5. Время собирать камни…

Двигатели мерно рокотали, неся тринадцать тонн летающей машины вперед, к полигону. Сидящий напротив Тома Джоди непрерывно что-то тихо шептал себе под нос. О чем-то, неразборчиво из-за громкого гула двигателей, переговаривались, точнее перекликались Райаны. Первый прыжок для всех и почти двадцатый для Толика. Но он все равно волновался. Смущало, что первый раз придется прыгать с парашютом, уложенным кем-то, а не им лично. Хотелось посмотреть в иллюминатор, но с громоздким снаряжением на это требовалось столько усилий, что это желание умирало, едва родившись. Но все же ему было легче, чем сидящему рядом и отчаянно трусившему Джону Уэйну. Нет, внешне бывший ковбой выглядел почти нормально, но необычное для него бледное лицо и устремленный в одну точку взгляд сигнализировали Толику, что надо принимать какие-то меры. Он наклонился к Джону и, перекрикивая грохот, спросил. — Историю про парашютиста в отпуске слышал?

Уэйн первоначально пропустил вопрос мимо ушей. Тогда Толик ткнул его в бок и повторил вопрос. Джон наконец отреагировал и отрицательно помотал головой.

— Нет? Так слушай! — проорал Толик. — Сидит генерал Риджуэй в кабинете. Вдруг раздается звонок из Нью-Йорка. Говорит директор зоопарка Центрального Парка: «Алло! Господин генерал, ваш десантник попал в клетку с тигром!» Мэтью в ответ: «Ну и что?» «Господин генерал! Вы не поняли — ваш солдат попал в клетку с тигром!» — уже кричит директор. «Ну и что?!» «Тигры не кормлены, свирепы, а ваш парашютист с ними в клетке!!!» Генерал ему так спокойно отвечает: «Ваши тигры — вы их и спасайте».

Уэйн заржал, кажется, заглушив на время даже рев двигателей, так, что ему наверняка позавидовали бы все жеребцы с его ранчо. Все сидящие заинтересованно уставились на заливающегося смехом Джона. Первым не выдержал сосед ковбоя и попросил того пояснить, отчего он так развеселился. Буквально через десяток минут выпускающий с удивленным видом пробирался в хвост самолета к грузовому люку мимо отчаянно смеющихся, прямо-таки ржущих, солдат. Несколько движений и… дверь открылась. После команды «Встать!» выпускающего, стоящего у открытой грузовой двери, все десантники с лицами, в большинстве своем искаженными мужеством, неуклюже соскочили со своих скамеек. Выстроились в две шеренги лицом друг к другу. Громко прозвучала команда «Защелкнуть крючья!», каждый прицепил вытяжной фал к натянутому над головой тросу. Каждый чувствовал, что ему в спину упирается другой, стоящий сзади в очереди. Вспыхнула зеленая лампочка, выпускающий выкрикивал раз за разом «Пошел!», после чего десантник резко выбрасывал тело вперед, падая вниз в горизонтальном положении Наконец все парашютисты, орущие: «Джеронимо!!!» вывалились в открытый зев люка, за которым раскинулась пугающая, но в тоже время манящая синева.

Время замедлило свой бег, большинство звуков пропало и только ранее оглушительный грохот моторов задел в ушах жужжанием шмеля. Томительные четыре секунды свободного падения, сопровождающиеся подсчетом тысяч (Толик сознательно не стал применять вбитую в память в «войсках дяди Васи» систему отсчета) завершились рывком открытия купола. Падение сменилось полетом. Осмотревшись, Том увидел внизу и сбоку несколько куполов ранее выпрыгнувших солдат. И неожиданно отвлекся, вспоминая…

Первый день после отпуска запомнился ему переселением в новую казарму и вечерним построением. Взвод в полном составе построился на плацу в составе роты «Джи». Им представили последовательно командира взвода лейтенанта Линна («Бак») Комптона, комроты капитана Эдвина Сейера, командира батальона майора Горхэма и наконец, командира пятьсот пятого полка восемьдесят второй парашютно-десантной дивизии полковника Гейвина. Потом начались полторы недели рутинной для уже проходившего подобный курс Толика наземной подготовки. Они детально изучали устройство и практическую укладку парашюта, старательно тренировались, неоднократно повторяя различные элементы прыжка, в том числе с макета самолета — старого списанного ДиСи-Два с отрезанными крыльями. Изучали и управление парашютом в воздухе, приземление, сбор парашюта после приземления. Потом шло выполнение прыжка с парашютом с вышки и обучение десантированию в составе подразделения. Все это было бы скучно, если бы не мучительные размышления о судьбе отправленного русским послания. Добавляло перца в обыденность дней и ожидание возможного визита полиции или даже агентов ФБР, расследующих происшествие в окрестностях Вашингтона. Том даже не пошел в воскресенье отдыхать вместе с сослуживцами. Он зашел в гарнизонную церковь, при которой был небольшой читальный зал, в котором можно было полистать газеты. Почитал несколько, старательно разыскивая любое упоминание о происшествиях в округе Колумбия, Мериленде и Виргинии. Сначала было несколько сдержанных сообщений в различных газетах о гибели в пламени пожара сенатора со смутно знакомым Толику именем и еще нескольких неизвестных ему уважаемых людей. Потом Тому попал в руки самый свежий номер «Нью-Йорк Таймс» с сенсационной статьей о происшествии в загородном доме в штате Мериленд.

Отвлекшись от посторонних мыслей, Том приземлился и ловко погасил купол. Собирая парашют, он почему-то опять вспомнил содержание статьи. В ней сообщалось, что несмотря на заявление специального агента ФБР Малдера о причастности к происшествию агентов стран Оси, полиция имеет иные сведения. Гибель несколько известных политиков и главы итальянских гангстеров Канзас-Сити Чарлза Бинаджо — это результат борьбы между ирландской бандой Грязного Гарри и итальянцами, превратившейся в настоящую войну двух банд. Произошедшее, написал корреспондент, напоминает события «ревущих двадцатых». В предыдущих столкновениях уже погибло большинство членов ирландской преступной группировки и сам глава банды Гарри МакГрегор. Теперь ирландцы отомстили, уничтожив главу итальянцев и его главного советника. Но основное содержание статьи было посвящено вовсе не этой эффектной, но второстепенной новости. Главное, что описывала статья — неожиданно выяснившиеся тесные связи между сенатором Труменом, главой комиссии по делам вооруженных сил, знаменитым политиком и главой демократов в Канзас-сити Ханеганом и итальянской преступной группировкой города. Корреспондент делал намеки, что такая связь имеется не только в этом случае. Не был ли связан с ней прежний глава демократов Том Прендегаст, как известно умерший два года назад в тюрьме, спрашивал автор статьи. Все содержание статьи, как заметил Том, незаметно приводило к выводу о связи большинства правых демократических политиков с преступностью, причем преступностью, организованной в масштабах страны.

«Вот бы узнать, как прореагировал этот самый Гувер на статью. Он же зуб дает, что мафии нет. А тут такой облом» — двигаясь к месту сбора, подумал Томпсон. Впрочем, он тут же отбросил всякие посторонние мысли, так как назад надо было возвращаться походным порядком. Загрузили собранные парашюты на грузовик. Потом ждали окончания прыжков, строились, пересчитывались. Оказалось два человека из взвода попали к медикам, но ни одного подчиненного Томпсона среди них не было. Солнце склонилось к вечеру, когда длинная колонна десантников отправилась по дороге домой. Они пели недавно появившуюся песню, уже ставшую неофициальным гимном дивизии:

Пока Толик и его сослуживцы занимались важным делом, готовясь к будущим боям с нацистами, в остальном мире происходили не менее интересные события.

Переданное неизвестным доброжелателем послание, трижды опечатанное, лежало в вализе дипкурьера, который после долгой дороги на перекладных, три дня назад прибыл в Москву. Потом его извлекли, распечатали и после совещания у самого высокопоставленного начальника спецслужб Советского Союза каждый из присутствующих получил задание на срочную проверку изложенных в нем фактов по своему отделу.

Поэтому сегодня с утра, вместе с другими документами послание лежало в папке, которую доставал из портфеля невысокий полноватый человек в форме генерального комиссара госбезопасности СССР, поблескивая стеклышками пенсне.

Состоявшееся после этого обсуждение могло бы заинтересовать не только непосредственных участников беседы, не только сержанта Томпсона из восемьдесят второй воздушно-десантной, но и большое количество людей по обеим сторонам Атлантики.

— Так вы полагаете, — глуховатым голосом с легким кавказским акцентом уточнил хозяин кабинета, — что изложенное в послании не дезинформация?

— Как я уже докладывал, мы провели тщательное расследование по приведенным в нем фактам. Тем, что можем проверить. Считаю, НКВД может гарантировать, что дезинформацией данное письмо не является. Наиболее вероятным может быть некая ангажированность послания, то есть источник видит возможное развитие событий под воздействием только тех факторов, о которых он знает.

— Дезинформацией не является… — задумчиво повторил, прохаживаясь вдоль стола, хозяин кабинета. Остановился. Помедлив, взял со стола чуть дымящуюся трубку и с наслаждением затянулся. Окутавшись дымом, несколько секунд молчал, после чего продолжил. — Я помню доложенные вами сведения по теме «Энормоз» и тоже заметил полное совпадение по известным нам обстоятельствам. Поэтому, — он опять затянулся, — …есть мнение, что к полученному сообщению надо отнестись максимально внимательно. И проработайте наши возможности в Бельгийском Конго и Нью-Йорке…

Продолжая потягивать трубку, он неторопливо прошел вдоль стола, тихо, по-кошачьи ступая по толстому ворсу ковра ногами, обутыми в мягкие сапоги. Сидящий за столом человек плавно развернул вслед голову вслед, бросив на висящую на стене напротив карту пару солнечных зайчиков от стекол пенсне. Его сосед на движение не реагировал, продолжая смотреть в лежащий перед ним блокнот.

— Некоторые соображения позволяют полагать, что недавно начавшийся скандал с этим сенатором, — прервал молчание хозяин кабинета, и сделал паузу, словно забыв фамилию.

— Трумэном, — подсказал второй из сидевших.

— Да, именно с ним, — подтвердил, снова выпустив клуб дыма, собеседник, — имеет отношение к анализу возможного развития послевоенных отношений, переданных нам неизвестным доброжелателем…

— Или группой таковых, — вклинился в очередную паузу сосед человека в пенсне.

— Или группой, ты прав, Вече, — вновь подтвердил курильщик, — но это для нас пока не принципиально. Важнее уточнить все имеющиеся данные о господине Трумэне, его друзьях и его взглядах. Все, без исключений. И обо всех, кто тесно связан с этим господином. Особенно об их взглядах и возможности прихода этой группировки к власти.

— Кое-что о его взглядах нам известно уже сейчас, Коба, — вновь вступил в разговор Вече. — Вот, что он сказал год назад, после нападения фашистов на нас: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя мне не хочется ни при каких обстоятельствах видеть Гитлера в победителях. Никто из них не думает выполнять свои обещания».

— Есть мнение, что необходимо уточнить истинность этих сведений, а самое главное, возможность прихода этих людей к власти. Понятно, товарищ Берия?

— Все ясно, товарищ Сталин. Выполним.

— Хорошо, товарищ Берия. Выполняйте. И ты, Вячеслав, по своей линии тоже, — закончил разговор хозяин кабинета. Попрощался с уходящими. Не обращая внимания на темноту за окнами, устроился за столом, продолжать работу с бумагами.

Еще больше, чем совещание, происходившее в другом полушарии, Толика мог заинтересовать разговор, происходивший намного ближе, всего примерно в восьмистах сорока милях от полигона, над которым кружились рукотворные птицы с парашютистами. В мрачноватом, классического стиля здании федерального суда, расположенном на Центральной Сороковой улице Нью-Йорка, арендованном одним очень серьезным федеральным учреждением, встретились два джи-мена, занимавшиеся расследованием взаимосвязанных дел. После учтивых приветствий (надо признать, что собеседники друг друга недолюбливали) и предварительной словесной разминки речь пошла о том, что интересовало их обоих.

— Есть что-то конкретное по этому делу, Эд? — спецагент Кошен первым перешел к делу.

— Конкретное? Шутишь, Лемми? После того, как там порезвилась толпа пожарных, корреспондентов и дебилов-полицейских? Залили все следы водой, затоптали, все что можно. Местная полиция появилась самой последней, и даже пыталась заявить, что пожар произошел из-за неосторожных действий обитателей дома. Теперь определить, что случилось на самом деле, способен только сам Господь.

— Не кощунствуй, Эд, — поморщился Кошен. — То, что пули выпущены из того же пистолета, что применялся в убийстве Грязного Гарри они все же смогли определить.

— И что это меняет? Было бы все просто, если бы этой экспертизы не было, — экспансивно начал Малдер, но тут сбавил тон и оглянулся. — Двое убитых холодным оружием и один — голыми руками. Почерк скорее немецких диверсантов, чем бандитов. Тогда ирландцы вроде бы не при чем… А теперь гадай…, — он обреченно махнул рукой.

Оба спецагента замолчали, дружно осмотрелись и, не произнеся ни слова, пошли по коридору к выходу из здания.

Естественно, сержант Том Томпсон, за глаза уже прозванный Томмиган, ничего про эти беседы не знал и не мог узнать. К тому же в данный момент его больше волновали совершенно другие заботы. Он отошел на обочину, пропуская мимо идущих по-походному подчиненных. Дождавшись, пока с ним поравняется мрачно вышагивающий молчаливый Уэйн, он пристроился рядом. Несколько шагов они прошли молча, потом Джон не выдержал.

— Ну что? — негромко спросил он, продолжая смотреть прямо в спину идущего впереди солдата.

— Ничего, — спокойно ответил Том. — Отчего мрачный? Съел что-то не то?

— Я? — попытался изобразить удивление Уэйн и тут же сдался. — Черт побери, Том, ты словно наш капеллан, в душу без мыла лезешь. Э-э-э, понимаешь… — задумчиво протянул он, — я никогда не считал себя хуже киноактера. Даже взбесившегося бычка как-то усмирил. И не дрогнул… Но покидать нормально летящий исправный самолет… не по себе мне…

— Ну, ты придумал тоже. Думаешь мне, или Джоди такое нравится? — усмехнулся Том.

— Тебе? Тебе как раз нравится, — заметил Джон. — Не притворяйся, ты словно вернулся на любимую работу, по тебе видно.

— Э…хм, — честно говоря, замечание Уэйна поразило Толика до такой степени, что он чуть не поперхнулся. — Может внешне и так, — наконец нашелся он, — но внутри я… переживаю ничуть не меньше остальных. К тому же, нам за риск неплохо доплачивают, — добавил он.

— Вот из-за этих лишних баксов я здесь и оказался, — неожиданно признался Джон.

— Семья?

— Точно. И кроме деда, ни одного работника, чтобы их поддержать. Каждый доллар на счету, — снова помрачнел Уэйн.

— Ладно, не переживай. Жизнь она такая… полосками. Когда-нибудь эта черная полоса кончится, — неуклюже попытался подбодрить друга Том.

— Я и не волнуюсь. Только полоска очень длинная, — мрачно пошутил Джон. И они замолчали, думая каждый о своем. Но Толик сделал для себя соответствующие выводы.

Когда на следующий день командир второго отделения сержант Ципи Ливни после неудачного приземления попал в госпиталь как минимум на полгода, Том Томпсон первым ходатайствовал о назначении на освободившуюся должность рядового Уэйна. Так во втором отделении, получившем прозвище «Ковбои», у Толика появились преданные друзья.

Назначение Джона они отметили в первое же увольнение с таким размахом, что об этом вспоминал весь батальон по крайней мере в течение месяца. Тогда же от одного из военных полицейских они первый раз услышали новое прозвище их дивизии. Вместо «All American» (Вся американская нация), раздраженный капрал обозвал их «All Alcoholics» (Все алкоголики). Похоже, этого капрала слышали не только они, но и вся американская нация, потому что позднее это прозвище встречалось нашим друзьям постоянно. К удивлению Толика, в остальном это происшествие обошлось практически без последствий. Ни его, ни остальных участников даже не оштрафовали, не говоря уже о дисциплинарных взысканиях. Кажется, начальству было просто не до них, офицеры каждый день собирались на совещания, один из планерных полков (которых все парашютисты звали «прямоногими» за то, что там служила обычная пехота) куда-то отправили. Вслед за ними начали понемногу паковаться и остальные части. Прыжки практически прекратились, зато все чаще взвод гоняли на тактические занятия с непременным рытьем окопов и стрельбами. А так как наступила зима, пусть и не такая морозная и снежная, как в Выксе, то рыть в подмерзшей земле окопы стало занятием не столь простым, как раньше. Все, включая и Тома, ворчали, считая, что в такой ситуации им могли бы дать поблажку. Тем более, что основные события войны, если верить газетам, происходили в Африке и на Тихом Океане, где зиму ожидать можно было только с большого бодуна.

Газеты Толик читал все чаще, надеясь понять, что же происходит в там, в заснеженных полях Поволжья. Писали много, но как-то бестолково и было непонятно, то ли у журналистов нет фактов, то ли они просто получили указание запутывать как своих, так и чужих. Но в статьях все время мелькало название города, которое знал любой школьник в Советском Союзе. Бои шли в Сталинграде, и Том с нетерпением ждал сообщения о начале русского наступления, которое должно было изменить ход войны. Но пока газеты сообщали о мелких боях за неведомые атоллы и наступлении в Африке, где союзники один за другим захватывали города во французских колониях и громили немецко-итальянские силы в грандиозной (если верить журналистам) битве под Эль-Аламейном. И на фоне этих сообщений почти никто не обратил внимания на сообщение о начале русского наступления под тем же Сталинградом. Никто, кроме Толика. Но и он старался не выдать своего особого интереса к этому событию, хотя и отметил начало наступления в том же баре, напившись и даже спев знаменитую в его время песню английских летчиков.

На фоне всеобщего ликования от побед союзников, он нисколько не выделялся, поэтому веселился без опаски. Не зная, что очередной раз отнимает хлеб у будущего автора слов. Находившийся в баре журналист сумел записать слова и песня, обработанная композитором Джимми Макхью со временем стала популярной по обеим сторонам Атлантики, особенно среди летчиков.

Единственное, что очень тревожило Толика — слухи, что их дивизию пошлют на Тихий океан. Он помнил, что американцы воевали там с большими потерями и без особых успехов до сорок пятого. Как-то не очень хотелось погибнуть, освобождая никому не нужный в конечном итоге, заброшенный неведомо в каких водах атолл.

Но судьба опять порадовала Тома и всех его сослуживцев. Их отправляли в Африку. Полк, уже сидевший на чемоданах, собрали в течение двух часов, погрузили в эшелон и вывезли в какой-то порт. Какой, Толик так и не поинтересовался, хотя просидели они в казармах на берегу несколько дней. «Меньше знаешь — крепче спишь», учил его в свое время прапорщик Мимоходов. Поэтому вместо изучения места временного базирования сержант повторял со своими бойцами приемы и методы выживания в бою. И готовился сам. Тем более что при отправлении на фронт офицеры смотрели сквозь пальцы на перевооружение солдат в соответствии с их предпочтениями. Так в отделении Томпсона появилась снайперская винтовка «Спрингфилд», два ручных пулемета БАР вместо одного, дробовик, а сам Том обзавелся только что поступившим на вооружение десантников карабином «Беби Гаранд». И все это обошлось всего в сотню с небольшим долларов. Если бы не отсутствие хорошей кобуры к «Хай Пауэру», Том мог считать себя готовым к предстоящим боям. Впрочем, проблемку с кобурой он планировал решить чуть позже.

Но, как правильно отмечал полковой капеллан Отто Кац, заканчивая обычно свои проповеди словами с кольца царя Соломона: «Все проходит. И это пройдет». Действительно, прошли и несколько относительно спокойных дней у моря. Кстати, о капеллане Том вспомнил, глядя на тот неизбежный суетливый бардак, который воцарился в казарме после приказа на сбор. Вспомнил, как к своему удивлению обнаружил, что буква К в его личном номере означает, что он, сержант Том Томпсон — католик. И пришлось таки ему идти в церковь и знакомиться с капелланом. Впрочем, тот оказался свойским парнем, не дураком выпить, и любителем хороших песен. Поэтому даже посещение исповеди для Толика превратилось в повод глотнуть на халяву хорошего виски. А какой же истинно русский, тем более, если он еще и американец, откажется от халявной выпивки. В общем, о переживаниях по поводу своей принадлежности к католикам Толик благополучно забыл.

А сейчас он вспомнил еще одно любимое высказывание Каца: «Суета сует и всяческая суета» и подключился в помощь взводному сержанту Лассарду, строя свое отделение.

Корабль ждал их неподалеку, у одного из ближайших причалов. Несмотря на жалкую роль обычного войскового транспорта он был огромен и красив. При самом беглом взгляде становилось ясно, что некогда это судно знавало лучшие времена. Том готов был поставить золотую двадцатку против старого никеля, что этот «пароходик» до войны пытался отнять у «Королевы» ее «голубую подвязку». Но, скорее всего неудачно, приз, кажется, так и остался у англичан до конца войны.

Но плавание именно на таком корабле не могло не радовать Толика. Из рассказов уже побывавших за морем инструкторов, кадровых сержантов, он знал, что переделанный в войсковой транспорт лайнер перевезет их через море за неделю максимум, в отличие от медленно ползущего конвоя. Да и шансов безопасно добраться до места на таком судне больше. Как запомнил Толик, такие корабли шли на максимально возможной скорости, что давало возможность легко уходить от вражеских субмарин. Существовал даже, как говорили, строжайший приказ не останавливаться ни при каких обстоятельствах, даже для спасения терпящих бедствие. А для отражения же атак с воздуха, как заметил Том, на палубе были смонтированы сорокамиллиметровые зенитные установки Бофорса. Значит, судно берегли, такие зенитки на флоте были, как слышал Том, еще в большом дефиците и их ставили не на всякий боевой корабль.

Грузились быстро, стоящие у трапов и на палубах моряки непрерывно подгоняли и без них торопливо двигающихся парашютистов. Было видно, что полк прибыл на погрузку последним. Часть палубы уже была заставлена какими-то ящиками, в коридорах попадались уступающие дорогу пассажиры в штатском и униформе.

Разместили их отделение в трех каютах по четыре человека в каждой. Кроме обычных коек, стояли еще специальные складывающиеся, напомнившие Толику советские «раскладушки». Заняв каюту и бросив вещи в рундук под полкой, Томпсон проверил, как устроились его солдаты и, постоянно прижимаясь к переборкам, чтобы пропустить встречный поток, выбрался на палубу. Там вовсю царила предотъездная суета и он спрятался за ближайшей спасательной шлюпкой. Но спокойно посидеть не удалось, из-за корпуса лодки донесся знакомый тенор капеллана, с пьяной настойчивостью распекавшего кого-то за то, что его вместо бара притащили неведомо куда. Пришлось выйти из-за шлюпки и пробиться к Отто.

— Оу, ты тоже здесь, Автомат (Tommygun), — пусть пьяный, как и положено священнику, «до положения риз», но Кац все-таки узнал сержанта. — И тебя черти приволокли в это чистилище?

— Какие черти? — только и смог спросить ошеломленный Том, пораженный внезапной догадкой, что капеллан подхватил «белую горячку» и сейчас начнет ловить чертей прямо на палубе. На всякий случай он даже попробовал найти среди глазевших на бесплатное развлечение солдат кого-нибудь из полковых медиков.

— Да вот эти, воистину сыны преисподней, которые не дали мирному служителю церкви нормально отдохнуть, и приволокли меня в сей Вавилон, — капеллан махнул на стоящих позади него рядовых, которые выглядели так, словно их кто-то долго бил пустым мешком по голове.

— А, ты вон о чем, — успокоился Том и скомандовал. — Так, бойцы. Вещи в руки и несите в каюту. А с господином капелланом останусь я, — взглядом задавив зарождающиеся вопросы сопровождающих, Том подхватил Каца под руку и потянул к шлюпке. От неожиданности капеллан не сразу начал сопротивляться, но все же успел ухватиться за одного из стоящих рядом зевак в тщетной надежде остановить Тома. Напрасно, сейчас его не задержал бы даже танк или сам командир полка. Который, как и прочие офицеры части, младшие и не очень, к счастью для капеллана рядом так и не соизволили появиться. Благодаря чему Томпсон, надо признаться честно, с помощью неожиданного напарника, утащил Каца с центра палубы за шлюпку. Внезапно оказавшийся в спокойной обстановке Отто тотчас расслабился и размаху уселся прямо на палубу. Сумев, однако, одновременно вытащить из-за пазухи неведомо как поместившуюся там квадратную флягу, емкостью на глаз не менее чем в английскую пинту. И, тут же, не говоря худого слова, присосался к ней, как некормленый младенец к материнской груди. После нескольких внушительных глотков, сопровождавшихся восхищенным присвистом невольного помощника Тома, Кац протянул флягу Тому со словами. — Тут еще есть, — и сразу весь обмяк и закрыл глаза.

— Умер? — испуганно заметил неизвестный.

Отто, повернувшись на бок, проворчал. — Кто из вас умер, обязан в течение суток доложить об этом мне, чтобы я включил его в очередную сводку.

— Напился, — махнул рукой Том.

— Понял. Мне говорили, что мы плывем вместе со «Всеми Алкоголиками», но я как-то не поверил, — невольный свидетель неожиданно вспомнил, что он разговаривает с незнакомцем и представился. — Извините. Меня зовут Джеймс Бонд, инженер.

— Инж…?! Извините, — Толик едва успел задавить смех. — Том Томпсон, сержант. Извините еще раз, просто у меня был один знакомый полный ваш тезка, — постарался объяснить Том приступ веселья. Только сейчас он заметил, что его собеседник одет не в настоящую униформу, а в нечто полувоенное — Кстати, а что вы тут делаете, на нашем Ноевом ковчеге?

— Представляете, мистер Томпсон, — начал рассказ Джеймс, но сержант сразу же его перебил.

— Зовите меня Томом.

— Джеймс — протянул руку инженер и продолжил после рукопожатия. — Работаю в АйБиЭм, в оружейном отделе. Вместе с бригадой рабочих направлен… — он помялся. — Короче будем ремонтировать оружие на месте и вносить предложения по усовершенствованию.

Капеллан в это время пошевелился и проворчал.

— Главное — не перебрать…

— Спи, чудовище, — огрызнулся Том, тут же переключившись на Бонда. — А разве вы не счетные устройства выпускаете?

Тут инженер, совершенно забыв про валяющегося на палубе капеллана, начал вдохновенно рассказывать о том, что, как и когда выпускала АйБиЭМ. Оказывается, компания производила широкий спектр уникального по тем временам оборудования, включающего системы учета рабочего времени, весы, автоматические резчики мяса и перфокартное оборудование, и в том числе те же счетные устройства — табуляторы. Кроме того, с началом войны ее рабочие занялись выпуском винтовок и пулеметов, в том числе БАР и карабинов «Беби Гаранд», прицелов для бомбометания, запчастей для моторов и прочего военного снаряжения.

— Погодите, а вы чем занимаетесь? — кажется, недавно появившаяся у Толика идея получила реальный шанс воплотиться в металле, который упускать не хотелось. И Толик протянул флягу инженеру. Тот автоматически взял, понюхал, поморщился, но отпил глоток, вернув флягу Толику. Он столь же автоматически принял, глотнул и поморщился.

— Кукурузный виски, — улыбнулся Джеймс. Толик лишь утвердительно кивнул. Подумав при этом, как отлично умеют американцы маскировать словами действительность. Обозвать красиво обычный деревенский самогон — это надо суметь.

— Неплохой, — заметил он, отдышавшись. — Еще?

— Нет, хватит, — покачал головой инженер. — Крепкий, зараза.

— Точно… — подтвердил Том и завязал разговор о своей идее. Как всегда бывает, сначала Джеймс принял его мысли с иронией. Но потом заинтересовался и у них начался очень интересный разговор с разбором возможностей придумок Толика. Они даже на время забыли о мирно храпящем на холодной палубе Каце. Пожалуй, он подхватил бы радикулит или даже воспаление легких, если бы не появившийся боец, бывший сопровождающий капеллана, который вернулся предупредить, что корабль уже отплывает.

С помощью бойца они, пользуясь тем, что большинство пассажиров столпилось у обращенного к причалу борта, отволокли полностью расслабившегося Каца в его каюту. И разошлись, договорившись встретится назавтра у той же шлюпки.