Загбой открыл глаза. В закопчённое чело чума льётся ровный голубой свет. Где-то глубоко, в вышине неба, мерцая, гасла далёкая звезда. Нежный поток воздуха невидимым покрывалом бережно освежил заспанное лицо охотника. Наступающее утро позвало к чествованию нового дня.

Он присел, вылез из спальника, потянулся до хруста позвонков, стал одеваться. Рядом, под шкурами зашевелилась Ченка. Загбой легко прикоснулся к плечу дочери, осторожно толкнул, что-то негромко проговорил. Девушка приоткрыла глаза, сладко зевнула, подчинившись голосу отца, начала одеваться.

Накинув на себя лёгкую дошку, пригнувшись, охотник проворно выскочил из чума на улицу, поблагодарил Хомоко – духа, охраняющего вход в жилище, – за спокойную ночь, огляделся. Проверив, всё ли в порядке, убедившись, что все оставленные вещи находятся на своих местах, Загбой сухо улыбнулся уголками губ, стал вслушиваться в звуки тайги.

Тёплое весеннее утро встретило разноголосым гимном пернатых обитателей леса. Прыгая с ветки на ветку, оспаривая любовь самочки, друг за другом мечутся желтогрудые синички. Скромный поползень несёт в клювике длинную соломинку. Где-то в глубине тайги, чертыхаясь, переговариваются дрозды. Чикая нескончаемую мелодию, на длинной ветке корявого кедра пляшет завирушка. Смешно подпрыгивая вверх, монотонно токует рогатый жаворонок – рюм. Резко отбивая такт, поёт горный конёк. Высоко, далеко на белке заквохтала рыжепёрая капалуха.

Влажный воздух перенасыщен таявшим снегом, терпким запахом пихтовой смолы, пряной, только что освободившейся из-под зимнего покрывала земли, и холодными, вечными, но безжизненными камнями недалёкого курумника. Весь этот волнующий разум охотника таежный мир и букет ароматов весны призывал к движению, действию, работе.

Подчинившись, Загбой схватил котелок, набрал из ручья талой воды, повесил его на таган и принялся разводить костёр. На шум из глубины тайги выскочили мокрые собаки. Чирва и Илкун успели с утра пораньше пробежаться в окрестностях стана и теперь в ожидании подачки сели неподалёку от своего хозяина. Однако дождаться пищи от Загбоя бесполезно: собака в тайге должна кормить сама себя! Так гласит закон кочевников. А следопыт твёрдо следует этим правилам.

Но там, внутри чума, находится та, которая вопреки этому правилу всегда находит в карманах дошки лакомые кусочки пищи для своих друзей. Стоило Ченке выскочить на улицу, Чирва и Илкун тут же бросились к девушке. Выражая свою преданность, приветствуя хозяйку, они закрутились у её ног.

Из-под ствола лохматого кедра вскочил Князь, резко дёрнулся в сторону собак, негромко, предупреждающе зарычал. Подобным поведением кобель хотел ещё раз показать свое старшинство в стае, но короткая палка, к которой он был привязан, ограничила свободу передвижения. Кобелю ничего не оставалось, как голосом напоминать о недовольстве издали.

Хозяин Князя – Дмитрий. Зверовой кобель – единственный из пяти собак сгоревшего поселения, кто остался верен ему. Он высок на ногах, широк в груди, силён, вынослив и смел. Дмитрий говорит, что дед Князя – волк. Это подтверждает редкая настойчивость в погоне за зверем, взрывная злоба, необъяснимая агрессия и смертельная хватка. Серый цвет, переданный ему с генами от хищного разбойника, говорит о его родстве с далёкими предками. И, если бы не загнутый в полтора калача хвост и звонкий голос, унаследованные от эвенкийской лайки, вполне возможно, что кобель уже давно бы получил в своё сбитое, поджарое тело пулю от какого-то охотника.

На стоянках Князя лишают свободы передвижения. Причиной служит все тот же цвет шкуры. С некоторого расстояния олени принимают его за волка, в панике далеко разбегаются по тайге. Собрать их потом вместе Загбою доставляет больших трудов, особенно утром. Поняв это раз, опытный каюр на ночь стал привязывать кобеля к палке, так чтобы Князь не мог разогнаться и в прыжке оторваться от связующих оков. Смолистая сырая палка заменяет кожаный маут, который на его острых зубах может сравниться разве что с соломинкой. Сейчас кобелю ничего не остаётся, как завидовать, негодовать в адрес Чирвы и Илкуна, которые, демонстрируя чистую кровь эвенкийских лаек, носят пёстрые, черно-белые шкуры.

Загбой торопится. Ему хочется как можно быстрее покинуть неприветливое место. Однако на сборы в дорогу уходит много времени. Пока они с Дмитрием собирали по тайге и завьючивали оленей, утреннее солнце полностью осветило необозримые просторы горной тайги. День обещает быть ясным, тёплым, ласковым. Это значит, что к полудню жаркие лучи небесного светила подточат крепкий наст, олени будут проваливаться и дальнейшее передвижение каравана станет невозможным. До критического времени остаётся около трех часов. За этот отрезок дня аргишу надо уйти как можно дальше от мрачных скал. Но как покинуть стойбище Харги, если охотник не знает прохода в каменном поясе?

Вчера вечером Загбой ходил вверх по отрогу, дошёл до подножия вершины неприступного заснеженного гольца, но так и не нашёл хоть какой-то лазейки в отвесной стене, вставшей на пути каравана. Как огромные клыки зверя, ожидающего свою жертву, вековые каменные изваяния плотной цепью разделили тропу первопроходцев. Идти вниз, в долину, – значит подвергнуться новым испытаниям. Полноводные вешние воды, питаемые таявшим снегом, затопили берега рек, ручьёв, озёр, залили талым снегом болота, мари, распадки, напитали и подготовили для встречи с караваном смертоносные зыбуны. Для их преодоления понадобится драгоценное время, силы и, может быть, жизни людей и животных.

Разумнее всего в этот период года продвигаться вершинами хребтов, под гребнем обширного белогорья, альпийскими лугами, на которых ещё лежит подтаявший, но нетронутый снег. Загбой понимает это как человек, всю жизнь проживший в суровом, северном крае. Он предвидит дальнейший путь аргиша чутьём опытного кочевника. Знает, что верный путь каравана лежит только через высокую вершину поднебесного гольца. Охотник вчера смотрел на суровое изваяние перевала и по его покатой, несколько туполобой макушке понял, что они легко преодолеют его. А там, где пройдёт человек, всегда пройдёт и олень.

Сразу от стана перед путниками предстал небольшой взлобок. Но отдохнувшие за ночь, сытые олени пошли ходко, уверенно. Этому способствовала прочная, подмёрзшая корка наста, отлично державшая как людей, так и вьючных животных на поверхности зимнего покрывала. Трёхметровый слой слежавшегося снега скрывал под собой поваленные деревья, каменистые курумы, ямы, кочки, переплетения стлаников и создал идеальные условия для быстрого передвижения каравана.

Как всегда, Загбой идёт впереди аргиша. Стараясь держаться своего вчерашнего следа, он внимательно осматривал скалистую гряду в слабой надежде найти хоть какую-то лазейку для прохода. Но, как назло, плотные нагромождения камней скрывали за собой неизвестность местности, куда стремились путники.

В нескольких шагах, за опытным каюром спешит Дмитрий. На ходу поправляя сползающий с плеча ремень винчестера, бесполезно пытаясь восстановить рвущееся дыхание, он то и дело через некоторое расстояние предупреждал эвенка о краткой остановке. В его удивлённом сознании мечутся восхищённые мысли о неутомимости и выносливости проводника и его проворной дочери. То и дело, смахивая с лица обильный пот, русский завидует Загбою и Ченке, на лицах которых нет хоть какого-то намёка на усталость. Ему стыдно перед Ченкой, что он, здоровый и сильный мужик, не может идти так же быстро и без устали, как она. Чертыхаясь и проклиная перевал, Дмитрий торопит время, желает как можно скорее присесть на спину оленя. Но крутой взлобок кажется бесконечным. А неутомимый Загбой не разрешает садиться на учага на подъёмах.

Наконец-то тайга поредела. Густой пихтач сменили кедровые колки. Обширные, чистые поляны подсказали, что люди добрались до зоны альпийских лугов. Где-то далеко, высоко, нахмурилась белоснежная поднебесная вершина гольца. На краткий миг, остановившись, Загбой объяснил, что путь каравана лежит через его макушку. Это произвело на Дмитрия гнетущее впечатление. До пика оставалось не менее пяти километров. Крутизна и голые, подверженные эрозии зимних ветров курумы говорили о том, что и дальше, вверх, предстоит идти пешком.

Предлагая остановиться на короткий привал, русский потянулся в карман за кисетом. Загбой тоже достал из оленьей дошки свою костяную трубку, без разговоров залез пальцами в табакерку к Дмитрию, насыпал добрую порцию дурманящего зелья в чубук и в ожидании огонька посмотрел на него.

Вспыхнула спичка. Сизый дым окутал лица куривших. С важностью понимающего человека, подражая и копируя Дмитрия, эвенк довольно улыбнулся, покачал головой, цокнул языком. Русский, поддерживая его настроение, широко открыл рот, блеснул белыми зубами и похлопал того по плечу. От конца каравана подошла Ченка. Загбой протянул ей дымящуюся трубку. Она глубоко затянулась, задохнулась, закашлялась. Дмитрий и Загбой дружно захохотали. От громкого звука под белогорьем вздохнуло сырое эхо.

Где-то наверху, на соседней поляне послышался шорох. Там бежали собаки. Охотник посмотрел в том направлении, прислушался, насторожился. В глазах промелькнула тень нескрываемого интереса. Обычно собаки всегда торопятся на голос хозяина проверить, где он находится, чем занимается, куда, в какую сторону ведёт след и, только лишь потом, показавшись на глаза, вновь убегают в тайгу. Поведение верных помощников показалось охотнику несколько странным. Они не подходили к каравану, а находлсь где-то там, за перелеском.

Вот на частине промелькнули три собачьи фигуры. Во главе бежал Князь, за ним торопливо семенили Чирва и Илкун. По настороженному виду, опущенным к земле головам и вздыбившимся загривкам можно было догадаться, что лайки что-то пронюхали.

Резким движением ладони Загбой выбил трубку, положил её во внутренний карман, забросил на плечо ружьё, поспешил к собакам. За ним, как по команде, пошёл его учаг. За оленем, связанный поводами, потянулся весь караван.

Ещё издали охотник заметил на поляне след, пересекавший поляну поперёк его вчерашних следов. Широкие, разбросанные по сторонам копыта сокжоя. Рядом, сбоку, настойчивая, размеренная медвежья поступь. Вчера вечером этих следов не было. Звери прошли рано утром, перед рассветом. Об этом говорили неглубокие вмятины в прочной корке наста, с робкими размывами по краям от тёплого солнца.

Такой след мог оставить только бегущий олень, выбивавший в насте свое передвижение несколько часов назад. По широкому овальному копыту следопыт узнал стельную самку сокжоя, в панике убегавшую от преследовавшего её медведя. Хозяин тайги бежал мелкой трусцой, по всей вероятности, догоняя оленуху. Спаренный след жертвы и зверя вёл в сторону недалёких скал.

Загбой удивился. Он вчера был там, у каменистой гряды, и не видел никакого прохода. Получалось так, что самка сокжоя, не зная о тупике, бежала в западню и нашла свою смерть от беспощадных когтей амикана. Если это так, то медведь должен быть где-то тут, рядом. Но тогда почему молчат собаки?

Охотник снял ружьё, проверил патроны. Подождал, пока подойдёт караван, по спокойному поведению своего очага понял, что медведя рядом нет. И вдруг счастливая мысль лёгкой тенью покрыла его лицо. Он понял, что оленуха, спасаясь от смерти, знала куда бежать. Она помнила, что здесь, в скалах, есть путь к спасению через преграду.

Загбой заторопился, побежал по следам. Вот кончилась поляна. За ней, плотной стеной, прикрывая скалы, стояли четыре корявых, разбитых ветрами кедра. За деревьями – каменная плита. Следы вели за плиту. Он прошёл за этот древний каменный щит и увидел узкую, извилистую щель. Своим разрезом она напоминала глубокий лабиринт, протянувшийся в черноту скал.

В некоторых местах проход имел ширину до двух метров. А где-то сужалася так, что каменные стены были отполированы боками животных, проходивших здесь, между скал. По всей вероятности, здесь была звериная тропа. Иначе как объяснить тот факт, что стельная оленуха направилась сюда? Это также подсказывали многочисленные старые следы, отпечатанные на плотном надуве. Здесь же, увлечённый погоней, вслед за сокжоем пролез медведь, а потом пробежали собаки.

Он двинулся вперёд и за вторым поворотом увидел просвет. Длина прохода оказалась около двадцати метров. Трещина полностью разрезала непроходимые скалы и соединяла северную часть альпийских лугов незнакомого белка с восточным плато в виде огромного горного цирка. В отличие от того мира, откуда пришёл эвенк, здесь ласково светило солнце. Обширные проталины породили первые лепестки фиолетовых эдельвейсов. Звонкоголосые ручьи торопили торжественное шествие весны. Лёгкий сивер дурманил воздух ароматом оттаявшей земли, первых луговых трав, запревших за долгую зиму стлаников и родендронов и черствым, заплесневевшим запахом нагретых камней.

При виде царства весны охотник возликовал! Перевоплощение тайги, произошедшее за какие-то несколько десятков метров, для него казалось чудом. Нет, конечно же, он видел подобное много раз. Бывали и такие случаи, когда за одну ночь быстрое шествие времен года раскрепощало землю от снега и почти мгновенно превращало ее в летний бархат с зеленым покрывалом.

Он понимал, что это только яркая игра матери-природы, потому что на северную, заветренную, сторону гор лето приходит намного позже, чем на восточную или даже на южную. Это легко объяснимый закон гор. Но охотник посчитал, что обнаруженный проход между скал был не простой случайностью. Несомненно, это благодарность Тугэта за любовь, почитание и жертвоприношения. Добрый дух услышал молитвы следопыта. Он помог ему, открыл глаза, усыпил бдительность Харги, показал тропу. Как же теперь охотнику не верить в существование злых и добрых духов?

За спиной послышались негромкие шаги. Из прохода вышел Дмитрий. Он, так же как и Загбой, обрадовался новому миру. Какое-то время они молча стояли, восхищённые открывшимся видом, долгожданной переменой в природе и условиями, благоприятствовавшим скорому передвижению каравана. Они вновь закурили и теперь, уже не отрываясь, долго осматривали панораму горного цирка.

Из-за нижней кедровой колки выскочили запыхавшиеся собаки. Пятуя медвежий след, они подбежали к людям. Князь ткнулся мордой в полы дошки Дмитрия. Чирва и Илкун, с некоторого расстояния поприветствовав Загбоя, убежали к Ченке.

Следопыт недовольно вздохнул: слишком много времени прошло с той поры, когда ушел медведь. Высокое солнце подмыло отпечатки следов зверя. Трепетные порывы настойчивого горного ветерка вылизали стойкие запахи. Теперь собакам не догнать амикана. Не будет у Загбоя на ужин сладкой медвежьей печёнки. Не пить из берестяного туеса густой, тёплый, питательный жир. Жалко, очень хороший зверь. По следам видно, что хозяин тайги совсем недавно вылез из берлоги. След зверя широк, тяжёл и раскорист: косолапит от упитанности. Ещё не весь зимний запас растратил после зимней спячки.

Но добыть медведя никак нельзя. Путь аргиша лежит строго на юг, напрямую через цирк гольца. А след зверя, торопившего сокжоя, уходит ниже, к срезу противоположного отрога. Остаётся только надеяться, что где-то на молодой, свежей траве южных склонов охотникам удастся встретить ещё одного амикана и пополнить опустевшие турсуки вяленым мясом.

На то, чтобы провести караван через проход, потребовалось время. Со спин оленей пришлось снимать потки, затем перегонять вьючных животных одной живой цепью в щель в скале, перетаскивать груз на плечах, вновь увязывать нетяжёлые, но объёмистые мешки на покорных учагов и только лишь потом продолжать движение.

Горячее солнце преодолело половину голубого неба, когда коротким окриком опытный каюр вновь тронул аргиш вдоль белка. Несмотря на плюсовую температуру и растворившуюся под лучами небесного светила корку наста, плотный, надувной снег держал оленей на поверхности. Это радовало всех. Загбой был счастлив удачному переходу через цирк. Дмитрий довольствовался тому, что вновь ехал на олене. Ченка улыбалась прекрасной погоде и ласковым поцелуям весны.

Далеко впереди, в зоне видимости неторопливо бежали собаки. Они внимательно изучали территорию, осматривали ближние колки, принюхивались к встречному ветру, прислушивались к всевозможным шорохам, возникавшим от тёплого прикосновения рук весны. Вот из-под вершины гольца сорвался комок подтаявшего снега. Остроухий Князь замер, настороженно посмотрел на движение, но, не обнаружив в нём какой-либо опасности, степенно побежал дальше вперёд. Чуткая Чирва уловила запах куропата. Принюхиваясь, осторожно пошла в сторону птицы. По всей вероятности, белоснежный петушок уже давно заметил опасность, заблаговременно порхнул и улетел далеко в густые заросли стланика. Обманутая лайка громко фыркнула, с явным неудовлетворением стала осматривать место, где её «добыча» окрестила лапками подтаявшую массу зимнего покрывала и оставила её с носом. Проворный Илкун раз за разом делал круги под гольцом, возвращался назад, на след идущего каравана, обгонял, убегал вперёд и вновь возвращался к людям.

На одной из немногочисленных проталин Дмитрий спрыгнул с оленя, нарвал небольшой букетик первоцветов, с улыбкой подарил их Ченке. Девушка какое-то время молча смотрела на цветы. Её взгляд выражал нескрываемое удивление. Ещё никто и никогда в жизни не дарил ей цветы. Она не поняла, что это значит, как понимать действия русского: расценить как знак внимания или принять нежные, но стойкие цветы как лекарство для прикладывания к ранам.

Посмотрев на неповторимые оттенки лепестков, Ченка с сожалением откинула уже мёртвый букетик в сторону, с укором подумала: «Русский! Зачем зря сорвал цветы? Зачем загубил просто так подснежники? Ох уж эти лючи, всегда всё делают не так, как надо!»

Караван преодолел половину огромного цирка, подошёл к продолговатому озерку на его дне. Рядом, на оттаявшей проталине, открылась большая плантация нетронутого, сочного ягеля – оленьего мха. Вьючные животные, не обращая внимания на команды людей, с жадностью набросились на корм. Загбой решил остановиться на привал. Не освобождая оленей от груза, охотник отпустил аргиш на волю, а сам пошёл с котелком к воде. Дмитрий занялся заготовкой дров для костра. Ченка загремела посудой. Прибежали собаки. В ожидании какой-нибудь подачки все трое улеглись неподалёку от стана.

Пока в котелке закипала вода, Загбой пошёл на противоположный берег озерка. Издали он увидел какие-то следы, но не мог понять, какому зверю горного мира они принадлежат. Через несколько минут охотник уже рассматривал наброды сокжоев, кормившихся здесь не так давно, может быть, рано утром, на восходе солнца. После недолгого осмотра местности следопыт знал, что зверей было семь: четыре стельные матки и три прошлогодних сеголетка.

После жировки олени пошли вверх, под голец. Петлявшие следы были очень хорошо видны на подтаявшем снегу. Они заканчивались у среза продолговатого, очень похожего на вытянутый собачий язык ледника. И сейчас, в этот момент звери находятся где-то там, в густых переплетениях стлаников, разросшегося паутиной ольховника и стелющейся по земле карликовой берёзки. Вероятно, они прекрасно слышат и видят затабарившийся аргиш, но в силу своего прелюбопытнейшего характера и большого, полуторакилометрового, расстояния стоят на месте и ждут, когда минует опасность.

Загбой не видел сокжоев. Да и зачем ему надо было выискивать добычу? Он не собирался испытывать охотничье счастье: в это время года никто из эвенков не поднимает ружьё на стельную матку. Через пару недель у неё появится телёнок. Убить сейчас – равносильно смерти своей жены, которая носит под сердцем ребёнка. У охотника впереди большое расстояние. Он выследит одинокого быка-пантача. А ещё лучше – пойдёт на южные склоны гольцов, где на молодой зелёной траве в это время пасутся чёрные медведи. Под лохматой шкурой ещё достаточно жира, чтобы наполнить им все турсуки охотника. Мясо Ченка высушит на костре и у них будет много пищи, которой хватит на весь путь. А что для эвенка может быть лучше большой кружки сладкого, тёплого и очень питательного медвежьего жира? Разве может сочное мясо амикана сравниться с постными кусочками сокжоя? Чем лучше поешь – тем дальше и дольше пройдёшь. Таежную тропу осилит сытый.

Где-то на противоположной стороне озерка, спрятавшись под густым кустом ерника, тревожно вскрикнула горная жёлтая трясогузка. Охотник посмотрел на таёжную птаху с некоторым удивлением: как могла теплолюбивая птичка забраться так высоко в горы? Что она здесь делает одна и почему предупреждает окружающий мир об опасности? Какие-то мгновения следопыт пытался найти под кустом пичугу, но вдруг увидел другое. В чёрном зеркале озера отражалась едва видимая точка. Он посмотрел на безоблачное небо и вздрогнул всем телом. Там, в глубине безбрежной выси, широко раскинув могучие крылья, парил чёрный коршун.

Хищная птица безмолвно кружила над людьми. Временами казалось, что коршун просто висит на месте. Но пространственный обман зрения подсказал, что это не так. Птица увеличивалась, уменьшалась, а это значило, что она приближается к земле, а потом вновь поднимается в высоту. Коршун высматривал добычу. Для несведущего человека эти полеты ничего не значили. Что в том такого, что вольная птица летает в небе? Однако для суеверного Загбоя «мёртвый полет» – осматривание местности с одной точки – птицы был ничем иным, как знамением.

Черный коршун – верный слуга Харги. Это злой дух отправил птицу по следу каравана. Он хочет наказать людей за то, что они нарушили его покой, пришли к порогу его жилища, стучали топорами, разводили костёр, громко говорили и, наконец, прошли через скалы по тайной тропе.

От этой мысли Загбою стало жарко. Он почувствовал, как вдруг ослабли ноги в коленях, как мелко задрожали руки и как морозом пробежал по спине нервный озноб. Предчувствие не обмануло его. Не зря ныло горячее сердце.

А коршун, как будто подтверждая мысли охотника, вдруг круто развернулся и, подхваченный лёгким верховиком, быстро помчался к скалистой гряде. В течение нескольких секунд, преодолев пройденный аргишем путь, он застыл над каменным отрогом. Вскоре оттуда долетел тревожный, плаксивый крик хищной птицы. Резкий, протяжный плач смотрителя гор раздавался недолго, возможно, это было краткое объяснение со своими сородичами или любовное признание в любви самке.

Однако Загбой воспринял это по-другому. Ему слышались насмешливые, призывные слова птицы: «Хагри! Я нашёл их, торопись!»

Быстро перебирая ногами, Загбой побежал вокруг озера назад, к костру. Дмитрий и Ченка переглянулись, схватили ружья. Заинтересованные собаки нервно закрутили мордами, вынюхивая и высматривая невидимого зверя. Все подумали, что охотник спасается, увидел какого-то зверя или новые непредвиденные обстоятельства, угрожающие не только ему, но и всему каравану. Но вокруг пока что все было спокойно, ничто не предвещало какой-то беды, что ещё в большей степени насторожило людей и животных.

А следопыт уже приблизился на расстояние нескольких метров. Его лицо выражало страх. С перекошенных губ слетело только одно слово:

– Харги!!!

На окружающих этот глас подействовал по-разному. Ченка присела на ногах, у неё затряслись руки и до цвета переновы побелело лицо. Дмитрий просто криво усмехнулся и спокойно присел на корточки с горячей кружкой свежезаваренного чая.

Действия Загбоя были более решительными, чем этого ожидал русский. Охотник схватил котелок, вылил кипяток в костёр и стал торопливо собирать в потки разложенные вещи. Помогая ему, Ченка проворно собирала продукты и посуду. И только Дмитрий оставался невозмутимым. Тогда охотник подскочил к нему, вырвал из рук кружку, выплеснул напиток, решительно поднял его за руку на ноги и показал на север:

– Там – злой дух! Нам нато пыстро хотить прочь!

Дмитрий лениво посмотрел назад, но ничего не увидел.

«Какой дух? Какой Харги? Просто какой-то бред…» – подумал он, но эвенк был настойчив:

– Витишь, птица? Это слуга злого Харги. Она нахотила нас по следам. Нас жтут несчастья. Нато быстро увотить свой след.

Дмитрий присмотрелся: действительно, над скалистым отрогом парили два коршуна. Ну и что в этом такого? Почему из-за этого такое волнение?

Пока он присматривался вдаль и, посмеиваясь, обдумывал поведение людей тайги, Загбой успел подогнать связанных оленей. Еще несколько мгновений – и две потки с едой и посудой прилипли к спине вьючного животного. Один верный взмах рук – и ружья за спинами отца и дочери. Резкое движение – и они сидят верхом на своих учагах. Дмитрию ничего не оставалось, как последовать их примеру. Загбой быстро погнал аргиш прочь от плохого места.

До ближайшего отрога – не больше двух километров. Проехать на одном олене верхом можно за несколько минут. Но чтобы провести караван из двадцати четырёх оленей, потребуется гораздо большее время. Кто-то из учагов споткнётся, другой потянется за ближайшим клочком ягеля, третий просто так, остановится сам и остановит всех. Все эти краткие задержки в целом влияют на передвижение всего аргиша, так как вьючные животные связаны друг с другом короткими поводами.

Так было и в этот раз. Практически сразу после выхода, через несколько сот метров, олени разорвали цепь между собой. Это случилось после того, как из-за соседней колки к аргишу быстро, случайно и неожиданно выбежал Князь. Кобель не подозревал, что его серого цвета панически боятся все олени. Он просто обследовал ближайший участок тайги и, как всегда, после определённого промежутка времени выбежал к людям проверить направление движения каравана. И не его вина, что очень похож на волка. Результат был более чем непредсказуемым. Большая часть вьючных животных от испуга в панике бросилась врассыпную. Между пятым и шестым оленями лопнул ременный повод. Спотыкаясь, путаясь в ремнях, теряя равновесие, олени кружились на одном месте, падали на снег. Началась свалка, которую было невозможно остановить. Загбою стоило огромных усилий успокоить подвластных ему животных, распутать ноги и расставить оронов по своим местам.

Прошло больше часа, прежде чем аргиш вновь двинулся с места. Для следопыта это время показалось вечностью. В глубине своего сознания он со страхом думал о том, что это неведомые силы, верные слуги Харги, специально задержали передвижение каравана для того, чтобы сам злой дух мог спокойно догнать людей и отомстить им за вторжение в его дом без разрешения. Бедный эвенк с ужасом верил в то, что теперь Харги догонит их обязательно.

Как будто в доказательство из-за вершины гольца появилось лёгкое байковое облачко, которое, быстро наливаясь, мутнело и превращалось в грязную, рваную потку. С севера подул лёгкий тянигус. И хотя большая часть небосвода была прозрачной и бесконечно голубой, для опытного охотника было понятно, что приближается буря.

В горах быстрая перемена погоды – нормальное явление. Духи гор за один час могут пригнать тяжёлые снеговые тучи и, наоборот, благоприятствуя человеку в его передвижении, очистить просторы и указать правильный путь.

Но сейчас духи гор не были милостивы. Загбой понял и поспешил как можно скорее уйти в безопасное место, за скалистую гряду. Но желанный отрог не принёс надежду на благополучное бегство из неприветливого места. Едва караван достиг вершинки гребня, охотник остановил своего учага и от безысходности положения снял свою мохнатую шапку.

Перед ним лежала глубокая, крутая впадина, на дне которой покоился длинный многовековой ледник, берущий своё начало от скалистого обрыва и заканчивающийся глубокой пропастью где-то далеко внизу. Холодный, ледяной панцирь имел идеально гладкую поверхность и стекал вниз белоснежным полотном на огромное расстояние. Чтобы обойти его снизу, надо провести аргиш по выдувной россыпи, на которой любой олень по неосторожности мог очень легко сломать себе ногу. Путь вверх, к вершине гольца перекрывала отвесная, неприступная скала. Возвращаться назад – слишком далеко и долго. Да еще там, сзади, караван поджидает Харги.

Загбой в смятении. Ещё никогда в своей жизни он не по падал в такую западню. И, вполне понятно, что подобное обстоятельство, сложившееся именно здесь и именно сейчас, было не случайно. Несомненно, это были козни злого духа.

Не зная что делать, он слез с оленя, присел на камень, потянулся за кисетом. Сзади подошёл Дмитрий. От увиденной картины он заломил на затылок шапку, присвистнул. Какое-то время, подкуривая, молчали. Загбой растерянно посматривал на отрог за ледником. До него было не больше пятисот метров. За ним хорошо просматривалось ровное, заросшее густыми кедровыми колками плато, белогорье выполаживает, становится ровнее. Там можно остановиться на ночлег, потому что за этим отрогом заканчивались владения злых духов. Загбой чувствовал это каким-то внутренним чутьём. Но как пройти эти коварные пятьсот метров? Как преодолеть непредвиденное препятствие легко и без потерь?

Здесь, на этом отроге, они всё ещё находились в опасности. Сзади, с севера, уже закрыв половину неба, как чёрная шапка Эскери, наползала чёрная, свинцовая туча. Непогода могла захватить мир гор на несколько дней. Рядом нет корма для оленей, дров для долгого костра. Людям даже негде поставить чум.

Загбой смотрел на язык ледника в поисках какого-то решения, но не находил ответа. Слишком гладкая поверхность не удержит оленя. Вот если бы дать ему хоть какую-то зацепку для копыт, вести его по льду осторожно, то, возможно, животное могло бы перейти на противоположную сторону теснины. А что, если?..

Эта мысль промелькнула в голове охотника яркой вспышкой и тут же угасла, как звук ружейного выстрела. Прорубить на поверхности ледника ступеньки! Это возможно. Но что будет, если кто-то из оленей оступится или поскользнется? Вниз, по гладкой поверхности улетит весь караван. Но, возможно, недалеко. Вон там, через полкилометра начинается прилука, ледник выравнивает свой горб. Если переводить оленей небольшими группами или даже по одному, то вероятность потери уменьшится. Хотя уйдёт гораздо больше времени. А это значит, что, возможно, сегодня они перейдут этот проклятый ледник и будут ночевать в безопасности там, в тайге, за противоположным отрогом.

Так или иначе, выхода нет. Надо идти только вперёд. Прежде чем подойти к леднику, следопыт внимательно изучил и постарался предугадать все последствия, которые могут произойти. Он выбрал самое подходящее место для прохода. Это было сравнительно неширокое стометровое горло ледника, на которое недавно сорвалась и упала с каменистого утёса снежная лавина. Шероховатая поверхность смёрзшегося снега должна дать твёрдое сцепление копыт с поверхностью, но всё же не исключала возможности падения вниз. Так или иначе, прежде чем пройти через препятствие, надо вырубить ступеньки и только лишь потом переводить оленей.

Торопливо взметнулись руки людей. В воздухе поднимались и падали топоры. Глухое эхо заметалось по узкому ущелью. Насторожились скалы, утёсы, курумы. Замер потревоженный мир диких гор. Угрюмо насупились корявые кедры, переплетения и заросли оттаявших стлаников. Где-то внизу, в ожидании жертвы, холодом вздохнули трещины и промоины.

Работали вдвоём. Дмитрий рубил топором. Загбой предпочёл более лёгкую, но острую пальму. Русский шёл впереди, откалывая в ледяном панцире крупные куски снега. Сзади для надёжности опоры Загбой подбивал и углублял ступеньки. Несмотря на прочную массу, работа спорилась. Не прошло и часа, как они уже стояли на другой стороне ледника.

А между тем погода сломалась. Мёртвое небо угрожающе затянуло низкими, тяжёлыми тучами. Откуда-то сверху, с вершины гольца, опустилось белое молоко непроглядных облаков. Подул холодный, пронизывающий ветер. В какой-то момент в пелене мрака исчезли вершины гор, соседние отроги и ближайшие скалы. Видимость сократилась до нескольких метров. В потоке рвущегося хаоса растворились границы ледника.

Оказавшись на противоположной стороне ледника после быстрой и тяжёлой работы, восстанавливая дыхание, Дмитрий бросил топор на снег, присел на короткий перекур. Загбой привычно затолкал пальму в ножны, но отдыхать не стал, а поторопил его в обратный путь. Опытный охотник знал, что резкая перемена погоды – начало бури. Надо быстро переводить оленей через препятствие и уходить в спасительную тайгу, прятаться от ветра и стужи. Промедление и задержка подобны смерти. Эвенк видел, что Харги разозлился не на шутку.

Для большей безопасности при переходе ледника оленей решили разделить на тройки. Первую связку провёл Загбой. Вторую – Дмитрий. Ченка перешла одна, с перекинутыми через спину ружьями. Вслед за ними перебежали собаки.

Второй переход тоже прошёл без каких-либо осложнений. Медленно ведомые олени шли неторопливо, точно. Как бы чувствуя ответственность момента, гружёные учаги прочно, надёжно ставили на скользкую опору свои широкие копыта. Врождённый опыт подсказывал, предупреждал их об опасности. Понимая это, они безропотно подчинялись приказам строгого каюра идти осторожно. В нервном напряжении, осторожно, уверенно учаги преодолели препятствие. На другой стороне ледника стояло двенадцать оленей. Загбою и Дмитрию осталось сходить назад ещё два раза.

Так же, как и раньше, свою очередную тройку Загбой повёл первым. Он не торопился, шёл сам и вёл оленей медленно. Преодолев ледник, Загбой привязал вьючных животных к ведомым учагам и поспешил на помощь Дмитрию. Русский опаздывал. Может, он шел слишком медленно или поздно вышел на опасную тропу.

Прошло несколько минут. В пелене рвущихся облаков насторожилась тишина. На тропе так никто и не появлялся. Загбой крикнул. Где-то далеко, глухо, как будто на противоположной стороне ледника отозвался звонкий голос: по всей вероятности, Дмитрий, всё ещё находился там. Охотник крикнул ещё раз, спросил, нужна ли помощь, на что получил отрицательный ответ.

В ожидании пролетело ещё несколько минут. И вот наконец-то, в глубине серого молока послышалась глухая, осторожная поступь шагов. Ещё мгновение – и в нескольких метрах от охотника проявился рогатый выскорь. По ледяной тропе шёл завьюченный олень. Один. Без Дмитрия.

Загбой поймал оленя за повод, передал Ченке, повернулся. Из облаков выплывал ещё один олень. Охотник поймал и его и только тут понял, что русский пускает учагов с грузом по одному, без сопровождения. Возмущённый эвенк хотел разразить ся бранью. Он не мог смириться с мыслью, что Дмитрий его ослушался и поступил по-своему.

«Зачем русский отправляет оленей по одному? Это плохо! Как он посмел не слушать? Разве я говорил ему делать так? Почему он своевольничает?» – думал он про себя, однако в силу своего характера не посмел перечить вслух. В какой-то мере русский был прав: оленей можно пускать без человека. Но! А если на тропе кто-то из учагов поскользнется и улетит вниз по леднику? Как и где будет он искать оленя в такой непогоде?

Однако Всемогущий Амака пока (!) был милостив. Олени выплывали из облаков один за другим и всё шло хорошо. Через некоторое время охотник подвязал к каравану двадцатого оленя. А по тропе к нему приближался двадцать первый. Исход происходящего оправдывал задуманное. Они сэкономили время на переходе через ледник почти в три раза. Осталось три оленя – и можно трогаться в путь. Только бы их не заметил Харги…

С противоположной стороны ледника не пришёл двадцать второй олень. В томительном ожидании прошло немало времени. Загбой вопросительно крикнул. Ему из облаков прилетел ответ. Судя по голосу, было понятно, что русский всё ещё находится на той стороне тропы. Что-то его задерживало, но что, не было видно.

Он осторожно пошёл навстречу, думая, что, может быть, Дмитрию потребуется какая-то помощь. Продвинулся немного и наконец-то на середине тропы увидел остальных остановившихся оленей, а за ними недовольного купца. Вьючные животные стояли друг за другом. Причиной непредвиденной остановки послужил обыкновенный кожаный повод, упавший с седельной луки, перепутавший передние ноги первого животного. Русский не предусмотрел этого обстоятельства, а может, поленился подвязать ременную упряжь к седлу. Тонкие поводья, какое-то время свободно болтавшиеся на шее покорного учага, крепко спутали его копыта и ограничили передвижение.

Охотник прекрасно знал этого оленя. Это был Учхор, учаг Ченки. Ему было больше семи лет. За всю свою долгую службу человеку он привык к смирению и покорству. Для девушки олень был просто другом, всюду и везде возил её на своей спине и безропотно подчинялся первому требованию хозяйки и наездницы. Это с его помощью преданная дочь когда-то спасла жизнь своему отцу, вызволив его из окружения собак на мёртвом стойбище.

Запутавшись в поводу, Учхор остановился из-за натянутого повода, думая, что так распорядился человек. Он ждал, когда к нему подойдёт его любимая Ченка и, распутав ему ноги, проводит вперёд.

Увидев Загбоя, олень не испугался. Он знал хозяина и, так же, как и девушке, полностью доверялся. Его пугало другое: тот, другой, новый, злой человек, что стоял сзади, размахивая палкой, грозил побоями. Учхор не понимал, что от него требуют: либо стоять на месте, либо прыгать вперёд со связанными ногами. Учаг видел, что хозяин молча опустился перед ним на колени, а тот, кто кричит на него, подкрадывается к его спине.

Дальнейшее было непредсказуемо, молниеносно. Как только Загбой, распутав повод, встал из-под ног оленя, разгневанный Дмитрий резко ударил животное по крупу. Не ожидая удара, Учхор резко дернулся назад, толкнул купца и, поскользнувшись, сорвался с тропы. Дмитрий, не удержавшись на ногах, упал навзничь и поехал вниз по леднику. Какие-то мгновения, зацепившись передними ногами за выступы, олень пробовал удержать равновесие, но передние копыта лишь скользнули о край опоры. Тяжёлый вес потянул животное вслед за Дмитрием. Вместе с ними, не успев выпустить из рук намотанный повод, полетел Загбой.

Со стороны это напоминало увеселительную поездку с крутой горки. Стремительное передвижение, от которого захватывало дух, походило на свободное падение с поднебесной вершины. Непроглядная молочная пелена, в которую они летели, пугала неизвестностью. Да и шероховатая поверхность ледника, образовавшаяся в результате физического взаимодействия тепла со снегом, давала о себе знать.

Первые метры они летели как попало, вразброс, кружась, переворачиваясь и кувыркаясь. Потом, всё-таки выдержав равновесие, собравшись с силами, выправились. Первым на заднице ехал Дмитрий. За ним, широко раздвинув ноги, на животе скользил Учхор. Сзади оленя, переворачиваясь с боку на бок, крутился Загбой.

Русский негромко смеялся. Эта неожиданная поездка в неизвестность доставляла ему удовольствие. Он не пытался остановиться или за что-то уцепиться. Наоборот, даже желал прокатиться по леднику как можно дальше. Только вот неприятное жжение и трещавшие штаны давали о себе знать всё больше и больше.

Учхор, широко открыв свои и без того большие глаза, в страхе ожидал будущего. Так же, как и хозяина, его пугали непроглядные облака, в которых они находились. Первые мгновения он пытался встать на ноги, остановиться. Но, перевернувшись через голову, быстро понял, что лучше плохо ехать, чем, больно падая, ломать себе шею.

Загбой старался не отпустить повод учага. Охотник понимал, что скоро они остановятся, потому что впереди была более ровная поверхность. Эту поверхность он видел с вершины гребня, когда была хорошая видимость. Сейчас для него главное – не потеряться в тумане самим и не потерять оленя.

И действительно, вскоре крутая поверхность ледника начала выравниваться, сделалась более пологой. Быстрое передвижение людей и оленя постепенно замедлилось. Ещё несколько десятков метров – и они остановились. Казалось, что всё окончилось благополучно. Они просто прокатились с крутой ледяной горки в свое удовольствие. И всё. Для Дмитрия остановка оказалась неожиданной и разочаровала. Он хотел прокатиться ещё:

– Эх, славно проехались! Если бы не «тёрка», так бы и летел до самого дома!

С этими словами, как бы выискивая поддержки, он с улыбкой посмотрел на Загбоя. Однако тот был противоположного мнения. В отличие от русского, благодаря врождённому инстинкту, в это мгновение он видел, слышал и чувствовал то, что заставило его насторожиться и затрепетать. Где-то там впереди, при кратковременном разрыве облаков охотник увидел черную яму. До нее было не больше пятидесяти метров, и только благодаря чуду они не доехали до провала. И ещё. Он явственно слышал отчётливый шум ручья, доносившийся откуда-то снизу. Опытный следопыт чувствовал всем своим существом, что под ними пустота!

Эвенк вскинул руку: «Ча! Замри, не шевелись!» Но эта команда была воспринята только человеком. Учхор неосмотрительно вскочил на ноги.

Ухнуло разом, мгновенно. Снежная площадка, на которой находились люди и олень, диаметром в несколько метров просела, обвалилась под тяжестью. Все трое, ничего не поняв, полетели куда-то вниз, в пугающую неизвестность. В безудержном, стремительном полёте никто не мог задержаться хоть за что-то. Более того, никто не мог сгруппироваться и хоть как-то смягчить приземление. А оно наступило.

Загбой упал на живот. Дмитрий – на левое плечо. Небольшой слой снега смягчил падение, потому что плотное полотно, на которое они упали, оказалось крепким льдом, сковывавшим поверхность горного подгольцового ручья. Рассыпавшаяся перина не смогла помочь Учхору. Бедный олень упал вертикально вниз и сломал себе шею. Не в силах даже приподнять голову, забился в предсмертной агонии.

Дальнейшие события ещё больше ухудшили положение наших героев. Загбой вдруг понял, что они опять поехали. Все трое медленно, с ускорением вновь поплыли вниз, но теперь уже не по шершавому снегу, а по гладкой, идеальной поверхности льда, сковавшего горный ключ в сердце ледника. Чудо природы, непонятно как созданное под влиянием погодных условий, стало очередной непредвиденной ловушкой для людей.

В большей степени промоина в леднике походила на тёмную, холодную пещеру, промытую вешними водами таявших снегов в это время года. Временами при низком атмосферном давлении вода выступала на поверхность и проедала чрево ледника. А в другой период, как сегодня, замерзала, спряталась под крепкий панцирь. В какой-то мере Загбою и Дмитрию повезло, что они упали не в воду, а на лёд.

Но это обстоятельство нисколько не сгладило критическую ситуацию. Выбраться из ледниковой трещины тяжело. Высота до поверхности ледника не менее трёх метров. Стены пещеры были тщательно «облизаны» студёной водой и теперь представляли собой скользкое горло, в котором не за что зацепиться. Люди и олень с более быстрым ускорением, чем на поверхности ледника, снова полетели вниз, в чёрную пустоту.

Загбой тщетно пробовал за что-либо зацепиться. Гладкая поверхность не имела никаких выступов или трещин. Внутри «горла» было сумеречно, как в ненастный, непогожий день. Охотник едва видел спутника, который находился за оленем, у левой стены пещеры и, так же, как и он, не мог хоть что-то сделать, чтобы остановить передвижение. Скорее всего, у него было что-то повреждено, потому что во время соприкосновений со стеной он резко вскрикивал.

Тёмные своды, лёд, холод и неизвестность пугали. Не в силах хоть что-то предпринять в свою защиту, люди катились и ждали неизвестно чего. Вдруг впереди просветлело. Над головой быстро проплыла серая дыра: мутное, в облаках небо, свежий ветерок, первые снежинки непогоды. Это был тот самый провал, который Загбой видел еще там, наверху, во время разрыва облаков. Вполне возможно, что он тоже послужил кому-то ловушкой.

Как будто в подтверждение мыслей охотника, навстречу им пахнуло знакомым смрадом псины, не сравнимым ни с чем запахом свежей крови и тёплым разложением внутренностей. По ледяной поверхности ледникового ручья потянулись чёрные полосы – следы крови.

Все это пролетело в сознании охотника в какие-то доли мгновения, но осмысленно. Загбой понял это своим внутренним чувством человека тайги. Сколько времени прошло в этой круговерти, он не мог сказать. Минуты, секунды, мгновения. Сколько катились они по поверхности ручья: пятьдесят, сто, двести метров об этом мог судить только сам Харги. Впереди был страшный конец.

В сером мраке, в тёмно-голубых оттенках ледяной пещеры охотник увидел нечто чёрное, громоздкое и огромное. Оно приближалось с каждым мгновением, нарастало, увеличивалось и проявлялось. Загбой уже понял, кто это и что сейчас произойдёт. Ужас был в том, что не пятно наплывало на них, а они подъезжали к нему. Под самые ноги, в когтистые лапы, в клыкастую пасть большого чёрного медведя.

За некоторое расстояние, мгновенно оценив ситуацию, Загбой всё же успел предупредить Дмитрия об опасности.

– Лежи, не шевелись! Будь мёртвым! – выкрикнул он.

Удар, столкновение, остановка. Упёршись во что-то, они на какой-то миг замерли. Дмитрий, в сознании которого еще звучали слова проводника, что-то соображал и вдруг ужаснулся, видя, что над ним поднимается что-то огромное, неуклюжее, лохматое. Через мгновение по глухому, парализующему, угрожающему реву он понял, что находится под медвежьими ногами. В голове все перемешалось: предостережение Загбоя, яростный голос амикана и шоковый страх, сковавший все движения. В страхе, с перекошенным лицом он пал ниц, ожидая последний, смертельный удар. Учхор, осознав близость зверя, в панике попытался встать, броситься в бегство. Но парализованные конечности не подчинялись бедному животному.

Единственный, кто в этот момент оценивал сложившуюся обстановку, был, конечно, Загбой. Умение всегда оценивать ситуацию молниеносно, как всегда, приподнимало его над обстановкой на несколько ступеней выше. Он уже видел, что они остановились в ледниковом тупике, где волей случая тоже оказался провалившийся медведь. Охотник понял, что смертельный поединок с амиканом неизбежен, и здесь, как всегда, в живых останется только один. Обстановка во много раз осложнялась тем, что под ногами зверя лежала добыча – убитый сокжой. Вполне возможно, что это была та самая матка-оленуха, чей след они видели сегодня утром в проходе скал. А медведь, преследовавший стельную корову, вот он, стоит перед ним.

Нет, Загбой не боялся медведя. Он добывал амикана с пальмой, с луком, ножом и, конечно же, с ружьём. И всегда видел в нём противника, достойного не только уважения, но и поклонения. Это порождало в нём какую-то другую силу, способную побеждать и всегда в схватке наносить один-единственный, нужный и верный удар. Для этого была необходима твёрдость духа, отличная реакция, ловкость движения тела и, наконец, бесстрашие и решимость. Заученным движением руки Загбой схватился рукой за пояс. Да, вот она, пальма, здесь.

Многолетняя привычка всегда класть вещи на свои места и в этот раз оказала добрую услугу. После того как они с Дмитрием окончили рубить ступени, он в отличие от русского, который бросил топор на снег, вложил нож в ножны. Вот только нет палки, к которой надо прикрепить пальму. Крепкое берёзовое древко осталось притороченным к вьюку второго ведомого учага. Но, может быть, к своим зрелым годам он ещё не утратил ту ловкость, которой владел в недалёкой юности.

В доли секунды Загбой вспомнил, что когда-то он участвовал в празднике жертвоприношения. Суть заключалась в том, что несколько групп четырнадцати-шестнадцатилетних юношей соревновались между собой в ловкости, удали, бесстрашии и силе. Объектом служил всё тот же медведь. Ранним утром молодые охотники уходили в тайгу, с помощью собак находили, задерживали и добывали амикана. Оружием в руках служила только пальма.

Он прекрасно помнит незабываемые моменты, когда они вчетвером держали в плотном кольце разъярённого зверя, не давая ему вырваться на свободу, не допуская, чтобы последний напал на кого-то из друзей. Если медведь бросался к кому-то из юношей, трое других тут же вонзали в него свои пальмы-копья. Зверь бросался на другого человека, и его тут же били сзади острые пики друзей. Таким образом, побеждала та группа молодых охотников, кто быстрее всех приносил на стойбище самую большую голову мёртвого зверя.

Но это ещё не всё. В группе из юношей славили самого смелого, сильного, ловкого охотника. Им оказывался тот, кто смог проскочить под мелькающими лапами зверя и острым ножом вывалить внутренности амикана из шкуры. Конечно, это было само совершенство охоты на медведя. Отважиться на него мог не каждый юноша. Загбой помнит своих друзей, кто однажды, испытывая судьбу, в этой «игре» попадал в когти хозяина тайги и тут же погибал от его смертоносных объятий.

Потом он сам, один на один, выходил на схватку с медведем. Но это было при других обстоятельствах. Он находился в тайге, на твёрдой опоре. В руках Загбой держал длинную, на древке пальму, на которую он насаживал зверя. И рядом находились собаки, которые помогали ему в охоте.

Теперь охотник оказался в невыгодном для схватки положении. Под его ногами – скользкий лёд. В руках – короткий нож. Но самое плохое, с ним не было собак. Где они, дорогие Чирва и Илкун? Кто схватит разъярённого медведя за штаны? Кто не даст хозяина в обиду? Да, сейчас Загбой один. Помощи ждать неоткуда и не от кого. Дмитрий повержен. Стоит ему только приподнять руку, дать хоть какие-то признаки жизни, и его судьба будет решена мгновенно. Остаётся надеяться только на себя, на свою силу, ловкость и мужество. Но как и с чего начинать поединок?

Казалось, что медведь сам не понимает, что происходит. Он медлил с нападением. Его шумное, сиплое дыхание перемешивалось с глухим рыком. Наверное, он оценивал силу неизвестного противника, в достаточной мере представляя себе своего неожиданного врага, появившегося быстро и неизвестно откуда.

В обычном мире зверь привык видеть человека и добычу при других обстоятельствах. А здесь, в этом ледяном тоннеле, всё по-другому, и он не может понять, что происходит. Он только что приступил к трапезе, и тут кто-то большой, непонятный появился откуда-то сверху и остановился у его ног. Скорее всего, появление людей и обречённого оленя, попавших в ловушку, он принял за своих врагов, пытавшихся отнять у него добычу. Оскалившись, со стеклянной злобой в глазах, зверь приготовился к защите и уступать так просто убитую матку сокжоя не собирался.

Намерения амикана оправдались тут же и очень быстро. Это случилось сразу, как только смертельно раненный Учхор попытался приподнять голову. Молниеносный бросок, удар лапой по шее, несравнимое ни с чем сжатие острых клыков на шее. Последний вздох оленя, и всё кончилось. Загбой видел, как мгновенно погиб Учхор. И ничего уже нельзя изменить.

Как это страшно, когда тебе в лицо дышит смерть. Плохо, когда не знаешь, как избежать этой смерти, боишься её и трепещешь перед ней. Немногим лучше, когда ты знаешь, как поступить в данный момент, преодолеваешь свой страх, твой разум трезв, рука тверда, а нервы крепки, как тонкая, но необычайно прочная нить паутины, в которую попалась муха. Второе чувство для Загбоя сейчас было намного ближе, потому что он, обладая всеми этими качествами, знал, что ему предстоит делать.

Медведь, не замечая ничего вокруг, продолжал изливать свою ярость на мёртвом Учхоре. Он бил оленя могучими лапами, рвал безжизненные ткани клыками и давил его своим телом. Объект атаки несколько притупил его чувства. Он пока что не замечал ни Дмитрия, ни сгруппировавшегося для единственного прыжка охотника. И когда из уст эвенка слетел краткий возглас, чем-то далёким напоминавший боевой клич, зверь растерялся. Он не ожидал увидеть рядом с добычей ещё кого-то.

Медведь отскочил назад, резко фухнул, осклабился, неуклюже замер, тяжело вдыхая запах человека. Загбой выдернул из ножен пальму, сорвал с головы шапку, прыгнул вперёд, на мёртвого Учхора. Принимая вызов, медведь вздыбился, грозно заревел, замахал лапами, пытаясь достать охотника. Охотник, в свою очередь, опять подался вперёд, под лапы, к лохматому брюху зверя, и в прыжке бросил в морду амикана головной убор. Тот поймал шапку клыкастой пастью, схватил лапами и не заметил, как ловкий охотник скользнул ему под брюхо.

Как невидимый огонь, лизнувший пыль трухи дуплистого кедра, мелькнул острый нож. Стальное жало врезалось в низ живота, чуть выше паха и под воздействием сильной, жилистой руки резко вспороло лохматую шкуру до ребер.

Взвыл зверюга от боли, сгорбился, выплюнул шапку, замахал лапами, стараясь поймать и разорвать человека. Но Загбой уже был далёк от ловких тисков. Как тень метнувшегося тайменя, бросился между ног разьярённого исполина. Из широкой раны вывалились внутренности зверя. Медведь поймал кишки, рванул когтями, почувствовал ещё большую боль. Смертельно раненный, не осознавая происходящего, стал выворачивать и разбрасывать свою плоть по сторонам. Дикий рёв заполонил своды ледяной пещеры, со стен и потолка посыпались мелкие кусочки кристаллов.

Распластавшись на ледяном панцире, «слился и умер» Дмитрий. Ужас происходящего сковал его. В судороге скрючились руки и ноги. От страха он не мог отвернуть своё лицо от разорванных внутренностей, падавших на него из лап медведя. Он ждал, что вот-вот – и разъярённое страшилище будет рвать его тело.

Загбой сжался за спиной медведя. Он тоже не желал, чтобы зверь обратил на него своё внимание. Свою роль в поединке охотник выполнил, теперь оставалось только ждать. Но ждать так, чтобы зверь в предсмертном танце не бросился на него и не порвал на части.

А развязка была близка. Медведь вырвал из себя почти всё, разодрал лёгкие, печень. Окровавленные куски внутренних органов разлетались по сторонам. Неимоверная боль собственного уничтожения неповторимыми спазмами сковала лохматое тело исполина. Глухой рокот лился из горла. Зверь захлёбывался в собственной крови, харкал, плевал, задыхался и слабел на глазах. Вот он присел, закачался, повалился на бок, но, всё же совладав с собственными силами, вскочил и вновь запустил лапы в собственную утробу. Ему казалось, что источник поражения, его враг, находится там, откуда идёт боль.

Он желал мести, хотел задавить этого невидимого врага и еще больше ухудшал свое положение. Наконец-то он повалился набок, нервно замахал лапами перед собой, ещё раз попытался приподняться, но не смог. Тяжёлое, хриплое дыхание становилось всё реже и тише. Последние вздохи, прощальный стон… По хребту прокатились нервные судороги. Шкура зверя вздрогнула, как в лихорадке, туша выгорбилась и обмякла.

Загбой ещё какое-то время, затаившись, медлил. Потом встал, осторожно подошёл к медведю сбоку, толкнул его ногой. Лохматая гора едва вздрогнула, качнулась и на проверку охотника ответила молчанием. Зверь был мёртв.

Загбой подскочил к русскому, прикоснулся рукой к его плечу, в волнении спросил:

– Как ты, бое, шивой?

Какое-то время тот тупо смотрел на него, не в состоянии вымолвить хоть какое-то слово. Он был в шоке от произошедшего и, может быть, чувствовал себя уже мёртвым. Но потом глаза его заблестели. Разум возвращался. Узнав охотника, приподнялся на локте, посмотрел вокруг, на себя, на руки. Увидев мёртвого медведя у своих ног, месиво из внутренностей и крови на себе, вздрогнул – окончательно пришёл в себя, глубоко посмотрел в глаза Загбою, тихо спросил:

– Всё кончилось?

Эвенк радостно засуетился: жив! Рукавом куртки вытер ему лицо, помог подняться, усадил на тушу оленя, потрогал плечо. Дмитрий негромко застонал – больно. Загбой заставил его пошевелить пальцами, затем рукой. Он медленно подчинился, приподнял руку, повернулся из стороны в сторону. Это вызвало на лице охотника довольную улыбку. Перелома нет, это очень хорошо. Возможно, русский при падении на лёд сильно ударился левым боком, и только.

Немного посидели. Загбой молча смотрел на поверженного медведя, на мёртвого Учхора и тяжело, с сожалением вздыхал. Ему было жалко погибшего оленя. Дмитрий же радовался благополучному исходу поединка. Он хлопал эвенка по плечу, довольно цокал языком и не переставал повторять:

– Вот это да! Вот это да! Убить медведя ножом сможет не каждый! Ах ты, Загбой, вот молодец! Настоящий охотник!

Однако к похвалам следопыт относился с полным безразличием. Что в том такого, что он убил зверя? Значит, сегодня повезло ему. Могло быть иначе, наоборот, не он вспорол бы брюхо амикану, а медведь своими «расчёсками» разорвал бы ему голову. И тогда бы все кончилось намного хуже. Тогда бы погиб не только он, но и русский. Что тогда будет с Ченкой?

Ченка. Дочка. Где она теперь? Ждёт ли она их или думает, что они мертвы? Сможет ли она справиться с караваном, сохранить груз и помочь им выбраться из ловушки?

Победа над медведем – это всего лишь одна ступенька к свободе. Они по-прежнему в ледяном плену, из которого выбраться очень сложно, почти невозможно. Тяжёлые мысли заполоняли голову охотника. Как выбраться наверх? Что можно сделать в этом случае? Стоит ли им надеяться на помощь Ченки или надо рассчитывать только на свои силы?

А время неумолимо продолжало свой размеренный бег. В пещере темно и холодно. Вторая половина дня торопила вечер. Где-то там, над ними, свирепствовала непогода. Загбой слышал суровый разговор ветра. Их разгорячённые тела пронизывал студень, отражавшийся от ледяных сводов. Чтобы хоть как-то согреться, приходилось постоянно двигаться. Для эвенка это было просто. Для Дмитрия каждое движение давалось с трудом. Каждый поворот тела доставлял нестерпимую боль. Не в состоянии сопротивляться, он присел на тушу оленя и в изнеможении опустил голову.

Но охотник понимал, что из любой ситуации всегда найдётся хоть какой-то выход. Загбой не сидел, дожидаясь помощи от своих богов, а здраво осмыслил произошедшее и просчитал возможные варианты освобождения. Их было два. Первый – рубить ступени вверх по льду, до места падения. Второй – пробить снег над головой.

После некоторого раздумья отказался от первого варианта. Помнил, что до тупика они катились долго, расстояние до спасительной отдушины было не менее двухсот метров. Для того чтобы вырубить необходимое количество ступенек, ему потребуется очень много времени. Скоро наступит ночь, и там им всё равно придётся выбираться наверх. Если бы они рубили уступы вдвоём, как на леднике, все было бы по-другому. Но Дмитрий не помощник. Остаётся только одно – выбираться наверх здесь. Но как? До потолка пещеры не менее четырёх метров. Овальные стены обточены водой и пронизаны морозом. Вокруг нет ни одной палки. Нечем развести костёр и согреть своего русского друга.

А тот сгорбился, сжался, притих. Его тело бьёт мелкий озноб. Зубы стучат от холода и от нервного напряжения после пережитого. Так всегда бывает, когда по прошествии некоторого времени человек полностью начинает понимать случившееся. Кто-то, получая полное удовлетворение, принимает очередную порцию адреналина и радуется этому, как ребёнок, впервые в своей жизни попробовавший конфетку. Другой, как Загбой, воспринимает как само собой разумеющееся. Ну а третий, как Дмитрий, оттаивая после пережитого страха и ужаса, находится на грани истерического срыва.

Загбой ловко, быстро освежевал ещё тёплого медведя, положил купца на Учхора и накрыл его лохматой, царской шкурой. Однако и это не давало положительного результата. Ещё долгое время, согреваясь, Дмитрий стонал от боли и стучал зубами от холода. Наконец-то успокоился, тёплые шубы согрели, усыпили. Он затих, впал в полусонное забытье.

А тем временем находчивый охотник делал своё дело. Из задней ноги матки-оленухи вырезал берцовую кость, аккуратно подрезая ткани мышц, вытянул прочные сухожилия и подвязал к торцу кости нож. Расчёт был прост. Удлинив острое оружие, он хотел достать пальмой до снежно-ледяного потолка и пробить отверстие на волю.

Логическое мышление не подвело его и в этот раз. Несмотря на свой маленький рост (по сравнению с русским), теперь Загбой выглядел выше, чем купец. Выше потому, что встал на задубевшую тушу медведя и, протягивая вверх своё примитивное оружие, с запасом дотянулся ножом до свода пещеры. Несколько пробных ударов доказали, что он находится на правильном пути.

Мелкими кусочками посыпался откалываемый лёд. Через несколько минут в потолке образовалась незначительная воронка, но до окончания работы было ещё далеко. Толщина потолка над головой была не менее тридцати сантиметров. Чтобы пробить её короткими ударами, охотнику потребуется много времени.

Но Загбой не думал отступать от задуманного. Его настойчивость, стремление и упорство в достижении цели заслуживали уважения. Пальма, привязанная на кость, была тяжела и неудобна. Короткие удары требовали точности и резкости. А это быстро изматывало силы. Однако, несмотря ни на что, он продолжал колоть панцирь над своей головой. Усталость стягивала руки. Загбой садился на короткий отдых, затем вскакивал на ноги, продолжая бить ножом преграду.

Так продолжалось часа полтора-два. За это время в пещере стало ещё темнее, чувствовалось, что приближается вечер. А может быть, злой Харги, радуясь своей победе, челом непогоды застилал зимним покрывалом ледяную могилу, в которой находились живые люди.

Загбою стало жарко от работы. Он вытирал со лба капли пота и, изнывая от жажды, лизал языком стены пещеры, сосал ледяные сосульки. Проснулся Дмитрий, стянул с себя тяжёлую шкуру, присел, схватился рукой за плечо. После приступа боли выпрямился, с тоской посмотрел на охотника. В его глазах сверкала слабая искорка жизни. Он хотел помочь эвенку, но не мог. Рука повисла плетью.

Загбой бросил нож, присел рядом с русским, помог снять куртку и рубаху. Вся левая рука от ключицы до локтя опухла. Он осторожно прощупал место травмы, понимающе заключил – сильный ушиб. Желая помочь, тут же ножом срезал с туши медведя тонкие ленты жёлтого сала, приложил к плечу купца и, разорвав его рубаху, накрыл сверху. Дмитрий, нисколько не удивляясь познаниям своего спасителя в народной медицине, с благодарностью посмотрел ему в глаза. Потом, не говоря ни слова, осторожно прилёг на лохматое ложе. Эвенк вновь прикрыл его медвежьей шкурой, подражая русским привычкам, плюнул на руки и продолжил работу.

Он колол своей пальмой раз за разом, направляя ее вертикально. От каждого тычка ножом отлетали маленькие кусочки льдинок, сыпались на него, но дело спорилось. Он предположил, что ему удалось пробить половину ледяного панциря. Это придавало ему сил и веры, что они очень скоро будут на свободе.

Вдруг наверху, над тем местом, где он прорубил окно, что-то зашуршало, потом затихло, начало удаляться в сторону. Загбой приостановил работу, прислушался. Тишина. Может, показалось? Начал рубить вновь. Опять далеко еле слышно наверху заскрипел снег под чьими-то шагами. Здесь уже охотник не растерялся, как можно громче, звонко позвал:

– Эй, кто там! Чирва! Илкун! Ченка!!!

Всё стихло, потом возникло движение. Разгребая снег и царапая лед, проворно заскребли собачьи лапы. Загбой ещё раз подал голос, ласково призвал к себе и услышал приглушённый, но знакомый лай. Илкун!

Радостный хозяин звал, хвалил, говорил ласковые слова. Преданный кобель рвался сквозь лёд и, громко лая, призывал на помощь, оповещая весь мир о своей находке. Через короткое время к нему подскочила Чирва. Услышав голос Загбоя, она тоже отозвалась восторженным лаем, призывая на помощь свою хозяйку.

Ченка прибежала быстро. Загбой далеко услышал её торопливые шаги, раздававшиеся по куполу пещеры глухими, но тяжёлыми перестуками. С потолка посыпалась мелкая крошка. Это предупредило об опасности. Не дожидаясь от дочери каких-то слов, отец закричал первым:

– Ченка! Ходи тихо, провалишься!

Девушка в нерешительности остановилась, сквозь слёзы проговорила:

– Отец, вы живы?..

– Да. Говорю – ходи мало. Под тобой пустота. Лёд тонкий, провалишься.

– А как же тогда… – проговорила она в нерешительности и притихла мышью.

– Там, где стоишь, разводи костёр. Он сам пробьёт к нам дорогу, – приказал охотник и замолчал, вслушиваясь в то, как правильно Ченка поняла его мысль.

Девушке не надо повторять несколько раз. Она уже знала, что делать. Наверху очень тихо проскрипели крадущиеся шаги удаляющейся «рыси». Только Илкун скулил, пытаясь прорваться к своему хозяину.

Ожидание. Как долго тянутся минуты… Кажется, что время остановилось. Неизвестность заполонила пространство вечности. Сознание убивает пугающая мысль: не случилось ли чего?

Но нет. Вот опять послышались осторожные шаги. Ченка вернулась с охапкой сушняка. По всей вероятности, тоже волнуется. Это чувствуется по тому, как она долго не может разжечь костёр. Загбой понимает, старается приободрить дочь, спокойным голосом спрашивает:

– Ченка, где олени?

– Здесь, рядом. Я их всех привязала и прогнала в кедровую колку, под прикрытие, – слышится звонкий голос сверху.

– Как погода?

– Ох, отец! Буря… Метёт, как в зимнюю стужу. Холодно. Руки замёрзли, не могу зажечь огонь.

– А ты прикройся сверху дошкой, повернись спиной к ветру, – советует Загбой, переживая душой за дочь.

Но вот наконец-то услышал, как звонко затрещали сухие дрова, загудело подрываемое ветром пламя, запищал от жары тающий лёд.

Прошло ещё немало времени, прежде чем они дождались желаемого результата. Ченка несколько раз убегала в недалёкую колку за сухими кедровыми сучьями, приносила очередную охапку, кидала в огонь.

Постепенно пещера наполнилась матовым отсветом. Мутные блики, едва пробивавшие толщу льда, принесли Загбою и Дмитрию надежду и веру в спасение. С потолка упала первая капля воды. За ней через некоторое время ещё две. За ними затукал, заговорил, полился ручеёк. Под костром появилась небольшая дырка, в которую сочилась таявшая влага. Она быстро увеличивалась. Вот упала мокрая зола, за ней небольшие, обгоревшие сучки, палки – и вдруг неожиданно, быстро и разом в глубину отверстия провалился весь костёр. Сверху появилось улыбающееся и немного встревоженное лицо Ченки:

– Как вы там?

Загбой деловито осмотрел оплавленные края отдушины. Размеры лаза вполне могли пропустить человека, а это значит, до свободы им оставался всего лишь один шаг.

– Карашо. Теперь, доська, найти сушинку такой тлины, чтобы мы по ней смогли выбраться наверх. Отсюда до леса талеко?

– Нет. Но не знаю, найду ли я что-то подходящее… Здесь весь кедрач корявый, толстый, весь в сучках, – ответила девушка, вглядываясь в непроглядную пелену бури. – Когда я собирала дрова, видела, что, кроме сухих веток и стланика, ничего нет. А большое дерево мне не донести…

Загбой понял, что она была права. В подгольцовой зоне доброго, длинного и тонкого дерева не найти. В стране ветров каждый старается бороться за свою жизнь всевозможными путями. Любая древесина, чувствуя силу урагана, растёт не в высоту, а в толщину, охватывая своими корнями большую площадь. Что делать? Если нет одного выхода, ищи другой. И он обязательно найдётся.

Так и в этом случае. Уже через секунду охотник знал, что надо делать. Он остановил Ченку. Девушка, не зная что предпринять, без раздумий повиновалась голосу отца. Взяв в руки топор, она уже сделала несколько шагов по направлению к колке, чтобы найти дерево. Однако голос Загбоя вернул её назад.

– Доська, не хоти. Телай так. На моём учаге, в потке лежит маут. Возьми его, отвяжи от каравана трёх передовых оленей, гони сюда. Понятно ли я сказал?

– Понятно! – радостно ответила Ченка и поторопилась выполнить волю отца.

Теперь ожидание было непродолжительным. Загбой успел только свернуть шкуру медведя и отчленить от туши зверя заднюю ногу. Где-то в стороне послышался звонкий голосок:

– Мод! Мод!!!

Размеренная поступь оленьих копыт. Через минуту в дыру упал прочный конец кожаной верёвки. За ним показалось довольное лицо Ченки. Охотник прочно увязал к мауту тяжёлую шкуру амикана, приказал:

– Первый раз нато тащить шубу зверя, потом путем смотреть. Гони учагов!

Девушка скрылась за краем проруби. Издалека долетел погонный голос. Верёвка натянулась. Шкура быстро поднялась, поехала и вылетела наверх.

– Вот как! Карашо, отнако! – весело воскликнул Загбой и посмотрел на Дмитрия. – Теперь ты!

Русский подошёл к эвенку. Тот обвязал его вокруг пояса верёвкой и скомандовал наверх:

– Мало-мало, не тарапись!

Ченка кивнула головой, исчезла за краем лаза. Теперь маут натягивался медленно, видимо, девушка не гнала оленей, а вела их в поводу. Дмитрий медленно поехал вверх, ухватился здоровой рукой за край и перевалился на поверхность ледника.

Каково же было удивление, когда девушка увидела его близко. Весь в крови, с перекошенным от боли лицом, сгорбившийся, он имел жалкий вид. От надменного вида не осталось и следа. По всей вероятности, за несколько часов пребывания в ледяном плену, чудом избежав смерти, он кое-что понял и, возможно, переменил свои взгляды по отношению к людям тайги. Или, может быть, это только казалось со стороны? Однако в этот раз его поведение было иным.

Дмитрий встал на ноги, подошёл к Ченке и, не говоря никаких слов, посмотрел ей в глаза. Она смутилась, попыталась увернуться, уйти, усиленно дышала на свои озябшие ладошки и наклоняла голову. Он бережно взял её руки в свои ладони, медленно притянул к своему лицу и, согревая, стал дышать на них. Ченка едва не задохнулась от избытка нахлынувших чувств. Всё её существо вдруг наполнилось нежностью. Она была готова заплакать, и сдержать себя от этого ей стоило огромных усилий. Ченка просто стояла, и не могла сделать хоть какое-то движение, её сердце разрывало непонятное состояние, о котором она раньше не знала.

Неизвестно, сколько могло продолжаться это безмолвное объяснение, если бы возмущённый Загбой не дал знать о себе требовательным окриком. Теперь уже работали вместе. Ченка подогнала оленей назад. Дмитрий бросил в яму верёвку. Вытащили заднюю ногу медведя, мясо разделанного Учхора. Загбой вылез последним.

Охотник быстро вскочил на ноги, отряхнул с дошки снег и сурово, с тревогой осмотрелся вокруг.

– Эко! Витно, совсем Харги разозлился! А с ним и Эскери, и Мусонин! Грозная троица. Хотят нас тут загубить, – глухо проговорил он и стал нервно сматывать маут на руку.

Этим высказыванием он выразил беспокойство. Все три упомянутых имени: Харги – злой дух, Мусонин – дух гор и Эскери – бог, злой дух, повелитель смерти в предубеждениях таёжного народа всегда несли людям только горе и несчастье. А в сочетании с произошедшими событиями грядущая буря не сулила путникам ничего хорошего.

Они уже хотели покинуть неприветливое место, как вдруг Загбой, как будто что-то вспомнив, остановился, вернулся к краю дыры, посмотрел вниз, взволнованно приподнял руку.

– Снимайте с себя одежду! – отрывисто сказал он и сам быстро разделся, сорвал с себя дошку, шапку и бросил их вниз.

Ченка и Дмитрий недоуменно переглянулись, но, не говоря ни слова, последовали примеру. Эвенк взял в охапку их одежду и тоже, не раздумывая, бросил её в дыру. Затем, размотав маут, натянул его и нырнул обратно в ледник.

Дмирий и Ченка из любопытства осторожно подползли к краю лаза и с удивлением увидели такую картину. Загбой бережно накрывал одеждой туши мёртвых животных. Кряжистое тело медведя он прикрыл своей дошкой, на голову надел и завязал свою лохматую шапку из росомахи. Суконной курткой Дмитрия облачил останки Учхора. А забитую медведем оленуху прикрыл лёгкой паркой Ченки. При этом он что-то тихо бормотал и не переставал растягивать тонкие губы в улыбке.

– Ты что, Загбой, с кедра упал? – в негодовании воскликнул русский. – Давай одежду назад, холодно!

Однако тот не обращал на реплики никакого внимания. Завершив свой короткий, но, по всей вероятности, очень значимый обряд священнодействия, он наконец-то дал команду, чтобы его вытащили наверх. Только очутившись рядом с ними, эвенк удовлетворённо вздохнул и достаточно понятно объяснил:

– Эко! Смотри вниз! Витишь? Это мы там лежим! Ты, я и Ченка! Притёт Харги, увитит, что мы мёртвые, обратуется и не станет нас тогонять.

Дмитрий с недоверием посмотрел вниз. Действительно, прикрытые туши мертвых животных в какой-то мере напоминали людей. «Эх, Загбой! Древняя твоя душа! Ну и придумал! Неужели не можешь понять?..» – подумал он, но промолчал. Пусть будет так, как делает этот дикарь. Лишь бы он провёл его туда, куда он хочет. Лишь бы был целым его груз. Лишь бы он, Дмитрий, был жив!