ГЛАВА 6

Весь вечер Хейз ездил по городу и наконец увидел слепого с девочкой. Они стояли на перекрестке, ожидая зеленого сигнала. Квартала четыре он ехал за ними по центральной улице, потом свернул в переулок. Они дошли до мрачного района за железнодорожным депо и поднялись на крыльцо двухэтажного дома, похожего на ящик. Когда открылась дверь, на слепого упал луч света, и Хейз чуть не свернул себе шею, чтоб получше его рассмотреть. Девочка медленно, словно на шарнирах, повернула голову и окинула взглядом его машину. Хейз с такой силой прижался к стеклу, что его расплющенное лицо казалось вырезанным из бумаги. Он запомнил номер дома и табличку «сдаются комнаты».

Потом он вернулся в центр и запарковал «эссекс» перед кинотеатром, где собирался ловить людей, выходящих после сеанса. Электрические рекламы горели так ярко, что луна и тянувшаяся за ней скромная вереница облаков казались бледными и жалкими. Хейз вылез из «эссекса» и взобрался на капот.

Тощий человечек, с выпяченной верхней губой покупал в стеклянной кассе билеты трем дородным женщинам, выстроившимся за его спиной.

— Хочу еще купить девочкам чего-нибудь подкрепиться, — говорил он кассирше, — не могу ж я позволить, чтобы они голодали у меня на глазах.

— Ну что за нахал! — рассмеялась одна из женщин. — Я от него со смеху помру!

Три мальчика в одинаковых красных шерстяных куртках вышли из фойе. Хейз простер к ним руки.

— Видели ли вы ту кровь, которая вас якобы искупила? — вскричал Хейз.

Женщины разом обернулись и уставились на него.

— Умник,— произнес человечек, перекосившись так, словно почувствовал в словах Хейза оскорбление.

Мальчики пошли дальше, толкая друг друга плечами. Хейз немного подождал, а затем вскричал снова:

— Видели ли вы ту кровь, которая вас якобы искупила?

— Вдохновитель черни, — сказал человечек. — Терпеть не могу этих народных вождей.

— К какой церкви ты принадлежишь? Ты, вот ты? — спросил Хейз, указывая на самого высокого мальчика в красной куртке.

Тот хихикнул.

— А ты, — столь же бесстрастно обратился Хейз к другому, — ты к какой церкви принадлежишь?

— К церкви Христа, — ответил мальчик фальцетом, чтобы скрыть правду.

— К церкви Христа? — повторил Хейз. — Что ж, я проповедую Церковь Без Христа. Я прихожанин и проповедник церкви, где слепые не видят, хромые не ходят, а мертвые лежат, где им положено. Если вы спросите меня, что это за церковь, я отвечу, что это церковь, где кровь Иисуса не послужит вам искуплением.

— Это же проповедник, — сказала одна из женщин. — Идем отсюда.

— Слушайте меня, люди, я буду говорить правду всюду, где бы ни оказался, — воззвал Хейз. — Я буду проповедовать всем, кто захочет меня слушать, где бы они ни были. Я буду говорить, что не было Грехопадения, потому что неоткуда было падать, и не было Искупления, потому что не было Грехопадения, и не будет Страшного суда, потому что не было Грехопадения и Искупления. Все это значит только одно: Иисус лгал.

Человечек и его спутницы быстро вошли в кино, мальчишки тоже ушли, но появились другие люди, и Хейз повторил все снова. Ушли эти, но остановились новые, и он произнес то же в третий раз. Но исчезли и эти, и больше никто не выходил — оставалась лишь женщина в стеклянной кассе. Она все время, не отрываясь, смотрела на него, но он ее не замечал. Она была в очках с искусственными бриллиантами на дужках, а светлые волосы свисали с ее головы, точно сосиски. Прямо в дырку в стекле она крикнула:

— Эй, раз у вас нет церкви, чтоб этим заниматься, нечего это делать у кинотеатра.

— Моя церковь — Церковь Без Христа, леди, — ответил Хейз. — А раз нету Христа, не нужно и церкви.

— Слушай, — сказала она, — если ты отсюда не уберешься, я вызову полицию.

— Кинотеатров полно.

Он слез с капота, забрался в «эссекс» и уехал. Этим вечером он проповедовал еще у трех кинотеатров, а потом отправился к миссис Уоттс.

Утром он подъехал к дому, где накануне скрылись слепой и девочка. Это было невзрачное желтое строение — второе в ряду одинаковых домов. Он поднялся на крыльцо и позвонил. Открыла женщина со шваброй в руках. Хейз сказал, что хочет снять комнату.

— А кто вы такой? — спросила она. Это была высокая костлявая женщина, похожая на швабру, которую она держала вверх ногами.

Хейз сказал, что он проповедник. Женщина пристально оглядела его, потом посмотрела на машину.

— А какой церкви?

— Церкви Без Христа, — ответил он.

— Протестант? — спросила она с подозрением. — Или что иностранное?

— Протестанты, мэм, — сказал Хейз. Поразмыслив, она сказала:

— Ну, так можете посмотреть.

Они прошли в белую оштукатуренную прихожую и поднялись по ступенькам. Женщина открыла дверь в комнатку немногим больше его машины и вмещавшую койку, комод, стол и стул. В стену были вбиты два гвоздя, заменявшие вешалку.

— Три доллара в неделю, плата вперед,— сказала женщина.

В комнате были окно и еще одна дверь — прямо напротив той, в которую они вошли. Хейз приоткрыл ее, решив, что это чулан. За дверью был обрыв глубиной футов тридцать, и внизу тесный дворик, заваленный мусором. На дверной раме, на уровне коленей, была прибита рейка, предохраняющая от падения.

— Скажите, не живет ли у вас некий Хокс? — торопливо спросил Хейз.

— Вниз и прямо, — ответила женщина. — Он живет с дочерью. — Она тоже посмотрела на обрыв. — Тут раньше была пожарная лестница, не знаю, куда делась.

Хейз заплатил три доллара. Как только хозяйка ушла, он спустился вниз и постучался к Хоксам.

Дочка слепого приоткрыла дверь и застыла в проеме, глядя на него. Казалось, она старается уравновесить свое лицо, чтобы выражение с двух сторон было одинаковым.

— Это тот парень, папа, — сказала она негромко, — тот, что меня преследовал.

Она прижала голову к двери, чтобы Хейз не смог увидеть, что происходит за ее спиной. Слепой тоже подошел к двери, но шире ее не открыл. Он выглядел совсем не так, как два дня назад: угрюмый и неприветливый, он ничего не сказал, только стоял молча.

Хейз выпалил приготовленную заранее фразу:

— Я тут живу и решил, что раз ваша девочка так на меня глядела, надо бы мне тоже ответить ей взаимностью. — Он не смотрел на девочку, а вглядывался в черные очки и нелепые шрамы, начинавшиеся под ними и тянувшиеся по щекам слепого.

— Я смотрела на тебя так, — сказала девочка, — потому что осуждала твой поступок. Это ты таращился на меня. Ты бы видел, папа, как он на меня пялился!

— Я открыл свою собственную церковь,— сообщил Хейз.— Церковь Без Христа. Проповедую на улицах.

— Ты не мог бы оставить меня в покое? — спросил Хокс. У него был тихий, не похожий на прежний голос. — Я ведь не приглашал тебя и не просил ко мне приставать.

Хейз не рассчитывал на такой прием. Он подождал, размышляя, что бы еще сказать.

— Что же ты за проповедник, — услышал он собственное бормотание, — раз не хочешь спасти мою душу?

Слепой захлопнул дверь перед его носом. Хейз постоял, глядя на белую доску, вытер рот рукавом и ушел.

За дверью Хокс снял черные очки и стал через дырку в шторе смотреть, как Хейз садится в машину и уезжает. Глаз, которым он смотрел, был немного круглее и меньше другого, но обоими он видел одинаково хорошо. Девочка прильнула к другой дырке, пониже.

— Почему ты его не любишь, папа? — спросила она. — Потому что он за мной ухаживает?

— Если бы он за тобой ухаживал, я бы в нем души не чаял, — ответил Хокс.

— Мне нравятся его глаза, — заметила она. — Он смотрит, словно ничего не видит, но все равно смотрит.

Комната была не больше, чем у Хейза, но здесь уместились две койки, бензиновая плитка, раковина и сундук, заменявший стол. Хокс сел на койку и закурил.

— Вот хряк Господень, — буркнул он.

— Вспомни, каким ты сам был раньше, — сказала девочка. — Вспомни, что ты пытался сделать. Ты смог с этим покончить, и он сможет.

— Не хочу, чтоб он тут крутился, — сказал Хокс. — Он мне на нервы действует.

— Послушай. — Девочка села рядом на койку. — Давай сделаем так. Ты поможешь мне его подцепить, а потом иди на все четыре стороны, а я буду жить с ним.

— Да он и не подозревает о твоем существовании,— ответил Хокс.

— Даже если и не подозревает, — сказала девочка, — меня это не волнует. Тогда мне еще легче будет его заполучить. Я его хочу; помоги — и можешь катиться на все четыре стороны.

Хокс растянулся на койке и докурил сигарету. Его лицо было сосредоточенным и злым. Один раз он рассмеялся, но тут же его лицо снова напряглось.

— Ты права, это может оказаться занятным, — промолвил он. — Вдруг появится елей на Аароновой бороде.

— Слушай! — сказала она.— Это было бы шикарно! Я просто с ума от него схожу. Никогда не видела такого симпатичного парня. Ты его не прогоняй. Расскажи ему, как ослепил себя ради Иисуса, покажи вырезку из газеты.

— Ну конечно, вырезку, — пробормотал он.

Хейз сидел в машине, размышляя. В конце концов он решил, что должен совратить дочку Хокса. Слепой узнает, что его дочь растлили, и поймет, что Хейз не шутил о Церкви Без Христа. Кроме того, у Хейза был другой резон: ему не хотелось возвращаться к миссис Уоттс. Прошлой ночью, когда он спал, она взяла его шляпу и изрезала самым непристойным образом. Ему нужна женщина, но не для удовольствия, а чтобы доказать, что он не верит в существование греха, раз практикует то, что называют грехом; но миссис Уоттс ему надоела. Он должен сам кого-нибудь растлить, а дочка слепого, раз она живет дома, наверняка невинна.

Перед тем как вернуться домой, он зашел в лавку за новой шляпой. Он хотел найти полную противоположность прежней и выбрал белую панаму с трехцветной лентой — красно-зелено-желтой. Продавец сказал, что это отличная вещь, особенно если он собирается во Флориду.

— Я не собираюсь во Флориду, — сказал Хейз. — Просто эта шляпа — полная противоположность той, что я носил раньше.

— Ну, вы можете носить ее где угодно, — сказал продавец. — Она совершенно новая.

— Я знаю, — ответил Хейз.

Выйдя из магазина, он сразу же сорвал трехцветную ленту, размял верх и опустил поля. Теперь шляпа выглядела так же неприглядно, как прежняя.

До вечера он не заходил к Хоксам, дожидаясь, пока те сядут ужинать. Стоило ему постучать, дверь тут же отворилась, девочка высунула голову. Он резко распахнул дверь и вошел, не глядя на девочку. Хокс сидел у сундука, перед ним лежали остатки ужина, но он не ел. Он едва успел нацепить черные очки.

— Если Иисус исцеляет слепых, почему он не исцелил тебя? — задал Хейз заранее приготовленный вопрос.

— Он ведь ослепил Павла, — сказал Хокс.

Хейз сел на край койки, обвел глазами комнату, а потом снова посмотрел на слепого. Положил ногу на ногу, убрал и снова положил.

— Откуда у тебя эти шрамы? — спросил он. Лжеслепой улыбнулся.

— У тебя еще есть шанс спастись, если ты раскаешься,— сказал он. — Я не могу спасти тебя. Все в твоих руках.

— Я это уже сделал,— сказал Хейз.— Только без раскаяния. Я проповедую о том, как я занимаюсь этим каждую ночь в…

— Взгляни-ка! — перебил его Хокс. Он вытащил из кармана пожелтевшую газетную вырезку и опять криво улыбнулся. — Вот откуда у меня шрамы.

Девочка сделала от двери знак, чтобы он улыбался и не выглядел мрачно. Пока он ждал, когда Хейз дочитает заметку, улыбка мало-помалу вернулась.

Заголовок гласил: «СТРАНСТВУЮЩИЙ ПРОПОВЕДНИК СОБИРАЕТСЯ СЕБЯ ОСЛЕПИТЬ». В заметке говорилось, что Аза Хокс, проповедник Свободной Христовой Церкви, решил ослепить себя в доказательство веры, что Иисус Христос искупил его грехи. Он сделает это на молитвенном собрании в субботу, четвертого октября в восемь часов вечера. Заметка была десятилетней давности. Под заголовком был портрет Хокса: человек лет тридцати, с лицом без шрамов, один глаз чуть меньше и круглее другого. Рот выглядел то ли одухотворенным, то ли алчным, но неистовство в глазах внушало трепет.

Хейз сидел, уставившись в заметку. Он прочел ее три раза. Снял шляпу, снова надел, потом встал, озираясь, словно не мог сообразить, где дверь.

— Он сделал это негашеной известью, — сказала девочка. — И сотни людей обратились в веру. Всякий, кто ослепляет себя ради веры, может спасти тебя… или кого-то из своих близких,— добавила она с воодушевлением.

— Человеку,- у которого есть хороший автомобиль, это не нужно,— пробормотал Хейз, хмуро взглянув на нее.

Он вышел, но тут же вернулся и сунул девочке в руку скомканную бумажку. Потом поспешил к своей машине.

Хокс взял из рук дочери записку и развернул. «КРОШКА, Я НИКОГДА НЕ ВИДАЛ ТАКУЮ ХОРОШУЮ. ВОТ ПОЧЕМУ Я ТУТ». Девочка прочитала тоже, покраснев от удовольствия.

— Вот тебе и письменное доказательство, папа, — сказала она.

— Этот ублюдок стащил мою вырезку, — буркнул Хокс.

— Но у тебя ведь есть другая, — усмехнулась она.

— Заткнись лучше, — сказал он злобно и лег на койку. Вторая заметка называлась: «НЕРВЫ ПРОПОВЕДНИКА НЕ ВЫДЕРЖАЛИ».

— Я могу достать твою вырезку.

Девочка встала у двери, показывая, что может уйти, если ему мешает, но он отвернулся к стене, словно собрался спать.

Десять лет назад на молитвенном собрании он хотел ослепить себя. Собрались сотни две человек, если не больше. Около часа он говорил о слепоте Павла, потом почувствовал, как его ослепляет молния Господня, смело опустил руки в ведро с влажной известью и провел ими по лицу, но не посмел коснуться глаз. Он был одержим столькими бесами, что мог спокойно ослепить себя, но в эту секунду бесы исчезли, и он увидел себя со стороны. Ему показалось, что Иисус, изгнавший их, стоит рядом и подзывает его; тогда он выбежал на улицу и исчез в парке.

— Ладно, пап, — сказала девочка, — я выйду ненадолго, не буду тебе мешать.

Хейз сразу же отвел машину в ближайший гараж, где ее принял человек с черной челкой и невыразительным лицом. Хейз сказал, что нужно починить клаксон, устранить течь

в бензобаке, отрегулировать стартер и укрепить стеклоочистители.

Механик поднял капот, заглянул внутрь и тут же закрыл. Потом обошел машину, склоняясь над нею то тут, то там и постукивая в разных местах. Хейз спросил, сколько потребуется времени, чтобы привести ее в полный порядок.

— Это вообще невозможно, — ответил механик.

— Это хорошая машина, — сказал Хейз. — Я с первого взгляда понял, что она для меня, и теперь, когда я ее купил, у меня есть, где жить, и я всегда могу поехать, куда захочу.

— Вы куда-то собираетесь на ней ехать? — спросил человек.

— В другой гараж,— ответил Хейз, сел в «эссекс» и уехал. В другом гараже механик сказал, что сможет привести

машину в полный порядок к следующему утру, потому что это хорошая машина, хорошо собрана, с хорошими деталями, и потому еще, добавил он, что он лучший механик в городе. Хейз оставил ему машину, убежденный, что она попала в честные руки.