На улице заметно потеплело, и Пеллетер запарился в такси – был весь взмокший, когда наконец вылез из машины все там же у кафе. Парило явно к дождю. Небо по большей части расчистилось, но на востоке угрожающе громоздились серые тучи.

Главная площадь Вераржана была пустынной, город погрузился в послеобеденные дела. Прохожих не было – только старики, рассевшиеся в рядок у подножия памятника.

В кафе тоже было безлюдно. Пеллетер заказал себе пива и бутербродов с ветчиной и сыром навынос. Он собирался вернуться в полицейский участок – узнать, не пришло ли каких вестей о пропавших детях. А еще он намеревался отправить Мартена обратно в тюрьму изучать папки с делами и позвонить в Центральное управление Ламберу.

В дверях подсобки появилась официантка, и хозяин кафе поторопил ее с заказом для инспектора.

Пеллетер глянул на часы. Час дня. Трое суток уже прошло с тех пор, как было найдено первое тело. Вообще всегда самый трудный момент в расследовании, малодоступный пониманию обычных людей, это… ожидание.

Хозяин кафе любезно улыбался Пеллетеру.

– А мальчишек все-таки нашли, – сказал он, качая головой. – Да они вообще-то уже большие, чтобы потеряться в поле. – Он презрительно фыркнул. – Я в их возрасте ходил пешком за много миль, чтобы подоить коров.

Пеллетер ничего не ответил, но испытал внутреннее облегчение. Его вообще-то даже и не удивило, что мальчики нашлись. Этим конечно же и объяснялась такая тишина в городе. Он потянулся в карман за сигарой, но тут же вспомнил, что заказал обед.

– Это же надо устроить такой переполох! – не унимался хозяин кафе. – Надеюсь, они получат хорошую взбучку.

Официантка принесла Пеллетеру его бутерброды, завернутые, как он с удовлетворением заметил, во вчерашний номер «Веритэ».

– Ну а как они вообще? С ними все в порядке? И как обстоят дела со всем другим – с этими мертвецами-арестантами и с пропавшей девушкой?

Пеллетер проигнорировал его вопросы и, поблагодарив официантку, забрал у нее свой обед.

На улице он с удовольствием глотнул из горлышка холодного пива. Бутерброд тоже был отличный. Бенуа, даже несмотря на нервные потрясения последних дней, выпекал прекрасный хлеб с твердой хрустящей корочкой. Пеллетер жевал бутерброды на ходу, чувствуя, как по спине снова начал струиться пот. Он был несказанно рад, что ребятишки нашлись, но остальные вопросы пока продолжали висеть в воздухе. Он никак не мог избавиться от ощущения, будто постоянно упускает какую-то очень простую вещь, способную привести его к ответам на эти самые вопросы. Слишком много отвлекающих событий случалось за последнее время. Слишком много для такого маленького городка.

На ступеньках полицейского участка стоял какой-то человек. Пеллетер узнал его, только когда тот его окликнул:

– Поздравляю, месье Пеллетер, с удачным исходом!

– Сервьер!

– Мы уже готовим к сегодняшнему вечеру новый спецвыпуск. И заголовок такой красивый… – Он картинно всплеснул руками. – «НАЙДЕНЫ!»

– Да вы и впрямь уже становитесь ежедневной газетой, – не переставая жевать, заметил Пеллетер.

– Возможно, это мой шанс продвинуться в моем деле и уйти на более крупный газетный рынок.

– А кто же тогда будет писать для «Веритэ»?

– Ой, инспектор, я рад, что вы тоже в хорошем расположении духа. Ну я же в «Веритэ» не единственный репортер.

Пеллетер доел свой бутерброд и картинно отфутболил скомканную в шарик обертку, сделанную из упомянутой газеты. Но Сервьер не заметил этой шутки.

– А как все было?

Сервьер достал свой блокнот, тем самым напомнив Пеллетеру его самого, отчего тот снова испытал нечто вроде симпатии к молодому репортеру.

– «Во вторник 4 апреля, приблизительно в пять часов дня, Жорж и Альбер Перро вышли из кондитерской лавки месье Марка и направились по улице Принсипаль домой, на ферму Перро. Жорж предложил срезать путь через поле, но мальчики быстро потерялись в высоком бурьяне и сильно перепугались».

– Вы так и собираетесь написать?

– Я еще точно не решил. Продолжаю. «Стемнело, пошел дождь, и мальчики застряли в диком поле. Утром выяснилось, что Альбер заболел и не был способен продолжать путь. Жорж побоялся оставить брата одного. Мадам Перро, решив, что ее дети из-за плохой погоды остались в городе у тетки, не обращалась в полицию до четверга, 6 апреля. Начальник полиции Летро организовал поиски, продолжавшиеся всю ночь и все утро, после чего мальчики были обнаружены в поле к западу от города, теперь уже оба с сильным жаром. Они были доставлены в больницу, и я надеюсь услышать рассказ о происшедшем от них самих, а также от людей, которые их нашли, и от полицейских».

– Тогда чего вы ждете здесь?

– Да месье Розенкранц сейчас в участке, и я решил на всякий случай не попадаться ему на глаза, поскольку его, похоже, расстроило то, что я упомянул его жену во вчерашнем материале.

Пеллетер не смог сдержать улыбки, уже начав подниматься по ступенькам.

– Инспектор, подождите!

Пеллетер остановился и обернулся.

– У вас есть что-нибудь новое по убийству Меранже?

Улыбка исчезла с лица Пеллетера.

– Или, возможно, вы смогли бы как-то прокомментировать это происшествие с пятью мертвыми телами арестантов, найденными вчера? Или прокомментировать исчезновение мадам Розенкранц.

Окончательно помрачнев, Пеллетер недовольно заметил:

– Я думал, Сервьер, вас сегодня интересуют только хорошие новости!

– Хорошие новости это те, что позволяют газете расходиться с лотков.

– И все-таки лучше пишите про найденных детей, – посоветовал Пеллетер и повернулся, но тут же, замешкавшись, остановился.

– Что-то еще? – оживился Сервьер.

Пеллетер не ответил. Ему вспомнилось его сегодняшнее утреннее ощущение, будто он постоянно что-то упускает и от этого не знает, как действовать дальше. И вспомнились мысли о том, что он пока только реагирует на события, а не предвосхищает их. Тогда, может, стоит спровоцировать какие-нибудь новые события? Он повернулся к Сервьеру.

– Запишите-ка вот это. Инспектор Пеллетер крайне ободрен ходом расследования убийств в тюрьме Мальниво. У него имеются многообещающие зацепки, и он надеется раскрыть это дело к завтрашнему утру, когда выйдет эта газета.

Сервьер лихорадочно строчил в своем блокноте. Закончив, он устремил на Пеллетера восхищенный взгляд, глаза его блестели от возбуждения.

– Это правда?

– Завтра узнаем. – Пеллетеру вспомнилась симпатичная молодая женщина, робко переминавшаяся на пороге обеденного зала в отеле Вераржана. Конечно, ее имя не стоило трепать в газетах. – И, пожалуйста, оставьте в покое тему исчезновения мадам Розенкранц, – прибавил Пеллетер.

– Но все уже и так знают…

– Нет, оставьте эту тему, – повторил Пеллетер настоятельным тоном, поднимаясь на последнюю ступеньку. – Я и так дал вам много информации. – И он взялся за ручку двери в полицейский участок со стороны мэрии.

В участке было так же малолюдно, как и во всем городе, но так же шумно, как и всегда.

– Вы, сволочи, ищете день и ночь каких-то там пропавших мальчишек, а на молодую женщину вам наплевать! – орал месье Розенкранц, стоя перед стойкой дежурного офицера.

Двое полицейских, пока еще незнакомых Пеллетеру, молча и невозмутимо наблюдали за разъяренным месье Розенкранцем. Больше в помещении никого не было. Должно быть, Летро отпустил всех остальных пораньше после утомительных ночных поисков.

Розенкранц от возбуждения перешел на английский, и Пеллетер даже смог разобрать некоторые слова, которым его во время войны научил один американский солдат взамен того, что Пеллетер научил его их французским эквивалентам.

Подойдя к рослому американцу сзади, Пеллетер аккуратно взял его под руку.

Розенкранц от неожиданности дернулся, но у Пеллетера была крепкая хватка.

– Чем тут вообще полиция занимается? – продолжал возмущаться Розенкранц, снова перейдя на французский. – Никто ничего не делает! Целую ночь и целый день искали каких-то мальчишек! А моя жена пропала вот уже как полтора суток! Из-за этих двух сопляков мне даже не дали написать заявление!

– Пожалуйста… – Пеллетер кивнул на стулья в приемной, продолжая сжимать локоть американца. – Я вас охотно выслушаю.

– Вы намерены помочь мне разыскать жену?

– Давайте сначала поговорим об этом.

Розенкранц уставился на Пеллетера. Они были одного роста, но Розенкранц умудрялся смотреть на Пеллетера сверху вниз.

– Хорошо, давайте поговорим, – сказал он, выдернув у Пеллетера руку, поправил на себе пиджак, но на предложенный стул не сел.

Пеллетер подошел к стойке и спросил у все еще насупленных офицеров:

– А где шеф Летро?

– В больнице с мадам Перро.

– Инспектор!.. – нетерпеливо окликнул из приемной Розенкранц.

Пеллетер поднял руку, давая ему знак подождать, и вновь обратился к офицеру:

– А все остальные где?

– До завтрашнего утра только минимальный состав. Нам же не хотят платить нормально за сверхурочную работу.

Второй офицер хлопнул своего коллегу по плечу, и тот понял, что сболтнул лишнее.

– Ну… я хотел сказать…

– Да я знаю, что ты хотел сказать. – Пеллетер повернулся, намереваясь вернуться к Розенкранцу.

– Господин инспектор, вы оставите какое-то сообщение? – спросил второй офицер.

– Нет.

– Инспектор!..

Пеллетер вернулся к Розенкранцу и сказал:

– Пошли!

– Куда? – удивился американец.

– Поговорить, – сказал Пеллетер, доставая сигару и прикуривая ее.

Розенкранц наблюдал за этим священнодействием, после чего сказал кратко:

– Хорошо. Идемте.

С этими словами он вышел за дверь полицейского участка, и Пеллетер последовал за ним.

На улице Пеллетер порадовался тому, что чутье не изменило Сервьеру и побудило его вовремя смыться. Не исключено, что он сейчас был уже на пути в больницу, где наверняка надеялся взять у кого-нибудь интервью. Или побежал печатать на машинке то, что надиктовал ему Пеллетер.

Розенкранц повел инспектора от площади в жилую часть города. Шагал он быстро, размашисто, гнев его еще не прошел, просто весь ушел сейчас в ходьбу. В каком-то узеньком переулочке он наконец остановился. Окна первого этажа здесь все были закрыты ставнями. Над головой на веревках не висело белья.

Крутая, почти вертикальная каменная лесенка вела в подвал. Розенкранц начал спускаться по ней, держась за стены, потом, нагнувшись под низким дверным косяком, переступил через порог.

Последовав за ним, Пеллетер обнаружил, что Розенкранц привел его в пивнушку. Крошечную, замызганную пивнушку, где стойкой бара служила просто широкая доска на столбиках и где вообще не было столиков. В тесном помещении воняло застарелым табачным дымом и дешевым пивом. Ботинки прилипали к полу, Пеллетеру приходилось с усилием отрывать их, пока он шел к стойке.

Других посетителей здесь не было. Дряхлый старик-бармен спал на своем стуле, прислонившись затылком к стене, но вскочил, сонно протирая глаза, как только Розенкранц постучал перед ним по стойке. Не дожидаясь от посетителей заказа, старик сразу выставил перед ними две пинты пива.

Розенкранц мгновенно присосался к своей кружке и пил стоя. Старик-бармен ушел обратно спать на свой стул.

Пеллетер присел на высокий табурет и, не прикасаясь к своему пиву и попыхивая сигарой, стал ждать, когда Розенкранц заговорит. Ему вспомнилось, что рассказывал Сервьер о пьяных загулах Розенкранца.

Выдув сразу полпинты и так и не отрываясь от кружки, Розенкранц наконец сказал:

– С какой стати ей уходить от меня?

– Об этом вы мне как раз и поведаете.

Розенкранц повернулся к Пеллетеру. На лице его было написано неподдельное горе.

– Нет, она не ушла бы от меня, – сказал он, качая головой.

Розенкранц залпом допил свое пиво и собрался растормошить бармена, но Пеллетер кивнул ему на свою кружку, предложив:

– Пейте мое.

Розенкранц взял кружку в руки, но пить не спешил.

– До тех пор пока вы не заявились к нам домой, я понятия не имел, что ее отец находится в Мальниво. Нет, я, конечно, знал, что он сидит в тюрьме, но мне даже в голову не приходило, что именно в нашей.

– Она навещала его там.

– А вы откуда знаете?

– Она сама мне сказала.

Розенкранц опять присосался к кружке. Выдув все пиво, он поставил пустую кружку и сказал:

– Нет, я понимаю, что староват для нее. Что иногда, должно быть, выгляжу скорее как ее отец, нежели как муж. Но вы не представляете, как я обожаю ее! Я люблю ее больше всего на свете, больше родины, даже больше своей работы!

Он постучал по стойке бара, и встрепенувшийся старик, шаркая, пошел наливать им новые порции пива.

– Нет, я понимаю, что люди могут иметь друг от друга свои секреты, я и сам так живу, вру частенько по мелочи, как и все остальные. Но зачем ей было скрывать такое про своего отца?! И зачем исчезать, не сказав ни слова? Она же знает, что это просто убьет меня!

Он взялся за новую кружку.

– Значит, вы никогда и никаким образом не общались с Меранже?

– Никогда. Я ненавидел его, даже не будучи с ним знаком.

– А с кем-нибудь еще из этой тюрьмы?

Розенкранц повел рукой, держа в ней кружку.

– Ну здесь, в городе… Может быть. Но только шапочно. На самом деле, я не знаю здесь толком никого, кроме Клотильды. И поэтому эти сволочи из полицейского участка не хотят помочь мне! – Он свирепо вытаращил глаза. – И поэтому помочь мне должны вы! Вы должны найти ее! И доказать…

– Доказать что?

– Что все, написанное о ней в газетах, – ложь!

– В газетах просто написали, что убитый был ее отцом.

– Этого уже более чем достаточно.

– Ну, это вам лучше обсудить с Филиппом Сервьером.

Розенкранц уже прикончил новую пинту и, даже не спросив разрешения, принялся за кружку Пеллетера. Он уже нетвердо держался на ногах – возможно, ничего не ел со времени исчезновения мадам Розенкранц и поэтому пьянел быстро.

Бармен заметил, в каком состоянии находится писатель-американец, и понял, что подремать ему больше не удастся.

Розенкранц начал уже горланить, рассказывать, как он познакомился с Клотильдой и как бросил ради нее жену-американку и сына, до сих пор получающих половину его писательских заработков в Соединенных Штатах.

Пять пинт… шесть… А ведь Пеллетер еще даже не успел и сигары выкурить.

Розенкранц рассказывал, как они решили поселиться здесь, в Вераржане, вопреки всем воплям в Голливуде, и как он любил эту уединенную жизнь, где находилось место только для работы и для любимой жены.

Старик-бармен подошел снова наполнить Розенкранцу кружку, но Пеллетер покачал головой, давая ему понять, что этого делать не нужно.

Шатаясь и уже почти валясь с ног, Розенкранц повернулся к Пеллетеру.

– Как вы считаете, с ней все в порядке? Не мог тот, кто приходил за ее отцом, прийти и за ней?

– Я думаю, у нее все прекрасно, – заверил его Пеллетер. – А вы вот лучше присядьте-ка.

– А то, что про этих других убитых арестантов говорят, правда?

– А что про них говорят?

– Ну, говорят, будто есть и другие убитые арестанты.

– Да, правда.

Розенкранц хотел поднять свою кружку, но заметил, что она пуста.

– Еще пива! – взревел он. – Уснул ты там, что ли? О чем только думаешь?

Старик, насупившись, налил писателю еще пива, боясь поднять глаза на Пеллетера.

Пеллетер снова предложил:

– Да вы все-таки присядьте!..

Семь пинт… восемь… Розенкранц наконец плюхнулся на табурет и сразу же положил голову на стойку бара. Сдавленным голосом он сказал:

– Я просто не знаю, что делать. Мальчишек этих искали повсюду, а до моей жены никому нет дела. Что мне предпринять?..

Пеллетер подозвал старика и спросил у него насчет такси.

– Здесь нет телефона, – объяснил тот.

Пришлось Пеллетеру идти ловить такси на улице. Серые тучи распались на белесые облачка, мелкими клочьями застывшие на сумеречном небе. Близилась ночь, опять неся с собой множество упущенных возможностей. Когда же сам он наконец сможет поехать домой к своей жене?

Такси нашлось на своем обычном месте перед кафе. Как только Пеллетер объяснил, что ему нужно, водитель сразу все понял. Туда его вызывали уже много раз.

Только усилиями всех троих, включая старика-бармена, Розенкранца удалось вывести вверх по ступенькам и затем из тесного переулочка на улицу. Американца усадили на заднее сиденье, Пеллетер сел рядом с водителем, а старик-бармен вернулся в свою пивнушку.

У Розенкранца там был свой счет, так что бармен не остался бы внакладе за сегодняшнее пиво.

До дома Розенкранца они добрались уже затемно. В прошлый раз, даже в ненастную погоду, дом выглядел милым и уютным, но сейчас казался безжизненным и заброшенным.

Пеллетер вышел из машины, и ему показалось, что в конце дорожки мелькнула тень. Не прихлопывая дверцы, он сделал несколько шагов, всматриваясь в темноту. Мелькнувшей тенью мог оказаться всего лишь шевелящийся на ветру куст… Или там все-таки кто-то был? Кто-то следил за ним? Он продолжал осторожно ступать по дорожке, не обращая внимания на нетерпеливого таксиста. Тень снова шевельнулась и слилась с оградой.

– Эй!.. Может, подсобите мне немножко? – крикнул ему сзади таксист.

Но Пеллетер, не оборачиваясь, шел вперед, вглядываясь в ночную мглу. Больше никакого движения он не заметил. А может, это была мадам Розенкранц? Да нет, вряд ли – она бы прошла в дом.

– Инспектор!

Пеллетер замер, напрягая слух, потом крикнул:

– А ну выходи!..

Кусты раскачивались на ветру, и больше ничего. Может, просто сказалось вчерашнее переутомление?

– Инспектор! – снова позвал таксист.

Пеллетер повернул обратно. Если кто-то и следил за ним, то все равно вскоре станет известно, кто это делал и зачем.

Таксист корячился возле задней дверцы, безуспешно пытаясь вытащить из машины инертную тушу Розенкранца.

Вдвоем им все-таки удалось это сделать, причем Пеллетер морщился больше от бившего в нос адского перегара, нежели от натуги.

Они под руки поволокли писателя к дому, при этом таксист все время понукал:

– Ну давай же ты, урод!.. Ну давай же!..

На крыльце Пеллетер принялся обшаривать карманы писателя в поисках ключей, но таксист, тронув ручку, обнаружил, что дверь открыта. Возможно, Розенкранц боялся, что жена, вернувшись, не сможет войти в дом. А возможно, просто от перевозбуждения последних дней забыл запереть дверь. В конце концов, они с женой потому и переехали жить в Вераржан, что здесь можно было позволить себе не запирать дверей.

Пеллетер с таксистом кое-как протолкнули Розенкранца в дверной проем, Пеллетер только обернулся на пороге, стрельнув взглядом туда, где видел тень. Ему опять показалось, что там кто-то есть. Но сначала нужно было разобраться с пьяным писателем, поэтому он тоже протиснулся в прохожую, при этом мысленно спрашивая себя: неужели его недавние открытия стали поводом для преследования?

Когда они вошли, дверь сама медленно захлопнулась за ними. Стукаясь локтями о стены, они потащили пьяного хозяина дома через тесную прихожую.

– Давайте-ка сюда, – предложил таксист, кивнув на первую попавшуюся дверь.

Свет, проникавший в окно с улицы, позволял разглядеть очертания кресла. Они усадили бесчувственного Розенкранца в кресло, и Пеллетер потянулся, растягивая мышцы рук и поясницы. Сердце бешено стучало от физического напряжения.

– Прибавить бы полагается за такое сверх положенной платы, – сказал таксист. Голос его прозвучал в тишине пустынного дома как-то особенно громко.

Пеллетер достал из кармана деньги и протянул их таксисту, не разбираясь в купюрах.

– Да вы-то чего? Он должен платить!

Пеллетер поискал лампу и нашел возле двери газовый светильник, который зажег при помощи своих спичек. Комната оказалась вполне обычной, стандартной гостиной.

– Вы можете ехать. Я тут дальше сам справлюсь.

Таксист только пожал плечами. Он возил инспектора сегодня целый день, но, похоже, не страдал любопытством, и к тому же близилось время ужина. Попрощавшись, он вышел.

Пеллетер подошел к окну. Он знал, что хорошо виден из уличной темноты на фоне освещенной комнаты, но его это вполне устраивало. Это могло дать тому, кто за ним следил, обманчивое ощущение успокоения. Впрочем, единственным, что он мог видеть сейчас за окном, было отъезжающее такси. В свете его фар ни у ограды, ни на улице Пеллетер не увидел ничего. Возможно, тот, кто прятался в тени, уже ушел.

Отойдя от окна, Пеллетер некоторое время задумчиво смотрел на обмякшего в кресле Розенкранца. Сегодня ему стало ясно, что писатель действительно сильно любил Клотильду. А это кое-что значило. Это многое значило.

Пеллетер огляделся. Комнатой, скорее всего, почти не пользовались – это было видно по абсолютно новой мебели и по незатоптанному ковру на полу. Единственным признаком обитания здесь были два встроенных в стены книжных шкафа по обе стороны камина, набитые книгами на французском, английском и испанском. На столике-тележке для напитков в углу не было ни одной бутылки – только покрытые густым слоем пыли бокалы.

Вернувшись в прихожую, Пеллетер обнаружил там сегодняшнюю почту, валявшуюся прямо на полу. Он собрал ее и просмотрел. Оказалось, что почта была не только за сегодня, а за несколько последних дней – счета, письма из Америки, большой конверт с напечатанным на машинке адресом известного журнала. Все это Пеллетер сложил аккуратной стопкой на столике в прихожей.

Напротив по коридору располагалась столовая, ее Пеллетер мог разглядеть прямо из гостиной. Это была крохотная комнатка, и почти все пространство занимал обеденный стол. Через нее он прошел дальше, в кухню, где было так темно, что ему пришлось снова зажечь спичку в поисках лампы. Светильник здесь был всего один – свисал с потолка прямо над кухонным столом. Клотильда содержала свою кухню в чистоте. Нигде – ни на стенах, ни на полу – ни пятнышка. Ящички на всех шкафчиках начищены до блеска, как и кастрюли со сковородками, аккуратно составленные одна в другую. Над керамической раковиной – водопроводный кран. То есть писатель-американец явно старался обеспечить молодую жену роскошью, которую она непременно должна была оценить.

Из кухни еще одна дверь вела в главный коридор. Из него одна дверь выходила на задний двор, а другая в кабинет Розенкранца. Писатель оставил там зажженную настольную лампу, озарявшую тусклым светом бумаги и книги, беспорядочно разбросанные повсюду, даже на полу. На письменном столе в рамочках стояли фотографии Клотильды и какой-то пожилой супружеской четы – должно быть, это были родители писателя.

Судя по всему, Розенкранц и Клотильда жили в согласии и были счастливой парой, каковой они и представлялись окружающим. Во время встречи с Пеллетером Клотильда была озабочена и расстроена смертью отца, даже сбита с толку и растеряна, но она не выглядела тогда испуганной. То есть вроде бы никакой причины для бегства.

Пеллетер подошел к маленькому окошку между двумя книжными шкафами и сквозь щелочки жалюзи глянул во двор. Там он не увидел никого и ничего. Значит, его предполагаемый «хвост», если таковой был, действовал в одиночку, что, в свою очередь, означало, что он не опасен, так как для эффективной слежки всегда требуются два человека. А думать можно было на кого угодно – перед глазами Пеллетера за эти дни проплыло уже достаточно действующих персонажей. Он погасил лампу на письменном столе Розенкранца и вышел из комнаты.

Затем поднялся наверх – так, для порядка, а не потому, что ожидал там что-то найти. Второй этаж представлял собой одну большую комнату с лестницей, ведущей вниз, посередине и перильцами с трех остальных сторон балюстрады. Сюда через окна попадало больше уличного света. Постель была не прибрана, створки платяного шкафа распахнуты, но это было только признаком отсутствия жены, а не поспешного бегства. Искать здесь было нечего.

Пеллетер снова спустился вниз, уже больше не изучая дом.

Розенкранц пребывал все в той же позе, даже не пошевелился за время отсутствия Пеллетера. Грудь его тяжело вздымалась и опускалась. Скорее всего, ему предстояло теперь провести в этом кресле весь остаток ночи.

Пеллетер вышел из дома, прихлопнув за собой дверь на замок. Вечер был чудесный, чистый и ясный, словно предназначенный для удовольствий. На улице Пеллетер прислушался, не раздадутся ли сзади шаги, но вокруг было тихо. У ближайшего закрытого магазина он остановился якобы разглядеть витрину, а сам украдкой глянул назад, но там не было никого. Если раньше кто-то и следил за ним, то сейчас слежку прекратили.

В вестибюле отеля Пеллетер попросил девушку за конторкой связать его с большим городом, с управлением. С этими пропавшими детьми он совсем забыл позвонить Ламберу. Оставалось только надеяться, что потерянное время не обойдется ему слишком дорого.

Девушка на минутку вышла и, вернувшись, сообщила, что его могут соединить с абонентом, когда он пожелает.

Пеллетер попросил у нее газету и сказал, что готов уже поужинать.

Она выдала ему свежий номер «Веритэ» и удалилась в обеденный зал сделать распоряжения.

Но Пеллетер даже не заметил ее ухода, так как взгляд его был прикован к кричащему заголовку:

«НАЙДЕНЫ!»

Конечно, Сервьер не смог преподать эту историю в ее простом виде. Он сделал особый акцент на том факте, что пропавшие дети были найдены не жандармами, а двумя горожанами, и вообще всячески поносил шефа Летро и местное отделение полиции за их малоэффективную работу в этот период неожиданного всплеска преступности. Видимо, он и впрямь нацелился прорваться на крупный газетный рынок и для этого выбрал самую верную тактику – поднять шум.

Пеллетер пролистал газету до конца и остановился на статье, посвященной убийству Меранже. «Веритэ» теперь уже не придерживалась идеи, что убийство Меранже как-то связано с пятью убитыми арестантами, найденными в поле. Прежде всего, потому, что Меранже и эти пятеро были найдены в разных местах и при совершенно разных обстоятельствах. Зато «Веритэ» с удовлетворением отмечала, что находящийся в настоящий момент в Вераржане старший инспектор Центрального управления Пеллетер оптимистично настроен в отношении этого дела и утверждает, что уже нашел многообещающую новую зацепку, проследить которую он намерен незамедлительно.

Об исчезновении мадам Розенкранц в газете не было упомянуто ни словом. Пеллетер надеялся, что месье Розенкранц оценит эти его старания. Порадовало Пеллетера и то, что Сервьер все-таки послушался его совета и пошел на эту маленькую хитрость. Он решил, что утром постарается подкрепить ее новой.

Закончив с газетой и направляясь в обеденный зал, он краем глаза заметил какого-то человека, сидевшего в кресле в углу. А уже через секунду тот окликнул его:

– Инспектор Пеллетер!

Пеллетер обернулся.

Человек сидел в раскованной позе, нога на ногу, и на коленях у него лежал развернутый свежий номер той же газеты. Костюм его, как всегда, имел безукоризненный вид.

– Я думаю, нам надо поговорить, – сказал Фурнье.