– Где иероглиф? Как мог в официальном, уже подписанном договоре с Россией пропасть иероглиф? – спрашивал Кавадзи, и угрожающе-спокойно смотрели на академика Кога его выпученные глаза.

Вот когда Кога посрамлен. Кавадзи, проверяя японскую и китайскую копии, нашел ошибку. Вот и венец в долголетней борьбе Кавадзи и Кога. Ученый всегда подчеркивал тоном и важностью и прямо говорил, что он не простой чиновник, не умеет составлять официальные бумаги, что он – существо, способное писать философские трактаты, исторические сочинения, художественную прозу на современную тему, а также стихи о рыцарстве, об основном кодексе чести, о верности и даже ничтожные, любовные, а деловые, чиновничьи бумаги не его дело. Но ему была не простая бумага поручена, а важнейший государственный договор. И вот он со своим пренебрежением к чиновничеству позорно сел в лужу. Кавадзи проверял и нашел, что в китайском тексте пропущен иероглиф. Так и сидишь всю жизнь как на циновке с шипами.

Кога не сдавался. Он как бы шествовал дальше по пути отрицания чиновничьей бюрократии, желая доказать, что бюрократический формализм въелся во все поры жизни и быта Японии. Правительство обращает внимание на мелочи. Главное сейчас не китайская ученость, не пустячные формальности, а дух прогресса! И наука! Догматик Кавадзи!

– Это очень мелкий иероглиф, который ничего не значит, – говорил Кога, – и договор имеет полную силу и значение и без этого иероглифа. Тем более что главный и самый точный текст – голландский. В крайнем случае можно вписать один иероглиф.

Кавадзи сказал, что это преступление – вписывать иероглиф в подписанный договор. Надо переписать весь текст и подписать заново.

Среди послов начался спор, перешедший в ссору.

– Но иероглиф в договоре – это не пустая формальность, – возражал всесильный Каку, – это дело чести, преданности, аккуратности. Упущение ужасное!

Да, он сам нашел, поймал Кога, как вора, за руку. Но Кога совершенно не чувствует себя виноватым.

– Это мелочь! Это иероглиф без смысла! – упрямо твердил Кога.

– Как без смысла? Этот иероглиф придает государственной важности оттенок...

– Оттенок! – усмехнулся Кога.

Кавадзи взорвался.

Начался такой жаркий спор, что, несмотря на холодную, погоду, уже невозможно было сидеть на циновках, поджав ноги. Новые мысли подымали послов вверх, как на крыльях. Все встали, словно делегация хотела взлететь, как стая осенних птиц.

В своих богатых блестящих халатах, с гербами и парадными поясами, Кавадзи и Кога походили на вступающих в драку индейских петухов с растопыренными крыльями. Тсутсуй при его небольшом росте лишь улыбался. Его улыбка, которая за долгие годы жизни умела принимать тринадцать совершенно различных оттенков, сейчас была очень испуганной и трагической. Тсутсуй обращался с открытыми руками то к одному, то к другому, казалось не разнимая, а стравливая петухов.

Остальные члены делегации, а также советники, инспекторы и мецке, а затем охрана образовали блестящую светскую публику. Все с болью и ужасом наблюдали за поединком. Все старались сделать вид, что ничего не слышат, и не пропускали ни единого слова.

Богатая чиновничья одежда при очень важных переговорах должна быть так же безукоризненна, как и текст договоров без упущений. Костюмы придавали этой перепалке торжественную значительность.

Вспыхнул спор о сиогунате, Может быть, изоляция Японии была ошибкой? Тут подданные и чиновники совсем струхнули. Известно до сих нор, что изоляция сплотила Японию. Строгие казни всегда способствуют единодушию. Японцы были как дети, они очень глупые, ничего не знали. Их долго и много казнили. Их страну закрыли и всех сплотили воедино до тех пор, пока не вырастут. Отец рода Токугава даже самого бога запер в Киото, как в ящик, чтобы не мешал росту единодушия в японском народе. И не мешался бы сам. Но сейчас японский народ становится взрослым... Примерно так высказался Тсутсуй.

Кавадзи чувствовал себя победителем, вполне владел собой. Он вернулся к делу.

– Но надо помнить: сделано государственное упущение. Должно быть исправлено.

Кога тоже рыцарь, самурай, японец, прошел отеческую школу сиогуната. Нет ничего проще для натренированного японца, как взять себя в руки. Это первое и главное условие воспитания, когда всю жизнь готовишься к подвигу взрезывания себе живота и поэтому становишься смердящим бюрократом, боишься за шкуру и должность.

Кога поклонился низко и вежливо, чувствуя себя победителем гораздо в большей степени, чем Кавадзи. Кавадзи побеждал очень пошло, полицейски и чиновничьи. Но в это время Кога побеждал его силой небывалого нового мышления. Он, как дипломат будущего, отрицал значение формальной ошибки и не огорчался пропуском ничтожного иероглифа. Он показывает, что важен дух новых договоров, что Япония стоит у начала нового, великого пути, она войдет в мир великих держав не тем, что будет проводить вот такие государственные и правительственные конференции о пропущенной запятой. Это все дикарство, а не цивилизация, татарская и китайская важность, азиатчина в роскошных паланкинах, то, что вредит Японии, что скрывает от нас мир идей, наук, образования. Очень позорно выглядит чиновничий победитель Кавадзи. Да, он победил, но его победа величиной в одну запятую. Но он себя дураком и консерватором выставил, еще большим дураком, чем сам считает И-чина!

Так ломались старинные традиции. Кога чувствовал, что в споре об иероглифе разгромил сегодня реакцию беспощадно. Так Кавадзи и Кога действовали сегодня очень бесстрашно, ломая традиции. Кога чувствовал, как он открыл что-то новое. Жаль, что доказывал десятку чиновничьих бюрократов, а не тысячам студентов и не миллионам японцев. Вся эта буря вокруг иероглифа в маленькой комнате храма, откуда ни единая мысль не выйдет па свежий воздух.

...Что такое? Кавадзи помнил небывалый гром орудий «Поухатана», салютовавших Путятину, отлично понимая, что это значит. Не зря звероподобный, отвратительный Адамс несколько раз до того ездил в Гёкусэнди. Американскому кораблю пора уходить, Адамс не спешит, хочет добиться своего. Так же «Диана» долго стояла осенью, пока не утонула!

Нет сведений, о чем говорил Адамс в Гёкусэнди, но точно известно, где он сидел, на чем, в каком углу, что ел и пил, сколько раз курил сигару и закидывал ногу на ногу. Вот какие сведения собирает Исава-чип! Конечно, Посьет прав – Исава-чин дурак! А Кога говорит: разве только И-чин дурак? О ком это он?

Пальба происходила в японском порту! Адамс укрепляет позицию ро-сё, русского посла, выстрелами из американской пушки. Значение Путятина возрастает. Россия одержала победу на Камчатке, где у нее такая же крепость, как Севастополь, и это теперь напечатали в газетах в Гонконге и в Америке. Адамс показывает нам пример, каким почетом пользуется посол царя! Значит, Америка хочет возвысить Путятина в глазах Японии. Если бы Америка была враждебна России, как Стирлинг, то Адамс избежал бы такой стрельбы. Адамс ищет поддержки Путятина. В будущем, объединясь, они будут давить на нас? Это мы их сами объединили, обидев Америку, не дав подписи сиогуна. Путятин тоже требовал подписи. Кавадзи ответил, что Америке подпись сиогуна не дана и нечего просить... Очень рассердился Путятин и гордо и достойно заявил, что ему нет никакого дела до Америки, Америка остается Америкой, а он высокий чиновник царя и требует достойного уважения к империи и подписи сиогуна. И если теперь стрельба и они там вместе, то это наша оплошность...

Кавадзи сидел, поджав ноги, среди храмовой мебели и утвари, под картиной на шелку, на которой выставлен черный иероглиф, исполненный кистью и тушью поэтом и святым, жившим тут триста лет назад. Когда-нибудь подпись Кавадзи, как самая великолепная картина, будет также вывешиваться в храмах и замках, всюду, где он оставлял ее на память. Подданные Кавадзи не носят за ним множества привычных дорогих мелочей, чтобы любое помещение, где он остановится, выглядело бы как собственная квартира. Кавадзи скромен. Только оружие, смену официальных халатов и обязательные для высокого чиновника предметы и ящики несут повсюду его самураи и крестьяне под наблюдением самураев.

Кавадзи укутан, в тепле и пьет сакэ, а чувствует себя бедняком под травяной накидкой или укрывшимся от ветра и снега одиноким монахом под дырявым зонтиком.

Кавадзи, как и Путятин, любит посидеть вот так, в одиночестве, в храме, прислушиваясь к великой природе. Так же как в Гёкусэнди, под ветер ранней весны дребезжали двойные ряды рам. Горячая жаровня грела воздух слабо, но около нее чувствовался жар, как близ женщины. Халат, сакэ, угли, кутацу, закрывающая ноги, и жаровня с таящимся огнем, поставленная в квадратном вырезе пола. Стихи. Мечты.

Кавадзи знал все это гораздо лучше Путятина, он умел извлекать из настроений под весенний ветер больше прелести. Он чувствовал острей и тоньше, чем ро-сё. Но это ведь все свое. Это надоело! Для Путятина удивительно, а не для Кавадзи.

Да, японский посол утонченней и больше знает, владеет умением пробуждать наслаждение чувствами. Но ведь это тоже традиции, все давно изучено, предписано, известно. Посол бакуфу устал, и он тоже, как ро-сё, ищет нового. Посьет циничен, но он всегда прав. Он обещает познакомить Кавадзи с первой же хорошенькой американкой, которая ступит на японскую землю. Он говорит, что американки доступны. Не как француженки, – те целомудренны, хотя кокетки. Кавадзи, категорически возражавший на переговорах против консулов, против права эбису жить в портах Японии на земле, втайне встревожен и польщен. Неужели он как женщина, этот бесстрашный воин с могучим умом и опытом государственного чиновника? Как женщина, отвергает, отталкивает, но втайне ждет: куда же дальше потянется эта властная западная рука? Но нет!

Американка! Кавадзи стряхнул пепел с сигары и стряхнул с себя соблазны Посьета. Он снова мысленно застегнут как смертник, и о двух мечах!

Сейчас они там говорят о ратификации и жалуются друг другу на японцев! Это можно знать, не посылая шпионов. По классической пословице «Мудрец знает все, не выглядывая в окно!». Очень часто лживые шпионы сбивают с толку. В шпионы идут люди озлобленные и виноватые. Они охотно сводят счеты с невинными и фабрикуют обвинения. А мудрец знает мир не выглядывая...

Но почему ему так горько, зачем он делает себе эту передышку, погружаясь в мир отвлеченных ощущений? Ведь договор подписан и дело закончено. Можно ехать домой, к семье, к прекрасной жене, и не заглядываться на симодские горки. Ведь не ради передышки между двух государственных дел происходили все эти годы заседания и говорилось о заключении договора.

Да, можно бы ехать! Но самые оскорбительные и тяжкие события и дела начались именно теперь, когда договор заключили. На сильные плечи чиновника-дипломата легла тяжкая ноша по пословице «Груз любит привычную спину!». И это в то время, когда ему казалось, что он уже все силы отдал государственному долгу и готов только к торжеству и наградам.

Есть неприятности большие и есть малые. У дипломата всегда есть враги. Наверху очень опасные. А рядом – очень отвратительные. Много вреда приносят шпионы, которые больше следят за самим дипломатом, чем помогают ему.

Что же наверху? Сиогун не ошибается. Сиогун бездеятелен. Он молод. Но сиогун – это уже идея. Идея владычествует, ей служат, она управляет. Все ради нее. Еще более великая и сложная идея – дайри. Вред происходит от догматиков. Очень глупые, тупые люди. Мы, дипломаты, сами догматики или, как опытные чиновники, стараемся такими догматиками казаться. Но это очень оскорбительно, от всей души исполняешь все по идее правительства, проникаешься ею. И вдруг договор подписан, и вот, как сегодня, приходит письмо от твоего покровителя, от главы правительств канцлера Абэ, где требуется пересмотреть все и настоять, чтобы весь Сахалин признан был японским. Это уже оплошность! Это, конечно, не сам Абэ! Это его догматики перепугались. Правительство готово было отдать весь Сахалин, отказаться от претензий. Но когда Путятин уступил сам, они решили требовать все, весь остров!

Поэтому дипломаты такого государства, как Япония, где все служат одной идее, одинаково умны, тверды, готовы к смерти, благородны, но... трусы. Это заметил Путятин в Нагасаки, сказал: «...У вас же нет полномочий! Какие же вы уполномоченные правительства, когда вы всего боитесь, сами, без спроса, ничего решить не смеете?» И еще русские потешались сначала, пока не привыкли, что с нами всегда сидит шпион.

Письмо – главная и ужасная неприятность. Но сегодня, как заметил Кавадзи, письмо всех возмутило. Тсутсуй добрый и то обозлился. Чуробэ озадачен и не сразу сообразит, на чьей стороне идея. Все разошлись обозленные. И все, конечно, будут протестовать. Не обменивались пока мнениями о причинах. Но ясно. Влияние Мито Нариаки из семьи Токугава. Это старый, сухой догматик. Как Посьет говорит, вредным старикам бог смерти не дает... Мито все учит преданности идее старой, которая хороша была прежде.

Чем силен Мито? Даже самым глупым и неспособным людям консерватизм удобен, если покажешь верность старому. За это прокормишься даром, не стараясь. Но движет Мито не выгода, а великая честь. Он из клана Мито семьи Токугава, которая делится на три ветви. Он олицетворяет собой старую Японию и хочет, чтобы сын его стал сиогуном для проведения реформ, против которых пока сам старый Мито возражает. Почему Абэ, молодой и умный, терпит Мито Нариаки? Мито компрометирует консерватизм. Все это опасная игра!

Но есть другая, еще более важная причина. Мито имеет тайный ход ко двору Киото, к дайри. Но дипломат не может разрывать подписанный договор! Спорят о верности идее, чтобы крепче и лучше служить. А дипломат?

Адамс и Мак-Клуни сейчас обвиняют японцев во лжи и уверяют ро-сё, что мы и его обманем! И тут приходит письмо Абэ. Совсем по американским предположениям. Как же ответить в Эдо? Ведь мы даже и того не ждали получить, что по договору получили. И это все из-за ума Путятина! Как же его обманывать теперь? Да и права нет!

Кавадзи внимательно перечитал классический «Трактат о войне». Не начинай войны, если у тебя нет шпионов в лагере врага. Заплатить шпиону, как бы дорого он ни стоил, отдать ему мешки серебра и золота выгодней, чем проиграть битву. По трактату нужны шпионы жизни, шпионы смерти, шпионы местные и шпионы государственные. Да, китайцы – мудрейшие, они создали науку о шпионах. А их метод «горелого мяса»? А «красивой женщины»? Что ждет нас в новом огромном мире?

Американцы твердят Путятину об обмане при ратификации. Но они оказывают ему почести, хотят поссорить Россию с Японией. Они узнали, что Путятин строит корабль. Но не знают, где это происходит. Напрасно адмирал разрешил молодым офицерам, знающим английский язык, жить на «Поухатане». Это опасно. Неужели Путятин так верит им? Он говорит, что русский дворянин никогда не продаст и не обманет, когда идет война или грозит опасность отечеству.

По требованию правительства японцы хотели запутать Путятина и заявили, чтобы Эссо принадлежало Японии, как будто говорили только об острове Эссо, а подразумевали, что Эссо – это все земли северней Японии. Если бы Путятин согласился, то тогда в будущем, на основании японской географии и литературы и согласно с обычаями страны, можно было бы предъявить права на все Охотское море, на Сахалин, на Камчатку, на Охотское побережье, а потом, может быть, и на Канаду. При начале переговоров в Симода японские уполномоченные уверяли при этом, что народ Эссо – это и есть айны. Доказывал Мурагаки как специалист-этнограф, побывавший летом прошлого года на южном побережье Сахалина.

– Шито белыми нитками! – терпеливо выслушав, сказал Путятин по-русски.

Японцы поняли его слова. Дальше адмирал велел переводить. Эссо, по-нашему, по-русски, – это остров Эссо. То есть Матсмай. И все. Все земли дальше имеют у нас свои названия, и нельзя их все называть в договоре «Эссо». К тому же земли паши. Там уже сотни лет наши селения и живут крещеные. Как и все Курилы наши издревле. Разве вы в будущем не хотите жить в мире? Принять Эссо для названия айнов тоже ошибочно, так как у вас останется для потомков традиционное толкование, что Эссо – это все народы безгранично на безграничных территориях Эссо. Принять не можем. У нас для каждого народа есть свое название. Отвергаем как ненаучные все эти рассуждения. Так что дело не в людях о трех глазах! Японская делегация была смущена, и Кавадзи согласился, что доводы ее ненаучны. Кога торжествовал. Чиновники теперь видели все ошибки, происшедшие от недооценки науки.

На другой день все послы обсуждали письмо канцлера Абэ. Каждый доказывал свое, но все были согласны. Единогласно решили ответить, что невозможно требовать Сахалин для Японии. На Сахалин нет и не было никаких прав. Мурагаки Авадзи но ками доказывал русским, что ездил на Сахалин с главным шпионом Чуробэ прошлой весной. Русский посол вдруг, узнав об этом, смутился. Это ободрило японскую делегацию. Но при рассмотрении подробностей Мурагаки и Чуробэ представили такие доказательства, что русские послы, услыхав перевод, начали смеяться. Путятин строго сказал, что данные у Мурагаки ненаучные. И опять начался смех. И сами японцы стали смеяться. Все это, к позору Японии, будет опубликовано в газетах Европы. Это не были сообщения о народах с тремя глазами, нет. Но кое-что вроде этого. Комиссия по исследованию Сахалина лучше бы туда не ездила. Мурагаки и наш главный шпион обнаружили полное отсутствие знаний в географии, геологии, этнографии и мореплаванье. Это и оказалось лучшим доказательством, что Сахалин не принадлежит Японии. Все знали и раньше, японцы ловят там рыбу и скупают, складывают в сараи. И есть там магазины. Но там не зимуют. Построили кумирню, а зимой ее заносит снег.

Россия посылала ученых и моряков на Сахалин и в прошлом, и в этом веках, написаны книги, составлены карты, у русского посольства с собой как бы целая сахалинская энциклопедия, и само посольство как академия. И тут приходилось уступить и признать Сахалин за русскими, хотя все писатели, пишущие по-английски, это опровергают и Стирлинг требовал у японцев не отобрать остров у русских, а уступить Сахалин англичанам.

Сейчас в столице не до спора про Эссо. Эдо не до Эссо, там идет борьба чиновников между собой. Их тьма, расплодили, чтобы власть укрепилась. А они жадничают и ссорятся и не знают, где теперь прогресс, где будущее, а где можно получить распоряжение о вспарывании живота. Все тихо кланяются, ощупывают сабли и с ужасом опасаются, что вдруг все может развалиться из-за стремления к лучшему.

Посольство составило ясный, деловой документ. Затея Мито Нариаки очевидна, и она не удалась. Обо всем этом, конечно, ни слова не написано.

В Эдо сообщено общее, единодушное мнение дипломатов. Невозможно доказать, что Сахалин должен принадлежать японцам. Сказано кратко, представлены почтительные, приличные, но веские доказательства. Полученные права на совладение Сахалином – уступка Путятина. На это невозможно было рассчитывать, никто не ждал. Сейчас даже эта уступка большая победа. Отказать послу Путятину после заключения договора невозможно. Также нельзя отменить пункт заключенного договора о консулах. Обещание предоставить право держать консулов есть в американском договоре. Этот договор скрывали от Путятина до крайней возможности. Но случились плохие обстоятельства, пришел американский корабль, и русским уже невозможно было не предоставить право держать консулов. А мы дали в Нагасаки письменное обещание... Суть его известна...

Договор отправлен в Эдо три дня тому назад.

Кавадзи пришел к себе пешком, с больной головой. Дома, в одиночестве, он понял, что, побеждая в споре об иероглифе, он жестоко проиграл. На душе тяжко. Действительно, скоро уже два года, как он старался для открытия страны. И вот договор заключен, он сделал это. И что же? Он согласился, что китайскую копию не надо переписывать. Он тоже передовой человек, не бюрократ. Иероглиф прямо вписали в подписанный договор. Решили, что китайская копия не главная, а дополнительная. Но хорошее настроение покинуло Саэмона но джо.

Вечером прибыли самураи с почтой из Эдо. Новое распоряжение канцлера Абэ. Кога Кинидзиро награждается и переводится в состав делегации по приему американцев. Это счастье! Так завершились дела с Россией, и делегация расформировывалась. Мецке Матсумото Чуробэ также переводится в состав делегации приема американцев. Можно ехать домой?

Но в другом правительственном распоряжении сообщается, что Кавадзи Саэмону но джо поручена тщательная проверка всех копий американо-японского договора, а также наблюдение за ходом переговоров и обменом ратификациями.

Еще одно распоряжение. Все участники переговоров с Россией награждаются очень высокой наградой. Это их обязывает стараться... Награды высшие, как всегда символические – опять просто халаты. Столько наград! Столько халатов! Эбису смеются! Цилиндр, тросточку, галстук, виски хотелось бы получить в подарок от Америки. Золотые часы. Все это можно купить за пустяки. Экипаж с рысаками, виллу, яхту, пароход. Надо что-то новое, а не халаты!

Наутро документы читались сообща, в торжественной обстановке, и все награжденные глубоко благодарили правительство. Воцарился мир, согласие, единодушие среди делегатов обоих посольств для приема и переговоров с Россией и с Америкой.

В тот же день копии договоров отданы были Путятину, а Кога и Чуробэ переведены в делегацию приема американцев.

Американскому кораблю пора уходить, а он не уходит. В Америке с нетерпением ожидают ратифицированного договора. Все газеты у них в столице надут, когда можно будет написать об окончательной победе над отсталой Японией. Но еще нет признаков, что Адамс скоро уйдет. Американцы ждали ратификации договора сиогуном и заключения договора с Россией, чтобы взять его с собой. Путятин на «Диане» тоже долго ждал, пока не случилось с ним несчастья. Конечно, Кавадзи должен помочь во всем разобраться с ратификацией. Но не отступать. Да пока и кет еще на самом деле второй делегации, есть только дурак И-чин и Кога с Чуробэ.