Загбой проснулся от холода. Голую грудь и босые ноги словно прокусили острые волчьи клыки. Руки дрожат рябью воды. Зубы отстукивают быстрый полет порхнувшего рябчика. На губах, во рту жаркое дно пересохшего озера, где неделю назад сдох олень. Он приподнял голову, посмотрел вокруг. Рядом, с головой закрутившись в спальник, спит Дмитрий. Костёр давно потух и не имеет ни малейших признаков жизни. Хотел привстать, но тупая, колющая боль прошлась по спине и положила его на место. Лихорадочно протянул руку за спину и горько усмехнулся: в пьяном угаре, ночью развалился на еловых корнях и отлежал себе ребра. Лохматый олений спальник валялся где-то в стороне, под ногами. Возможно, он сам его затоптал ногами в сонном беспамятстве.

Повернувшись на спину, натянул на холодную грудь лёгкую дошку. Стало немного теплее. Привстал, сел, посмотрел на синие ноги. Длинные лосиные арамусы висели над головой на сучках ели. Загбой вспомнил, что вечером повесил их сушить, но, видимо, так и не смог надеть. Потрогал руками ступни – холодные, как осенняя перенова. Попробовал пошевелить пальцами, получается, и очень даже хорошо. Старая боль отступила, её заменила нервная, далёкая ломота – последствия перенесённой травмы. Протянул руку, снял тёплую обувь, натянул арамусы на ноги. Попробовал встать – получается. Шагнул: хоть ещё и больно, но ноги слушаются хозяина. По всей вероятности, этой ночью произошёл перелом в лечении и наступила пора ходить по земле самостоятельно.

Загбой облегченно вздохнул, однако пройтись без палки пока что не решился. Его «верный орон» – посох – стоял позади дерева со вчерашнего вечера. Он с удовольствием взял его в руки, погладил, положил рядом с собой.

Несмотря на озноб, внутри тела старая гарь. После вчерашней попойки в животе горит костёр. Загбой пробежался руками по котелкам и кружкам – воды нет. Может, пролили… Увидел фляжку из-под спирта, обрадованно схватил и тут же осекся – пустая. Выпили все. Безразлично взял котелок, встал, превозмогая боль в ногах, пошел к реке за водой.

Голубой рассвет леденящим покрывалом проявил безбрежный мир тайги. Как и предсказывалось с вечера, мокрую землю покрыл иней. Прозрачным хрусталем покрылись омертвевшие деревья, кустарники. Стеклянным переливом схватилась молодая трава. Морозный воздух застыл в невидимом вздохе. Яркие весенние цветы, не успев закрыться на ночь, так и замёрзли очаровательным, пестрым платком. В прибрежных тальниках пригрелись, парят спинами отдыхающие олени.

Где-то в стороне, под разлапистыми елями спит Ченка. Ей тепло, потому что с трех сторон к ней прижались свернувшиеся собаки. На движения охотника все трое приподняли головы, посмотрели в сторону хозяина, но, не обнаружив ничего нового и подозрительного, не пожелали покинуть своих нагретых мест.

Загбой старался не шуметь, но стеклянный хруст ломаемого ногами льда все равно разбудил нахохлившийся мир живой природы. Где-то в глубине леса затрещал дыргивка (дрозд). Далеко в пойме засвистел рябчик. Призывая всех к продолжению жизни, негромко зацокал лесной конёк. Заслышав идущего, зашевелились моховые рога – олени повернули головы в сторону человека, но, признав в нем хозяина, спокойно опустили уши.

За ночь уровень реки упал в два раза. Вода посветлела до чистоты девичьей слезы, на дне просматривался каждый камешек. Бугристые волны поникли, умерили свой бег. Переправиться через бурное течение именно в этом месте не представлялось никакой возможности. Довольно сильный напор воды и глубина могли доставить каравану большие проблемы, поэтому надо было где-то искать более мелкий брод.

Загбой прокрался сквозь густые заросли тальников к воде, обломал забереги, припал к живительной влаге. Какое-то время глотал ледяную воду, пока не заломило зубы. Наконец-то напившись, присел на корточки, зачерпнул в котелок воды и облегченно вздохнул – хорошо! На душе стало легче. Горная вода освежила тело, возвратила голове ясные мысли.

Он улыбнулся сам себе, посмотрел на бирюзовое небо, в котором не было ни единого облачка, на противоположный берег, куда им предстояло переправиться, вверх, на смеющуюся реку. Неподалеку, в ста метрах увидел плывущую корягу. «Эко! – удивился. – Такой мороз, а все равно весна берет свое. Вымывает кочки и пни, несет куда-то в неизвестность…» Хотел сам себе сказать что-то еще, но так и замер, выкатив глаза. Смотрит и не верит: что вместо коряги прямо к нему плывет сохатый!

Бросил котелок, попятился назад за кусты. Шутка ли, сама добыча в руки идет! А ружье-то там, под елкой стоит. Эх, эникан!

Заторопился, как всегда бывает в подобных случаях, побежал вприсядку, как гусь к кострищу. Даже забыл посох – не до этого. Старался двигаться как можно незаметнее, но получилось как всегда. Зверь заметил человека, развернулся посреди реки, поплыл назад, на противоположный берег. Загбой увидел краем глаза перемену ситуации, еще быстрее поспешил к кострищу. Добежал, схватил свое старое ружье – надёжное, проверенное десятки раз, – вспомнил, что вчера утром забивал пулю, побежал назад.

На суету приподняли головы собаки, не поймут, что это хозяин суетится? Увидели ружье, вскочили разом, нюхтят воздух, выискивая запах добычи, смотрят по сторонам. Но им не видно сохатого из-за кустов, а запах зверя река уносит вниз. Взволнованные олени приподняли головы, смотрят удивлёнными глазами на человека, опасаясь возможного выстрела, нервно подрагивают линялыми, провалившимися боками.

А Загбой уже у кромки воды, в кустах. Просунул ствол шомполки в небольшое окно, обстоятельно посмотрел на добычу. Прикинул расстояние, щелкнул курком и, прицелившись в горбатую тушу, ждет момент. А зверь уже на противоположной стороне, коснулся ногами каменистого дна, выскочил из воды до колен, пружинисто остановился, повернул голову назад, зашевелил ушами. Смотрит назад, слушает опасность. А охотнику только этого и надо.

Громогласный взрыв распорол утреннюю тишину. Метровое пламя полосонуло от тальников над водой в направлении противоположного берега. Сизый дым окутал прибрежное пространство. Дождевые льдинки посыпались с деревьев. От громкого выстрела полопались стебли замороженных трав. У Загбоя заложило уши, отдача сильно толкнула в плечо, посадила на пятую точку опоры. В глазах потемнело от вспышки, но это не помешало увидеть, как длинноногий исполин подломился в коленях, присел на круп, взгорбатился и приложил голову к груди. Но это продолжалось какую-то долю секунды.

Через мгновение сохатый уже вскочил на ноги, рывком дёрнулся вперёд и в несколько прыжков растаял в густых зарослях тайги. Но охотник доволен собой. По поведению зверя он видел, что свинцовая пуля попала в печень и зверь уйдёт недалеко. Тихо наговаривая, Загбой ласково гладит своё ружьё, цокая языком, удовлетворённо качает головой.

Выстрел переполошил всё живое. Перепуганные олени вскочили на ноги. Между деревьев заметались притаившиеся птахи. Мимо Загбоя пронеслись собаки. Они видели, в кого стрелял хозяин, заметили убегающего сохатого. Охотничий инстинкт безраздельно приказал им следовать за добычей, и они тут же, не раздумывая, бросились в холодную воду и быстро поплыли на противоположный берег. Следопыт не попытался их остановить. Держать зверя – это прямая обязанность лаек. Наоборот, охотник напутственно подбодрил их, а сам поспешил к кострищу.

Ченка уже разводила костёр. Из спальника выглянул Дмитрий, непонимающе, сонными глазами уставился на Загбоя:

– Чего стрелял?

– Эко! Спим толго! Отнако зверя тобывал, сеготня путем кушай свежую печёнку! – спокойно ответил охотник, бережно повесил на сучок ружьё и присел рядом. – Надо чай пить, да путем тумай, как на ту сторону ходи.

Через час караван начал своё движение вверх по реке. Загбой решил найти для переправы более мелкий перекат, где можно спокойно перевести оленей на сопредельный берег реки, не замочив котомок.

Сегодня в плане распределения мест в караване произошли добрые изменения. Загбой снова занял своё место во главе аргиша. Дмитрий отказался от носилок, изнывая от боли, сел на своего учага и поехал вслед за охотником. По его внешнему виду было понятно, что передвижение верхом доставляет ему только мучение, однако твёрдое слово русского самостоятельно противостоять болезни утвердило его дух и вызвало в глазах спутников уважение. Ченка ехала в хвосте каравана.

Загбой торопился. Поводом для скорого движения служили обременяющие обстоятельства. Несмотря на раннее утро яркое весеннее солнце уже выкатилось над вершинами гор, озарило золотом заледеневшую землю, пригрело горячими лучами нахохлившуюся тайгу. Через час, максимум – два растопится слежавшийся снег близкого белогорья. Горные ручьи очень быстро напоят горную реку мутной, быстрой водой. Преодолеть беснующийся поток тогда будет намного сложнее, если вообще возможно.

За небольшой промежуток времени прошли несколько километров, но подходящего места для преодоления препятствия так и не нашли. Как будто показывая свое превосходство, бурная стремнина напористо несла мощный поток по крутому руслу. Волны бились о многочисленные валуны, играли, бесились от ударов о каменную твердь, создавали иллюзию магматического наплыва извергающегося вулкана. Высота гор образовывала сплошной перекат. Давление воды и глубина делали реку дурной, опасной. Чтобы переправиться через неё – надо иметь полное безрассудство, быть глупым, непредусмотрительным.

Но вот удача улыбнулась нашим героям. Впереди, перед крутым, скалистым прижимом, за густыми, вековыми лиственницами мелькнула гладкая поверхность. Вырвавшись из каменного плена, река на миг замедляла свой стремительный бег и, как будто отдыхая перед дальнейшим броском, образовывала тихую, глубокую яму. Тёмно-синее, почти чёрное дно из глубины постепенно зеленело, светлело, по мере приближения к сливу становилось серым, под цвет округлых, обкатанных камней. Всё это природное детище своим стометровым размером создавало иллюзию спокойствия и медлительности застойного плеса, окончание которого – мелкий, говорливый перекат. Лучшего места для переправы не найти. Довольный Загбой в своих помыслах уже видел себя на противоположном берегу.

Однако, чтобы преодолеть препятствие, надо было ещё раз убедиться в безопасности намеченного плана. Для этого охотник решил съездить через реку, просмотреть дно, измерить глубину и только лишь потом переводить караван с грузом.

Отвязал от седла связующий повод, направил учага в воду. Послушный олень, прекрасно понимая, что от него требуется, смело понёс своего хозяина по мелководью к глубине. Ему не единожды приходилось преодолевать таёжные реки с седоком на спине. Его сознанием руководил опыт прошлых переправ, мудрый орон не торопился, сам пошёл в нужном направлении, чуть выше границы слива, где пологое дно обещало быть наиболее мелким. Казалось, что исход выбранного положения уже разрешён в пользу человека, но, как бывает во многих ситуациях, всегда находится что-то такое, что мешает добиться намеченного без каких-то проблем. Сейчас этой проблемой оказалась глубина на середине реки, которую Загбой не мог предвидеть. Всего лишь несколько метров, через которые олень, не доставая ногами дна реки, должен был проплыть с седоком на спине. Это обстоятельство не давало повода для отказа от переправы. Вьючные животные и люди могли переплыть свободно, пусть даже намочившись в ледяной воде. Но как быть с потками и турсуками, в которых были продукты и пушнина?

Загбой вернулся хмурый, спешился, с тревогой посмотрел на чистое небо:

– Надо пыстро делай тумэлэн. Олени переплывут сами, но груз притётся плавить. Ната торопись. Скоро пойтёт турной вода.

Быстро застучал топор. Загбой стал рубить застоявшуюся сушину. В прибрежных тальниках звонко свистела пальма. Ченка готовила гибкие прутья для связки плота. Дмитрий, не в состоянии помочь, присел на кочку и закурил трубку.

А солнце поднималось всё выше и выше. Растаяли замёрзшие капельки вчерашнего дождя. Могучие деревья сбросили с себя искристую влагу, протянули к небу длинные лапы – ветви, приветствуя праздный день. Высохла трава, пожухлые стебли начали оживать от тепла и влаги. Весёлый ветерок заговорил о прелестях существующего мира. Вдохновлённый благодатными условиями, пернатый мир неумолкаемой трелью славил лето.

Начали сбываться предсказания Загбоя. Река зашумела, вода стала мутной. В нарастающем круговороте понеслись прошлогодние почерневшие листья, отмершие хвоинки, застаревшая чаща, мелкие прутики ольхи и более крупные сучки деревьев. Очень скоро течение понесёт вырванные кустарники и даже деревья.

Но вот наконец-то благодаря настойчивости, умению и стремлению Загбоя и Ченки тумэлэн готов. Четыре сухостойных пихтовых кряжа крепко перевязаны гибкими тальниковыми прутьями. Четырёхметровое плавающее средство готово к покорению небольшой реки. Посреди плота – помост из жердей. На него уложены потки с пушниной. Самое ценное и необходимое – ружья, топоры, продукты, посуду и более мелкие вещи, как то: спички, провиант – Загбой решил плавить в первую очередь. Однако Дмитрий упросил его сначала доставить на противоположный берег пушнину, а потом уже все остальное. Эвенк согласился, нагрузил свой корабль объёмистым грузом, сразу прикинул, сколько раз ему и Ченке придётся пересекать течение, и поторопился: шесть ходок – дело нешуточное. Пусть в этом месте река шириной около пятидесяти метров, но всё равно на переправу уйдёт какое-то время, а река поднимается на глазах.

Дружно взметнулись и утонули прочные шесты. Загбой в корме, Ченка на носу. Неуклюжий тумэлэн, опасно покачиваясь из стороны в сторону, медленно поплыл через течение и через минуту ткнулся в каменистый берег. На разгрузку ушло не более полуминуты. Назад плот вернулся гораздо быстрее. Пока плавили пушнину, Дмитрий волновался, с замиранием сердца следил за проворными лоцманами, которыми выступали низкорослый мужчина и хрупкая, маленькая девушка. В какой-то момент купцу казалось, что они не справятся с возложенной задачей, утопят груз и утонут сами. Но ловкие, уверенные движения, своевременная постановка шестов подсказали обратное. В какой-то миг Дмитрий представил, что отец и дочь всю свою жизнь только и делали, что от зари до зари работали на переправе груза через реку.

И вот наконец-то, к огромному облегчению Дмитрия, закончился последний рейс. На том берегу – гора поток и вьюков. Здесь остались только олени и он. Перерезая уже бурное течение, плот возвращается. Загбой и Ченка напрягают все усилия, прикладывают всё умение для сопротивления потоку. Громоздкое, неуклюжее сооружение сильно парусит на поверхности воды и, едва не завалившись за границу слива, в бушующий перекат, всё же пристаёт к берегу. Теперь проблема лишь в одном – как переправить оленей.

Загбой хочет переплавить Дмитрия на плоту, но река с каждым мгновением дурит всё больше. Вот уже поплыли первые деревья. Это опасно, так как громоздкие стволы могут сбить плывущих, и неизвестно, смогут ли люди вернуться за оленями. Тогда охотник решает разделить вьючных животных на три части, по количеству людей, чтобы в поводу загнать их в реку и переплыть с ними на их спинах. Выбора нет. Ситуация с каждым мгновением меняется в худшую сторону и надо торопиться.

Загбой отвязал повод между тринадцатым и четырнадцатым оленями, резво вскочил на передовика, смело направил свою группу в воду. Дружная цепочка оронов, поддерживаемая друг другом, осторожно потянулась через реку, уже через несколько минут, благополучно переправившись через бурный поток, встала между стволов деревьев желанного берега.

Наступила очередь переправы Дмитрия. Оставшиеся десять оленей были поделены пополам, по пятёркам, так что преодоление водной преграды обещало быть более безопасным. Вот вторая цепочка вошла в быстрый поток. Какое-то расстояние вьючные животные осторожно ступали по каменистому дну. Затем, добравшись до глубокого места, поплыли.

Русский припал к шее своего верховика и как мог помогал оленю в достижении его цели. Он крепко держал повод, подгонял орона и даже подгребал рукой ледяную грязную воду. Несмотря на сильное давление паводка, плывущая пятёрка благополучно достигла середины реки. Казалось, что успех задуманного был разрешён в пользу людей. Загбой, торопливо стучал топором. Охотник хотел развести жаркий костёр. Ченка медленно правила своего учага к переправе. Каждый был занят своими делами, и никто не видел, как где-то в глубине реки, подхваченная бурным течением, из водоворота вылетела тёмная тень чёрной торпеды.

Топляк – затопленное водой дерево – появился на поверхности реки неожиданно. Вывернувшись из мутного потока, разорванным концом он приподнялся на некоторую высоту и, увлекаемый собственной тяжестью, опустился на голову четвёртого оленя пятерки Дмитрия. Это произошло так быстро, что в первые мгновения никто из людей не мог в полной мере оценить случившееся.

Ченка видела вывернувшееся дерево, как оно накрыло и утопило оленя, предупредительно закричала, но было слишком поздно. Под тяжестью топляка четвёртый орон скрылся под водой.

Дмитрий услышал крик, повернулся назад, но из-за шума говорливого переката не мог разобрать её слов. Однако сомкнувшаяся вода над утонувшим оленем подсказала, что произошло что-то непредсказуемое, страшное. Желанный берег вдруг остановился на месте и поплыл назад. Обман зрения, течение реки не скоро навели его на мысль, что удаляется не берег, а он вместе с оленями двигается к перекату. Где-то сзади забился обречённый олень. За ним, увлекаемый крепким поводом, нырнул ещё один, пятый орон. Следующим был третий крепыш – учаг. Сбившаяся цепочка, подхваченная топляком и течением, перевалилась за границу слива и с нарастающим ускорением врезалась в бушующий перекат. Передовой учаг, на котором плыл Дмитрий, все ещё пытался противиться природной стихии. Чувствуя приближение смертельной опасности, он изо всех сил старался достичь берега, судорожно дёргался вперёд, отталкивался ногами от дна. Но непосильный груз сбившихся в неразборчивую массу ведомых оленей все быстрее тянул его за собой в хаос бушующих волн. В водовороте стремнины, брызг, бьющуюся о подводные камни воду замелькали копыта, головы, рога.

На призывный голос Ченки о помощи на берег выбежал Загбой. В какой-то миг охотник замер от страха, но потом, справившись с чувствами, закричал, замахал руками:

– Режь! Режь повод!!!

Но где там… Из-за грохота рвущегося переката Дмитрий не слышит охотника. Он уже несколько раз нырял с головой в ледяную мутную воду и теперь, едва не захлебнувшись, ловил открытым ртом воздух и цеплялся скрюченными пальцами за рога передовика.

А река ревёт, бушует, несётся вперёд, в невидимую даль. Вода шипит, свистит, ухает. И нет спасения в этом смертоносном аду ни оленю, ни человеку. Тела животных бьются о камни, крутятся волчком в водовороте. Кто-то из них уже мёртв, захлебнулся. И только Дмитрий, вцепившись в рога своему орону, борется за свою жизнь.

Но слишком велико расстояние до спасительного берега. До тальниковых зарослей, густо покрывших границу земли и воды, не менее сорока метров. Добраться самостоятельно вплавь тонущему человеку тяжело. А олень, как бы ни старался, не сможет вытянуть за собой на поводу своих четырёх собратьев.

Дмитрий наконец-то понимает это, хочет обрезать повод. Он хватается за нож, но острое жало не слушается его руки, выскальзывает из скрюченных пальцев и тонет в невидимой глубине. Дмитрий глубоко стонет, крутит головой в поисках бесполезного спасения. Разумная мысль самосохранения всё же заставляет его держаться на поверхности воды как можно дольше и он, понимая это, крепко держит оленя за рога.

Все это события развиваются не более одной минуты. Вода унесла оленей и человека на значительное расстояние. В кочковатых волнах мелькают едва видимые головы. Кажется, что помочь гибнущему человеку в стихии уже невозможно.

Но нет. По правому берегу, у самой воды, огибая стволы деревьев и кустарники, бежит-летит рогатый олень. На его спине, прижавшись к шее учага, сидит Загбой. Погоняя передовика, он торопится вырваться вперёд, до поворота, где сможет протянуть руку помощи русскому. А сзади, на границе слива и переката, уже набирает скорость тумэлэн. На нем с длинным шестом в руках стоит маленькая, хрупкая Ченка. Она давно поняла, что спасение купца возможно только с помощью плота, поэтому не раздумывая вскочила на неповоротливый «корабль», оттолкнулась от берега, вывернула на середину реки и полетела вниз по течению.

Деревянная платформа, связанная хлипкими, жидкими тальниковыми прутьями, трясётся, как холодец, трепещет на волнах, вздрагивает от ударов о камни. Кажется, что вот-вот – и опрокинется плотик на водяном увале, разлетятся бревна от резкого взбоя, а игривая река поглотит в себя маленькую фигурку человека.

Но стойко держится на ногах смелая девушка! Проворной норкой ловит малейший наклон тумэлэна в ту или иную сторону. Прыткой кабарожкой скачет по брёвнам, выравнивая равновесие. Тонкие руки когтями ястреба держат длинный шест, подталкивают плот, выравнивают на поворотах и гонят неуклюжее судёнышко навстречу опасности во имя спасения человека.

Загбой увидел дочь, замер с перекошенным от страха лицом, застонал:

– Куда?! Зачем?! Остановись…

Но где там! Разве можно остановить стекающую с крутолобого белка лавину? Ченка ничего не слышит и не видит, кроме утопающего человека.

Вьются на ветру короткие волосы. Трепещет распахнутая дошка. Мелькают руки. Суетятся ноги. Но лицо девушки хладнокровно, напряжённо, сосредоточенно. Она следит за Дмитрием, боится потерять его из вида. До него осталось не более полусотни метров, и расстояние быстро сокращается. Плот плывёт быстрее человека. Теперь только остаётся вовремя предупредить Дмитрия, не наскочить на него, не сбить брёвнами.

Закричала Ченка. Но тонкий голос не смог пересилить рёв беснующейся пучины. Не слышит и не видит Дмитрий, как на него сверху летит разогнавшийся тумэлэн. Всё его внимание сосредоточено на мелькающих зарослях берега, к которому он отчаянно старается доплыть. У него уже нет верного помощника, кто мог бы его поддержать в эту критическую минуту. Захлебнулись олени, погрузились в грязную воду и теперь, ударяясь телами о камни и дно, выбрасывают на поверхность широкие копыта, рога и вислоухие головы с широко открытыми глазами, в которых застыл страх смерти.

Но не добраться самому Дмитрию до желанной тверди. Намокшие одежда и обувь свинцом тянут ко дну. Ноги свело колючей судорогой. Он захлёбывается водой, не может дышать. Холод, лёд бушующего потока заморозил сжавшееся тело, сковал движения. Но купец не сдается, продолжает грести тяжёлыми руками.

А Ченка уже рядом, в нескольких метрах. Крикнула, предупредила Дмитрия о своей близости. Он повернул голову, слепо посмотрел на свою спасительницу и, даже не удивившись, отрешённо протянул ей свои руки навстречу.

Девушка схватила их цепкими ладонями, потянула на хлипкие брёвна. Но слишком мало сил для такого грузного, намокшего, обессиленного тела. Все старания вытащить человека на плот безуспешны… Он не может вылезти из воды на тумэлэн. А впереди, за недалёким поворотом ревёт и грохочет очередная шивера. Волны бьются о камни, взметая фонтаны брызг. Стремительная вода многотонной массой врезается в каменный, беснующийся поток. В чрево неизбежного ада хрупкой щепкой летит ненадёжная опора обречённых людей.

Ченка тонко закричала. Слёзы безысходности брызнули из глаз. Дмитрий, как будто очнулся, посмотрел вперёд, потом в глаза своей спасительнице. Поведение девушки разбудило в русском уснувшую силу. Собрав всю свою волю в клубок спасительного импульса, он рванулся из воды и с помощью девушки наконец-то перевалился на бревна.

Ченка выдернула Дмитрия на плот, потеряла равновесие, упала на спину, ударилась головой. Не обращая внимания на боль, вскочила на ноги, схватила шест. Ловкие руки направили деревянную палку в невидимую глубину. Плот вздрогнул, повинуясь разумному действию, очень медленно повернулся наискось течению и, теперь уже направленно разрезая поток, подталкиваемый водой, быстро пошёл к берегу.

Тридцать метров, двадцать, десять. Всё ближе и ближе спасительные заросли тальника и ольшаника. А впереди вот они, рядом, первые, насторожившиеся в ожидании камни-лизуны грохочущего порога. Отвернуть от них нет сил. Тяжёлый плот врезался в один из валунов. Хрупкой спичкой треснуло и отлетело крайнее бревно. Тумэлэн накренился. Правый край утонул в воде, левый вздыбился. Потеряв устойчивость, узкий мостик был готов перевернуться, встал на ребро. В последний момент Ченка бросилась на левый борт. Медленно, нехотя плот завалился назад, выровнялся. А впереди грозными часовыми посреди реки замерли скалистые перья.

Но спасительный берег уже близко. На расстоянии вытянутой руки мелькают гибкие кусты, склонившиеся, подточенные водой деревья.

– Прыкай! – кричит Ченка Дмитрию.

Но он и сам видит, что наступили последние секунды перед тараном. Собравшись с силами, он сгорбился сжавшимся зайцем, привстал на скрюченных ногах, оттолкнулся от бревна и плюхнулся в воду. Но руки успели схватить гибкие ветки дугообразной ольхи. Прочный, крепкий кустарник остановил его движение. Стремительный поток забил его под густые за росли, где он наконец-то почувствовал под ногами твёрдую землю.

Дмитрий понял, что ему удалось спастись – с помощью Ченки! Переживая о её судьбе, он с тревогой посмотрел назад и ужаснулся: плот налетел на камни, ударился о скалистое перо и разлетелся на отдельные бревна. Но самое страшное то, что Ченки на тумэлэне уже не было. Дмитрий не увидел девушку, вдруг подумал, что она упала в воду и сильное течение бросило её тело в бушующий ад.

Ещё какое-то время смотрел на воду в надежде увидеть ее. Потом, спохватившись, желая хоть как-то помочь Ченке, заторопился на берег. Превозмогая судороги, из последних сил он стал подтягиваться на руках по играющему кусту вперёд. А в голове круги, звёздное небо, муть бушующей реки. И так хочется спать. Может, не стоит сопротивляться судьбе?

Но что это? Как будто из ниоткуда ему навстречу тянет руки Загбой. Дмитрий не удивился его появлению, тупо посмотрел охотнику в глаза и едва слышно прошептал:

– Ченка… Ченка утонула…

Загбой криво усмехнулся и, вытаскивая его за рукава куртки, равнодушно залопотал:

– Как «тонула»? Разве мошет Ченка тонуть? Ченка проворна, как сополь, быстра, как ястреп. Ченка тавно на берегу. Это ты, как ленивый налим, лешишь в воте.

Посмотрел он вверх, за спину охотника. Вздох облегчения вырвался из груди. Из-за плеча эвенка смотрят и улыбаются чёрные глаза. Как и когда она успела прыгнуть с плота, выбраться на берег и уже поспешить на помощь – остается только догадываться.

Вытащили Дмитрия на берег, положили к стволу вековой лиственницы. Почувствовав продолжение жизни, он расслабился, притих. Тут же на смену нервному напряжению его тело заполонил холод, страшный холод! Мокрая одежда стянула мышцы в стальной узел. Миллионы острых иголок впились в кожу. В жилах застыла кровь. Сердце остановилось. От спазматической лихорадки прервалось дыхание.

Загбой увидел его состояние, закричал:

– Вставай, отнако! Пеги!!!

Дмитрий едва приподнял голову, попытался подняться на стянутых руках, но тут же упал.

– Не могу… – едва выдохнул он и, стараясь согреться, втянул голову в плечи.

Загбой с одной стороны, Ченка – с другой подняли его, поставили на ноги, потащили вокруг дерева. Едва передвигая ногами, он медленно пошёл за ними. Первые движения давались плохо. Колени подламывались, ступни выворачивались внутрь. Скрюченное тело заваливалось из стороны в сторону. Теряя равновесие, он падал, но тут же, подхваченный руками, вставал и опять пытался идти. Ему стоило больших усилий самостоятельно сделать свой первый шаг. Как только купец немного приспособился к передвижению, отец и дочь отпустили его в самостоятельный путь. Но Дмитрий в изнеможении тут же упал на землю и, повинуясь чарам сладкого сна, вновь втянул голову в плечи.

– Вставай! Грейся, беги от Эскери!!! – приказывал охотник.

– Не могу… – был однозначный ответ.

– Не можешь? – переспросил Загбой. – Тогда не пишайся.

Резким взмахом ножа следопыт срезал тонкий талиновый прут, попробовал его на взмах и без жалости ожег им русского по спине.

Дмитрий взвыл от боли:

– Ты что, одурел?

– Отнако нет. Не хочешь пароться со злым тухом сам, я помогу тебе прогнать Эскери палкой. В тебя вселилась смерть. Если ты не путешь пегай, уснёшь навсегта. Ставай, пеки, грейся. Только так ты путешь жить! – ответил Загбой и прижёг его второй раз.

Дмитрий что-то промычал, но зашевелился, кое-как приподнялся на ноги и, придерживаясь за ствол ели, в скрюченном положении пошёл вокруг дерева. Охотник оживился:

– Эко! Однако карашо получается. Ох, как злой дух поится прута. Надо пить польше, чаще.

С этими словами он передал хлыст Ченке – подгоняй, бегай за Дмитрием, а сам принялся торопливо разводить костёр.

Через несколько минут на небольшой полянке гудело высокое пламя огня. Но и Дмитрий с Ченкой не тратили времени даром, всё быстрее и быстрее пробегали друг за другом круги вокруг ели. Купец разогрелся, шумно задышал. От мокрой одежды клубился пар. В какие-то мгновения он пытался остановиться, сесть на землю, но взмах хлыста заставлял его бежать дальше.

Конечно же, со стороны все выглядело как детская забава. Ченка била русского легко, не больно. А Дмитрий, убегая от неё, опускал глаза. Его мучила совесть за свою беспомощность и слабость перед девушкой. Ему было стыдно, что он, такой здоровый и сильный мужик, оказался намного слабее и даже глупее (!) её. Это было невероятно, но правда. Он понимал это всё своим угнетенным сознанием и ничего не мог поделать с этим фактом. Вот уже который раз она спасла его от смерти, а это было неоспоримым доказательством её мужества, силы духа, смелости, отваги.

Наконец-то Загбой остановил их.

– Стой, отнако, теперь снимай отешда. Пусть теперь Огонь борется с Эскери.

Дмитрий стянул суконную куртку, тёплую рубаху, олочи, штаны, остался в нижнем белье. Обнажить своё тело он не решился, стесняясь Ченки. Но охотник настоял и на этом:

– Не пойся, отнако, Ченка. Она не путет на тепя смотреть, путет стоять с тругой староны кастра. Тоже сушиться путет, намокла, когда тебя спасай, – и тут же приказал дочери: – Снимай тошка, грейся, суши отежту. Люча на тебя глятеть не пудет. Сейчас нато не стесняйся труг труга. Нато карашо у огня тело греть, с Харги бороться.

Странно, необычно, может, даже неправдоподобно было видеть в тот час на берегу безымянной реки трёх людей, двое из которых были совершенно голыми. А третий, одетый в тёплые лосиновые штаны, лёгкую дошку, ходил вокруг костра, бросал в огонь сухие дрова и нравоучительно приговаривал:

– Повернись спиной, грей кости, спину, отнако. Путут кости тёплый – всё тело будет здоровый. А брюхо грей не надо. Брюхо надо горячий воздух от огня тышать, тогда никакая хворь не пристанет… Эко! Ты, Ченка, у меня, как жимолость, налилась! Надо замуш оттавай, да где муша бери? Вот потожти, осенью вернёмся назат, схотим на Тураму, там живет старый Окоюн. У него четыре сына. Может пыть, они ещё не знают даннилян и кто-то из них согласится взять тебя в жёны…

Девушка краснела переспевшей брусникой. Согреваясь у костра, она украдкой смотрела через огонь на Дмитрия, прикрывала ладошками свою ноготу, поворачивалась спиной и чувствовала на себе его взгляды.

А Загбой, загадочно усмехаясь в редкую бородёнку, блестел глазами, говорил русскому:

– Отнако, карашо я думай: голое тело женщины греет лучче пошара! Вижу, бое, как в тебе кровь турит. А когта кровь играет, никакая болезнь не пристанет! Путешь ты зторов. А зторового лючи Харги и Эскери побетить тяжело! Так ещё говорил мой отец. Помни, лючи, тайга любит зторового и сильного охотника. А слапый и ропкий тайга пропатай…

Глубокая ночь рассыпала по бесконечному куполу неба разноцветный чектыль. Тысячи мерцающих звёздочек придали чёрной глубине жизнь, красоту, завораживающее очарование. Если присмотреться глубоко и долго, то кажется, что это не просто далёкие планеты приветствуют земных жителей своим светом, а чьи-то многочисленные глаза живых существ смотрят из бездны на распрекрасную, влекущую к себе планету с красивым названием Земля. Прямо над головой выгнулся Хоглен. Радугой серебристых искр во всю ширь простора протянулся Млечный Путь. А на востоке далёким, ярким костром одинокого охотника бьётся, плещется незаменимый путеводитель странников – Чолдон. И, кажется, что весь этот далёкий, опрокинутый мир смотрит только в одну точку – на маленькую поляну в глухой северной тайге, где, несмотря на такой поздний час, горит яркий, животрепещущий огонь.

У костра – одинокая, неподвижная фигурка человека. Жаркие языки пламени лижут округлое, закопчённое дно большого казана, в котором варятся большие куски мяса. Лицо Загбоя спокойно, довольно и даже безмятежно. Он сыт, согрет, очарован красотой звёздного неба. Его глаза смотрят ввысь, разум с трудом воспринимает бесконечность далеких миров.

Рубиновые блики костра матовым цветом окрашивают взметнувшиеся к небу деревья. Угловатые тени высокоствольных лиственниц, кедров и рябин безмолвно пляшут где-то глубоко в чаще. Порой кажется, что сзади, сливаясь с землёй, крадётся упругая рысь. В осторожной позе замер волк или оскалил пасть разъярённый амикан.

Игра теней в ночи придаёт воображению более таинственные краски, и сознание несведущего человека содрогнётся в паническом неведении, загонит в взволнованное сердце лёд или отправит сжавшуюся душу в пятки.

Но Загбой спокоен. Он в этом мире тайги разумный хозяин. За все свои годы жизни, единении с природой слился с естественными условиями настолько, что с одного мановения всех своих чувств может точно, без какой-либо ошибки сказать, что происходит где-то рядом или за спиной. Он остро чувствует запахи влажной земли, благоухающей травы, с томлением вдыхает терпкий аромат клейкой смолы на распустившейся лиственнице. Он слышит, как где-то далеко, на краю поляны шуршит серая полёвка, мягким оперением крыльев режет воздух сова, в сочетании с шумом реки в прибрежной заводи плещется горбатая норка. Он видит над головой тени летучих мышей, серую ласку, в поисках добычи прошивающую корни векового кедра, и даже глаза недовольного аскыра, отражающиеся ярким фосфором на костре в далёких кустах.

Для Загбоя это всё так просто, естественно, совершенно, как очередной глоток воздуха, вкус проточной воды, тепло огня, в эту минуту согревающего его разомлевшее тело. Охотник у себя дома. Он в объятиях матери-природы. Поэтому сейчас в его котле варится ароматная сохатина, в дыму тальниковых прутьев вялятся бордовые куски грудинки, а во рту тает сладкий вкус мягкой, пористой печени зверя. И кажется Загбою, что подобную картину свежевания и смакования добытой плоти он видел уже тысячи раз, когда-то очень давно, когда на его теле лохматым обрывком висела шкура мамонта Сэли, а вместо ружья на дереве к стволу было приставлено копьё.

Неподалёку от костра в тёплых спальниках спят Дмитрий и Ченка. После очередного происшествия в холодных водах реки их измученные тела требуют покоя и здорового сна. Питательное, свежее мясо сохатого насытило, успокоило молодых людей. Загбой чувствует, видит, как зарумянились их щёки, каким ровным и спокойным стало дыхание, в какое положение (повернувшись друг к другу лицом) легли оба. А это значит, что природа восстанавливает их силы, отдаёт им необходимую энергию, очищает разум от плохих мыслей и переживаний.

Неподалеку в кустах растянулись во всю длину тела собаки. Для них праздник живота наступил ещё утром. После выстрела Загбоя они переплыли реку, бросились по следу обречённого сохатого и очень скоро нашли его мёртвым. Не теряя времени напрасно, не дождавшись хозяина, они вскрыли зверю брюшину острыми зубами и начали долгий пир. Охотник нашёл их у туши зверя после обеда, объевшимися до такой степени, что они могли едва передвигаться на раздвинутых ногах. Вздувшиеся до размеров стельной важенки животы существенно ограничивали их передвижение. Все трое валялись на земле, тяжело вздыхали от обжорства и изредка ходили к ручью пить воду.

Где-то в глубине ночи на болоте редко брякает глухой колокольчик. Для восемнадцати оставшихся в живых оленей сегодня тоже счастливый день. Неподалёку от стана, на кочковатой мочажине начиналась огромная поросль сочной осоки. Каждому оленю Загбой привязал чанхай, для того чтобы животные не могли далеко уйти. Измученные долгим переходом олени с удовольствием, вволю насыщались сладкой, сочной травой.

Загбой не спит. Какой может быть сон, если рядом на костре варится свежее мясо? Скоро ли представится ещё такой случай, когда он будет смаковать тёплую кровяную печёнку зверя, кусать сырые почки или глотать маленькие ломтики сердца? Однако самым вкусным у эвенков считаются мягкие губы травоядного животного и длинный, змеевидный язык. Сладкие деликатесы слегка обжариваются на вертеле и поедаются тут же, наполовину сырыми, без соли. Так подсказал практичный разум. Такому образу жизни они научились с древних, незапамятных времён.

От набитого мясом желудка мысли охотника далеко. В этот момент он где-то летает над болотистыми просторами родного края, шагает по Великому сибирскому плоскогорью или плывёт на своей берестяной лодке по широким разливам могучей реки. Одновременно думает о том, как лучше выследить чуткого медведя, каким способом поймать рыбу и где в этом году осенью будет кормиться белка.

Постепенно его охватывает непонятная тревога за череду непредвиденных случаев, произошедших с ними за короткий промежуток времени. Он в деталях вспоминает все переходы, начиная от дня встречи с русским купцом. «Почему так всё происходит? Зачем злой Харги преследует наш караван? Чем я прогневал своих богов?» – с тоской думает охотник и не находит ответа на свои вопросы.

Он вспоминает свою прошлую жизнь, какими прекрасными и добрыми были дни, когда всё племя собиралось вместе. Счастливые вечера, танцы у костра, песни, родовые праздники. Каким это всё казалось естественным и постоянным. И вот всего этого не стало. Он не может найти следа своего племени. Он уже, наверное, никогда не встретит тех, кто был так дорог и близок его сердцу. И сегодня куда и зачем он топчет свой след? Зачем идёт в далёкий, незнакомый край, когда его родина осталась за спиной?

Причина всему – русский. Это он, Дмитрий, попросил провести аргиш. Это по его вине произошло так много непростительных ошибок. Зачем человек идёт в тайгу, если не видит свой следующий шаг? И вдруг Загбой вспомнил слова Большого шамана Хэгли. Это было в далёком детстве, на весеннем празднике Мунняк. Тогда Хэгли бил в свой бубен три дня и три ночи, вызывая добрых духов. А под конец третьих суток, устав от предсказания, шаман упал и уснул, ему приснился вещий сон. К Хэгли явился сам Амака – бог, хозяин воды, земли и неба. Он сказал, что все беды эвенков пойдут от высоких голубоглазых людей.

Тогда все верили Большому шаману, боялись русских. Но русские принесли много нужного и необходимого товара, были добры, честны с жителями тайги. За какое-то время эвенки так привыкли к переселенцам и купцам, что не представляли своё дальнейшее существование без материи, оружия, продуктов, муки и, конечно же, огненной воды. А может быть, общение с русскими и есть источник всех бед?

Загбой вздрогнул: «А может быть, злой Харги преследует аргиш из-за Дмитрия?.. Нет, такого не может быть. Купец – хороший человек. Он никому не сделал зла. Добрый и щедрый по отношению к нему и дочери. Он дал очень много хорошего товара, провианта. Нет, такого не может быть, чтобы он оказался плохим и нехорошим человеком. Что в том того, что он постоянно попадает во всевозможные каверзные ситуации? Не всякий человек может предусмотреть свою дальнейшую судьбу. Охотниками не становятся, а рождаются. То, что не заложено в тебя природой, потом никак не наверстаешь за всю жизнь. Может быть, Дмитрий оказался в тайге случайно, и не его вина, что судьба отправила его в далёкие края…»

Эти мысли успокоили охотника. Ему захотелось спать. Загбой подкинул несколько поленьев в костёр, подлил в казан воды и, довольный, в хорошем настроении повернулся спиной к огню. Через несколько минут он уже видел глубокий, беспробудный сон.

Его безмятежное, громкое дыхание разбудило Дмитрия и Ченку. Они в недоумении приподняли головы, переглянулись, но, убедившись, что все нормально, успокоились. Девушка перевернулась на другой бок, положила ладошки под левую щёку, хотела досматривать последние сны.

Но сильная мужская рука осторожно легла на её вздрогнувшее плечо, проползла по груди, змеей обвила талию, настойчиво притянула к себе. Ченка не успела что-то сказать, воспротивиться, как оказалась в стальных тисках. Горячие губы Дмитрия прикрыли её рот горячим поцелуем. Мгновенно загоревшись, она едва не задохнулась, хотела отстраниться, но нежные руки сами, не подчиняясь хозяйке, обняли его плечи. Пожар любви захватил затрепетавшее сознание, перекинулся в сердце и опутал коварной паутиной чувствительную душу. И нет сил сбросить сладкие чары. Да и зачем, когда всё уже было?..