Оу-Джей уносил ноги, и ни одна собака не смогла бы его остановить.

Он сбежал из особняка, когда остальные начали собираться у конюшни. Он, конечно, перепугался, но не запаниковал и не стал лезть на электрифицированный забор после того, как ворота автоматически закрылись. За холокостом он наблюдал из-за толстого, бугристого ствола старого вяза. Когда девочка закоротила забор, Оу-Джей подождал, пока она отойдет и сосредоточится на уничтожении особняка. Тогда-то он и рванул к забору с Кусакой в правой руке.

Он вскарабкался на обесточенную секцию и спустился на собачью дорожку. Два пса бросились к нему. Оу-Джей обхватил правое запястье левой рукой и застрелил обоих. Крупные псины, но Кусака был круче. Больше им не лакомиться собачьей едой, если, конечно, на собачьих небесах не полагается кормежка.

Третья собака прыгнула сзади, вырвала клок брюк вместе с куском левой ягодицы и повалила Оу-Джея на землю. Он перевернулся, отбиваясь одной рукой, не выпуская из второй Кусаку. Ударил собаку несколько раз рукояткой пистолета, потом, когда тварь попыталась вцепиться ему в горло, сунул ствол ей в пасть. Ствол проскользнул между зубами добермана, и Оу-Джей нажал спусковой крючок. Раздался приглушенный выстрел.

– Клюквенный сок! – воскликнул Оу-Джей, с трудом поднимаясь на ноги. Затем истерически расхохотался. Наружные ворота обесточило полностью: не осталось даже слабого, дневного напряжения. Оу-Джей попытался их открыть. Несколько человек сгрудились у ворот, отталкивая его. Оставшиеся в живых собаки пятились и рычали. Некоторые агенты, тоже перелезшие внутренний забор, достали пистолеты и отгоняли их выстрелами. Удалось восстановить некое подобие дисциплины и окружить безоружных секретарей, аналитиков, техников.

Оу-Джей всем телом навалился на ворота. Они не сдвинулись. Замки заблокировало. Он огляделся, не зная, что делать дальше. Способность рассуждать здраво вернулась. Одно дело – бежать и прятаться, когда тебя никто не видит, совсем другое – когда вокруг столько свидетелей.

Если, конечно, это адово дитя оставит хоть одного свидетеля.

– Надо лезть через ворота! – крикнул он, но его голос растворился в шуме. – Лезьте, черт побери!

Никто не отреагировал. Люди толпились у наружного забора, с тупо застывшими, перекошенными паникой лицами.

Оу-Джей схватил женщину, прижимавшуюся к воротам рядом с ним.

– Не-е-е-ет! – взвизгнула она.

– Лезь, сука! – проревел Оу-Джей и шлепнул женщину по заду, чтобы привести в чувство. Она полезла.

Остальные увидели это и начали проникаться идеей. Внутренний забор по-прежнему дымился и время от времени плевал искрами. Толстяк, в котором Оу-Джей узнал одного из поваров, держался за две тысячи вольт. Он плясал и подпрыгивал, ноги выбивали на траве чечетку, рот раскрылся, щеки почернели.

Очередной доберман прыгнул и вырвал кусок мяса из ноги худого очкастого молодого мужчины в белом халате. Один из агентов выстрелил в собаку, промахнулся, пуля раздробила локоть очкарику. Тот упал на землю и принялся кататься по ней, держась за локоть, призывая на помощь Деву Марию. Оу-Джей пристрелил пса, прежде чем тот успел вцепиться очкарику в горло.

Ну и дерьмо, мысленно простонал он. Господи, ну и дерьмо.

Теперь по широким воротам карабкалось человек десять. Женщина, которой Оу-Джей придал импульс, добралась до вершины, закачалась и со сдавленным воплем свалилась вниз с нужной стороны. Ударившись о землю, начала кричать. Ворота были высокие, девять футов, и женщина сломала руку.

Господи Иисусе, ну и дерьмо.

Карабкавшиеся на ворота люди напоминали новобранцев в каком-то безумном тренировочном лагере морской пехоты.

Оу-Джей обернулся и вытянул шею, пытаясь увидеть девчонку, пытаясь понять, не идет ли она к ним. Если идет, свидетели могут отправляться к черту: он перелезет ворота и свалит.

Один из аналитиков взвизгнул:

– И что это должно…

Громкое шипение заглушило его голос. Потом Оу-Джей скажет, что в тот момент подумал о своей бабушке, жарящей яичницу, только звук был в миллион раз громче, словно яичницу решило одновременно поджарить целое племя великанов.

Звук ширился, нарастал, и внезапно утиный пруд между особняками закрыло облако белого пара. Целый пруд, шириной около пятидесяти футов и глубиной четыре, кипел.

На мгновение Оу-Джей увидел Чарли, стоявшую ярдах в двадцати от пруда, спиной к тем из них, кто все еще пытался выбраться, а потом пар поглотил ее. Шипение не стихало. Белый туман поплыл по зеленой лужайке, яркое осеннее солнце расцвечивало его безумными радугами. Пытавшиеся сбежать повисли на воротах, как мухи, вывернули шеи, наблюдая.

А что, если воды не хватит? вдруг подумал Оу-Джей. Если воды не хватит, чтобы потушить ее спичку, или факел, или что там у нее есть? Что тогда?

Орвилл Джеймисон решил, что не хочет этого выяснять. Хватит с него героизма. Он сунул Кусаку в плечевую кобуру и буквально взлетел на ворота. Аккуратно перемахнул их, спрыгнул вниз и приземлился на согнутые в коленях ноги рядом с женщиной, которая сломала руку и все еще кричала.

– Я бы посоветовал вам не сотрясать понапрасну воздух и сматываться отсюда, – сказал ей Оу-Джей и тут же последовал собственному совету.