Во второй половине дня небо затянули облака, а к вечеру пошел холодный осенний дождь.

В одном из домов маленького, закрытого для посторонних поселка Лонгмонт-Хиллс, располагавшегося рядом со штаб-квартирой Конторы, Патрик Хокстеттер в мастерской собирал модель судна (модели кораблей и восстановленный «ти-берд» были единственным его хобби, и жилище Хокстеттера заполняли десятки китобойцев, фрегатов и пакетботов) и думал о Чарли Макги. Он пребывал в исключительно хорошем настроении. Чувствовал, если они смогут раскрутить ее еще на дюжину экспериментов – хотя бы на десяток, – о будущем можно не волноваться. Остаток жизни он сможет провести, исследуя свойства «Лота шесть»… и получая за это значительно больше денег. Он осторожно приклеил на место бизань-мачту и начал посвистывать.

В другом доме Лонгмонт-Хиллс Герман Пиншо натягивал трусики жены на стоявший колом член. Его глаза потемнели и затуманились. Жена ушла на домашнюю презентацию посуды. Один из образцовых детей отправился на собрание бойскаутов, второй чудесный ребенок участвовал в школьном шахматном турнире. Пиншо аккуратно застегнул на спине бюстгальтер жены. Тот повис на его чахлой груди. Пиншо посмотрел на себя в зеркало и решил, что выглядит… очень красивым. Словно лунатик, прошел на кухню, не обращая внимания на открытые окна. Остановился у раковины, заглянул в пасть недавно приобретенного измельчителя «Король отходов». Долго стоял, задумавшись, потом включил измельчитель. Под шум вращающихся блестящих стальных лезвий взялся за член и принялся онанировать. После оргазма вздрогнул и огляделся. Глаза Пиншо наполнял ужас, будто он вырвался из кошмарного сна. Он выключил измельчитель и метнулся в спальню, низко пригибаясь, когда пробегал мимо окон. Голова болела и гудела. Что, черт побери, на него нашло?

Еще в одном доме в Лонгмонт-Хиллс, доме на склоне холма, с видом, о котором такие, как Хокстеттер и Пиншо, не могли и мечтать, Кэп Холлистер и Джон Рейнберд сидели в гостиной и пили из бокалов бренди. Стереосистема наполняла комнату музыкой Вивальди, одного из любимых композиторов жены Кэпа. Бедная Джорджия.

– Я согласен с тобой, – медленно произнес Кэп, вновь спрашивая себя, почему пригласил в свой дом человека, которого ненавидел и боялся. Девочка обладала необычайным могуществом, и, возможно, это могущество вело к странным союзам. – Сам факт, что она мимоходом упомянула «следующий раз», крайне важен.

– Да, – кивнул Рейнберд. – Похоже, у нас есть струна, чтобы на ней играть.

– Но не до скончания веков. – Кэп поболтал бренди в бокале, потом заставил себя взглянуть в поблескивавший глаз Рейнберда. – Думаю, я понял, как ты собираешься продлить этот процесс, пусть даже Хокстеттер не догадался.

– Поняли?

– Да. – Кэп помолчал, затем добавил: – Для тебя это опасно. – Рейнберд улыбнулся. – Если она выяснит, на чьей ты стороне, возможно, тебе удастся узнать, что чувствует стейк в микроволновой печи.

Улыбка Рейнберда стала шире, превратившись в безжалостный акулий оскал.

– И вы прольете скупую слезу, капитан Холлистер?

– Нет, – ответил Кэп. – Не буду лгать. Но уже некоторое время – с того самого момента, когда она действительно это сделала, – я чувствую присутствие призрака доктора Уэнлесса. Иногда он буквально висит над моим плечом. – Он посмотрел на Рейнберда поверх бокала. – Ты веришь в призраков, Рейнберд?

– Да. Верю.

– Тогда ты знаешь, о чем я. Во время нашего последнего разговора он пытался меня предупредить. Нашел подходящую метафору… дай вспомнить… Джон Мильтон в семь лет с трудом мог написать свою фамилию, а когда вырос, написал «Потерянный рай». Он говорил о ее… ее потенциале разрушения.

– Да, – кивнул Рейнберд, и его глаз сверкнул.

– Он спрашивал меня, что мы сделаем, если обнаружим, что девочка, сейчас зажигающая огонь, со временем вызовет атомный взрыв, который расколет планету. Я думал, он смешной злобный псих.

– Но теперь вы думаете, что он, возможно, был прав.

– Скажем так, иногда подобная мысль возникает у меня в три часа ночи. А у тебя – нет?

– Кэп, когда в рамках Манхэттенского проекта взорвали первую атомную бомбу, никто не знал, к чему это приведет. Некоторые ученые полагали, что цепная реакция не остановится, и миниатюрное солнце будет светить в пустыне до скончания веков. – Кэп медленно кивнул. – Нацисты были ужасными, – продолжил Рейнберд. – Японцы были ужасными. Теперь немцы и японцы – милые люди, а ужасные – русские. Мусульмане ужасные. Кто знает, кто станет ужасным в будущем?

– Она опасна. – Кэп поднялся на ноги. – Насчет этого Уэнлесс не ошибся. Она – тупик.

– Возможно.

– Хокстеттер говорит, что в том месте, где поднос ударился в стену, поверхность стала волнистой. Так на стальной лист подействовала температура. Поднос потерял форму. Чарли его расплавила. Эта девочка в долю секунды подняла температуру до трех тысяч градусов. – Он посмотрел на Рейнберда, но тот рассеянно оглядывал гостиную, будто потерял интерес к словам Кэпа. – Я хочу сказать, задуманное тобой опасно не только для тебя, но и для всех нас.

– Да, – самодовольно согласился Рейнберд. – Риск существует. Может, мы не должны этого делать. Может, Хокстеттер получит желаемое до того, как придется приступить… к плану Б.

– С Хокстеттером так не выйдет, – покачал головой Кэп. – Он же информационный маньяк. Никогда не удовлетворится достигнутым. И после двух лет экспериментов с ней скажет, что мы поспешили… забрав ее у него. Ты это знаешь, и я это знаю, так что оставим эти глупые игры.

– Мы поймем, когда придет время, – ответил Рейнберд. – Я пойму.

– И что тогда произойдет?

– Дружелюбный уборщик Джон придет к ней. – Рейнберд улыбнулся. – Поздоровается, поговорит, рассмешит. С дружелюбным уборщиком Джоном она почувствует себя счастливой, потому что он – единственный, с кем это возможно. А когда Джон ощутит, что наступил момент наивысшего счастья, он ударит ее по переносице, сломает кость и вгонит осколки в мозг. Все произойдет быстро… и я буду смотреть ей в глаза.

Он улыбался – и в этой улыбке не было ничего акульего. Эта улыбка была мягкой, доброй… отеческой. Кэп одним глотком допил бренди. Оно ему требовалось. Оставалось только надеяться, что Рейнберд все сделает правильно, или они все узнают, каково приходится стейку в микроволновой печи.

– Ты безумец. – Слова сорвались с губ Кэпа прежде, чем он сумел их удержать, но Рейнберд не обиделся.

– Да, – согласился он и допил бренди, продолжая улыбаться.