32

Все было почти готово. Офицеры заканчивали строить полки в походный порядок; из окон замка открывался прекрасный вид на армию. Я наблюдал, как то, что еще недавно выглядело бесформенной толпой, обретает математическую строгость и красоту. Ровными рядами блестели на солнце шлемы и панцири, аккуратные прямоугольники батальонов выстраивались в простой и четкий узор: здесь копейщики, там арбалетчики, легкая кавалерия, тяжелая рыцарская конница… Ветер лениво колыхал тяжелые хоругви и развевал длинные хвостатые вымпелы, шевелил султаны на шлемах рыцарей и слегка трепал лошадиные гривы. Солнце и ветер, ранняя осень… Почему-то мне казалось, что в воздухе разлито ощущение какого-то праздника. И все это войско выглядело выстроенным для парада, а не для жестокой, последней — для многих из них последней в самом прямом смысле — битвы. Словно и не было долгого пути с боями от границ Раттельбера, всех этих тысяч и тысяч солдат, зарубленных, насаженных на копья, облитых кипящей смолой со стен… Но нет, приглядевшись, можно было заметить следы войны. То тут, тот там геометрическую правильность полков пятнали чужеродные вкрапления: воины в других, часто слишком легких или потрепанных, доспехах, с другими щитами, другим оружием вроде неупотреблявшихся у герцога алебард, кривых мечей, слишком коротких пик или слишком больших луков… Это были союзники, примкнувшие к нам на всех этапах кампании. Иные из них растворялись в раттельберских полках, другие стояли отдельно, своими подразделениями, со своими офицерами.

Я спустился во двор, цепляясь концом меча за крутые ступени винтовой лестницы. Элдреду, облаченному в рыцарские латы, подвели его жеребца; слуга приготовился помочь герцогу сесть в седло (доспехи слишком тяжелы, чтобы сделать это самостоятельно), но Элдред знаком велел ему обождать в стороне.

— Риллен, — сказал он, — я хочу, чтобы вы ответили мне откровенно.

— Я всегда откровенен с вами, ваша светлость, — сказал я, не понимая, о чем идет речь.

— На этот раз, возможно, у вас возникнет искушение лицемерить… Мы отправляемся в трудный и опасный бой. Я не знаю, чем он закончится, но вполне вероятно, что погибнут не только солдаты. В Даллионе останется маленький гарнизон, несколько офицеров и гвардейцев. Вы хотите остаться с ними или ехать со мной?

— Я…

— Откровенно, Риллен.

— Ваша светлость… — я отвел взгляд, затем снова посмотрел герцогу в глаза: — Я предпочел бы остаться.

Показалось мне, или на лице Элдреда действительно мелькнула мгновенная тень досады? Так или иначе, он спокойно произнес:

— Вы разумный человек, Риллен, за это я вас и ценю, — и после короткой паузы добавил: — Значит, вы совершенно не верите в мою победу?

Я промолчал. Герцог отвернулся и посмотрел на север; рука его, еще не облаченная в латную рукавицу, поглаживала гриву любимого коня.

— Я мог бы стать хорошим королем… — произнес он задумчиво.

— Ваша светлость! — воскликнул я. — Еще не поздно повернуть на юг. Спасите армию и себя. Ведь вы сами не верите в успех.

— Если бы я не верил, то и не вел бы людей в бой, — неожиданно резким тоном ответил герцог. — Просто ставки в игре возросли до максимума. Ну, Риллен, прощайте. Встретимся на коронации в Траллендерге, — он поставил ногу в стремя, и слуга подбежал, чтобы помочь главнокомандующему. Я повернулся и побрел обратно в замок. Ненужный уже меч, болтавшийся слишком свободно, норовил запутаться под ногами.

Снова, как это уже случалось со мной в войнах последнего года, потянулась неизвестность ожидания. Два дня должно было уйти у герцога только на то, чтобы добраться до места боя; следовательно, гонца с вестями об исходе сражения мы могли ожидать в лучшем случае к концу третьего дня. Я пробовал занять время чтением, но глаза скользили по строчкам, не цепляясь за смысл; к тому же изменившаяся грамматика и орфография, не говоря уже о витиеватом стиле, раздражали меня. В конце концов, отбросив свиток, я шел играть с офицерами или просто слонялся по замку, как привидение. От нечего делать я попытался обучить офицеров игре в шашки, но они сочли эту игру слишком нудной и даже жульнической, ибо я постоянно выигрывал. Все дело в том, что они попросту не знали ничего об интеллектуальных играх и двигали шашки так же, как бросали кости: без всякой стратегии, надеясь лишь на удачу. Я невольно лишний раз подумал, к какому же упадку пришло знание во всех областях.

Так протекли два дня, и настал третий. С самого утра все в замке находились в некотором возбуждении, хотя и понимали, что известий ждать еще рано. К вечеру небо заволоклось тучами, и после заката земля погрузилась в непроглядный мрак. Холодный ветер, налетая порывами, пытался задуть пламя факелов; караульные на башнях тщетно вглядывались в темноту. Я долго не мог уснуть, прислушиваясь к завыванию ветра в дымовых трубах.

Наутро гонца все еще не было; общее беспокойство возросло. Конечно, если Элдреду не удалось выманить противника из крепости, и он вынужден штурмовать город, это может затянуться надолго, но мы понимали, что время работает против нас. Накрапывал мелкий дождик, предвестник нудных осенних дождей; заметно похолодало. К вечеру небо вновь прояснилось, и на его темном фоне проступили звезды, затем взошла луна. Гонца все еще не было. В конце концов я совершенно продрог, стоя на крепостной стене и всматриваясь в северную часть горизонта, и отправился спать. Разбудил меня громкий стук в дверь.

— Гонец, ваша милость! — услышал я голос гвардейца. — Гонец скачет!

Не тратя времени на поиски огнива, я кое-как оделся в темноте и выбежал на площадку северной башни. Там уже собрались почти все офицеры; мне указали на вытянутое пятнышко, двигавшееся в нашу сторону по залитой лунным светом дороге. Несомненно, то была лошадь: вскоре уже можно было различить отдаленный топот копыт.

— Смотрите! — воскликнул вдруг один из офицеров. — Кажется, всадника нет!

— Да нет, — возразил другой, — он просто низко пригнулся к шее коня. Возможно, всадник ранен.

Мы поспешили вниз. Гвардейцы открыли ворота и вышли наружу, размахивая факелами. Наконец лошадь, не замедляя темпа, вбежала во двор замка; гвардейцы едва успели подхватить ее под уздцы. Лошадь храпела, роняя клочья пены на камни двора, и косила безумным глазом; всадник, без сомнения солдат герцога, распластался у нее на шее, крепко вцепившись в поводья. Я увидел стрелу, торчавшую из его сапога, и взял его за руку, намереваясь помочь выбраться из седла. Мои пальцы ощутили одеревенелые мышцы трупа; лишь в следующий момент я заметил еще две стрелы, в боку и в спине. Уже понимая, что все это значит, я сунул руку в седельную сумку и обнаружил свиток. Это было письмо, адресованное мне; офицеры и гвардейцы с факелами сгрудились вокруг.

«Риллен!

Все кончено. Мы проиграли. Часть союзников предала нас. Несмотря на это, мы неплохо задали Гродрэду и уже были недалеки от победы, но тут к ним подошло подкрепление. Мне жаль, что я уже не смогу выполнить свои обещания. Передайте офицерам благодарность за верную службу. Теперь вам всем надо бежать. Мой совет — Грундорг; остальные западные королевства сейчас союзники Гродрэда. В подвале замка — кое-какие остатки войсковой казны; капрал Тальд укажет вам нужную дверь, а у капрала Лоннера ключ. Надеюсь, при дележе никто из вас не забудет о чести и достоинстве дворянина. Солдатам тоже причитается их доля. Прощайте, Риллен. Мне будет не хватать вашего общества.

Элдред Раннел Конэральд, герцог Раттельберский, граф Валдэнский и Торрианский, барон Дильский.»

Такова последняя весть, полученная мной от Элдреда Раттельберского. Я ничего не знаю о дальнейшей судьбе этого человека. Погиб ли он в бою, нашел ли приют при дворе недружественного Корринвальду монарха, скрывается ли где-нибудь инкогнито? Так или иначе, дальнейшие события вскоре лишили меня возможности наблюдать за перипетиями большой политики.