После ухода Хокстеттера Чарли упала на диван и разрыдалась, закрыв лицо руками. Противоречивые эмоции волнами прокатывались по ней: вина и ужас, негодование, даже что-то вроде злорадства. Но страх перекрывал все остальное. Ситуация изменилась, когда она согласилась участвовать в экспериментах, и Чарли опасалась, что навсегда. Теперь она не просто хотела повидаться с отцом – ей требовалось общение с ним. Только он мог сказать, что ей теперь делать.

Поначалу все ограничивалось поощрениями: прогулки с Джоном, знакомство с Некромантом, потом верховая езда. Она любила Джона и любила Некроманта… если бы этот глупый Хокстеттер только знал, какую причинил ей боль, сказав, что Некромант – ее, хотя Чарли понимала, что этого не будет никогда. Большой мерин принадлежал ей только в тревожных, наполовину забытых снах. Но теперь… Теперь… Сами эксперименты, шанс использовать свою силу, ощущение, что она возрастает… Все это само по себе становилось поощрением. Превращалось в ужасную, но захватывающую игру. И она чувствовала, что это лишь начало. Чарли казалась себе малышом, который только-только научился ходить.

Ей требовалась встреча с отцом, она хотела, чтобы он объяснил, что правильно, а что – нет, продолжать ей или прекратить раз и навсегда. Если…

– Если я смогу прекратить, – прошептала она сквозь пальцы.

Это пугало больше всего: отсутствие уверенности, что она сможет остановиться. А если не сможет – что тогда? Что будет тогда?

Чарли снова начала плакать. Еще никогда она не чувствовала себя столь невыносимо одинокой.