За воротами резиденции раздался стук копыт, потом – чей-то раздраженный голос, требовавший начальника караула. Трир поднял голову от жесткой парусиновой подушки, которую выдала ему старшая повариха, крупная рыжая тетка с невероятной глубины серыми глазами, и, вздохнув, привстал на локте. Отряд храпел на большущих тюках с соломой – чем не перины? – сваленных под навесом в дальнем углу конюшни. Солнце давно перевалило за полдень. Капитан снова вздохнул и упал обратно на свое импровизированное ложе. Инстинкты, приобретенные им за десятилетия службы, недвусмысленно намекали на то, что сейчас лучше выспаться впрок.

А обед, в конце концов, никуда от них не денется: разогреют.

Трир закрыл глаза, но сон уже не шел, зато все время чудилась литая, как два пушечных ядра, задница рыжей поварихи. Как раз в обед она клятвенно обещала ему «пару свободных минуток».

За низким каменным забором, отделявшим конюшню от двора резиденции, раздался скрип ворот, потом – неразборчивая ругань. Трир чихнул и проснулся окончательно.

– Неужто это любо-овь, – пропел хорошо поставленный баритон рядом с ним.

Обернувшись, капитан увидел лекаря, который лежал на боку в трех локтях от него и изображал руками игру на восьмиструнной киннаре.

– Ты циничный засранец, Гай, – проворчал Трир.

– Кто-то это отрицает? – хмыкнул тот. – И все же я постеснялся бы именовать засранцем человека, который, возможно, уже завтра будет штопать твою задницу.

– Кхм… да, – согласился капитан.

Он встал, отряхнул с себя солому и двинулся в сторону кухни. Старшая повариха – звали ее Лея – сама, конечно же, у плиты не стояла. Ее делом была кухня целиком, включая расчеты с поставщиками, поддержание порядка на складе и составление меню с учетом тонких прихотей начальства. Второй, и пока последний ее муж, хозяин рыболовецкой флотилии, год тому не пришел с утреннего лова, а больше отчаянно занятой Лее не подвернулся никто.

Трир деловито прошел сквозь огромную кухню, где на трех печах остывали котлы с обедом для караульной роты, и, свернув в узенький коридорчик, остановился перед лакированной дверью.

– Кхм, – решительно сказал он сам себе, подкрутив усы таким образом, чтобы они приняли горизонтальный вид.

– Я уже слы-ышу, – мурлыкнули из-за двери.

Капитан еще раз осмотрел себя на предмет наличия соломы в одежде и толкнул дверь.

Лея ждала его возле собственного письменного стола, заваленного какими-то бумагами, с самой невинной улыбкой на лице. В руке она держала изящный, зеленого стекла стакан, наполненный вином.

– Ты наверняка устал на нашей жаре, капитан.

Трир понял, что он если и не убит, то, по крайней мере, ранен. Старому драгуну вдруг захотелось пасть на колени и ощутить в руках любимую киннару, доставшуюся ему от деда, поэта и драчуна. Однако ж киннара была далеко, а вино и роскошная женщина – рядом.

– О, луны, – простонал он. – Лея… Лея?

Она была уже рядом, расшнуровывая на нем кожаные штаны. Ее пухлые пальчики действовали необыкновенно ловко: Трир не успел даже понять, как, но вот он уже оказался практически голым перед одетой женщиной.

– Ого, – со знанием дела произнесла она и наполнила ему второй стакан. – Ну что ж, теперь держись.

Капитан Трир машинально проглотил сладковатое вино; Лея тем временем повернулась к нему спиной, дернула за шнурок у себя на спине, и длинное клетчатое платье с шорохом упало к ее ногам. Пошевелив задом, женщина развернулась и обвила Трира руками. Тот задохнулся. По совести говоря, он предполагал увидеть слегка свисающий живот и колышущиеся груди, однако Лея не имела ни того, ни другого: живот был плоским, будто у молоденькой девушки, а грудь… тут фамильный поэтический дар, которым так славилась его семья, вдруг отказал, и драгун застыл с нелепо выпученными глазами.

– Да-да, милый, – сказала Лея, – так тоже бывает. Только какое это имеет значение? Ты думаешь, мне, с моим-то ростом и моими запросами, легко найти себе мужчину? Ну-ну… Теперь давай-ка не ленись…

Она повернулась к нему своим сногсшибательным задом, прижалась, потом чуть отстранилась, ее пальцы скользнули по его лобку, и миг спустя он уже двигался, как заведенный, то открывая, то закрывая глаза, плохо понимая, что с ним происходит. Длилось это долго. Лея то останавливала его, то вдруг начинала сама биться в неистовом танце любви, заставляя Трира хрипеть и умирать от жажды. Несколько раз она вскрикивала, и тогда он ощущал, как схватывается спазмом ее лоно. После самого громкого крика Лея чуть сползла вниз – у Трира вдруг закружилась голова, он почувствовал, как ее спина, пахнущая, будто ванильное тесто, наваливается на него, и застонал.

Женщина тут же вывернулась, упала на корточки, и, схватив естество Трира губами, высосала все до дна.

– Спасибо тебе…

Он сидел в потертом кожаном кресле, она стояла перед ним, нагнувшись, и Трир с изумлением рассматривал крошечные веснушки на скулах и веселые, смешливые морщинки вокруг серых глаз – морщинки, которые он не видел раньше.

– Ты о чем-то жалеешь? – спросила она незнакомым ему голосом.

– О двух вещах, – с искренней грустью ответил Трир.

– Ты поделишься ими со мной?

– Я жалею о том, что мне скоро уезжать, и еще – о том, что со мной нет моей киннары.

– Мне никогда не пели песен о любви.

– Я кавалерист, – он поднялся и принялся завязывать штаны, – и боги вряд ли позволят мне вернуться с этой войны. Но если все же… Имения у меня, считай, что нет, зато денег я накопил изрядно.

– Я тоже не бедна, – горько вздохнула Лея. – А толку?

Платье уже было на ней. Налив два стакана вина, женщина, к удивлению Трира, вернулась за свой стол.

– Слушай меня внимательно. Полчаса назад сюда привезли Беззаконника.

– Кого? – переспросил Трир.

– Беззаконника, – терпеливо повторила Лея. – Сам он зовет себя Чернышом. Этот парень… – она вдруг достала из ящика стола здоровенную рыбацкую трубку, набила и принялась неторопливо раскуривать, – в общем, господа Претенденты когда-то очень дурно поступили с его семьей, и с тех пор для него не существует ни законов войны, ни мыслей о милосердии. Не мне знать, куда и зачем идет ваш отряд, но если сюда привезли этого типа – он идет с вами. Мой тебе совет – верь ему, но одновременно – бойся. Ты – офицер и человек чести, а Черныш в любой миг может сотворить такое, о чем ты будешь сожалеть до конца своих дней. Ты, а не он!

Трир осторожно облизнул губы и постарался заглянуть в глаза своей случайной возлюбленной. Она ответила на его взгляд: сперва с неожиданной грубостью, но потом вдруг капитан снова разглядел и веснушки, и маленькие морщинки. Лея отложила трубку, встала из-за стола и подошла к Триру, чуть коснувшись его бедром.

– Моя бабка была служительницей при храме Далид, богини сада и осенних плодов, – тихо сказала она, беря его ладонь своей большой рукой. – в этом храме она служила долго, аж до тридцати лет. Потом жрица выдала ее замуж за хорошего человека, судебного поверенного, у которого было немного земли. На свадьбе жрица сказала странное: через поколение потомство по женской линии будет только от мужчины с Севера, и мужчина этот насквозь провоняется лошадьми. Внучка я у нее одна. А оба моих мужа, покойники, воняли рыбой.

Лея прижала его пальцы к своей щеке.

– Ты уйдешь и нисколько меня не обманешь. Скорее, ты обманешь, если вернешься. Ты дворянин, тебе некуда деваться от круга своих понятий. Война закончится, и ты получишь не только деньги, но и почести, уж так у нас все устроено. А я, в конце концов, найду себе кого-нибудь. Так что – не жалей о песнях, которые ты мне не спел. Ведь знакомы мы только с утра…

– Я слишком мелок для почестей, – вздохнул Трир, – борода уже седая, а я все еще капитан. Но песни мои будут для тебя…

Он кратко коснулся губами щеки Леи и вышел – порывисто, как застоявшийся конь. У дверей кухни мрачно подпирал стенку лекарь Гай.

– Один раз тебя уже искали, – сообщил он.

– Проклятье, – Трир содрогнулся. – И что?

– Я сказал, что у тебя проблемы с пищеварением. Пошли туда, во двор, бегом… Сделай несчастный вид и шнуруй на ходу штаны! Этот Хадден… ты до сих пор не понял, что он не любит разводить муси-пуси?

Гай Сач схватил капитана за рукав белой шелковой сорочки и поволок к низким воротцам, что отделяли конюшню от двора резиденции коменданта порта. Войдя во двор, капитан скорчился и принялся морщить нос, изображая при том вздохи.

– Что это с вами?

Комендант Марцел, беседовавший с Хадденом и незнакомым молодым человеком в зеленой кожаной куртке, резко обернулся и посмотрел на Трира с недоумением.

– Я… немного расстроен, – честно признался капитан.

– Так бывает, – понимающе вздохнул Хадден, и Трир вдруг увидел, как мягко улыбнулась ему госпожа Дали, стоящая, как обычно, за его спиной.

– Старшина Дий, – довольно резко представил зеленого парня Марцел. – Ваш проводник и вообще единственный, кто способен разобраться в картах покойного Дастена. Вам, капитан, я приказываю во всем слушаться его советов: он родился на острове и, хуже того, еще в детстве изъездил его вдоль и поперек.

– Черныш, меня зовут Черныш, – улыбка старшины показалась Триру немного странной.

Он был и вправду черноват: черные глаза из-под густых черных бровей, вьющиеся черные волосы до плеч. Трир поймал себя на мысли, что девушки, пожалуй, от такого Беззаконника просто сходят с ума – и тут же его ударило ощущение прикосновения бедра Леи. Он хмыкнул.

– Что, простите? – удивленно поднял брови Черныш.

– Тысяча извинений, господа, – неподдельно закашлялся Трир. – Кажется, на корабле я умудрился глотнуть перекисшего вина.

– Мы выходим через полчаса, – объявил Хадден. – Ты, Манли, отвечаешь за лошадей. И да, Гай, – инженер повернулся к лекарю, – походную аптеку ты принял по описи, это я видел. Проследи за ней лично.

Трир кивнул и отправился обратно на конюшню. За его спиной комендант Марцел развернул на переносном столике карту Дастена, и над ней нагнулся Черныш.

В руке у него был тонкий карандаш.

– Эту операцию господин князь готовил втайне от всех, – пробормотал старшина. – И я, скажу уж честно, если о ней и слышал, то самым краем уха. Но разобраться в его пометках я, наверное, смогу. В конце концов, мне уже приходилось работать по его картам. Вот, например: квадратиками он всегда обозначал постоялые дворы, принадлежащие его людям. А вот овал на переправе – значит, паромщик там тоже из наших…

– Да, но тут нигде нет названий, – вздохнул Арвел, глядя, куда указывает карандаш Черныша. – Как мы найдем нужный постоялый двор?

– А другого выхода нет, – дернул плечом Черныш. – Мы берем с собой припасов на десять дней, иначе придется вьючить еще лошадей… А чем и как вы их будете кормить? Нас ждет очень долгий дождь… В дожде наше спасение, но лошади, лошади? На одиннадцатые сутки нам все равно придется заходить то ли на хутор, то ли на ферму. А может, и раньше. Поверьте, князь Дастен очень хорошо знал и окрестности, и ситуацию здесь – везде, вокруг. И я скажу вам, что далеко не все жители острова рвутся оказывать поддержку силам Трона. Здесь очень легко получить пулю в спину, причем от человека, который только что вам улыбался. Господа Претенденты, – при этих словах глаза молодого старшины на миг сузились, и Арвел увидел в них такую ненависть, что его передернуло, – не жалеют денег на подкуп всех и вся: соответственно, доверять не следует никому…

Хадден покачал головой. Ситуация нравилась ему все меньше и меньше. Неожиданная гибель проводников поставила операцию под угрозу, и угроза эта, как говорил ему многолетний военный опыт, могла оказаться куда более серьезной, чем выглядела сейчас, под лучами теплого солнца. Бесконечный дождь не просто размоет все дороги и пастушьи тропы: он зальет уже поднявшиеся луга, а значит, питание для лошадей станет огромной проблемой.

Планируя дорогу к цели, князь Дастен учитывал фактор дождя в самую первую очередь. Но проводники лежат на дне моря, а все, что осталось – лишь карта с лишенным, на взгляд Арвела, всякой логики маршрутом и пометки старого разведчика, разбираться в которых придется каждый раз по месту.

Возможно, рискуя при этом головой…

– Нам пора в дорогу, старшина, – мягко произнес Арвел, глядя в темные глаза юноши. – Однако, прежде чем мы выступим, извольте дать мне слово в том, что вы не станете совершать необдуманных поступков – ведь без вас мы останемся слепыми, будто котята.

– Это уж как получится, ваша милость, – вздохнул в ответ Черныш. – Но до места я вас, наверное, доведу – даже если это будет стоить мне крепко испорченного настроения.