Глава
ВОСЬМАЯ

К ночи на встрече обров было больше, чем учеников у меня в школе, — вот что значит жить в маленьком городе в самом сердце самой большой территории оборотней. Я знала каждого по имени, несмотря на то что многие приезжали из других городов — рутинная поездка туда и обратно, которую они совершали регулярно, как по часам, один раз в двадцать девять дней. Территория Каллума простиралась от Канзаса до Монтаны, и хотя большинство обров тянулись к своему альфе, несколько волков Каллума предпочитали иметь периферийный статус, проживая на самых дальних окраинах нашей территории, подальше от Арк Вэлли и остальной Стаи. Из этих окраинных только двое не появлялись на сборище, и их регулярное отсутствие продолжалось столько, сколько позволял Каллум.

Лично мне бы очень хотелось, чтобы драгоценнейший альфа потребовал их присутствия сегодня ночью. Кроме Девона, у меня в Стае был еще один друг. Ее звали Лейк, мы были одного возраста, и она со своим отцом каждое лето проводила в Арк Вэлли, когда мы были маленькими. Лейк была одной из самок-оборотней нашей стаи и одной из самых справедливых личностей, которых мне довелось встретить. Я желала только одного — чтобы она и ее отец приехали с окраин нашей территории на сегодняшнее ночное сборище. Чистокровный оборотень или нет, но одного Дева было явно недостаточно, чтобы нейтрализовать тех членов нашей мохнатой семьи, которые испытывали не самые теплые чувства по отношению к человеческой девчонке, находившейся среди них.

— Нет ничего постыдного в том, чтобы развернуться и свалить отсюда по-быстрому, — сказал мне Девон. — Я бы на самом деле очень это рекомендовал.

Девону всегда удавалось меня успокоить, но на этот раз я едва смогла выдавить из себя улыбку. С другого края толпы ко мне начал медленно двигаться Каллум, и я почувствовала, как песчинки начали медленно падать в песочных часах и каждая как будто била меня в живот, напоминая о том, что мое время на исходе.

Не говоря ни слова, Каллум положил мне руку на затылок, и, хотя выглядело это как успокоительный жест, от физического контакта с альфой все волосы у меня на руках встали дыбом и зашевелились один за другим.

Обычная девочка энергетику этого места почувствовала бы как нормальный избыток адреналина, так бывает в раздевалке перед ответственным матчем или в кабинете математики перед началом экзамена. Но я знала, в чем дело. Это был не адреналин. Это было что-то противоестественное.

Это была чистая, неразбавленная животная энергия, и в тот момент, когда я установлю связь со стаей и присоединюсь к групповой ментальности, это не будет ни странным ощущением у меня на коже, ни статическим электричеством на волосках моих рук.

Это будет внутри меня, и я растворюсь в этом так же, как остальные члены Стаи.

Рука Каллума чуть крепче сжала мой затылок, и я испугалась, не выдало ли выражение моего лица то, о чем я подумала. Через несколько минут это станет ясно всем, но не в словах — в ощущениях, и эта связь позволит моим эмоциям слиться с эмоциями окружающих.

Вскоре Каллум и я стояли в самом центре. Сора, Кейси и Лэнс находились ко мне ближе всех, Маркус стоял у меня за спиной — скорее всего, по приказу Каллума, от которого я не могла оторвать глаз.

— Привет вам, братья!

Если Соре и не понравилось, что приветствие Каллума не было гендерно-нейтральным, она этого не показала. Что касается меня, то я чувствовала себя несколько, как бы поточнее выразиться, лишенной гражданских прав. Что уж говорить о том, что я пребывала в явном меньшинстве. На этой опушке нас было явно около сотни, и только холеная, сдержанная Сора и я были единственными особями женского пола.

А я была единственным человеком.

Один оборотень опасен. Целая стая была несгибаемой силой, непобедимой армией.

Меня превосходили численностью, я была безоружной, слабой и измученной. Именно в таком порядке.

— Привет! — в унисон проворчала Стая в ответ Каллуму, но я почти не расслышала звуков в их ответе. Это было нечто вроде мелодии — нечеловеческий, мелодичный тон, который звучал скорее как гудение энергии, чем как что-то, напоминавшее приветствие.

— Одному из нас потребовался наш совет, — сказал Каллум. — Бронвин, дочь Эли, наши уши слушают тебя.

Хоть он и следовал протоколу абсолютно, эти слова совсем не походили на те, которые обры слышали раньше. Во-первых, сам факт того, что я была дочерью. И тот факт, что моя фамильная принадлежность устанавливалась по имени матери. И еще то, что всем было известно, что Эли не рожала меня — я была сиротой.

И что я не всегда была одной из них.

Знакомый звук лопнувшего пузыря заставил меня оглянуться через левое плечо, в сторону охранника Каллума, и я увидела, что Кейси был не единственный, кто присутствовал здесь из моих домашних. Близнецы тоже присутствовали — два младенца среди толпы самцов. Крепкий обр, в котором я узнала одного из коллег Кейси, нежно укачивал близнецов в своих мускулистых руках.

Ну, по крайней мере, я не была в полном одиночестве. Хотя после недолгого размышления я уже не была уверена, являлось ли это облегчением или нет. Моими союзниками в этом круге были слегка повернутый на моде мальчишка-подросток, свято веривший в великую силу киномюзиклов, и два младенца, одетые в рубашки с маленькими желтыми и синими уточками.

Ну чем не армия!

Брин. Где-то на краю подсознания я почувствовала еле заметное движение — даже не слово, а какое-то легкое напоминание о нем, — толкавшееся в доставшуюся мне нелегким трудом психическую защиту.

Точно. Их уши слышали меня. И мне полагалось начать говорить.

— Я, Бронвин, дочь Эли, прошу у стаи позволения поговорить с Чейзом Выжившим.

Поскольку фамильных связей у Чейза не было, этот титул казался вполне подходящим, и мне даже показалось, что я увидела частицу понимания во взгляде Каллума, нечто, что сказало мне, что он понял больше, чем я ожидала от него относительно моей увлеченности мальчишкой, который мог убить меня так же легко, как и рассказать всю правду.

— Являясь альфой Стаи Стоун Ривер, от имени братьев моих говорю тебе, что я даю тебе разрешение на следующих условиях.

Я была готова услышать это и странным образом осознала, что благодарна Каллуму за то, что я — его и что он уже достаточно серьезно нарушил протокол, чтобы предупредить меня. Потом я подтвердила то, о чем он уже говорил раньше: о том, что я буду подчиняться сопровождающим меня на этих встречах, и о том, что сделаю достоянием всех свою связь со Стаей до завершения всех этих дел, и о том, как побегу с ними сегодня ночью.

А потом Каллум сообщил мне свое последнее требование:

— В обмен на эту услугу ты на следующие пять месяцев откажешься от любых встреч, в которых будет принимать участие Североамериканский сенат.

Это было… неожиданно. Все остальные требования Каллума имели отношение ко мне, делая меня еще в большей мере частью Стаи, а это отталкивало меня прочь от нее. Сенат на регулярной основе не созывался, и, если сказать честно, у меня не было никакого желания находиться там же, где были его члены. Узы, связывавшие меня с Каллумом, связывали меня и со Стаей, и от этого я пахла Стоун Ривер — и Каллумом — для других обров. Но я не была связана ни с одним другим альфой из Сената. Рядом с ними я не чувствовала себя в безопасности, и бюрократическая фальшь, окружавшая Сенат, совсем не помогала скрывать то количество тестостерона, которое заставляло каждого из вожаков Стай испытывать свое доминирование на других. Они ввосьмером заключили джентльменское соглашение не бросать вызов друг другу. Но мне бы совсем не хотелось очутиться в одной комнате с самцами, почти такими же сильными, как Каллум, но которые не были связаны, как он, обязательством охранять меня.

— Я соглашаюсь с этим условием, альфа, — сказала я.

Что это было на лице Каллума — облегчение? Мой желудок скрутило, когда на его лице вновь появилась непроницаемая маска, и я на одну секунду засомневалась: может быть, он знал что-то еще, чего не знала я?

Каллум прекрасно понимал, что мне не стоило давать сомневаться слишком долго. Его голос снова загрохотал вокруг меня, холодный и спокойный, наполненный сдержанной силой, и я успокоилась. Теперь я видела только Каллума и слышала только его слова.

— Условия обговорены. Соглашение достигнуто и скреплено печатью.

Каллум сделал шаг ко мне и вонзил ногти мне в лопатку — неглубоко, недостаточно сильно для того, чтобы пошла кровь. Потому что сейчас это движение было просто показным, и власть оно выражало скорее символически, чем буквально. В ответ я склонила голову и, вытянув руку, впилась ногтями в его тело, ставя свою печать на соглашение.

Опять оно — толчок на самом краю души, и на этот раз я поняла, что напоминание это было не грубым ударом, приказывающим мне не расслабляться, а скорее легким толчком, направленным против моих оборонительных укреплений.

Тех оборонительных укреплений, которые я только что согласилась сдать.

Я закусила нижнюю губу и кивнула, потом закрыла глаза и бросила взгляд назад, на все, что я сделала за многие годы, чтобы закрыть себя от всех, защитить себя, стать самой собой. Рыдания застряли у меня в горле. Точно так же Каллум мог приказать мне снять с себя одежду и позволить всем этим самцам смотреть на стрип-шоу. Я буду унижена и уязвима. Голая во всех смыслах.

Брин! На этот раз эхо было успокаивающим, но гораздо более близким, скорее под кожей, чем на ней, и я вздрогнула и дернулась вперед.

Я собрала все, что в наивысшей степени было мной: тайны, которые я охраняла сильнее всего, мечты, которыми бы я ни с кем не поделилась. И сделала из них крохотный шарик и засунула его в самую глубину своей души, в то место, которое простиралось глубже слов, страхов или эмоций. Я запечатлела в памяти этот шарик — крошечную светящуюся сферу — и пообещала себе, что его никто не тронет до тех пор, пока я не вернусь за ним, и что я в конце концов останусь самой собой.

И если Каллум видел то, что я делаю, его глаза цвета янтаря даже не намекнули на то, что он знает об этом, и я снова услышала его голос у себя внутри.

Подчиняясь его гипнотическому зову, я снова вошла в лабиринт своего сознания, углубившись так далеко, насколько могла вспомнить, туда, где я в последний раз стояла перед собранием обров, четырехлетняя, повинующаяся указу Каллума смотреть на него, и только на него, и он пометил меня как принадлежащую ему. Двадцатиоднолетняя Эли стояла тогда рядом со мной, и мне стало интересно: чувствовала ли она себя тогда так, как я чувствую себя сейчас? И позволила бы она надругаться над собой ради меня?

А потом я подняла глаза на Каллума, так же как тогда, и сказала ему, каждой своей частичкой, что я — его. Что я — член Стаи. И что в первый раз с тех пор, как я научилась защищаться от подавляющей воли Стаи, я на самом деле была и их тоже.

Обновленное сознание приходило ко мне отовсюду, подобно приливной волне, сбивавшей с ног и тащившей за собой в море. Первым моим инстинктом было бороться с ним, убежать, воздвигнуть внутренние стены своего сознания в десять раз крепче, чем они были раньше, но они тянули меня к себе, мои собратья по Стае. Меня притягивали их разум, мысли, чувства и эмоции. Единство их душ. Их волчность. И хотя в душе у меня не было еще одного существа, которое бы отвечало им, тело мое находилось в полном неведении относительно этого. Мне нужно было быть с ними. Ближе к ним. Быть среди них.

Мне нужно было быть Стаей.

На каком-то уровне я понимала, что это самое трудное, самое отвратительное — когда впускаешь их внутрь. У меня не было гарантии в том, что я когда-нибудь смогу освободиться от обров. Потому что я не могла гарантировать того, что мне когда-нибудь захочется это сделать. Жизнь, которой я жила, была не чем иным, как сенсорной депривацией*.

Снова рука Каллума оказалась на моей шее, и я схватила ее.

Безопасность. Тепло. Альфа. Так сказало мне мое чувство стаи.

Каллум. Здесь. Мой. А потом, один за другим, подходили остальные обры. И возлагали на меня руку, нежно прикасаясь ко мне. Наверное, меня от этого бросало в дрожь. Мне следовало бы лекции читать о своем личном пространстве и о том, как я ненавижу, когда кто-нибудь его нарушает.

Совсем наоборот, я думала только о том, что впервые за миллион лет Каллум не был единственным человеком, с которым я чувствовала себя в безопасности. Он не был единственным, на которого я могла положиться в том, что он всегда защитит меня, спасет, позволит мне быть самой собой, даже если из-за этого у него возникнут серьезные проблемы.

Это была моя семья. Даже те, которых я не любила, даже те, которые желали мне смерти с того самого момента, как узнали меня, они были моими точно так же, как Кети и Алекс. Мы были частью друг друга, и пусть между нами не было любви — было что-то другое.

Я чувствовала перемены еще до того, как замечала обров: наэлектризованность поверхности кожи и меняющийся мир внутри. Я могла чувствовать, как превращаюсь… не в волка, но в некое существо, которым я была в Стае. В дочь. Сестру. Силу природы.

Энергия обров текла во мне. Я не могла заставить свои человеческие конечности действовать с той же мощью, как действовали их, волчьи, но я к этому стремилась, и в первый раз за миллион лет это меня не пугало.

Каллум выгнул спину, и одним-единственным движением его человеческая форма растворилась. Превращение человека в волка было плавным, как вода, перелившаяся из чашки в лужицу на полу. Его мех был серым, с рыжеватым отливом. Он потянулся, упершись передними лапами в землю и задрав хвост, а потом выпрямился в полный рост.

В человеческом облике Каллум выглядел скорее как ковбой, чем как лайнбекер, и был опасен только тогда, когда вы знали, какая сила скрывалась в нем. Но в обличье животного он трансформировался в нечто, от чего у вас перехватывало дыхание. Никто ни при каких обстоятельствах не принял бы Каллума за обычного волка. Он был громадный, и с волчьим оскалом на морде он смотрел прямо мне в глаза.

— Агрррууууууууууу!

От этого звука, который я могла бы классифицировать как нечто среднее между волчьим воем и соло Джастина Тимберлейка, я волчком крутанулась назад. Девон! Он был крупнее, чем любой обычный обр, размером почти с Каллума, хотя еще не совсем вырос. Была в его движениях некая грация и легкость.

Мой Девон.

Он подпрыгнул и нежно опрокинул меня на спину, и мгновение спустя мы вдвоем уже кувыркались по земле, так, как мы делали когда-то, когда были совсем маленькими. Он не давал воли своим зубам и когтям, а я впивалась пальцами ему в брюхо, щекоча и царапая его, а когда он зарывался носом мне в волосы и тихо фыркал, вдыхая и выдыхая воздух рядом с моим ухом, я улыбалась.

Кейтлин сломя голову бросилась к нам, и я обняла ее и подняла на вытянутых руках ее щенячье тельце, а потом опустила и прижала к себе, зарывшись носом в ее мех. Она лизнула меня в лицо, и ее хвост яростно замолотил во все стороны, да так быстро, что все ее тело завибрировало.

— Девчонка! — казалось, говорила она. — Сестра! Стая! Брин!

Я позволила Кейтлин скакать по мне, пока она не потеряла равновесие и, перевернувшись через голову, свалилась на землю. Остальные волки подошли и, не произнося ни слова, встали рядом со мной, а Кети вскочила на лапы и с восторженным визгом бросилась ко мне, потащив за собой Александра. Пытаясь угнаться за сестрой, он ввязался в игру и, вцепившись зубами в штанину моих брюк, стал тянуть.

Кети была борцом, но Алекс — я инстинктивно это знала — хотел бегать.

Я тоже хотела бежать.

Но не могла. Пока не могла. Альфа. Альфа. Альфа, говорило мне мое чувство Стаи, и в унисон Кети, Алекс, Дев и я повернулись к Каллуму, который, закинув назад голову, завыл. И на этот длинный радостный звук эхом откликнулись остальные.

И я откликнулась на него своим высоким и чистым человеческим голосом.

А потом мы побежали. Вокруг — сплошные мохнатые тела, натыкающиеся на меня, мельтешение под ногами, и я перепрыгиваю через них. Я что-то кричала им. Я пела и вопила, я старалась обогнать их, и, хотя шансов на это у меня было не больше, чем у младенцев, они позволяли мне это сделать. Серые, золотистые, коричневые, белые, черные и всех возможных оттенков между этими цветами — Стая была как расплывшееся цветовое пятно, и хотя я ничего не могла поделать, кроме как просто смириться с тем, что им все известно о моей бледной, безволосой коже, это было не важно. Не важно для меня и не важно для них.

Любой из членов Стаи — за исключением разве что близнецов — мог бы убить меня, ни на секунду не задумавшись. Они могли бы переломать мне кости, свернуть шею, вскрыть яремную вену. Они могли бы сожрать меня, уничтожить, развеять останки по ветру.

Но они этого не сделали. Этот зов моей связи с ними был столь силен, что я даже не подумала о других волках, которых видела в своей жизни, — мужчинах, которые переключались в монстров, с челюстями, рвущими человеческое горло.

Вместо этого я думала о ветре, бьющем мне в лицо, о запахах и вкусе леса и о том, как трава стелилась под лапами моих братьев.

Стая была в безопасности.

Стая была сплочена.

Стая была — моя!