественный вес. Вскоре вернулись Шертон и Бирвот. Богиня сунула голову в хомут, застегнула пряжки, ловко орудуя щупальцами, и процессия тронулась.

Титус направлялся к Суаме. Вернуться в город и потребовать суда… Мученическая смерть – это правильно. Решение, однако, не было окончательным и бесповоротным, он не спешил. Шертон сказал про врата-выход в стороне зноя… Значит, в Облачном мире врата-вход в одном месте, а врата-выход – в другом? Воистину парадоксальный мир. Если добраться до Лойзирафа, вернуться в Панадар, и пусть его судит Орден… Это тоже будет правильно.

Он вспомнил, что его машина неисправна. Придется все проблемы решать здесь и вину искупать здесь, выбора нет.

К тому времени, как он добрел до опушки, туман частично рассеялся. Суама вырисовывалась вдали, словно сквозь сероватую вуаль. А еще он увидал на дороге адского черного зверя, запряженного в подводу с грузом. Кровожадная зверюга, наводящая трепет и на халгатийцев, и на самого Титуса, дисциплинированно выполняла работу ломового гувла, причем место возницы на козлах пустовало. Она бежала резвой рысью, следом скакало пятеро всадников. Среди них Шертон и Роми в надвинутой шляпе. Титус понял, что группа направляется к реке, к пристани.

Глубоко вздохнув, он оперся дрожащей рукой о ствол дерева. Нет. Прежнее решение неверно. Он не пойдет в Суаму просить суда. Вместо этого он отправится странствовать по Облачному миру – и будет просвещать людей, прививать им свои идеи… На стезе просветителя-подвижника он рано или поздно обретет искупление.

Баржа двигалась налево-от-холода по Анаре, притоку Енчи-Саб. На корме находился груз: принайтовленная к палубе подвода с панадарской машиной. Раньше баржа принадлежала суамскому купцу, убитому вместе с семьей гвардейцами Благодетеля. Шертон забрал ее, оставив городским старшинам деньги для наследников купца, если таковые объявятся.

Обычно баржи вроде этой тянули гувлы или бурлаки, но сейчас их заменила Нэрренират. Богиня мрачно шествовала по мелководью, вдоль морщинистых песчаных берегов, заросших плакучим кустарником склонов, узких полосок галечных пляжей. Порой ей приходилось продираться сквозь заросли высокой и жесткой ярко-желтой травы, торчавшей прямо из воды. Острые как бритва кромки могли располосовать кожу человеку, оставить ссадины на шкуре гувла, однако Нэрренират все было нипочем.

По утрам она охотилась на кабанов и лесных коз или ловила больших рыбин в Анаре (кроме легких у нее имелись жабры, что позволяло ей подолгу оставаться под водой). Иногда гонялась за зильдами.

Однажды она проговорилась, что тащить баржу ей совсем не тяжело, но, несмотря на это, постоянно сквернословила, ругая на все корки то Шертона и Лаймо, додумавшихся до идеи использовать божество в качестве гужевой скотины, то Создателя Миров, сотворившего такую пакость, как Облачный мир. Создателю доставалось больше.

– Лучше не трогай Создателя! – не выдержала Роми во время очередной вечерней стоянки. – Кончится тем, что ты его рассердишь.

– Ага, конечно, – насмешливо фыркнула Нэрренират.

– Я знаю, никому еще не удавалось его призвать, но вдруг он все-таки тебя услышит?

– В какой-то степени он меня слышит… Ну и что?

– Слышит?! – поразилась Роми. – Сейчас? Здесь?

– Безусловно. – Богиня непринужденно разлеглась на сером речном песке, ее лиловые глаза с кошачьими зрачками загадочно мерцали. – Тот, кто первый придумал миры-ловушки, заслуживает, чтоб его…

Последовал отборный мат. Роми поморщилась и одновременно напряглась, ожидая, что с неба ударит молния, или пляж разверзнется, или оскорбленный Создатель еще как-нибудь отреагирует… Ничего не произошло. Тягуче шумел лес, потрескивали сучья в костре, у берега плескала вода.

– Все-таки не слышит, – с облегчением прошептал Лаймо.

– Вы, теряющие память, иногда бываете очень забавными, – заметила богиня. – Эти сказочки про Создателя Миров, которые вы друг другу рассказываете, – послушаешь, так надорвешься со смеху! Мол, сотворил Панадар и другие миры, а потом ушел, забыл про нас, и теперь до него не докричишься. И ваши… умники теологи с уморительной серьезностью спорят о том, куда он запропастился. А уж когда вы к нему взываете, это такой первоклассный балаган!

Роми и Лаймо глядели на нее с удивлением и обидой, Бирвот – с отрешенно-непроницаемой миной профессионального мага. Паселей помешивал деревянной ложкой уху в котелке, отвлеченные дискуссии его не занимали.

– Ты хочешь сказать, что никакого Создателя не было? – спросил Шертон.

– Почему же? – На черной звериной морде появилась довольная ухмылка. – Был. В какой-то степени он и сейчас есть, но это совсем не то, что вы думаете.

– Тогда что представляет из себя Создатель Миров?

– Вы, смертные, считаете, что это некий сверхбог, самый-самый главный над всеми остальными богами, правильно? Обхохотаться можно!

– А разве не так, великая? – тихо пробормотал Лаймо. Богиня потянулась, не ответив.

– Ты сама-то хоть знаешь, кто такой Создатель? – агрессивно прищурилась Роми.

– Представь себе, знаю. В отличие от вас, я не утратила память о прошлом.

– Тогда кто он?

– Надеюсь, Роми, ты понимаешь, что за ценную информацию надо платить? – помолчав, вкрадчиво осведомилась Нэрренират. – О, я знаю много интересного, много такого, что ты хотела бы узнать… Но давай вернемся к этой теме в Панадаре, когда я смогу принять человеческий облик.

Роми насупилась и демонстративно отвернулась к костру.

Позже, когда все перебрались на баржу и устроились на ночлег, расстелив на палубе тюфяки, Шертон, дотронувшись до плеча девушки, шепнул:

– Не стоит расстраиваться. Морочить головы людям – любимое занятие великих богов.

– Но ведь она знает правду, а говорить не хочет! Несмотря на то, что мы вернулись, чтобы спасти ее… Арс, почему боги помнят все, а мы – теряющие память?

– Спроси что-нибудь полегче.

Роми долго лежала с открытыми глазами, слушая сонный шепот реки, глядя в невидимое беззвездное небо. Она не хотела быть теряющей память, это же несправедливо… и подлые приемчики Нэрренират выводили ее из себя – но что она могла со всем этим сделать?

Лесистые берега внезапно, без перехода, сменились отвесными черными скалами. Извилистый и сумрачный водяной коридор меж двух каменных стен. Богине приходилось постоянно находиться в воде, питаться одной рыбой, ночевать на крохотных отмелях. Был риск, что она перевернет баржу, если попробует взобраться на борт, и она не делала таких попыток.

Несколько раз она вылавливала и показывала спутникам водяную нежить: например, белесую тварь, похожую на клубок трепыхающихся веревок, рыбий скелет с оскаленным человечьим черепом, багрово-красную водоросль, роняющую в воду кровавые капли. Схваченная щупальцами богини нежить бессильно болталась в воздухе, пока Бирвот, перегнувшись через борт, с интересом изучал очередную находку. У мага все эти штуки вызывали прилив исследовательского энтузиазма.

На четвертый день Анара, сделав плавный поворот, соединилась с Енчей-Саб. В прибрежной деревушке Шертон купил для Нэрренират полдюжины свиней. Сравнив оба способа, богиня решила, что удобней будет и дальше буксировать судно вплавь. Благодаря магическим уловкам Бирвота ни речные пираты, ни сборщики податей не проявляли интереса к барже.

Потом, как и в прошлый раз, впереди раскрылась туманно-серая ширь, и пришлось зайти в порт, чтобы поменять баржу на парусное судно.