Книга: Среди волков
Назад: Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Дальше: Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Глава
ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я? Как они могут смотреть на меня и прокручивать в голове слово, которое выражает собой такую власть? Абсолютную, непогрешимую, вечную. Защиту. Наказание. Правосудие.
Альфа стаи включал в себя многое, но человеческое — это было совершенно не его. Но все же вот они стоят и пристально смотрят на меня с каким-то чуть ли не осязаемым ожиданием в глазах. И энергия убийства гудит в их телах. Они хотят бежать, и они хотят, чтобы я сказала им, что они могут это сделать.
Твои, беззвучно сказал мне Чейз и положил голову мне на макушку. Кожей головы я чувствовала его горячее дыхание и вздрогнула, как от холода.
Мои. Это утверждение пришло от волка внутри Чейза, ослабленного в схватке и покрытого шрамами… и еще очень сердитого из-за того, что ему не позволили забить его добычу: того человека, который осмелился прикоснуться к девушке. Волк Чейза не предъявлял претензий ни на кого из других живучих и не отвечал на их безмолвную мольбу о беге. Он констатировал то, что, по его мнению, было совершенно очевидным.
Я была — его.
Мне хотелось спрятаться в Чейзе, скрыться в его сознании, найти убежище в его волчьем собственническом инстинкте и смотреть оттуда в дюжины глаз — человеческих и волчьих, — сверлящих мои глаза. Но я не могла.
Альфа. Альфа. Альфа.
Это слова на высокой ноте уже выли в моем мозгу.
Делайте, что хотите, сказала я им. Хотите бежать — бегите.
Но этого им было недостаточно. Это было не то, что им было нужно. Им была нужна я. Они нуждались в обещаниях и в ответах на их вопросы. Им было нужно, чтобы я поклялась дать им то, что обещала мгновение назад: сделать все возможное и невозможное, чтобы помочь им преодолеть годы Вилсоновых оскорблений.
Бежим. Это слово вылетело из моего сознания на мгновение раньше, чем слетело с моих губ. Но и в том и в другом отношении оно вылетело откуда-то из самых глубин моего «я» — чего-то древнего, чистого и совершенно сбивающего с толку. Я не была оборотнем, но что-то внутри меня было. Что-то такое же грубое и первобытное, как волк внутри Чейза. Инстинкт выживания — он же и защитный инстинкт. Едва я приказала остальным бежать, позволила им это сделать, как я вздрогнула, ощутив, что их чувства овладевают мной точно так же, как в тот самый день, когда я бежала со стаей Каллума. Я впустила их в себя, почувствовала каждого из них через наши недавно установившиеся связи.
Стая была жестокой, прекрасной и живой, переполненной собственной энергией. И я вскинула голову к небу и завыла.
Я скорее почувствовала, чем увидела, то воздействие, которое этот звук оказал на Чейза. Он выгнул спину, и его волк вырвался наружу, заставив его переключиться. Подчиняясь инстинкту, я упала на колени рядом с черным, как ночное небо, телом рядом со мной и пристально посмотрела в волчьи глаза. В глаза Чейза. Зарылась руками в его мех — шелковистый, совсем негрубый — и почувствовала, как его сердце бьется под моими ладонями.
Бежать. Бежать. Бежать, сказала я всем. На сей раз мои произнесенные безмолвно слова наполнили всех радостью — и силой, конечно. Поддавшись их влиянию на меня, возбуждению и страстному желанию бежать вместе со всеми, я с трудом поднялась на ноги и побежала, и вся Стая последовала за мной по пятам, окружая меня, желая быть рядом со мной.
Тепло тел моих друзей согревало меня, и адреналин зашкаливал, возбуждение передалось от одного к другому, как камень, подпрыгивающий по поверхности пруда. Лейк, высокая и белокурая даже в волчьем обличье, подталкивала меня сзади, заставляя бежать быстрее, дать себе больше воли.
И когда я это сделала, когда самая последняя из моих стен рассыпалась в прах, только тогда я все осознала.
Стая была единым целым.
Стая была в безопасности.
Стая была — моя.
И на этот раз я лучше умру, чем позволю кому-то забрать ее у меня.
Час спустя обры вновь удобно устроились в своих человеческих личинах, и я смогла вспомнить, что я тоже была человеком. Мэдисон и те из живучих, которые были постарше, начали помогать младшим разбираться с новой для них одеждой, и я в первый раз поняла, что некоторые из детей были не старше близнецов. Самой младшей из них было года два, может быть, три. Рыжеволосая и важная, она заковыляла ко мне в ту самую секунду, как Мэдисон нарядила ее в линялое потрепанное платье. Я встала на колени и раскрыла малышке свои объятия, а потом усадила ее на свое бедро, да с такой легкостью, которую не могла бы в себе вообразить до Кети и Алекса.
С легкостью, которая казалась слишком естественной, если принять во внимание тот факт, что эта девочка должна быть мне совсем чужой.
Лили.
Ее имя всплыло откуда-то из глубины памяти, как будто я всегда знала его. Ее маленькая головка прислонилась к моей груди, и все, что она знала о жизни, перетекло в мое сознание. Вилсон — такой добрый и страшный, и — у-у! — он так больно ударил ее однажды. Красный. Плохой цвет. Плохая штука. Кровь. Мерзкий, набитый ватой кролик с вырванным горлом. И у нее противная вата во рту. И плакать не разрешают.
А потом… потом была я.
В ее глазах я была прекрасной. Высокой и сильной.
Я была надежной.
Наклонив голову так, чтобы наши глаза могли встретиться, я сделала слабый выдох, и девочка начала нюхать как сумасшедшая, пытаясь вобрать в себя запах моего дыхания.
— Привет, Лили, — сказала я. — Я — Брин.
Лили кивнула и, нерешительно улыбнувшись, с недоуменным видом на лице повернулась и показала куда-то пальчиком. Я посмотрела в ту сторону, куда девочка указывала, и увидела Чейза.
Он пересек комнату тремя широкими шагами — как обычно, его движения были текучими, словно вода. Наклонился ко мне и потерся своей щекой о мою щеку. А потом — очень тихо — повернулся к Лили и, слегка улыбнувшись, дунул в ее сторону, позволяя ей уловить и его запах.
Через связь я почувствовала, что для Лили Чейз пах точно так же, как и я. Сосновой хвоей и корицей.
Я прильнула к Чейзу, или, может быть, это сделал он, и Лили снова положила головку мне на грудь, явно намереваясь угнездиться между нами. А мое лицо и лицо Чейза тоже нашли путь друг к другу. Щека к щеке. Лоб ко лбу. Нос к носу. А потом — губы к губам. Поцелуй растянулся на невыносимо восхитительную вечность. Я почувствовала, что проникаю в сознание Чейза и приглашаю его войти в свое. На секунду мир прекратил вращаться вокруг своей оси, и гул нашей стаи стал едва слышен.
Вдруг тишина и неподвижность куда-то исчезли, и я почувствовала, как сидевшие в комнате обры напряглись, и услышала зарождающееся рычание на корне языка у Чейза.
Что-то приближалось.
Не прошло и секунды, а может, двух, как дверь в хижину Бешеного с грохотом слетела с петель, и толпа обров ворвалась в комнату. Я вырвалась из объятий Чейза, и, в одно мгновение ко мне вернулись звуки моей — Моей — Стаи, на этот раз громче, чем прежде.
Наше. Наше. Наше.
Это была наша территория. Эти люди вторглись на нее. А каждому волку, находившемуся внутри моих собратьев по Стае, было известно, как дважды два, что Стаю надо защищать, альфу — слушаться, а тех, кто вторгается на нашу территорию, убивать.
И то, что сначала было легким гудением в наших связях друг с другом, внезапно превратилось в громкое рычание, и хоть мне и не нравилась сама мысль контролировать кого-либо, но я все-таки крепко потянула за свой конец, обуздав их одним-единственным словом «Хватит!»
— Ты? — Потребовалась секунда, чтобы я смогла увидеть говорившего, и еще несколько мгновений, чтобы опознать его.
Шей.
Я застыла, позволив своим чувствам выйти за границы моей новой Стаи, Стаи живучих, и едва я вышла за пределы психологического щита Стаи, защищавшего меня, как энергия комнаты врезалась в меня, словно удар в живот. Подобное я ощущала раньше, в теле Чейза, но теперь я почувствовала что-то новое. Вместо того чтобы выставить защиту или сбежать, мой инстинкт приказывал мне защищать то, что было моим: мою территорию, моих волков, мой статус. Это был Сенат. Это были альфы, но рев Стаи, которую я возглавляла, то, как они подчинились моему и только моему приказу, заставили меня согласиться с неумолимой, неправдоподобной правдой.
Эти люди были альфами. Я тоже была альфой.
— Каллум. — Мои глаза разыскивали его, а губы сами по себе произнесли это слово.
У меня было такое чувство, словно я никогда не произносила его раньше, как будто это было слово на иностранном языке, на котором я не говорила. Я не была уверена в том, что оно значило. Не была уверена в том, чем он занимался и кем он был. Для меня.
Для волков, которых я была обязана защищать.
— Брин, — сказал Каллум спокойно. — Кажется, у тебя небольшие неприятности.
Какой-то альфа фыркнул:
— Где Вилсон?
— Бешеный? — спросила я, и что-то горячее и бурлящее поднялось из моего желудка, прошло через горло и вместе с этим словом полилось наружу чистым ядом. — Тот, который нападал на беззащитных детей и убивал их, чтобы других детей превращать в оборотней? Тот, который использовал это свое умение для того, чтобы влиять на Сенат? Этот Вилсон?
— Да. Этот Вилсон.
Шей не любил меня. Я встретилась с ним взглядом и даже не моргнула. Я позволила ему не любить меня. Это чувство было взаимным.
— О, — сказала я небрежно, — этот Вилсон мертв.
Шей стремительно рванулся вперед, инстинкт уже было подсказал мне, что вот сейчас он вцепится мне в горло и расплющит о ближайшую стену, если бы не тот факт, что движением не менее быстрым все волки моей Стаи бросились защищать меня. Чейз сделал шаг вперед и встал передо мной так близко, что я носом чуть не уткнулась ему в спину. Лейк встала сбоку от меня, дети — на флангах, даже Лили, которая выскользнула из моих объятий и бросилась на Шея, сверкнув зубами. Она еще не усвоила, что зубы у нее в человеческом облике не такие крепкие, как в волчьем.
И если бы я позволила, Лили разорвала бы Шея в клочья.
Но в конечном счете именно присутствие Девона, угрожающе возвышавшегося над всеми, остановило Шея в его угрожающем продвижении. Они стояли друг напротив друга: Дев, с достоинством держащий себя даже в центре хаоса, и Шей, как отражение всего, чем мог бы стать Дев, если бы заботился только о своей чистокровности, а не о том, как стать личностью.
— Пошел. Прочь. — Девон произнес эти слова медленно, но каждое слово весило как целое предложение.
По комнате прошла тревожная зыбь, альфы начали переминаться с ноги на ногу, не отводя глаз от противостояния.
Вызов.
Господству.
— Дев. — Я произнесла вслух его имя, понимая, что, если я не остановлю его, все может кончиться очень плохо.
При звуках моего голоса Девон прервал зрительный контакт с Шеем и отступил на шаг назад, ближе ко мне.
— Она их альфа, — выдохнул человек, который пах морской солью и серой. В его зеленых глазах мелькнул желтый огонек, зрачки расширились. — Дети думают, что они — ее.
Они не просто думают, что они мои, хотелось сказать мне. Они — мои. Я не понимала этого. Я не видела логики в этом выборе, но это было именно так.
Я была той, кто освободил их.
Я была той, кто показал им, что они могут сделать. Я была той, кого они выбрали, чтобы соединиться. И поскольку я все это начала, я находилась в центре всего, что нас соединяло.
Я была — их. Пусть я была их альфой, все равно даже самый маленький из моей Стаи чувствовал, что я, помимо всего прочего, самая уязвимая, самая слабая физически. В общем, та, которую Шею очень хотелось бы выпотрошить.
— Я не убивала Вилсона. — Мой голос, едва ли громче шепота, резонировал всей силой моей Стаи, неистовой жаждой крови, отчего звучал не так чтобы совсем по-человечески, как мне бы хотелось. — Это они сделали. Те, которых он изменил. Те, которых вы позволили ему изменить.
Лили зарычала, и этот звук, исходивший от ангелоподобного существа двух лет от роду, казался больше дьявольским, чем волчьим.
— Сейчас они свободны, — продолжила я, и в моем голосе все еще слышались отголоски чего-то мне не свойственного. — И никто не подберется к ним. Только через мой труп.
— Ты что, на самом деле думаешь, что мы позволим тебе взять их? — насмешливо произнес Шей.
Все мои инстинкты сообщили мне, что он бросал мне вызов и что игрой в гляделки я из всего этого не выпутаюсь. Вызов вспыхнул, как трут от пламени. Я чувствовала, как огонь распространялся по всей комнате — от одного альфы к другому. Они были сильнее меня. Один на один у меня не было шансов выстоять против любого из них. Даже в окружении живучих оборотней, которые сделают все, о чем я их ни попрошу, шансов у меня не было никаких. Живучие или нет, но мои волки были просто детьми, а любой альфа в этой комнате отсчитывал свой возраст веками.
Я не отступлю. Я попыталась, чтобы вожаки увидели это по моему лицу. Есть у меня шансы или нет, это мы еще посмотрим, но если эти альфы думают, что они могут забрать у меня хоть кого-нибудь из этих детей, которых они сами с удовольствием оставили Бешеному в обмен на обещание получить новых волков, которые станут их собственностью, то они глубоко ошибались.
Я не отступлю. Ни сейчас. Ни вообще. Даже если этим я сама себе подписываю смертный приговор.
Мой взгляд метнулся к Каллуму, и его янтарные глаза сфокусировались на мне так, что я даже задумалась, в каком возрасте он видит меня сейчас: в четыре года, в пять, в шесть или в десять? Или в любом возрасте до того дня, когда меня забрала Эли?
Брин. Я не слышала голоса Каллума у себя в голове, это единственное слово — мое имя — я увидела в его взгляде. В нем было одобрение. Чувство. И еще что-то… взгляд, который я знала, тот самый взгляд, который я много раз видела раньше. Этот взгляд подталкивал меня вперед. Этот взгляд заставлял меня собрать воедино все то, чему он научил меня, и думать. Из этой дилеммы был выход, но найти его и привести в действие должна была я сама.
Поэтому я сделала то, о чем просили меня глаза Каллума, и задумалась. И ответ нашелся — в том, что я знала о людях в этой комнате, и в том, чему научил меня Каллум: надо водить оборотней за нос, отстаивая свою позицию в споре.
— Вообще-то, — сказала я, отвечая наконец на слова Шея и не отводя взгляда от Каллума, — я на самом деле думаю, что вы позволите мне оставить их. Потому что это не Европа. И не Азия. В Северной Америке альфы не забирают волков у других альф. Сейчас между нами ничего нет, но если ты захочешь забрать то, что принадлежит мне, тогда тебе придется бросить мне вызов.
Тогда тебе придется убить меня. Эти слова не были произнесены, но все присутствовавшие в комнате поняли, что они подразумевались, и в воздухе запульсировала волна статической энергии. Альфы не любят, когда им бросают вызов. Особенно когда вызов брошен самкой. И особенно если она человек.
И особенно им не понравился бы вызов, брошенный мной.
— Кажется, девчонка дело говорит, — сказал Каллум, и выражение его лица было абсолютно нейтральным, а тело расслабленным, да еще стоял он в такой позе, что любой бы испугался до смерти, если бы у него хватило мозгов понять — Каллум совсем не тот человек, которого стоило выводить из себя.
Он расквитался.
— По закону Сената, если волк хочет сменить стаю, оба альфы должны под этим подписаться, а Брин, кажется, эта идея не очень нравится, — продолжил Каллум.
Шей зарычал:
— Ты что, серьезно, Каллум? Она — человек! Она слабая. Если мы хотим взять то, что у нее есть, мы возьмем это. Я возьму.
Каллум не зарычал, он просто прекратил сдерживаться, прекратил скрывать свою силу от других, потому что в следующее мгновение что-то древнее и неопровержимое заполнило комнату. Именно это для меня значило быть альфой. Именно в этом чувствовалась настоящая сила.
Люди в комнате пришли в замешательство. А я даже не моргнула.
— Понимаешь, это будет зависеть от того, — сказал Каллум, и голос у него все еще был нейтральным, да и лицо тоже ничего не выражало, — считаем ли мы себя демократическим Сенатом или не считаем.
Я не могла скрыть удовлетворенную улыбку, медленно расплывавшуюся у меня по губам. Я видела, как это начиналось. Я подстроила так, чтобы Каллум сказал это. Если Сенат был демократическим, ни один альфа в этой комнате не мог бросить мне вызов или забрать хоть одного волка, принадлежавшего мне. А если нет, ну, что же…
В этом случае Каллуму вообще не нужно было сдерживаться и признавать чьи-то права на чьих-то волков.
— Ну, Шей, так что?
Я почувствовала громадное удовольствие, швырнув ему эти слова, те самые слова, которые сам Шей использовал, чтобы навязать голосование по Бешеному. Прямо в лицо альфе Снейк Бенд.
Шах. Мат. Партия.
Больше никому не хотелось бросать вызов Каллуму и забирать у меня мое. Хотя именно это вожаки и собирались сделать. Я не была уверена, было ли это каким-то очередным ходом в большой игре, затеянной Каллумом, или какой-то деталью, которая встанет на свое место в том будущем, которое было наиболее желательным для него. Или он делал это для меня. Потому что я была важна для него. Может быть, потому что я этого стоила.
Мне сдавило грудь, и я почти услышала звук разбитого стекла, как будто что-то разбилось у меня внутри. Но я не могла рисковать, не могла позволить, чтобы кто-нибудь другой мог увидеть это, и поэтому очень сильно старалась удержать совершенно нейтральное выражение лица.
— Полагаю, мы закончили, — с вызовом сказала я альфам — каждому из них, — и пусть только попробуют возразить, что это не так. — Выход сами найдете.
На мгновение мне показалось, что Каллум откинет голову назад и захохочет во все горло, однако же нет. Он просто смотрел вверх, на потолок, пока я провожала взглядом остальных альф, когда они, один за другим, разворачивались и шли к выходу, и в воздухе почти физически ощущалась ненависть ко мне, да еще к тому факту, что Каллум связал их по рукам и ногам. И пока я смотрела на то, как альфы уходят, меня не покидало чувство, что когда-нибудь они вернутся. Может быть, не в эту хижину. Может быть, не так скоро, но в конце концов кто-нибудь, а может быть, и все альфы решат, что игра стоит свеч. Заявят, что Каллум блефовал, и рискнут. И когда они сделают это, все станет очень скверно.
Наконец я снова повернулась лицом к Каллуму, и моя рука машинально потянулась к поясу джинсов, к отметине, которая когда-то объединяла нас двоих в нечто большее. На мгновение я почувствовала острую боль от того, что мы потеряли, но эта тоска была заглушена внезапной вспышкой предвидения, сказавшей мне, что Каллум, как, впрочем, и я, знает, что это еще не конец. Что еще ничего не окончено между нами и что разборки с членами Сената еще впереди. Когда-нибудь остальные альфы нанесут ответный удар.
И когда они сделают это, мы будем готовы. Я буду готова.
В первый раз за всю мою жизнь Каллум отвел глаза раньше, чем я отвела свой взгляд. В уголках его губ играла едва заметная, понимающая улыбка. Потом, не сказав ни слова, он повернулся и пошел вслед за остальными альфами к двери, пока в хижине не остались только те, чьи мысли и биение сердец я знала так же хорошо, как свои. Те, чья сила и энергия тянули меня в разные стороны со знакомым призывным криком: Альфа, альфа, альфа.
Стая, Стая, Стая, прошептала я в ответ — из своего сознания в их. Бежим!
Назад: Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Дальше: Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ