Часть II

По грибы старик собрался,

А в грибах не разбирался…

Не запутаться дабы –

Взял он книжку про грибы.

Старичок сидел у елки,

По строке водил рукой,

А вокруг шептали волки:

– Ишь ты, грамотный какой!

В. Шульжик

Всякий гриб в руки берут, да не всякий в кузов кладут.

Поговорка

Мужчина в камуфляже заглянул в землянку.

– Ну и срач развели, – с укором сказал. – Скоро ты там?

Наружу высунулась взъерошенная голова Савы.

– Она без сознания. Этот урод чуть не убил ее.

– Я дам нашатырь, – предложил «камуфляж». – Нос тоже там?

Сава ничего не ответил. Упираясь руками в землю, он выбрался наружу.

– Нос внизу? – повторил незнакомец, но вместо ответа Сава неожиданно коротким ударом свалил его с ног. «Камуфляж» резво поднялся, вытирая кровоточащую бровь. На его загорелом лице, заросшем густой рыжей бородой, не было злости, лишь легкое удивление.

– Берега попутал, Сава? – спросил он, сплевывая кровь. – Смотри, не обожгись.

Сава шагнул вперед, и рука бородача легла на рукоятку охотничьего ножа.

– Не советую, – предупредил «камуфляж». – Сбавь обороты, парень. Я тебе не враг.

– Не враг? – усмехнулся Сава. Он отошел назад, расставив в стороны руки, как если бы намеревался заключить бородача в объятия. – Поговорим о врагах, Дикий?

«Камуфляж» осклабился, но руку с ножа убрал, хотя и с неохотой.

– Как я тебе? Хорош жених? Отхераченный, как боксерская груша, да еще без носа? – проскрипел Сава. – Хорошо, что еще по кругу не пустили, как петуха. Нравится?!

– Сава…

– Мою женщину трахнули, как вонючую шлюху, – не дал ему договорить зэк, и его единственный глаз мстительно сверкнул. – Ты это осознаешь, Дикий? Этот психопат прогрыз ей дыру на лице! Как мышь в мешке с гречкой! А ночью чуть не сожрал мой нос!

– Нос сожрал нос, – вполголоса произнес Дикий и прыснул. – Извини. Каламбур, однако. Мне очень жаль, Сава, но это просто форс-мажор. Ничего в этой жизни нельзя предугадать заранее.

– Почему ты изменил планы? – крикнул Сава, с отчаянием сжимая кулаки. – Мы же договаривались, твою мать! Что все закончится вчера вечером!! Ты не представляешь, что мне пришлось пережить за эти сутки!!

– Ты все правильно сделал, – закивал Дикий. Он сорвал с ветки листок и, свернув его вдвое, промокнул им разбитую бровь. – У меня вчера появились неотложные дела. Пришлось срочно заняться грибами, хе-хе. Сезон-то еще не окончен.

Он снова хихикнул, и Сава окинул его ненавистным взглядом.

– В любом случае наш план выгорел. Ты на свободе, твоя Олеся тоже. Вы вместе. Чего еще надо? Ну, произошли некоторые потери. Стоит ли обращать внимание на подобные мелочи?! Выше нос, Сава, – сказал Дикий.

Произнеся последнюю фразу, бородач спохватился, покосившись на уродливую дыру, которая зияла посреди лица уголовника.

– Очень к месту, – угрюмо отозвался Сава. – Всегда ценил твое чувство юмора.

– Кстати. Не мог не заметить, что вас пятеро. Ты говорил, что в автозаке будет шесть человек? То есть четверо, вы с Олесей не в счет, разумеется.

Сава устало пожал плечами:

– Дикий, я не в курсе. Да, должны были еще Якута везти, но у него вроде заседание перенесли.

– Это плохо, – озабоченно произнес Дикий. – Одного не хватает. Мы так не договаривались.

– Ну, уж прости, отец родной! – теряя терпение, воскликнул Сава. – Наверное, ты чуток подзабыл, в качестве кого я там находился. Где я тебе сейчас четвертого найду? Здесь, в лесу?

– Ладно. Времени мало.

Снизу раздался стон, и Сава вздрогнул.

– Это она.

– Ну вот, – улыбнувшись, сказал Дикий. – И нашатыря не нужно.

– Нам обоим нужен врач, – напомнил Сава. – И как можно скорее.

– Будет вам врач, – весело отозвался Дикий. – Заштопаю вас, как новенькие будете. А сейчас надо торопиться. Моя база в паре километров отсюда. Быстренько приводим эти грибочки в состояние «стояния», и вперед.

Но прежде чем Сава начал спускаться вниз, к Олесе, он схватил его за плечо. Зэк раздраженно обернулся.

– И еще, парень. Больше никогда не поднимай на меня руку, – тихо промолвил Дикий. – Я все понимаю. Ты устал, возбужден. Твои нервы ни к черту. Поэтому я сделаю вид, что этого удара не было. В первый и последний раз. Никогда и никому я не позволяю притрагиваться к себе. Догнал?

Сава смерил «камуфляжа» ничего не выражающим взглядом, после чего скрылся в землянке.

– Родная… Прости меня.

Услышав эти сбивчивые извинения, Дикий не смог сдержать презрительной ухмылки.

* * *

Вечером того же дня

Массивная дверь слегка приоткрылась. Сава осторожно заглянул в комнату, молча глядя на спящую женщину. На лице Олеси белела свежая повязка, губа зашита, все ее раны и ссадины обработаны и заклеены пластырем.

Взгляд Савы упал на босую ступню, выглянувшую из-под теплого одеяла. Вид беззащитно-трогательных пальчиков заставил его сердце сжаться.

«Потерпи», – мысленно попросил он и, ступая на цыпочках, бережно прикрыл ногу Олеси. Женщина вздохнула и перевернулась на другой бок.

Беглый зэк бесшумно вышел из крохотной комнатки.

– А, вот и наш доблестный рыцарь, – усмехнулся Дикий, увидев Саву. – Привет, Айвенго. Добро пожаловать в Томский заповедник «Северный Лог». Государственный инспектор Владимир Бойко, в простонародье Дикий, к вашим услугам.

Сава уставился на Дикого. Тот снял свою камуфляжную куртку, под которой была черная майка-борцовка, при этом оставаясь в выгоревшей на солнце кепке. На плечах и крепкой жилистой груди егеря, заросшей седоватыми клочьями волос, пестрели цветные татуировки – громадный клубок извивающихся змей с разинутыми пастями. Когда обладатель наколок двигался, змеи моментально оживали, и Саве даже казалось, что он вот-вот услышит злобное шипение пресмыкающихся.

– В прошлый раз их было меньше, – заметил он.

– Правильно. В прошлый раз я был моложе. На очереди спина – у меня как раз скоро день рождения.

Дикий обвел рукой стол, приглашая Саву.

– Чем богат, как говорится. Вина, правда, не держу. Вместо этого готов предложить хорошего самогону, сэр рыцарь.

– Брось дурака валять, – устало произнес Сава, плюхнувшись на грубо сколоченный табурет. Бросил короткий взгляд на закуску. Запеченный в углях хариус, глубокая миска с вареной картошкой, присыпанной пахучим укропом, от которой поднимался горячий пар, тонко нарезанное сало с розовыми прожилками, маринованные опята, обильно посыпанные колечками лука, черный хлеб и, конечно же, крупная соль. Точно такая же была в том самом спичечном коробке, что Ходжа вытащил вчера вечером из вещмешка. В скудном свете двух керосиновых ламп казалось, что каждый кристаллик соли сверкал, словно алмазная крошка.

В центре стола высилась литровая бутыль самогона, по запотевшей поверхности которой капельки воды торопливо чертили неровные дорожки.

– Я не пью, – сказал Сава, покосившись на граненый стакан возле своей миски.

– Ну и хрен с тобой, – отозвался Дикий, наливая себе в железную кружку, потемневшую от копоти. – Я два раза не повторяю. Вон банка, там компот клюквенный. А если хочешь – могу воды набрать. У меня тут свой колодец.

Сава молча наполнил стакан компотом, и они, чокнувшись, выпили.

Дикий на мгновение зажмурился от удовольствия, затем, шумно выдохнув, нацепил опенок вилкой.

– Грибочки мои. Знал бы ты, какие тут колонии опят есть! – похвастался егерь. – Кстати, в наших краях даже рекордсмены есть! В 2011 году один мужик нашел подберезовик, так его шляпка была 36 сантиметров в диаметре! Высота – почти 30 сантиметров, и весил этот гигант два с половиной килограмма!

– Большой, – не мог не согласиться Сава.

– Вас уже ищут, – вдруг сказал Дикий. – Причем усиленно, и скоро они будут здесь.

Сава положил себе в миску картофелину и с меланхоличным видом принялся крошить ее вилкой.

Ищут так ищут… Сейчас он настолько устал и вымотался, что это известие не особенно цепляло его. Он еще раз оглядел собранную на столе закуску. Странно, по идее, он должен был наброситься на еду оголодавшим волком, ведь последний раз он ел почти сутки назад, да и то проглотил всего-то пару кусков сайры. Но аппетита почему-то совершенно не было. Зато у беглого уголовника крепло ощущение, что вместо носа сегодня ночью у него вырвали что-то изнутри, из его души. Вырвали грубо и безжалостно что-то очень важное и ценное для него и Олеси, несоизмеримое человеческими мерками.

Что это, душа? Честь? Достоинство?

«Впрочем, какая хрен разница», – мрачно подумал Сава.

Да, действительно. Но как бы то ни было, от этой странной и необъяснимой утраты ему хотелось выть и лезть на стенку.

– У меня радиостанция с доступом к закрытым каналам, – между тем болтал Дикий. – Я их разговоры слышу, как свою крякву на озере. Или как сейчас тебя. Так что не ссыте. Они пойдут цепью. Наверняка привлекут солдат… Примерно через пару дней вернутся, снова в гости заглянут. И уже после этого можно курить бамбук. Считай, пронесло.

– Уверен? – недоверчиво спросил Сава.

– Не в первый раз. На моей памяти уже три раза зэки бежали. Не будь я Диким.

– Дикий, – зачем-то повторил Сава, словно обкатывая эту кличку на языке. – У тебя ведь хорошее имя, Владимир. И у меня, кстати, тоже есть имя.

– Ну да, – рассеянно кивнул Дикий, вновь наполняя кружку. – Помню. Дима Савичев.

– Не-а, – закрутил головой Сава. – Дима Савичев исчез по дороге в суд. Собственно, Дмитрий Савичев появился ровно для того, чтобы спасти Олесю, свою гражданскую жену. И потом он исчез. Меня зовут Евгений. Евгений Сбежнев.

– Хорошо, – не стал спорить Дмитрий. – Евгений так Евгений. Но пока мы здесь, будь Савой. Лады? А то я так запутаюсь.

– Задолбали эти клички. Как в псарне, – бросил Сава.

– Знаешь анекдот про Владимира? Ясное Солнышко? – прищурившись, спросил Дикий, и Сава безучастно покачал головой. Меньше всего он сейчас хотел смеяться над анекдотом.

Егерь выпил, не чокаясь, и, с наслаждением закусив ломтиком сала, заговорил:

– Сидит царь Владимир на пиру, скучает. Смотрит, как бабы танцуют. Зовет шута, мол, приведи ко мне вон тут златовласку. Ну, шут подводит к царю девку. Она к нему на колени и так ласково: «Царь-батюшка, а почему вас так зовут – ЯсноСолнышко?» А Вован ей отвечает: «Видишь ли, красавица, сейчас все натанцуются и пойдут домой». Девка, мол, а я? Царь ей: «А ты останешься здесь и будешь делать мне минет. Ясно, солнышко?»

Сава криво улыбнулся, осторожно коснувшись нашлепка из пластыря на лице.

– Болит? – осведомился Дикий.

– Нормально.

Несколько минут они молчали. Сава вяло ковырялся в тарелке, в то время как Дикий жадно поглощал хариуса, заедая рыбу хлебом и луком.

– Кто такой Доктор? – спросил Сава, отхлебнув компота. – Мне всю плешь проели этим кренделем, пока мы по лесу лазили.

– Такой же, что и твой Зажим. Хорошо, что они знают друг друга. Можно сказать, нам повезло. Как сказал один киногерой в каком-то фильме, мир хоть и большой, но очень тесный. И сам Господь послал этого Доктора в мою теплицу.

Дикий холодно улыбнулся:

– Теперь это мой гриб. Гриб-грибочек.

Сава заерзал на табурете.

– Так это Доктор сам написал письмо Зажиму?

– Угу. Ты не представляешь, какого геморроя мне стоило, чтобы эта записка попала к вам в зону. И уже от тебя – Зажиму. Слава богу, есть у меня надежный человек из местных силовиков, он и подсобил… Так ты письмо прямо в автозаке передал?

Сава кивнул. Подумав, взял опенок и, закинув его в рот, принялся сосредоточенно жевать.

– А когда еще? Если бы я отдал маляву раньше, Зажим бы наверняка бы связался с Ромой Печорским. Тем, через кого якобы твой Доктор передал послание, – сказал он. – И тогда мне сразу бы наступили кранты. Но я все равно ни хрена не понимаю.

Дикий вскинул брови:

– Что именно?

Пока он наполнял свою кружку самогоном, Сава спросил:

– Зачем было устраивать этот цирк с малявой? Дикий, нас всех обыскивали перед автозаком! А если бы письмо нашли?! На хрена было все так усложнять?

– Риск – благородное дело, – философски заметил егерь. Его лицо раскраснелось от выпитого.

– Расскажи это Олесе, – сказал Сава, и тон его заметно похолодел. – Ей будет очень интересно послушать про риск.

– Сава, не гони волну. Ты опять за свое, – поморщился Дикий. – Можно подумать, если бы не было этого письма и вы ушли бы в лес, Зажим вел бы себя по-другому. Скажи, ты маляву видел? Я что там про твою супругу писал? Помнишь?

– Помню, – нехотя признал Сава.

– «Берегите то, что в стакане», – процитировал Дикий, махом осушая кружку. Он выдохнул, крякнув. – Что я еще мог сделать для твоей бабы?

– Не бабы, – тихо произнес Сава. – Женщины.

– Пускай будет женщина. Кто виноват, что этот Зажим без тормозов? Сава, прими то, что случилось. Тебе придется это сделать. Обратно фарш не провернешь.

– Ты мог бы сопровождать нас, Дикий, – сказал беглый зэк, глядя егерю прямо в глаза. – Сказать, что ты человек Доктора. Ты в любом случае получил бы свои грибы или огурцы… Уж не знаю, что ты там высаживаешь в своих теплицах… И эти твари не посмели бы тронуть Олесю.

– Гм… Я не мог идти с вами, – сказал Дикий, барабаня мозолистыми пальцами по выщербленной поверхности стола. – У твоих нервных попутчиков могли бы возникнуть ненужные вопросы. И вообще…

– Что «вообще»?

Дикий начал вертеть в руках вилку, стараясь скрыть раздражение к собеседнику.

– На это были причины. Если бы все было так просто, я не стал бы рисковать вами.

Он поднял голову, всматриваясь в Саву.

– Все будет в порядке, братуха. Я бы на твоем месте радовался. Отсидитесь здесь пару недель. Ни одна собака вас тут не учует, сюда вообще никто не сунется. Заповедная зона как-никак. Местные власти меня знают, а я знаю их. Когда все устаканится, вы уедете. Я верну тебе паспорт, дам денег, помогу выбраться. В общем, как договаривались. Если надо будет, чуток внешность изменим.

Сава выдавил кривую усмешку:

– Куда уж еще менять-то? Уши отрезать?

– Экий ты капризный, – покачал головой Дикий. – Ничем тебе не угодишь. Впрочем…

Он поднялся со стула и вышел из кухни, а когда спустя минуту вернулся, в его руках были несуразные пластмассовые очки с прилепленными к ним громадным розовым носом и усами.

Дикий широко улыбнулся:

– Во. В самый раз. Примерь.

Сава хмуро взглянул на клоунские очки.

– Ты считаешь, это смешно?

– Я хотел тебя развеселить, – сказал Дикий, пожав плечами.

Он снова сел за стол и, наколов вилкой остывшую картофелину, отправил ее в рот.

– У тебя классная жена, – сказал он, не переставая жевать. – Она всегда мне нравилась. Фигурка – статуэтка.

– Спасибо, – отсутствующим голосом ответил Сава.

– Открой мне тайну, братуха. Твоя Олеся, она ведь… гм…

– Не мычи. Говори как есть, – резковато произнес беглый зэк.

– Она ведь, по сути, ребенок. Как ей удавалось в компании этой уголовщины не дать волю чувствам? Ведь такой, как она, сложно объяснить, что нужно потерпеть. Что нужно притворяться, будто вы незнакомы. Понимаешь, о чем я?

Некоторое время Сава молчал, и Дикий уже решил, что тот не желает обсуждать столь деликатную тему, как тот заговорил:

– Мы чувствуем друг друга. Иногда мы можем молчать часами, и нам уютно. Когда мне больно, это ощущение передается ей. Когда ей плохо, я тоже это сразу понимаю. Нам достаточно одного взгляда друг на друга, чтобы донести мысль, это как заряд тока по проводам – действует мгновенно. И это несмотря на то, что у нее разум малолетней крохи. Она живет эмоциями, а не рассудком.

Сава тяжело вздохнул:

– Когда мы шли по лесу, ей то и дело раздавали пощечины. Я ловил на себе ее умоляющие взгляды. Поверь, Дикий, лучше бы она плюнула в меня или выцарапала оставшийся глаз. Я чувствовал себя подонком, который сел в машину, отпихивая прочь собаку, которая все лето сторожила мою дачу. Все, мол, на хрен, я уезжаю!.. А она стоит и смотрит на меня с надеждой своими блестящими глазами. И все понимает… И когда я трогаюсь с места, она бежит за мной. Бежит, пока не падает в изнеможении…

У Дикого был настолько ошарашенный вид, словно наполовину съеденный хариус в его тарелке внезапно взбрыкнул, виляя своим запеченным хвостом.

– Ого… какие сантименты… – протянул он. – И это я слышу от человека, который уже второй десяток лет охотится за головами? Делает из них тсансы?

– Ты хочешь услышать мою исповедь? – вскинул голову Сава.

– Ладно, хватит.

– Хватит? Ни черта не понимаешь, Дикий.

– Все я понимаю, – возразил егерь. – Все пройдет, время лечит. Как душу, так и плоть. Ну, изнасиловали твою Олесю. Но это же тело. Ее тело, как и душа, принадлежит ей. Ну и в какой-то степени тебе. Вы ведь любите друг друга. Усвой, что даже если на твоей машине кто-то поездил, от этого она не перестает быть твоей машиной.

– Охрененная логика, – вспыхнул Сава. – Может, и тебе одолжить прокатиться, а?

– Перестань, я же образно. В общем, не гунди и хватит переживать насчет ваших шрамов. Их почти не будет видно. Вот только на щеке у Олеси останется рубец. Но я уже ничего не мог поделать, просто так рану не зашить. Там у нее сквозное отверстие. Но ничего, заживет. И нос тебе тоже приделать можно.

«Может, и можно. Только как насчет шрамов, которые внутри? И как насчет того, что Олесю изнасиловали?!» – хотел закричать Сава, но в последний миг остановился. Он взял со стола бутафорские очки с малиновым носом и надел их.

Дикий покосился на приятеля.

– А что, вполне себе, – хихикнул он. – Ты похож на спившегося Чапаева. Еще папаху и саблю.

Сава снял очки и, покрутив их, положил обратно на стол.

Насытившись, Дикий откинулся на спинку колченогого стула и задумчиво произнес:

– Я часто вспоминаю нашу первую встречу. Понесло меня сдуру в Подмосковье! Приятели охотники пригласили. Да вот только малость перебрали мы с бухлом, и я заблудился. Вышел из леса, вижу, в поле домик одинокий. Думал зайти, узнать, где хоть нахожусь, или воды на крайняк попить. А дальше…

Дикий засмеялся.

– А дальше как в сказке про Бабу-ягу. Сначала меня оглушили. Прихожу в себя и понимаю, что лежу на столе. Надо мной ты с пилой. А Олеся уже воду кипятила для варки тсансы… В общем, меня спасло мое красноречие… Еще бы чуть-чуть, и моя башка пополнила бы твою коллекцию. Только в засушенном и уменьшенном виде.

Егерь снял кепку, в которой сидел все это время, обнажив гладко выбритый череп, и, словно убеждаясь, что все на месте, на всякий случай пощупал голову.

Сава развел руки в стороны.

– Се ля ви. Считай этот день вторым днем рождения. Тебе повезло.

– И я о том же, – с довольным видом закивал Дикий. – Это просто чудо, когда я смог тебя переубедить, и ты понял, что я собой представляю. Эх… было время! Ну и в конце концов. Мы с тобой почти коллеги!

Егерь сцепил руки за затылком, глядя куда-то в потолок.

– Да, кстати. Ты вроде говорил, что вы ждали ребенка?

– Ждали, – сухо отозвался Сава. – Родился мальчик, Гена. С врожденным пороком сердца. Он умер через восемь месяцев. Олеся… Она очень переживала. Мы…

– Ладно, оставим тему, – торопливо сказал Дикий, видя, как у Савы предательски дрогнул голос. – А вот мне с женщинами вообще не везет. За всю свою жизнь мне нравилась только одна. Но и она исчезла.

Дикий кашлянул, словно желая потянуть время. – Есть у меня кое-какие подозрения… Ну да ладно. Это совершенно другая история.

Он оторвался от стула, положив крупные руки со сбитыми костяшками на стол.

– Судьба специально столкнула нас. Чтобы мы помогли друг другу, сечешь?

– Безусловно.

Помедлив, Сава спросил спокойным голосом:

– Ответить мне на один вопрос, Дикий.

Егерь нахохлился:

– Чего еще?

– Где они?

– Они? Ах, ты об этих… Где обычно. Пока ты дрых после того, как я зашил твой шнобель, я сделал им по уколу. Потом провел санобработку, и они ждут своего часа.

– Санобработку? – переспросил Сава, и Дикий кивнул.

– Я хочу посмотреть на них.

Дикий вплотную приблизил свое лицо к нему, так близко, что даже своим единственным глазом Сава мог рассмотреть каждую складку и морщинку на загорелой коже егеря.

– Я покажу тебе их. Нет проблем. Но только с одним условием, парень.

Сава плотно сжал губы. Он уже догадывался, что за этим последует.

– Мы с тобой в расчете. Ты обрел свободу и любимую женщину. Я получил то, что хотел. Мы помогли друг другу. Но только полный кретин поверит тебе, если ты скажешь, что не держишь зуб на мои грибы. Я вижу это по твоей физиономии, Сава. Обещай, что не будешь ничего предпринимать. Договорились?

Целую минуту Сава безмолвно смотрел на егеря.

– Ну так что? – настойчиво произнес Дикий. – Я могу тебе верить?

– Вполне, – не разжимая зубов, сказал Сава.

На худом лице Дикого заиграла улыбка, в то время как глаза продолжали оставаться осколками льда. Он накинул на татуированные плечи свою неизменную куртку.

– Вот и чудно. Пошли.

Они вышли из избушки лесничего, и Сава невольно залюбовался ночным небом, накрывшим лес угольно-бархатным покрывалом. Звезды пульсировали холодным блеском, словно подсвечиваемые изнутри снежинки, и каждая из них, казалось, мерцала своим единственно-уникальным светом.

– Идем, – поторопил его Дикий, и Сава послушно зашагал следом. Они обогнули старый бревенчатный дом с высокой двухскатной крышей и оказались возле приземистого сарая.

– Там моя лаборатория, – заговорщически подмигнув, сообщил Дикий. – Так сразу и не скажешь, да?

Сава кивнул.

Егерь выудил из кармана ключи, сунув нужный в скважину. Щелкнул замок, и дверь медленно отворилась. Пошарив рукой, Дикий включил свет, и у самого потолка замерцала тусклая лампочка, покрытая пылью.

– Мы точно сюда пришли? – озираясь по сторонам, с недоумением спросил Сава. Перед ним был старый верстак, заляпанный масляными пятнами, на котором высились темные и проржавевшие от времени тиски. На полу валялись скрученные проволокой рулоны линолеума, в углу виднелся железный ящик с инструментами. Противоположная стенка сарая была доверху заполнена дровами.

– Не соображаешь, да? – спросил Дикий. Шагнув к дровам, он нагнулся и, вынув одно полено, на что-то нажал. Выпрямившись, он осторожно толкнул стену, и на глазах изумленного Савы она, поскрипывая, отворилась, словно дверь.

– Верхний слой – все настоящие, – пояснил он, проводя рукой по дровам. – А дальше – обыкновенное произведение искусства. Оп-ля!

Егерь протиснулся в образовавшееся отверстие и, наклонившись, потянул на себя тяжелую дверцу погреба.

– Если нагрянут менты, прятаться будете здесь, – сказал он.

– А успеем добежать-то?

– Успеете. На подходе мои собаки залают, они задолго учуют незнакомцев. Потом, мое хозяйство забором огорожено. Просто так сюда не попасть.

– Это радует, – произнес Сава, но никакого восторга в его голосе не ощущалось. Скорее, унылая безысходность.

– Сюда, – позвал Дикий, начиная спускаться вниз, и Сава поспешил к люку.

Оказавшись внизу, егерь щелкнул выключателем, и подземелье озарилось ярко-голубоватым светом люминесцентных ламп, вмонтированных в потолок.

– Добро пожаловать, сэр рыцарь, – произнес Дикий. Из-за искаженной акустики его голос звучал приглушенно и отрывисто, как если бы каждая фраза отсекалась лезвием.

Сава закрутил головой. Потолок был низким, и идти приходилось, наклонив голову. Оглушающая тишина, спертый, неприятный запах вкупе с мерным потрескиванием нагревающихся ламп вызывали у него ассоциацию с моргом.

– Это я все сам выкопал, – хвастливо заявил Дикий. – Все-все сам делал.

Задевая локтями стены, они прошли по узкому коридору, оказавшись у крохотной дверцы. Провозившись с замком, Дикий распахнул ее, и они очутились в тесном подсобном помещении, не превышающем размер ванной комнаты.

– Смотри, – сказал он, махнув рукой в сторону лежащих тел. – Только чего на них смотреть? Это все равно что пялиться на сырую курицу – влажную, бледную и вялую. На нее приятно смотреть, когда она из духовки. С золотистой хрустящей корочкой, поджаристая, ножку потянешь – шкурка лопается, а из разломов дымок тянется… Объедение. Даже слюна во рту собралась.

Дикий облизнулся, но Сава не слушал его. Взор беглого зэка был прикован к двум обнаженным мужчинам, распластавшимся на деревянном настиле. Перед ним были Зажим и Ходжа, и оба они были без сознания.

«Они выбриты наголо», – мелькнула у Савы мысль.

Ну да. Вероятно, для игры, в которую намеревался поиграть с ними Дикий, это имело определенный смысл.

«Мои грибы», – вспомнил он слова егеря и глубоко вздохнул.

Тела лежащих уголовников изобиловали тюремными наколками, местами выцветшими настолько, что вместо рисунка виднелись лишь размытые блекло-синие пятна. Сава отметил, что запястья и лодыжки мужчин были крепко стянуты ремнями из толстой грубой кожи.

– А если они очнутся? – спросил он. – Они перегрызут друг другу ремни и освободятся.

Дикий снисходительно качнул головой.

– Не освободятся. Эти ремешки не каждая собака осилит, а они и подавно. Да и не будет у них времени, чтобы грызть, потому что я намерен ими заняться прямо сейчас.

Сава присел на корточки, и Дикий положил на его плечо руку.

– Да-да, парень. Я прямо-таки ощущаю исходящие от тебя энергетические волны. И если бы у тебя сейчас в руках был нож, вероятно, ты воспользовался бы им. И даже я не смог бы тебе помешать, несмотря на твои обещания.

– В задницу, – хрипло сказал Сава, выпрямляясь. Он был поражен – Дикий буквально читал его мысли, слово в слово.

– А потом что? Ты отнесешь их в свою лабораторию? Или как там ее… теплицу? – задал он вопрос.

Егерь махнул рукой в сторону темного коридора, освещаемого одной-единственной лампой.

– Да. Хочешь туда? – вкрадчиво спросил он. – Желаешь прикоснуться к тайне, рыцарь? Ты еще никогда не видел созревание. Настоящее созревание.

– Нет, – последовал ответ.

– Ты ведь ни разу не был у меня.

Сава повел плечом:

– Мне было достаточно диска, что ты мне выслал.

Дикий залился визгливым смехом.

– Ты имеешь в виду, как я собирал урожай кукурузы?

Саву словно обдало колючим холодом. Совершенно некстати он подумал, что если бы диск с роликами, который прислал ему в свое время Дикий, попал бы в посторонние руки, «лаборатория» его коллеги накрылась бы медным тазом, а сам Владимир Бойко, он же егерь заповедника «Северный Лог», в лучшем случае загремел бы в психушку. Или получил бы пожизненный срок.

– Надеюсь, ты его уничтожил? – спросил Дикий. – Не хотелось бы, чтобы такой компромат валялся черт-те где. Просто хотел сделать тебе подарок на Новый год.

– Уничтожил, – эхом отозвался Сава.

Он вновь посмотрел в сторону мрачного коридора. Оттуда тянуло стылым холодом.

Дикий перехватил взгляд мужчины.

– Притягивает, да? Я знаю. Прямо как магнит. Я это вижу по твоему глазу.

Он перестал улыбаться, и его лицо приняло каменно-торжественное выражение.

– Это место не зря выбрано. Оно отмечено, парень. Если хочешь, дланью Господней.

Сава с усилием сглотнул плотный ком в глотке.

– Не сейчас, – выдавил он из себя, гадая, действительно ли он верит собственным словам. Где-то в закоулках мозга трепыхалась смутная мысль. Словно крохотная рыбка, бьющаяся на крючке. Вроде она уже не в воде, но и не в лодке, трепыхается где-то посредине в воздухе, окруженная обрывками тумана.

– Ну да, ну да, – закивал Дикий. Он упер руки в бок, всем своим видом показывая, что Саве тут больше делать нечего. Так и получилось.

Почесав кадык, егерь спросил, словно между прочим:

– Дорогу обратно найдешь? Тебе отдохнуть надо, а меня ждут дела.

Сава с трудом отвел взгляд от коридора. Теперь он вспомнил, что означала не дающая покоя мысль. Дергающаяся на крючке рыбка выскочила из пелены тумана, оказавшись в лодке, и теперь он мог ее хорошенько рассмотреть.

Как он сразу не обратил на это внимание?!

– Где Нос? Почему его нет среди моих «боевых товарищей»?

Дикий кисло улыбнулся:

– На кой тебе этот Нос сдался? Забудь уже о нем, Сава. Будь выше обстоятельств, тебе зачтется.

Сава почесал ухо:

– Ты говорил, что тебе нужны люди. И я тебе их привел.

– Сава, это не твоего ума дела, – сухо отозвался Дикий, начиная раздражаться. – Кажется, я тебе уже все объяснил.

– То есть Нос не при делах? Разве он не входит в число тех, кто тебе нужен? – с изумлением спросил Сава.

– Не входит, – отрезал егерь.

– Хорошо. Где он?

– Спит в моей гостиной.

Сава вздрогнул, его единственный глаз расширился. Если бы Дикий сейчас отвесил ему оплеуху, это произвело бы меньший эффект.

– Спит? – переспросил он, не веря своим ушам.

– Да, спит, – терпеливо повторил Дикий. – И на этом мы закрываем тему. Тем более что ты сам обосрался. Мы с тобой договаривались, что товар будет в порядке. А они все бэушные. Кто Зажиму руку сломал?

Сава сипло и отрывисто засмеялся.

– Дикий, если бы сегодня утром ты опоздал минут на пять, я вообще убил бы его. А потом убил бы тех двоих. Неужели ты ни хрена не соображаешь, в каком я был положении?!

– Мы уже все обсудили, – процедил Дикий. – А ты пилишь опилки от дров, которые давно сожгли, а пепел развеяли. И еще.

Он придвинулся вплотную к Саве.

– Если бы ты убил этих троих, тебе лучше было бы сброситься вниз с обрыва. Вместе со своей женой. Потому что вместо этих зэков я приволок бы сюда вас. Ясно, солнышко?

– Надеюсь, это неудачная шутка.

– Думай как хочешь.

– Почему ты так защищаешь Носа? – устало спросил Сава. – Этот отморозок очень опасен. А ты оставляешь его одного в доме! Там, где спит Олеся!

– Ну, во-первых, я закрыл гостиную.

– А во-вторых?

Дикий смерил Саву тяжелым, недобрым взглядом.

– А во-вторых, Нос не просто Нос. Это Александр Бойко, мой родной брат. И я выгрызу сердце любому, кто его тронет хоть пальцем.

* * *

Обратно Сава шел, словно окруженный вязким туманом.

«Брат?! Нос – брат Дикого?!»

Он тряс головой, словно подсознательно пытался избавиться от этой ошеломляющей новости, застрявшей занозой глубоко в мозгу.

Нет. Как это возможно?!

«Очень даже возможно. Тогда понятно, почему Дикий пошел на такой риск, ведь он убил одним выстрелом нескольких зайцев, – затараторил внутренний голос, будто оправдывая расчетливого егеря. – Он наконец заполнил свою теплицу. Вытащил из тюрьмы брата. Ну и, конечно, спас тебя с Олесей. Он на высоте. А ты в жопе».

Зайдя в дом, Сава остановился у запертой комнаты.

Если верить словам Дикого, за этой дверью находился Нос.

Он коснулся кованой ручки, сжал ее, осторожно толкнул дверь.

«Он спит», – всплыли в памяти слова егеря, и Сава с силой сжал челюсти. Так, что заныли зубы.

– Не сейчас, – прошептал он, с неохотой отпуская ручку.

Не сейчас.

Медленно ступая, он направился к Олесе.

Подходя к спальне, он услышал всхлипывающие звуки и торопливо распахнул дверь. Она сидела у окна и, хныча, пыталась содрать с лица повязку. Ей уже удалось снять несколько слоев бинта, растревожив рану. Снова показалась кровь.

Сава кинулся к ней.

– Все хорошо, – ласково заговорил он, прижимая женщину к себе. – Все позади, милая. Не надо.

– До… домой, Зэ…ня, – заикаясь, только и смогла выговорить она. – Домой… К Гене… К маме…

– Да, моя родная.

Сава гладил ее по голове, нашептывая на ухо нежности, и Олеся постепенно успокоилась.

– Больше не трогай бинты. Хорошо? Ты должна выздороветь, – сказал он, и женщина, помедлив, кивнула.

– Домой, – прошелестела она.

– Мы скоро уедем. Обещаю.

– К Гене?

Сава почувствовал, как внутри у него все сжалось.

– К Гене, – подтвердил он хрипловато, и голос его был преисполнен обреченной покорностью.

Как мог, он поправил повязку на лице любимой. Затем помог Олесе лечь в постель, а сам сел рядом.

– Ты хочешь чего-нибудь? Кушать? Пить? – тщательно выговаривая слова, спросил Сава, но она замотала головой.

– Я люблю тебя, – сказал он.

В громадных глазах женщины скользнуло отдаленное понимание.

– Давай споем песенку, родная. Давай? Твою любимую, – мягко предложил Сава, и Олеся, доверчиво прижав его исцарапанную ладонь к груди, кивнула.

– Ну, начинай, – тихо предложил мужчина.

Олеся моргнула, затем, шмыгнув носом, неуверенно произнесла:

– За окошком зацвела… Сиреневая веточка…

Она нахмурилась, словно вспоминая слова, и Сава ободряюще улыбнулся.

– В нашем классе появилась, – тихонько запел он. – Ну?

Олеся улыбнулась.

– Новенькая девочка. Платьице в цветочках, сапожки на замочках… Красивые косички…

Она замялась, с надеждой вглядываясь в лицо Савы.

– Длинные реснички, – закончил он и, наклонившись, нежно поцеловал ее в лоб.

Она снова улыбнулась, и Сава почувствовал, как где-то глубоко внутри у него затрепетал робкий огонек.

Все будет хорошо.

Обязательно.

Вскоре Олеся уснула, и он осторожно, чтобы не потревожить любимую, вынул руку, прижатую пальцами любимой.

Сава тяжело вздохнул.

Еще раз посмотрел на спящую женщину, ощущая, как наружу рвется надрывный, оглушающе-яростный вой.

Он смотрел на Олесю, но вместо ее родного и милого лица перед ним маячила ухмыляющаяся физиономия Носа. Блестящая от пота, с раззявленным ртом-ямой, в которой, словно ржавые куски арматуры, виднелись обломки зубов. И губы, и подбородок психопата были в крови.

Крохотный огонек, едва зародившийся в душе Савы, тихо угас.

* * *

Между тем егерь, заметно повеселевший после ухода Савы, тоже напевал песенку.

– Мы взяли корзинки, мы взяли кошелки, – бормотал он. – Идем по тропинке и смотрим под елки. Гриб, гриб, появись! Гриб, гриб, покажись!

Он хищно улыбнулся, блеснув ровной полоской зубов – крепких и здоровых. В отличие от своего родного брата.

– Под елкой – маслята. Их выводок целый, – с озабоченным видом проговорил он. Вынув из внутреннего кармана куртки пузырек с нашатырным спиртом, Дикий открыл его и сунул под нос бесчувственному зэку.

– Эй, просыпайся!

Голова Зажима дернулась, веки с трудом разлепились, словно склеенные. Зрачки бессмысленно вращались, пока наконец не сфокусировались на егере.

– Ты кто? – прохрипел Зажим.

– Дед Пихто, – ответил Дикий, хихикнув. – Не. Пускай я буду Агния Барто.

Зажим облизнул пересохшие губы, продолжая с идиотским видом пялиться на егеря.

– Чего? – только и смог вымолвить он.

Дикий прыснул от смеха. Впрочем, он быстро умолк, и его худое лицо приняло серьезное выражение.

– Под елкой – маслята. Их выводок целый, – поучительным голосом повторил он куплет детской песни. – Понял, тормоз? Но жаль, что куда-то запрятался белый!

Он снова хихикнул.

Зажим повертел головой, медленно приходя в себя. И по мере прояснения сознания его лицо наливалось багровой яростью.

– Ты не знаешь, куда белый гриб запрятался? А? – кривлялся Дикий.

– Какого хрена ты делаешь?! – спросил Зажим, злобно глядя на егеря.

Дикий напустил таинственный вид:

– В березовой чаще он прячется где-то. Вот так. И любой настоящий грибник знает это. Дошло до тебя, глупенький? Присядь, пожалуйста. А то мне так неудобно.

С этими словами Дикий начал приподнимать верхнюю часть туловища Зажима.

– Убери лапы! – рявкнул зэк, и Дикий замер. Рука скользнула в карман камуфляжных брюк, и через секунду перед лицом Зажима сверкнули никелем электромонтажные плоскогубцы. Егерь клацнул зажимными губками, блеснула крестообразная насечка.

– Гав-гав, – тихо произнес Дикий, снова клацнув стальными «челюстями». – Кто это у нас такой непослушный? У кого это голосок прорезался, а?

Он медленно провел плоскогубцами по крепкой груди зэка, на которой синела расплывшаяся татуировка кошачьей головы в мушкетерской шляпе. Губки инструмента разжались и тут же снова сжались, намертво стискивая сосок.

Истошный вопль эхом прокатился по темному коридору.

– Су… сука! – задыхаясь, проревел Зажим. – Разорву, бл…на!!

Продолжая улыбаться, Дикий усилил нажим, и глаза ополоумевшего от боли зэка вылезли из орбит. По хромированной поверхности плоскогубцев потекла струйка крови.

– Я… я… – прохрипел Зажим, но Дикий не дал ему договорить, закрыв рот широкой, заскорузлой от мозолей ладонью.

– Выслушай меня, дружок, – мягко произнес он. – Выслушай, прежде чем я тебе снова не сделал больно. Ты у меня в гостях, и главный здесь – я. Будешь плохо вести – я тебя накажу. Хорошенько подумай, прежде чем открывать рот.

Он убрал руку, внимательно глядя на зэка.

– Кто ты? – тяжело дыша, спросил Зажим, приходя в себя. – Кто за тобой стоит, фраер?!

– Это неважно, – отмахнулся Дикий.

Увидев, что зэк напряг руки, стянутые ремнем, он покачал головой:

– Не надо. Я не хочу тебе снова делать больно.

– Чего… чего надо от нас?

Вместо ответа губы Дикого снова раздвинулись в кривляющейся улыбке.

– Гриб, гриб, появись! Гриб, гриб, покажись! – завопил он восторженно.

Зажим смотрел на веселящегося егеря так, словно у него выросла вторая голова. Очевидно, беглый зэк в какой-то степени пытался убедить себя, что все происходящее – не что иное, как нелепый сон, или просто галлюцинации.

– Как бы не пожалеть тебе об этом, – сказал Зажим. Грудь быстро онемела, пылая обжигающей болью.

«Ну, погоди, ушлепок бородатый. Дай мне только освободиться», – мрачно подумал Зажим.

Впрочем, надежды на скорое освобождение выглядели весьма призрачными. Ремни, которыми были стянуты его руки и ноги, оказались крепкими, не позволяя сделать даже малейшего движения.

– Посиди пока, – сказал Дикий и, подмигнув ему, занялся Ходжой.

Тот никак не желал приходить в себя, и Дикий, вздохнув, снова достал плоскогубцы. Зэк вскрикнул раньше, чем открыл глаза. На покрасневшем ухе выступила кровь.

Тяжело ворочая языком, он что-то невнятно пробубнил. Попытался боднуть Дикого головой, но тот шлепнул его по распухшему уху, что напрочь отбило у Ходжи желание к дальнейшему сопротивлению.

– Парень, ты хоть представляешь, чем это все может закончиться для тебя? – стараясь сохранять спокойствие, задал вопрос Зажим. Уголовник прилагал неимоверные усилия, чтобы его голос звучал грозно и решительно, в то время как его внутренности словно безжалостно завязали узлом чьи-то костлявые пальцы. – Мне очень жаль, если ты не понимаешь. Не понимаешь, что тебя ждет за твои фокусы.

Дикий усмехнулся.

– Малыши-карандаши, – нараспев проговорил он. – А знаете ли вы, что в природе существует гриб, который может передвигаться? Это слизевик, по-научному – физарум многоголовый.

– Зажим, о чем он? – захныкал Ходжа. Он выглядел настолько испуганным, как только может выглядеть человек, увидев ночью склонившийся над своей кроватью самый ужасный кошмар из детства.

Зажим что-то буркнул, даже не взглянув на приятеля.

– Протоплазма этого гриба сначала перетекает вперед, затем назад, – продолжал Дикий. – Этот цикл занимает примерно две минуты. Слизевик способен самостоятельно находить выход из лабиринта. Понимаете, ребята? Эти грибы могут передвигаться к еде и при этом выбирают для этого кратчайший из возможных путей. Это было доказано экспериментом. Ученые считают, что по уровню интеллекта слизевик можно отнести к социально организованным насекомым, таким, как муравьи. Представляете?!

Зажим издал истеричный смешок.

– Зачем ты побрил нас?

Дикий развел руки в стороны:

– Всему свое время, мальчики. Вы хотите все и сразу, а так не бывает.

– Ладно. Пошутили, и будет, – резко сказал Зажим. – Это было очень здорово. А теперь развяжи нас, и мы разойдемся, как будто не знаем друг друга. По-хорошему.

Дикий визгливо рассмеялся.

– Говоришь, по-хорошему? Возможно, меня вы не знаете. А вот я вас как облупленных знаю.

– Эй, послушай, – дрогнувшим голосом заговорил Ходжа. – Никому не нужны геморрои. Мы люди Доктора. Понимаешь? Знаешь, кто это?

– Ага. Он уже давно дожидается вас.

Ходжа с Зажимом недоуменно переглянулись.

– Так ты… хм… – запнулся Ходжа. – Ты…

– Ты от Доктора? – вместо него спросил Зажим.

Дикий качнул головой. Затем нагнулся и, ухватившись за ноги Ходжи, с неожиданной стремительностью поволок зэка по коридору. Туда, где темнела крошечная дверца.

– Зажим! Зажим, останови его! – вне себя от ужаса заблеял Ходжа. Он чувствовал, как под его беззащитным телом шуршат мелкие камешки, больно царапая кожу. Зэк мотал головой из стороны в сторону, дыхание с хрипом вырывалось из его глотки. – Эй! Пожалуйста, не надо! Не надооооо!!

– Мы в лесок пойдем… мы грибок найдем, – ворковал Дикий. Смахнув пот со лба, он прибавил: – В шапочке нарядной, светло-шоколадной… ты хочешь шапочку, малыш?

– Не надо!! – как в заезженной пластинке повторил Ходжа, и из его глаз хлынули слезы.

Заскрежетал ключ, и через мгновение дверь медленно отворилась.

– Нет, – забормотал Ходжа. Его обдало спертым, давно непроветриваемым воздухом. Словно он склонился над тяжело больным, в каждом выдохе которого ощущалось приближение неминуемой смерти.

– Нет, нет. Нет!!! – взвыл он, когда Дикий бесцеремонно втащил его внутрь.

– Жди меня, – погрозил пальцем егерь и направился к Зажиму. Ходжа продолжал истошно кричать, но Дикий даже не оглянулся.

– А ты хочешь шапочку? – полюбопытствовал он, обращаясь к Зажиму.

– Ты зря это делаешь, – выдавил зэк. Его лицо покрылось мертвенной бледностью. – Гм… Парень, давай поговорим!

– Ты не прячь, грибок, под листок свой бок, – с многозначительным видом сообщил Дикий, начиная волочить Зажима. – Ты ребятам нужен. К вечеру, на ужин.

– Ого… а ты потяжелее будешь, – счел необходимым сообщить он.

– Тебе кранты, – вяло проговорил зэк. Несмотря на охвативший его страх, он был потрясен силой этого сумасшедшего – его волочили, словно он был мешком, набитым сухими листьями.

Оказавшись у дверей, Дикий толкнул дверь ногой.

– Кто ты? Кто ты, парень? – спросил Зажим надреснутым голосом.

Дикий отволок тело уголовника внутрь.

– Я думал, ты понял, – мягко произнес он. – Я грибник. А вы – мои грибы.

С этими словами егерь захлопнул дверь, и беглых зэков поглотила ночь.

* * *

Снаружи звякнули ключи, и находящийся в комнате мужчина вскинул голову. Спустя пару секунд в комнату вошел Дикий. Нос стоял посреди гостиной, заведя руки за спину, и егерь неуклюже остановился, по инерции качнувшись вперед. Он словно растерялся в какое-то мгновение, и некоторое время братья просто разглядывали друг друга, не говоря ни слова.

Наконец Дикий шагнул вперед.

– Ну что… Привет, братишка?

Он распахнул объятия, и Нос обнял его.

– Я думал, ты спишь, – сказал Дикий, внимательно глядя на брата.

– Что-то сон не идет, – обронил Нос.

– Как царапина? – поинтересовался егерь, указывая на пластырь, который был прилеплен на рану, оставленную Олесей.

– Заживет. И голова почти профла.

Нос подошел к наглухо заколоченному окну и ткнул в него указательным пальцем.

– Послушай. Часто ли тебе приходилось слышать, чтобы родных братьев помещали в комнату без окон? Да еще закрывали на ключ?

Дикий присел на кровать.

– Нет, нечасто, – признался он. – Да вот только обстоятельства складываются так, что иначе нельзя. Или ты не врубаешься?

– Врубаюсь.

– На вашей зоне сейчас полнейший армагедец, – проинформировал Дикий. – Я слушал новости. На ноги подняты все ментовские службы, а также внутренние войска. По лесу рыщет фсиновский спецназ и легавые, под каждый куст заглядывают. Полагаю, они уже нашли вашу последнюю стоянку. Хорошо, что я регулярно обрабатываю подступы к моему хозяйству. Собаки не должны ничего учуять.

– А если учуют? – спросил Нос, лениво разминая кисти рук.

– А если учуют, я спрячу вас.

Рот Носа искривился в недоверчивой ухмылке.

– Где? У себя в теплице?

Дикий наградил брата ответной улыбкой.

– А чем тебя не устраивает моя теплица? Между прочим, это самое безопасное место. Там есть вода, вентиляция и запасы еды на неделю.

Нос вздохнул:

– Мне нельзя тут находиться. Легавые «пробьют» мою родословную и выйдут на тебя. Что тогда будем делать?

Дикий поморщился, словно надкусил лимон.

– Братишка, давай посмотрим на эту проблему под другим углом. Куда ты двинешь? Будешь скрываться в лесу? Тебя возьмут через пару часов. А вывозить тебя из города опасно – все въезды-выезды перекрыты, шмонают каждую машину. Так что выбирать особо не из чего.

Нос лишь плотнее сжал губы.

В воздухе снова повисла неловкая пауза.

– Сколько мы не виделись? – тихо спросил Дикий, когда молчание стало уж совсем невыносимым. – Пять лет? Или шесть?

Нос равнодушно пожал плечами:

– Наверное. Я не слежу за временем.

– Неужели ты даже не вспоминал обо мне?

– Почему же. Ты единственное, что у меня осталось. – сказал Нос. – Только… жизнь сама все расставляет по своим местам. Раз она раскидала нас по разным концам, то на это, наверное, были причины. Я всегда помнил о тебе, братифка.

Дикий поднял ладонь, и Нос шутливо ударил в нее кулаком.

– В общем, посидишь здесь пару месяцев, – решил егерь. – Потом – как захочешь. Можешь остаться у меня. А нет – я помогу тебе выбраться из города.

– Спасибо, – рассеянно ответил Нос, но в голосе его даже не было намека на благодарность. – А где мои коллеги по несчастью? В теплице?

Егерь кивнул.

– Не все, – добавил он, и Нос удивленно вскинул брови. Затем кивнул с понимающим видом.

– Ясно. Жентину рефыл оставить себе?

– Не себе. У нее есть муж, – сухо ответил Дикий, и глаза Носа округлились.

– Во как. И кто же этот счастливчик?

– Тот самый толстяк, которому ты подпортил физиономию.

Некоторое время Нос с изумлением таращился на брата, затем расхохотался. Дикий напряженно улыбнулся, терпеливо ожидая, когда тот успокоится.

– Надо же, – покачал головой Нос, прекратив смеяться. – То-то я смотрю, он на нее все время украдкой пялился, знаки какие-то пальцами делал… А кто такой «Зэня»? Он самый и есть?

– Тот самый. «Зэня» значит Женя.

– Конспираторы, – с неподдельным восхищением проговорил Нос. Он начал неторопливо прохаживаться по комнате. – Так что, он теперь мечтает отомстить?

– Не парься, – успокаивающим голосом проговорил Дикий. – Мы все обговорили, и он скоро уедет. Вам просто не нужно пересекаться.

– Ты хочеф сказать, что мне стоит опасаться этого тюфяка? – полюбопытствовал Нос. – Он крепкий орефек?

Дикий хмыкнул:

– Не знаю насчет орешка, но Зажиму он рога обломал. Никогда нельзя недооценивать людей. Женя непростой парень и может за себя постоять. И у нас с ним особые отношения.

Нос уселся на старую, покосившуюся табуретку.

– Знафит, все, что было, – просто игра?

В его тусклых глазах-монетках скользнула догадка, и он, не дав ответить брату, задал очередной вопрос:

– Вы все подстроили, и Сава косил под размазню?

– Считай, что так.

Нос умолк, переваривая информацию.

– От них нужно избавиться, – после непродолжительной паузы произнес он. – У меня плохое предчувствие. Я вижу сны. И почти каждый сон связан с нафей матерью, Дикий. Ты помниф ее?

– Помню, – не глядя на брата, ответил егерь.

– И я помню. Особенно последние минуты ее жизни. Это ведь при мне она выбросилась из окна. Она встала на подоконник. Якобы поправить зана…

– Не будем об этом, – перебил Дикий резким голосом. – Ты рассказывал это миллион раз.

– Хорофо, – послушно произнес Нос. – Так вот, нафа мать сказала, что эти двое принесут беду в нафу семью.

Он подался вперед, не сводя с егеря пытливого взгляда.

– Ты мне вериф? Я никогда не офибался. Убей их. Посади в свою теплицу. Что угодно, но чтобы их не было. Так будет лучфе.

Дикий поднялся с кровати.

– Извини, братишка. Но я буду делать то, что считаю нужным, – мягким, но решительным тоном промолвил он. – И вы не тронете друг друга даже пальцем. Во всяком случае, не у меня дома.

Нос расплылся в улыбке.

– Никаких проблем. Выведи его за забор и дай мне нож. И все произойдет не у тебя дома.

Он широко открыл рот, коснувшись пальцем почерневшего зуба:

– А впрочем, можно обойтись и без ножа.

Дикий скептически покосился на брата.

– Справишься?

– Думаю, фто да, – с серьезным видом ответил Нос, и они одновременно рассмеялись, словно услышав удачный анекдот.

– Ничего. Будет время, вставлю себе новые, – пообещал Нос. – Железные.

Он перехватил взгляд брата – изучающий и цепкий. Так опытный филателист исследует редчайшую марку на предмет подлинности.

– Ты помнишь Наташу, братишка? Мою Наташу? – вдруг спросил Дикий.

На лице Носа не дрогнул ни один мускул.

– Конечно, помню. Ты очень любил ее. Кажется, вы собирались пожениться. Несмотря на то, что у нее был ребенок от другого. Я прав?

– Совершенно верно. Я любил ее. Но потом она куда-то пропала. Прямо из дома, где была ее трехлетняя дочь, – тихо произнес Дикий. – А на кухне и в комнате нашли следы крови.

Нос вздохнул:

– Жизнь – непредсказуемая фтука.

– Да. Не знаю, что там произошло, но бедная девочка лишилась дара речи. Несколько месяцев она пролежала в глубокой коме, а когда пришла в себя, то стала инвалидом.

– Очень жаль, – с сочувствием произнес Нос. – У нее была вся жизнь впереди. А почему ты затеял этот разговор? Я считал, что ты не хочеф лифний раз бередить старую рану. Натафа наверняка умерла, и с этим уже ничего не поделаеф.

Дикий внезапно растерялся и отвел взор.

– Не знаю, – хрипловатым голосом выдавил он. – Не знаю, зачем. Но я тоже вижу сны. И каждый раз она приходит ко мне.

Нос шагнул к брату, осторожно положив на его плечо руку.

– Это придется пережить, братифка. Пусть она будет в твоих мыслях. В твоей памяти. Пусть это будет как коробка с елофными игруфками. Когда праздник проходит, их снимают с елки, протирают и заботливо укладывают в коробку, обкладывая мятой газетой или ватой. А потом убирают на антресоль. Убери свои мысли о Натафе в самый дальний угол своих воспоминаний. Туда, куда не проникает свет.

– Да тебе книжки писать надо, – с грустью улыбнулся Дикий. Его глаза повлажнели от слез. – Убрать на полку, говоришь?

Нос улыбнулся в ответ:

– Именно так.

– Что ж, попробую. Ладно. День был тяжелым. В сортир хочешь? Пожрать что-нибудь? Выпить?

Нос отрицательно качнул головой.

– Тогда ложись спать, – велел Дикий и с этими словами вышел из комнаты. Заскрежетал ключ, запирая дверь на замок. Улыбка с лица Носа мгновенно испарилась, уступив место озлобленному, почти ненавидящему выражению. Он с силой прикусил губу, а когда показалась кровь, меланхолично растер ее пальцами по подбородку.

– Зачем ты вспомнил эту историю? – едва слышно прошептал он. – Зачем расковырял эту могилу, братик?

* * *

– Зажим… Ты… здесь?

Голос Ходжи прозвучал как хруст фольги.

Темнота липла, словно влажное одеяло – скисшее и дурно пахнущее. Казалось, помимо ремней, которыми они были скручены, тьма спешно обволакивала их своей пеленой, угольно-черной и непроницаемой, как брезент.

– Зажим, – проскулил Ходжа. – Ты в норме? За…

– Прикрой пасть, – устало перебил его уголовник, и Ходжа почувствовал небольшое облегчение.

– Где мы? И что это за беспредельщик? Кто он?

– Хрен его знает, – зло отозвался зэк. Он потянул носом, сморщившись. Витающий внутри запах был невыносимым – муторно-затхлая смесь из давно непроветриваемого помещения и протухшей еды, которую щедро разбавлял смрад человеческих выделений.

Зажим поерзал, напрягая мускулы, пытаясь при этом хоть немного ослабить ремни, но все усилия были тщетны. Этими движениями он только лишний раз потревожил сломанную руку.

– Падла, – хрипло выругался он. – Связал на совесть.

– Зажим, – тихо окликнул его Ходжа.

– Ну?

– А ведь он нас обкорнал. Под корень. Ты это заметил? Мы теперь бритые. Все равно что бильярдные шары.

Несколько секунд в темноте слышалось лишь натужное дыхание, после чего Зажим процедил:

– Заметил. Больной урод, чего с него возьмешь.

Ходжа почувствовал, как откуда-то изнутри наверх медленно, словно утопленник, всплывает жуткое понимание беды, в которую они угодили.

«Стул. Электрический стул».

Эта мысль с неожиданной силой острым клювом заколотилась в стенки черепа.

– Зажим, он хочет нас сжечь на электрическом стуле, – зашептал Ходжа. Во рту мгновенно стало сухо, и он провел кончиком языка по шершавым губам. – Въезжаешь?

– Нет. При чем тут стул?!

– Я слышал… гм… я слышал, так у пендосов делали! Когда нашего брата к вышке приговаривали, им черепушки брили. Потом на башку шапочку специальную надевали с проводами. Через голую кожу ток лучше всего проходит, – дрожащим голосом проговорил Ходжа. Он всхлипнул, представив себя на этом жутком приспособлении для казни – жалкий, трясущийся, с гладким черепом, на котором отражается свет от ярких ламп…

– Не гони порожняк, – сердито оборвал его Зажим. Он закряхтел, снова выругавшись.

– Это все Сава, – с ненавистью прошипел он. – Херов валенок! Это он все подстроил! Он и этот псих бородатый! И… – помедлив, он спросил уже спокойней: – А где Нос, кстати?

– Не… знаю.

– Подбери сопли, девчонка, – презрительно бросил Зажим. – И вообще…

– Что?

– Попробуй зубами разорвать эту срань на мне. Потом я развяжу тебя. Освободимся и сломаем дверь.

– Зажим… – начал робко Ходжа.

– Ты оглох, что ли? – злобно рыкнул уголовник. – Начинай, пока этот псих не пришел!

– Зажим, мне показалось…

Ходжа кашлянул.

– Тут кто-то есть, – испуганным шепотом произнес он. – Я слышал что-то. Там, сзади.

– Ты… – начал было Зажим, но тут же осекся, прислушиваясь. Ходжа тоже замер, непроизвольно считая стуки собственного сердца.

Откуда-то издалека раздался тихий вздох. Затем что-то прошуршало, и зэки отчетливо услышали хлюпающий звук.

«Как будто камень в слякоть упал», – пронеслась у Зажима мысль, и по телу пробежал озноб.

– Кто там, Зажим? – забормотал Ходжа. – Там человек?

– Заткнись, – шикнул Зажим.

Вздохнув поглубже, он громко спросил:

– Есть тут кто живой? А?

Зэк моргнул, напряженно всматриваясь в угольную черноту.

«Она движется. Тьма идет прямо на нас», – с ужасом подумал он. С носа, повиснув, сорвалась капелька пота.

– Кто здесь есть? – уже не так уверенно спросил он.

Очередной болезненный вздох.

– Это… это необязательно человек, – глухо произнес Зажим. – Это может быть собака. На цепи.

– Выходи… выходи, грибной народ, – неожиданно раздался где-то за спиной дребезжащий голос. Он звучал странно, будто человек не до конца прожевал пищу. – Выходи, грибной народ…

Булькнув, голос оборвался, причем так резко, что ошеломленный Зажим задался вопросом, не померещилось ли ему это.

– Слышь, Ходжа, – зашептал зэк. – Давай, скорее, рви зубами ремни. Не нравится мне эта хрень. Валить надо отсюда.

– Зажим, я…

– Выходи, грибной народ, – в третий раз прошамкал голос. Человек в темноте удовлетворенно хрюкнул, как если бы наконец-то вспомнил дальнейший текст. – На веселый хоровод. Легкий дождичек осенний…

– …В круг веселый всех зовет, – едва слышно закончил четверостишье Ходжа.

– …В круг веселый всех зовет! – радостно повторил квакающий голос.

– Что за хрень? – прошипел Зажим. – И ты спятил, Ходжа?!

Зэк уныло отозвался:

– Я просто помню… хм… помню это стихотворение. В детстве… учили в саду.

Зажим сплюнул.

«Где-то я слышал этот голос», – неожиданно вспомнил он.

– Эй! – крикнул он. – Ты кто есть-то, поэт?!

Незнакомец долго молчал, до слуха зэков доносилось лишь прерывисто-натужное дыхание, перемежаясь с булькающим клекотом. Воображение Зажима нарисовало ему кастрюлю на огне с кипящим варевом.

– Старый важный боровик… – снова заговорил человек. – Самый… самый главный лесовик. И грибы…

Послышался отхаркивающий кашель, сквозь захлебывающиеся звуки которого слышалось торопливое:

– …И грибы со всех сторон дарят старому поклон. Поклон.

– Зажим? – пискнул Ходжа.

– Поклон!! – внезапно завизжал незнакомец, хрипло дыша. – Поклон!!!

– Зажим, пусть он заткнется! – взмолился Ходжа. – Скажи ему!!

– Поклон!!!!!! – уже не визжало, а рычало существо из темноты. – Я не вижу поклоны!!! Вы сгинете в геенне огненной!!!

– Я знаю, кто это, – с усилием выговаривая слова, произнес Зажим. Он наконец вспомнил. – Я знаю.

– Сгинете… сгинете… в геенне, – хрипел и рычал безумец в нескольких шагах от охваченных суеверным ужасом уголовников.

Неожиданно за дверью послышались скребущие звуки.

– Это Доктор, – сказал Зажим так тихо, что едва услышал сам себя.

Беснующийся в исступлении мужчина затих, словно зэк назвал кодовое слово и по правилам следовало бы замолчать.

– Доктор, это ты? – с замиранием сердца спросил Зажим, и тот захихикал в ответ.

«Твою мать. Мы все сойдем с ума здесь», – подумал зэк.

Через мгновенье дверь распахнулась, впуская в помещение слабое полукружье бледно-желтого света. На пороге темнели два мужских силуэта.

* * *

Утром Дикий заглянул в спальню и поманил пальцем Саву.

Тот тихо выбрался из постели и, быстро одевшись, направился вслед за егерем. От внимания беглого зэка не ускользнуло, что на плече Дикого висела спортивная сумка.

Они расположились на кухне. Дикий поставил сумку на пол и, закинув ногу на колено, достал из кармана штанов изжеванную пачку сигарет.

– Легавые пришли под самое утро, – закуривая, сообщил он. – Я там капитана одного знаю. Можно сказать, кореш мой. Поболтали, в общем, о том о сем… о рыбалке поговорили. Псы ничего не учуяли. Так что все нормуль, парень.

– Это, бесспорно, радует, – ответил Сава. – Извини за назойливость. Как ты определяешь, когда они рядом с твоим хозяйством?

Егерь со снисходительным видом выпустил изо рта струйку дыма.

– Очень просто. Мои владения ограждены забором, который оснащен видеокамерами. Учитывая все нюансы моей деятельности, я вынужден был обеспечить себе безопасность. Сигнал идет на мониторы. Один здесь, в доме. Другой установлен там, внизу.

Сава присвистнул.

– Сейчас они двинут в деревню, – продолжил Дикий. – Поковыряются в подвалах, на чердаках, допросят стариков, потом обратно. Кстати, вас объявили в федеральный розыск.

– Этого следовало ожидать.

– Угу. За ваши подвиги, я имею в виду двойное убийство, вам светит от восьми до двадцати лет. Плюс «пятерка» за побег, совершенный организованной группой, – сообщил Дикий. Эта фраза была произнесена настолько будничным тоном, как если бы он сообщал Саве, что сегодня будет пасмурно. – Вот так-то, парень.

– Я никого не убивал, – возразил Сава. – Их убил ты. Тем более в водителе должны были найти дырку от стрелы. Никто не поверит, что у зэков, находящихся в автозаке, был с собой арбалет.

– Ну да. Только кто это докажет? Тем более что я вынул стрелу.

Сава нахмурился.

– Ты к чему все это ведешь?

– Да это я так просто, – засмеялся Дикий. – Собственно, посыл один-единственный – мы должны прикрывать друг друга. Согласен?

– Разумеется.

– А еще мы должны доверять друг другу. Ты ведь не будешь спорить с этим?

Сава покачал головой:

– Не буду. Только я не пойму, зачем все эти рассуждения.

Дикий стряхнул пепел в пустую консервную банку, затем лукаво посмотрел на Саву:

– А с тебя магарыч, Женя.

– То есть?

Наклонившись, егерь расстегнул «молнию» на спортивной сумке.

– Ты ведь доверял мне? Когда попросил проведать твою избушку, а заодно перепрятать вашего Гену?

– Ну да.

По лицу Савы пробежала тень воспоминаний.

– Я… не знал, сколько пробуду в тюрьме. Как и то, удастся ли нам вообще эта затея, – осторожно подбирая слова, вымолвил он. – Поэтому я постоянно думал о сыне. Пусть тот домишко старенький и не представляет интереса для воров. Но туда могли забраться бомжи, особенно зимой. И, не дай бог, они обнаружили бы Гену. А заодно мой рабочий кабинет…

– С кабинетом все в порядке, – уверил его Дикий. – Я был у тебя месяц назад. Стекла в доме, правда, побиты. Вынесли также кое-что из домашней утвари. Но дом цел. И твой кабинет тоже.

– Тогда при чем тут Гена? – насторожился Сава.

Егерь раздавил в банке окурок и подмигнул ему.

– Я решил подстраховаться. К тому же не могу видеть, как мучается твоя Олеся. Я же вижу, как она страдает, – сказал он, загадочно улыбаясь.

Сава в оцепенении уставился на приятеля.

– Так ты… ты…

– Именно, – улыбнулся Дикий. – На.

С этими словами он поднял сумку, поставив ее на колени Савы. «Молния» была расстегнута, и внутри виделось что-то темно-синее. Сава нерешительно протянул пальцы, нащупав плотную материю. Под тряпкой ощущался какой-то твердый предмет.

– Признаться, я был поражен, – сказал Дикий, и в голосе его чувствовалось восхищение. – Если бы я не знал, что это ребенок, ни за что бы не поверил. Это… шедевр! Выше любого произведения искусства!

Пока он болтал, Сава, затаив дыхание, с благоговением вынул из сумки продолговатый сверток. Кое-где на нем пестрели прилипшие катышки пыли и комки паутины. Пальцы с величайшей осторожностью убрали складку, и на Саву глянуло мертвое лицо младенца. Сморщенная, блекло-желтая кожа плотно обтягивала крошечный череп, словно старый облезлый чулок, натянутый на теннисный мячик. Кое-где виднелись трещинки, забитые грязью. Высохший рот втянут, как у старичка-карлика, губы слегка задраны, обнажая потемневшие десны, из которых уже никогда не вылезут зубы. Изумрудно-стеклянные искусственные глаза, в которых Сава мог разглядеть собственное отражение, на мертвом лице выглядели жутковатым гротеском.

– Он удивительный, – осторожно заметил Дикий, следя за выражением лица товарища.

Сава прижал труп сына к груди.

– Ты не должен был делать этого, – медленно, чуть ли не по слогам проговорил он. – Привозить Гену сюда.

– Почему? – искренне удивился егерь. – Я был очень аккуратен с ним. Разве тебе понравилось бы, если на него кто-нибудь наткнулся? Только представь на секунду, что с ним могли бы сделать?!

Сава помолчал, обдумывая слова егеря, потом сказал:

– Нам с Олесей нужно выбираться отсюда. Как ты думаешь, мы сделаем это? Вместе с ним? Нас схватят при первой же возможности!

– Не истери раньше времени, – спокойно отозвался Дикий. – Уедете. Только не сразу и не все вместе. У меня есть кое-какие соображения, и я поделюсь ими с тобой. А теперь отнеси ребенка Олесе. Думаю, она обрадуется.

Сава почувствовал, как в горле набухает громадный ком.

Да.

Олеся обрадуется.

Это ее единственный ребенок. Первый и, скорее всего, последний.

– Я сделаю тебе перевязку, – сказал Дикий, поднимаясь со стула.

– А потом?

– А потом я пойду вниз. Ты со мной? – спросил Дикий, подмигивая.

Сава выпрямился, прижимая к груди сверток с мумифицированным телом сына.

– С тобой, – тихо произнес он.

* * *

Зажим приподнял голову и, щурясь, смотрел на высившиеся фигуры. На лбу одного из них вспыхнул светодиодный фонарик.

– Сава, ты, что ли? – нерешительно произнес он.

Вместо ответа Дикий захлопнул дверь и приблизился к зэку.

– Сава! – крикнул Зажим, но фигура, которая была так похожа на Саву, хранила молчание.

Замолчал и жуткий голос, выкрикивающий детские стишки.

Взявшись за ноги Зажима, егерь поволок его в глубину помещения.

– Нет… – заторможенно пробормотал Зажим. – Не надо… Сава, скажи ему!!!

Уголовнику почудилось, как слева мелькнуло что-то шарообразное в нелепо-громадной шляпе, вроде мексиканского сомбреро.

– Эй, слушай…

Он почувствовал, как его плечо коснулось чего-то рыхлого, и, резко повернув голову, успел разглядеть невысокую горку земли.

Насыпанная горка земли.

«Зачем она здесь?» – лихорадочно думал Зажим.

«Затем», – хихикнул внутренний голос, и зэка прошиб ледяной пот.

(Я грибник. А вы мои грибы.)

«Он собирается нас закопать. Закопать живьем в землю».

Эта мысль буквально рассекла его измученный мозг, как острый нож кочан капусты, и зэк покрылся холодным потом.

– Добро пожаловать в свою лунку, малыш, – услышал он в темноте голос егеря.

Зажим открыл рот, но крик застрял в глотке, словно гарпун в жабрах рыбы. Через секунду его ноги, а потом и все тело заскользило куда-то вниз.

– Вошел, как патрон в барабан, – засмеялся Дикий.

Наконец ноги нащупали твердое дно. Зажим испуганно озирался по сторонам, отчаянно моргая – в глаза попали песчинки. Увидев, как Дикий начал деловито забрасывать яму землей вперемешку с гравием, он закричал:

– Нет, хватит! Кто ты?! Я все сделаю, парень!!! Остановись!!! Что тебе надо?!

– А мне ничего не надо, – пыхтя, заявил егерь.

Вторая фигура безмолвно маячила за его спиной, и когда Дикий невзначай повернул голову, полоска яркого света черканула по лицу Савы.

В глазах Зажима вспыхнул огонек надежды.

– Сава! Братуха, останови его! – крикнул он. – Мы ведь вместе шли! Объясни, что к чему! Мы ведь одна команда!!

Сава отпрянул назад, словно уступая дорогу калеке, покрытому язвами.

– Сава!! – теряя остатки самообладания, завопил уголовник.

– Тише, тише, – мягко произнес Дикий, продолжая утрамбовывать вокруг шеи Зажима землю. – Грибочки спят. Ты их разбудишь своим визгом.

Слезы бессилия потекли из глаз зэка.

– За… зачем тебе это?!

Дикий погладил гладко выбритую голову Зажима.

– Не плачь, – ласково проговорил он. – Все будет хорошо.

После этих слов он выпрямился, скрывшись в темноте. Сава остался на месте, переминаясь с ноги на ногу. И хотя их окружала кромешная тьма, Зажим почему-то был уверен, что видит, как поблескивает единственный глаз толстяка. И в нем наверняка проскальзывают искры неистовой ярости.

«Стопудово», – обреченно подумал Зажим.

– Сава, – хрипло заговорил он. – Братуха… Не держи на меня зла! Прошу тебя! Ну, погорячились вчера! Каюсь, слегка палку перегнули… С кем не бывает?.. Помоги! За мной не заржавеет! Мы ведь…

Его голос потонул в воплях Ходжи, которого Дикий волочил к очередной яме. Зэк орал и извивался, как червяк, которого пытались нанизать на крючок, из-за чего егерю пришлось усмирить его ударом в живот. Поперхнувшись, Ходжа замолк.

– Тссс, – произнес Дикий, прижав указательный палец к губам. – Не надо шуметь.

– Сава?! – без особой надежды спросил Зажим. Очередная слеза проделала соленую дорожку на его грубом ноздреватом лице.

Сава молча покачал головой и неслышно отступил в темноту.

Вскоре Ходжа тоже был засыпан землей, и теперь наружу торчали только их головы, гладко выбритые, с нелепо торчащими ушами.

Дикий отошел на метр, любуясь выполненной работой.

– Это хорошо, что у вас стандартный рост, – сказал он, отряхивая ладони. – У меня недавно был один груздь, дылда двухметровая. Когда я его усадил в лунку, он чуть ли не по пояс торчал. Но я решил, что ничего страшного.

Дикий перевел дух.

– Знаете, что этот засранец сделал?

Ходжа шмыгнул носом.

– Он вылез, – сообщил егерь с многозначительным видом, мол, «представляете, какая бестактность!». – Вылез, как глист сами знаете из чего. Пополз к моим прожекторам. Сшиб один из них, а когда тот разбился, начал елозить по стеклам. Ладно, сам порезался, но ему почти удалось перерезать ремень!

Дикий издал смешок, очевидно, вспоминая подробности этого «курьезного» случая.

– Я вхожу, а он на полу дергается, весь в крови, и уже почти освободил одну руку!

Присев на корточки, он погладил Ходжу.

– Успокойся, малыш, – промурлыкал он. – Не надо.

– Что… ты с ним сделал? – отрывисто спросил Зажим.

Он уже понял, что крики и сопли здесь не помогут. Оставался шанс разговорить этого шизофренического ублюдка. Зажим где-то слышал, что со стукнутыми нужно быть на одной волне, подстраиваясь под «фишки», на которых они повернуты.

– О! Хороший вопрос.

Дикий поднялся на ноги.

– Я отрезал ему ноги по колено. Остановил кровь и зашил культи. После этого груздь прекрасно влез в лунку.

– Наверное, ему это не понравилось, – осторожно предположил Зажим.

– Ты угадал, – хихикнул Дикий. – Он кричал так громко, что охрип, и мог разговаривать только шепотом.

Егерь разочарованно вздохнул.

– И он очень рано созрел.

«Созрел, – про себя в панике повторил Зажим. – Созрел – значит, скопытился?»

– Я сейчас, – сказал Дикий, растворившись в черной пелене.

Раздался лязгающий звук, какой-то шорох, и меньше чем через минуту луч фонаря вновь скользнул по головам зэков.

– Ну вот.

Дикий уселся по-турецки перед Зажимом, поставив перед собой небольшую стеклянную банку, наполненную какой-то вязкой жидкостью. Из банки торчала малярная кисть.

– Будет немного прохладно, – предупредил он, как следует обмакивая кисть в липкую субстанцию.

– Что… что это? – дрогнувшим голосом проговорил зэк.

– Эпоксидный клей, – охотно откликнулся Дикий, и Зажим закрутил головой.

– Не надо! Хватит, не надо!!

– Надо, – строго сказал Дикий. – Как, по-твоему, на твоей голове будет шляпка держаться?!

Зажим стиснул зубы. По лбу лениво стекала струйка клея, и он зажмурился. Увидев это, Дикий заботливо стер ее рукавом.

– Ну, совсем другое дело! – радостно заявил он, помахав перед лицом уголовника громадной шляпой из толстой мясистой резины. Она была серо-коричневого цвета с черными крапинками по краям. – Правда красивая?

Зажим не нашелся с ответом.

– Это я сам сделал, – с гордостью сказал Дикий. – Я их шью из автомобильных камер. Самое сложное – добиться нужной формы гриба. Вы ведь все разные. А потом я их раскрашиваю. Хочешь, могу как-нибудь показать краски? А если у тебя будет настроение, мы даже можем порисовать с тобой! У меня в позапрошлом году была одна «кукуруза», она такие шедевры ртом рисовала! Ладно, я немного отвлекся. Знаешь, кто ты теперь?

Зажим молчал.

Он не хотел открывать глаза. Если уж и открывать, то затем, чтобы убедиться, что все происходящее вокруг бредовый сон, который рассеется, как только он разлепит веки.

– Ты – мокруха еловая, – торжественно заявил Дикий, нахлобучивая на голову Зажима шляпу. – Ты растешь на почве в хвойных и смешанных с елью лесах. Пригоден в пищу, правда, только после пятнадцатиминутной варки. Можно солить и мариновать. Еще следует помнить, что перед термической обработкой со шляпки нужно снять кожицу, а с ножки удалить слизь. У тебя есть слизь, а, мокруха?

Дикий весело рассмеялся.

– Ну, не беда. Нет, так скоро будет.

– Ты псих, – выдавил Зажим. Слезы в его глаза высохли, и желание заигрывать с сумасшедшим пропало напрочь, как растаявший дым. – Ты чертов псих. По тебе плачет дурка, слышишь?!

Лицо егеря приняло огорченное выражение.

– Я думал, что услышу что-то новое. Но вы почти все одинаковые. И всегда действуете по одинаковой схеме. Вы предсказуемы, как тараканы.

Он зевнул:

– Скучно.

– Если ты не вытащишь нас отсюда, тебя порвут на части, – пообещал Зажим.

Дикий не удостоил зэка ответом. Вместо этого он передвинулся к Ходже.

– А вот и наш гриб-навозник, – доверительным тоном произнес егерь. – Бывают навозники белые, а бывают серые. Как гуси, хе-хе!

– Пожалуйста… – залепетал Ходжа, мотая головой. Из ноздри выскочила сопля, прилипнув к верхней губе. – Пожалуйста…

– У молодого гриба шляпка яйцевидной формы, а потом становится похожа на колокольчик, – продолжал вещать Дикий. – Цвет белый, сероватый или коричневатый. Поверхность навозника покрыта волокнистыми чешуйками. Гриб можно есть только в молодом возрасте, причем до начала окрашивания пластинок.

Закончив мазать череп уголовника клеем, Дикий критически оглядел его со всех сторон. В этот момент он был похож на художника, изучающего готовую картину, за которую долгое время не решался браться.

– А еще навозник не рекомендуется смешивать с другими грибами, – сказал он таинственно, будто сообщая чрезвычайно важный секрет.

– И что… что дальше? – осипшим голосом спросил Зажим. – Что ты будешь делать с нами?

Егерь отошел куда-то в сторону. Послышался громкий щелчок, и внезапно все внутреннее пространство подвала озарилось ярким светом.

Несмотря на широкие полы нового головного убора, непривыкшие к свету глаза ощутили ноющую резь, и Зажим снова зажмурился. Когда он все же отважился приподнять веки, Дикий уже нес почерневшую от копоти кастрюлю.

– Время кушать, – скомандовал он, присаживаясь возле уголовника.

Справа кто-то тяжело закряхтел, и Зажим медленно повернул голову. Буквально в полутора метрах от него виднелась голова с нахлобученной на нее шляпой подушковидной формы бордового цвета.

– Зажим… – услышал он голос Ходжи, жалобно-потерянный. – Зажим, где мы?..

Он даже не повернулся на голос приятеля. Его взор был прикован к остальным «грибам». За «боровиком» виднелись еще две поникшие головы. На одной из них, судя по всему, принадлежавшей мужчине, «шляпка» была плоской, бледно-розового цвета, с глубоким пуповидным углублением в центре.

«А вот и лисичка», – неожиданно подумал Зажим, чувствуя, как из глотки рвется истеричный вопль.

В самом деле, «шляпа» следующего «гриба» была ярко-желтого цвета, с волнистыми краями, вогнуто-распростертая. И, похоже, надета она была на женщину.

– Зажи-и-им, – хныкал Ходжа, и зэк обернулся.

– Не ной, – хрипло сказал он. – Мне нечем… нечем тебя утешить.

Дикий постучал половником по крышке кастрюли.

– Во время обеда разговаривать запрещено, – объявил он. – А поскольку вы грибы и говорить не можете в принципе, то для вас известная поговорка должна звучать так: «Когда я ем, я как всегда». Хе-хе. Остроумно, правда?

Довольный своей шуткой, егерь снял крышку, зачерпнув половником содержимое.

– Убери эту хрень, – разлепил губы Зажим, увидев перед носом бесформенно-липкий комок геркулесовой каши.

– Ешь, – сказал Дикий, но зэк сжал губы.

– Ну как хочешь, – пожал плечами егерь. Он подвинул кастрюлю в сторону Ходжи. – Ты тоже объявляешь голодовку?

Ходжа не мигая глядел на половник, словно егерь предлагал отведать ему живых гадюк.

– Я… – промялил он, но Дикий уже засовывал ему в рот кашу.

– Вот так. Жуй хорошо, – приговаривал он. Ходжа смотрел на него с преданностью собаки, торопливо прожевывая холодную субстанцию.

Зажим, как мог, максимально вытянул голову, стараясь разглядеть «гриб», расположенный за Ходжой. Голова человека была неестественно запрокинута назад, лицо сморщенное и почерневшее, как чернослив, рот раззявлен. Глаза человека были закрыты, и он не шевелился.

Один уже созрел, подумалось Зажиму, и его охватил всеобъемлющий ужас. Сомнений, что бедолага мертв, не было.

«Ноги».

Зэк глубоко вздохнул.

«Ноги. Твои ноги уже затекли, не так ли?» – вкрадчиво поинтересовался внутренний голос.

Зажим попытался отмахнуться от этих мыслей, но они вновь и вновь упрямо карабкались в его мозг мохнатыми пауками.

Да. Он уже ощущал легкое онемение в ногах. А с тех пор, как их с Ходжой спеленали, прошло всего пару часов! Что же будет через день? Через два?

Его взгляд непроизвольно вернулся к трупу.

Он мертв уже давно – кожа высохла, и сам погибший превратился в мумию. Значит, их ждет то же самое.

Зажим посмотрел на Дикого, который продолжал с увлечением кормить Ходжу.

– За папу, – сопел он. – За маму. За бабулю… за…

– Эй, послушай.

Зажим издал глубокий вдох, собирая всю свою волю в единое целое.

– Я не знаю, кто ты. И зачем ты все это делаешь. Но мы ведь можем договориться, – произнес он. Уголовник напрягал все внутренние ресурсы, чтобы его голос звучал уверенно, но предательская дрожь все равно выдавала его истинное состояние.

Дикий замер с половником в руках, внимательно слушая зэка.

– У нас есть деньги. Есть люди, которые смогут заплатить за нас. Назови цену, и мы договоримся. Понимаешь?

Егерь надул щеки и округлил глаза.

Зажим выдавил нервную улыбку.

– Ну так что? Согласен? Вытащи нас отсюда. Обещаю…

Договорить он не успел, потому что в следующее мгновенье Дикий шлепнул ковшом по правой щеке и с шумом выпустил воздух изо рта. Лицо его поскучнело.

– Я же говорил, что вы предсказуемы, – сказал он, вытирая щеку от прилипшей каши. – Я слышал это сотни раз. Сначала вопли и шум. Потом слезы и сопли, далее идут угрозы. За ними следуют попытки договориться. Затем прострация, за ней опять истерика. И наконец смирение. Рано или поздно все стадии созревания вами будут пройдены.

Дикий повернулся к Ходже, который, давясь, глотал холодный обед:

– Еще?

Ходжа замотал головой.

Егерь понятливо кивнул и пересел к следующему «грибу» с бледно-розовой шляпкой.

– А насчет поговорить… Мы обязательно поговорим, малыш, – тихо произнес он, обращаясь к Зажиму. – Обо всем. О тебе. О твоих родителях. О том, как тебя воспитывали. О том, когда ты впервые взял чужую вещь без спроса. Ты расскажешь мне о своей первой девушке. Поделишься опытом, когда ты испытал свой первый оргазм. Я хочу услышать, когда и сколько раз тебя предавали. Какие сны тебе снятся. Что же касается денег… Что такое деньги? Сегодня ты богат, а завтра жрешь с помойки объедки. Деньги меня не интересуют.

Достав из внутреннего кармана баночку с нашатырным спиртом, Дикий сунул его под нос «грибу» с червивой щекой. Голова человека вздрогнула, мерно колыхнулись края «шляпки».

Дикий ухмыльнулся:

– Доброе утро, волнушка.

Мужчина что-то бессвязно пробормотал, и ухмылка Дикого стала шире.

– Я нашел в лесу грибочки, – негромко запел он. – Прям у пня… у самой кочки. На меня они смотрели и в корзиночку хотели. Все волнушки я собрал…

Мужчина застонал, разевая рот, словно выброшенная на берег рыба. Зажим уставился на него словно под воздействием гипноза. То, что он увидел, выходило за рамки разумного. Лицо «гриба» шевелилось.

«Этого… не может быть. Как он еще жив?!»

На щеке незнакомца ширилась громадная дыра размером с кулак, окруженная лохмотьями плоти. На гниющей коже кишели белые личинки, отчего со стороны казалось, что левая сторона лица жила от тела мужчины отдельной жизнью, жуткой и вселяющей первобытный ужас тем, кто лицезрел это.

– Ау!

Дикий потряс «волнушку» за плечо. «Гриб» открыл глаза, непонимающе уставившись на егеря. Кожа незнакомца на лице была дряблой и бледной, как рыбье брюхо.

– Просыпайся, дружок, – бодро заговорил Дикий. Зачерпнув каши, он поднес половник под нос «волнушки». Мужчина послушно открыл рот, заглатывая слипшиеся комки сваренного геркулеса.

– За маму. За папу, – бубнил Дикий.

Непрожеванная каша выползла из дыры на щеке блестящей губчатой массой. Мужчина закашлялся.

– Экий ты неуклюжий, – с добродушным видом покачал головой Дикий. Он вытер подбородок «гриба» и снова опустил половник в кастрюлю.

Краем уха Зажим слышал звуки рвоты.

«Наверное, Ходжа, – словно в трансе подумал зэк. На лбу выступила испарина. – Вот и твоя каша вылезла наружу, дурак. Как у этого неудачника с дыркой…»

Дикий заметил оцепеневший взгляд Зажима и пояснил:

– Это червивая «волнушка». От нее уже плохо пахнет, но если аккуратно срезать плохие места, грибок вполне пригоден к употреблению. Ну, дружочек! Ам-ам.

«Гриб», словно робот, разинул рот, и Дикий впихнул туда очередную порцию каши. Челюсти мужчины начали мерно пережевывать пищу, большая часть которой все так же выползала наружу через разверстую рану.

Зажим икнул, отворачиваясь, и тут же столкнулся взглядом с Савой.

Толстый зэк сидел на диване, в упор разглядывая «грибы». Руки мужчины покоились на коленях. Издалека его можно было принять за манекен.

– Прости, Сава, – только и смог вымолвить Зажим. Сава неожиданно стал расплываться, как если бы Зажим смотрел на него под водой, и уголовник не сразу сообразил, что он плачет. – Прости.

Вздохнув, Сава откинулся на спинку дивана.

«Он специально поставил диван. Этот гребаный псих специально поставил диван, – захлебываясь от возбуждения, зашептал внутренний голос. – Это кино! Эти стукнутые будут сидеть и смотреть, как вы медленно подыхаете… как вы медленно сходите с ума. Как вы…»

– Заткнись! – рявкнул Зажим, заглушая ненавистный голос.

Тщедушное тело Ходжи продолжали скручивать спазмы. Его все еще рвало, но уже желчью, поскольку наспех проглоченная им каша уже давно была извергнута наружу.

Дикий засмеялся.

– …И домой с собою взял. Вкусные грибочки. Выросли у кочки… – сказал он, подмигнув Зажиму. – Не передумал, мокруха? Мокруха еловая, елда дубовая, хе-хе.

Только усилием воли Зажим удержался от резкого ответа. Слишком сильно еще болела грудь, которую сдавливал плоскогубцами Дикий. Но… вместе с тем мысли о раздавленном соске растворялись, уходя в тень, как только его взгляд натыкался на лицо соседа-«волнушки», которое заживо поедали черви.

Ходжа притих. Он бессильно опустил голову в выблеванное им месиво, тихонько поскуливая.

– Ну а теперь очередь лисички! – объявил Дикий. Погладив по «шляпке» мужчину с изувеченной щекой, он подсел к женщине.

– Просыпйся, сладенькая, – проворковал он. Наклонившись ниже, егерь приподнял край желтой «шляпки» и чмокнул женщину в нос. Черты лица незнакомки были заостренными, будто на костяной каркас с трудом натянули пергаментную кожу, которая грозилась лопнуть от любого неосторожного движения.

– Эй, солнышко, – проникновенно позвал Дикий. – Ку-ку. Просыпайся. А не то твоя чудесная головка будет болеть. Так долго спать вредно для здоровья.

Женщина не шелохнулась. Некоторое время Дикий озадаченно взирал на нее, затем, откашлявшись, начал очередное стихотворение.

У пенька сидят сестрички,
Ярко-рыжие лисички…
Вы подумали, зверьки?
Это лишь всего грибки!

Егерь читал с выражением, чуть прикрыв веки, словно визуально представляя себе описываемую картинку.

Соберем грибы в лукошко,
Жарить будем их с картошкой,
А съедим – тогда опять
Пойдем в лес их собирать…

Голова женщины шевельнулась. Дыхание незнакомки было быстрым и прерывистым, словно она только что пробежала стометровку.

– И ладно, – улыбнулся Дикий, вставая. – Значит, сегодня без обеда.

Неторопливо переставляя ноги, он направился к мужчине, закопанному слева от Зажима. Только сейчас зэк обратил внимание, что «грибы» располагались в форме полукруга.

– Привет, дружище, – обратился егерь к пленнику. – Как ты?

«Гриб» неожиданно хихикнул, поднимая голову.

– Выходи… грибной народ, – проскрипел он. – На веселый хоровод.

Дикий залился каркающим смехом.

– Видишь, Сава, – сказал он, не оборачиваясь к зэку. – Какие я таланты собрал. Правда, раньше его репертуар был значительно шире. Как минимум пять стишков знал. Теперь только один помнит, но зато знает его назубок. Да, боровичок? Кушать будем? Ам-ам?

«Гриб» ничего не ответил, но рот открыл с готовностью.

«Твою мать. Так это и есть Доктор?!»

Зажим не мог поверить своим глазам. Этот высохший, бледный как смерть старик с ввалившимися глазами – Доктор?! Авторитетный вор, по одному лишь небрежному жесту которого весь город мог захлебнуться кровью?!

– Вы должны быть снисходительными к нему. Боровик здесь главный старожил, – важно произнес Дикий. – Как говорится, уникальный был старик – на елде носил парик.

Указав половником в сторону трупа, который заканчивал «грибную поляну», он прибавил:

– Ну, не считая груздя. Это тот, что покорежил мой прожектор. Он, как я говорил, уже созрел.

С этими словами егерь поднял с земляного пола кастрюлю и отнес ее к холодильнику, стоявшему в самом углу помещения.

– На веселый хоровод, – тупо повторил Доктор. Его голос скрежетал, как вилка по стеклу, а абсолютно ничего не выражающие глаза бессмысленно таращились в пустоту. – Веселый… хоровод. Хо…

Он умолк, словно заводная игрушка, у которой выработался ресурс, замерев с отвисшей челюстью. Губы и подбородок были вымазаны комочками каши.

– Доктор, ты узнаешь меня? – без особой надежды спросил Зажим. – Посмотри… на меня. Это я. Зажим. А вон Ходжа.

Убрав кастрюлю с остатками геркулеса в холодильник, Дикий вернулся к «грибам».

Отчаявшись расшевелить вора, Зажим с ненавистью взглянул на егеря.

– Что же ты будешь делать? Пытать нас?

– Пытать? – переспросил Дикий, и его брови выгнулись дугой. – Зачем? Я никогда не наказываю просто так.

– Тогда я ни хрена не понимаю. Зачем тебе все это?!

– Я хочу вам помочь, – просто ответил Дикий. – Я буду наблюдать за вами. За тем, как вы меняетесь. Я буду наблюдать за вашим ростом. Разумеется, не за физическим – вы давно уже взрослые особи. А вот ваше духовное состояние оставляет желать лучшего. Здесь вы должны пересмотреть свою жизнь. Признать свои ошибки. Вспомнить самые счастливые свои дни. И самые худшие. Когда вы первый раз обманули. Когда вас обманули. Ваши ощущения при этом. А я буду вас слушать. Уверяю, я умею слушать очень внимательно. Считайте, что я врач. Или, на худой конец, проповедник. От меня, как от гинеколога, не нужно ничего скрывать.

– Веселый… – прошелестел Доктор. – Хоровод.

Глаза уголовника закатились, и он опустил голову. По подбородку потекла слюна.

Дикий издал смешок.

– Знаешь, сколько можно почерпнуть из этих бесед? Круглосуточных бесед? О-о… Человеческая память уникальное явление. Она может выковыривать из своих недр такие вещи, о которых человек уже и думать забыл. Главное – стимул. И, конечно, ассоциации. Понимаешь меня?

Егерь опустился перед жалобно хнычущим Ходжой.

– Ты понимаешь, навозник? У тебя есть шанс перевоплотиться в нечто более доброе и светлое, чем ты есть сейчас. Кто ты сейчас? Пыльный осколок стекла, валяющийся на дороге. На тебя наступают, пинают ногами и плюют. А потом дворник подметет тебя в совок и выбросит в мусорку.

– Не… надо…

Дикий не спеша прошелся вдоль закопанных пленников, остановившись возле свежевыкопанной ямы. Зажим чуть не вывихнул шею, стараясь рассмотреть, что делает этот психопат. Кажется, рядом виднелся еще один земляной холмик, означавший, что там зияла очередная яма.

«Интересно, для кого это?!»

Егерь рассеянно поворошил носком ботинка насыпанную горку земли, затем, посмотрев на Саву, знаком попросил его подойти. Помедлив, беглый зэк встал с дивана и направился к Дикому.

– Я специально копал вчера весь вечер, – сказал егерь, ткнув пальцем в отверстие.

– И? – равнодушно спросил Сава.

– Мне не хватает одного.

– Мы уже говорили на эту тему. И потом, почему одного? Я вижу две ямы, – сказал Сава.

– Не забивай себе мозг, сколько тут ям. Я говорю, что мне нужен еще один.

На загорелом лице Дикого блуждала странная улыбка, и Сава почувствовал растущее напряжение.

– Где я его найду? – вкрадчиво поинтересовался егерь, и Сава пожал плечами.

– Я пойду, – бросил он, но егерь преградил ему путь. Его глаза мерцали лихорадочным блеском, ноздри раздувались.

– Не хочешь? – хрипловатым голосом спросил он. – Попробовать? Просто это незабываемые ощущения. Все равно…

– Заткнись, – резко сказал Сава.

Егерь придвинулся еще ближе.

– …Все равно что прикоснуться к плахе. Той самой, на которой столетия назад обезглавливали приговоренных.

– Уйди с дороги, – потребовал Сава, но в следующее мгновение егерь с силой бросился на него. Глухо вскрикнув, Сава всплеснул руками и грузно свалился в яму. При падении он сильно ушиб голеностоп, но, шокированный происходящим, даже не ощутил боли.

– Ты… ты, – начал он, наливаясь яростью, но Дикий неожиданно улыбнулся и мягко сказал:

– Ладно, забудем. Считай это неудачной шуткой.

Он протянул руку, чтобы помочь Саве выбраться, но тот, угрюмо взглянув на мозолистую ладонь, не без усилий выбрался сам.

– Я не понимаю таких шуток, – сказал он холодно, стряхивая с себя налипшую грязь.

Дикий хихикнул.

– Я тебе скажу кое-что, – произнес он, делая таинственное лицо. – Одна из этих лунок скоро будет занята.

Их взгляды пересеклись.

«Только попробуй сделать что-то с Олесей или со мной, – подумал Сава. – Чертов псих».

– Помогите, – неожиданно раздался женский голос. Он был слегка охрипшим и дрожал, словно натянутая струна.

Мужчины одновременно уставились на женщину, голова которой была увенчана бутафорской шляпкой лисички. Ее распахнутые глаза блестели, но этот блеск был лихорадочным, блеск тяжелобольного и изможденного человека. Лоб несчастной прорезали старческие морщины, по впалым щекам катились слезы.

– Пожалуйста, помогите, – повторила пленница, устремив свой умоляющий взгляд на Саву. – Он убьет нас. Убьет всех. Вы должны… – она всхлипнула, – …должны помочь…

Сава неуклюже переступил ногами.

– Прошу вас… ради всего святого, – прошептала она и, не выдержав, зарыдала.

– Я пойду, – тихо сказал Сава.

Дикий кивнул:

– Конечно, иди, дружище. Все, что ты хотел, уже увидел.

– Нет, не уходите!!

Женщина подняла залитое слезами лицо.

– Не оставляйте нас с ним! Я умоляю вас! Пожалуйста! У вас… у вас доброе лицо!

Услышав последнюю фразу, егерь расхохотался.

– Да, лисичка, – сказал он, немного успокоившись. – Повеселила… Видела бы этого добряка за своим любимым делом!

– Не уходите! – крикнула она вслед Саве, но тот лишь вжал голову в плечи и заспешил к выходу.

– О боже, – зашептала женщина. – О боже… помоги нам. Мама. Мамочка…

Когда дверь за Савой закрылась, Дикий подошел к напольным прожекторам. Отрегулировав свет так, чтобы он падал на закопанных пленников, он с наслаждением плюхнулся на диван. Потянулся к журнальному столику, поправив монитор, на экране которого застыла картинка ворот его дома.

Убедившись, что все в порядке, он с облегчением откинулся назад.

– Ну? С кого начнем?

Его полубезумный взгляд остановился на Ходже.

Назад: Часть I

Дальше: Часть III