Энди понятия не имел, что его не могли вытащить, потому что при отключении электричества замки автоматически блокировались. Неизвестно сколько времени он просидел, наполовину обезумев от паники, в полной уверенности, что подземелье в огне, что он чувствует запах дыма. На поверхности гроза закончилась, небо очистилось, предвечерний солнечный свет готовился уступить место сумеркам.

Внезапно – совершенно внезапно – перед его мысленным взором возникло лицо Чарли, так ясно, будто в этот самый момент она стояла перед ним.

(она в опасности чарли в опасности)

Это было предчувствие, первое с того дня, когда их схватили в Тэшморе. Он думал, что утратил и эту способность, наряду с умением воздействовать на людей, но, судя по всему, ошибся: никогда раньше предчувствие не было таким ярким и четким… Даже в день смерти Вики.

Означало ли это, что мысленные импульсы тоже никуда не делись? Не исчезли совсем, а только спрятались?

(чарли в опасности)

В какой опасности?

Энди не знал. Но сама мысль, страх за Чарли вызвали в его сознании лицо дочери, четкое, прорисованное в мельчайших подробностях. Широко посаженные синие глаза, заплетенные в косички светлые волосы… И он испытал чувство вины… Нет, не вины – дикого ужаса. Он едва не сходил с ума от паники с того момента, как погас свет, но раньше боялся только за себя. Не думал, что Чарли сейчас тоже в темноте.

Нет, они придут и вызволят ее, может, уже пришли и вызволили. Им нужна именно Чарли. Именно ради Чарли они так долго за нами гонялись.

Логично, но его не покидала удушающая уверенность, что ей грозит какая-то жуткая опасность.

Страх за нее вымел панику, во всяком случае, свел к приемлемому уровню. Теперь он мог не зацикливаться на себе, более объективно оценивать ситуацию. Прежде всего он понял, что сидит в луже имбирного эля. Штаны промокли, прилипали к коже, и Энди даже фыркнул от отвращения.

Движение. Движение представлялось действенным лекарством от страха.

Он поднялся на колени, нащупал пустую банку из-под имбирного эля «Кэнэда драй», отшвырнул в сторону. Банка со стуком покатилась по плиткам пола. Энди достал из холодильника другую банку. Во рту по-прежнему царила сушь. Открыл банку, уронив кольцо внутрь, и начал пить. Кольцо попыталось пролезть ему в рот, он рассеянно языком затолкал его обратно, даже не подумав, что немного раньше это происшествие вызвало бы очередной приступ паники.

Энди начал выбираться из кухни, не отрывая свободной руки от стены. На этаже, где он находился, воцарилась тишина, и хотя изредка издалека доносился чей-то крик, в нем не было ничего жуткого. Запах дыма оказался галлюцинацией. Воздух стал более спертым, потому что все вентиляторы отключились, но этим дело и ограничилось.

Вместо того чтобы направиться в гостиную, Энди повернул налево и пробрался в спальню. Осторожно нашел кровать, поставил банку на ночной столик, потом разделся. Еще десять минут потребовалось, чтобы найти и надеть чистую одежду. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше. Все это он проделал без особых проблем, хотя после отключения электричества ему казалось, что пересечь гостиную – все равно что пересечь минное поле.

(чарли… что не так с чарли?)

Но интуиция говорила не о том, что с ней что-то не так. Она подсказывала, что над ней нависла какая-то опасность. Если бы он мог увидеть ее, спросить, что…

Он с горечью рассмеялся. Да, конечно. Если бы свиньи могли летать, а нищие – скакать. С тем же успехом можно пожелать луну с неба. Или…

На мгновение мысли застыли, потом двинулись… но уже медленнее и без сарказма.

С тем же успехом можно пожелать вернуть себе способность силой мысли воздействовать на людей.

Его руки не отпускали простыню, щупали, мяли, разглаживали: разум требовал постоянного потока информации от органов чувств. Не имело смысла надеяться на возвращение его удивительного дара. Мысленные импульсы безвозвратно ушли. Он не мог проложить дорогу к Чарли, как не мог стать игроком «Ред сокс». Все ушло.

(ушло ли?)

Внезапно Энди понял, что сомневается. Где-то в глубине души в этот самый момент он решил, что не согласен идти по пути наименьшего сопротивления и давать им все, что бы они ни попросили. Возможно, в душе он решил не сдаваться.

Он сидел на кровати и гладил простыню.

Правда ли это – или он принимал желаемое за действительное, основываясь на одном внезапном и непроверенном предчувствии? Это предчувствие могло оказаться такой же галлюцинацией, как дым, который он вроде бы унюхал. Из-за охватившей его паники. Он не мог проверить истинность предчувствия, а «толкать» было некого.

Энди выпил имбирного эля.

Допустим, его дар вернулся. Это не панацея от всех бед. Он это знал лучше других. Он мог выдать множество слабых импульсов или три-четыре оглушительных, прежде чем свалиться замертво. Возможно, ему удалось бы добраться до Чарли, но не могло быть и речи о том, чтобы вырваться отсюда. Посылая импульсы, он добился бы одного: обширного кровоизлияния в мозг, которое прямиком отправило бы его в могилу (когда он подумал об этом, пальцы механически оторвались от простыни и принялись ощупывать участки лица, в свое время потерявшие чувствительность).

Не следовало забывать и торазин, которым его пичкали. Отсутствие препарата – он не получил положенную таблетку, потому что электричество отключилось, – в значительной мере вызвало охватившую его панику. Энди это знал. Даже теперь, чувствуя себя намного увереннее, он хотел принять лекарство и погрузиться в спокойствие, которое оно приносило. Вначале ему иногда по двое суток не давали торазина перед очередным тестированием. Это приводило к постоянной нервозности и депрессии. Его словно окутывало густое облако… но никаких панических атак.

– Признай, ты теперь наркоман, – прошептал Энди.

Он не мог сказать, правда это или нет. Он знал, что существовали физические зависимости, к примеру, от никотина или героина, вызывавшие изменения в центральной нервной системе. И существовали психологические зависимости. Он учился с парнем по имени Билл Уоллес, и тот очень, очень нервничал, если не выпивал три или четыре бутылки колы в день, а его давний друг из колледжа, Куинси, жить не мог без картофельных чипсов, причем не любых, а определенной, никому не известной марки «Шалтай-Болтай», выпускаемой в Новой Англии. Куинси утверждал, что остальные чипсы этим в подметки не годились. Энди полагал, что здесь речь шла именно о психологической зависимости. Он не знал, является ли его тяга к таблеткам физической или психологической. Но знал, что таблетка ему нужна, действительно нужна. От одной мысли о синей таблетке на белом блюдце у него пересохло во рту. Они больше не держали его без торазина сорок восемь часов перед тестированием. То ли чувствовали, что он начнет биться в истерике, то ли понимали, что проку от этих тестов никакого.

В итоге перед ним стояла суровая неразрешимая проблема: принимая торазин, он не мог воздействовать на людей, а отказаться от таблетки у него не хватало силы воли (и, разумеется, прознай они, что он не принимает лекарство, ему на голову тут же свалилась бы куча новых неприятностей). Когда электричество включат, и ему вновь принесут синюю таблетку на белом блюдце, он возьмет ее. А потом постепенно вернется в привычное спокойно-апатичное состояние, в котором пребывал до наступления темноты. Все происходящее с ним сейчас было неприятным отклонением. Скоро он будет смотреть «Клуб ВГ» и Клинта Иствуда по «Хоум бокс офис» и наведываться за чем-нибудь вкусненьким к всегда набитому под завязку холодильнику. Скоро он продолжит набирать вес.

(чарли, чарли в опасности, к чарли со всех сторон подкрадывается беда, чарли во враждебном мире)

Если и так, он с этим ничего поделать не мог.

А если бы смог, если бы каким-то образом поборол зависимость от таблеток и убедил выпустить его отсюда – свиньи полетят, а нищие поскачут, почему, черт побери, нет? – кардинальное решение, касающееся будущего Чарли, не приблизилось бы ни на йоту.

Он лег на кровать, раскинул руки и ноги. Небольшая часть его рассудка, которую теперь волновало только отсутствие торазина, продолжала бить в набат.

В настоящем решений не просматривалось, поэтому он «уплыл» в прошлое. Увидел себя и Чарли, бредущих по Третьей авеню в каком-то замедленном кошмаре: крупный мужчина в старом вельветовом пиджаке и маленькая девочка в красно-зеленом. Он видел Чарли, ее напряженное, бледное личико, слезы, бегущие по щекам после того, как она выгребла мелочь из телефонов-автоматов в аэропорту… Выгребла мелочь и подожгла ботинки какого-то солдата.

Разум его двинулся в более давние времена, к Порт-Сити, штат Пенсильвания, и миссис Герни. Грустной, толстой миссис Герни, которая пришла на курсы похудания в зеленом брючном костюме, сжимая в руке рекламный листок с аккуратно написанным слоганом, который придумала Чарли: Вы худеете, или последующие шесть месяцев мы вас кормим.

Миссис Герни, которая между 1950 и 1957 годами родила четверых детей своему мужу, диспетчеру логистической компании. Теперь дети выросли, и ее внешность вызывала у них отвращение, как и у мужа, который встречался с другой женщиной, и она могла это понять, потому что Стэн Герни в свои пятьдесят пять оставался симпатичным, подтянутым и энергичным. Она же набрала сто шестьдесят фунтов к тому моменту, когда ее третий ребенок поступил в колледж и уехал из дома. И если в день свадьбы весила сто сорок фунтов, то теперь ее вес составлял ровно триста. Она пришла – гладкая, чудовищно большая и отчаявшаяся – в зеленом брючном костюме, и ее зад шириной лишь немного уступал столу президента банка. Когда она наклонила голову, чтобы найти в сумке чековую книжку, три подбородка превратились в шесть.

Энди включил ее в группу с тремя другими толстухами. Они занимались физкультурой и сидели на щадящей диете – упражнения и блюда он подобрал из книг, взятых в публичной библиотеке. Он проводил с ними беседы о пользе похудания, которые в счетах проходили по графе «консультации», и время от времени каждая получала средней мощности импульс.

Миссис Герни похудела с трехсот фунтов до двухсот восьмидесяти, а потом и до двухсот семидесяти, признаваясь со страхом и радостью, что у нее исчезло желание взять добавку. Добавка утратила вкус. Если раньше она постоянно держала в холодильнике какие-то закуски (и пончики в хлебнице, и пару или тройку творожных тортов «Сара Ли» в морозилке), чтобы по вечерам не умереть от голода у телевизора, то теперь она как-то… да, это звучало глупо, но… она забывала о них. А ведь она всегда слышала, что люди, сидящие на диете, могут думать только о еде. Так, собственно, с ней и было, когда она обратилась к «Следящим за весом».

Три другие женщины делились аналогичными историями. Энди не вмешивался и наблюдал за ними, странным образом ощущая себя заботливым отцом. Все четверо изумлялись и радовались схожести происходящих с ними изменений. Вечерние занятия физкультурой, которые всегда казались такими скучными и утомительными, теперь доставляли удовольствие. И еще появилось загадочное стремление ходить пешком. Каждая по вечерам испытывала дискомфорт и тревогу, если не нагулялась за день. Миссис Герни призналась, что у нее вошло в привычку каждый день гулять до центра города и обратно, то есть проходить более двух миль. Раньше она всегда ездила на автобусе, и это было весьма логично, поскольку остановка находилась буквально у ее дома.

И однажды она села в автобус – очень болели мышцы бедер, – но ей вдруг стало не по себе, и до такой степени, что она вышла на второй остановке. Другие женщины прекрасно ее понимали. И все они благословляли за это Макги, несмотря на ноющие мышцы.

К третьему взвешиванию миссис Герни похудела до двухсот пятидесяти фунтов, а когда закончился шестинедельный курс, весила двести двадцать пять. Она сказала, что ее муж поражен достигнутым результатом, учитывая, что все предыдущие попытки использования различных диет и методик похудания заканчивались полным провалом. Он хотел, чтобы она сходила к врачу, опасался, что у нее рак. Он не верил, что можно похудеть за шесть недель на семьдесят пять фунтов только благодаря диете и физкультуре. Она показала Энди загрубевшие красные пальцы: ей приходилось непрерывно перешивать одежду. А потом крепко обняла – едва не сломав ему спину – и заплакала, уткнувшись лицом в его шею.

Выпускники его курсов обычно возвращались, как и наиболее успешные студенты: одни – чтобы поблагодарить, вторые – чтобы похвастаться своими успехами: посмотрите, ученик превзошел учителя… Хотя вряд ли это был такой уж редкий случай, по мнению Энди.

Миссис Герни относилась к первым. Она пришла, чтобы повидаться и еще раз сказать спасибо дней за десять до того, как Энди занервничал, почувствовав, что в Порт-Сити за ним начали следить. И еще до конца месяца они с Чарли отправились в Нью-Йорк.

Миссис Герни по-прежнему оставалась женщиной крупной: удивительные изменения мог заметить только тот, кто видел ее раньше – как на рекламных фотографиях «до» и «после». Во время их последней встречи она весила сто девяносто пять фунтов. Но разумеется, первостепенное значение имел не вес. Самое главное – она продолжала худеть на шесть (плюс-минус два) фунтов в неделю, и худеть ей предстояло до тех пор, пока ее вес не составит сто тридцать (плюс-минус десять) фунтов. При этом она не испытывала никаких неприятных ощущений или отвращения к еде, которые обычно вели к анорексии. Энди стремился заработать немного денег, но при этом никого не собирался убивать.

– За то, что вы делаете, вас необходимо объявить национальным достоянием, – поделилась с ним миссис Герни, предварительно рассказав о значительном улучшении ее отношений с детьми и с мужем. Энди улыбнулся и поблагодарил ее. Теперь, лежа на кровати в темноте, чувствуя надвигающуюся сонливость, он подумал, что именно это по существу и произошло с ним и Чарли: их объявили национальным достоянием.

Но его дар оказался не таким уж плохим. Учитывая, как он помог миссис Герни.

Энди улыбнулся.

И, улыбаясь, заснул.