Похоронили деда Луку по старообрядческому обычаю, рано утром на рассвете, до восхода солнца. Посадили старожила в могилу, лицом на восток, закопали мягкой, податливой землей. На опушке густого кедрача, на высоком берегу озера Тигир-коль появилась первая могила человека. Спи спокойно, дорогой дедушка Лука! Ты прожил славную, достойную жизнь!

Понимают Погорельцевы причину смерти главы семейства. Если бы не весть Маркела, может, жил бы еще дед Лука несколько лет. Живой характер, здоровье не подводили, что надо человеку на старости лет? Однако глубокий, неожиданный удар остановил горячее сердце. Не смог дед Лука воспринять парализующую весть. Не сумел он пережить мысль, что среди оленей жила росомаха.

Для каждого члена староверческой семьи подобное – как пример непомерно жестокого обмана. Столько лет Иван Добрынин, Григорий Мальцев и Тулин Васька были рядом, приезжали на заимку при первом удобном случае, сочувственно, умело сопереживали убийство Гришки Соболева, наигранно негодовали о смерти Егора Подольского и тут же, «из-за стола», пошли стрелять в Маркела. Родственники. Единоверцы. Люди одной крови. Те, кому доверяли, как себе.

В сознании Софьи – хаос отрешения. В голове мелькают греховные мысли: куда смотрел Всевышний? Есть ли Бог? И вообще, как все могло произойти? Отдаляясь в одиночестве, Софья долго молилась, спрашивая ответы на непонятные вопросы. Но Бог молчал. Хмурые, потемневшие иконы святых образов несли холод и отчуждение. Не добившись какого-то ответа, сердце Софьи загорелось пламенем мести: сделать так, чтобы им было тоже плохо. Однако страшные мысли тут же растворились в прах: нельзя желать другому зла. Человек в своих деяниях наказывает себя сам.

В том, что Добрынин, Мальцев и Тулин были связаны одной кровавой веревкой, не доставляло сомнений. Начиная с последнего момента, когда Иван стрелял на прииске в дерево, было очевидно, что в тот раз они были трое, так как вместе приходили до этого на заимку. Вторую пулю нашли в теле Егора Подольского. Значит, в Егора стрелял Иван Добрынин из своего ружья, а Гришка и Васька были соучастники. Отсюда тянутся следы к первому случаю – убийству Григория Соболева – первая пуля тоже с меткой на боку, была выпущена из ружья Ивана Добрынина. Перед смертью, собирая в котомку коня знаки, Гришка Соболев положил две палочки с пихтовой бородой. Почему он это сделал? Да потому, что на прииске видел двоих, но не видел третьего, кто в него стрелял сзади. Почему Григорию стреляли в спину? Да потому, что, увидев лоток отца на прииске, он понял, кто его убийцы. Отсюда следует, что троица имеет прямое отношение к смерти отца Григория и его напарника. И кто знает, сколько в тайге людей от них погибло. Справедлива мудрость – «Тайга не скажет!». Однако правда, как смола, все равно рано или поздно всплывает из кипящей воды.

К своему глубокому, запоздалому осознанию Софья вдруг вспомнила неприятный случай, связанный со знаменитой троицей. В тот год, когда потерялся Григорий, она ждала его там, в кустах, у тропы Бабьих слез. Из тайги выходили Иван Добрынин, Григорий Мальцев и Тулин Васька. Волей случая, – а может, провидения, – они остановились неподалеку от нее. К удивлению Софьи, тогда Васька Тулин закурил, свернул самокрутку. Софья знала, что многие мужики-староверы, вернувшись с Первой германской войны, начинали курить против закона старообрядцев. Василий воевал, говорят, даже имел какой-то крест за заслуги перед Отечеством. А вот свою вредную привычку скрывал от всех. Однако сотоварищи по тайге знали, что Васька курит и имеет привычку задавливать догорающий окурок. В ночное время, опасаясь пули снайпера, солдаты в окопах курили в кулак, а потом тушили огонек о землю, дерево или камни. Эту привычку Васька Тулин принес с войны: в тайге предупреждал пожар и старался не оставлять на стане следы курения для идущих сзади.

Софья рассказала об этом отцу Фоме Лукичу. Тот долго не мог поверить ей, тут же попросил у дочери нож Григория. Софья принесла холодное оружие, не понимая, что все это значит. Однако отец и Маркел были более внимательны. Следы огня на берестяной ручке ножа – ответ на еще одну загадку. Перед тем как в него стреляли, там, на прииске, Гришка видел Ваську, как тот курил и давил окурки. А потом, передавая людям характерные привычки своих убийц, прижег спичками ручку ножа. Если бы Софья тогда, в тот год рассказала отцу, что видела, как Васька Тулин курит, они бы знали, кто убил Гришку Соболева, и, возможно, предупредили убийство Егора Подольского.

Однако и это обстоятельство не было окончательным. С некоторым осуждением, посматривая на дочь, Фома Лукич предсказал еще одно преступление:

– Помните, Оюн говорил, что тот, кто украл у него соболей, тоже давил окурки о сырую рябину?! Теперь мне кажется, что в воровстве замешан Васька Тулин.

Невероятная, но очевидная цепочка доказательств – как кладезь безысходного прозрения. Тяжело, когда восемь лет за пазухой греется ядовитая змея. Погорельцевы не могли поверить, что все это происходит с ними. Казалось бы, уважаемые, проверенные люди, родственники, свято верившие в Бога, покорные вере старообрядцев, за их спинами творили зло. Каждый из них был в центре внимания, – вхож в дом! – знал каждый шаг жителей заимки, и под этим покровительством вершил греховные дела. Изысканное лицемерие, коварный обман, жажда наживы служили дьявольскими масками Ивана, Василия и Григория. В сочетании с воровством, убийствами их преступления выглядели исчадием ада, где нет ничего святого. Воспринимать и чувствовать виновность родных – тяжелый груз.

Характеры каждого из семьи Погорельцевых – покорность, отзывчивость, честность, любовь к ближнему, постоянное ощущение вины и греха. Любой из них жив трепетом: «Ударили по одной щеке, подставь другую». Основы воспитания заложены на фундаменте доброты и доверия: «Не гневи душу искушениями. Несколько поколений рода Погорельцевых только и делали, что бежали из века в век от зла и насилия. Объяснений тому было несколько. Наступят времена, сойдет с небес благодать Божья, и станет всем хорошо и свободно! А пока надо верить, любить, даровать, прощать, быть покорными и согласными. И по вере воздастся каждому!

Пребывая в таком твердом убеждении, Погорельцевы безропотно несли на своих плечах свинцовую пыль грехов тяжких своих родных. Даже твердо уверенными в содеянном, они были готовы простить Ивана, Григория и Василия в своих убийства, если бы они раскаялись перед святыми иконами. Была бы возможность разделения грехов, каждый из Погорельцевых взял бы на себя долю их вины, в последующем, возможно, до конца дней своих стоя на коленях замаливая ее сутками напролет. В своих обращениях к Богу все просили прощения за них, объясняя причину падения путами дьявола или глубоким заблуждением.

Из представленных восприятий Погорельцевых было видно, что о каком-то чувстве мести не могло быть и помыслов. Староверы трепетно несли на плечах своих тяжелый крест Святости, который был создан Всевышним на основе семи заповедей. Они верили, что Бог во всем разберется сам: не зря открылась тайна трех пуль! Восемь лет прошло, а Бог не забыл, принес доказательства вины, но он не будет наказывать. Иван, Григорий и Василий накажут себя сами, иначе и быть не может. Погорельцевым оставалось только ждать.

В конце сентября, когда не озере Тигир-коль появилась первая пленка льда, на староверческую заимку приехали тофалары. Небольшой караван из девяти оленей. На передовом вожаке степенно восседал глава семейства Оюн Баканаев из кости (рода) Чогду. За ним, повторяя след отца, ехал сын Тулюш. Далее нагруженные в меру нехитрой домашней утварью шагали четыре оленя, на спине каждого дети Тулюша (годы совместной жизни с Сыяной Табаргаевой прожиты не зря!). Замыкали шествие женщины.

Не забывают Баканаевы старых друзей Погорельцевых. Часто приезжают на Поднебесное озеро в гости. Несмотря на разное вероисповедование, многое связывает людей тайги в этой жизни. На первом месте в отношениях стоит дружба.

Как всегда бывает при нечастых встречах, все вместе быстро разбили на берегу озера два чума. После этого начались долгие, порой до рассветного утра, разговоры под чарку чудесного напитка из запасников Фомы Лукича.

Как бы ни было тяжело в то время на душе и сердце у главы семейства Погорельцевых, под доброе слово старого тофа, к доброму угощению не удержался Фома от большой тайны, рассказал Оюну горькую правду:

– А ведь мы знаем, кто тогда украл у тебя на лабазе соболей!..

Реакция тофалара была объяснимой. Оюн уже давно забыл об этом случае, – что было, то было! – и ни на кого зла не держал. Характеры людей тайги подобны детскому восприятию: потерялась игрушка – заплакал, но через полчаса уже о ней не вспоминает. Столько лет прошло… какие соболя? У кого украли? У меня?!

Прежде чем что-то сказать в ответ, Оюн долго молчал, пыхтел неизменной трубочкой. Мысли тофа плавали в далеких воспоминаниях, собираясь воедино: если не знаешь что сказать, спроси ответ у огня. Казалось, глава семейства предчувствует ответ и не собирается его слушать, потому что будет горько и обидно. Так и произошло.

– Кто? – все же осмелился спросить Оюн, сжавшись в комок.

Фома назвал имена. Тофалар вздрогнул плечами, недоверчиво посмотрел на друга, переосмысливая слова.

– Откуда знаешь?!

Фома начал свой рассказ издалека, с того момента, когда в тайге потерялся отец Гришки Соболева, постепенно объясняя каждый момент вплоть до того, когда Чигирька опознал третью пулю. Торопиться было некуда, время было, ночь впереди. Под глоточек медовухи обстоятельные доказательства вины казались перевалом Хайбыты (пик Грандиозный), на который постепенно поднимаешься не один день, но спускаешься вниз в одночасье. Вероятно, Фома не стал бы рассказывать Оюну о делах своих единоверцев, как не стали говорить Чигирьке. Чигирька не был пострадавшим от рук Добрынина, Мальцева и Тулина. У Чигирьки нечего и незачем воровать, он так все отдаст, только попроси. А вот Оюн другое дело. Два десятка соболей – состояние охотника, нажитое не за один сезон. Здесь пот, кровь, труд, здоровье, нервы охотничьей семьи. За этим скрывались добрые планы на будущее и рухнувшие надежды. Несколько лет напряженного труда, это не рябчик, которого можно легко добыть на свисток. Оюн должен знать виновных. Так решили Погорельцевы.

По прошествии рассказа Фомы было видно, как опускаются плечи Оюна, как падает на грудь голова, тускнеют глаза, а щеки краснеют, наливаясь соком волчьей ягоды. Обида и стыд за вину от рук хорошо знакомых людей, – Оюн хорошо знал всех, относился к ним как к друзьям – как удар ножа в спину. Наверно, было лучше, если Фома не говорил тофалару об этом. Однако слово, что быстротечная вода, нельзя зачерпнуть одним котелком дважды. Неизвестно, какой была реакция Оюна, узнай он всю правду восемь лет назад. Но сегодня в сознании тофа не было зла и мести. Время стерло вехи обязательного наказания, оставив в сердце к обидчикам лишь жалость и презрение.

– Что будешь делать? – обратился к Оюну Фома Лукич после того, как закончил свой рассказ.

Кажется, сначала тофалар не услышал его слов, думал о своем. Потом, все же понимая, что от него хотят, скорбно посмотрел на друга. Его мудрые мысли были простыми и глубокими, как существующий огонь костра – доброго, жаркого, необходимого и в то же время без контроля неукротимого. Решение Оюна было однозначно с мнением Погорельцевых, свято веривших в справедливость времени:

– Зачем что-то делать? Плохой человек накажет себя сам.