В ту зиму на Тэшморском пруду, гораздо позже печального пробуждения в мотеле «Бест вестерн» в Огайо, казалось, его отчаянное обещание наконец исполнилось.

Нет, зима не выдалась легкой. Вскоре после Рождества Чарли простудилась и чихала и кашляла до начала апреля. Сначала у нее поднялась температура. Энди лечил ее аспирином – давал по половине таблетки – и говорил себе, что отвезет ее к доктору в расположенный на другом берегу озера Брэдфорд, невзирая на последствия, если на третий день температура не упадет. Температура упала, но до конца зимы простуда донимала Чарли насморком и кашлем. Один мартовский день запомнился тем, что Энди умудрился обморозиться, и они чуть не сгорели в одну холодную февральскую ночь, когда он слишком сильно набил печь дровами. По иронии судьбы, именно Чарли проснулась глубокой ночью и обнаружила, что в доме очень жарко.

Четырнадцатого декабря они отпраздновали его день рождения, двадцать четвертого марта – день рождения Чарли. Ей исполнилось восемь, и иногда Энди изумленно смотрел на дочь, словно видел ее впервые. Она уже не была маленькой девочкой и вытянулась выше его локтя. Волосы снова отросли, она заплетала их в косы, чтобы не падали на глаза. Чувствовалось, что она станет красавицей. Уже стала, несмотря на красный нос.

Они остались без автомобиля. «Виллис» Ирва Мандерса сильно промерз в середине января, и Энди полагал, что треснул корпус блока цилиндров. До этого он заводил двигатель каждый день, просто из чувства ответственности, потому что после Нового года даже полноприводный джип не вывез бы их на большую дорогу. Толщина снега составляла почти два фута, и его пятнали только следы белок, бурундуков, нескольких оленей и енота, который постоянно наведывался к мусорному баку.

В маленьком сарае за коттеджем стояли три пары старых беговых лыж, но ни одна не подходила Чарли. Энди это вполне устраивало. Большую часть времени он держал Чарли в доме. С насморком и кашлем они могли мириться, но он старался не допустить возвращения лихорадки.

Нашел он и лыжные ботинки Грантера, старые, потрескавшиеся. Они лежали в картонной коробке из-под туалетной бумаги, задвинутой под верстак, на котором старик когда-то мастерил ставни и двери. Энди смазал ботинки, размял, а потом обнаружил, что не сможет надеть, не набив мыски мятыми газетами. В этом было что-то забавное и, по мнению Энди, чуточку зловещее. Той долгой зимой он часто думал о Грантере, пытался представить себе, как бы его дед повел себя на их месте.

Той зимой Энди пять или шесть раз надевал лыжи (никаких современных креплений, сложная конструкция из ремешков, пряжек и колец) и отправлялся в долгий путь по замерзшей шири Тэшморского пруда к пристани Брэдфорда. Оттуда узкая, извилистая дорога вела в городок, уютно устроившийся между двух холмов в паре миль от озера.

Он всегда уходил до рассвета, с рюкзаком Грантера за плечами, и ни разу не вернулся раньше трех пополудни. А однажды ему с трудом удалось прорваться сквозь ревущий буран, который слепил его и сбивал с пути. Чарли заплакала от радости, когда он вошел в дом, а потом зашлась в долгом, пугающем приступе кашля.

В Брэдфорд он ходил за припасами и одеждой для себя и Чарли. Сначала тратил «игральные деньги» Грантера, потом наведался в три больших коттеджа на берегу Тэшморского пруда и вломился туда. Он этим не гордился, но оправдывал себя тем, что речь шла о выживании. Эти коттеджи стоили никак не меньше восьмидесяти тысяч долларов каждый, и он полагал, что владельцы могут позволить себе потерять тридцать или сорок долларов, лежавших на кухне в жестянке из-под сладостей. Помимо денег в ту зиму он украл только одну вещь: сорок галлонов керосина. Отлил из огромной бочки, которая стояла за большим современным коттеджем с причудливым названием «ЛАГЕРЬ НЕРАЗБЕРИХИ».

Ему не нравились походы в Брэдфорд. Ему не нравилась осведомленность, с какой старожилы, сидевшие у большой пузатой печки рядом с кассовым аппаратом, говорили о незнакомце, живущем по другую сторону озера в одном из коттеджей. Такие истории обычно расходились по округе и иногда попадали не в те уши. Не требовалось многого – хватило бы одного намека, чтобы Контора связала Энди, его дедушку и дедушкин коттедж на Тэшморском пруду в штате Вермонт. Но он просто не знал, как еще поступить. Они нуждались в еде – не могли всю зиму питаться только консервированными сардинами. Он покупал фрукты для Чарли, витамины и одежду. Чарли приехала в одной грязной блузке, красных брючках и трусиках. У них не было лекарств от кашля, которым он доверял, свежих овощей и, как ни странно, спичек. В каждом из коттеджей, куда он залезал, был камин, но только в одном нашлась коробка деревянных спичек «Даймонд».

Он мог переместиться ближе к Брэдфорду – там хватало других коттеджей и лагерей, но многие из них патрулировались тэшморской полицией. А в некоторых люди жили круглый год.

В универсальном магазине Брэдфорда он смог купить все необходимое, включая три пары теплых штанов и три шерстяные рубашки, которые более-менее пришлись Чарли впору. А вот нижнего белья для девочек в универмаге не продавали, так что Чарли пришлось носить мужские трусы восьмого размера. Они вызывали у нее то смех, то отвращение.

Шестимильные походы до Брэдфорда и обратно на лыжах Грантера были Энди и в тягость, и в радость. Ему не нравилось, что Чарли остается одна. Не потому, что он ей не доверял; его не отпускал страх, что, вернувшись, он найдет коттедж пустым… или ее мертвой. Старые ботинки натирали ноги, независимо от того, сколько он надевал носков. Когда он шел быстрее, начинала болеть голова, и он вспоминал об онемевших участках лица и представлял свой мозг старой лысой покрышкой, которую использовали так долго, что местами она протерлась почти до дыр. Если его хватит удар посреди этого чертова озера, и он замерзнет насмерть, что будет с Чарли?

Однако во время этих походов ему лучше всего думалось. Тишина прочищала мозги. Тэшморский пруд был не очень широким – западный берег от восточного отделяло меньше мили, – но очень длинным. К февралю толщина слоя снега на льду достигала четырех футов, и Энди иногда останавливался на полпути и медленно поворачивался вправо и влево. Озеро казалось уходившим в обе стороны до самого горизонта коридором, выложенным ослепительно белой плиткой, чистой и нетронутой. Его окаймляли присыпанные сахарной пудрой сосны. А над головой висела суровая, сверкающая и безжалостная синева зимнего неба или низкие бесформенные снеговые облака. Иногда вдалеке каркала ворона, иногда потрескивал лед, но больше он ничего не слышал. Бег на лыжах бодрил. Под одеждой на коже появлялась теплая пленка пота, и ему нравилось двигаться, пока не вспотеешь, а потом вытирать пот со лба ладонью. Это чувство совершенно забылось за годы, когда он знакомил студентов с творчеством Йейтса и Уильямса и проверял экзаменационные работы.

В этой тишине, несмотря на то, что мышцы вовсю трудились, голова оставалась удивительно ясной, и он обдумывал стоявшую перед ними проблему. С этим следовало что-то сделать – следовало сделать давно, однако прошлое не вернуть. Они спрятались на зиму в коттедже Грантера, но все равно были в бегах. По этой самой причине его тревожили старожилы Брэдфорда, которые сидели у печи, попыхивая трубками и сверля незнакомца любопытными взглядами. Его с Чарли загнали в угол, и требовалось найти хоть какой-то выход.

И он по-прежнему злился, зная, что все это несправедливо. Контора не имела никаких прав. Они, американские граждане, жили во вроде бы свободном обществе, но его жену убили, дочь похитили, а теперь за ними охотились, как за кроликами.

Энди снова думал о том, что расскажи он обо всем кому-нибудь – нескольким людям, – эта история выплыла бы наружу. Он не сделал этого прежде, потому что странный гипноз – тот самый, что привел к смерти Вики – продолжал действовать, пусть и слабее. Он не хотел, чтобы его дочь выросла уродом вроде тех, что выступают в ярмарочных шоу. Он не хотел, чтобы Чарли посадили под замок, ни для блага страны, ни для ее собственного блага. И что самое худшее, он продолжал лгать себе. Даже после того, как увидел жену с кляпом во рту, втиснутую в чулан для гладильной доски между стиральной машиной и сушкой, он продолжал лгать себе и убеждать себя, что рано или поздно их оставят в покое. Играем понарошку, говорили они в детстве. В конце все возвращают выигранные деньги.

Вот только в Конторе работали не дети, играли они не понарошку, и никто не собирался ничего возвращать ему и Чарли по окончании игры. Результат пересмотру не подлежал.

В тишине он начал осознавать некие суровые истины. В каком-то смысле Чарли была уродом и не слишком отличалась от талидомидовых младенцев шестидесятых годов и девочек, матери которых принимали ДЕС. Врачи просто не знали, что у необычно высокого процента этих девочек к четырнадцати – шестнадцати годам разовьется вагинальный рак. Вины Чарли в том, что она не такая, как все, не было, но это ничего не меняло. Необычность, уродство проявлялось иначе. Сотворенное ею на ферме Мандерсов ужасало, просто ужасало, и с тех пор Энди задавался вопросом, насколько развилась эта ее особенность и до какой степени еще может развиться. В этот год странствий он прочитал огромное количество литературы по парапсихологии и знал, что пирокинез и телекинез предположительно связаны с некими недостаточно изученными железами внутренней секреции. Из прочитанных им книг следовало, что эти две сверхъестественные способности тесно связаны, и в большинстве документально подтвержденных случаев фигурировали девочки ненамного старше Чарли.

Она уничтожила ферму Мандерсов в семь лет. Сейчас ей почти восемь. А что произойдет, когда ей исполнится двенадцать и она станет девушкой? Может, ничего. Может, многое. Она говорила, что больше не собирается использовать свою силу, но ее могли заставить. А если эта энергия начнет проявляться спонтанно? Вдруг Чарли начнет поджигать во сне, вдруг именно так проявится ее половое созревание? По аналогии с ночным семяизвержением у мальчиков? Что, если Контора решит отозвать своих псов… и Чарли похитят иностранные агенты?

Вопросы, вопросы.

Во время походов через озеро Энди пытался ответить на них и с неохотой пришел к выводу, что Чарли придется до конца жизни находиться под чьим-то присмотром, хотя бы для ее собственного блага. Ей это необходимо, как ортезы больным мышечной дистрофией и необычные протезы талидомидовым детям.

Задумывался он и о собственном будущем. Он помнил про утратившие чувствительность участки на лице, налившийся кровью глаз. Никому не хочется верить, что его смертный приговор подписан и датирован, и Энди тоже не верилось, но он понимал, что еще два или три мощных импульса могут его убить, а отпущенные ему годы уже существенно сократились. И следовало каким-то образом позаботиться о Чарли на случай, если его внезапно не станет.

Но не так, как хотелось Конторе.

Без маленькой комнаты. Он этого не допустит.

И после долгих раздумий он наконец пришел к трудному решению.