Чарли еще не пришла в себя, еще пыталась осознать случившееся.

– Папуля! – крикнула она. – Папуля! Папуля!

Все казалось расплывчатым, призрачным. Воздух заполнял горячий, удушающий дым, то и дело мелькали красные вспышки. Лошади били копытами в двери стойл, те, лишившись засовов, распахивались, и некоторые животные смогли выбраться в коридор.

Чарли упала на колени, ощупывая пол, пытаясь найти отца, и лошади смутными силуэтами пробегали мимо нее на пути к спасению. Над головой в дожде искр упала стропильная балка и зажгла стога сена на нижнем сеновале. В коротком коридоре с глухим, хриплым ревом взорвалась тридцатигаллоновая бочка с дизельным топливом.

Летящие копыта мелькали в считаных дюймах от головы Чарли, которая ползла на четвереньках, как слепая. Потом одна из лошадей вскользь задела ее, и девочка повалилась на спину. Ее рука нащупала туфлю.

– Папа? – проскулила Чарли. – Папуля?

Он умер. Она не сомневалась, что он умер. Все умерло. Мир вокруг горел, они убили ее мать, а теперь убили отца.

Зрение начало возвращаться, но все вокруг по-прежнему расплывалось. Волны жара накатывали на Чарли. Ее рука поднялась по ноге Энди, добралась до пояса, двинулась дальше по рубашке, пока пальцы не нащупали влажное, липкое пятно. Оно расширялось. Чарли застыла, не в силах пошевелиться.

– Папуля? – прошептала она.

– Чарли?

Едва слышный хрип… но он не умер. Его рука нашла ее лицо, слабо потянула.

– Иди сюда. Ближе… ближе.

Она придвинулась к его боку, и лицо отца выплыло из серого тумана. Левая сторона лица скорчилась в гримасе. Левый глаз был красным, как в то утро, когда они проснулись в мотеле в Гастингс-Глене.

– Папуля, посмотри на этот кошмар, – простонала Чарли и заплакала.

– Нет времени, – ответил он. – Послушай. Послушай, Чарли!

Она склонилась над ним. Ее слезы капали на его лицо.

– Этого следовало ожидать, Чарли… Не трать на меня слезы. Но…

– Нет! Нет!

– Чарли, заткнись! – грубо оборвал ее Энди. – Теперь они хотят тебя убить. Ты понимаешь? Игры… игры кончились. Хватит. – «Ватит», – произнес перекошенный рот. – Не позволь им этого, Чарли. И не позволь все прикрыть. Не позволь обставить все так… будто это простой пожар.

Он приподнял голову, но теперь откинулся на пол, тяжело дыша. Снаружи, сквозь жадный треск огня, донеслись выстрелы… и лошади вновь закричали.

– Папуля, не говори… отдыхай…

– Нет. Времени. – Он оперся на правую руку и снова приподнялся, чтобы обнять ее. Кровь текла из обоих уголков рта. – Ты должна выбраться отсюда, если сможешь, Чарли. – Она вытерла кровь подолом сарафана. Спине было жарко. – Выберись отсюда, если сможешь. Если придется убивать на пути к свободе – убивай, Чарли. Это война. Дай им знать, что они на войне. – Голос Энди затихал. – Выберись отсюда, если сможешь, Чарли. Сделай это ради меня. Ты понимаешь?

Она кивнула.

Над головой, в глубине здания, еще одна стропильная балка рухнула в ореоле оранжево-красных искр. Теперь конюшня напоминала открытую топку. Искры садились на кожу и жалили, как голодные насекомые.

– Выберись… – Он харкнул густой кровью. – Выберись, чтобы больше они никогда такого не сделали. Сожги тут все, Чарли. Сожги дотла.

– Папуля…

– Теперь иди. Пока не рухнула крыша.

– Я не могу оставить тебя, – пролепетала она дрожащим, беспомощным голосом.

Он улыбнулся и подтянул ее ближе, словно хотел что-то шепнуть на ухо. Поцеловал.

– Я люблю тебя, Ча… – сказал он и умер.