Чарли вновь взяла огнечудище под контроль, и это было хорошо.

Боль от утраты отца, острым кинжалом пронзившая сердце, поутихла и превратилась в глухую пульсацию.

Как и всегда, огнечудище напоминало удивительную, жуткую игрушку, многие возможности которой еще только предстояло открыть.

Огненные полосы спешили к неровной цепочке людей.

Вы поубивали лошадей, ублюдки, думала Чарли, и в голове звучал голос отца, подсказывавший, что ей делать: Если придется убивать на пути к свободе – убивай, Чарли. Это война. Дай им понять, что они на войне.

Да, решила она, следует дать им понять, что они на войне.

Некоторые агенты побежали. Легким движением головы Чарли повернула огненную полосу вправо, и пламя разом охватило трех людей, превратив одежду в пылающее тряпье. Дергаясь и крича, они повалились на землю.

Что-то прожужжало рядом с ее головой, что-то еще чиркнуло по запястью. Стрелял Джулс, который позаимствовал пистолет с поста Ричарда. Стоял, расставив ноги, держа оружие обеими руками, и стрелял в нее.

Чарли ответила импульсом, сильным и резким.

Джулса внезапно отбросило назад, словно в него врезался шаровой таран, подвешенный к стреле огромного невидимого крана. Агент пролетел сорок футов – уже не человек, а сгусток огня.

И тогда они все побежали. Побежали точно так же, как на ферме Мандерсов.

Хорошо, подумала Чарли. Для вас – хорошо.

Она не хотела убивать людей. По-прежнему. Но убила бы, если бы пришлось. Если бы они встали у нее на пути.

Чарли зашагала к ближайшему особняку, словно сошедшему с картинки на календаре, отделенному от второго особняка широкой лужайкой.

С грохотом полопались окна. Шпалеры на восточной стене затряслись и превратились в огненные артерии. Краска начала дымиться, потом запузырилась, потом вспыхнула. Огонь обхватил крышу жадными пальцами.

Одна из дверей распахнулась, выпустив оглушительный звон пожарной сигнализации и пару десятков секретарей, техников, аналитиков. Они побежали по лужайке к забору, отпрянули от электрической смерти и лающих, беснующихся собак, сбились в кучку, как перепуганные овцы. Огнечудище хотело наброситься на них, но Чарли отвернулась от людей и сосредоточилась на заборе, заставляя аккуратные ромбовидные ячейки схлопываться, плавиться и течь металлическими слезами. Раздался низкий гул, затем треск, произошла перегрузка, и в секциях начались короткие замыкания. Ослепительные лиловые искры полетели вверх. Маленькие шаровые молнии запрыгали по забору. Белые фарфоровые изоляторы взрывались, как глиняные уточки в тире.

Собаки совсем обезумели. С поднятой дыбом шерстью они носились взад-вперед между наружным и внутренним заборами, словно баньши. Одна врезалась в наружный забор и взлетела в воздух с широко раскинутыми лапами. На землю упал дымящийся труп. Две другие собаки в ярости набросились на него.

За особняком, под которым держали Чарли и ее отца, располагалось аккуратное длинное, низкое здание, тоже красное с белой отделкой. Оно служило гаражом. Широкие ворота распахнулись, и из них выехал бронированный «кадиллак» с правительственными номерами. Люк на крыше был открыт, из него торчала голова и торс мужчины. Поставив локти на крышу, мужчина принялся стрелять в Чарли из автомата. Пули вспороли дерн перед ней.

Чарли повернулась к броневику и выпустила огнечудище в его направлении. Оно набирало силу, превращалось во что-то стремительное, но мощное, что-то невидимое, черпавшее энергию в ускорявшейся цепной реакции. Бензобак лимузина взорвался, заднюю часть автомобиля охватило пламя, выхлопная труба копьем взлетела в воздух. Но еще прежде голова и торс стрелка превратились в золу, лобовое стекло взорвалось, а особые самозаклеивающиеся шины потекли, как топленое сало.

Неуправляемый пылающий автомобиль продолжал катиться, теряя первоначальную форму, сплавляясь в некое подобие торпеды. Он дважды перевернулся, и его сотряс новый взрыв.

Теперь секретари выбегали и из второго особняка, напоминая муравьев. Чарли могла бы смести их огненной волной – и она этого хотела, – но усилием воли все-таки направила огнечудище на дом, здание, где их с отцом удерживали против воли… где Джон предал ее.

Она ударила со всей силы. Мгновение ничего не менялось. Потом в воздухе что-то замерцало, как над мангалом с раскаленными углями… и особняк взорвался.

В памяти у нее осталось только одно (позднее в своих показаниях выжившие неоднократно описывали эту картинку): труба, кирпичной ракетой поднимающаяся в небо, целая и невредимая, а под ней – двадцатипятикомнатный особняк, рассыпающийся, словно картонный кукольный домик в огне паяльной лампы. Камни, бревна, доски взлетели в воздух и понеслись во все стороны на драконьем дыхании силы Чарли. Пишущая машинка, расплавленная и перекрученная, будто завязанная узлом зеленая металлическая тряпка, взмыла в небеса и приземлилась между двумя заборами, оставив в земле воронку. Секретарское кресло с бешено вращавшимся сиденьем унеслось за горизонт, словно выпущенное из арбалета.

Жара волной катилась на Чарли через лужайку.

Она огляделась в поисках новых объектов для уничтожения. Дым поднимался в небо в нескольких местах: над двумя когда-то элегантными особняками, построенными еще до Гражданской войны (теперь только один из них отдаленно напоминал дом), над конюшней, над лимузином. Даже на открытой местности жара становилась нестерпимой.

А силы в Чарли только прибавлялось, она требовала выхода, ее требовалось выпустить, чтобы эта сила не уничтожила собственный источник.

Чарли понятия не имела, чем все это закончится. Повернувшись к забору и дороге, выходившей за территорию Конторы, она увидела людей, которые в слепой панике бросались на проволоку. Некоторые секции закоротило, и через них можно было перелезть. Собаки набросились на отчаянно кричавшую молодую женщину в широкой желтой юбке. И тут Чарли услышала голос своего отца, ясно и отчетливо, словно он стоял рядом: Хватит, Чарли! Хватит! Остановись, пока можешь!

А она могла?

Отвернувшись от забора, Чарли отчаянно искала то, что ей требовалось, одновременно сдерживая огнечудище, пытаясь контролировать его. Но оно рвалось во все стороны, поджигало траву.

Ничего. Ничего, кроме…