Когда разразилась большая буря, Энди смотрел «Клуб ВГ». Женщина с пышным начесом рассказывала ведущему, как могущество Господа излечило ее от хронического нефрита. Энди просто не мог оторвать от нее глаз. Ее волосы сверкали под яркими студийными огнями, словно лакированный столик. Она выглядела путешественницей во времени, прибывшей из 1963 года. Именно по этой причине программа «Клуб ВГ» зачаровывала его, наряду с бесстыдными, навязчивыми призывами жертвовать деньги во имя Господа. Энди слушал эти призывы, слетавшие с губ каменнолицых молодых людей, одетых в дорогие костюмы, и потрясенно думал о том, как Христос изгнал торговцев из храма. Все люди в «Клубе» напоминали путешественников во времени, прибывших из 1963 года.

Женщина закончила рассказ о том, как Господь своей милостью излечил дрожь, от которой она чуть не развалилась на куски. Раньше в программе выступил актер, прославившийся в начале 1950-х годов, и рассказал, как Господь уберег его от бутылки. Теперь женщина с пышным начесом расплакалась, а бывшая знаменитость обнял ее. Запел хор «Клуба ВГ». Энди поерзал. Подходило время таблетки.

Пусть смутно, но он отдавал себе отчет, что лекарственные препараты лишь отчасти ответственны за изменения, произошедшие с ним за последние пять месяцев, и набранный вес – только внешнее проявление этих изменений. Забрав Чарли, Контора вышибла единственную оставшуюся опору, на которой покоилась его жизнь. Без Чарли – да, она была где-то рядом, но с тем же успехом могла находиться и на Луне – не имело никакого смысла держать себя в руках.

Сказались и последствия столь длительного пребывания в бегах. Он слишком долго шел по натянутой струне, а когда свалился с нее, впал в летаргию. Он думал, что пережил очень тихий нервный срыв. И если они с Чарли встретятся, она вряд ли узнает в нем прежнего человека. Эта мысль вызывала у него грусть.

Он не пытался обмануть Пиншо или мухлевать с тестами. Энди не думал, что подобные действия рикошетом ударят по Чарли, но не хотел рисковать. И было намного проще идти им навстречу. Он стал пассивным. Последние запасы ярости вырвались криком на крыльце коттеджа Грантера, когда он качал на руках дочь, из шеи которой торчал дротик. Больше ярости в нем не осталось. Фитиль догорел.

В таком душевном состоянии пребывал Энди Макги, когда девятнадцатого августа смотрел телевизор, не зная о бушующей на поверхности буре. Ведущий «Клуба» обратился с очередным призывом о пожертвованиях, а потом представил исполняющее госпелы трио. И только они запели, как погас свет.

Телевизор тоже выключился, картинка сжалась в яркую точку. Энди сидел в кресле, не шевелясь, не понимая, как толковать случившееся. Его разум успел зафиксировать пугающую полноту тьмы, и тут свет вспыхнул вновь. Появилось трио, поющее: «Мне позвонили с Небес, на проводе был Иисус». Энди облегченно выдохнул, и свет снова погас.

Энди вцепился руками в подлокотники, словно боялся, что улетит, если разожмет пальцы. Он не отрывал взгляд от яркой точки на экране даже после того, как понял, что ее уже нет, и он видит только остаточное изображение… или воображает, что видит.

Свет вернется через секунду или две, сказал он себе. Должны быть аварийные генераторы. В таком месте не могут рассчитывать только на внешние источники электроэнергии.

Но он все равно испугался. Внезапно обнаружил, что вспоминает приключенческие истории, которые читал в детстве. В них дети частенько оказывались в пещере, свеча гасла, а спичек не было. Авторы всегда долго и подробно описывали темноту: «осязаемую», «кромешную», «полную». И разумеется, не обходились без давно известной «живой темноты»: «Живая темнота поглотила Тома и его друзей». Если авторы хотели произвести впечатление на девятилетнего Энди Макги, им это не удалось. Если он хотел, чтобы его поглотила тьма, то мог залезть в стенной шкаф и одеялом заложить щель под дверью. Темнота была всего лишь темнотой.

Теперь Энди осознал, до какой степени ошибался. Собственно, ребенком он ошибался и во многом другом, но эта ошибка, возможно, стала последней, которую он обнаружил. И сейчас ему предстояло убедиться в этом на собственном опыте, потому что окутавшая его темнота была не просто темнотой. С такой темнотой он не сталкивался никогда в жизни. Если бы не кресло под задом и подлокотники, в которые он вцепился руками, он мог бы с тем же успехом плавать в лишенной света лавкрафтовской межзвездной бездне. Он поднял руку, поводил ею перед глазами. И хотя почувствовал, как ладонь легко касается носа, ничего не увидел.

Энди опустил руку, вновь схватился за подлокотник. Сердце колотилось быстро и гулко. Снаружи кто-то хрипло крикнул: «Ричи! Ты где, твою мать?» – и Энди сжался, словно ему угрожали. Облизнул губы.

Свет вспыхнет через секунду или две, подумал он, но испуганная часть разума, которая отказывалась успокоиться и послушать более здравую часть, спросила: Как долго тянется секунда или две, или минута или две, в кромешной темноте? Как измерять время в кромешной темноте?

В коридоре, за стенами его «квартиры», что-то упало, кто-то закричал от боли и удивления. Энди сжался вновь, застонал, затрясся. Ему все это не нравилось. Совершенно не нравилось.

Ладно, у них уйдет больше нескольких минут. Чтобы все это починить, заменить пробки или сделать что-то еще. Поэтому они придут и выпустят меня. Они должны.

Даже испуганная часть его разума – та часть, что находилась на грани паники, – признала логику этого вывода и немного расслабилась. В конце концов, это была всего лишь темнота. Вот и все – просто отсутствие света. И в темноте нет никаких монстров.

Ему очень хотелось пить. Он спросил себя, осмелится ли подняться и пройти на кухню, чтобы достать из холодильника бутылку имбирного эля. Решил, что справится, если будет соблюдать осторожность. Встал, сделал два шага и ударился голенью об угол кофейного столика. Наклонился, потер ногу, глаза от боли наполнились слезами.

Это тоже напоминало детство. Они играли в «слепца». Кажется, все дети в это играют. Требовалось пройти из одного конца дома в другой с повязкой на глазах. А остальные смеялись, если ты падал, наткнувшись на пуфик или зацепившись ногой за порог между столовой и кухней. Игра становилась болезненным уроком: показывала, как мало ты знаешь о своем вроде бы таком знакомом доме, разъясняла, что на глаза ты полагаешься куда больше, чем на память. Игра заставляла задуматься: а как, черт побери, ты будешь жить, если вдруг ослепнешь?

Но у меня все будет хорошо, сказал себе Энди. У меня все будет хорошо, если двигаться медленно и осторожно.

Он обошел кофейный столик и медленно зашаркал по открытому пространству гостиной, вытянув перед собой руки. Удивительно, каким угрожающим казалось открытое пространство в темноте. Вероятно, свет сейчас зажжется, и я посмеюсь над собой. Посмеюсь в свое…

Его растопыренные пальцы ткнулись в стену, болезненно выгнулись. Что-то упало: как он догадался, пейзаж с амбаром и полем с копнами сена в стиле Уайета, висевший у двери на кухню. Прошелестел рядом, сползая по стене, словно меч, рассекший в темноте воздух, и грохнулся об пол. Оглушающе громко.

Энди замер, держа перед собой руку с ноющими пальцами, ощущая болезненную пульсацию в голени. От страха у него пересохло во рту.

– Эй! – крикнул он. – Эй, парни, не забудьте про меня.

Он ждал и прислушивался. Ему не ответили. Он слышал какие-то звуки и голоса, но они удалялись. Еще немного, и он останется в полной тишине.

Обо мне все забыли, подумал Энди, и страх усилился.

Сердце колотилось как бешеное. Он почувствовал холодный пот на руках и на лбу, вспомнил происшествие на Тэшморском пруду, когда он заплыл слишком далеко, на глубину, устал, начал барахтаться и кричать, уверенный, что сейчас умрет… но, опустив ноги, нащупал дно, и выяснилось, что вода ему по грудь. А где дно теперь? Он облизал сухие губы, однако язык тоже пересох.

– ЭЙ! – прокричал Энди во весь голос, и сквозивший в этом крике ужас напугал его еще сильнее. Он понимал, что должен совладать с нервами. Он был в шаге от абсолютной паники, метался по комнате и вопил. И все потому, что где-то перегорели пробки.

Но, черт побери, почему все это случилось перед тем, как мне дали таблетку? Получи я таблетку, все было бы хорошо. Я бы и не дергался. Господи, такое ощущение, что моя голова заполнена битым стеклом…

Энди стоял, тяжело дыша. Он направлялся к двери на кухню, сбился с курса и уткнулся в стену. Теперь он окончательно запутался и не мог даже вспомнить, с какой стороны от двери – слева или справа – висела картина. Лучше бы он не вставал с кресла.

– Держись, – вслух пробормотал он. – Держись.

Это не просто паника – теперь он это понимал. Все дело в таблетке, которую не принесли вовремя. Как это несправедливо! Почему все случилось перед тем, как ему принесли таблетку?

– Держись, – повторил Энди.

Имбирный эль. Он поднялся, чтобы взять из холодильника имбирный эль, и Бог свидетель, он его возьмет. Ему надо на чем-то сосредоточиться, и имбирный эль подойдет ничуть не хуже любого другого объекта.

Он сдвинулся с места, влево, и тут же споткнулся об упавшую картину.

Закричал, повалился, отчаянно замахал руками в безнадежной попытке сохранить равновесие. Сильно ударился головой, опять закричал.

Энди едва мог дышать от страха. Помогите мне, думал он. Кто-нибудь, помогите мне. Принесите свечу, ради Бога, хоть что-нибудь, я боюсь…

Он заплакал. Неуклюжими пальцами коснулся влажного пятна на виске, решил, что это кровь, и с отупляющим ужасом задумался, насколько тяжела травма.

– Люди, где вы? – крикнул он. Ему не ответили. Он услышал – или подумал, что слышит, – чей-то далекий крик, и воцарилась тишина. Его пальцы нашли картину, о которую он споткнулся, и он в ярости отбросил ее, словно картина его укусила. Она угодила в столик у дивана, и со столика свалилась бесполезная теперь лампа. Лампочка разбилась с глухим звуком, и Энди снова вскрикнул. Ощупал голову. Крови прибавилось. Она змеилась по щеке маленькими струйками.

Тяжело дыша, он пополз, одной рукой касаясь стены. Когда она оборвалась чернильной пустотой, отдернул руку и затаил дыхание, словно ожидал, что какое-то чудовище выползет из черноты и проглотит его.

– А-х-х! – вырвалось у него.

На мгновение детство вернулось, и он услышал перешептывание троллей, которые подбирались к нему со всех сторон.

– Это всего лишь дверь на кухню, твою мать, – хрипло пробормотал он. – Ничего больше.

Энди миновал дверной проем. Холодильник стоял справа, и он медленно пополз в ту сторону, учащенно дыша, не отрывая рук от холодных плиток пола.

Где-то наверху, на следующем уровне, что-то упало с невероятным грохотом. Энди вскочил на колени. Нервы сдали, вырвались из-под контроля. Он заорал:

– Помогите! Помогите! Помогите!

Кричал, пока не охрип. Понятия не имел, как долго оглашал кухню воплями, стоя на четвереньках.

Наконец замолчал, попытался отразить паническую атаку. Руки тряслись. Голова болела после удара, но кровь вроде бы течь перестала. Это его немного успокоило. Горло саднило от криков, и вновь возникли мысли об имбирном эле.

Энди снова пополз, без новых происшествий нащупал холодильник. Открыл (абсурдно ожидая увидеть морозно-белое сияние), порылся в прохладном темном чреве, нашел банку с кольцом. Захлопнул дверцу холодильника, привалился к ней спиной. Открыл банку и ополовинил одним глотком. Горло вознесло ему хвалы.

Но тут же пришла новая мысль, от которой у Энди перехватило дыхание.

Все горит, с безразличным спокойствием сообщил ему разум. Поэтому никто не пришел, чтобы спасти тебя. Они-то эвакуируются. А ты… ты теперь расходный материал.

Конечно же, мысль эта спровоцировала приступ клаустрофобии, в сравнении с которым прежняя паника выглядела детским лепетом. Энди вжался спиной в дверцу холодильника, губы растянулись в жуткой гримасе. Ноги ослабели. На мгновение он даже ощутил запах дыма, на него дохнуло жаром. Банка выскользнула из пальцев, оставшийся имбирный эль вылился на пол, намочил штаны.

Энди сидел в луже и стонал.