Глава 42

По дороге к Рабиновичу Джеймисон посмотрела на Декера, сидящего сзади.

– Один вопрос.

– Только один?

– Может, и нет. Итак, рассуждая прямо, вы оскорбили не Леопольда. Вы оскорбили его партнера. Официантку. Леопольд просто доставил сообщение.

– Верно.

– Предположительно потому, что вы узнали бы того человека?

– Я бы наверняка его узнал.

– И этот человек был вместе с вами в институте?

– Это единственное, на что может ссылаться Mallard2000. Я не верю в совпадения, особенно такого размера.

– Хорошо. Значит, наш стрелок – мужчина. Ну, по крайней мере, это правдоподобно. Правда, бармен очень грубо назвал его «оно». Видимо, он считал ее мужчиной, одетым как женщина. Или транссексуалом. Учитывая такие радикальные изменения, вы можете не узнать его.

– Возможно, нет.

– И она могла быть мужчиной в институте и женщиной сейчас. Или наоборот.

– Могла.

– То есть вы оскорбили этого человека, когда были в институте?

Телефон Декера зазвонил. Это была Ланкастер.

– Мы нашли кучу отпечатков и ДНК в туалете бара, – сказала она. – Сделали отбор, потом прогнали их по базам данных. ФБР занималось тем же.

– Ничего?

– Пара наркоманов, один насильник. Все сейчас сидят, но в какой-то момент они пользовались этим туалетом.

– Но не официантка?

– Нет. А у вас что?

– Сообщу через пару часов. Идем по следу.

Он отключился и откинулся на спинку сиденья «Судзуки».

Джеймисон испытующе взглянула на него:

– Пусто?

– Пусто. Будем надеяться, Рабинович окажется более полезным.

Доктор Гарольд Рабинович жил в квартире в старом здании на другом конце города. Декер постучал в дверь и услышал приближающиеся шаги.

– Кто там? – спросил голос.

– Амос Декер.

Дверь открылась, и детектив увидел невысокого облысевшего мужчину с седой бородкой и в темных очках. Мужчине было хорошо за семьдесят. На нем был поношенный кардиган, костюмные брюки и белая рубашка.

– Привет, Амос, – сказал мужчина, глядя Декеру в живот.

У Декера ушла секунда, чтобы сообразить.

– Доктор Рабинович, когда вы потеряли зрение?

– Полностью? Семь лет назад. Макулярная дегенерация. Очень неприятное заболевание. Вы не один… Я слышу кого-то еще.

– Мой друг, Алекс Джеймисон.

– Здравствуйте, доктор Рабинович. Пожалуйста, зовите меня Алекс.

– Мне нравятся ваши духи. Ваниль и кокос, очень приятно. Я прав?

– Вы правы. Здорово.

Он удовлетворенно улыбнулся.

– Одни чувства компенсируют другие, сами понимаете. Заходите, пожалуйста.

Они расположились на стульях в небольшой гостиной. Декер осмотрелся. Опрятная обстановка, заботливо сконструированные тропинки. Еще раньше он приметил белую трость, висящую на крючке у входной двери.

– Я удивился, когда услышал, что вы хотите со мной увидеться, – начал Рабинович.

– Я не отниму у вас много времени.

– Амос, я дошел до той точки в жизни, когда у меня есть все время мира. Моя профессиональная деятельность завершена. Жена умерла. Здоровье ухудшается. Старые друзья мертвы. У детей собственные проблемы со здоровьем. Внуки закончили колледж и начали собственную жизнь. Так что ваш приход очень приятен.

Декер откинулся назад, не отрывая взгляда от Рабиновича. Джеймисон посматривала то на одного мужчину, то на другого.

– Давно вы ушли из Института когнитивных исследований? – спросил Амос.

– Они выпустили меня на лужок десять лет назад. Я бы остался подольше, но уже тогда начались проблемы со зрением.

– Они переехали.

– Я знаю. Держу с ними связь. Институт, знаете ли, вырос.

– Нет, я этого не знал.

– Поэтому они и переехали. Нужно было больше места. С тех пор, как вы у нас были, мы продвинулись на несколько световых лет. Теперь мы знаем намного больше.

– И вы, очевидно, меня помните.

– Вас было трудно забыть. Наш единственный профессиональный футболист. Довольно необычно.

– Когда уехал отсюда, я пошел работать в полицию. Сначала копом, потом детективом.

– Вы упоминали о своих амбициях, когда были у нас.

– Да, правда.

– Это хорошо. И ваша карьера была продуктивной?

– Были свои удачи и неудачи, как в любом деле.

– Надеюсь, удач было больше.

– Возможно, тут вам удастся мне помочь.

Рабинович нахмурился.

– Не понимаю.

Декер рассказал о Мэнсфилде.

– Я слышал об этом, – сказал Рабинович, – как и вся остальная страна. Трагедия. Ужасная трагедия. Столько жизней просто… закончились. Без всякой причины.

– Я работаю над этим делом. И причина есть. Более того, она может быть связана со мной лично.

– То есть? – резко спросил Рабинович.

– Я полагаю, что некий человек, который был в одно время со мной в институте, причастен к массовому убийству в Мэнсфилде.

Рабинович ухватился за край стула.

– Что?!

– Я не могу сообщить вам подробности, но убийца переслал мне старый адрес института. Он утверждал, что я его оскорбил. И указал, что убивает именно по этой причине.

– Господи!

Рабинович едва не свалился со стула, но Декер, двигаясь очень быстро для такого крупного человека, успел подхватить его и усадить обратно; затем взглянул на Джеймисон:

– Воды?

Та вскочила и побежала в соседнюю комнату. Не прошло и минуты, как она вернулась со стаканом воды. Декер передал стакан Рабиновичу, тот отпил немного и осторожно поставил стакан на стол рядом с собой.

– Простите, – сказал Амос. – Мне не следовало это так на вас вываливать. Иногда… иногда я просто не осознаю…

Рабинович дрожащей рукой вытер губы, потом сел поудобнее.

– Ваши неврологические переключатели, Амос, были криво выставлены, за неимением лучшего термина. Я знаю, что вы с трудом воспринимаете некоторые социальные параметры и сигналы, как и многие другие люди из тех, что у нас побывали. Это связано с зонами. Какие-то зоны мозга становятся экстраординарными в том, что способны делать, а какие-то немного регрессируют. По крайней мере, с точки зрения общества. Это вопрос приоритетов разума.

– Вот почему я здесь. Люди, которые побывали у вас. Один из них может быть нашим убийцей.

Рабинович потряс головой, расстроенно наморщил лоб.

– Мне кажется, это просто… ужасно. И сомнительно.

– Поврежденный разум, доктор Рабинович.

– Я думаю, Амос, вы можете звать меня Гарольдом. Мы уже не находимся в отношениях «врач – пациент».

– Хорошо, Гарольд. Поврежденный разум, пусть даже исключительный в каких-то аспектах, способен на многое. И хорошее, и плохое.

– Но вы же наверняка отлично помните людей, с которыми встречались в институте. Вы видели среди них бездушного убийцу?

– Честно говоря, нет. И я не помню, чтобы кого-то «оскорблял». Я не могу припомнить за это время ни одного оскорбления.

– Но вы говорите, что… человек, ответственный за эти ужасные деяния, дал вам адрес института?

– Старый адрес, на Дактон. Он зашифровал его, но намерение было очевидно.

Рабинович потер губы.

– Сомневаюсь, что смогу добавить какие-то сведения к уже вам известным.

– Вы сосредоточились на пациентах, которые были там вместе с вами, – заговорила Джеймисон. – А врачи, психологи, другие специалисты, с которыми вы встречались?..

Декер медленно кивнул.

– Об этом я не думал.

– Я не верю, – твердо сказал Рабинович, – что человек, работавший в нашем институте, мог совершить подобные злодеяния.

– Мне тоже не хочется так думать, – поспешно сказала Джеймисон. – Но в подобных расследованиях нельзя сбрасывать со счетов любую возможность. Это было бы безответственно.

– Крис Сайзмор, – произнес Амос.

– Кто? – спросила Джеймисон.

– Он был психологом и работал в институте, – ответил Рабинович. – Мне говорили, что он ушел несколько лет назад.

– Декер, а почему вы его упомянули? – спросила Джеймисон.

– Потому что мы с ним не ладили. Поссорились. Ничего такого, чтобы я счел его нашим парнем. Но мы с ним не ладили.

– Он может оказаться Леопольдом, если прибавить двадцать лет? – спросила она.

Декер прикрыл глаза и мысленно прокрутил соответствующие кадры.

– Рост и телосложение верные. Черты лица похожи. Но сложно сказать, сколько Леопольду лет. Сайзмору сейчас должно быть чуть за пятьдесят. Итого, хотя это и сомнительно, Сайзмор и Леопольд могут быть одним и тем же человеком. Татуировку на руке могли сделать позже. Насчет флота он мог соврать. Голос за столько лет мог измениться. За двадцать лет в нем многое могло измениться. Но когда Леопольда арестовали, у него взяли отпечатки пальцев и образец ДНК. Отпечатки Сайзмора предположительно должны быть в каких-то профессиональных базах данных. Их будет довольно просто сравнить.

У Декера в телефоне была фотография Леопольда, но, разумеется, он не мог показать ее Рабиновичу.

Амос посмотрел на доктора.

– Вам известно, что случилось с Сайзмором? Почему он ушел из института?

Пожилой мужчина нервно постучал пальцами по ноге.

– Как я говорил, я ушел задолго до него.

– Но вы говорили, что поддерживаете связь со своими бывшими коллегами.

– Ну, да, у него были некоторые профессиональные проблемы.

– Какого рода?

– Мне действительно не хочется в это лезть. Но они были достаточно серьезными, чтобы его попросили уйти.

– Декер, а какие у вас с ним были проблемы? – спросила Джеймисон.

– У него были свои любимчики, и я к ним не относился.

– У Криса были фавориты, – произнес Рабинович. – Мне хочется думать, что я относился ко всем пациентам с равной вежливостью, уважением и внимательностью. Но я тоже человек, и некоторые случаи интересовали меня больше, чем другие. В случае мозговых травм вроде вашей, Амос, пациентов очень редко удается реанимировать, не говоря уже каком-то переключении каналов восприятия. – Он улыбнулся. – Вдобавок я шестьдесят лет болел за «Медведей», и хотя вы играли за Кливленд, вы были единственным игроком из НФЛ, который когда-либо попадал к нам. Сейчас, когда вы упомянули об этом, я вспомнил, чем был недоволен Крис. Не знаю, испытывал ли он к вам неприязнь, или же это было проявлением тех проблем, из-за которых ему впоследствии пришлось оставить институт. Но он, похоже, считал, что вы не соответствуете нашим приоритетам.

– Я не улавливаю, – призналась Джеймисон. – На чем он основывался?

– Сайзмор считал, – ответил Декер, – что я, будучи футболистом, принял на себя риск остаться без мозгов. Полагаю, он думал, что я занимаю чужое место.

– Вот как? Этого я не знал, – сказал Рабинович.

– Я никому не рассказывал. Он высказал все это во время одной «беседы» в коридоре.

– Редкий непрофессионализм, – резко заметил Рабинович.

– Возможно. Но я никогда не предполагал, что это может быть мотиваций для Мэнсфилда.

– Итак, вопрос на миллион долларов – где сейчас доктор Сайзмор? – сказала Джеймисон.

– Не знаю, – ответил Рабинович. – С тех пор, как я ушел из института, я ничего от него не слышал.

– Он мог перебраться в район Берлингтона, – заметила Джеймисон.

– Если он до сих пор работает по специальности, – сказал Декер, – он должен быть в какой-то базе данных лицензий. С этого можно начинать.

– Я могу позвонить в институт и спросить, что им известно, – предложил Рабинович. – Поскольку речь идет не о пациенте, думаю, они пойдут навстречу. Кто-нибудь из них может знать, где сейчас Крис.

Декер сообщил ему свои контакты.

– Мы будем в городе в течение дня или около того. – Он встал. – Спасибо, Гарольд. Вы нам очень помогли.

Рабинович тоже поднялся.

– Я молюсь, чтобы Крис не оказался вашим убийцей, но если это все-таки он, я буду молиться еще сильнее, чтобы вы смогли схватить его и остановить, пока он не причинил больше вреда.

– Тогда будем надеяться, что Бог к вам прислушивается, – ответил Декер.

– Вы думаете, этот человек может еще кого-то убить? – спросил Рабинович.

– Я уверен, что он попытается.