ГЛАВА 39
Я не знал, где нахожусь, но ясно осознавал, что положение мое аховое. Голова гудит и кружится, вдобавок на ней – грубый, пыльный мешок, пропахший машинным маслом. Руки-ноги связаны, во рту кляп, снизу ледяной пол, с одной стороны холодная стена, с другой – большие деревянные ящики. Я лежал на боку, потому что иначе в столь узком пространстве, куда меня запихнули, находиться было невозможно. И ящики, как назло, тяжелые, сколько я ни пытался, не смог их опрокинуть. А неплохо было бы забраться на какой-нибудь из них, чтобы бетонный пол не выстуживал печень и почки…
Я мог только догадываться, что произошло со мной в бронетранспортере и как я здесь оказался. Здесь, в этом каменном мешке, заставленном деревянными ящиками. Я даже догадался, что это за помещение – подсобка в гаражном боксе, где пылился всякий хлам. Возможно, это не Так, но где бы я сейчас ни находился, спасения мне ждать не приходилось. Или какого бы то ни было участия.
Не знаю, сколько часов я пробыл без сознания, но, пожалуй, это было лучшее время из того, что мне выпало провести здесь. В беспамятном состоянии не чувствуешь, как раскалывается от боли голова, как ледяной холод проникает в костный мозг, не ощущаешь жажды и голода… Лежать бы сейчас без чувств, не мучаясь, так бы и умереть, не приходя в себя. Но нет, нужно ворочаться, пытаясь хоть на секунду оторвать бока от пола, чтобы окончательно не отморозить потроха. И ящики бы опрокинуть, хотя это, пожалуй, невозможно: ведь они, скорее всего, приперты к другой стене. Но даже беспомощные движения согревают…
Но вот я выбился из сил, смиренно упокоился. Теперь я точно знал, что это такое, жить настоящим. Это когда минуты растягиваются до бесконечности. Может, я всего пару часов провел в этом закутке после того, как очнулся после удара, но мне кажется, что прошла целая вечность. И впереди меня ждет то же самое…
– Как настроение? – услышал я вдруг знакомый женский голос.
Марица!.. Я не мог ее видеть, потому что на голове мешок. Да и лицом я был повернут к стене, а она, судя по голосу, где-то позади, за ящиками, у двери.
– Можешь не отвечать, я знаю, что дело твое дрянь.
«Могу не отвечать…» Я только и мог сейчас, что не отвечать. Ведь во рту кляп.
– Злорадствуешь?
Но нет, я слышу свой голос… Это мысленный голос. Возможно, и разговор наш – плод моего больного воображения. И хорошо, что я могу говорить с Марицей. Хоть как-то отвлекусь от ужаса моего положения.
– Нет, констатирую факт… Ты хотел быть умнее всех. И на елку влезть, и на сучок не напороться.
Так не бывает. За все нужно платить. Я вам помогала, но ты не захотел за это платить.
– Слишком высокая цена.
– Брось. Вся история вашей жалкой планетки – сплошные войны. Люди всегда воевали друг с другом… Просто ты считаешь меня злом, а себя добром. Но я – воплощение абсолютного добра. Когда Земля станет нашей, все войны прекратятся. Никто никого больше не будет убивать. Воцарится абсолютный мир… Но дело не в этом, дело в тебе. Я к тебе всегда хорошо относилась. Нравился ты мне. Но ты меня очень сильно обидел. Ты стрелял в меня… Ты можешь попросить прощения, – вкрадчивым голосом предложила она.
– И что это изменит?
– Ничего… Уже ничего… Ты сделал свой выбор, я сделала свой. Война уже началась, и я, при всем своем желании, не смогу ничего изменить… Да и желания, признаться, нет… Скоро с твоими солдатами будет покончено… С твоими иудами… Тебе должно быть больно, Джером. Ты столько для них сделал, а они тебя предали… Они думают, что я богиня, которую можно задобрить жертвоприношением. Они принесли в жертву тебя, но я эту жертву не приму… Ты мне и сейчас нравишься. И мне обидно за тебя. Поэтому не будет им прощения… Хочешь, я превращу их в зомби?
– Нет.
– А хочешь, я сделаю зомби тебя?
– Нет!
– Ну почему же? Я обращу тебя в зомби, развяжу веревки. Ты поднимешься и выйдешь из этого склепа. Ты будешь свободен, ты не будешь мучиться. И будешь жить вечно на свободной Земле…
– Лучше я умру в мучениях, – решительно мотнул я головой.
– Что ж, пусть будет по-твоему. Ты заслужил право умереть человеком… Прощай!
Не знаю, возможно, я разговаривал сам с собой. Но ведь это правда, что мои люди предали меня. Это Баян ударил меня со спины. Может, Марица его на это подбила, или он сам решил таким образом снискать ее милость, но факт оставался фактом.
Баян вывел меня из игры по своему собственному разумению. Но ведь все остальные поддержали его. Где Гуцул? Где Шарп? Где Пух?.. О Якуте речи не шло, он, как и Юля с Викой, всецело на стороне Баяна. Я мешал их семейному счастью на отдельно взятой территории, за это меня и устранили. В холоде, без воды и еды я долго не протяну.
Баян, Якут, Гуцул, Пух, Шарп – это люди, это свои. Но ведь они предали меня. Сначала от меня отвернулись нормальные, не изувеченные войной люди, теперь я получил удар от своих. И почему я после этого считаю, что не должен выступать на стороне Марицы. Она, во всяком случае, меня не предавала. Я первым выстрелил в нее, и она вправе наказать меня за это…
Она отвадила от нас зосов, она помогла нам спрятаться от штурмовой группы полковника Брыля, она предупредила нас об опасности в больнице, она помогла нам вернуться на заставу. Она же спасла меня, направив моих людей на сорок второй-дробь-пятый блокпост. Направив или натравив – неважно, главное, результат… И после всего этого я посмел выстрелить в нее?!
Может, я был не прав? Может, мне нужно попросить у нее прощения? Я приму ее волю и буду спасен…
Но тогда я сам стану исчадием Аномалья.
Нет. Нет. И нет!..
Пусть я измучаюсь в этой холодной теснине, зато умру человеком.
А мои бывшие подчиненные умрут как предатели. Если Марица могла забить помехами радиоэфир, то ей ничего не стоит сломать наш дизель-ге-нератор электрического тока. Какое-то время система наблюдения будет работать на аккумуляторах, потом заглохнет, но еще раньше откажутся функционировать поворотные механизмы роботизированных пулеметов. Минное поле разрушено, и если блокпост останется без глаз и рук, то гарнизон обречен. Предатели забьются в угол, будут отбиваться, но рано или поздно кенги и косороги покончат с ними. А может, на них набросятся зверопсы. Или зомби тупо задавят своей массой…
Марица хотела, чтобы мы заняли блокпост. Мы послушались и стали заложниками ее желания. Возможно, еще не поздно свернуть удочки и убраться с этой чертовой заставы со всем своим движимым и недвижимым имуществом. Зона большая, и можно найти в ней относительно спокойное местечко вне поля, которое контролирует Марица. А можно убраться и на Большую землю. Возможно, там так и не смогли установить нашу причастность к трагедии на блокпосте старшего лейтенанта Свистуна… Есть варианты, их можно использовать, однако Баян и Якут хотят жить именно здесь, вместе со своими женами. И чтобы Марица им помогала… Но ведь она уже сказала свое слово. Она может помочь им только в одном – быстро умереть…
Я и сам сейчас принял бы такую помощь с удовольствием. Зажмурить бы глаза и умереть, не мучаясь… Но, увы, я еще полон сил, а это значит, что мне придется долго страдать, прежде чем околеть здесь.
Я слышал, как в одном из боксов гаража тарахтит электрогенератор. Или мне казалось, что слышу. Но вдруг все смолкло. Но может, это у меня уши заложило?
Голова гудела от боли, связанные веревками руки и ноги затекли, онемели, а ступни еще и наполнились пульсирующими иголками. И еще очень хотелось почесать спину… бедро… живот… шею… Будь мои руки свободны, я всласть бы исчесал себя вдоль и поперек. Но некому освободить меня от пут, так и помру нечесаным.
Как на грех, чесотка только усиливалась. В отчаянии я крепко сжал челюсти и даже не понял, что случилось – то ли зубы мои затрещали, то ли где-то застучал пулемет. Но вот ухнула пушка, и теперь я точно знал, что блокпост атакован.
Мне показалось, что по крыше кто-то пробежал, и тут же стена гулко содрогнулась от чиркнувшего по ней снаряда, грянул взрыв, и на меня полетели обломки блоков и железобетонного перекрытия. И еще сверху сквозь поднятую пыль потянуло свежим воздухом. Похоже, в стене, под самой крышей образовалась дыра… Может, запрыгнет в нее кенг и сразу покончит со мной и моими страданиями.
Но никто не ломился ко мне, а бой продолжался. Я слышал, как бьют пушки, ухают гранатометы и карабины, лупят очередями пулеметы. А в какой-то момент мне даже показалось, что истошно закричала женщина, но ее вопль, похожий на стон, быстро смешался с грохотом боя.
Но вот канонада стала стихать. Перестали стрелять пушки, затем замолчали пулеметы, перестали рваться гранаты. А потом и вовсе все стихло. Предатели отстояли свои позиции, или с ними покончено. Уж лучше последнее. Тогда монстры сожрут и меня. Скорей бы…
Ждать пришлось недолго. Скрипнула дверь, кто-то вошел в помещение, склонился надо мной. Я зажмурился, представляя, как метит в меня своим клювом косорог. А может, это топор, который занесла надо мной Марица. Что ж, я готов к казни. У меня даже мешок на голове…
Что-то холодное прикоснулось к моим рукам. Не с того начинает косорог. Но ведь ему решать, с какого боку зайти. Вот его рог зашевелился, надавливая на веревки…
Я почувствовал, как путы перестали вдруг удерживать мои руки. И тут же кто-то сдернул с головы мешок. В глаза выплеснулся свет фонаря.
– Командир, ты живой? – услышал я голос Гуцула.
Жаль, рот у меня забит кляпом, я бы сказал ему пару ласковых.
– Живой, – обрадовался он.
Сначала срезал веревки с ног, затем вытащил изо рта кляп.
– Ну, вы и гады! – взревел я.
Вскочил на ноги, но голова так закружилась, что мне пришлось сесть на корточки. И к горлу подкатил тошнотный ком. Боком прислонившись к стене, я ощупал рукой шишку на затылке. Хорошо же приложился ко мне Баян.
– Командир, тебе плохо?
– Нет, мне хорошо. Не видишь, вприсядку сейчас пойду. Петь будем, танцевать… Где Баян?
– Нет больше Баяна! – услышал я голос Шарпа.
Он стоял где-то рядом, но, как мне показалось, спиной к нам. Видимо, он оберегал нас от внезапного нападения.
– Косорог на него напал, – подтвердил Гуцул. – Якут убил монстра, но поздно… Баян успел сказать, где тебя спрятал… Мы-то думали, что ты погиб… Он еще прощения у тебя попросил…
– Почему вы думали, что я погиб?
Я понимал, что положение серьезное. Ночь на дворе, одна атака зосов отбита, но, возможно, на подходе другая. И не болтать сейчас надо, а действовать. Но мне нужно было время, чтобы вернуть себя в вертикальное положение.
– Вы же из автопарка выехали, на объездную свернули. Он сказал, что ты из люка высунулся, а тут кенг… Сказал, что на части тебя порвали. А сам засунул тебя в западный бокс…
– Сволочь он.
– Нет его больше, командир. Помер… И Вика погибла, ее кенги сожрали… У нас генератор заглох, потом «Корды» сдохли. А когда наблюдение накрылось, зомби поперли. Ну и кенги с косорогами. Та же тактика, что и вчера. Только «колючки» не было и минного поля. И пулеметов. А еще ворота открылись…
– Как так открылись?
– Да сами по себе…
– Само по себе ничего не делается.
– Понятное дело, злоформеры постарались. Вон они как с мародерами нашими расправились. Значит, смогли проникнуть… Они где-то поблизости… Командир, уходить нам надо, опасно здесь. БТР рядом, пошли.
Гуцул подал мне руку, но я не стал опираться на нее. Поднялся сам, с трудом, но вышел из подсобки в пустующий гаражный бокс, за которым, блокируя вход, стоял «девяностный» бронетранспортер с пушечно-пулеметной установкой. Шарп открыл боковой десантный люк, и я кое-как забрался в бронированную утробу.
За рулем, с опущенной головой сидела Юля. Место башенного стрелка занимал Якут. Он тоже прятал глаза.
Гуцул показал мне на командирское место, но я отказался. Плохо мне, голова кружится, нутро выворачивается наизнанку, как в таком состоянии руководить боем. Да и не хотел я поворачиваться спиной к своим подчиненным. Может, они действительно не знали, куда спрятал меня Баян. А может, общий сговор все-таки был.
