Глава 1
ДЕДУШКИНО НАСЛЕДСТВО

Если тебя всё время пытаются прикончить и каждый твой день наполнен беготней с одной только целью — выжить, поневоле начнешь задумываться о том, что в этой жизни что-то нужно менять.

Не то чтобы Эдик Цитрус отличался мерзким характером и немедленно располагал против себя всех, кто встречался ему на жизненном пути, или лицо у него было такое неприятное, что всякий встречный так и горел желанием немедленно его поколотить. Нет, всё было гораздо прозаичнее — просто Эдвард любил сорить деньгами, а поскольку доходы у него отсутствовали, деньги он добывал одним и тем же способом — занимал под большие проценты. И никогда не отдавал. Не с чего было отдавать.

Из-за этой вредной привычки ему даже пришлось стать межпланетным путешественником и всё время переезжать с места на место. Поначалу на каждой захудалой планетенке, куда заносила его нелегкая, деньги Эдварду давали охотно — ибо физиономия его прямо-таки располагала к доверию и обхождение было в высшей степени приятным. Тем большим было разочарование кредиторов потом, когда выяснялось, что они имеют дело с типчиком, абсолютно нечистоплотным в финансовых вопросах.

Ко всему прочему Эдик еще в совсем юном возрасте увлекся азартными играми, поэтому всякий раз, когда у него появлялись наличные, он немедленно оказывался за игорным столом. Больше всего его привлекала старая добрая рулетка. Шарик прыгал по делениям игрового колеса, а сердце Эдварда замирало в предвкушении крупного выигрыша. Но опять выпадало зеро! Ох уж это зеро! Простой поляризационно-магнитный механизм, внедренный по инициативе владельца казино, — и очередная партия игроков разорена до нитки.

Так было и на этот раз. Зеро! Эдик поежился от накатившего на него дурного предчувствия, поднялся из-за стола, глянул недобро на крупье — тот ответил ему безразличным взглядом — и побрел между столиками на выход, справедливо полагая, что там его уже ждут. В казино кредиторы к игрокам не приставали — мешала хорошая охрана, но снаружи он и сам не поставил бы на свою безопасность ломаного гроша, хотя всегда любил рисковые ставки.

На улице, между тем, разгорелась настоящая драка за обладание его скромной персоной. Представители клана Ивановых наехали на клан Швеллеров. Потасовка шла нешуточная и грозила в ближайшее время перерасти в перестрелку. Сам Швеллер — маленький и лысый главарь выходцев с Собачьего рая, захудалой планетенки в окрестностях Дзеты Змееносца, прыгал вокруг массивного Иванова с бейсбольной битой. И кричал, что немедленно пустит ее в ход, если ивановские подонки не оставят Эдика в покое. Не то чтобы он так сильно волновался за судьбу Цитруса — просто в его планы входило выпотрошить азартного игрока первым.

Кредиторы этой холодной осенью натурально выстраивались в очередь, решая между собой, кто первым будет крутить Эдварду руки и выворачивать его карманы. Просто потому, что на этой планете он провел довольно много времени и успел заслужить репутацию злостного неплательщика долгов.

Эдик выглянул сквозь стеклянные двери на улицу, увидел, что там творится настоящий бардак, и ему стало совсем тоскливо. Он покосился на грозную охрану и понял, что выходить всё равно придется. Позади маячил вышибала по кличке Твердое Колено, который очень не любил, когда проигравшиеся клиенты топтались на пороге казино.

Осторожно приоткрыв дверь, Эдик спустился по ступеням и попытался незамеченным проскользнуть мимо дерущихся. К несчастью, его увидел один из братков Швеллера. И захлебнулся криком:

— Во… вот он, паскуда! Апельсин козявистый!

— Цитрус, — поправил его Швеллер. — Здравствуй, Эдик! Куда это ты так спешишь?

Свара немедленно прекратилась. Несколько десятков рук сгребли должника в охапку и принялись перетягивать из стороны в сторону, пока он не закричал:

— Стойте, стойте!

— Гони бабки! — потребовал Иванов, шевеля массивными челюстями с таким видом, словно разминал их, прежде чем прожевать Эдварда.

— Мне гони бабки! — глянув на конкурента исподлобья, потребовал Швеллер и махнул бейсбольной битой для придания веса своим словам. — Про эту козлиную морду можешь пока забыть!

— Ребята, определитесь, а? — затараторил Эдик. Мысли он всегда излагал торопливой скороговоркой, за что получил кличку Болтун. Она была менее популярной, чем основная — Цитрус. Старым друзьям позволено было звать Эдика Болтливым Цитрусом. — Тому гони, этому гони. На всех у меня бабулек точно не хватит. Я, между прочим, деньги не печатаю. Хотя мог бы… — Он задумался на мгновение, затем продолжил спасительную тираду: — Я бы, признаться, даже одному из вас не смог ничего отдать, но, по счастью… что я говорю… к великому моему расстройству, пару дней назад у меня умер дедушка на Амальгаме-12. Вы бывали на Амальгаме-12?

— Нет! — дружно отозвалась братва.

— Напрасно, — заметил Эдик, — замечательные места. Стабильная экономика, всеобщее процветание. Вот и дедушка мой был очень богат. И всё свое состояние он, конечно, оставил мне, любимому внуку. Кому же еще? Больше наследников у дедушки не было. А если бы и были — он бы предпочел меня. Потому что я — лучший внук на свете. Самый расчудесный внук в нашей Галактике. Таких внучат, как я, поискать, скажу я вам. Кто приносил дедушке тапочки по первому требованию?! Кто накладывал горячий компресс на его больную поясницу? Кто делал ему растирания? И даже… — он понизил голос, — словно заботливый медбрат, вставлял катетер… Куда вставлял, спросите вы? Куда надо, не будем уточнять, куда именно! Да что там, я даже клизмы ему ставил!

— Брешешь, пес шелудивый! — надвинулся на разговорчивого должника Иванов.

— Нисколько. Я большой специалист по клизмам. Если кому нужно, могу запросто поставить. И возьму, кстати, совсем недорого…

— Какие клизмы?! Я не о клизмах, я о наследстве!

— Вам никто не говорил, что вам бы не помешал дезодорант для полости рта?

— Да я тебя! — взревел главарь клана.

— Отвянь! — чтобы успокоить разбушевавшегося Иванова, Швеллеру пришлось стукнуть его бейсбольной битой по спине — удар получился сильный, но здоровяк его почти не заметил. — Парень дело говорит — если не врет, конечно. А это проверить недолго. Так что там с твоим дедушкой-миллионером, Цитрус?

— Мой дедушка не был миллионером, — скорбно сообщил Эдик.

— Так я и знал! — прорычал Иванов, его счетчик накрутил такую сумму, что не всякий миллионер смог бы погасить этот долг.

— Да погоди ты! — осадил его Швеллер, ему Эдик задолжал немногим меньше, и он надеялся на возвращение энной суммы.

— Но, — произнес Эдвард, подняв вверх указательный палец, — у моего дедушки была фабрика по производству бубликов.

— Ты что, издеваешься над нами?! — Лицо Иванова сделалось пунцовым; он протянул руку, собираясь ухватить наглеца за воротник и как следует встряхнуть.

— Вовсе нет! — широко улыбнулся Эдик, демонстрируя расположение к собеседникам и готовность немедленно погасить долги. — Бублики очень популярны на Амальгаме-12. Как и слоеные пироги.

— Он и пирогами торговал? — заинтересовался один из бандитов и шумно сглотнул.

— Конечно, его пироги продавались повсюду на Амальгаме-12. И не только на 12-й, но и на 13-й, и на 14-й, и на…

— У Амальгамы 13 планет, — сообщил Швеллер.

— Извините, увлекся…

— Короче, крендель ты беспонтовый, — Иванов всё-таки ухватил должника за воротник, — чую я, ты нас за нос водишь. Я тебе сейчас лицо обглодаю!

— Не надо, — сморщил нос Эдик, — я просто хотел сказать, что получил наследство. Осталось только вступить в права, и я отдам вам всё, что задолжал. Продам бубличную фабрику — и отдам. А если вы убьете меня сейчас… Не спорю, это несколько компенсирует ваши моральные страдания, конечно, — но вы ведь получите тогда не бублик, а только дырку от бублика.

— Дырку? — заинтересовался один из громил Иванова. — Это как?

— Ты купи бублик в любой булочной, отдай его друзьям, а дырку оставь себе — вот и узнаешь, — охотно пояснил Эдвард. — В данной ситуации, друзья, — это государство, которому достанется наследство дедушки в случае моей преждевременной гибели. А на что потратит деньги государство? На усиление полицейского аппарата, повышение жалованья и премий копам. То есть вы, ребята, своими руками сейчас хотите отдать деньги копам. Понимаете? Ведь это просто западло! Простите меня, пожалуйста, но всё именно так и выглядит. И что о вас подумают другие? Что они подумают, я вас спрашиваю?

— Слышь, болтун, не грузи, — поморщился Швеллер. — У тебя доказательства есть? Письма там, нотариально заверенные, другие интересные документы? Может, доверенность на управление бубличным заводом? Фотография дедушки, на худой конец?

Эдвард возвел глаза к небу.

— Честное слово. Мое честное слово! Вот скажите мне только — когда я вас обманывал?

— Всегда! — ответили кредиторы хором.

— Я твоими честными словами сыт по горло… — начал Иванов. Но тут вмешался Швеллер:

— Погоди-ка. Пусть докажет, что дедушка оставил ему наследство. Пусть покажет мне его фото — должно оно у него быть, раз он так деда любил, что клизмы ему ставил!

Цитрус принялся лихорадочно рыться в карманах. На землю полетели две карточные колоды, грязный носовой платок, пачка презервативов.

— Это я возьму, — заметил Швеллер, подобрал презервативы и убрал в карман брюк.

— В счет долга? — поинтересовался Цитрус.

— Я тебе покажу в счет долга, подонок. Ройся в карманах поактивнее.

— Хорошо, хорошо! — откликнулся Эдвард и заторопился. — Да вот же оно! — заорал он, протягивая Иванову цветной кусочек пластика. — Это и есть фото моего любимого дедушки.

— Хм… Солидный старикан, — протянул бандит. — Гляди-ка, Швеллер!

Но второй бандит даже не взглянул на изображенного на фото мужчину, а перевернул карточку обратной стороной.

— Это же календарь! — прорычал он. — Сувенирный календарь!

— Календарь, — ничуть не смутился Эдик. — Что ж тут странного? Дедушке вполне по карману выпускать календари со своим фото. Он же не нищий какой-нибудь! Ну да, дед раздавал их клиентам — любителям бубликов с Амальгамы-12! А теперь я буду раздавать. И с изображением дедушки, и со своим собственным!

— Сдается мне, старик смахивает на какую-то звезду стереовидения! Жаль, я почти не смотрю стерео!

Эдвард потупился. Календарь достался ему в качестве выигрыша в беспроигрышной лотерее, до которой он был большой охотник. Он тоже полагал, что старикан на фотографии — актер или, на худой конец, известный по всей Галактике благотворитель. Но надеялся, что образования и эрудиции его кредиторов не хватит, чтобы установить этот факт.

— Календарь — не доказательство, — насупился Иванов, которому стало обидно, что он не заметил цифр на обратной стороне «фотографии». — Что у тебя еще есть?

— Даже не знаю, — замялся должник. — Может быть…

Иванов занес кулак, намереваясь в случае неверного ответа опустить его на голову Эдика. Удар у него был страшной, убойной силы. Об этом Эдик знал не понаслышке. Несколько раз видел бандита в деле. Челюсти Иванов крушил самозабвенно. Удар — противник в отключке. Удар — еще один лежит, отдыхая от неправедных трудов.

— Дедушка прислал мне письмо перед смертью, — Эдик пошел ва-банк.

— Оно у тебя с собой? — заинтересовался Швеллер.

— Оставил в гостинице. Это очень ценное письмо. К тому же, последнее! Я сильно им дорожу. А на улице его могли украсть. Как не раз крали дедушкины фотографии. Одно ворье вокруг! Поэтому в последний визит на Амальгаму я и взял у дедушки пачку календарей. Пусть крадут, на здоровье!

— Ладно, гостиница твоя недалеко. Мы пойдем и посмотрим на письмо… Надеюсь, оно заверено нотариусом?

— Нет, — «честно» признался Эдик. — Зато там есть марки с Амальгамы, дедушкина подпись, и всё такое…

Он поднял взгляд к небесам. В зеленоватой вышине плыли клочковатые багровые облака. Над ними летел серебристый почтовый снаряд — вот бы его сбить да раскурочить… Много интересного можно заполучить. Но всё это — несбыточные мечты.

Опустив взгляд, Цитрус увидел всё ту же безрадостную картину. Его окружала толпа бандитов. Да и вообще, порядочных людей, или хотя бы гуманоидов, на улице было крайне мало. Вот, скажем, по противоположной стороне улицы спешит рептилия, ведущая на поводке карликового звероящера с огромными зубами — куда там бультерьеру… Но не вступится эта рептилия за наследника дедушки с Амальгамы-12, даже если его сейчас начнут избивать ногами и дубинками. Даже полицию не вызовет. Лишние проблемы никому не нужны.

Эдик загрустил и замолчал, что случалось с ним не так часто.

— Может, я его сначала тресну, — прорычал Иванов, — вруна распроклятого?!

— Не надо меня трескать, — попросил Эдик. — А то я и сам тресну! То есть по швам разойдусь!

— Я те разойдусь! — пригрозил Иванов.

— Не надо, пожалуйста, меня трескать! Я вам еще пригожусь.

— Действительно, — поддержал Швеллер, — подумай сам, если ты его треснешь, то он не сможет показать нам письмо. Я же тебя знаю.

— Это еще почему? Письмо он может показывать и без зубов.

— Верно, но как бы ты не перестарался.

— Да?! Ну, ладно, хорошо, — Иванов нехотя выпустил должника, — пошли, подлец. Знай, что если, на твою беду, у тебя не было дедушки…

— Дедушки есть у всех, — заверил Эдик.

— У меня не было дедушки, — один из бандитов смахнул скупую мужскую слезу.

— Одни придурки кругом, — выдавил Швеллер и отвесил парню подзатыльник, — соберись, дебил. У меня даже мамы с папой не было, в пробирке меня вырастили, а мне от этого ни горячо, ни холодно. Так, обидно только временами, что первые три года жизни только киберняню с железным лицом, похожим на утюг, и видел. Мне потом в каждом утюге что-то знакомое и родное мерещилось…

— То-то ты так утюги любишь, — хохотнул один из громил и поправился, осознав, что сморозил бестактность: — На живот кому-нибудь поставить, я имею в виду.

— А чего же… Хорошая штука утюг, — согласился Швеллер. — Правда, Цитрус?

— Не знаю, — скорбно ответил тот.

— Скоро узнаешь, — обнадежил его бандит.

— Пошли, — Иванов ткнул Эдика массивным кулаком в область печени, тот охнул и заспешил к гостинице, потирая ушибленный бок. За ним двинулась мрачная толпа.

Шли, сохраняя молчание. Выглядело шествие, как похоронная процессия. Не хватало только гроба, венков и покойника. Что касается скорбных лиц — они присутствовали в избытке. Самым скорбным было лицо потенциального покойника, шествующего впереди. Глазки его бегали, а мозги мучительно искали выход из этой казавшейся безвыходной ситуации. Ведь письма в номере не было.

Одинокие прохожие испуганно шарахались от живописной группы бандитов. Кто-то вжимался в пластиковые стены домов, кто-то спешил заскочить в магазин, даже если это была лавка по продаже снеди для бородавочников.

«Вот бы мой номер сегодня обчистили! — думал Эдик. — Со взломом! Тогда можно было бы списать потерю письма на грабителей. Конкурентов-наследников!»

Метров через двести они поравнялись с гостиницей «Астория», где Эдик квартировал в каморке размером два на два метра, с общей уборной на восемь комнат. Однажды он застал на унитазе похожего на громадного червяка немерианца. Тот пришел в гости к кому-то из постояльцев и решил опорожнить кишечный тракт. Эдик потом обходил туалет стороной, предпочитая пользоваться уборной в закусочной Джека Полпечени.

Уверенным шагом Цитрус прошагал мимо парадного подъезда. Даже не оглянулся на швейцара, который смерил «похоронную процессию» удивленным взглядом. На лице его отчетливо отразилось желание окликнуть постояльца — тот задолжал ему пару монет. Суровый вид сопровождающих Эдика заставил швейцара промолчать и насупиться.

— Эй, Цитрус, ты куда?! — окликнул должника Иванов. — Ты разве не здесь снимаешь собачий угол?

— Нет, нет! Я на днях переехал.

— Хм… У меня другие сведения. И куда же ты переехал?

— Перебрался в квартал к бородавочникам. Там жизнь дешевле. Продукты в магазинах свежие. И в ресторанчиках цены — просто загляденье.

— Фу-у-у-ты ну-ты, — Швеллер скривился, — я всегда знал, что ты омерзительный тип, но чтобы настолько… Как ты можешь обитать в квартале бородавочников? Там же такая вонь. И грязь. И эти мерзкие сопливые твари. В их рестораны и зайти противно — не то что там питаться!

— Привык, — откликнулся Эдик, — к тому же я не одобряю шовинизм. Бородавочники — такие же разумные существа, как мы с вами, и имеют право на то, чтобы к ним относились с уважением. Ясно вам, господин Швеллер?

— Не сказал бы, что они такие же, — смерив должника удивленным взглядом, откликнулся Швеллер. — А ну-ка, стой!

Эдик остановился:

— В чем дело? Мы не пойдем смотреть на письмо дедушки?

— Сдается мне, ты нам врешь. Бубличная фабрика — еще половина беды. Но жить в квартале с бородавочниками и жрать в их убогих закусочных…

— А я о чем говорю! — прорычал Иванов. — Может, прикончим его, и вся недолга? Только прежде помучаем, чтобы другим неповадно было.

— Неплохая идея, — отозвался Швеллер, — для таких дел у меня есть специальный человек, пыточных дел мастер, но этим гадом я, пожалуй, займусь лично. К бородавочникам он требует уважительного отношения! Надо же, какая скотина! Мало того, что спустил мои деньги, так еще и издевается!

Глаза его полыхнули таким хищным блеском, что Эдик вздрогнул.

— А в чем, собственно, проблема? — спросил он как можно невозмутимее. — Ну да, письмо дедушки в квартале бородавочников — потому что я там живу. Неужели вы не хотите забрать свои деньги? Убив меня, вы их точно не получите. Вам не всё равно, где я квартирую и с кем вожу дружбу?

— Ты еще и дружишь с кем-то из этих тварей?! — изумился Швеллер.

— Ну да… Я должен одному крутому бородавочнику пару сотен. Если вы убьете меня просто так, не спросив его, у вас могут быть крупные неприятности. Вас всюду начнут доставать бородавочники. Они, кстати, весьма изобретательны в способах убийства! Представляете, заходите вы с утра в свою ванну, а там бородавочник! Они мастера проникать в закрытые помещения.

— Это так, — кивнул Швеллер. — Знавал я одного бородавочника на Дзете Змееносца. Там на астероиде есть колония, где я чалился по второму разу… Так для этого бородавочника пролезть в квартиру было не сложнее, чем для меня — проникнуть без приглашения в дошкольное заведение.

— А зачем тебе проникать в дошкольные заведения? — с подозрением покосился на него Иванов.

— Это я неудачно выразился, — пробормотал Швеллер и поспешил перевести разговор на другую тему: — Ну, так что ты там бормотал о бородавочниках?

— Я говорю, что, убив меня, вы обретете массу проблем и не получите никакого удовольствия! — затараторил Эдик.

— Вовсе нет! Мы получим огромное моральное удовлетворение! — прорычал Швеллер. — Да, Иванов?

— О да-а-а! Сдается мне, он просто хочет нас развести, Швеллер. Перо ему в бок надо сунуть. А лучше сухожилия на ногах перерезать. Чтобы не сбежал. И про утюг ты там что-то заикался…

— Разве может маленькое моральное удовлетворение сравниться с большим количеством наличных?! — взвизгнул Эдик. — Только подумайте, господа, какой куш вам предстоит урвать! Я с радостью отдам вам наследство дедушки. Часть наследства, по размеру моего долга, конечно. И даже с процентами! А сам уеду отсюда и буду себе жарить бублики.

— Что ты будешь делать с бубликами? — насторожился Швеллер.

— Буду их жарить.

— А ты бывал когда-нибудь у дедушки на фабрике?

— Нет, у меня аллергия на сырую муку! Я видел производство только издали — из окна автомобиля. Поэтому я поразмыслил и решил, что фабрику лучше продать. Тогда денег у меня будет вообще завались. И я с радостью отдам их вам!

— Так уж и с радостью?

— Конечно, с радостью и превеликим удовольствием! Мне своя жизнь дороже. К тому же от денег я не видел в жизни ничего хорошего и пришел к выводу, что от них одни только проблемы. Если бы я относился к деньгам иначе, разве я был бы здесь сейчас с вами? Нет. Я жил бы спокойной, праведной жизнью, заслужил уважение окружающих и любовь близких — как мой дедушка, славный бубличник. А где я сейчас? Близких у меня нет. К тому же я должен отдать наследство любимого дедушки вам. Вы теребите его фотографию своими грязными лапами, пытаетесь оспорить его статус в обществе на Амальгаме-12. Мне стыдно… Нет, нет и нет. Деньги развращают людей и портят жизнь, что видно хотя бы на вашем примере, господа. Как только я расстанусь с деньгами, немедленно заживу другой, праведной жизнью. Не буду больше подонком. Таким, как вы…

— Песни будешь петь копам! — буркнул слегка обалдевший от излияний Цитруса Швеллер и задумчиво помахал бейсбольной битой. — До квартала бородавочников далеко. Предлагаю полететь на катерах.

— Идет, — кивнул Иванов. — А с кем полетит придурок?

— Какой придурок? — заинтересовался Эдик. — Вы еще и придурка какого-то хотите прихватить с собой? Зачем?

— Придурок — это ты, — пояснил Швеллер, наливаясь краской. — Я удивляюсь, с чего это тебя зовут Болтуном и Цитрусом. Правильное погоняло для тебя — Придурок. Это же надо — иметь такого дедушку с бубликами и ошиваться на этой вшивой планетенке… Может, объяснишь, зачем ты здесь появился?

— Мир посмотреть захотелось, — тяжело вздохнул Эдвард. — Вы, наверное, не знаете, но я тут совсем недавно. Каких-то полгода.

«Каких-то полгода, — мелькнуло у него в голове, — а меня уже хочет прикончить полгорода. Положительно, что-то не так с этой планетой. На Кумпукту в Южном секторе прошел целый год, пока на меня объявили форменную охоту».

— И как тебе мир?

— Местами хорош, но в основном — мрачен. По мне, жизнь с такими людьми, как вы, — дерьмо. А хороших людей в своих странствиях я еще не встречал. Каждый только и думает о том, как выбить из тебя долги! Не хочет вникнуть в сложную финансовую ситуацию, немного подождать…

На мостовую опустился пятнадцатиместный черный катер. Иванов кивнул водителю и махнул своим ребятам. В тот же миг из-под облаков спикировали две ярко-красные спортивные машины на шесть мест каждая — прибыло подкрепление Швеллера.

— Болтун полетит со мной, — заявил Иванов. — Хочешь, посади с нами пару своих ребят.

— Чтобы вы их выкинули по дороге? — усмехнулся Швеллер. — Нет уж, пусть он садится в мою машину. Туда же можешь сесть и ты. Один.

— Ага. Сейчас я сделаю тебе такой подарок! — хмыкнул Иванов. — Может, мне сразу застрелиться?!

— Нет, что ты, не стоит. Ведь тогда твоей кодлой будет командовать еще более тупой бугор.

— Это ты меня похвалить хотел или обидеть? — насупился Иванов.

— Просто констатировал факт, — усмехнулся Швеллер. — Давай так, летим на твоем катере. Людей поровну. И в мои машины твоих людей возьмем.

— Ладно, — кивнул Иванов.

— Я, может быть, пешком пойду, пока вы полетите? — предложил Эдик. — Или на такси? Не хочется, знаете ли, вас стеснять. К тому же мое присутствие внесет дисбаланс в равновесие сил. Вы ведь не знаете, кого я решу поддержать в драке, если она вдруг начнется.

— Кого ты, слизняк, можешь поддержать в драке? — хмыкнул Швеллер. — Я тебя никуда от себя больше не отпущу, богатый наследничек. А чтобы ты не рыпался, у меня есть отличная штука.

С этими словами, мерзко ухмыляясь, бандит вынул из кармана роскошного бархатного пиджака никелированные наручники и одним движением защелкнул их на запястьях Эдварда.

— Пошли, Цитрус! Скоро мы тебя выжмем, словно канарейку в чай!

— Или как апельсин в стакан! — решил блеснуть красноречием Иванов. — Видел, есть такие специальные машинки для отжимания цитрусов? Они их даже не отжимают, а выскребают! Острыми такими ножичками… Ну а мы по-простому придавим тебе голову дверью, нажмем как следовает…

— Для начала можно ограничиться пальцами, — возразил Швеллер.

— Ты всегда был хлюпиком, — покосился на него Иванов. — Пальцами! Ты еще скажи, иголки под ногти ему загонять! И утюг этот… Бабские развлечения! Тебе бы только банки по Сети грабить, Швеллер! А настоящий король рэкета — я! — Он скривился, довольный собой. — Недолго тебе осталось коптить воздух, если говорить начистоту.

— Это мы еще посмотрим, — Швеллер смерил главаря конкурирующей банды красноречивым взглядом и метко плюнул ему на ботинок.

— Ну, ты! — взвился Иванов. — Жить надоело?! Хочешь отправиться в дальнее плавание прямо сейчас?!

— Ладно, поговорим потом, — примирительно сказал Швеллер, постукивая бейсбольной битой по ладошке левой руки. — Давай сначала с этим разберемся.

Эдварда втолкнули в полутемный салон воздушного катера, вонявший потом, грязными носками и дешевым табаком. Ребята Иванова жили просто. Следом вломились бандитские главари и дюжина братков из обеих банд.

— Адрес? — проворчал Швеллер.

— Улица Пликли Находчивой, дом двадцать пять. Комната на втором этаже, — ответил Эдик. Ситуация выглядела всё хуже. Еще и эти браслеты на руках… Так просто не убежишь.

Черный катер Иванова с ревом взмыл в голубое небо. Следом почти бесшумно сорвались с земли полуспортивные красные катера Швеллера.

— Плохо знаю кварталы бородавочников, — пожаловался пилот. — Там есть что-нибудь приметное поблизости?

— Статуя Пликли, — отозвался Эдик. Запираться было глупо. — Она стоит на постаменте с паяльной лампой в руках.

— А что он паял? — спросил Иванов.

— Не он, а она. Насколько я знаю, она ничего не паяла, а была коском. Но бородавочники ее за что-то уважают.

— Во, видишь, Иванов, к чему тебе нужно стремиться, — усмехнулся Швеллер. — Чтобы тебя водрузили на постамент в родном городе с плоскогубцами в руках… Или чем ты там особенно любишь пользоваться?

— Да уж не бейсбольной битой, — откликнулся Иванов. — А ты что, не хочешь, чтобы тебя увековечили с твоим орудием посреди города?

— Зачем? Я к славе равнодушен… Мне бы только деньжат срубить, — откликнулся Швеллер. — И ребята у меня скромные, как на подбор.

Преодолев за пару минут расстояние в несколько километров, катера опустились ниже и пошли на бреющем полете над улицей, по которой разгуливали бородавочники.

— И эту мразь ты предлагаешь уважать? — спросил Швеллер, тыкая Эдварда в бок. — Да ты только посмотри на них! Сопли висят до земли, бородавки мерзкие по всей харе. И короста с рыла прямо на мостовую сыплется. Ты разве не боишься заразиться?

— Не боюсь, — соврал Эдик. Бородавочники и впрямь выглядели омерзительно.

Зеленые сопли под носом, наличие которых считалось у них признаком хорошего здоровья, бугрящаяся, словно в нарывах, кожа, слезящиеся жабьи глаза. Фигуры как таковые у представителей этой инопланетной расы отсутствовали напрочь. При взгляде на бородавочников со спины казалось, что по улице, переваливаясь, бредут мешки, набитые отбросами.

— Это та улица? Пликли Умного? — спросил Швеллер. — Я не читаю по-бородавчански. А тут на табличках сплошь их каракули.

— Пликли Находчивой, — поправил Эдвард. — Да, улица та самая. Вон, двухэтажный дом. Я живу на втором. Окна во двор.

— Сажай машину, — приказал Швеллер пилоту, вглядываясь в странную приземистую постройку, над крышей которой поднимались клубы белого дыма.

— Ты мне приказывать не можешь, — объявил громила.

— Ах, ну да, я и забыл — ты же ивановская шестерка. Иванов, а ты как считаешь, нам нужно приземлиться? Или полетим дальше? А может, будем летать вокруг дома этого придурка, пока не закончится горючее и катер не упадет?! А?! — Последние слова Швеллер прокричал.

Иванов задумался.

— Наверное, нужно сесть, — проговорил он спустя некоторое время. — Но ты моими людьми всё равно не командуй. А то еще понравится…

— Им или мне? — осклабился Швеллер. — Они у тебя, наверное, без зуботычин совсем на приказы не реагируют?

— Реагируем, — проворчал пилот и повел машину к земле.

Приземлились на бесплатной парковке, среди множества ржавых «примусов» — бородавочники отдавали предпочтения старым катерам.

Дверь катера открылась. Ступив в кучу мусора, на асфальт выбрался Швеллер.

— Не район, а большая помойка! — брезгливо поморщился он.

— Мне нравится, — откликнулся Эдик. — Воздух неплох, без промышленных выхлопов. Совсем как на Амальгаме-12. Там даже в столице воздух почти как в Деревне.

— Ну да, деревней здесь пахнет. Точнее, навозом…

— И соседи милые, — добавил Цитрус.

— Пошевеливайся! — Иванов вытолкнул его из катера. — Ишь, встал, любуется пейзажем.

Рядом приземлились полуспортивные катера. Бандиты высыпали на асфальт, оглядываясь с таким видом, словно их привезли на заклание.

— Ничего, ничего, — подбодрил своих Швеллер, — это еще не переделка. Так — маленькое упражнение для чувствительных носов. А ты… — обратился он к Эдварду, — веди нас к письму, а то, неровен час, мы потеряем терпение и сделаем из тебя немного мясного фарша, который скормим этим уродам.

Бородавочники медлительно передвигались вдоль улиц, пошлепывали по асфальту гусиными лапищами, на пришельцев косились неприветливо.

— Ишь, вылупились! — проворчал Иванов. — Людей, что ли, никогда не видели…

— Так, нам сюда, — Эдвард снова ткнул пальцем в сторону двухэтажного строения, — там я и обитаю. — Он судорожно шарил взглядом по улице, надеясь на неожиданное спасение. Сейчас сопровождающие подойдут, посмотрят, поймут, что там не гостиница, и всё — пиши пропало. Начнут закатывать его в асфальт прямо здесь.

Приблизились к подъезду.

— Это еще что?! — зловещим баритоном проговорил Иванов, пялясь на железную табличку, прикрепленную рядом со входом.

— Где? — Эдвард обернулся и с содроганием прочел вслух: «Бородавчанские сауны». — Ну да, — кивнул он с умным видом. — Здесь я поселился. В саунах.

— Может, в свободное время ты банщиком подрабатываешь? — поинтересовался Швеллер ядовитым шепотом. — Трешь их коростявые спинки, бородавчатые конечности?..

— Может быть, — ответил Цитрус. — А вообще, я не обязан отвечать на провокационные вопросы. У всех, знаете ли, свои увлечения. Это… это мое личное дело. К тому же платят здесь неплохо. Я ведь не знал, что дедушка так скоро отойдет в лучший мир! И не хотел тянуть из него деньги, надеялся заработать на жизнь сам.

— Мда-а-а, — скривился Иванов, скептически разглядывая Эдварда, — а и не скажешь, что извращенец. — Он погрозил Цитрусу кулаком, но хватать за воротник на этот раз не стал — побрезговал. — Письмо давай, банщик-любитель. Точнее, веди в свою нору-дыру. Вдруг там еще что-нибудь ценное сыщется?

— Может быть, вы подождете меня снаружи? — предложил Эдик. — Не хочется, знаете ли, пугать мирных бородавчанских обывателей.

— Обыватели для того и созданы, чтобы их пугать. Внутрь пойдем только мы с Ивановым, — сообщил Швеллер, — ну и парочка наших парней. Так… Шмыга… иди сюда.

— И ты, Шкаф, тоже, — буркнул Иванов.

От толпы отделились самые громадные бандиты и присоединились к боссам и одиноко стоящему у таблички «Бородавчанские сауны» бледному, что твоя наволочка, Эдварду. Табличка была единственной на русском языке во всём квартале. Может быть, имелись любители попариться в местной сауне и среди людей? Или табличка служила своего рода предупреждением, что чужакам сюда лучше не соваться?

— Идемте, — Цитрус вздохнул и толкнул дверь.

Из помещения на гостей пахнуло зловонием с таким сложным ароматическим букетом, что все зажали носы, а Шмыга от неожиданности едва не бухнулся на асфальт. Шкаф придержал его за плечо и слегка подтолкнул в спину. Драки не случилось только потому, что Швеллер сердито зыркнул на здоровяков и выдавил, проговаривая слова через плотно сжатые зубы:

— Вперед, грязные свиньи!

— Может, свиньям здесь было бы и ничего, — позволил себе дерзость Шкаф. — А нам как-то неуютно…

Когда дверь за незваными гостями закрылась, они очутились в валившем отовсюду едком пару. Таком густом, что на расстоянии вытянутой руки было ничего не разглядеть. Счастливый наследник бубличной фабрики разом испарился — словно растворился в вонючем облаке. Мелькнула напоследок его худая спина, и только его и видели. Зато из туманного небытия вынырнул огромный бородавочник и уставился на гостей.

— Мы к банщику, — сообщил Иванов и почувствовал себя очень глупо. Ему показалось, что голова его украшена парой длинных ослиных ушей.

— Эдвард! Мальчик мой! Куда же ты пропал?! — заорал Швеллер. В его взгляде читалось отчетливое желание задвинуть бородавочника с настырным взглядом маленьких черных глазок куда-нибудь подальше, но не хотелось пачкать руки. — Да сделайте же что-нибудь?! — Он обернулся к громилам. — Уберите этого с дороги!

— Я — банщик! — пробулькал бородавочник. — Чего хотите? Мы здесь людей не обслуживаем. Не выдерживают они нашего пара. Млеют сразу.

— Что-о-о?! — взвился Иванов. — Вы только послушайте, какая наглость! Ну, ты, жаба скользкая, ты кем себя возомнил?! Людей они не обслуживают. Да если я захочу, ты меня будешь парить каждый день, с утра до вечера! Парить и парить, ты меня понял?.. — Он осекся, заметив, что остальные как-то странно на него смотрят. — То есть… Я, конечно, никогда не захочу, чтобы такая образина меня парила! Никогда! Но что я пара здешнего не выдержу — это ты врешь, скотина! Даже несмотря на то что он такой вонючий — сдюжу!

С этими словами Иванов, пребывая в расстроенных чувствах от собственной оплошности, размахнулся и влепил банщику смачную оплеуху. Что стало еще более серьезной ошибкой. Физиономия бородавочника буквально взорвалась россыпями буроватой слизи, забрызгав обоих боссов и их людей. А зеленые сопли из-под толстого носа пролетели по неровной траектории и шмякнулись на лицо низенького Швеллера. Тот закричал, замахал руками, угодив бейсбольной битой в нос Шмыги. Банщик воспользовался всеобщей суматохой, чтобы отвесить Иванову ответную плюху. Силы у него оказалось столько, что босс вышиб двери и рухнул на крыльцо, отплевываясь от облепивший его губы и нос слизи.

— Достаньте мне этого подонка! — прорычал он, силясь подняться, и толпа его людей ринулась в бородавчанские бани, круша всё на своем пути. В густом пару парни не разглядели, кого бьют — вломили Швеллеру, банщику, посетителям бани — простым бородавочникам, Шмыге и напоследок Шкафу, который, охнув, сел на каменку. Прижег зад и заорал так, что подивиться на происходящее сбежался весь квартал.

Выяснилось, что бородавчанские бани — любимое место отдыха множества местных жителей. Толпа завсегдатаев ринулась защищать сауну от вандалов.

Побоище приобрело массовый размах. В ход пошли не только ножи и кастеты, но и оторванные от стен впопыхах доски, камни мостовой, стулья…

Вскоре над местом драки уже кружили полицейские вертолеты. А через час признанных виновниками скандала парней Иванова и Швеллера, а также самих изрядно помятых боссов грузили в полицейские катера.

Иванов щупал языком сломанный зуб и строил планы кровавой мести, размышляя, как хорошим ударом сломает коварному Цитрусу нос. Швеллер крутил головой, недоумевая, куда мог подеваться наглый обманщик. Из бани он не выходил… Или всё же выходил? Еще он никак не мог понять, как получилось, что в сауне началось форменное побоище. Вроде бы всё было по закону, но потом что-то произошло… Он пришел к выводу, что во всём виноват Болтливый Эдик Цитрус, и что перед смертью ему стоило бы сломать руки, ноги и выщипать все волосы из ноздрей.

Эдвард в это время спешил по одной из улиц бородавчанского района, посмеиваясь, потирая руки, и даже не подозревал, какую чудовищную судьбу уготовили ему боссы преступных кланов. Он и думать не думал, что всё столь удачно сложится, когда вылезал через окно прачечной при бане. Ему представлялось, как бандиты будут гнать его через весь район, а потом заставят примерить пеньковый галстук или бетонные ботинки. Основательно перед этим поколотив.

Вместо этого они зачем-то ввязались в драку с бородавочниками и где-то потерялись. А когда над домами завыли сирены вертолетов, Цитрус понял, что смог уйти, да еще избавился от кредиторов на пару-тройку дней. Сейчас им явно будет не до него.

Нет, всё же славно, что в свое время он не побрезговал и пошатался как следует по бородавчанскому кварталу. Пытался провернуть здесь аферу с организацией мгновенной лотереи. И заприметил здание бани, как особенно бойкую точку для торговли. Узнать, что внутри, не удосужился, но вокруг покрутился изрядно. Даже выслушал рассказ старого противного бородавочника о Пликли Находчивой. Кто бы мог подумать, что такая идиотская информация пригодится?! Нет, определенно, никакие сведения не бывают лишними. Человеку с большим сообразительным мозгом, такому, как он, любая ерундовая история пригодится и будет использована с толком.

Однако из Баранбау следовало валить. Продажная полиция скоро получит бакшиш — и отправит всех бандитов гулять на свободе. И потом, Иванов и Швеллер — не единственные опасные мерзавцы, занятые его поисками. Так что когти надо рвать срочно! Вот только куда ему податься?! Не к дедушке же покойнику на Амальгаму-12?!

Эдик захохотал. Но как славно придумано?! Какой он молодец. Голова! Не то что эти безмозглые придурки. Еще боссами зовутся! Таким боссам бубличными заводами рулить, а не бандами вооруженных головорезов!

Размышления Эдварда прервал девичий голосок с легкой хрипотцой, выдававшей пристрастие его обладательницы к крепким спиртным напиткам, пьянящим колоскам и табаку.

— Неужели ты принес мне деньги, котик?

Цитрус вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стояла Амалия — пухленькая брюнетка, особа, приятная во всех отношениях, к тому же напрочь лишенная комплексов и предрассудков. Кое-кто называл ее проституткой. Что касается Эдика, то он считал Амалию исключительно порядочной девушкой, потому что лично с него она до сих пор не взяла ни копейки — обещания заплатить не в счет! Да и сама Амалия сильно расстраивалась, когда ее обвиняли в страсти к стяжательству и продажной любви.

Квартал бородавочников закончился, Цитрус снова оказался в районах города, где основную массу жителей составляли представители вида хомо сапиенс.

— А разве я тебе задолжал, киска? — безнадежно спросил Эдвард. В голове мелькнуло: сотней больше, сотней меньше — какая теперь разница.

— Ну как же, — протянула Амалия, надувая губки. — В прошлую пятницу приходил? Приходил… А две недели назад вообще остался на всю ночь. Про любовь шептал. Говорил, что ты мой вечный должник.

«Правда, говорил», — чуть было не брякнул Эдик, но вовремя сообразил, что лучше промолчать.

— Так я… — забормотал он. — Я ведь…

— И до этого еще три раза, — продолжала Амалия. — А я всё жду, жду, когда ты свои обещания выполнять начнешь…

Эдик внимательно посмотрел в большие, удивительно глупые глаза и вздохнул. Не в его обычаях было обижать женщин. Конечно, он мог бы послать Амалию куда подальше, заявить, что платить ей даже не собирается — что бы она ему сделала? Девушка — не громилы Швеллера и Иванова. Только начнет кричать и биться в истерике. Побежит за ним, проклиная на всю улицу. В принципе, это он переживет. К девичьему крику ему не привыкать, но скандалов Эдик не любил и старался извлечь пользу из любой ситуации. Амалия болтлива и общается с большим количеством людей. Клиенты, подруги… Стало быть, рассказать ей об усопшем дедушке и его бубличном бизнесе — значит, упрочить легенду, которую он недавно скормил бандитам.

— А ведь я теперь богат, детка, — напряженно хохотнул Эдик — были опасения, что легенда не прокатит. — Мне досталась булочная… то есть бубличная фабрика на Амальгаме-12. В наследство от дедушки. Так что скоро заживу, как король. Продам эту фабрику, и стану тратить деньги, не считая! Знаешь, я тут сидел, размышлял на досуге. Как ты насчет того, чтобы полететь со мной на Амальгаму?

Амалия недоверчиво сощурилась.

— Вот так сразу — и полетели?

— Ну, не совсем сразу. Купим билеты на корабль, в первый класс, продадим всё, что тут есть, долги соберем — и двинем.

— Ты меня замуж, что ли, зовешь? — кокетливо поинтересовалась девушка. — Или на работу хочешь взять? — Цитрус замялся.

— Замуж — это слишком серьезный шаг. Я к нему пока не готов. Молодой слишком. А вот на работу… Почему бы и нет? Секретаршей хочешь быть? Мне теперь понадобится личная секретарша.

— Хм, секретарша… А что надо делать?

— Ты что, не знаешь?! Работы у секретарши полно, но не очень обременительной. Отвечать на звонки. Письма разбирать. Личную корреспонденцию. Кофе приносить, бутерброды готовить. Следить, чтобы настроение у босса было всегда приподнятое…

— Только никаких домогательств на рабочем месте, — насупилась Амалия. — Ишь, приподнятое… Всё, что не входит в служебные обязанности, — за отдельную плату.

— Но, разумеется, со скидкой, — не растерялся Эдик, который уже начал ощущать себя бубличным магнатом и даже вошел во вкус, размышляя о том, как будет экономить эфемерные финансы и разумно вести дела.

— Для тебя — за полцены, — деловито объявила девица.

— Вот и славно. Я тебя найду, как только всё определится. Это была, так сказать, предварительная беседа. Телефон у тебя тот же?

Амалия насупилась.

— Сдается мне, ты хочешь меня кинуть, Эдик!

— Это еще почему? — насторожился Цитрус.

— Потому что богатые наследники не зажимают плату девушкам. А иногда даже дарят им что-нибудь приятное сверх обещанного. Разве тебе было со мной плохо?

— Нет, ты что, — протянул авантюрист, соображая, как выпутаться из сложной ситуации с наименьшими потерями. — Слушай, Амалия, я тут поразмыслил… Мне для тебя, и правда, ничего не жалко. Поэтому я принес тебе в качестве залога наших добрых отношений кое-что ценное… Я ведь здесь, в этом районе, не просто так, я искал тебя. И, надо же, какая удача — нашел-таки!

Глаза девушки блеснули заинтересованно.

— Ну-у-у и? — протянула она, надув густо напомаженные губки.

— Вот, — сказал Эдик, выдернул из кармана и протянул Амалии вычурную подвеску с прозрачным камнем. — Настоящий бриллиант, три с половиной карата. Мне передал его поверенный вместе с письмом дедушки. Фамильная драгоценность. Стоит столько же, сколько составляет твое полугодовое жалованье.

— Какое жалованье? — насторожилась девушка.

— Ну да, — спохватился Эдик. — Какое у тебя здесь жалованье. Живешь себе на гонорары. Словно писатель какой-нибудь. — В голове Эдварда мгновенно всплыл четкий образ — важный бородатый графоман с трубкой в руке — литератор Афанасьев, наивно ссудивший Цитрусу последние две тысячи рублей на строительство плотины в Нангуру, на планете-пустыне, где последние пару миллиардов лет даже следов воды не было. — Я имею в виду то жалованье, которое намереваюсь платить тебе. Тысячу рублей в месяц. А, может, и полторы.

— Ты душка, Эдик! — воскликнула Амалия, вешаясь молодому человеку на шею.

— Ты в этом когда-то сомневалась? — проговорил он, торопливо ощупывая соблазнительные девичьи формы.

Стеклянной подвески было немного жаль. Ее Цитрус выменял у мальчишек на полностью разряженный одноразовый газовый пистолет «глюк». Но, с другой стороны, из-за этой подвески его три раза едва не побили.

Собственно, неприятности начинались каждый раз, когда Эдик хотел поставить подвеску на кон или заложить за тысячу рублей — десятую часть от ее «реальной» стоимости. Вещица была сделана неплохо. Не всякий отличит стекло от алмаза. Да только Цитрусу попадались сплошные специалисты. Один ювелир с кроваво-красными злыми глазками бежал за ним несколько кварталов, пока не споткнулся и не протаранил головой телефонную будку. Так что пусть Амалия порадуется, а он избавится от соблазна — попробовать сбыть поддельную ценность так и подмывало. Но засыпаться на такой ерунде Эдику не хотелось.

Он уже собирался покинуть счастливую Амалию, поцеловал ее напоследок в шейку, когда, покачивая тяжелыми бедрами, в переулок выплыла Роза Кухарка, «мамаша» большинства местных девиц, и, увидев Цитруса, огласила окрестности громоподобным рыком:

— Эдуа-а-а-ард?! Ну, наконец-то!

— Принес же черт, — пробормотал Цитрус, отстраняясь от Амалии.

Роза стремительно приближалась, выкрикивая:

— Ты что же, не помнишь, что пользовался моими девочками, да еще взял у меня триста рубликов под верный прожект и обещал через неделю отдать четыреста! Прошло уже три недели, а денег я так и не вижу! Хорошо хоть увидела твою гнусную рожу!

Эдик огляделся. Бежать?! Но куда?! С Розой Кухаркой лучше не связываться. Кулаком она молодого бычка с ног свалит. Только с голыми руками «мадам» на людей никогда не бросалась — имелась у нее милая привычка носить с собой деревянную колотушку, какой хорошие хозяйки мнут пюре из твердоклонированного картофеля. А еще чеснокодавилку, ее Роза использовала вместо кастета. Имелись в арсенале мадам и прочие твердые и тяжелые предметы кухонного обихода. Готовить Роза очень любила и посвящала этому всё свободное время. Считала, что девочек с улицы надо подкармливать — на кости только собаки бросаются, а никак не богатые мужчины. Поэтому на разборки и на обход района она выходила прямо из кухни. Забредшим сюда по досадной случайности чужакам можно было только посочувствовать. Полиция регулярно вывозила из района трупы с отпечатком молотка для отбивания мяса на лбу и следами скалки на изрядно помятых лицах.

К сожалению, что прихватила с собой Роза сейчас, определить было нельзя — руки она держала за необъятной спиной. А ведь кухонную утварь можно очень даже неплохо метать — и в этом деле мадам Свенсон также достигла большого мастерства. Поэтому поворачиваться к ней спиной и давать деру Цитрус счел неразумным. Вдруг у нее там разделочные ножи. Хрясь, хрясь — и она украсит его спину парой аккуратных стрекозиных крылышек. Только полет его будет коротким — в ближайшую лужу.

— Пожалуй, пойду, — проворковала Амалия и упорхнула, сделав «бубличному магнату» ручкой. — Позвони мне, Эдик, когда купишь билеты.

— Я всё верну… Бубличная фабрика, — безнадежно проблеял Эдик и осекся — сообразил, что Кухарка Роза разоблачит его в момент — о готовке и кулинарных обычаях разных планет она знает больше всех в Баранбау!

— Что, бубличная фабрика? Тебя взяли туда пробивать дырки, сладенький? Больше-то ты ни на что не способен. Только вот чем ты будешь их пробивать, когда я оторву тебе некоторые части тела? — Кухарка надвигалась. Руку она по-прежнему держала за спиной.

— Нет. Бубличная фабрика досталась мне в наследство…

— Идиот! — выкрикнула Роза так, что Эдик подпрыгнул. — Бубличная фабрика — это обычная пекарня! Бублики пекут так же, как хлеб. Батоны, булки, сайки, плетенки… Ты хочешь сказать, что тебе досталась в наследство пекарня? Да еще и в какой-то дикой глуши, наверное?! Отвечай немедленно, не пытайся запудрить мне мозги!

— На… на… — от волнения Цитрус начал заикаться. — Амальгаме-12…

— Действительно, страшная глушь. Планета рудокопов, где царит вечная ночь. Большинство тамошних жителей предпочитают питательные пайки А-7. И знаешь почему?! Потому, что они андроиды! А у людей на этой планете кухня крайне неразвита! Ни ресторанов, ни общей продуктовой сети…

Цитрус шмыгнул носом.

— Какая ты развитая, Ро… Розочка! Всё-то ты знаешь… — Он улыбнулся с жалким видом. — Скажи честно, откуда?! То есть я хочу спросить, ты, наверное, училась в кулинарном техникуме?..

— Да, о кулинарии я знаю всё, — с угрожающим видом проговорила Роза. — Я состою в ста двадцати семи интернет-сообществах, посвященных кулинарии, и в трех являюсь модератором! Не знаю я только одного, когда ты собираешься отдать мне четыреста рублей? Но я, кажется, знаю, как их получить!

— Только не бей, — выдохнул Эдик. Роза наконец-то перестала прятать руки за спиной, и Цитрус увидел, что в правом кулаке мадам Свенсон зажата колотушка — орудие, которым она владела в совершенстве и метала очень точно. Однажды на глазах у Эдика Роза зашибла этой или точно такой же колотушкой сумчатую крысу-мутанта размером с крупного кота. Одним броском. Шмяк. И нет крысы!

— Зачем же? — усмехнулась мадам Свенсон. — Не буду портить товарный вид. Ты будешь на меня работать.

— Работать? — поразился Эдик, который за свои двадцать пять лет не провел ни одного дня в созидательном труде, зарабатывая себе на жизнь исключительно аферами. — Картошку тебе чистить, что ли?! Или починить чего надо? А, может, ты хочешь устроить меня охранником в свое заведение?

Перед мысленным взором Цитруса пронеслись соблазнительнейшие картинки. Он охраняет девушек и, конечно, пользуется их благосклонностью. Вот только посетители… С ними, наверное, придется иногда драться. А если придет какой-нибудь громила Иванова, с пудовыми кулаками и тяжелой челюстью? Станет угрожающе шевелить ею! Нет, всё-таки, охранник — не слишком хорошая работа. Во всяком случае, ему, с его телосложением и душевной организацией, она явно не подходит.

— Охранять заведение?! Нет, нет… — Роза нехорошо улыбнулась, обнажив золотую фиксу. — Твоя работа будет интереснее и приятнее. Я хочу предложить тебе очень легкий труд…

Выражение лица мадам сделалось настолько многообещающе пугающим, что Эдик едва не кинулся в позорное бегство. Сдержался только потому, что понимал — любое резкое движение, и колотушка будет пущена в ход.

— Ты хочешь сделать меня проститутом?! — прошептал догадливый Цитрус.

— Чем плоха подобная работа для такого негодяя и обманщика, как ты? К тому же, я не дам тебя в обиду злым дядям, мой сладенький! Годика за три-четыре расплатишься со всеми долгами… Черт возьми, да у меня просто очередь из бородавчатских дамочек стоит — никто не хочет их обслуживать! Вот ты ими и займешься.

— Я?!

— Да, ты, именно ты!

— Никогда! — выкрикнул Эдик.

Лицо Розы вытянулось. Губы сошлись в узкую складку над массивным подбородком.

— Ах, вот как, — проговорила она, — ну, что ж. В таком случае… — И картинно занесла колотушку над головой.

— Не надо! — Цитрус попятился. — Я всё отдам. Полиция… Полиция! — взвизгнул он, осознав, что привлечь внимание общественности — его единственная возможность уцелеть в передряге. — Помогите-е-е!

Крик его одиноко разнесся по пустынному кварталу. Роза совершила прыжок, достойный лучших участников Больших межгалактических игр, и ударила. Эдик закрылся левой рукой, и колотушка врезалась в кисть. Рука взорвалась болью. А Кухарка уже совершила новый выпад — стремительный и сильный. Эдик каким-то чудом успел убрать из-под удара голову, иначе колотушка попала бы точно в висок, развернулся и кинулся бежать зигзагами — опасался меткого броска. Роза ревела сзади, как неисправная пожарная сирена. Интуиция, которая не раз выручала Цитруса из беды, подсказала ему, что он сейчас погибнет, если срочно не предпримет что-нибудь.

Эдик рухнул на асфальт, отбив колени. Как раз вовремя. Колотушка просвистела над его головой и врезалась в витрину магазина «Межпланетный охотник». Стекло со звоном раскололось и осыпалось. Почти свихнувшийся от боли в сломанной левой конечности, Цитрус схватил первое, что попалось под руку, — большой черный бумеранг для охоты на птиц планеты Австралион. Эдик развернулся всем телом. Топоча, с грохотом, достойным сталелитейного пресса, Кухарка Роза неслась вдоль улицы, выдернув из секретного кармана и выставив перед собой громадный кухонный тесак. Цитрус изо всех сил метнул свое оружие. Бумеранг, вращаясь, понесся к мамаше. Фа-фа-фа-фа-фа. Пролетел мимо ее массивной фигуры, поднялся выше и, описав дугу, полетел обратно к Эдику.

— Ой, — вскрикнул тот. Отпрыгнул назад, споткнулся о разбитую витрину и ввалился внутрь, рухнув спиной на осколки стекла. Не поранился только чудом. Перевернулся на живот и на четвереньках пополз внутрь темного магазина.

По случаю выходного дня хозяева отсутствовали. Кухарка вломилась в магазин следом за Цитрусом. Тот сдернул со стойки и метнул в даму пару тонких копий. Одно вонзилось в покрытие пола, не долетев пары метров. Другое она отбила ножом, разрубив пополам. И снова понеслась вперед, несокрушимая, грозная, как буйство стихии.

Эдик успел схватить массивный электрошокер для охоты на слоноподобных существ с Целесты-4. Батареи, понятное дело, отсутствовали. Кухарка попыталась ударить его ножом в живот. Он встретил лезвие основанием электрошокера. Дзынь. Бамс. Дзынь. Удары посыпались на Эдика, словно из машины, стреляющей теннисными мячиками. Он едва успевал отражать выпады, не отводя взгляда от белеющего во мраке лица Розы. В темноте на нем пылали только глаза — злые и невыразительные, словно две красные пуговицы. Продолжая отбиваться, он отступал, предчувствуя скорый конец. Стоит ему упереться в стену, и она его достанет ножом.

Вдалеке вдруг взвыли полицейские сирены. Для Цитруса забрезжил смутный свет надежды на спасение.

«Молодец владелец, — подумал он, — поставил сигнализацию!» И тут же лишился последнего оплота обороны. Электрошокер после особенно сильного удара мясницкого тесака раскололся надвое. В отчаянии Эдик прикрыл живот сломанной рукой, согнулся пополам. И Кухарка всадила острие ножа прямо в больную кисть. Цитрус заорал благим матом, подхватил лежащий под прилавком капкан — не иначе, медвежий, — и запустил им в свою мучительницу. Капкан ударился о свирепое лицо, пластиковые челюсти клацнули, чавкнули. Послышался тошнотворный хруст. Массивное тело покачнулось… Еще раз. Ноги Розы подкосились, и она без звука завалилась назад.

— Я… я… я… — заговорил Эдвард. — Я что, убил ее… да?!

Он поднял к глазам искалеченную ладонь. Нож сидел в ней по самую рукоятку, пробив кисть насквозь. Рассмотрев, что произошло с его рукой, Цитрус почувствовал себя очень нехорошо и сполз на пол в глубоком обмороке…

В себя Цитрус пришел не в разгромленном магазине, а в каком-то светлом помещении. Открыл глаза и увидел двух полицейских и человека в белом халате.

— Вы нас слышите, обвиняемый? — строго осведомился человек в белом халате. — Можете говорить?

— Говорить… Говорить — да, это я всегда могу… Вы доктор? — с надеждой спросил Эдик. Рука сильно болела, но была забинтована — первую помощь ему всё же оказали.

— Нет, я прокурор, — покачал головой человек в белом халате. — Врачей мы попросили на некоторое время удалиться. Нам нужно снять с вас показания. Потому что речь идет о преступлении против человечности.

Эдвард откинулся на подушку и завращал глазами, делая вид, что ему совсем плохо. Так оно, в общем-то, и было. К тому же не мешало осмотреться.

— Действительно, Роза совершила страшное преступление против человечности и человечества, напав на меня, — вздохнул он. — Но, мне кажется, вы назвали меня обвиняемым?

— Так и есть, — кивнул прокурор. — Пока что в преступлении обвиняетесь только вы.

Комната была небольшой. Стены выкрашены в небесно-голубой цвет, потолок белый, светодиоды хитро спрятаны — и не заметишь. Мебели почти нет — кровать, на которой он лежал, шкаф и несколько стульев. Копы и прокурор в белом халате стояли над ним. Как медицинский консилиум над важным пациентом. Интересно, а зачем прокурору понадобился белый халат? Если для соблюдения больничного режима, то почему полицейские в форме? Что она у них, стерильная, что ли?

— А у вас форма чистая? — не удержался Эдик. Повисла пауза.

— Отвечать на вопросы четко! — заорал неожиданно один из полицейских. — Не пытаться уклониться от ответа!

Цитрус вжался в койку. Ну и звери! Того и гляди избивать начнут!

— Явсё расскажу! — выкрикнул он и пожаловался: — Только рука очень сильно болит. Дайте обезболивающего, а?

Прокурор и полицейские переглянулись.

— Оно и к лучшему, — заметил прокурор. — Вот расскажешь всё, как надо, и сразу получишь обезболивающее. Скажи-ка, негодяй, где ты взял запрещенный к использованию в цивилизованном космосе капкан-присоску, врастающий в тело? Мадам Роза очень страдает сейчас. Капкан не причиняет ей боли — он рассчитан на то, чтобы ловить дичь незаметно… Но с внешностью у госпожи Свенсон теперь большие проблемы… Не может же она ходить постоянно с капканом на лице? А удалить его можно только хирургическим путем. К тому же успех операции сомнителен.

Цитрус облегченно вздохнул и пробормотал:

— Ох, ну и напугали же вы меня, господин прокурор! Подумаешь, капкан! Эка невидаль, операция… Да с капканом Кухарке даже лучше будет. Страхолюдную ее физиономию не так заметно! Я бы, на ее месте, всё так и оставил. Рот у нее открывается? Глаза видят? Ну и ладно.

— Капкан прирос к ушам, — сообщил один из полицейских. — Так что она почти ничего не слышит. Ты, подонок, хорошо целился. Не так ли?

— Подумаешь, уши, — беззаботно улыбнулся Эдик. — Пусть радуется, что жива осталась. Зараза. Она меня убить хотела!

— Вы не ответили на вопрос: где взяли капкан? — продолжил допрос прокурор. — Мало того, что вам вменяется хранение запрещенных предметов, мы можем обвинить вас в браконьерской охоте. Более того — в охоте на человека. Вы представляете себе статьи, по которым будет предъявлено обвинение? Браконьерская охота на человека! На женщину! С помощью запрещенного международной конвенцией охотничьего снаряжения! Пожизненная каторга — лучшее, чего сможет добиться защита! А наиболее реальным наказанием мне представляется полная стерилизация и повешение на суку мамбусианской пальмы.

Цитрус вытаращился на обвинителя. Несколько раз он пытался сглотнуть, но во рту совсем пересохло. Наконец ему удалось выдавить:

— Сте… стерилизация через повешение?

— Полная стерилизация и повешение, — любезно уточнил один из полицейских.

— По… полная?

— Именно. Через кастрацию.

— Зачем же меня стерилизовать, если всё равно собираетесь повесить?!

— Веревка может оборваться, — вздохнул прокурор. — По гуманным законам Баранбау в этом случае повешение заменяется пожизненным заключением. А где заключение — там и возможность сбежать… Дурные же гены, согласно нашим законам, не должны распространяться.

Эдик зажмурился, распахнул глаза и почти закричал:

— Пишите! Никакого капкана у меня не было! Охотиться я не собирался… Тем более, на госпожу… Не помню, как там ее фамилия. На Кухарку Розу, одним словом. Она гналась за мной, хотела изувечить. И изувечила. Вот, руку видели? А я схватил первый попавшийся под руку предмет. В магазине охотничьих принадлежностей.

— Быть этого не может! — заорал прокурор.

— Вот именно! — в один голос гаркнули полицейские.

— Почему? — удивился Эдик. После отключки он пока неважно соображал.

— Потому что магазин имеет все необходимые сертификаты. Он не мог торговать запрещенным охотничьим снаряжением, — объяснил один из полицейских. — Вот и владелец магазина заявил, что такого капкана в его заведении никогда не было и быть не могло.

— Как это?! — опешил Цитрус. — А вы смотрели все эти сертификаты?

— Уж будьте уверены, подозреваемый, — хмыкнул второй. — Ведь магазин принадлежит сыну уважаемого господина прокурора. За кем, как не за сыном, следит он больше всего? У кого, как не у него, образцовый магазин охотничьих принадлежностей? Найдутся сотни свидетелей, которые подтвердят, что никаких запрещенных капканов в магазине не имелось. Так что лучше вам рассказать всё, как было.

— Ну я и вляпался! — загрустил Эдик.

— Точно, вляпался, — почти сочувственно кивнул прокурор. — Поэтому думай, чмо болотное, где ты взял этот капкан. Сообразишь быстро — срок небольшой получишь. А будешь глупости всякие болтать, насчет того, что нашел этот капкан в магазине моего сына, запираться, скрывать от правосудия истинное положение вещей — стерилизация и веревка.

Цитрус едва не заплакал.

— Простите, а как вы меня назвали, господин прокурор?

— Чмо болотное, — равнодушно повторил человек в белом халате. — Есть такая раса слаборазумных существ на Дельте Секстанта. Так вот ты на этих чмов очень похож. Но это лирика. Тобой тут интересовались весьма уважаемые люди. Швеллер и Иванов. Слышал про таких? Умоляли посадить тебя в одну камеру с их доверенными лицами. Я так думаю, до суда ты всё равно не доживешь…

— Как же быть? — пробормотал Цитрус.

— Ты ведь никогда не был на астероидах, Эдвард? Знаешь, там можно существовать вполне сносно, если на воле есть кому о тебе позаботиться. Смекаешь?

Мозг Эдварда лихорадочно работал. Да уж, угораздило его залезть в этот треклятый магазин! Да еще схватить из-под прилавка запрещенный капкан! И надеть его на голову Розочке! Но доказывать, что ты не мамбусианский хорек — себе дороже. Полиция и прокуратура заодно. Сунут в камеру с косками Иванова и никакого суда, никакого следствия. Придавят по-тихому. А если взять вину на себя — может быть, удастся отделаться небольшим сроком. Хотя прокурор ведь сам сказал: кастрация и повешение! Зачем же ему оставлять свидетеля? Почему они вообще не пристукнули его сразу? Видно, боятся всё-таки кого-то. Знать бы, кого!

— У меня есть сильные друзья! Авторитетные! — наугад выпалил Эдик.

— Он тупой, — покачал головой один из полицейских. — Пойдемте, господин прокурор. Пара дней в лазарете, а потом мы переведем его в общую камеру. К тому времени мы как раз подберем там нужный контингент. Этот хорек много кому задолжал на нашей планете…

— Я не тупой! Я всё расскажу! — взвизгнул Цитрус.

— Никому ты ничего не расскажешь, — покачал головой прокурор. — Вот если бы ты сейчас дал показания…

— Я дам! Расскажу, откуда у меня этот капкан! Он достался мне в наследство от дедушки! — выпалил Эдик.

— Это интересно, — заметил прокурор, поднимая полу белого халата и доставая из кармана пиджака стереокамеру. — Ну-ка, пригласите понятых. И пусть господин Цитрус расскажет нам, как он планировал покушение на Розу Свенсон… Откуда тянутся корни, так сказать, их неприязненных отношений… Пожалуй, несколько лет на астероидах искупят его вину, в случае чистосердечного признания. В конце концов, мадам тоже искалечила подозреваемого…

В комнату вошли две хорошенькие девицы в белых халатах. Одна — пышноволосая, другая — бритая наголо. Но тоже очень ничего. И не поймешь — то ли медсестры, то ли помощницы прокурора. Может быть, тут все прокурорские работники ходят в белых халатах?

Все посетители расселись на стульях и с большим интересом уставились на Цитруса. Стереокамера в руках прокурора тихо жужжала, сканируя пространство помещения.

— Мой дедушка владел бубличной фабрикой на Амальгаме-12, — вздохнув, начал рассказ Эдвард. — Не так давно он умер и оставил мне неплохое наследство. Саму фабрику, счет в банке, фамильные драгоценности. И коллекцию охотничьего снаряжения. Дедушка был страстным любителем охоты.

— Интересно, — равнодушно кивнул прокурор. — На кого же он охотился, используя браконьерский капкан?

— На лис, — ответил Цитрус. Лицо прокурора помрачнело, и Эдик поспешил уточнить:

— На снежных лис с планеты Тартар. У них очень ценная шкура. Ее нельзя портить. А пробить их шкуру можно только лучевым оружием. Сразу в двух местах. Поэтому такой капкан — просто находка для охоты на снежных лис. Дедушка послал один из таких капканов мне. Надеялся, что я добуду ему лису — сам он уже был не в том возрасте, чтобы охотиться. Я всё время носил капкан с собой. Потому что никогда не знаешь, как обернется дело… Ну, то есть такой капкан — это ведь редкая штука. Да и в гостинице оставлять его глупо. А сегодня на меня напала Кухарка Роза. Весь район красных фонарей слышал, многие могут подтвердить. И я отбивался от нее, чем под руку попало. И бумеранг в нее бросал. А потом вытащил из кармана капкан и ударил ее. А он возьми и защелкнись. Вот.

— Вы находите этот рассказ правдоподобным, господа? — обратился прокурор к полицейским.

— Лучше бы было, если бы он сказал, что готовил покушение давно, — мрачно буркнул один из них. — Тогда у нас было бы раскрытие покушения на убийство. Ему-то всё равно уже…

— Ну, как же? — умоляюще скривился Цитрус. — Я ведь всё рассказал…

— Конечно, — зевнул прокурор. — Кстати, господа… Что за безобразие — подозреваемый без наручников!

— Да у меня ведь рука сломана! — закричал Эдик. — На нее нельзя наручник!

— На нее — нельзя, — вздохнул один из полицейских. — А на другую руку и на спинку кровати — очень даже можно.

Тут Цитрус понял — или пан, или пропал. С диким криком он вскочил с кровати, схватил здоровой рукой единственный свободный стул и швырнул его в окно. Огромное стекло раскололось с оглушительным звоном. Завизжали девушки, закрыл голову руками и отбежал подальше прокурор. Один из полицейских рванулся к Эдварду, другой лихорадочно расстегивал кобуру. А Цитрус уже выпрыгнул в окно и летел, летел на какой-то зеркальный свод.

«Ох, мама! Что же они тут понастроили, сволочи?»

Удар, еще более оглушительный звон — Эдвард пробил стекло. Еще несколько секунд падения — и он с громким плюхом ушел с головой в огромный бассейн.

«Живой! Слава тебе, покойный дедушка… Но где я? Да ведь это санаторий, — сообразил он, силясь поскорее выплыть на поверхность. — Я здешнему главврачу должен пятьсот рублей. Обещал доставить бильярдный стол из настоящего дуба для его кабинета. Задаток взял, а шикарного стола доктор так и не увидел… А в санаторий меня привезли потому, что он совсем рядом с кварталом красных фонарей. Ближе, чем больница, раза в три. А вид у нас с Розой, наверное, был неважнецкий. Особенно у нее, хе-хе… Рука-то заживет».

В бассейне, по счастью, народа не оказалось. Дело шло к вечеру, пациенты все ужинали. Только и без свидетелей легавые сразу поймут, куда делся задержанный. А бегают они быстро…

Эдвард подгреб к лесенке, с трудом выбрался из бассейна. Плавать с одной рукой, а тем более лазить по лестницам — удовольствие ниже среднего.

— Подонки! Вкололи бы хоть что-то обезболивающее! — заорал Эдвард. — Попадетесь вы мне еще, грязные скоты!

Оставляя на чистом кафельном полу мокрые следы, он помчался по пустым коридорам, мимо запертых дверей и удобных кожаных диванчиков. Так и хотелось опуститься на один из этих диванчиков и отдохнуть хотя бы чуть-чуть… Но расслабляться никак нельзя. Если он попадет в лапы к прокурору или местным копам — это смерть. Если его поймают громилы Швеллера или Иванова — тоже смерть. Если он попадется доверенным людям Кухарки — смерть будет особенно мучительной.

— Валить, — сквозь зубы стонал Цитрус, — валить с этой проклятой планеты. Грязная планетенка! Вонючие бородавочники!

Он резко остановился. У выхода из здания маячил охранник в черной форме. Рацию держал возле уха, хотя выплевываемые ею слова слышно было даже отсюда: «Задержать… опасный преступник… бдительность… оружие применять в случае крайней необходимости…» Эдик закрутился на месте, метнулся в один из коридоров и побежал по нему. Стал толкать подряд все двери — какая-нибудь наверняка окажется незапертой, через нее он попадет в комнату и вылезет в окно.

В санатории, между тем, начинался форменный переполох. Слышались крики и топот множества ног.

Заперто! Заперто! Заперто! Проклятие! Цитрус бился в дверь за дверью. Толкал плечом, скрипел зубами от накатывающей волнами боли — рука пульсировала. Вот, открыто! Ввалился в комнату и угодил в объятия массивной толстухи.

— Ты пришел, мой сладкий, — пробасила она, подхватила Эдварда на руки и понесла его куда-то.

— Ты что, выдра-а-а?! — завизжал он и забился в ее массивных лапах, как пойманная в сеть мелкая рыбешка.

«Выдра» швырнула Эдика на двухспальную кровать, сама бухнулась сверху, придавив его массивным бюстом так, что он не мог даже вздохнуть. Только захрипел придушенно и распахнул рот, чтобы глотнуть хоть немного воздуха.

— Пришел всё-таки, — жарко зашептала толстуха. — Шалунишка! Гадкий маленький пупсик! А я догадалась… да, догадалась сразу. Даже дверь не стала запирать… так и знала, что ты придешь.

— Пусти… и… и, — прошипел Цитрус, голос его звучал, словно воздух, выходящий из пробитой шины. Он задергался всем телом, почувствовал, что дама шарит под своими необъятными телесами, нащупывая мужское достоинство Эдварда. В жизни ему приходилось бывать в разных передрягах, но никогда еще он не жаждал так вырваться на свободу, как сейчас.

Он сфокусировал свой взгляд на лице ведьмы, разглядел крупную, поросшую волосами родинку на кривом носу, подбородок, с которого она недавно, похоже, соскоблила щетину. Бородатую женщину он видел второй раз в жизни. И первый — так близко.

Чудом извернувшись, Эдик ткнул пальцем в обезумевший от страсти глаз водянисто-зеленого цвета.

Толстуха заверещала, отпрыгнула назад. Цитрус выпущенным из пращи снарядом ринулся к окну, распахнул его и, не глядя, сиганул на улицу. Угодил в полные доверху помойные ящики, повалил их, больная конечность погрузилась в зловонную жижу. Содержимое ящиков расплескалось по асфальту. Эдвард прокатился по нему, скользя, как по льду. Некоторое время он лежал, не двигаясь — не мог прийти в себя от охватившего всё его существо чувства глубокого омерзения. Затем что-то взорвалось неподалеку, обдав его дождем осколков. В десяти сантиметрах от своего носа Эдик разглядел горлышко пивной бутылки. Повернул голову и увидел, что обиженная толстуха метит в него очередной стеклопосудой. Бросок. Цитрус вскочил на ноги, оскальзываясь на банановой кожуре и арбузных корках, поспешил прочь.

Из внутреннего двора санатория, миновав железные ворота, он выбежал стремительно, стряхивая с себя текущую с рукавов мерзость, и наткнулся на одного из копов. С такой силой, что тот даже охнул, когда Эдик врезался в него на полном ходу и обхватил здоровой рукой. Пару мгновений мужчины стояли, обнявшись, потом Цитрус попятился. Коп уставился на свою безнадежно испорченную форму — всю в потеках зловонной жижи. Тяжелые, мутные капли стекали и падали на форменные ботинки. Придя в себя от шока, он поднял красное от гнева лицо на преступника. Но того уже и след простыл.

Эдик бежал что было сил. Звук полицейской сирены лился со всех сторон оглушающей симфонией большой охоты. Еще недавно браконьерствующий охотник на людей, вооруженный запрещенным капканом, он сам в считаные секунды превратился в дичь. Мозг лихорадочно искал выход. Куда податься? Где скрыться в городе? Космодром?! Там, наверное, уже толпы полицейских патрулей. Оцепление. Когда власти объявляют план-перехват, в первую очередь перекрывают космодромы, вокзалы и станции катеров. Основная задача — не дать преступнику смыться из города.

Впереди замаячил знакомый силуэт. Огромный и лохматый, похожий на обезьяну коск по кличке Лапша, один из немногих на Баранбау представителей опасной и непредсказуемой расы рангунов — второй по распространенности в галактике после людей. Лапша работал вышибалой у ростовщика Зюзина. Этого персонажа Эдик желал видеть меньше всех на свете.

— Эй, Цитрус, — закричал Лапша, — ты-то мне и нужен!

— Да что вы все, сговорились, что ли?! — вскричал Эдвард и попытался обежать рангуна по дуге. Но тот ринулся ему наперерез. Силы и скорости Лапше было не занимать. Он взвился в воздух, как лучший форвард команды по Мертвецкому рэгби на Больших межгалактических играх. Сбил Эдика с ног и потащил за шиворот в ближайшую подворотню. Цитрус попытался подняться, но рангун прижал его коленом к земле.

— Так, Цитрус, — заявил Лапша, — ты у Зюзина деньги под проценты брал?

— Брал, — обреченно пискнул Эдвард.

— Я ж тебя предупреждал, что Зюзин — это тот же я, только не такой страшный с виду. А на самом деле — еще страшнее. Так?

— Ну, так, — буркнул Эдик и взмолился: — Честное слово, Лапша, мне сейчас не до вас с Зюзиным.

Ему казалось, что копы вот-вот появятся из-за поворота и защелкнут наручники у него на руках. Хотя наручники — это далекая перспектива, а бешеный рангун — вот он, рядом.

— На меня сегодня весь город ополчился, — пожаловался Эдик и продемонстрировал искалеченную левую руку, — гляди, что со мной сделали.

— Пальцы за долги режут? — с пониманием хмыкнул Лапша. — Это правильно. Таких, как ты, учить надо. Жестоко, но справедливо. Вот скажи мне, Цитрус, ты дурак или жить совсем не хочешь?

— Я дурак, — с готовностью согласился Эдик, — только отпусти меня.

— Нет, Цитрус, — скорбно ответил рангун, — не могу я тебя отпустить. Потому что достал ты Зюзина вконец. И сейчас я тебя буду учить уму-разуму, чтобы ты понял, что долги надо отдавать. Давай-ка сюда свою руку.

— Какую?

— Да вот эту самую. В бинтах.

— Ты что? Не надо…

— Надо, Цитрус, надо.

Лапша ударил Эдика в лицо — не очень сильно, чтобы тот ненароком не вырубился. Потом поднялся и наступил лежащему Цитрусу на больную руку тяжелым ботинком.

Эдвард закричал от боли, засучил ногами по асфальту.

— Нравится? — поинтересовался Лапша. — А ты как хочешь?! Думал, долги отдавать не будешь — и всё у тебя в жизни сложится хорошо? Нет, кончилось твое хорошо. Навсегда кончилось. Будешь, падла, знать, как обижать честных людей.

Эдик извивался и едва не плакал, потом взревел, как свихнувшийся мамбусианский хорек, и пнул рангуна между ног. Получилось удачно. Тот охнул от неожиданности, схватился за промежность, но с несчастной руки Эдварда не сошел, пока не услышал, как совсем рядом взвыла сирена.

— Копы! — выдавил он и заторопился прочь, не отнимая лохматых ладоней от ушибленного места. — Ну, я тебя еще достану, гнида!

Цитрус вскочил и, придерживая больную руку, побежал следом. Поравнявшись с ковыляющим Лапшой, он от души пнул его под зад. Зад оказался таким твердым, что Эдик ушиб ногу. Прихрамывая, прибавил шагу. Рангун взревел, но броситься вслед за наглецом не смог — бессильно погрозил ему кулаком и заковылял дальше.

На бегу Эдвард обернулся и увидел, что пара копов заломили рангуну лапы, другие, вынимая на бегу парализаторы, бегут за ним.

Эдик свернул за очередной поворот. И здесь удача наконец-то улыбнулась ему. На площади Согласия проходила шумная демонстрация, собралось не меньше двухсот человек. Очередной мусонский митинг. Мусоны по всей Галактике боролись за права трудящихся, и не только трудящихся, но и всяких меньшинств, требовали отставки сената Межпланетного братства и назначения на роль главы сената их лидера — Адольфа Шимлера. Шумные выступления мусоны устраивали регулярно. Но демократическое правление Межпланетного братства со свойственным всем демократическим правлениям демократизмом не обращало на митинги никакого внимания. В свободных мирах цивилизованного космоса всякий занимался тем, чем хотел. Пока мусоны не призывали к беспорядкам и не проливали кровь, к ним относились терпимо. А если где-то на краю Галактики они и проливали чью-то кровь — властям Баранбау не было до этого никакого дела.

Щуплому невзрачному Эдику легко удалось затеряться в толпе. Своей ординарной внешностью он по праву гордился — с таким лицом и фигурой можно в любом многолюдном сборище сойти за своего. Главное — правильно себя вести и не привлекать к себе лишнего внимания. Он подхватил край красочного транспаранта «Долой сенат!» и принялся хором с остальными выкрикивать: «Свобода, равенство, братство для разумных и цивилизованных существ!», «Бородавочников — в резервации!», «Долой продажных сенаторов и главу сената!», «Адольфа Шимлера в сенат!».

Несколько полицейских, позевывая, стояли по краям площади — наблюдали за тем, чтобы митинг проходил спокойно. Хотя мусоны на Баранбау не позволяли себе ничего, что выходило за рамки закона, ходили слухи, что Адольф Шимлер, страдающий легкой формой шизофрении, время от времени приказывает своим сторонникам провоцировать массовые беспорядки. А на некоторых планетах мусоны создали боевые отряды и вели настоящую партизанскую войну. Правда, в этом случае они прикрывались активистами местных организаций — попробуй, докажи, что за всем стоят именно мусоны!

Выступая по стереовидению, Шимлер набрасывался на своих оппонентов с желчной и яростной критикой, пользуясь для того, чтобы доказать свою правоту, зачастую не только вербальной аргументацией, но и кулаками. Безобразная драка Шимлера с представительницей партии феминисток Марией Тверской вошла в историю. Тверская оттаскала лидера мусона за уши, он, в свою очередь, укусил ее за левую грудь, использовав невысокий рост в качестве преимущества. Впрочем, много он на этом не выиграл — только сломал зуб о прекрасный силиконовый наполнитель с углеродистыми волокнами.

Несмотря на явную неадекватность лидера, обществу мусонов каким-то образом удавалось поддерживать видимость нахождения в правовом поле. Оно постепенно разрасталось, находя всё новых сторонников по всей Галактике.

Вскоре на площади объявились запыхавшиеся преследователи Эдика. Копы с красными лицами забегали по периметру митинга, выглядывая беглеца в толпе. Парочка полицейских попробовала пробраться в центр площади, но митингующие обругали их нехорошими словами и вытолкали взашей. До Цитруса донеслись сердитые голоса: «Нарушение гражданских свобод», «Попрание прав трудящихся». Кто-то, менее подкованный в политических лозунгах, гаркнул на всю площадь: «Совсем легавые оборзели!» Едва не завязалась драка. Но полицейские быстро сообразили, что не стоит реагировать на агрессивные выпады. Новых попыток проникнуть внутрь толпы мусонов они предпринимать не стали, продолжая кружить вокруг, словно стая стервятников.

Эдвард постарался стать меньше ростом, сгорбился, спрятал лицо за портретом Адольфа Шимлера, размышляя о том, как хорошо, что у лидера мусонов такая широкая физиономия — за ней не то что его, целый отряд космокаторжников спрятать можно.

И тут его кто-то тронул за локоть — здоровой руки, по счастью. Цитрус затравленно оглянулся. На него большими зелеными глазами глядела симпатичная круглолицая девушка. Темные прямые волосы расчесаны на пробор. На вид девушке было не больше двадцати. «Да что там двадцати, — подумал Эдвард, — ей, наверное, и восемнадцати нет! Пластическая хирургия достигла, конечно, значительных высот, только выражение глаз ведь всё равно не подделаешь. Глаза всегда выдают старух с гладкой кожей и высоким бюстом».

«Еще одна кредиторша?» — промелькнула мысль в мятущемся сознании Эдварда. Нет, девушка выглядела слишком наивно, чтобы быть проституткой. Так что же ей от него надо?

— Ты ранен, друг? — поинтересовалась девушка, указывая глазами на истерзанную руку Цитруса.

— Да, — не стал запираться Эдик. — Упал неудачно.

— О! — воскликнула девушка. — Скромность! Нечасто встретишь такое в наше время. Зачем же ты пришел на митинг? Я сразу поняла, что ты — из боевого отряда. А мне так нравятся парни из боевых отрядов! Тебе, наверное, досталось на Цирцении?

Аферист оглядел девицу с головы до ног. Туфельки на высоком каблуке, джинсы, нарочито порванные в нескольких местах, блузка с глубоким вырезом. Кожа белая, нежная… И эти огромные глаза! Нет, девочка явно работает за идею! С такими людьми просто общаться, если иметь соответствующий подход.

— Да, — Эдик посчитал, что спорить бессмысленно. Если уж он решил выдавать себя за мусона, то нужно делать это с максимальной пользой. — С космодрома сразу на митинг. Только что подошел. Хотел найти верных людей.

— Отлично! — воскликнула девушка. — Ты их уже нашел! Я сейчас отведу тебя к секретарю…

— Нет! — воскликнул Цитрус. — Только не это!

— Почему?

— В рядах организации скрывается предатель. Мне нельзя общаться ни с кем из руководства. Нельзя знакомиться со всеми. Сдадут копам — и крышка. Кастрируют и расстреляют. Хорошо, что я встретил тебя. Поможешь мне найти убежище?

— Конечно! — Глаза девушки восторженно загорелись. Как же, настоящее дело…

— Ты не можешь быть предателем, — зачастил Цитрус. — Я тебе верю. И во всём положусь на тебя! Ведь ты мне поможешь, милая? Как тебя, кстати, зовут, красавица?

— Марина.

— Какое приятное имя! Была у меня одна Марина… То есть я не это, конечно, хотел сказать. А я — Эдвард. И мне нужно что-то сделать с рукой. Страшная боль.

Он продемонстрировал девушке замотанную бинтами конечность. Что и говорить, выглядела она неважно. Изогнута под неестественным углом, бинты пропитались кровью, а сверху — приличный слой грязи… Поэтому бинт не видно издалека. Будь он белым, заметным, копы давно вытащили бы Эдварда из толпы.

— Тебе повезло — я учусь в медучилище. На первом курсе, — объявила Марина. — Умею делать перевязки…

— А больше ты ничего не умеешь делать? Массаж, например? — не сдержался Эдвард. Недаром же его звали Болтуном!

— Нет, массаж мы еще не проходили…

— Искусственное дыхание рот в рот?

— Это да. Если ты упадешь — я не оплошаю. Но крепись! Мы постоим еще часик-другой — и сможем уйти вместе со всеми. Нас никто не заметит. Я помогу тебе.

Цитрус посмотрел на небо. Стоять вместе с сумасшедшими мусонами еще два часа… Хорошо хоть солнце перестало палить. Вечер, да и тучи сгущаются. А девчонка так и прыгала вокруг, прижималась к здоровому боку. Хоть что-то приятное в этой мерзкой ситуации.

— Эдвард, а расскажи, как было на Цирцении? Тебя ранили? Из лучевой винтовки? Как ты выбрался?

— Угнал катер военных, — отозвался Цитрус. — Отстреливался. Положил много легавых. Только я не хочу сейчас об этом вспоминать. Рука очень болит. У тебя нет какого-нибудь обезболивающего? Хотя бы цитрамона? Или но-шпы?

— Есть отличное обезболивающее! — радостно отозвалась девушка. — Я всегда с собой ношу. Дать?

— Да! — заорал Эдвард. — Что же ты раньше молчала, подруга, черт побери? Я так страдаю! А ты только жмешься ко мне!

Девушка обиженно захлопала глазками, но вслух сказать ничего не посмела. Достала из сумочки лекарство.

Схватив пластиковый контейнер с оранжевыми капсулами, Цитрус проглотил сразу четыре штуки. Через пять минут боль отступила. Правда, соображать стало тяжелее.

— Спасибо тебе! Ты спасла меня, — выдавил Эдвард.

— Я понимаю, как тебе тяжело, — опустила уголки губ Марина. — Ты суровый мужчина…

— Да. Жизнь заставляет, — вздохнул Эдик. — Привык к партизанской войне. Бываю груб. Прости меня.

— Что ты! Это мой долг! — целуя Эдварда в грязную щеку, заявила Марина. — Будем делать вид, что мы влюбленные. К парам полицейские цепляются не так сильно, как к отдельным людям.

— Хорошо, — вздохнул Эдвард, обхватывая девушку здоровой рукой немного ниже талии. От четырех таблеток сознание плыло, словно в наркотическом дурмане. Интересно, что это было за обезболивающее? Надо бы запомнить название и прикупить при случае…

С неба начали падать крупные тяжелые капли. Пара минут — и дождь полил как из ведра. Мусоны стояли твердо, держа над головой плакаты с портретом своего лидера. Полицейские попрятались под тентами летних кафе, зашли в подъезды и в магазины. Марина достала из сумочки зонт — правда, двоим под ним явно было мало места, даже если стоять обнявшись.

— Дождь организовали специально, — сообщила девушка. — Чтобы не дать нам провести митинг.

— Как — специально? — удивился Эдвард.

— Послали самолет с реагентами, который заставил тучи разразиться дождем именно на площади. На праздники тучи разгоняют, а во время наших митингов, наоборот, сгоняют. Продажные синоптики! Продажная мэрия! Все вокруг продажные!

— Точно, — кивнул Цитрус. — И копы продажные, и прокуратура, и даже женщины! То есть некоторые, хотел я сказать… Может, свалим отсюда? Ты меня приютишь?

— Конечно. А идти… Да, идти лучше сейчас. Побежали!

Сняв туфли на высоком каблуке, девушка зашлепала по лужам, обняв Эдварда за плечи. Тот трусил, стараясь не высовываться из-под зонта. Со стороны они представляли собой идиллическую картину. Молодые влюбленные голубки, которым надоел митинг.

— Ты живешь одна? — поинтересовался Эдик.

— Нет, что ты… Мне не по карману снимать квартиру одной. Я живу с подругой. И с ее другом.

— Опа! — хмыкнул Цитрус. — Прямо вот так втроем и живете?

— Ну да. Что же в этом такого?

— Да нет, ничего… Они тоже мусоны?

— Нет, они — анархисты.

— И как настоящий мусон, то есть мусонка, может делить постель с анархистами?

Девушка открыла глаза так широко, как, казалось, уже нельзя.

— Что ты, Эдвард, какая постель? У нас даже комнаты разные. Только кухня общая. И ванная.

— Ах, вот как. Это лучше. Нужно соблюдать конспирацию. И дистанцию. С представителями других партий, естественно. Своим-то всё можно. Мусонке переночевать у мусона — всё равно что выпить стакан воды…

Жила Марина в небольшом восемнадцатиэтажном доме с десятью подъездами, на седьмом этаже. Дверь в квартиру — стальная, с маленьким «глазком». Девушка открыла ее своим ключом-карточкой, поманила Эдварда за собой. Откуда-то из дальней комнаты доносились громкие страстные стоны.

— Что это? — насторожился Цитрус.

— Соседи. Не думали, что я приду так рано, — покраснела девушка. — Обычно митинги длятся до самой ночи.

— Смущать такое невинное создание! — хмыкнул Эдвард. — Ничего, мы им отомстим сегодня ночью. Правда, детка?

— Что ты имеешь в виду? — захлопала глазами Марина.

— Я имею в виду, что рука у меня будет болеть… И ябуду страшно скрипеть зубами. Может быть, даже выть. Не боишься?

— Нет! — смело заявила девушка.

— Вот и умница. А сейчас пойдем к тебе. Займемся раной!

В комнатке Марины царила по-настоящему спартанская обстановка. Узенькая кровать, маленькая тумбочка, маленький шкафчик, совсем маленький столик — и большая плазменная панель монитора над ним.

— Включить «новости»?

— Как хочешь, — вздохнул Эдвард. — Ты говорила, что сможешь перебинтовать руку? Давай займемся этим быстрее. И вообще, препарат у тебя отличный — но не можешь ли ты вколоть мне еще какое-нибудь обезболивающее?

— Сейчас посмотрим.

Девушка сняла грязные бинты, наложила на руку обезболивающий и дезинфицирующий гель, невесть откуда взявшиеся ровные палки — не иначе, юная медсестра только и мечтала о том, чтобы оказать помощь первому попавшемуся больному с переломом — и замотала руку быстрозатвердевающим бинтом.

— Клево, — выдохнул Эдик. — Совсем не болит. Дай-ка я поблагодарю тебя, солнышко!

Он перегнулся через столик и поцеловал Марину в губы. Девушка не сопротивлялась, но и на поцелуй не ответила. Поди, разбери, что этим мусонам нужно! Стоны за стеной послышались с новой силой.

— И как ты здесь живешь? — хмыкнул Эдвард.

— Они думают, что меня нет, — вновь потупилась хозяйка.

— Вообще? Что ты здесь не живешь? Настолько не видят ничего вокруг?

— Да нет же, что меня нет дома сейчас. Я должна была прийти позже.

— Понятно. А оружие у тебя имеется?

— Два брикета пластиковой взрывчатки. По два килограмма тротилового эквивалента каждый. Мне доверили хранить часть арсенала.

— Эх, я бы предпочел лучемет или хотя бы парализатор.

— Еще есть электрошокер. Но он совсем маленький и не очень мощный.

— Ладно, потом продемонстрируешь…

Эдвард подумал немного и плюхнулся на кровать, поманил девушку:

— Иди сюда, отдохнем немного. Нам предстоит тяжелая ночь.

— Ты разве не будешь отдыхать?

— Нет, конечно! Отдышусь и двину на космодром. Баранбау — всего лишь перевалочная станция. Я заметаю следы… А вообще, мой путь лежит на Амальгаму-12. Там дедушка оставил мне в наследство бубличную фабрику…

Эдвард осекся, поняв, что болтает лишнее. Еще немного — и он сам поверит в эту бубличную фабрику и в дедушку-бубличника. С другой стороны, и девчонке не летает запудрить мозги. Пусть все будут уверены, что он летит на Амальгаму. В том числе и мусоны. Интересно, а что сказали бы мусоны, узнав, что сын прокурора Баранбау торгует запрещенными капканами? Вот уж скандал бы поднялся так скандал! На всю Галактику! Да только раздувать его сейчас не слишком разумно. Если бы не Иванов и Швеллер, и не Роза Кухарка — дело другое…

— Может, ты хочешь искупаться? — спросила Марина.

— От меня разит, да? — поинтересовался Цитрус. — Сильно?

— Ну, не так, чтобы очень… Но кое-какой запах имеется. Видно, тебе тяжко пришлось в пути.

— Пришлось ехать в мусоровозе, — кивнул Эдик. — С толпой грязных, как черти, борцов сопротивления. Пойдем, покажешь мне ванную. И заодно потрешь спинку. Да и всё остальное тоже. Я же не смогу мыться одной рукой? А ты медсестра, надо привыкать.

— Пойдем, — решительно кивнула девушка. Ванна в дешевой квартире Марины оказалось сидячей, квадратной.

— Не разгуляешься, — вздохнул Эдик. И деловито принялся раздеваться. Скинул рубашку, расстегнул ремень брюк и вдруг застеснялся. Скомандовал деловито: — А ну-ка, отвернись. Ты, хоть и медик, но пока без диплома! Медикам без диплома глядеть на голое мужское тело не полагается.

— Почему?

— Смущаются сильно. Краснеют так, что становятся похожи на помидоры. Так что давай, отворачивайся.

Девушка пожала плечами и послушно повернулась к стене, где тощая тень бойца сопротивления нагнулась, вытаскивая из штанин сначала одну, а потом другую ногу, и шагнула в ванну, растягиваясь к потолку.

Эдвард устроился поудобнее, здоровой рукой прикрыл до поры до времени мужское свое достоинство, а забинтованную положил на край ванны.

— Можешь смотреть, — милостиво разрешил он. Девушка повернулась.

На лице ее промелькнуло разочарование. Вместо мускулистого тела бойца невидимого фронта, покрытого шрамами, она увидела худое тельце человечка, который всё свободное время проводил за игорным столом.

От Эдварда не укрылось недовольное выражение лица Марины. Он нахмурился и сделался груб:

— Чего встала?! С одеждой надо что-то сделать, наверное?! Не видишь, она вся грязная. На передовой меня это, конечно, не волновало. Но здесь я в грязном ходить не согласен.

— Да, конечно, — ответила девушка, взяла брюки и рубашку и сунула в допотопную стиральную машину «Эврика-2100», встроенную в стену.

Основным достоинством древнего агрегата был мощный магнитно-гидродинамический двигатель. Раньше такими снабжались вездеходы венерианских колонистов. А потом игрушечные танкетки для детишек богатеев со всей Галактики. Малютки устраивали понарошку масштабные танковые баталии, разнося в щепки домики жителей беднейших кварталов, пока танкетки не запретили специальным указом сената.

Марина нажала кнопку. Машина загудела, наполняясь водой. Барабан завращался. В нем крутились черные брюки Эдика и рубашка из лемурийского шелка.

— Долго я тут буду сидеть?! — проворчал он. — Холодно, между прочим. У меня мурашки по коже. Врубай воду, бездельница.

Девушка нажала кнопку, и сверху на Цитруса хлынули потоки теплой ароматной влаги.

— Хорошо-то как! — сказал он и расслабился, вытянул ноги. — Так, ты давай, начинай меня намыливать, что ли…

— Да, конечно, — ответила Марина, но вместо того, чтобы заняться делом, почему-то попятилась к двери. — Подожди одну минуту, я сейчас вернусь.

— Ну, ты чего?! — нахмурился Эдик. — Ты — боевая подруга или как?! Я уже сижу, готов ко всему, понимаешь, а она куда-то там собралась… Несерьезно это! Не по-товарищески!

Девушка выскользнула за дверь.

Стесняется при мне раздеваться, — понял по-своему ее стремительное бегство Цитрус, — молодая еще. Ничего. Все они поначалу молодые и неопытные. Пообщаемся с ней. Научу ее всяким штукам. Будет то, что нужно. Станет настоящей боевой подругой для такого классного парня, как я.

Эдик потянулся к теплым струям воды, разомлел, повернулся на бок. В шуме воды он даже не заметил, как скользнула в дверь Марина, вооруженная электрошокером. Его привел в себя заряд тока в левую ягодицу. Эдик взвился и заорал: «Ой-ой-йо-о-о!»

— Ты что?! — он всем телом повернулся к девушке, покрутил пальцем у виска: — Совсем сдурела? Это массаж такой?

— Кто ты? На кого работаешь?! — поинтересовалась Марина и показала на область ниже пупка, так что Цитрус сразу вспомнил, что он абсолютно голый, и закрылся руками.

— Как кто?.. — спросил он, мучительно продираясь сквозь туман в голове, вызванный принятием обезболивающих таблеток, и соображая, что он сделал или сказал не так. — Я этот… я борец сопротивления. Мусон из театра боевых действий… Работаю на сопротивление. И на себя, конечно. Вот, Роза Кухарка хотела меня припрячь, но я не дался! Как самый настоящий мусон… А что такое?

— Нет, — покачала головой девушка. — Ты не мусон.

— Самый настоящий мусон, — Эдвард затряс головой. — Мусонистее и не придумать.

— Где же твоя татуировка? — она окинула его взглядом ниже пояса.

— Та… татуировка? Ну-у-у… Так я ее свел. Да. Чтобы враги случайно не узнали, что я мусон, взяв меня в плен.

— Мусоны из боевых подразделений не сдаются в плен. Ты — лжец, — констатировала Марина и ткнула обманщика электрошокером, так что он затанцевал в квадратной ванне, а затем взмолился:

— Мариночка, не надо, пожалуйста… Я всё расскажу.

— Расскажешь всё нашему секретарю! — отрезала девушка. — Как выдавал себя за мусона и какие цели преследовал. Ты сексот, так ведь?

— Секс…от, — пробормотал Эдик, — и до… Ну да, это на меня похоже.

— Так я и знала, — констатировала Марина, — вылезай из ванны, мерзавец.

— А может, не надо?

— Надо…

— Хорошо, — Эдик перешагнул через край, стал на кафельный пол и пожаловался: — Холодно.

— Мне на это наплевать! — отрезала девушка.

— Где твое милосердие? Где хваленое девичье добросердечие?!

— Там же, где твоя совесть, — она сделала угрожающий жест электрошокером, и Эдик отпрыгнул. — Пошли!

— Ты что, голым меня поведешь? — ужаснулся Цитрус.

Марина кивнула. По решительному выражению ее лица было понятно, что она не шутит и действительно собирается провести его через весь город голым.

— Да ты что?! — вскрикнул Эдик. — Фашистка проклятая! Совесть у тебя есть?

— Пошли! — повторила девушка. На сей раз электрошокер впечатался в больную руку «сексота». Издав сдавленный крик, он поспешно выбежал из ванной. Девушка последовала за ним.

Дверь комнаты напротив приоткрылась. Из нее выглянул лохматый парень.

«Анархист», — вспомнил некстати Эдик.

— Что там такое, Вова? — послышался недовольный девичий голосок. — Куда ты? Я хочу еще!

Анархист насмешливо оглядел голого Эдика, трясущегося от холода, и соседку с электрошокером в руке и крикнул:

— Ничего, милая, это Маринка развлекается. — Подмигнув ошалевшему Эдику, парень скрылся.

— Пошел, — мусонка толкнула Цитруса к входной двери.

— Ботинки хотя бы дай, — сдавленным шепотом попросил он.

— Нет! — ответила девушка.

На лестничной площадке, возле воздушного лифта в этот час было оживленно. Пара бородатых мужчин в очках вели научный диспут. Рядом с ними стояла, потягивая пьянящий колосок, одетая с изяществом пожилая дама. В лице ее читалось безразличие и усталость. Было заметно, что диспут ее не увлекает, и ей отчаянно скучно.

Увидев голого Эдварда и его подругу с электрошокером, дама заметно оживилась. Колосок выпал из ее руки и покатился, дымясь, по полу. Мужчины прервали диалог и уставились на странную парочку, что называется, во все глаза.

— Чего смотрите?! — пробормотал Эдик, обращаясь к бородачам. — Нравится, когда вашего брата унижают? Помогли бы лучше. Эта, — он кивнул на девушку, — маньячка сексуальная. Поймала меня, накачала наркотиками, а теперь вот пытает… — Поскольку его слова не возымели никакого действия, он выкрикнул: — Да помогите же мне!

За что немедленно получил удар электрошокером под лопатку. Заряд едва не свалил его. Марина втолкнула нетвердо держащегося на ногах бледного Эдика в шахту и сама шагнула следом.

Они мягко приземлились на первом этаже. Вышли из подъезда и побрели по освещенному яркими фонарями городу. Цитрус шел, низко опустив голову, прикрыв руками причинное место, и размышлял о том, что, в принципе, если подумать, ничего такого страшного нет в том, что половина Баранбау увидит его голую задницу. Загорают ведь на пляжах по всей Галактике нудисты. А некоторые галактические расы совсем не стесняются своей наготы. Взять хотя бы ландиков — у них органы размножения находятся на лице. Ходят себе, трясут ими под носом, и ничего. Даже считают, что рот на лице — это мерзко. А что-то другое — очень даже к месту.

Эдик огляделся вокруг и пришел к неутешительному выводу, что они привлекают всеобщее внимание. Вскоре за серьезной девушкой с электрошокером и тощим голым мужиком следовала целая толпа зевак. Одни горели желанием, чтобы она его ткнула побольнее, другим было жалко Эдика, и они кричали, чтобы девица немедленно отпустила парня. Ни те, ни другие, впрочем, активных действий не предпринимали. Только строили предположения, за что она его сцапала и куда ведет.

Цитрус смекнул, что, если так дальше пойдет, до секретаря мусонов они не дотянут. Скоро их попросту сцапает полиция, как нарушителей общественного порядка. Попасть в полицию для него равносильно смерти.

Стараясь не наступить на стекло, Эдик уныло шлепал босыми ногами по тротуарам Баранбау, осознавая, что жизнь его кончена. И даже классная идея с дедушкиным наследством ему больше не поможет. Угораздил же его черт столкнуться с этой фанатичкой. А он-то радовался — идеалистка, будущая боевая подруга. Раскатал губы, дурак.

В тот самый момент, когда он размышлял о том, что не сделал даже никаких распоряжений насчет собственных похорон, наперерез Эдварду, перекрыв дорогу, вырулил, упав сверху, черный пятнадцатиместный катер. Дверь распахнулась, и на асфальт попрыгали ребята Иванова.

«Быстро разобрались с полицией», — подумал Цитрус.

Сам босс вышел последним, по организованному для него живому коридору. Приблизился к Цитрусу, который стоял ни жив ни мертв в позе футбольного игрока перед пенальти. Марина посверкивала глазами, но пока ничего не говорила. Только толпа зевак за их спинами шумела, предчувствуя новое занятное зрелище.

— Вот и попался, гад, — улыбнулся с довольным видом Иванов, поигрывая крепкими мускулами.

— Он сексот, да? — предположила Марина, оценив габариты Иванова и приняв его за настоящего борца сопротивления.

— Да вроде того, — задумчиво пробормотал Иванов. — А ты кто такая, крошка?

— Я — сочувствующая!

— О! Хороша сочувствующая… Поймала, значит, гада-сексота! Я тебе премию выпишу, милая, как только мы его отведем, куда следует, и сделаем с ним такое, что ему самому можно будет посочувствовать. Ага.

— А вы… — начала Марина.

— Ох ты, мать моя! — крякнул Иванов, увидев, что поодаль сели красные спортивные катера, из них попрыгали на землю бандиты и сам Швеллер.

— На тебя жалко смотреть! — констатировал бандитский главарь из конкурирующей группировки, разглядывая худое тело Эдика с внимательным отвращением.

— А вы кто? — спросила Марина. Низкорослый Швеллер вызвал у нее куда меньшее доверие.

— Конь в пальто, — хохотнул Иванов.

— За коня ответишь, — нахмурился Швеллер. — А ты — цыц, козявка! — главарь смерил девушку сердитым взглядом. — Я тебе слова не давал.

Цитрус вздохнул — удача снова его оставила. Оглядел толпу. Вдруг там сыщется какой-нибудь герой, который захочет ему помочь. На переднем плане вместо отважного героя он увидел Лапшу. Приблизиться рангун не решался — не ладил с громилами Иванова, но издалека погрозил Эдику кулаком и красноречиво провел ладонью по горлу — мол, всё, не жить тебе больше, Цитрус.

«Все собрались, собаки, посмотреть, как меня разделывать будут, — пробормотал Эдик, — только прокурора не хватает, и продажных копов вместе с ним».

— Скажи-ка мне, дружок, — проговорил Швеллер торопливо, — насчет дедушкиного наследства, ты ведь меня обманул, не так ли? Не было наследства? Да?

— Было, — неожиданно вмешалась Марина. — Он собирался сбежать на какую-то Амальгаму. Воспользовавшись моим доверием. Подлец! Скажите, а вы из полиции?

— Мы-то? Ясное дело. Слуги закона, вестимо, — улыбнулся по-отечески Швеллер. — Разве ж по нам не видно?

— Ну да, — подтвердил сиплым голосом Иванов, — в законе мы.

Марина растерянно оглядела представителей бандитских шаек. Сомнительно, что эти здоровенные морды за спиной маленького лысого типа — из полиции. Ивановские крепыши тоже вызвали у нее подозрения. Некоторые из них были в коротких майках, модных в этом сезоне. Татуировки под пупками отсутствовали! Стало быть, никакие они не бойцы-мусоны, прибывшие покарать отступника или сексота! А обычные бандиты.

— Что же ты наделала? Погубила боевого товарища, — грустно заметил Эдик, усугубляя девичье раскаяние. — Выставила меня на позор. Но я тебе прощаю это, киска… Жаль, нам не удалось познакомиться поближе! Помни верного мусона Эдварда, подруга! На этом свете не встретимся, так хоть на том.

Тут Марина выкинула такой финт, что у ребят Иванова прямо дух захватило. Она стащила через голову свободную блузку, оставшись в одних брюках, и натянула предмет девичьего гардероба на Цитруса. Толпа взревела, приветствуя дружественный акт со стороны вооруженной электрошокером девушки.

— Неудобно, что он без одежды, — она робко улыбнулась бандитам. А Эдику шепнула на ухо:

— Мощная взрывчатка вшита слева под мышкой! Умри достойно, боец!

— О как, — только и вымолвил новоиспеченный мусон. Интересно, часовой механизм в бомбе не предусмотрен? И что же, все мусонские девушки ходят в таких вот рубашечках? Да, определенно, Марина только что отдала ему самое дорогое, что у нее было! Возможность отправиться на тот свет вместе с толпой врагов! — Спасибо, милая, — пробормотал Эдвард и почувствовал, что глаза его наполняются слезами.

— Это всё сантименты, — буркнул Швеллер. — Колись давай, чмо болотное, наследство имеется?

Эдик поднял на главаря ясный взгляд, в котором забрезжил свет надежды на спасение.

— Имеется, чистая правда, имеется, — затараторил Цитрус. — Чем угодно поклянусь. Да чтоб мне никогда в жизни бубликов не видеть, если дедушка мне ничего не оставил. Просто дело как было… Я очень не хотел делиться. Впервые в жизни я получил наследство. Да еще не просто наследство. А целое состояние. Разум помутился от такого богатства. Вот я и драпанул от вас. Думал, смогу убежать. Но не смог… Всё равно нашли.

— Так я и думал, — улыбнулся Швеллер. — Ребята, грузите его в катер. Так, ты, крошка, отойди-ка от него подальше. А то мои парни тебя ненароком заденут. Видишь, какие они неповоротливые.

— Прощайте, — грустно улыбнулась Марина, отошла на несколько шагов и помахала Цитрусу рукой. Из глаз ее катились слезы. Видимо, она уже в красках представляла, как Эдвард взрывает катер вместе с собой и врагами.

— Да ты чего, а? — бандитский босс мягко обнял ее за плечо, вынул из ослабевшей руки электрошокер и показал на всё еще не опомнившихся ивановцев. — Видишь этих ребят, малышка? Если мы не поторопимся, скоро тут начнется сущее побоище. Ты не волнуйся, мы позаботимся о твоем тощем друге.

— Как это — позаботитесь? — прорычал Иванов, медленно выходя из ступора. — Я что-то не пойму — ты кинуть меня собрался?!

— Девушка отдала его мне, — проникновенно произнес Швеллер. — Значит, я его и забираю. Ну, чего встали. Грузите цитрусы, ребята.

Эдика схватили, затолкали в салон одного из спортивных катеров.

— Да я тебя… — начал Иванов.

— Надо же, какие мы настырные, — проворчал Швеллер. — Слушай, король рэкета, мы же с тобой цивилизованные люди. Я обещаю тебе половину с продажи его фабрики. Ну между собой-то мы разберемся? А тебе я просто боюсь его сейчас отдавать — ты же ему кости переломаешь и ничего не добьешься.

— Мы полетим следом, — объявил Иванов, — и будем присутствовать, когда ты его трясти начнешь.

— Только присутствовать? Без рукоприкладства?! — Иванов нехотя кивнул.

— Ладно, — согласился Швеллер. — В конце концов, нам с тобой в одном городе жить. Не кину, не переживай. Как там говорится — ворон ворону глаз не выклюет.

— Это ты ворон, — проворчал Иванов, — а я орел.

Швеллер в ответ только рукой махнул. Уселся в тот же спортивный катер, куда затолкали Эдика, и скомандовал:

— Полетели!

Воздушная машина взмыла в небо и понеслась прочь. Эдик посмотрел в иллюминатор, провожая взглядом девичью фигурку топлесс, такую одинокую и трогательную посреди беснующейся под фонарями дикой толпы. «Жалко, что всё так получилось, — подумал он, — но откуда я мог знать, что мусоны делают всем своим татуировки под пупком».

— Что ж, дружок! — обратился к нему Швеллер, поигрывая электрошокером. — Как насчет того, чтобы поделиться с нами дедушкиным состоянием? Ты же не будешь против того, чтобы переоформить все бумаги на подставное лицо?

— Конечно, не буду, — ответил Эдик и неожиданно засмеялся — сказывалось нервное напряжение последних суток, — разве я могу возражать? Ха-ха-ха. Нет, возражать я не буду.

— Конечно, не будешь, — засмеялся в ответ Швеллер. Его парни поддержали босса дружным хохотом. Так уж было заведено в клане Швеллера — если бугор начинает смеяться, то и все вокруг должны веселиться. Если же он злится, все обязаны сохранять самый мрачный вид. — Мы и законника с собой прихватили!

Юрист оказался самым мерзким субъектом в и без того пренеприятной компании. Толстый тип с редкой козлиной бородкой и длинными сальными космами, в заношенном клетчатом пиджаке, одетом на оранжевую футболку. На коленях он держал потертый ноутбук.

— Сделку оформим прямо здесь, — объявил юрист срывающимся на визг истерическим тенорком — должно быть, соседство с бандитами его нервировало. — Свяжемся по сети с нотариусом, подпишешь документы — и это, собственно, все. Адье.

— Что значит адье?! — всполошился Цитрус. — За борт меня кинете?!

— Зачем за борт, дурилка ты картонная? — хмыкнул Швеллер. — Может, еще и сгодишься на что. Расстанемся по-тихому, без мокрухи. Если, конечно, фабрика твоя хоть что-то стоит. Ну а если не стоит ничего, ты уж не обессудь. Смерть твоя будет долгой и мучительной.

— Фамилия дедушки, местоположение завода, — осведомился юрист, открывая ноутбук.

— Цитрусы мы, — с достоинством объявил Эдвард. — Я — Эдвард Цитрус, а дед мой — Иван Пафнутьевич Цитрус.

— Что ты мелешь, болтливая твоя морда? Цитрус — это ж погоняло! — возмутился Швеллер.

— А вот и нет. Фамилия. Я и удостоверение личности могу показать, — торжествующе улыбнулся Эдик. — Если мы, конечно, вернемся в мою каморку, где спрятана фотография дедушки!

— Хочешь, чтобы Мотя Швеллер дважды в одну мышеловку сунулся?! Совсем ты, видно, сдурел, парень.

— Нет, нет, что ты, — замотал головой Эдик.

— Ладно, врать тебе один хрен резону нет. Если сейчас законник наш не найдет нужной фабрики в своем компьютере — тут тебе и кирдык придет. Смекаешь?!

Цитрус прикусил язык. Действительно, в век победивших информационных технологий и удостоверения ни к чему. В памяти компьютера содержится информация по всем предприятиям Галактики. Включая бубличные фабрики, если таковые имеются. А если информации вдруг не окажется на жестком диске — соединился с глобальной сетью по беспроводному каналу и моментально получил ответ на любой запрос. Так что на раздумья оставалось всего несколько секунд. Сейчас его выведут на чистую воду!

— Цитрус Иван Пафнутьевич, — повторил юрист. — Местонахождение фабрики?

— Амальгама-12.

— Точнее? Амальгама — планета. Название страны, города? Возможно, ты знаешь код.

— Да какая там страна? Планетка-то маленькая… — Эдик замялся, потом выдал: — Город Бубличск. Кода не знаю.

— Как-как?

— Бубличск. От слова «бублик». Это небольшой такой городок, там, кроме дедушкиной фабрики, ничего и нет… А вокруг горы, горы, ов… овраги разные. Да. Хорошо там. В Бубличске. Я там вырос, — добавил для достоверности.

— Меня смущает окончание, — прищурился противный юрист. — Никак не могу его расслышать. И написать, соответственно.

— Чэ Эс Ка, — терпеливо выговорил Эдик. — Нормальное окончание. Мне нравится, во всяком случае.

Юрист щелкнул по клавишам и заявил:

— Нет такого города на Амальгаме. И фабрики нет. И дедушки, Цитруса Ивана Пафнутьевича, тоже нет.

— Ты, наверное, неправильно окончание набрал, — вздохнул младший Цитрус. — А дедушки, понятное дело, нет.

— Как?! — ахнул Швеллер. — Так ты всё это время меня парил?!

— Да нет же. Я имею в виду, что он умер! Фабрика сейчас записана на доверительного управляющего. А его фамилии я, к сожалению, не помню. Сложная у него фамилия. То ли Шверценбахенхер. То ли Бульбенберхер.

Катер пошел на посадку. Судя по открывающейся в иллюминаторах картине, они прилетели куда-то на самую окраину мегаполиса, в промышленную зону. Вокруг высились ангары с красочными надписями: «Вторсырье», «Цветметсклад», «Подержанные МГД-генераторы», «Не влезай, убьет», и расстилались живописнейшие свалки. Над ними кружили черные птицы, похожие на ворон, только на головах пернатых топорщились морщинистые гребни. Всё это благолепие освещалось мощными прожекторами.

«С ангарами всё ясно, — подумал Эдик. — Но зачем освещать свалки? Городу явно некуда девать энергию от мощного термоядерного реактора. Лучше бы продали энергию куда-нибудь налево. А деньги пустили в дело — построили новое казино, например».

Вообще же, место, куда они прибыли, Цитрусу очень не понравилось. Полиция в этот район не забредала месяцами… Впрочем, от полиции ему тоже никакой радости. И там, и там — каюк.

— Бульбенберхер?! — проговорил Швеллер после недолгих раздумий. — Сдается мне, Эдик, что ты нам мозги паришь! Ладно, сейчас приземлимся — и всё расскажешь по существу. Есть дедушка — хорошо. Нет — тоже неплохо. Давно я уже хочу выпотрошить кого-то в показательных целях! Да и нервишки успокою. Расшалились они, знаешь ли, в последнее время.

Здоровой рукой Цитрус полез под блузку. Нащупал пришитую к ней изнутри коробочку с колечком взрывателя. Колечко было такое маленькое, что в него влез только мизинец. Интересно, заряда хватит, чтобы разнести катер вдребезги? Или ему просто оторвет руки и голову, а все вокруг останутся целы и невредимы?!

Пропахав брюхом по камням с металлическим скрежетом, катер приземлился. Швеллер ухватил Цитруса за воротник и потащил наружу.

— Пошли, хватит себя щупать!

На площадке перед большим ангаром сразу стало многолюдно. Катера, бандиты, еще катера, еще бандиты… Гомон, хохот, мелькают огни… С удивлением Эдик заметил в толпе Лапшу — не иначе, рангун прилетел своим транспортом следом за катером Швеллера.

Хотел, наверное, посмотреть, как его грохнут. Чтобы потом донести Зюзину.

— Не хочет колоться, чмо болотное, — объявил Швеллер. — Поэтому, полагаю, целесообразно его мочкануть.

Иванов, к которому были обращены слова конкурента, хмыкнул:

— А, может, ты его в катере обработал? Законника не зря ведь с собой брал?! Болтун документы на тебя переписал, а сейчас ты мочкануть его хочешь, чтобы долю мою захапать!

— Да, да, это так! — прокричал Эдик. — Я всё отдал Швеллеру! Он обещал, что я буду жить!

— Врешь, паскуда! — вскричал тот.

— Чтоб мне провалиться!

— Да я тебя сейчас в асфальт закатаю!

— Господин Иванов вам не позволит!

— Не позволю! — рыкнул Иванов, — Ну-ка, колись, как твоя фабрика называется, как деда звали? У меня тоже законник имеется. И даже нотариус свой! Сейчас всё оформим на меня!

Эдик понял, что это — конец. Убьют его, может, и быстро, оттого, что он всех разозлил, но больно будет наверняка.

— Вторая бубличная фабрика имени Льва Букина, — сообщил он.

— Как же ты меня достал! — Швеллер побагровел от злости. — Нет бы помолчать перед смертью, так он всё так же несет не пойми что. Ну, скажи мне, кто такой этот Лев Букин?

— Знаменитый вратарь, — обреченно сообщил Эдик, — я о нем в газете прочитал. И в честь его дед назвал фабрику.

— Дайте-ка мне мою Любимицу, — попросил Швеллер и вытянул руку, в которую заботливые громилы немедленно вложили бейсбольную биту. — Ну-с, приступим, — сказал он и уже замахнулся для удара… А Эдик весь сжался, ожидая что сейчас ему влепят прямо по умной голове.

Но тут их самым беспардонным образом прервали. В небе появились два полицейских катера красивой обтекаемой формы, светящиеся красными и синими габаритными огнями. Супермашины, которые могли подниматься в стратосферу, а то и выходить на орбиту, перебрасывая полицейские силы с одного конца планеты на другой. Бортовому вооружению полицейских катеров мог бы позавидовать даже военный корабль с захудалой планетенки отдаленного сектора Галактики.

— Всем лечь на землю! Бросить оружие! — раздался громоподобный голос, усиленный динамиками.

Бандиты повалились, как кегли, сметенные метким ударом шара. Знали, что с копами в Баранбау шутки плохи. При желании они могли запросто расстрелять всех внизу. Эдик решил, что ему тоже будет неплохо прилечь.

— Проводится операция по задержанию особо опасного преступника, повинного в преступлениях против человечности! — продолжал вещать голос. — Эдвард Цитрус, встать! Именем закона, вы арестованы!

Эдик поднялся, с тоской глядя на медленно снижающиеся катера.

Они приземлились. Из одного высыпали полицейские. Сквозь бронированные стекла другого Эдик заметил прокурора с очень кислым лицом. Да уж, нехорошо всё складывается! Интересно, почему прокурор просто не дождался, пока его порешат бандиты? Наверное, не сообразил. Или решил не пускать дело на самотек.

— Пошли, мерзавец!

Один из полицейских хотел застегнуть на руке Эдварда наручники, но тот вдруг дико заорал и вытащил из-под рубашки брусок пластиковой взрывчатки. Устроен он был почти так же, как граната. Предохранительное кольцо, скоба, и, собственно, сама взрывчатка. Зубами сорвав кольцо, Цитрус поднял взрывчатку мусонов над головой.

— Только прикоснитесь ко мне! Только выстрелите! Все взлетим на воздух!

Большинство присутствующих бросились на землю. С бомбами шутки плохи…

— Это димлетид, — побелевшими от страха губами прошептал полицейский офицер. — Разнесет всё вокруг. И катера. И нас — в капусту. Страшная штука.

— Лежите, ребята, лежите, — подал голос Швеллер. — Нас проблемы легавых вообще не касаются.

— Не двигаться, придурки! — прорычал Иванов своим.

— Я сажусь в полицейский катер. И улетаю, — объявил Цитрус. — Мне уже всё равно! Если кто дернется — бабахну тут всё незамедлительно. И не вздумайте гнаться за мной!

Широкими шагами он направился к ближайшему полицейскому катеру. Люди испуганно шарахались в сторону — хотя заряда гранаты наверняка хватило бы, чтобы достать их и за пятьдесят, и за сто метров…

Пилота не пришлось просить покинуть кабину. Полицейский выскочил оттуда сам, лег на землю и закрыл голову руками.

— Молодец, сообразительный парень, — одобрил Эдик, — вот, берите пример с него! — Заглянул внутрь, убеждаясь, что в машине больше никого нет. Забрался в салон. Нажал на сенсор закрытия дверей.

Как только створка опустилась, толпа зашумела, все вскочили с земли и кинулись к своим катерам, будто те могли защитить их от взрыва.

Цитрус уселся в кресло, больной рукой потянул на себя штурвал, другой продолжая придерживать взрыватель гранаты. Катер начал подниматься в воздух.

— Неудобно-то как! — проскрипел зубами Цитрус. Действие обезболивающего заканчивалось, рука ныла и плохо его слушалась.

Эдвард потянул рычаг на себя, развернул катер, круто забирая вверх, потом завис в десятке метров над замершей в ужасе толпой. Боль в руке стала нестерпимой.

— Да гори оно всё огнем! — прокричал Эдвард, швырнул бомбу в открытое окно и перехватил штурвал освободившейся здоровой рукой.

Чудовищной силы взрыв спустя несколько секунд тряхнул катер так, что, казалось, он рассыплется в воздухе. Но надежная машина выдержала. В иллюминатор на полном ходу впечатались чьи-то ноги в ошметках полицейской формы и оторванная голова Швеллера. Голубой глаз, не мигая, смотрел на должника сквозь противоударное стекло.

— А-а-а-а! — заорал перепуганный Эдвард и рванул штурвал на себя. Послышался глухой щелчок, и штурвал заклинило. Скорее всего, взрывом смяло связанные с ним напрямую рулевые стабилизаторы.

Следуя с максимальным ускорением, полицейский катер устремился в небо. Как ни дергал Эдвард штурвал, как ни пинал его ногами, получить контроль над управлением не удавалось. Машина неслась отвесно вверх с бешеной скоростью — прочь от планеты, пробиваясь в густую черноту космоса.

Цитрус задраил иллюминаторы, переключил энергосистемы катера на межпланетный режим и приготовился к смерти: бортовой компьютер начертил четкую траекторию полета — следуя тем же курсом, через семнадцать часов катер сгорит, влетев в ближайшую звезду.

Эдик прикинул, как можно замедлиться. Возникла пара интересных идей. Включение тормозных двигателей закончилось катастрофой. Основной движок, переведенный на полный ход, выдавал столько мощности, что тормозные попросту прогорели. Тогда Эдик открыл топливные баки и принялся сливать горючее в открытый космос. «Вот кому-то радости будет, когда обнаружит расплескавшееся в межзведной пустоте топливо! Его же можно при желании собрать и использовать».

Двигатель вскоре зачихал, а затем и вовсе заглох. Катер прекратил набирать скорость. Эдик выдохнул с облегчением, откинулся в кресле.

Счастье его было недолгим. Через пару часов к дрейфовавшему в черных просторах космоса катеру пристыковался линейный крейсер межгалактической полиции. Эдика заковали в наручники, препроводили на борт полицейского корабля и швырнули в клетку.

— Убийца! — глядя на него с ненавистью, сказал один из копов. — Теперь-то ты не скоро на свободе окажешься. Можешь быть в этом уверен, подонок. Если бы ты попал к нашим коллегам из Баранбау — тебя бы на месте шлепнули. Как просили они, чтобы тебя им отдали! Но наш капитан — кремень. Повезло тебе, отконвоируем тебя в пересыльную тюрьму на Эпсиолне Эридана. Только не радуйся сильно, тебя и там достанут. Да… Это уж точно.

— Слушай, — Эдик припал к решетке «обезьянника» и жарко зашептал: — Я, между нами говоря, очень богат. Дедушка оставил мне в наследство бубличную фабрику на Амальгаме-12… Большую такую фабрику. Больше, чем ты можешь себе представить!