Они подходили к лестнице, когда Чарли внезапно остановилась и едва слышно ахнула. Энди тут же бросил чемоданы. Он ничего не слышал, но знал: случилось что-то ужасное. Что-то в Чарли изменилось.

– Чарли? Чарли?

Он смотрел на дочь. Она стояла как статуя, невероятно прекрасная на фоне сверкающего под солнцем снежного поля. Невероятно маленькая. И внезапно Энди осознал, что изменилось. Изменение это было таким существенным, таким ужасным, что поначалу он не хотел его признавать.

Из шеи Чарли, чуть ниже кадыка, торчала длинная игла. Рука в варежке схватилась за иглу, приподняла, повернула под новым, гротескным углом. Тоненькая струйка крови потекла из раны. Кровавый цветок, небольшой и изящный, расцвел на воротнике рубашки и коснулся искусственного меха возле молнии куртки.

– Чарли! – крикнул Энди. Прыгнул вперед и подхватил дочь в тот момент, когда ее глаза закатились и она стала заваливаться назад. Уложил ее на крыльцо, выкрикивая снова и снова ее имя. Дротик, вонзившийся в шею, ярко блестел на солнце. Тело девочки словно лишилось костей и обмякло, как мертвое. Энди прижимал дочь к себе, покачивал и смотрел за залитый солнцем лес, который казался таким пустым… и в котором не пели птицы.

– Кто это сделал? – прокричал он. – Кто это сделал? Выйди, чтобы я увидел тебя!

Дон Джулс вышел из-за угла крыльца. На нем были теннисные туфли. В руке он держал пистолет двадцать второго калибра.

– Кто застрелил мою дочь? – крикнул Энди. Что-то в его горле болезненно задребезжало от этого крика. Он прижимал ее к себе, расслабленное бескостное тело в теплой синей парке. Пальцы Энди добрались до дротика и вытащили его. Кровь потекла сильнее.

Отнеси ее в дом, сказал он себе. Надо отнести ее в дом.

Джулс подошел к нему и выстрелил сзади, совсем как актер Бут однажды выстрелил в президента. Энди, стоявший на коленях, попытался подняться, еще крепче прижал Чарли к себе, а потом вместе с ней повалился на крыльцо.

Джулс пристально посмотрел на него, потом помахал прятавшимся в лесу агентам.

– Ничего особенного, – проворчал он, когда Рейнберд направился к коттеджу, проваливаясь во влажный, тяжелый мартовский снег. – Ничего особенного. И зачем суетились?