Миссис Брэдли была идеальной гостьей. Даже родня мужа, эти обидчивые, неуживчивые и привередливые хозяева, вечно упрашивающие вас остаться, бывали разочарованы, когда миссис Брэдли отказывалась, и резвились вокруг нее, как спущенные с поводка щенки, когда она уделяла им недельку летом. Впрочем, подобное сравнение едва ли было применимо к величавым кульбитам леди Селины Лестрендж, которая весила пятнадцать стоунов и редко перемещалась далеко, если ее не брали на буксир, душевное же воздействие визитов миссис Брэдли оно описывало как нельзя лучше. В данном случае миссис Брэдли подбросили приманку как садоводческую, так и психологическую.

«Право же, Адела, дорогая, мне надо посоветоваться с тобой о Салли. Она в каком-то нездоровом состоянии: не хочет выезжать, тайком встречается с крайне неподходящим молодым человеком и, как обнаружилось, берет в Лондонской библиотеке жуткие медицинские книжки. Конечно, я туда написала и положила конец этому безобразию. Она очень скверно обращается с милым Диком Парадайном, ты знала его отца. Сама я никакого влияния на нее не имею, но, думаю, девчонка ценит твое мнение. Бордюры у нас восхитительные, трудно даже поверить, что со всеми этими налогами нам, наверное, придется отпустить нескольких садовников, и в будущем году тут все зарастет. Поэтому приезжай…» – писала дошедшая до крайности (весьма недалекой) леди Селина, на что миссис Брэдли деловито отвечала:

«Охотно посмотрю на твой сад и приеду, если удобно, в следующий понедельник. Салли надо чем-то занять себя, а не за кого-то выйти».

Результатом переписки стало прибытие миссис Брэдли к чаю под древним вязом на лужайке Лестренджей, где она, зорким черным глазом высматривая ос, выслушивала стоны невестки.

– …ужасно ведет себя со всеми, кроме того противного молодого человека, и на целый день запирается у себя в комнате. Это плохо, и если это то, чего я страшусь… уже то плохо, что Фердинанд во всех газетах.

– Не говоря уже обо мне, – добавила, сверкнув глазами, миссис Брэдли.

– Дорогая, уж я-то знаю, что сама ты славы не ищешь. Но все вокруг просто помешались на преступлениях! Я считаю, что Фердинанду следовало бы подыскать для защиты кого-нибудь респектабельного.

Матушка этого знаменитого адвоката по уголовным делам издала громкий клекот, который подхватил попугай леди Селины, вынесенный погреться на июньском солнышке.

– Ха, ха, ха! – пронзительно прокомментировал попугай. – Поцелуй-ка нас, дай-ка нам каплюшку пива! Чмок!

За этим высказыванием последовал новый клекот миссис Брэдли, и в окне второго этажа мелькнула чья-то фигура. Острый глаз миссис Брэдли сразу заметил ее, как и странную черточку над губами – точно тонкие черные усики. «Карандаш» – определила ее она, в то время как клекот решительно отказывался от новой чашечки чаю.

– Восхитительно, но я сыта. Сад у тебя божественный. Я просто обязана прогуляться.

– Пойти с тобой? – Взгляд леди Селины ласкал клубнику, которой она уже съела две тарелки.

– Даже не думай! – возразила миссис Брэдли. – Ей-богу, я же больше семи лет тебя знаю.

– Я полагала, это правило этикета применимо к ворошенью угля в камине.

– И к садам тоже, – заявила миссис Брэдли, которая отвергала показ садов, поскольку любила одинокие прогулки. Ее возражения подкрепил и попугай, закричавший с гостеприимной сердечностью:

– Дай ей продохнуть, дай нам каплюшку пива! Привет, привет, она моя милашка!

И с таким поощрением миссис Брэдли отправилась на экскурсию, держась так, чтобы ее было видно из окон второго этажа, останавливаясь и рассматривая клумбы с почти профессиональной дотошностью. Она добралась до той части сада, где рододендроны, чей пик уже миновал, но с ветками, гнущимися от тяжелых соцветий, складывались в непроницаемую ширму, заслонившую ее от дома, когда услышала голос:

– Что вы делаете, тетя Адела, вынюхиваете?

– Я обнюхиваю, Салли, если это невзрачное слово означает любоваться садом твоей матери. – Она окинула внимательным взглядом стоявшую перед ней юную фигурку. – А как насчет тебя?

– Мама просила вас со мной поговорить?

– Да, – кивнула миссис Брэдли, – но мне незачем и не придется.

– О! – Салли на мгновение растерялась.

– Когда я слышу, что молодая девушка запирается у себя в комнате, зарывается в медицинские книги и отвергает поклонника, то не делаю вывод, что она собирается кого-то убить. Я предполагаю, что она сочиняет детективный роман.

Салли изумленно посмотрела на нее, а потом произнесла ругательство, от которого миссис Брэдли с отвращением сморщила носик.

– Проклятие! А мне так не хотелось, чтобы мама узнала!

– Поэтому ты запираешься у себя, никуда не ходишь, грубишь и всячески выводишь ее из себя?

– Никуда не хожу! А куда тут ходить? Вы даже не представляете, как здесь скучно!

– Скучно, когда под самым носом у вас этот лорд Комсток?

– Да он просто старая жаба. Только и делает, что гадости говорит. Тедди Миллс мне сказал… – Она осеклась. – Ну и что? Это уже не важно. Тедди все равно уходит от старого хрыча. Но он признался, что порой ему хочется придушить Комстока. Он пользуется деньгами как дубинкой, а прессой как отравляющим газом.

– Цитата из твоей книги, надо полагать? – спросила миссис Брэдли. – Или от мистера Эдварда Миллса?

– И что с того? – с невинным видом промолвила Салли. – И вообще, я решила, что забавно будет, если моим убийцей станет кто-то вроде лорда Комстока.

– Никогда не пользуйся жаргоном, которого не знаешь. Землевладельцы больше в твоем ключе, а вот журналистское арго – один из самых сложных языков.

– О, тут мне Тедди помогает.

– Гм! – Миссис Брэдли прочистила горло и подняла сухую желтую лапку, украшенную достойными восхищения, но желтоватыми бриллиантами. – Эдвард – запретный плод, Эдвард тебя заинтересовал. Работодатель у Эдварда противный. И мама ведет себя противно. Не прерывай меня. Комсток заставляет Эдварда работать с утра до ночи и вообще превращает его жизнь в ад. Тебе сложно встречаться с Эдвардом часто. Чья вина? Разумеется, работодателя. Следовательно, ты начинаешь сочинять роман, в котором мстишь работодателю на бумаге и не боясь наказания. Процесс называется сублимацией. Двести лет назад люди втыкали булавки в восковые фигурки ради той же цели.

Салли собиралась разозлиться, но смирилась, снизойдя до невольного восхищения.

– Хорошо у вас получилось, тетя Адела. Отличное детективное расследование.

– Все верно?

– Да. То есть Тедди ужасно красивый и многое умеет, однако старый хрыч держит его на коротком поводке. А мама навязывает мне Дики Парадайна.

– Хочешь, я поговорю с ней?

– Ох нет, пожалуйста, не надо! – поспешно воскликнула Салли. – Понимаете, денег не так много, и, разумеется, он очень молод. И я тоже.

Миссис Брэдли подумала о семнадцати годах Салли и сочла их удивительными в сочетании с таким весьма разумным настроем.

– Значит, речи о браке не заходило?

– Нет. Да и с чего бы? Зачем начинать с такой скуки? Брак – как холодное какао, питательно, но тошнотворно.

Последнюю ремарку миссис Брэдли заключила в кавычки и пометила «Эдвард Миллс, эскв.».

– Мне надо познакомиться с этим молодым человеком.

– Мама его сюда ни за что не пригласит. Она иногда бывает такая снобка. А ведь Тедди каждый день видится с министрами и всякими важными персонами. Он далеко пойдет.

– Понимаю. Честолюбив?

– О да, ужасно!

– И тем не менее уходит с места, где каждый день встречает важных персон?

Салли зарделась.

– Тедди очень чувствительный. Зачем ему оставаться там, где к нему относятся как к карманнику? Тетя Адела, поклянитесь, что ни словечка маме не скажете!

– Я подруга твоей матери, знаешь ли, – напомнила миссис Брэдли.

– Да, но вы играли не по правилам. Взяли и все у меня выведали… А это не только мой секрет, но и Тедди тоже. И вообще… он скоро уедет.

– Посмотрим, – произнесла миссис Брэдли и деловито продолжила: – Позволь хотя бы помочь тебе с книгой. Как далеко ты продвинулась?

– Только первые две главы.

– Труп, надо полагать, на полу в кабинете?

– Да. Застрелен. Много крови, – с энтузиазмом ответила Салли.

– И Комстоку конец, – величественно провозгласила миссис Брэдли, и ее поразительный голос превратил в поэзию даже такие бесцветные слова.

Другой голос, подрагивающий от возбуждения, раздался у нее за спниой:

– Для вас, мадам. Записка. Джентльмен ждет.

Миссис Брэдли принадлежала к своему поколению, поэтому не проявила ни малейших признаков раздражения или расстройства, но все-таки, вскрывая конверт, вздохнула:

– И кто же тут меня нашел?

Записка оказалась длинная, на двух страницах, и, дочитав до конца, миссис Брэдли покачала ею в руке, поджав губы. Наконец огорошила терпеливого дворецкого неожиданным вопросом:

– Сколько времени?

Оказалось, что шесть часов. Следующий ее вопрос был обращен к Салли.

– Как, по-твоему, деточка, запрет твоей мамы на молодых людей распространяется на помощника комиссара столичной полиции?

И она подала ей вторую страницу, которую Салли внимательно изучила.

– Какие же неприятности могут возникнуть у Алана Литлтона? – размышляла тем временем вслух миссис Брэдли.

Вопрос был риторическим, то есть не требующим ответа, но ответ на него поступил и из неожиданного источника.

– Прошу прощения, мадам, – произнес дворецкий, подрагивающий от сладчайшей, высшей человеческой радости первым сообщить новости. – Не может ли джентльмен подразумевать убийство лорда Комстока? Его нашли в кабинете, мадам. Застрелен. Я своими ушами слышал это от разносчика зеленщика. Убит выстрелом прямо в голову. Кровь… – Блеск в глазах дворецкого выдавал в нем любителя преступлений. – Кровь повсюду.

Мир более обычного несправедливо обошелся сегодня с леди Селиной. Только она в приятном оцепенении расположилась в шезлонге, выбраться из которого без посторонней помощи невозможно, а ее умиротворенный взор упокоился на пустом молочнике, как вдруг дочь обрушила на нее известие: в доме находится помощник комиссара полиции, а ее сосед, которого она игнорировала, хотя и презирала, убит несколько часов назад. Поначалу она отреагировала без спешки: воздействие второй части, не неприятной, лишь слегка затенялось первой, которая отдавала нездоровой сенсационностью. Но данный привкус, как зубчик чеснока умело положенный в блюдо, понемногу набрал силу, чтобы шокировать и пронизать все ее естество. Сосед встретил свой совершенно заслуженный конец? Это ерунда. А вот то, что под ее крышей находится полицейский… Это выводило из равновесия.

– Ну надо же, опять Адела! – воскликнула Селина и, помолчав, добавила: – Но я не могу предлагать ему остаться на ночь!

Дочь, которую волнующий оборот событий принудил к вежливости и такту, поспешила ободрить мать:

– Он только хотел поговорить с тетей Аделой. Он говорит, что, скорее всего, уже не полицейский.

– Тогда зачем он сюда явился?

– К тете Аделе, мама, я же тебе сказала. Приехал из-за убийства. Это очень важно. Ох, мамочка, только, пожалуйста, не изображай умирающую герцогиню!

Тем самым Салли тактично сумела отвлечь возмущенную маменьку от напряженной беседы в гостиной, за ходом которой могла только наблюдать через окно. Тетя Адела, шокирующе и дорого одетая в жакет и юбку оранжевого атласа, сидела прямая и безмятежная, как Будда, ее интерес выдавали только живые черные глаза. Смуглый худощавый мужчина жестикулировал стоя. На глазах у Салли он внезапно дернул правой рукой за мочку левого уха. И рассмеялся. А вот Салли даже не улыбнулась. Ведь так дергал себя за ухо Тедди, и от одной только мысли, что Тедди, чувствительный Тедди оказался замешан в такую историю, она похолодела. Когда Алан Литлтон вышел к своей машине, она поджидала его там.

– Мне хотелось спросить… Как вы думаете, могла бы я поговорить с мистером Миллсом?

Литлтон недоуменно посмотрел на нее:

– Он в Уинборо.

– В Уинборо? Почему?

– Его… – Тон полицейского чуть смягчился. – Думаю, его попросили дать показания. Но я не могу разглашать сведения. Я тут как частное лицо, понимаете? И мне нужно возвращаться в Лондон.

– Но что Тедди может об этом знать?

– Полиция должна опросить всех. Это не означает, что они думают, будто он в чем-то виноват. Извините, мне надо ехать.

Салли посмотрела, как опрятный синий автомобиль с вмятиной на бампере исчезает, разбрасывая гравий, за поворотом, и отдала должное мастерству помощника комиссара, ведь подъездная дорожка у них обманчивая. Но сам майор Алан Литлтон вызывал гораздо меньше восхищения. Он не пожелал разговаривать с ней. Передразнивал Тедди и смеялся. А к сухощавой смуглости у нее развилось отвращение после знакомства с кудрями и упитанной фигурой секретаря покойного лорда Комстока. Размышляя, она побрела назад в холл. «Попросили дать показания». Что бы это значило? Наткнувшись на тетю Аделу, она адресовала вопрос ей.

– Вероятно, его задержали по какому-то подозрению, – отозвалась пожилая леди.

Салли поежилась.

– Но чего же ты хочешь от местной полиции, деточка? Да и от кабинета министров тоже. Скудоумие, к сожалению, одним классом не ограничивается. Отстранили Алана потому, что он случайно там оказался! И задают совершенно не те вопросы, совершенно не тем людям. Это преступление не раскроешь, измеряя обгоревшие спички и таращась на часы. Это вовсе не спланированное преступление. А потому… – Миссис Брэдли вдруг игриво ткнула племянницу под ребра. – А потому это был не Тедди, так что смотри веселее.

– Конечно, это был не Тедди, – повторила Салли, а потом, когда душа потребовала подтверждения аргументами, спросила: – Почему не он?

– И ты еще хочешь сочинять детективы! Дом полон респектабельных, достопочтенных и преподобных персон, не говоря уже о прочих, о ком нам пока не известно, но которые, возможно, попадают в ту или другую категорию: кухарка, садовник, неизвестная леди в машине сэра Чарлза – о них ты, конечно, не слышала. Мимо дома запросто проезжают на велосипедах полицейские, а сам дом кишит посетителями. И личный секретарь, у которого на убийство есть двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, вдруг выбирает время, когда в доме столпотворение. Чушь! Тут налицо психологический взрыв. Пистолет, так сказать, лишь символ, физическое воплощение душевного состояния. Чьего? Вот тут-то нам самим придется задать пару вопросов.

Свое расследование миссис Брэдли начала тем же вечером за ужином. Далось ей это легко, поскольку, невзирая на измученные взгляды леди Селины, на все ее попытки перевести разговор на Женский институт и даваемое там через три недели представление водевиля «Бокс и Кокс», ей никак не удавалось сподвигнуть гостей говорить о чем-либо помимо смерти лорда Комстока. Он ни разу не был приглашен к ее столу (впрочем, и не пришел бы, хотя и знал до последнего пенни, какова цена репутации дочери маркиза, просто иначе представлял развлекательный вечер). Теперь, волею маленькой пули в виске, он завладел ее красным деревом и царил над отличными блюдами, свечами и безмятежными розами. Но подобное неуважение к желаниям хозяйки было вполне понятно, учитывая, что среди гостей оказался Причард, пастор Уинборо, чью машину помощник комиссара вроде бы видел виновато мчащейся прочь от дома лорда Комстока.

– Когда полицейские спрашивали меня по телефону, – говорил благоговейно внимающей аудитории каноник, – я, разумеется, заверил их, что автомобиль не покидал гаража. Сам я весь день провел в Лондоне, заседание проходило бурно, поскольку кое в чем воззрения наших епископов сегодня поразительно современные. На станцию я отправился пешком. И вечером пешком же вернулся. Но когда в половине восьмого спустился в гараж и, как обычно, отпер дверь…

– Висячий замок, каноник? – поинтересовалась миссис Брэдли.

– Да, да, самый обычный висячий замок. Так вот я вошел, и когда осмотрел машину, мне показалось, что все как обычно. Но я не взглянул на спидометр. Но… и это очень странное совпадение, просто рука провидения, если можно со всем почтением применять подобные слова к механизму… Как раз около вашей подъездной дорожки, леди Селина, мотор закашлял, и автомобиль остановился.

Возбужденные восклицания.

– О причине вы, вероятно, догадались раньше меня. Я опустил в бензобак складную карманную линейку, которую держу на такой случай. Пусто! В баке, насколько мне было известно, после возвращения вчера вечером из Мошампа, оставался еще галлон!

Новость будоражила и щекотала нервы, посыпались догадки. Однако миссис Брэдли, в своем темно-синем переливчатом платье, подобно ящерице, гадать не пыталась и своего мнения не высказывала. Казалось, она вот-вот окончательно всех разочарует, и пастор уже укоризненно поглядывал на нее, как на прихожанку, задремавшую на проповеди. Но когда подали утку, миссис Брэдли вдруг снова оказалась в центре внимания.

– Прощу прощения, мадам, – произнес возбужденно вознагражденный любитель преступлений, то есть дворецкий. – Сэр Фердинанд Лестрендж на проводе.

Оставив гудящий как улей стол, миссис Брэдли взяла трубку в холле.

– Алло, Фердинанд!

– Здравствуй, мама. Не хочешь поучаствовать в этой истории с Комстоком?

– Надеюсь, я все же человек, мой милый мальчик.

– Я разговаривал с комиссаром. Он намерен предоставить все сведения кое-каким избранным…

– Не газетчикам?

– Нет, нет, дилетантам, в том числе Уимзи. Я подумал, раз ты уже на месте…

– Разумеется. Очень тебе обязана, Фердинанд. Особенно если учесть, что, как я слышала, полиция ведет дело самым идиотским образом. Подумать только, отстранили Алана Литлтона!

– Он же там находился, сама знаешь. С похожим оружием. Что им еще оставалось?

– Так теперь пистолетов два?

– Кажется, они у местных полицейских. Ни на одном нет отпечатков. На том, из которого убили Комстока, вообще никаких.

– Милый мальчик, а ты не забегаешь вперед?

– Прошу прощения, на том, что нашли возле трупа. Пулю извлекли. Кстати, был произведен один выстрел, и пуля одна.

– Спасибо, милый. Люблю, когда факты излагаются кратко. Однако мне хотелось бы поговорить кое с кем. Я уже общалась с Аланом. Но есть еще двое несчастных, которых задержали…

– Я попрошу, чтобы из офиса комиссара позвонили и затребовали разрешение. Ты видела комстоковский «Горн» сегодня? Траурные рамки в дюйм толщиной, и в заголовке намек, дескать, его надо похоронить в Вестминстерском аббатстве.

– Думаю, эту честь следует приберечь для его убийцы. Очень тебе благодарна, милый мальчик. Доброй ночи.

Утром возникли разногласия с леди Селиной.

– Я этого не потерплю, Адела! Ты достаточно взрослая…

– Шестьдесят четыре года, дорогая, – проскрежетала та.

– Я не позволю своей дочери расхаживать по полицейским судам.

– Папа заседал в суде. Он говорил, что там видишь разных людей. Почему мне нельзя с тетей Аделой?

– Я не позволю тебе опускаться до того, чтобы бегать за молодым человеком, которого я всегда отказывалась принимать в своем доме. На меня тебе, конечно, наплевать…

– Он ни в чем не виноват, и не знаю, как можно называть себя христианкой и бросать людей в беде, когда они нуждаются в помощи.

– Не кощунствуй, Салли. Если не можешь вести себя, как подобает, выйди из-за стола. Это твоя тетя виновата, она поощряет тебя. Нет, Адела, я не стану слушать, и как бы я ни радовалась твоему визиту, ты должна понять, что я не могу позволить, чтобы ты поощряла капризы и непослушание Салли.

В общем, леди Селина вышла из себя настолько (что случалось примерно раз в пять лет), чтобы подавить любые поползновения. Ничего нельзя было поделать. Миссис Брэдли оставалось лишь отказать в своей поддержке Салли, которая, без сомнения, восприняла это как невоспитанная девчонка, и через четверть часа одной уехать на автомобиле, оставив противные стороны зализывать раны. Она посетовала на бестактность родителей, когда, садясь в машину, увидела, как младшая воюющая сторона в старой юбке цвета палой листвы выскользнула в направлении дома Комстока, и понадеялась, что дитя не наделает глупостей.

Первичное разбирательство проходило в Уинборо, поскольку это был главный город графства, и местная тюрьма могла разместить узников любого ранга. Звонок из лондонского комиссариата ее упредил, и в одиннадцать часов ей наконец представили мистера Эдварда Кимберли Миллса.

Он быт выбрит, аккуратен и выглядел не столь отталкивающим, как опасалась миссис Брэдли, но его уже долго допрашивали, и с ней он поначалу повел себя нелюбезно.

– Обычно я не передаю подобных посланий, мистер Миллс, но моя племянница, Салли Лестрендж шлет вам привет.

Он немного успокоился.

– Правда? Она вам сказала…

– Немногое, – отозвалась миссис Брэдли, которая, отдав должное юношеским сантиментам, не собиралась давать мистеру Миллсу спуску. – Теперь вам, наверное, понятно, что я здесь, лишь чтобы помочь. Рискну предположить, что вас допрашивали столько раз, что вся история уже смешалась у вас в голове, но мне хотелось бы, чтобы вы проявили гибкость. Давайте сделаем несколько упражнений на расслабление. Например, как покойный лорд Комсток относится к служащим?

Вздрогнув, мистер Миллс пригладил пухлой рукой вьющиеся волосы и ответил:

– Грубо, по большей части.

– Ага! Даже фамильярно?

– Иногда. Но послушайте… я про то… только не подумайте, что Фаррент убил его.

– Фаррент? Это тот, с кем вас задержали? Нет, я ничего такого не имела в виду. У лорда Комстока возникали когда-нибудь периоды острой депрессии?

– Надо же, как вы догадались, – протянул с благоговением мистер Миллс. – С ним всегда то на небесах, то в аду. То чехвостил кого-то на чем свет стоит, то сидел, сгорбившись, с выражением жареной камбалы.

– Или как потерянный башмак, – тихо промолвила миссис Брэдли.

– Какая вы умная, что подметили. Конечно, он был гением, от таких ждешь подобного поведения. Но, честное слово, он, знаете ли, себя не убивал. – Глаза молодого человека тревожно блеснули. – То есть у него, конечно, была депрессия, но я готов присягнуть, что он этого не делал.

– Пожалуй, вы правы, – неохотно согласилась она. – Зачем убивать себя, если можно привлечь внимание к своей персоне любым другим способом? Люди с комплексом неполноценности всегда предпочитают заставлять страдать других.

– Комплексом неполноценности? Но он же был…

– Тираном? Да, знаю. Как и многие другие, вы неверно понимаете данный термин. Мужчины, сознающие свою неполноценность, всегда стараются навязать волю другим, поскольку знают, что за внешностью тиранов скрываются трусы или кретины. Очень редко им случается увидеть себя такими, каковы они в действительности, а тогда они впадают в депрессию. Я не хочу задавать вопросы вроде тех, какие задают полицейские, но вы должны извинить меня всего за один. Правда ли, что вас собирались уволить?

Мистер Миллс бросил на нее быстрый взгляд, но мордочка ящерицы собралась добрыми морщинками, а прекрасный нежный голос звучал убедительно.

– Ну, вроде того… но совершенно несправедливо. Я хочу сказать, он все неправильно понял.

– А как было бы правильно?

– Он считал, я не умею держать язык за зубами.

– Но ведь вы же умеете.

– Разумеется. Только я вот ведь о чем, надо чтобы и молчащий свою выгоду в молчании видел. Понимаете, мне предлагали пару раз продать сведения, так, разная мелкая рыбешка. Естественно, я все предложения отклонил. Но рассказал про них Комстоку, и я… ну, вроде как намекнул, что деньги мне бы не помешали. Просто намекнул! В конце-то концов, нужно и о будущем думать. Но вместо того, чтобы дать мне прибавку, он велел мне убираться, – объяснил разобиженный молодой человек. – Это произошло два дня назад. Как раз такое он сам всегда проворачивает, только ему это с рук сходит… сходило.

– Ясно.

Размышляя, миссис Брэдли смотрела на него немигающим взглядом ящерицы.

– Знаете ли, мистер Миллс, если позволите сделать замечание, вы, по-моему, не созданы для подобной карьеры. Требуется немало силы, наглости, самоуверенности и толстокожести, чтобы преуспеть на поприще шантажа.

– Да будет вам! – воскликнул молодой человек. – Я брани и дурных шуточек, ох, как натерпелся! Сколько было сил терпел. Вы тетушка Салли, и все такое, но…

– Тетушка Салли, – мягко повторила миссис Брэдли. – Вы ведь ни у кого денег не брали, верно, мистер Миллс? У разной мелкой рыбешки?

Мистер Миллс смотрел прямо перед собой и молчал.

– Потому что, если брали, – продолжила миссис Брэдли, словно размышляя вслух, – это снимает с вас подозрение в убийстве.

– Снимает? – эхом откликнулся молодой человек и откашлялся.

– Конечно. Комсток был курицей, несущей золотые яйца. Он строил планы, придумывал сенсационные кампании – так, кажется, звучит это мерзкое слово? – а мелкая рыбешка платила вам, чтобы узнать про них заранее. Вам была прямая выгода от того, чтобы Комсток жил и гнул свое, а пираньи про его планы заранее узнавали. Конечно же, вы скажете – (мистер Миллс по-рыбьи разинул рот), – что он уже все пронюхал и вас уволил. Но, полагаю, даже тогда вы не испытывали бы недостатка в информации. Всегда найдутся впечатлительные стенографистки, машинистки, а вы со своей на редкость привлекательной внешностью… Нет, нет, не обижайтесь на старуху.

Мистер Миллс покраснел и вздрогнул, словно миссис Брэдли воткнула ему под ребра два костлявых пальца.

– Поэтому, сами понимаете, вам лучше сознаться.

Мистер Эдвард Миллс помолчал, сглотнул и внезапно выдал просьбу:

– Послушайте, не говорите, пожалуйста, Салли, ладно? Я про машинистку. Ума не приложу, как вы выяснили, да и не было абсолютно ничего, только та девушка… Ну… сами понимаете, как оно бывает, – произнес мистер Миллс, отказываясь от надежды объясниться и полагаясь на интуицию миссис Брэдли. С тенью убийственной для женских сердец улыбки он пригладил курчавые волосы.

– Да, – кивнула она. – Психологически вы принадлежите к обширному виду, не стану утруждать вас специальными терминами. Но все его представители уподобляются своим соседям, с католиками молятся как католики, и при удачном стечении обстоятельств могут тысячу лет оставаться честными.

Махнув рукой на прощание, она направилась к двери.

– Но послушайте, – промолвил за ней мистер Миллс. – Я ни в чем не признаюсь. Я ни в чем не собираюсь признаваться…

– Ах вы, мой милый, добрый страус! – с раздражением откликнулась миссис Брэдли. – Прощайте!

Оба пистолета действительно были вверены попечению суперинтенданта Истона и предъявлены с терпимой и снисходительной улыбкой.

– Ага, – протянула миссис Брэдли, разглядывая оружие через лорнет, – американского производства, калибр 15.

– Верно, мэм, – произнес суперинтендант, удивленный ее техническими познаниями. – Ни на одном нет отпечатков пальцев.

– Разумеется, нет. Рукоятка шероховатая, а что до спускового крючка, то его спускают не кончиком пальца – каким бы палец ни был. Лично мне – с 38-м калибром, но он гораздо больше, – гораздо удобнее делать это средним пальцем, а указательным поддерживать ствол. Впрочем, не важно. Из которого был произведен выстрел?

Суперинтендант оглядел обе рукоятки и протянул ей пистолет, к которому был прилеплен красный ярлычок.

– Вот то самое оружие, полностью заряженное, одна пуля выпущена, гильза в патроннике, отпечатки пальцев стерты, а уж ствол-то… – Суперинтендант позволил себе подмигнуть, от подобной вольности миссис Брэдли чуть не подпрыгнула. – Ствол-то, что твой свисток, чистехонький.

– Когда вскрытие? – осведомилась она, пропустив последние слова мимо ушей. – И где сама пуля?

– Доктор как раз там. – Суперинтендант указал в сторону морга. – Помяни черта, как говорится.

На пороге появился аккуратный седой джентльмен, от которого пахло дезинфекцией.

– Кончено, суперинтендант! – возвестил он, бросив любопытный, но учтивый взгляд на миссис Брэдли, облаченную в переливчато-зеленый костюм, какой никак не ожидаешь увидеть в полицейском участке.

– Вот пуля, мэм, – весело сообщил суперинтендант, доставая из кармана деревянную коробочку. – Доктор Рэглен, верно, услышал, как мы о нем говорим. Разумеется, – он отодвинул крышечку и стал разглядывать сероватый фрагмент, – она мало что нам скажет, пока ее не поместят под микроскоп.

Пуля действительно была маленькая. Ее острие расплющилось и напоминало шляпку гриба, но достаточно свинца, так сказать, ножки грибка, сохранило свою первоначальную форму, чтобы были видны характерные отметины, которые каждый данный ствол оставляет на каждой выпущенной из него пуле.

– Да, – протянула миссис Брэдли. – Полагаю, нужно подождать исследования под микроскопом. Кто его будет проводить? Вы, доктор Рэглен?

– Боюсь, я не великий специалист. Видите ли, это ювелирная работа. Тут важна точность.

Взяв другой пистолет, миссис Брэдли заглянула в камеры патронника, потом в ствол.

– А это оружие, которое было у мистера Литлтона. Да. Разумеется, вы ведь сделаете тестовые выстрелы из обоих, а затем сравните отметины вот с этим? – Она указала на серый фрагмент.

– Обязательно, – кивнул суперинтендант. – И тогда мы определим, из какого она.

– Но не узнаете, кто стрелял, – мягко заметила миссис Брэдли. – Что ж, джентльмены, премного вам обязана. Доктор Рэглен, – вдруг спросила она, – не вы ли заведуете здесь сельской больницей?

– Да, я один из местных врачей.

– Тот полицейский, который попал в аварию, как он?

– Пока не пришел в себя. Его сбила машина, он получил тяжелые повреждения.

– Странно, что его сбил майор Литлтон, – произнес Истон. – Он всегда заботился о пешеходах. Даже размышлял, как снизить число автокатастроф! Нелепо, – добавил он. – Что констебль, что телега мартышек – судьбе все едино. Еще чем-то могу вам помочь, мэм?

– Сообщить мне результаты тестов. – Миссис Брэдли указала на пистолеты.

– Непременно. На что-нибудь еще посмотреть желаете?

– Только на одно. Точнее, на одну. На кухарку каноника.

После этой беседы, на которой незачем долго останавливаться, миссис Брэдли вышла чуть раскрасневшись, но это была краска победы. Когда вечером доктор Притчард вернулся домой, кухарка заявила, что увольняется. Впрочем, событие не стало трагедией, как предполагала эта леди, поскольку пастор сам несколько месяцев собирался с духом, чтобы избавиться от нее. «Замуж выхожу» – таково было оправдание кухарки, и строились различные догадки, кто же покорил ее сердце. Но она держала рот на замке, как и умалчивала о факте, что ее суженый безработный автомеханик, живущий сейчас на пособие. Но все это выяснилось позднее. Свидетельством силы личности миссис Брэдли можно считать то, что после их разговора кухарка разразилась слезами, тогда как ни малейшая рябь не потревожила немигающей безмятежности ее ящероподобной гостьи.

Беседы с мистером Миллсом, суперинтендантом и кухаркой заняли два с половиной часа, и можно было предположить, что подобные сжатые и напряженные допросы истощат силы миссис Брэдли, но нет. Велев остановить машину у первого же киоска, она купила ворох газет: рупор мнений самого лорда Комстока вышел с толстой траурной рамкой, остальные газеты воздали дань памяти этого наименее оригинального из баронов-разбойников заголовками цвета черного дерева. Приводились интервью с высокоуважаемыми подозреваемыми. Помещались снимки: конкурирующая газета даже раздобыла фотографию покойного пэра в возрасте четырех лет (угрюмый, в бархатном костюмчике с короткими штанишками и кружевным воротничком, в локонах), восемнадцати лет (все еще угрюмый, а в подпись под фотографией вкралась прискорбная ошибка наборщика, так что получилось «ДАЛЕКО ПАДЕТ»). Миссис Брэдли прочитала все, одной рукой держа листы, а другой наводя лорнет. Несколько раз просмотрела некрологи, написанные архиепископом и сэром Чарлзом Фэрвезером.

«Его трагическая смерть стала для меня ужасным потрясением, – заявлял архиепископ, – еще и потому, что я давно знал покойного лорда Комстока и даже виделся с ним незадолго до того, как происшествие лишило британскую журналистику…» Миссис Брэдли вообразила, как архиепископ тут помедлил, бормоча: «О мертвых либо хорошо, либо ничего», и вывернулся ни к чему не обязывающим оборотом «человека, полного жизненных сил. Наше давнее общение не всегда было гладким, случались и недопонимания. Недавняя кампания лорда Комстока принесла мне немало боли, и я постарался оградить его от поступков, которые считал несообразными с его строго церковным воспитанием. Смерть, так скоро последовавшая за нашей беседой, стала для меня ужасным потрясением. Трудно переоценить влияние, которое в последние годы лорд Комсток оказывал на британскую журналистику. Прошло более четверти века с тех пор, как он мальчиком был вверен под мою опеку, и я сразу скажу, что он считал меня своим истинным другом, тем, кто не постесняется напомнить ему о тех христианских принципах, от которых он, по моему глубокому убеждению, невзирая на недавние заблуждения, в глубине души не отходил никогда. Англия будет оплакивать своего сына».

– Ну надо же, – задумчиво протянула миссис Брэдли, – одно и то же три раза подряд. Посмотрим, что заявит сэр Чарлз.

Сэр Чарлз, отчаявшись найти хотя бы одно доброе слово тому, кем являлся лорд Комсток, перешел к панегирику тому, кем он мог бы стать.

– Старался как истинный джентльмен, – вынесла вердикт миссис Брэдли, – учитывая, что Комсток, скорее всего, шантажировал его.

Сжатые фразы парламентского парторганизатора она прочитала особо внимательно.

«Имел здравые взгляды во многих областях политики и по проблемам Британской империи. Нельзя отрицать, что он был человеком огромной энергии. Его патриотизм остается вне сомнений. Едва ли можно оценить потенциальное влияние лорда Комстока на правое дело».

Тем самым сэр Чарлз в традициях частных школ воздерживался от удара по павшему и, без сомнения, подобно архиепископу, бормотал всю ту же латинскую поговорку. Однако был немногословен: если пытаться придерживаться правды и говорить о таком, как Комсток, только хорошее, честному человеку мало что найдется сказать.

Имелась фотография мистера Миллса, сделанная в Кембридже, на которой он смотрелся чересчур здоровым, веселым и кудрявым – и все это запечатлели камеры, вкупе со странной уклончивостью, какую приобретает лицо, когда слишком маленькие глазки посажены широко. При взгляде на подобную фотографию испуг и смятение леди Селины при мысли, что этот человек окажется под ее кровом, становились легко объяснимы. Миссис Брэдли любила племянницу и так же, как леди Селина, от всей души сожалела бы о таком новом члене семьи. Однако семье, если проявит здравый смысл, никакая опасность не грозит, и она объяснила это за вторым завтраком измученной матери, чей единственный цыпленок не вернулся за пропитанием.

– Моя дорогая Селина, между этими двумя нет ничего такого, из-за чего тебе следовало бы беспокоиться.

– Но… – Хозяйка дома откинулась на спинку стула, взглядом знатока осмотрела блюда и положила себе еды тактично, но обильно. – Но, Адела, они же встречались!

– Конечно, встречались! Ты чинила им препоны. А препятствия существуют для того, чтобы преодолевать их. Если бы ты только потрудилась воздвигнуть их на пути Парадайна, они уже были бы помолвлены.

– Но что мне оставалось делать? Не могла же я приглашать сюда этого ужасного человека! Я его видела… один раз. – Леди Селина содрогнулась. – Нет, нет, Адела.

Миссис Брэдли осталась совершенно спокойна.

– Тогда и мальчишку Парадайнов не пускай. Откажи ему от дома.

– А как? Под каким предлогом?

– Можешь сказать… – размышляла вслух с озорной улыбкой миссис Брэдли, – можешь сказать, что, на твой взгляд, Салли слишком часто с ним видится.

– Милая Адела! – Леди Селина со вздохом положила себе еще зеленого горошка. – С твоих слов все выходит просто.

– Разве? – Голос миссис Брэдли посерьезнел. – Если бы так.

Но после полудня, около трех часов, когда леди Селина отдыхала, в дверь миссис Брэдли тихонько постучали. (Она тоже «отдыхала» после ланча; она ведь знала, что гостья, которая не отдыхает и не пишет письма, слишком тяжкое бремя для хозяйки дома.) На ее «войдите» дверь приоткрылась и показалось озорное личико Салли Лестрендж.

– Ну, милое дитя, – произнесла миссис Брэдли, которая расхаживала по самой большой в доме гостевой комнате, облаченная в роскошный китайский халат с драконами. Из пышных рукавов выглядывало темное дуло пистолета. – Полагаю, ты знаешь, что твоя мама совершенно вне себя?

– Что вы делаете? – воскликнула Салли, заметив пистолет.

– Ах это?! Проверяла одну версию. К сожалению, совершенно несостоятельную. Где ты была? – Она убрала маленькое оружие в кожаную кобуру. – Нехорошо, знаешь ли, не являться к столу, не предупредив заранее.

– Я проводила расследование.

– Неужели? И что ты выяснила?

– Много чего. Я поговорила со слугами и с полицейскими. Садовник Комстока, Бриггс, – дядя нашего шофера. Понимаю, что звучит как детская считалочка. Но это так. Знаете, что он говорит? Он уверен, что там проходила женщина.

– Где там?

– Это было к северу от… в общем, туда, куда выходят окна кабинета. И я не верю ему, когда он утверждает, будто помнит, как она вернулась. Знаете, что она, на мой взгляд, сделала? Выстрелила в лорда Комстока. Он ведь лицом к окну сидел, так? А потом юркнула за выступ стены. У конторы окна нет, я специально проверила. Так вот, она ждала там и услышала, как из окна выпрыгнул еще кто-то, – майор Литлтон чудовищно газон испортил, – а после спокойно вышла из укрытия, когда все машины уехали.

Салли набросала примерный план лучшей гостевой ручкой на неприкосновенной гостевой бумаге.

– Ну, правда, посмотрите, тетя Адела. Все логично. Вот это самое место. Никто бы ее там не увидел и не пошел бы вокруг дома с той стороны.

– А садовник?

– Зачем ему?

– Чтобы попасть в огород.

– Если он не отнес овощи в кухню до двенадцати, ему должно быть стыдно, – заметила Салли, – и кухарка голову бы с него сняла. И вообще я у нее спросила. Оказывается, лорд Комсток любит, когда зеленый горошек совсем молодой, а лущить его сущая мука, поэтому все необходимое ей еще до одиннадцати часов принесли.

Миссис Брэдли захлопала в маленькие желтые ладошки:

– Великолепно, Салли! Не пропущено ничего, кроме самого важного.

– Я пропустила?! Часами там вынюхивала, носом землю, так сказать, рыла!

– Только мотив.

– Ах да, мотив! – воскликнула она. – Но когда установишь, как совершено преступление, мотив всегда можно придумать позднее.

Миссис Брэдли рассмеялась – обычным своим пронзительным птичьим клекотом.

– В романах это сходит с рук, деточка, но в реальной жизни расследование проводится по-другому.

– Все равно это была женщина!

– Откуда ты знаешь? Только, пожалуйста, не говори, что нашла обязательный в таких случаях клочок ткани на стене сада.

– Нет, я заметила отпечатки каблуков. На траве под окном кабинета, как раз там, где человек встал бы, чтобы заглянуть внутрь. Она, наверное, была высокая. Подоконник в пяти с половиной футах от земли. Я замерила. – Салли с гордостью предъявила маленькую потрепанную портновскую ленту.

– Могу я спросить, как тебе позволили собрать столько информации?

– Я многих в округе знаю, – невинно ответила Салли, – и практически всех полицейских. Я не слишком хорошо управляюсь с машиной, нашей колымаге нужно полмили, чтобы повернуть, поэтому меня вечно штрафуют. Или предостерегают и записывают мой номер. Там теперь на посту Уолтер Бортуик, а он помолвлен с одной нашей горничной. Он тоже считает, что это была женщина.

– Ты поделилась с ним своими подозрениями?

– Я подумала, что неплохо подбросить ему версию, над которой можно поразмышлять. Одной мысли Уолтеру надолго хватает. Правда, мы с ним не поняли, как она уехала.

– Или как у нее оказался пистолет, идентичный тому, что нашли на столе, – немного укоризненно добавила миссис Брэдли.

Салли, веселая до дерзости, бурно расследующая наугад и еще более бурно спорящая, была совсем иной, изменившейся к лучшему. Миссис Брэдли не понравился вчерашний угрюмый подросток – с загубленной любовью и желанием уединиться. Удивительным было и то, что девушка пока не поинтересовалась мистером Миллсом, удивительно и утешительно – с точки зрения семьи.

– Откуда вы знаете, что это был один из тех пистолетов? – с вызовом спросила Салли. – Наверное, полиция вам так сказала, они все воспринимают поверхностно. Готова поспорить, тетя Адела, что это был совершенно другой, третий пистолет.

– Два одинаковых – совпадение. Три одинаковых – из области невероятного. Я видела пулю, она необычная, и она была, несомненно, 15-го калибра. Ищи мотив, деточка. А остальное: пули, отпечатки ног – все крутится вокруг мотива. Не отвлекайся на всякие там отпечатки пальцев и папилярные линии, старайся следовать за линиями и завитками мыслей. – Миссис Брэдли рассеянно подобрала пистолет в кожаной кобуре. – Однако ты отлично поработала. Спасибо, деточка.

Салли легким шагом направилась к двери, но на пороге обернулась и произнесла:

– Полкроны против шести пенсов на ту пулю, а, тетя Адела?

– Ладно, – кивнула миссис Брэдли. – Так камень падает на дно колодца. – И снова провела пальцами по пистолету, когда дверь закрылась.

На следующее утро после тропического завтрака из фруктов и кофе – впечатление усиливали крики попугая: «Дай ей стаканчик пива! Глянь-ка, как она опрокинет! Привет! Чмок!» – миссис Брэдли вызвали к телефону.

– Сделаете для меня кое-что? – раздался голос Алана Литлтона. – Наверное, мне следовало сначала спросить, как поживаете?

– Отлично поживаю. Но нисколько не продвинулась. Что вам нужно?

– Беспокоюсь из-за того бедолаги-полицейского, которого сбил на дороге.

– Вы хотите, чтобы я поехала и справилась о его самочувствии?

– Как раз об этом я и хотел попросить. И еще вот что… Узнайте, как там у его семьи с деньгами, ладно? Он-то возьмет со страховки и так далее, но это все отойдет больнице. Деревенские больницы разоряются от того, сколько к ним людей после аварий привозят, а те не платят. Просто расспросите, если сможете, как там обстоят дела, и предложите помочь его жене. У меня душа не на месте.

– Почему бы вам не приехать сюда, Алан, и самому это не сделать? Мы могли бы и еще кое-что обсудить.

– Едва ли будет хорошим тоном, а? Считается ведь, что я приложил руку к случившемуся. Мне намекнули, что лучше оставаться там, где око закона может видеть меня, если пожелает. Никаких загородных вылазок.

– Из-за пистолета?

– И из-за личной вражды, и удобной возможности, и полдюжины других вещей… Что это вы?

Миссис Брэдли, в духе другого видного сыщика, сэра Джона Сомареса, бормотала себе под нос цитату из Шекспира, мол, удачный случай – вот истинный виновник во всех делах преступных. Майор Литлтон, о которого вечно тупились булавочные уколы цитат, если, конечно, они не были взяты из армейского или полицейского устава, откликнулся без почтения, с каким люди более образованные относятся к подобным пустым банальностям:

– Разумеется, если человека нет на месте, его и сцапать нельзя.

– Сегодня же утром займусь, – пообещала миссис Брэдли. – А теперь послушайте меня, Алан. Откуда вы звоните? Из собственной квартиры? Вы ведь говорите по-немецки? Отлично.

И с сильным английским акцентом миссис Брэдли выпустила очередь вопросов на этом языке, на котором сэр Чарлз Хоуп-Фэрвезер фигурировал как die Peitsche, или «кнут». Была ли женщина в автомобиле этого die Peitsche? Как она выглядела? Какой у нее рост? Ответы поступали с задержкой. Перед тем как войти в дом, он видел какую-то женщину в машине. Где стоял автомобиль? На подъездной дорожке. Он счел, что в ней сидит женщина. Во всяком случае, видел красную шляпу.

– Вы заметили красную шляпу в машине, за которой потом погнались?

– Автомобиль был крытый, шторка сзади опущена.

– Водитель там был?

– Нет.

– Так чьего же шофера вы видели позднее?

– Комстока.

– Он дал вам номер машины, так?

– Да. Неверный.

– Алан, это весьма любопытно.

– Выставил меня полным идиотом, если это вы называете любопытным.

– Он не был знаком с кухаркой каноника?

– Не довелось спросить. Там имела место внезапная смерть, авария или нечто подобное, прежде чем я до него добрался.

– Ну же, мой милый мальчик, не злитесь, что я задаю вам вопрос, а вы не знаете ответа. – От расстройства миссис Брэдли снова перешла на английский. – Я сама выясню и сообщу вам.

– Спасибо, – усмехнулся он, – в моей жизни мелькнет лучик света, если я буду точно знать, что тот дурень набитый…

– Алан, Алан!

– …был знаком с кухаркой каноника.

– Вы не в духе, мой мальчик, – спокойно заметила миссис Брэдли. – Думаю, вам лучше положить трубку. Держите меня в курсе, Алан.

– Хорошо. Повидайте за меня констебля.

– Обязательно, – заверила миссис Брэдли.

Салли повезла ее в той машине, которая явилась поводом для знакомства столь многих местных полицейских с деревенской больницей, где приятная старшая сестра рассказала им новости. Сильное сотрясение мозга, но надежда есть. С ним жена.

– А можно мне поговорить с ней? – спросила миссис Брэдли тоном, способным выманить дракона из пещеры.

Старшая сестра подчинилась воле этой странно убедительной пожилой дамы в темно-синем платье и привела миссис Бартельми. Та посмотрела на них жалостно, словно спрашивая, что от нее могло понадобиться посетителям.

– Как поживаете? – произнесла миссис Брэдли. – Садитесь, пожалуйста. Какое тревожное для всех нас время! Вы должны беречь себя.

– Да, мэм.

Миссис Бартельми неловко присела на краешек стула. Миссис Брэдли иногда подавляла людей, поэтому Салли решила успокоить и разговорить бедняжку.

– Однажды ваш муж был очень добр ко мне, когда я забыла водительские права. И в другой раз, когда я въехала в стадо овец в рыночный день. То есть попала бы в неловкую ситуацию, если бы он все не исправил. Я рада, что ему лучше.

На глаза миссис Бартельми навернулись слезы, и она пробормотала, дескать, Альф всегда старался делать как лучше.

– Эта авария – отвратительное невезенье. Нам бы хотелось…

Салли взглянула на миссис Брэдли, но не успела старая дама среагировать на подсказку, как слова из миссис Бартельми хлынули потоком:

– Он всегда на улице, даже по ночам, всегда волнуется, как лучше поступить. Когда он пришел в себя сегодня утром, я была рядом, и знаете, что он сказал? Ни слова ни про меня, ни про детей, ни про то, где он. Ничего такого, чего ожидали бы. Альф открывает глаза, видит меня и говорит… Как на духу повторяю и на смертном одре буду повторять. Он сказал: «Энни, я ехал по своей стороне!» – И миссис Бартельми заплакала.

– Когда попал в аварию? Он это имел в виду? Ну же, милочка, миссис Бартельми, старшая сестра говорит, теперь вам незачем за него бояться, он вне опасности, а сейчас я попрошу ее дать вам нюхательной соли, чтобы вы снова смогли стать храброй и рассказать мне про себя и детишек.

Миссис Бартельми шмыгнула носом, вдохнула нюхательную соль, выслушала миссис Брэдли, от всего сердца пожала посетительницам руки и вернулась к своему Альфу.

А вот миссис Брэдли, задумавшись, вышла с Салли к машине.

– В какой стороне дом лорда Комстока? – внезапно поинтересовалась она.

– Мы мимо него по дороге проезжали.

Через двадцать минут езды на большой скорости они очутились у высокой красной стены.

– Вот тут. Мне поехать медленнее?

– Да, дорогая.

Они притормозили у ворот, чтобы миссис Брэдли могла выйти. У ворот стоял на посту высокий полицейский, который свирепо буравил глазами праздных зевак, явившихся поглазеть на место, где было совершено убийство. Миссис Брэдли ни к кому из них не обратилась и не предприняла попытки войти, зато Салли указывала на все детали с видом опытного экскурсовода.

– Вот тут подъездная дорожка, сами видите, как она петляет. По прямой до дома около ста пятидесяти ярдов. Вон там сэр Чарлз оставил свой автомобиль. Где майор Литлтон оставил свою машину, не видно, это за деревьями. Эркера кабинета отсюда тоже не видно. Тетя Адела, разве вам не хочется войти внутрь? Бортуик пропустит вас.

– У меня приказ, мисс, – произнес кряжистый полицейский, но в его голосе прозвучало сомнение.

– Большое спасибо, – дружелюбно ответила миссис Брэдли, – но мне и отсюда прекрасно видно.

– Ничегошеньки вам не видно. Те следы на газоне заметны, дождя-то не было…

Она повернулась к своей племяннице и ученице:

– Что я тебе говорила?

– Да, помню, – признала, ковыряя песок мыском туфли, Салли, – мотив и все прочее. Но ведь, правда, кажется глупым, забросить все остальное.

– Мы и не забросим, – мрачно возразила миссис Брэдли. – Давай осмотрим место аварии.

Они отошли на противоположную часть дороги, божий дар для праздных зевак у ворот. Дорога была мощеной, в пыли на ее поверхности не осталось следов шин, которые можно было бы идентифицировать. Салли раздобыла несколько деталей о происшедшем, пока разнюхивала тут вчера.

– Здесь было немного крови, – объяснила она, указывая на пятачок травы у обочины под стеной, – но, полагаю, ее уже убрали. Поэтому тут были мухи. – Она передернула плечами.

– В какую сторону направлялся наш добросовестный констебль? В Уинборо или из него?

– В Уинборо. Его смена заканчивалась. Если авария случилась здесь, он ехал не по той стороне.

– Значит, и Алан Литлтон тоже. Они оба двигались в одну сторону.

– Да, но… – Салли помолчала. Ей не хотелось защищать помощника комиссара, но она отстаивала собственные выводы. – Наверное, дело происходило так. Бартельми едет куда-то по середине дороги, майор Литлтон вылетает из-за угла, машина сбивает велосипед, Бартельми падает и ударяется головой, и вместе с велосипедом автомобиль тащит его за собой вон туда, к траве. – Салли указала на бурое пятно и повернулась в ожидании похвалы, но тетя, нисколько не воодушевленная ее рассказом, склонив голову, заинтересованно рассматривала изгородь.

– «Как в ваших краях остролист подрезают»? – пробормотала она.

Салли не читала Киплинга и не знала про «священное древо, которого ни один топор не коснется без приказа», но всю жизнь прожила за городом, а потому у нее был наготове возмущенный ответ:

– Конечно, нет. Только не в изгородях. Это к несчастью.

– Понятно, – кивнула миссис Брэдли, внимательно рассматривая крепкую ветку остролиста, которая была обломана на уровне изгороди. – Значит, в этих краях есть кто-то, нездешний скорее всего, не подверженный суевериям.

Вопрос знакомства кухарки с шофером, давшим майору Литлтону неверный номер спешно уехавшей машины, вскоре разрешился. Произошло это окольным путем, под бессильное неодобрение леди Селины, которая хотя и считала своим долгом заботиться, чтобы ее обслуга посещала церковь и обращалась к врачам, возражала против того, что называла «вторжением в личную жизнь».

– Они тоже имеют право на дела сердечные, – говорила леди Селина, с дамской жадностью поглощая аспарагус. Она огляделась по сторонам, нет ли в столовой дворецкого. – Я не позволяю младшим горничным заводить поклонников, а Стратт и Молкин давно перешагнули этот возраст, и я никогда не наняла бы молодых лакеев, потому что от этого всегда жди беды. Однако считаю, что вмешиваться не следует.

– Моя дорогая Селина, – промолвила миссис Брэдли, – успокойся, пожалуйста. Я не собираюсь сыпать горстями песок в колеса домашнего хозяйства каноника Притчарда.

Она многозначительно взглянула на Салли. А Салли, эта опытная ищейка, любимица слуг, посвященная во все интрижки, кивнула. Намек был понят. Сегодня на повестке дня Салли будет шофер лорда Комстока.

Это явилось большим облегчением для миссис Брэдли, которая считала исцеление племянницы недостаточно полным, чтобы ее можно было допустить под кров, приютивший несправедливо обвиненного мистера Эдварда Миллса. Едва они остались вне пределов досягаемости леди Селины, она дала своей помощнице дополнительные распоряжения, доверив ей нарисовать план сада Комстока, подъездной дорожки и шоссе за ней. Вскоре она одна отправилась в Уинборо.

– Опять Миллс? – спросил суперинтендант. – Что ж, пожалуй, вы можете увидеть его. А потом у меня для вас будут новости.

Миссис Брэдли отказалась от привилегии встретиться с мистером Миллсом. Этот несчастный, как выяснилось, пытался сыпать разными невнятными угрозами, доставлял чересчур много хлопот, и по секрету суперинтендант признал, что не видит причин дольше задерживать его.

– Чтобы такой малый, как этот, постоял за себя перед грубияном вроде Комстока и застрелил его в упор? Да ни за что, – заявил Истон. – Знаете, что он сразу попросил? Послать за своим поверенным? Нет! Пузырьки бриолина и какие-то пилюли.

Миссис Брэдли согласилась, что мистер Миллс не слишком подходит на роль убийцы, и вернула разговор к данным вчера обещаниям.

– Какой же сюрприз вы мне приготовили, суперинтендант?

– Ага! Заинтересовались?

Подойдя к столу, он с большими предосторожностями открыл его и вернулся с плотным конвертом, в каких пересылают фотографии.

– Относительно тех пистолетов, – пояснил он.

– Ах, да. – Миссис Брэдли посерьезнела. – Тесты. Каковы результаты?

– Весьма странные, – ответил суперинтендант. – Такие, что все расследование с ног на голову ставят. – Вот посмотрите.

Он разложил перед ней – как сдачу в покере – пять фотографий. На двух красовалась расплющенная пуля, только под большим увеличением и с видимыми бороздками, оставленными стволом пистолета. Номера 3 и 4 были помечены: «Тестовые пули, выпущенные из оружия с красным ярлычком».

– Это самого Комстока? – уточнила миссис Брэдли.

– По словам Миллса, да. Но посмотрите на отметины. Если нужно, могу дать лупу.

Но, отмахнувшись от лупы, миссис Брэдли воспользовалась собственной лорнеткой. Две минуты она провела, склонившись над фотографиями расплющенной пули, еще две – над фотографией ствола с «красным ярлычком», потом положила обе на стол.

– Она была выпущена не из этого оружия.

– Верно. Теперь попробуйте вот этот.

«Вот этим» был пистолет, который имел при себе Алан Литлтон. Она взяла было фотографию и поднесла к ней лорнетку, но десять секунд спустя уронила их с удивленным восклицанием.

– Ну, каково? – усмехнулся Истон. – Так я и думал, что вас проймет. Меня проняло. Глазам своим сначала не поверил. Ни одной похожей отметины, ни малейшего сходства. Разве я вам не говорил, что против судьбы не пойдешь? Даже если умен, как телега мартышек с обгорелыми хвостами. И теперь, сами понимаете, мэм, нам надо искать третий пистолет. Нам работенки прибавилось, зато с майора Литлтона подозрения сняли, и я очень этому рад.

Миссис Брэдли все еще не отрывала взгляда от фотографий, постукивая по ним лорнеткой, а ее ясные глазки сделались тусклыми, как галька. При упоминании имени помощника комиссара она подняла голову.

– Что, что? Ах да, майор Литлтон. Очевидно, не из его пистолета, но определенно 15-го калибра. А каково тогда официальное объяснение стреляной гильзы в том пистолете, что лежал на столе?

– Мистер Миллс нам подсказал. Даже странно, что мы это проглядели. А так пришлось людей зря обвинять. В день убийства из того пистолета вообще не стреляли! Миллс говорит, что лорд Комсток иногда стрелял из него вечерами через окно по кроликам. Дворецкий подтверждает. Странное дело, однако. Только подранишь зверька, даже если попадешь – из такой-то игрушки…

– Лорд Комсток не чурался причинять страдания, – заметила миссис Брэдли. – И что, из этого пистолета стреляли вообще в другое время?

– Вот именно. Тогда он мог на следующий день протереть тряпицей ствол и не заметить гильзу. Эта модель гильзы не отщелкивает. И вот, пожалуйста, все мы – от министра внутренних дел до вашего покорного слуги – душу себе выматываем из-за пули, которая уже неделю в чьей-то норе лежит.

Суперинтендант рассмеялся при мысли о том, чем, по иронии судьбы, пришлось заниматься министру внутренних дел и прочим выдающимся личностям. Но миссис Брэдли даже не улыбнулась. Она побледнела, и на ее сморщенном личике словно бы появилось двадцать новых морщинок. Бросив быстрый взгляд на стоявшего рядом подчиненного, Истон раздобыл для нее стакан воды и преподнес с искренними сожалениями, что не может предложить чего покрепче. Вежливо отпив глоток, она поставила стакан, встала и с благодарностями попрощалась.

– Вот что я всегда говорю, – сказал после ухода миссис Брэдли своему подчиненному Истон, – за женщинами не угонишься, как ни старайся. Я видел, как одна женщина, которую судили за убийство, одолжила носовой платок надзирательнице, когда судья надевал свой головной убор, чтобы вынести приговор. Или взять хотя бы мою жену: сломай я завтра ногу, мне только самое лучшее подавай, а если я завтра вазу разобью, она голову с меня снимет. Сам черт их не разберет. Взять эту миссис Брэдли, она разумная женщина и знает, из какого конца пистолет стреляет, и майор Литлтон ей друг. Но вот увидишь, что произойдет!

– Какое облегчение, – выразил свое мнение подчиненный. – А то у меня уже поджилки затряслись.

– Лучше бы сказал, голова пошла кругом, – пробормотал его начальник. – Доживешь до моих лет, перестанешь искать причину чему-либо, что делает женщина. Давай-ка за работу приниматься.

После обеда, странно немногословного, но удивительно вкусного, миссис Брэдли в одиночестве удалилась в соседний лесок. Она отказалась от общества Салли и мягко отклонила предложение леди Селины поиграть в дьявольскую разновидность карточной игры под названием «Укуси хвост». Леди Селина дулась настолько, насколько позволяло приятное послевкусие отличного обеда: она не только потерпела неудачу в попытке пригласить на обед Дика Парадайна, но и была вынуждена выслушивать от золовки комплименты мистеру Миллсу в присутствии дочери. Превозносилось все: кудряшки мистера Миллса, его невиновность и преданность. Это оказалось даже чересчур для Салли, которая на пространные излияния о руках секретаря – пухлых и волосатых – натянуто ответила, мол, зато они у него сильные, и сменила тему. Каким-то образом мистер Миллс в заточении утратил часть своего очарования, как это бывает с животными. Леди Селине хватило мудрости понять разумность и действенность метода золовки. Но всегда саднит, когда сторонний человек преуспевает там, где на сухую почву падают упреки того, кто всех ближе и роднее мятежнице. А потому она не вмешивалась, однако у нее испортилось настроение, что не ускользнуло ни от ее дочери, ни от гостьи. Взгляд миссис Брэдли, отказавшейся от компании на прогулке, взывал о помощи сестре по сыску. Произнесенная вполголоса фраза, заглушенная звяканьем уносимого подноса с кофейными приборами, скрепила договор.

– Будь хорошей девочкой, пожалуйста!

Произошло чудо. Салли по собственной воле подошла к карточному столу и сама предложила себя на роль «кусателя хвоста», так что после неохотной, но снисходительной улыбки леди Селины миссис Брэдли вышла в сад. На руке у нее покачивалась вместительная сумка с рукоделием, из которой она в зеленом укрытии среди деревьев достала маленький пистолет (пусть и не такой маленький, какие попали в руки полиции), несколько пуль в медных гильзах и темную трубку глушителя. С ними она проделала различные манипуляции, выпуская пули в дюймовой толщины доску, какую для этой цели прислонила к дереву. Все ее движения были деловитыми, неспешными и уверенными, а кое-какие привели бы в замешательство стороннего наблюдателя. Ведь выстрелив трижды, она извлекала из сумки – бездонной, как у матери швейцарского семейства Робинсонов из известного романа, – маникюрные ножницы, режущую кромку которых заранее превратили в подобие ножовки. И этими ножницами, открыв пистолет, начала обрабатывать какую-то мелкую деталь, – вся работа заняла не более десяти секунд. Затем миссис Брэдли нагнулась и совершила еще кое-что необъяснимое с небольшим шомполом и горстью земли, потом снова зарядила и начала стрелять – с кажущейся беспечностью и крайней меткостью, – пока в доске не выстроились ровным рядком три отверстия, а сами пули не застряли в дереве. Миссис Брэдли убрала все принадлежности в свою внушительную сумку, прикрыла их мотками цветной шерсти и неспешным шагом вернулась в гостиную к тому времени, когда позолоченный купидон, украшавший каминную полку леди Селины, девять раз ударил в диск молоточком.

Мать с дочерью еще сидели за игрой. Они играли на фишки – желтые, красные и белые, которые скапливались в основном у локтя леди Селины. Сама она сияла.

– Не везет в картах, – утешила племянницу миссис Брэдли. – Надо будет рассказать мистеру Миллсу.

– Зато мне в детективном деле везет, – парировала, покраснев, Салли. – Как насчет полкроны?

– Ну, не знаю. – Голос у миссис Брэдли потускнел. – Возможно, ты должна мне шесть пенсов.

– Что? Его застрелили из другого оружия?

– Дайте ей воздуху, дайте пивка! Вот так так! Пиф-паф!

Пробудившийся от дремы на своей жердочке попугай отбил у Салли желание играть, а протесты матери относительно неприемлемости преступления в качестве предмета светской беседы – желание разговаривать. Миссис Брэдли вышла из комнаты и отправилась спать. Она завершила свое расследование.

Сенсация! Некто, чьи труды на благо общества невозможно переоценить, застрелил лорда Комстока в его собственном доме. Л.А., как ни странно, оказался на месте и изложил мне все в подробностях. (Далее следуют обстоятельства преступления, насколько они были известны на момент рассказа майора Литлтона.)

Нельзя в сущности винить кого-либо, за исключением архиепископа, которому следовало бы лучше воспитывать покойного К., пока тот находился у него на попечении.

Все взбудоражены убийством. Фердинанд устроил так, чтобы мне дали возможность участвовать в расследовании. Храни боже этого мальчика! Чтобы убить двух зайцев разом, я поехала сегодня переговорить с Э. Миллсом, которого задержали по подозрению. Салли, наверное, с ума сходила от скуки, если хотя бы на минуту им заинтересовалась. Во всем, конечно, ее мать виновата. Он манил романтикой, хотя руки у него как мясной пудинг. Толика благоразумного поощрения сотворила бы чудеса.

М. невиновен. Он вне себя от страха, поскольку ведет двойную игру и боится, что это выплывет наружу, а тогда карьеры ему не видать. Огня в нем нет: ни оскорбления, ни даже запугивания искры из него не высекли. Неприятная личность. Его можно сбросить со счетов, даже по части Салли.

Видела оружие, а еще пулю, но только после исследования под микроскопом станет понятно, прояснит ли она ситуацию. Странно, что в барабане пустая гильза, а дуло чистое. Создается впечатление, будто кто-то собирался основательно почистить пистолет, но ему помешали. Ведь логично было бы сначала вынуть гильзу. Трудно догадаться, в чем дело.

Поговорила с кухаркой пастора. Рыжая, красивая и язвительная: такая придирками замучит порядочного человека до смерти и руки себе в кровь работой сотрет ради прощелыги. Призналась, что поехала прокатиться с одним таким на машине пастора, отсюда любопытное совпадение. (Был суд над одной француженкой, та заявила, что грабители, убившие ее мужа, были в костюмах хасидов, как в пьесе. Взломщики все отрицали, но описанные ею костюмы действительно тем самым вечером украли из еврейского театра. Длинная рука случая воистину бесконечна!) Показания водителя, путаница с номерами машин – скорее всего, чистой воды злокозненность. Шофер увидел автомобиль пастора на дороге и решил попугать развеселую парочку. Пусть Салли перепроверит.

По пути домой в автомобиле избавилась от еще двух подозреваемых. Сэр Чарлз Х.-Ф. никогда не выстрелил бы в сидящую жертву. (К., возможно, стоял, но морально аналогия все равно здравая.) Сэр Чарлз не знал бы, что делать с пистолетом. Его оружие – ружье на слонов, гаубица или кулаки. Возможно, если вывести его из себя, хлыст. Но чтобы нечто столь неспортивное, как пистолет… (А пуля была выпущена из пистолета.)

Архиепископ также вышел чистым и с незапятнанной репутацией, помимо пятнышка за вчерашний день. Прочитала его письмо в газету и пришла к выводу, что он не удовлетворился бы одним выстрелом, даже если хватило бы одного. Как все школьные учителя, он по натуре склонен к тавтологии. Не смог бы совладать с собой и начал бы повторяться. С многозарядным пистолетом еще получилось бы. Но пистолет, и только один выстрел – снимает с доски и эту фигуру. Своего рода облегчение. Даже думать не хочется, какой в противном случае разразился бы скандал.

Остаются дворецкий Фаррент, А.Л. (но маловероятно) и Неизвестное Лицо. Та леди с сэром Чарлзом?

Данную версию подкрепляет информация Салли. Женщина пряталась в углу позади окна. Трудность отхода. Подкупить садовника? Маловероятно. Итак, высокая женщина. Надо поразмышлять. Проблема в том, как женщина могла бы раздобыть подобное оружие. Вопрос: а если пуля выпущена ни из того, и ни из другого пистолета? (Не забыть, что Салли поставила на это полкроны против шести пенсов.)

А как пустую гильзу поместили в пистолет К., чтобы подстроить самоубийство? С такой уловкой убийцы я еще не сталкивалась. Наверное, ее начали проворачивать, но времени не хватило. Вокруг раны К. нет ожога и следов пороха. Второй выстрел (холостой), выпущенный с близкого расстояния из его собственного оружия, все испортил бы. (Шум выстрелов был вообще минимальным; фатального выстрела, вероятно, просто не услышали, или не поняли, что это за звук. Выстрел из пистолета – не падающий стул или удары кулака. Это короткий, резкий хлопок, как от спустившей шины.) Сделав выстрел, нападавший сомкнул бы на рукоятке еще теплые пальцы жертвы и был бы таков. По темпераменту К. подходит к типу самоубийцы, что еще более подкрепило бы иллюзию.

Возражение. Версия предполагает, что нападавший не знал, что пули из двух различных пистолетов можно идентифицировать. Следовательно, не эксперт, а значит, не А.Л. (Заметка на будущее: даже это возражение не применимо к дробовикам. На дроби отметин ствола не остается.)

По просьбе А.Л. поехала к сбитому констеблю. Самого его не видела, но жена передала мне первую внятную фразу мужа после того, как он очнулся: «Энни, я был на своей стороне». Это относится к аварии? Изучила место столкновения. Кровь на противоположной стороне дороги, но, судя по сломанной ветке осторолиста в изгороди и прочим повреждениям, туда как будто упал тяжелый предмет. Может, велосипед? Но А.Л. утверждает, что полицейский двигался не по своей стороне. И все равно аварию объяснить трудно. Дорога просматривается с расстояния пятидесяти ярдов, и констебль достаточно далеко отъехал от ворот, направляясь в Уинборо, когда его сбили. Он должен был быть на виду, разве только отчаянно крутил педали по меньшей мере три секунды. Алан – опытный водитель. Всего лишь деталь, но тревожная. Он всегда заботится о подчиненных и строг к водителям, вызывающим подобные аварии.

Визит в полицию. Мне показали фотографии исходной пули и тестов. Отметины на пуле с трупа не совпадают ни с одним из двух пистолетов, находящихся в полиции. Возникла идея, но я должна проверить ее прежде, чем доверить даже бумаге. Испытала шок, и, боюсь, инспектор это заметил. Ужасающе! Весь день чувствовала себя больной.

Вчера после обеда проверила свою версию, затем изучила все шесть пуль под часовой лупой, и у меня есть доказательство.

Следует предположить, что Алан Литлтон прошел через скрытую за книжным шкафом дверь сразу после ухода архиепископа. Не могу назвать точную причину ссоры, но К. прилагал все силы, чтобы лишить Алана работы и, как известно, был злым на язык. Наверное, Алан не собирался убивать его, но выстрел был преднамеренным, возможно, последовал в ответ на какой-то жест К., например, если К. достал собственный пистолет из ящика, где, по словам Миллса, всегда держал его. Алан Литлтон в огнестрельном оружии разбирается. Ему пришел в голову план с поддельным самоубийством (см. запись за 15 июня), и Алан наполовину привел его в исполнение, но ему помешали. Вопрос: сэр Чарлз пытался открыть дверь? Как в «Макбете»? «Нам страшен неуспех»? Алан выпрыгнул из окна кабинета, судя по следам, сильно отклонившись влево, и следы оказались – согласно плану Салли – под окном гостиной. Поначалу он рассуждал, вероятно, так:

«Я должен сделать вид, будто нашел Комстока мертвым, точнее, убитым, поскольку у меня не было времени для второго выстрела, который оставил бы следы на коже. Машина – мое оправдание исчезновения с места событий. Ведь в ней мог убегать убийца. Я должен был погнаться за ней».

Но, добравшись до собственного автомобиля, он понял, что дело обстоит сложнее:

«Если я нагоню эту машину, то должен буду остановить водителя. А тогда придется раскрыть, что Комсток мертв. Но если я уеду сейчас, то тело обнаружат не раньше чем через полчаса. Мне надо выиграть время. Нужно оправдание, почему я не догнал автомобиль».

Этим оправданием становится констебль, тихонько катящий себе на велосипеде. Алан Литлтон намеренно сбил его и сочинил историю: мол, он ехал не по той стороне, положившись на то, что (а) на мощеной дороге следов аварии не останется, (б) кровь будет на противоположной стороне дороги, куда он положил несчастного, (в) после сотрясения мозга у того останется лишь смутное воспоминание о случившемся. Тут, как ясно показывает история миссис Бартельми, он просчитался. Это станет опасным для него моментом, если расследование когда-нибудь выйдет на верный путь.

История про бензин тоже выдумка. Бак, как всегда, был полон, но ему нужно было оправдание для задержки, а потому Алан слил бензин в каком-нибудь уединенном месте. На протяжении всей истории он проявил способность импровизировать на ходу и изобретательность, не говоря уже о храбрости. Это уединенное место было, скорее всего, съездом с основной дороги, который Алан заметил по пути в больницу, резкий поворот, укрытый за высокой изгородью и деревьями. Полагаю, поиски вдоль канав там определенно выявят следы пролитого бензина – пожухшую траву или землю. Он свернул за изгородь, пока в машине лежал без сознания Бартельми, а ведь последний в любой момент мог очнуться. Сделать предстояло немало, и ему следовало поторапливаться. Надо было испортить изнутри ствол имевшегося у него пистолета, прежде чем передать полиции, которая непременно затребует его. Алан проделал это простым способом, который я лично испробовала – основательно исцарапав ствол песком или землей. Процесс занимает всего пять минут, с необходимостью удалить все следы земли и песчинки, вероятно, дольше. Наверное, он подпилил край спускового механизма, что можно сделать карманной пилкой или тонким шероховатым камешком. Это надежный способ изменить характеристики огнестрельного оружия, но он пришел бы в голову только человеку, обладающему обширными познаниями в баллистике. Покончив с этим, Алан приехал в больницу в то время, которое назвал.

Мои выводы ясны, но не могут быть доказаны. Убившую Комстока пулю выпустили из пистолета, характерные особенности которого были уничтожены. Но Алан Литлтон – человек исключительно порядочный и честный, и если обвинят невиновного, уверена, он заговорит. А до тех пор и я буду молчать и запишу, что, по моему убеждению, убийство не всегда может считаться преступлением. Хорошо, что покойного лорда К. нет в живых.

Какая ирония! После всех моих наставлений Салли у меня на руках реконструкция преступления со следами ног, пятнами крови и прочими обязательными составляющими детективного романа. Не хватает лишь мотива, докапываться до которого я не намереваюсь. Мне достаточно мысли, что, невзирая на пистолет в кармане А., преступление не было спланированным, и на все неожиданные повороты находился изобретательный выход. Не думаю, что убийство тяжким грузом ляжет на совесть А., но если умрет Бартельми, вина за эту смерть будет преследовать его до конца жизни. Как и беды, преступления никогда не ходят поодиночке.

Nota bene. Чтобы развеять подозрения и поощрить версию о третьем пистолете, надо бы заплатить Салли обещанные полкроны.