Глава 7

Джеймс Маршалл  стоял на пороге своей хижины и рассматривал сарай и поле, простиравшееся за ним. Легкий бриз заставлял упавшие листья танцевать в высокой зеленой траве. В небе планировала ворона – не летела, а именно планировала, широко раскинув крылья и опираясь на потоки воздуха. Мимо пробежал цыпленок, брезгливо поклевывавший грязь около дома, а потом, закудахтав, захлопал крыльями, испугавшись, что соломенное пугало вот-вот нападет на него. Маршалл перевел взгляд на коров, равнодушно стоявших около изгороди, за которой раскинулось пастбище. Он построил ферму на пустом месте, сам придумал и построил дом и в тот год на последние деньги купил семена. За время, прошедшее с тех пор, он вполне прилично устроился в Миссури и настолько преуспел как фермер, что смог расширить свое хозяйство и заняться торговлей. Он и в этом преуспел и теперь жил гораздо лучше, чем мог когда-то вообразить.

Джеймс всегда был непоседой и часто переезжал с места на место в поисках лучшей жизни. И вот наконец он нашел эту жизнь – и стал серьезно подумывать о том, чтобы пустить здесь корни, чтобы прожить оставшиеся ему дни здесь, в Платт-Перчиз. Он был уверен, что будет здесь счастлив.

Маршалл осматривал свои земли, и глаза его наполнялись слезами. Он зло вытер их, смущенный проявлением бабских эмоций. Глупо так привыкать к какому-нибудь месту и распускать нюни по поводу, в сущности, просто участка земли. Но в эту ферму он вложил частицу своей души, много сил, время и тяжкий труд, и если б не крайняя необходимость покинуть эти места, он оставался бы здесь до самой смерти.

Док дал ему всего два года, и Джеймс не сомневался, что тот не ошибся. Последние пять лет Маршалл страдал от приступов лихорадки и малярии. Болезнь не отступала, несмотря на лекарства. А принимал он их горстями. И если б у него была хоть какая-то надежда, он ни за что не оставил бы эти пойменные земли, не бросил бы свою ферму и бизнес и не отправился бы на поиски места с более здоровым климатом.

Подобные мысли расстроили Маршалла. Не только потому, что это место было связано с его трудом и в него было вложено много сил и энергии, но и потому, что он привык к местным жителям. Фермерство – это занятие для нелюдимов, а вот торговля – дело публичное, поэтому у него было много знакомых среди жителей Ливенуорта. Здесь у него появилась даже женщина, Сьюзан, за которой он ухаживал и даже подумывал о женитьбе, но теперь это было невозможно. Она наотрез отказалась уезжать из Миссури, а если он хотел прожить дольше того времени, которое ему отвел доктор, то надо было уезжать.

Джеймс подумал, как ему дастся расставание с ней и как он будет прощаться со своими многочисленными друзьями, знакомыми и партнерами по бизнесу. Он никогда не умел прощаться. В других местах, где ему приходилось жить, расставания не всегда проходили гладко. Он потерял не одного друга, и не одна подруга испытала горечь из-за его неловкости при расставании. Джеймс не питал иллюзий насчет того, что на этот раз все будет по-другому, и если б он не был связан с этим местом таким количеством невидимых нитей, если б ему не надо было закончить так много незавершенных дел и распродать имущество, Джеймс с удовольствием исчез бы посреди ночи, незаметно, как вор, поступив при этом как настоящий трус. Однако это было невозможно, и Маршалл старался не думать о том, что он скажет людям, которых знает, и вместо этого стал прикидывать, сколько сможет выручить за коров, и размышлял, нужна ли ему еще одна лошадь для предстоящего путешествия…

Джеймс решил ехать в Калифорнию.

В самом названии сквозило волшебство, за которым скрывались зеленые холмы, плодоносные долины и девственные леса, полные дичи. Место было совершенно новым и еще не испорченным – говорили, что человек там может легко прокормиться на своей земле, что олени там не знают, что такое охотники и ружья, что фрукты и овощи растут сами собой и в огромных количествах, а рыба в реках плавает так медленно, что ее можно ловить голыми руками. Конечно, здесь не обошлось без преувеличений, но даже если лишь часть этих рассказов соответствует действительности, то Маршалл направлялся прямиком в рай.

А еще говорили, что в тамошнем климате он, вероятно, встанет на ноги и восстановит пошатнувшееся здоровье.

Вероятно.

Джеймс был готов рискнуть; если он проживет остаток жизни, работая на свежем воздухе, а не проведет его прикованным к койке в полутемной комнате, то овчинка явно стоит выделки. Он пнул цыпленка, который попытался нагадить ему на сапог, и пошел через покрытый высохшей грязью двор в сарай и оказался в прохладном стойле, где температура была на добрых десять градусов ниже, чем на улице. Кобыла и мерин выжидающе взглянули на него, и Маршалл добавил сена в их кормушки. Пока они жевали, он внимательно осмотрел их, так и не решив, нужно ли ему еще одно вьючное животное для путешествия или нет. Мерин ел свое сено и спокойно позволял трогать и ощупывать себя, а вот кобылка была поумнее и, видимо, понимала, что их ждет что-то необычное. Она перестала жевать и ткнулась мордой в Маршалла, косясь на него любопытным глазом. Он потрепал ее гриву, похлопал по шее и произнес:

– Мы едем в Калифорнию.

Чтобы закончить все дела, Маршаллу понадобилось две недели. Он не любил откладывать что-либо в долгий ящик и, приняв решение, никогда не тянул с его претворением в жизнь. Первого числа из Ливенуорта отправлялся обоз с желающими покинуть эти места, и Маршалл постарался обеспечить себе в нем место. Никто не знал, когда отправится следующий обоз, а из собственного опыта и из рассказов окружающих Джеймс знал, что только идиот мог отправиться в дальнее путешествие, пренебрегая защитой, которую обеспечивало большое количество повозок. Дорога на запад была усыпана обломками повозок и человеческими костями, и ему очень не хотелось оказаться среди них.

То, что Маршалл так быстро продал стадо, земли и всякое барахло, совсем не значило, что он отдал все за бесценок. Его способность к торговле сослужила ему хорошую службу, и после долгих переговоров Джеймс получил новую лошадь и достаточное количество припасов, чтобы продержаться в поездке месяц. И это не говоря о приличной сумме наличными, которая поможет ему устроиться на новом месте и начать свое дело в Калифорнии.

Они выехали до рассвета сырым и дождливым утром в субботу. Обоз состоял из десятка повозок и сорока пассажиров, включая одиноких всадников вроде самого Маршалла, все вещи которых были навьючены на лошадей, быков и мулов. Несмотря на мерзкую погоду и раннее утро, почти все население города вышло их проводить. Мужчины, женщины и дети стояли в два ряда вдоль улиц, кричали и махали руками им вслед. Выглядело это довольно странно, но подобные события были редкостью в Ливенуорте, и Маршалл хорошо понимал, что заставило этих людей выйти на улицу. Даже он слегка разволновался, а когда посмотрел на лица Билли Тредвелла, Сэмми Джонсона и других мальчишек, которые бежали рядом с обозом, то понял, что обоз будет фигурировать в их играх никак не меньше двух следующих месяцев. Джеймс внимательно вглядывался в толпу, надеясь увидеть Сьюзан, но или он уже проехал мимо нее, или она вообще не появилась. От этого Маршалл почувствовал легкую грусть, но все, что ни делается, – к лучшему. Встреча с ней омрачила бы весь день и заставила бы его думать о прошлом, а не будущем. А так он мог сосредоточиться на мыслях о будущей жизни и забыть об этом бремени.

Бремени?

Удивительно, как быстро он освободился от вежливости и условностей и влился в грубый мир путешественников, охотников и первооткрывателей. Джеймс считал, что мужчины созданы именно для этого – для поисков, исследований, путешествий. Здорово стать частью общества и пустить корни, но ничто не может сравниться с исследованием новых неизвестных территорий и встречами с незнакомыми людьми. Маршалл хорошо помнил, почему, до того как поселиться здесь, постоянно куда-то стремился – это была жажда перемены мест. Жажда, которая заставляла его первым появляться на новой территории, начинать на пустом месте, строить новую, неизведанную еще жизнь. Вот эта-то неизведанность всегда и притягивала его, и поэтому сейчас он вынужден был признаться самому себе, что она была значительной причиной из тех, что заставили его отправиться в Калифорнию. Далеко на западе раскинулась дикая, неприрученная земля. Конечно, может, там и был подходящий для его здоровья климат, но вот неизведанные и дикие края – это то самое, что необходимо его духу первооткрывателя, и сейчас он впервые почувствовал радость от того, что покидает Миссури.

Последнее строение города осталось позади, и они в последний раз помахали провожающим, крики которых слышались еще долго после того, как они перестали махать и двинулись по идущей вверх тропе, подставив спины первым лучам восходящего солнца.

Впереди их ждал долгий и трудный путь.

Их предупредили, что маршрут, пролегавший через Санта-Фе, очень опасен. Индейцы полностью уничтожили последний десяток обозов, которые шли этим путем, а исчезновение воинской части, посланной на их усмирение, вселило страх даже в самого храброго пилигрима. Орегонский тракт стал непригоден из-за экстремальных погодных условий, которые держались там весь сезон. Но через новые территории только что проложили новый маршрут, и они решили идти им.

Первые несколько дней после того, как они вышли из Ливенуорта, прошли прекрасно. Охотясь, Маршалл уже добирался до этих мест, так же как и пара его спутников. Пейзаж ничем не отличался от того, что окружал Ливенуорт. Но потом он стал меняться. Случайные поселения сменялись случайными фермами, а потом исчезли и они. Леса становились все более редкими, земля – все более жесткой и каменистой. Пологие холмы сменились плоскими равнинами, на которых то там, то тут выступали неприступные огромные валуны.

Прошла неделя.

Вторая.

По дороге переселенцы охотились и ловили рыбу, собирали ягоды и выкапывали съедобные корешки, чтобы разнообразить свой скудный рацион, который состоял из муки, бобов и вяленого мяса, которое они захватили с собой. Однако дичи и птиц становилось все меньше, ручьи попадались все реже и реже, и часто оказывались высохшими. Так что в большинстве случаев на завтрак они ели сухие галеты, а на ужин – вяленое мясо с бобами. Все это запивалось скудными порциями тепловатой воды.

Окружающая природа в очередной раз изменилась, но сейчас перемены были менее заметны, и Маршалл не мог сказать точно, когда это произошло. Ему казалось, что это произошло за одну ночь, пока они спали, хотя, безусловно, это было невозможно. Но когда бы это ни случилось, бесплодные земли исчезли, а их сменила бескрайняя равнина, которая простиралась во всех направлениях, куда только ни кинь взгляд; ее монотонность нарушали лишь группы небольших возвышенностей и холмов. Сначала они надеялись, что им повезет и они найдут здесь пищу и воду, но равнина оказалась еще более скудной, чем скалистая местность, по которой они шли до этого.

Дни текли за днями.

Прошла еще неделя.

Бобы и галеты, галеты и бобы…

Животные выбивались из сил, многие из путешественников заболели, но обоз не снижал скорости. Казалось, что каждый день они отправляются в путь все раньше, а разбивают лагерь все позже – времени на отдых становилось все меньше, хотя он был нужен им, как никогда. Маршалл понимал, почему они так торопятся, но торопиться за счет лошадей, скота и людей казалось ему не соответствующим цели путешествия, и уж тем более не совпадало с его собственными намерениями. Многие вокруг чувствовали то же самое, и Джеймс попытался выведать у руководителя обоза Юрайи Колдвелла хоть что-нибудь об этих гиблых местах. Тот ничего не сказал ему, но пообещал, что уже скоро, как только доберутся до следующей реки, они сбавят темп.

В обозе поползли слухи, что окружающая местность кишит призраками и именно в этом причина убийственной скорости, с которой они передвигаются, но Маршалл отказывался верить в эти глупости, хотя поросшая травой бескрайняя равнина с бесконечными вкраплениями холмов и отвалов породы вызывала у него неприятное тревожное чувство. Начать с того, что они часто ошибались в направлении. Казалось, что направление меняется само по себе, как будто равнина хочет задурить им голову, поймать в ловушку и оставить здесь навсегда. Джеймс уже дважды доезжал до начала обоза, чтобы сказать Колдвеллу, что они сбились с курса и двигаются на север, а не на запад, но, добравшись до руководителя обоза, обнаруживал, что они идут в правильном направлении. Маршалл был уверен, что если бы ехал по этой местности один, то быстро заплутал бы, да так и умер бы на этой дьявольской равнине.

Кроме того, его не оставляло ощущение, что за ними постоянно наблюдают. Маршалл не знал, сколько из его спутников ощущают то же самое, потому что стеснялся подобных мыслей и не делился ими ни с кем. Но он готов был поклясться, что последние три ночи некоторые из путешественников украдкой ходили вокруг лагеря и пытались забраться за отвалы породы или в кусты, чтобы спрятаться в темноте. И даже днем ему казалось, что они находятся под постоянным наблюдением и все их передвижения контролируются. И это были не индейцы или другие местные дикари, и не странники, тоже направляющиеся на запад, а кто-то… что-то другое.

«Что-то» казалось Джеймсу наиболее правильным описанием, потому что в голове у него поселилась абсурдная идея, будто равнину населяли нечеловеческие существа. Он сам не мог сказать, что имеет в виду, хотя времени на размышления у него было более чем достаточно, – и тем не менее, с какой стороны ни посмотри на ситуацию, он не мог согласиться с тем, что за ними наблюдают люди из плоти и крови.

Но наблюдатели были.

Маршалл это знал.

И все-таки они энергично продолжали свой путь.

Бобы и галеты…

Путешественники никак не ожидали, что им придется столкнуться с таким длительным отсутствием дичи и воды. Вяленое мясо стало деликатесом, а воду приходилось жестко экономить. Запасы катастрофически таяли, особенно в больших семьях, и если им вскоре не удастся их пополнить, то придется начать забивать скот, что для большинства из них означает разорение, потому что деньги, до последнего цента, были вложены в этот скот.

А тут еще недостаток воды…

Они как раз проходили между отвалами почвы и вдруг увидели между двумя возвышениями пруд. Естественно, что он был маленький и грязный, но это была вода, и, судя по кружащимся над ней жучкам, свежая. В это время Маршалл как раз ехал во главе обоза и оказался одним из первых, кто увидел пруд. Послеобеденное солнце отражалось от его покрытой рябью поверхности, и на пологом берегу пруда танцевали тени. Взволнованный, Маршалл остановил свою кобылу, но, увидев, что обоз не собирается останавливаться, подъехал к руководителю обоза.

– Юрайя! – крикнул он.

Руководитель обоза медленно повернулся.

– Куда ты летишь? Ведь это вода. Свежая вода.

– Нет, – ответил Колдвелл ровным голосом. Его тон был твердым и почти злым, и было ясно, что он не потерпит никаких возражений.

– Лошадям нужна вода. И скоту тоже. Да и нам она тоже не помешает, черт возьми.

– Нет, – повторил Колдвелл. Когда он посмотрел на Маршалла, в его взгляде светилось нечто похожее на ненависть. Или страх.

Маршалл посмотрел на других всадников. Почему никто из них не спорит, не защищает свои права?

– Эта вода проклята, – заявил Морган Джеймс, отвечая на его невысказанный вопрос.

Все это становилось нелепым. Независимо от того, насколько странной казалась равнина, перед ними было углубление с водой, которая могла освежить лошадей и остальной идущий с ними скот. По его мнению, проехать мимо было большим грехом, так что Маршалл решил не поддаваться предрассудкам, которые, казалось, охватили всех остальных.

– Я напою своих животных! – громко объявил он, чтобы все услышали.

Натянув поводья, Джеймс развернул кобылу и подъехал к своим вьючным лошадям. Джордж Джонсон с тоской глянул на пруд и кивнул в знак своей поддержки, но остальные вели себя так, будто ничего не слышали, и продолжили движение, даже не замедлив ход. Эмили Смит, набожная мегера, даже отвернулась от Маршалла и прикрыла глаза своего маленького сына, чтобы тот не увидел, как Джеймс слезает с лошади и ведет своих животных на водопой.

Тот так разозлился, что у него тряслись руки, а лицо горело. С трудом удерживаясь от проклятий, он наблюдал, как его попутчики проезжают мимо вместе со своим грязным скотом. Что с ними случилось? Маршалл знал, что есть очень религиозные люди – такими их делала жизнь на этой недоброжелательной земле, а религия давала им надежду, что после смерти они заживут совсем по-другому, да он и сам ощущал странность этого якобы населенного привидениями края. Но фермеры и скотоводы пренебрегали своими прямыми обязанностями по отношению к своему скоту, и это казалось ему полным идиотизмом. Ну ладно, не идиотизмом. Это просто неправильно.

Стоя рядом с пьющими лошадями, Джеймс испытывал гордость за то, что открыто бросил этим людям вызов, но когда мимо него проехал последний фургон, за которым следовал Клинтон Хэйнс на своем только что объезженном, черном как смоль жеребце, а температура резко упала, он здорово испугался, что останется совсем один, но не хотел признаваться в этом даже самому себе. Его лица нежно коснулся легкий бриз, полный давно позабытых запахов, и страх его превратился в легкую печаль. Солнце, казалось, в мгновение ока скрылось за холмом, и было понятно, что это только кульминация всего предыдущего. Мутная вода потемнела еще больше. Душа Маршалла наполнилась глубокой, щемящей меланхолией. Он не знал, что стоит за этими эмоциями или откуда они взялись, но чувствовал, что они – часть этой земли, поэтому крикнул лошадям, чтобы пили быстрее, хотя знал, что они его не понимают.

Когда животные наконец напились, он оттащил их от пруда, связал поводья вместе и забрался на кобылу. Подумал, не стоит ли наполнить флягу, но решил, что вода слишком грязная, да к тому же ему хотелось убраться от пруда как можно скорее.

Обоза не было видно, но Джеймс легко различал его следы. К тому же приближались сумерки, и им придется разбить лагерь на ночь. В любом случае далеко они не уйдут.

Проехав между холмами, он выехал на ровную местность. Движения сочной травы подчинялись какому-то скрытому смыслу, ветер гнал ее волной и в каком-то смысле говорил с ним, – и он вдруг вспомнил о вещах, которые хотел забыть.

О темных вещах.

Маршалл ехал на запад, но вдруг понял, что движется на юг, а когда повернул направо, чтобы скорректировать курс, то обнаружил, что идет на север. Казалось, что лошадь тоже запуталась, поэтому он взял кобылу под уздцы и стал двигаться в сторону заходящего солнца. Теперь колышущаяся трава казалась ему зловещей, а плотно переплетшиеся стебли выглядели выше, чем были на самом деле. Под порывами ветра в траве возникали длинные темные тени, напоминающие фигуры мечущихся по полю людей.

Когда солнце наконец зашло на востоке и на равнину опустилась ночь, Маршалл понял, что сбился с пути. По идее, он должен был давно нагнать обоз или, по крайней мере, услышать голоса переселенцев и увидеть костер. Но ветер доносил лишь странные звуки дерева, стучавшего по дереву, да настойчивый шепот, который почему-то навеял мысли о переговаривающихся мертвецах.

Маршалл решил было разбить лагерь, но его вдруг охватила уверенность, что если он это сделает, то никогда не догонит обоз. Он должен продолжать движение и не останавливаться до тех пор, пока не найдет его. У Джеймса скребло на душе, но он вынужден был признать, что Колдвелл и остальные были правы, а он – не прав. Не надо было останавливаться и поить лошадей.

К счастью, ночь выдалась достаточно светлая. Луна взошла рано, оказалась крупнее, чем должна была бы быть, и все вокруг было залито серебристо-голубым светом. Впереди на невысоком возвышении Маршалл увидел квадратную форму, которая настолько не соответствовала окружающему ландшафту плоской равнины и округлым холмам, что у него не возникло никаких сомнений в ее искусственном происхождении. Они точно не видели ничего подобного за последнюю неделю, и у Джеймса появилась надежда, что, может быть, это жилище, где ему укажут дорогу и предложат выпить чего-нибудь покрепче воды. Он подхлестнул лошадей, но сдержал их бег, когда подъехал к конструкции. Рядом с ней не было ни сараев, ни загонов, ни каких-либо следов животных. Место не только казалось пустынным, но и явно не имело ничего общего с жильем. Может быть, подумал Джеймс, это склад?

Три его лошади все еще были связаны между собой, поэтому, спешившись, он привязал кобылу к большому булыжнику. Строение представляло собой глинобитную хижину с земляной крышей, а подъехав поближе, Маршалл понял: то, что он принял за деревянный брус в восточном углу сооружения, на самом деле было костью.

Человеческой костью.

Сначала он не поверил глазам. Низко висевшая луна была огромной, и свет от нее шел гораздо ярче, чем Маршалл когда-либо видел, а лунный свет порой создает такие тени, какие никогда не случаются при свете солнечном. Поэтому даже после того, как Джеймс убедился, что это кость, несколько мгновений он по инерции продолжал считать, что это кость какого-то животного. Лося или бизона, который умер, увязнув в болоте. Однако, посмотрев поближе, он сразу понял, что это такое, и почувствовал озноб, от которого задрожал, как обнаженная женщина в зимнюю ночь. Инстинкт говорил ему, что надо развернуться и бежать без оглядки, схватить лошадей и как можно скорее скрыться, и Маршаллу пришлось собрать в кулак всю свою смелость, чтобы не убежать.

Он заставил себя приблизиться к хижине и обойти ее кругом. В ней не было ни окон, ни дверей, и это в какой-то степени подтверждало его предположение, что это склад. Джеймса заинтересовало, нет ли в нем съестных припасов. Он понимал, что даже если они там и обнаружатся, то у них есть хозяин. Но он и его спутники в обозе страдали от жестокого голода, поэтому наличие хозяина его совсем не смущало.

Маршалл еще раз обошел вокруг небольшого строения на тот случай, если в первый раз он не заметил дверь. Дальнюю стену хижины – ту, на которую не падал лунный свет, – рассмотреть было довольно сложно, но он тщательно ощупал ее и не обнаружил ничего, кроме глины и соломы. Когда Джеймс возвращался к передней стене строения, то не мог оторвать глаз от кости. Она выглядела как часть берцовой кости взрослого человека, но, насколько Маршалл видел, вокруг больше не было каких-либо частей скелета. Может быть, она действительно находилась в глине, которую использовали для строительства, и ее наличие ровным счетом ничего не значило?

На самом деле Маршалл в это не верил, но не позволил себе зацикливаться на этих размышлениях. Совершенно неожиданно он почувствовал острую потребность срочно выяснить, что находится внутри хижины, поэтому вернулся к лошадям, нашел в одном из седельных тюков топор и вернулся с ним к сооружению. Луна поднялась выше, ее свет стал ярче, и Джеймсу было хорошо видно, что он делает.

Высоко подняв топор, он с силой опустил его на стену. Глиняная стена оказалась толстой, поэтому ему не удалось пробить ее с первого удара, но кусок сухой грязи отвалился. Маршалл продолжил работу, и постепенно углубление в стене становилось все глубже и шире, пока наконец после очередного удара в стене не образовался пролом, достаточно большой, чтобы Джеймс мог залезть внутрь.

Маршалл никогда не был трусом, и никто на земле не мог обвинить его в недостатке смелости. Но сейчас он боялся заглянуть в пролом, боялся посмотреть в темноту, страшась того, что может там увидеть. Он отступил и вернулся к тому месту, где оставил лошадей. Дрожащими пальцами извлек из седельной сумки свечу и спички. Сцепив зубы и мысленно готовясь увидеть что-то ужасное, крепко сжал топор и пролез наконец через пробитый в стене пролом.

Пламя свечи и лунный свет, лившийся сквозь отверстие, осветили практически все внутреннее помещение хижины, которое представляло собой одну большую комнату с низким потолком без мебели. Комната была абсолютно пуста, если не считать большого кожаного мешка, полного человеческих костей. Мешок стоял в дальнем углу помещения, был не завязан и окружен неестественно широкой тенью, а часть его содержимого вывалилась на пол. Этот мешок вызывал у Джеймса страх; он его боялся так же, как боялся бы призрака или демона, хотя в этой его реакции не было никакой логики. Почему-то он решил, что мешок – это живое существо, совершенно независимое и никому не подчинявшееся. Он был уверен, что мешок появился сам собой и всегда стоял здесь – и заставлял людей убивать друг друга, а потом собирал кости павших жертв.

Небольшая косточка выпала из мешка и со стуком упала на кости, лежавшие на утрамбованном земляном полу. От неожиданности Маршалл подпрыгнул и ударился макушкой о низкий потолок. К волосам прилипли комья грязи. Он приготовился было бежать, но больше ничего не происходило, так что Джеймс решил, что кость упала сама по себе из-за нарушения хрупкого равновесия. Однако напряжение в теле не прошло. Он не отрывал взгляда от мешка, и тут холодный ветер погасил свечу.

Только ветер дул совсем не из сделанного им отверстия.

Он дул из угла.

В помещении стало вполовину темнее. Мешок казался таким же черным, как и окружающая его тень, а кости светились в рассеянном голубоватом лунном свете.

Маршал взглянул на мешок по-другому. Теперь он уже не казался Джеймсу хранилищем костей побежденных врагов. В глазах Джеймса он сам стал источником этих костей, и мысленно Маршалл представил себе, как кости сначала бурлят в глубине мешка, как вода в весеннем ручье, а потом вываливаются на пол.

Из угла опять подул холодный ветер, и в нос ему ударило зловоние. Поток был настолько силен, что Джеймс отступил на шаг и упал.

На пол вывалилось еще несколько костей, и прозвучало это почти как музыка.

Правильно, что предводитель обоза постарался пересечь эту местность как можно быстрее, подумал Маршалл. Он же, по своей собственной глупости, повелся на воду и попал в ловушку. Никогда в жизни Джеймс еще не испытывал такого страха, и если ему удастся уйти отсюда живым, он клянется, что станет другим человеком. Маршалл попытался встать, но из угла (или из мешка?) вновь подул сильный ветер, который не дал ему подняться на ноги. Правда, сейчас сила, с которой он столкнулся, меньше походила на поток воздуха, а больше – на костлявые пальцы скелета.

Маршалл глубоко вздохнул, прежде чем повторить попытку. И вот…

…наступило утро.

И опять ему показалось, что это произошло мгновенно, но Маршалл знал, что такое просто невозможно. Повернувшись и посмотрев через плечо, он увидел в отверстии в стене резкую белизну – после полумрака ночи солнце светило так ярко, что у него из глаз потекли слезы. Встав, Джеймс увидел, что мешок весь освещен и окружавшая его тень исчезла, но от этого он не стал менее угрожающим. Солнечные лучи цвета соломы освещали выпавшее из него ребро.

Сначала Маршалл подумал, что кто-то ввел его в состояние гипнотического сна. Но кто это мог быть? Комната? Стены? Сам мешок? Вокруг него не было ничего, что могло бы ввести его в транс. Джеймс не помнил, что спал, и не ощущал, что прошло какое-то время. Когда ночь сменилась днем, он оставался все в том же положении. Единственно, что появилось нового, – это возникшая вдруг вера, нет, уверенность, что земля Калифорнии полна богатств, сокровищ и неразведанных залежей золота и все это можно взять. Такая идея показалась бы идиотской любому, за исключением разве что умственно неполноценных. Кто когда-нибудь слышал, чтобы простой гражданин нашел золото? Да еще и присвоил его себе? Это – достояние правительства и правителей. Но эта мысль отпечаталась у Джеймса в голове, и избавиться от нее было невозможно. Когда она появилась и откуда взялась? Да и сам ли он додумался до этого? Возникало ощущение, что он не сам пришел к этой мысли, и Маршалл решил, что ее вбили ему в голову с помощью гипноза или какого-то другого способа манипулирования сознанием.

Джеймс еще раз взглянул на мешок с костями.

Когда он повернулся к углу спиной и вылез через дыру наружу, ветра не было.

Снаружи равнина была покрыта ковром из цветов. Они выросли за одну ночь и покрыли все вокруг, даже хижину. Радуга из цветов была настолько плотной, что казалось, земля скрыта под цветочным одеялом. Маршалл с удивлением смотрел на открывшуюся перед ним картину, потрясенный ее красотой и таинственностью. И, возможно, впервые в жизни понял, как мало он сам и другие жители этой страны знают об окружающем их мире. За пределами больших городов и населенных пунктов расстилались бескрайние просторы дикой природы, которые в основном и составляют Соединенные Штаты и которые свято хранят тайны, как темные, так и светлые, и с которыми еще не сталкивался человек.

Среди цветов бежала тропинка – путь, который начинался у хижины и вел на запад, в противоположную от восходящего солнца сторону. У подошвы холма все три его лошади спокойно пощипывали цветы, не проявляя признаков тревоги.

Ощущение, что за ним наблюдают, что кто-то его преследует, исчезло. Так же, как и раньше висевшая над равниной угроза, которая сейчас, возможно, погребена под цветами. Маршалл чувствовал себя легко и свободно. Он смотрел в будущее с гораздо большим оптимизмом, чем в самом начале пути.

Джеймс в последний раз взглянул на глинобитную хижину, передернул плечами, увидев темный провал в стене и вспомнив о мешке с костями, и двинулся по пологому склону к своим лошадям. Расскажет ли он когда-нибудь о том, что видел? Сможет ли описать пугающую темноту внутри хижины? Или притворится, что ничего не произошло?

Джеймс пока не знал. Он подумает над этим, когда придет время.

Маршалл добрался до лошадей, отвязал кобылу и влез в седло. Последний взгляд на квадратное здание на вершине холма. Сейчас его углы были сглажены цветами, которые покрывали стены и крышу, так что грязно-бурая поверхность скрылась под радугой разноцветья. Маршалл двинулся вперед по тропинке.

Он нагнал обоз еще до полудня.